***
Чимин вынашивал эту идею уже неделю. После звонка Юнги его буквально переклинило, и никакого внимания альфы ему подавно не хотелось испытывать — ожили воспоминания того страшного дня, когда на всеобщее обозрение выставили его стыд, и трясло только от одной мысли, что он может пережить это еще раз. А на следующий день позвонил его доктор, чтобы уточнить, «всё ли у него в порядке». Нет, всё было не в порядке, но Чимин сказал, что да. Он не мог ничего с этим сделать, не мог понять, что делать, а главное — он боялся и не хотел этого. Однако, в один день всё изменилось. Они с Хоби собрались дома у Чимина, чтобы вместе сделать домашнее задание. Чимин отошел на кухню, чтобы принести им обоим чай и печенье, а когда вернулся в свою комнату, чашки чуть не выпали у него из рук. — Эм… Что это? Чимин цокнул языком, сдерживая порыв накричать на Хосока за то, что тот лазает по чужим шкафчикам без разрешения, но прикусил язык и промолчал. Он в два шага подошел к столу, поставил на него кружки и пачку Орео, выхватил у Чона листок с заключением о его состоянии здоровья и быстро убрал его обратно в ящик стола. Его гневный взгляд встретился с Хосоковым — испуганным и недоумённым. — Я… Извини, — начал оправдываться тот, — я просто искал цветной маркер для конспекта, и тут это, эм… Извини, что спрашиваю, но… Это излечимо? То, что там написано? — Что именно? — огрызнулся Чимин. — То, что я толстый, или этот тупой диагноз? — Не говори, если не хочешь, я просто спросил… — стушевался Хосок, виновато опустив голову. — Излечимо, — почти прошептал Чимин в ответ и отвернулся, чтобы не показывать свои вмиг покрасневшие щеки, — но для этого нужно слишком много… Много всего. — Чего именно? — Неважно… — А я могу чем-то помочь? — Хосок осторожно берет Чимина за плечи и разворачивает к себе, и Чимин приказывает себе не краснеть еще больше, но тело не слушается его. Он поспешно опускает взгляд в пол. — Я могу что-то сделать? Может, тебе нужна мотивация? Давай мы вместе попробуем вылечить тебя? Что там нужно, чтобы ты стал снова здоровым и веселым, а? Чимин выдыхает сквозь зубы, чувствуя, как альфий запах Хосока буквально опутывает его в кокон. Он нервно сглатывает и облизывает губы, и робко смотрит в вопрошающие глаза Хоби, едва слышно шепча: — Это неважно. Мне стыдно сказать, не спрашивай больше, хорошо?.. Хосок изучающе смотрит на него несколько секунд и ослабляет хватку, отходя немного в сторону. Он понимающе кивает и смущенно улыбается, чтобы разрядить обстановку, но кажется, это мало помогает. — Извини, что влез. Это не моё дело. — Ничего… — Ты говори, если что от меня нужно будет, хорошо? Я постараюсь помочь. — Ага… После этого работа пошла как-то вяло. Домашнее задание они выполняли почти молча, изредка перекидываясь какими-то бытовыми фразами и вопросами, и спустя пару часов Хосок ушел к себе домой. Чимин тогда буквально стукнулся лбом о дверь и продолжал биться головой, пока не почувствовал, как место удара начало неметь. Эдак и шишку можно заработать… Тогда он закрыл глаза и просто прислонился к двери спиной, медленно скатившись по ней и усевшись на пол. Поток мыслей унёс его куда-то в сторону совершенно невозможных фантазий, в которых он — стройный, красивый, яркий и общительный, у него много друзей и он всем нравится, никто не дразнит его за вес, никто не насмехается, не обзывает. В этой параллельной реальности он себя не узнавал, потому что, сколько себя помнил, Чимин был пухлым, и по факту он никогда не видел себя худым. У него всегда были пухлые щеки и руки, он носил толстовки, чтобы скрыть живот и бока. Он не был красивым и сам это осознавал. И, наверное, ему бы не было это в тягость, если бы не мнение общества и сверстников.***
В следующий раз они встретились с Хоби дома у Чимина только через неделю. Напряжение между ними, кажется, спало, и можно снова продолжать делать вид, что всё хорошо, и что у него нет никаких проблем со здоровьем и он просто всё тот же милый пухлик Пак Чимин. Что он существо — не альфа и не омега, нечто бесполое, для всех — просто друг. Он убеждал себя, что это хорошо. Это не так. — Знаешь, — начал осторожно Хосок спустя примерно час с того момента, как они, обложившись учебниками, начали готовиться к контрольным по трем предметам, — я тут разузнал кое-что, ну… Про твой диагноз. — Хоби… — Ты только не обижайся! Правда, извини, я знаю, что лезу не в своё дело, но просто я хочу спросить. Почему ты не исправишь это? Тебе же просто нужно, ну, это самое… Переспать с кем-нибудь. И всё. Ничего особенно в твоей жизни от этого не изменится, поверь моему опыту, зато ты вылечишься и перестанешь походить на серую тучку. Ты такой грустный в последнее время, что мне больно смотреть на тебя! — Так не смотри… — у Чимина это выходит как-то слишком резко и необдуманно, но слов обратно не вернуть. — Прости. — Ничего. И ты прости, я не должен был… — Пойду подготовлю чай. Сбежать. Ему очень нужно сейчас сбежать, чтобы скрыть слезящиеся глаза и дрожащие губы. Он уже почти выходит из комнаты, в голове перебирая сотни мыслей и отговорок, чтобы поскорее выпроводить Хоби из дома, когда внезапно его разворачивают за плечи и толкают к стене. Ему даже не нужно открывать с испугу зажмуренные глаза, чтобы понять, чьи руки сейчас давят на его запястья, сжимая их рядом с бедрами. — Я хочу помочь. Хосок даёт несколько секунд на то, чтобы что-то предпринять — вырваться, вскрикнуть, хотя бы увильнуть от губ, с каждой секундой приближающихся для поцелуя. Но кто он такой, чтобы отказываться от своего возможно единственного шанса стать наконец нормальным?! Чужие губы мягко и осторожно накрывают его собственные, медленно двигаются, пробуют, попеременно тянут за нижнюю и верхнюю, смело и сладко, и хочется остановиться, потому что он уверен — он ведь не может ему нравиться! Не должен, это же глупо! И что прямо сейчас его оттолкнут, посмеются, быть может, даже ударят и пошлют куда подальше! Но Хосок делает по-другому. Делает больнее и слаще, потому что колено, просунутое между его ног, кажется чем-то уже из ряда вон и совсем нереальным, и прямо сейчас… Прямо сейчас он позорно застонал и покраснел. И кажется, всё испортил, потому что Хосок остановился. — Что-то… н-не так? — Ты красивый, знаешь? Его глаза прожигают, они такие, что у Чимина прямо сейчас сердце замирает и не хватает воздуха. В его глазах и взгляде с поволокой слишком много того, о чем Чимин мечтает и чего боится больше всего в жизни. — Я не… Не говори так, я знаю, что это не так. — Чимин осторожно дергает руками, проявляя крохотную попытку к бегству, но Хоби сжимает руки сильнее. Бежать некуда и нет возможности. Чимин судорожно выдыхает: — Пожалуйста. Отпусти. — Тебе не понравилось? — хмурится Хосок. — Нет, я не то имел в виду, прости, я… Мне надо идти. Кажется, Хоби всё понимает, потому что его хватка ослабевает в тот же момент, когда Чимин снова и уже сильнее дергает руками и сбегает, торопливо направляясь вон из комнаты. Он закрывает дверь ванной, включает воду, чтобы приглушить шумы, и умывается холодной водой. Брызгает на шею, расстегивает кофту и проводит мокрыми руками по голому животу и спине, думает о всяком, но… Почему именно сейчас, именно в этот момент, ведь это всего лишь невинный (Ну почти) поцелуй! А он действительно возбудился! Да… Возбудился от альфы. И он слишком смущенно чувствует себя, потому что понимает, насколько глупо, наверное, выглядел в глазах Хоби и каким неопытным и зажатым себя показал. Хосок его больше никогда не поцелует. Никогда. Но главное… Что делать с другой проблемой, которая внизу — ноющей и требующей внимания? Он понимает, что Хосок — он прямо там, за дверью, и он наверняка догадывается о том, что Чимин собирается сделать (но пока даже себе в этом не признается). А он действительно собирается. Он должен, просто обязан сделать это, он не может пренебрегать этим шансом, потому что — когда еще хоть какой-нибудь альфа захочет поцеловать его и возбудит до такой степени?! За всеми этими мыслями он не замечает, как одной рукой он уже подбирается к ширинке, пока второй придерживается за раковину, чтобы не упасть на ватных ногах, и не слышит из-за шума воды, как осторожно Хосок приоткрывает дверь и наблюдает за ним. Он лишь вздрагивает, когда чужие руки вдруг ложаться ему на плечи, а острый подбородок опускается на его плечо. И снова этот взгляд, только теперь в отражении — тягучий, темный, но не опасный, а скорее желанный. Вожделение — это читается в его глазах. И Чимин видит свой собственный взгляд — напуганный, подернутый возбуждением, но настороженный. Они так сильно отличаются. — Пойдем. Это не вопрос. Это и приказ, и приглашение. И отказать не хватает смелости и, наверное, капельки здравомыслия. И океана чувств. — Пойдем… Хосок всё зовёт и тянет его за руку, уводит в комнату и толкает на кушетку, попутно стряхивая с нее пару тетрадок. Чимин неуклюже плюхается на нее, а Хосок тут же садится на него сверху, толкая и заставляя лечь. Чимин ничего не говорит и не делает, его руки мелко подрагивают, а голос (он знает точно!) предательски задрожит, если он попытается что-то сказать. — Не бойся, ладно? Я не сделаю больно. Чимин верит и кивает, тихо вздыхая. Ноющее и тянущее чувство усиливается, и он зажмуривается и снова тянется рукой, чтобы что-то сделать, но Хоби хватает его за запястье и отводит в сторону, попутно наклоняясь и целуя, чуть более настойчиво, чем несколько минут назад. И Чимин уже не думает о том, как он выглядит, что он делает, как воспримут его действия, правильно это или нет — он просто сейчас и здесь, и так и должно быть. Он ни в чем не уверен — ни в поцелуях, которыми его осыпает Хоби, ведя дорожки по скулам, шее и каждый раз возвращаясь к губам; ни в ласках, на которые его тело отзывается слишком бурно, будь то мягкое поглаживание его теплыми пальцами по бокам и животу или жгучие следы его губ на груди или внизу живота; ни в том, что он прямо сейчас, громко вздыхая и глядя слезящимися глазами в потолок, впервые кончает от рук альфы. Первого альфы в своей жизни. Он ни в чем не уверен. Кроме того, что с этого момента его жизнь меняется. Меняется окончательно и бесповоротно.