***
В такие моменты, когда необдуманные поступки оцениваются на трезвую голову, люди чаще всего жалеют о том, что сделали — поддались на уговоры, поспали лишних полчаса, съели кусок торта на ночь глядя… или занимались непотребствами в школьном туалете. Да ещё и по телефону. Под диктовку главного врага всей жизни. Чимин о многом в своей жизни жалеет, но, пожалуй, ни о чём больше и сильнее этого никогда не жалел. Это же грёбанный Мин Юнги, черт возьми! А если он всё это записывал на диктофон, чтобы показать всем в школе и снова выставить его на посмешище?! Или рядом сидели его закадычные друганы и, слушая всё это, покатывались со смеху? Правду узнать всё равно никогда не удастся, и если бы мог, Чимин бы вернулся в прошлое и просто не снимал трубку. Никогда. Никогда не отвечал на телефон вообще. Выкинул его, а может даже просто не стал бы покупать, чтобы никогда, никогда, никогда не отвечать на этот звонок и не позориться так, как уже. Так вот, это самое чувство трезвости после необдуманного поступка, как камень на голову, свалилось на него примерно под утро, когда он проснулся от какого-то бредового сна. И мало того, что стало так мерзопакостно на душе, что захотелось удавиться, так ещё и всё бельё промокло, в том числе постельное. Мысли путались, руки немного потряхивало и лицо всё горело. И те самые воспоминания о телефонном разговоре обрушились слишком внезапно, заставляя руки вдруг похолодеть. Страшно. Страшно стыдно. Чимин медленно натянул одеяло на себя и накрылся с головой. Захотелось спрятаться, исчезнуть, раствориться. Навсегда — было бы неплохо. Есть в этом всём хотя бы один плюс (крошечный, правда, да и плюс ли это вообще?) — на сегодня он освобождён от занятий, что не может не радовать. Фантазии о вчерашних альфах, находящихся в одном с ним классе, вспыхнули и погасли, но эта вспышка… Ох, эти мысли… Нужно выпить подавители, и побыстрее. После пятиминутного душа гнетущие мысли рассеялись, дышать стало как-то легче. Чимин почти принял то, что сделал — да, Юнги мог записать это на диктофон, а мог и не сделать этого; мог показать это друзьям, или нет. Кто знает? Только Юнги. А звонить ему самому и пытаться уточнить сей факт — глупо. Всё равно правды ждать от него нет смысла. Так что этот день Чимин решил посвятить уборке, чтобы хоть чем-то занять руки и голову и перестать думать о плохом. В комнате повсюду виднелись кружки, тарелки и пустые банки из-под газировки (после посиделок с Хоби), вещи неряшливо раскиданы по полу и на кресле перед столом, пыли тонна, аж чихать хочется. За уборкой день прошел быстро и тихо. Пока работали руки, мысли свободно метались от одной к другой, а все воспоминания о Юнги и о том, что было вчера, он быстро прогонял из головы, сосредоточиваясь на счёте кружек на его рабочем столе. Помогло, но ненадолго. К концу дня Чимин, уставший и, в общем и целом, довольный, приготовил ужин, написал маме о том, что с ним всё хорошо, и с мирным сердцем лёг спать, так и не дождавшись отца. В последние дни он всё время где-то пропадает, а где — Чимину не особо интересно, у него своих проблем навалом. Перед сном он думает о том, как же это хорошо — быть нормальным. То, что происходит с ним сейчас, все эти изменения, вроде бы не совсем нормальны, учитывая его возраст, но он к этой желанной нормальности хотя бы немного приблизился. Это хорошо. Это замечательно! Может, теперь всё в жизни начнёт потихоньку налаживаться? Ну, пожалуйста…***
Чимин конечно ждал этого момента всю свою жизнь, с 13-ти лет, но не думал, что это может произойти сейчас… Он знал, что произойдет. Понимал. Ждал. Но почему тогда никак не получается поверить в это и оторваться от разглядывания этого прелестного солнышка на правой ягодице, а?.. — Солнышко… — шепчет Чимин, осторожно трогая кончиком пальца заветную отметину. Вот она, родимая. — Моё солнышко. И главное ведь, уснул — не было, проснулся — она уже есть! Вот оно как происходит, значит. И так и тянет трогать и поглаживать, трогать и поглаживать. И пялиться. Его солнышко. Его Хоби. Понять, кто обладатель этого солнышка, было очень легко. Буквально с первого взгляда Чимин понял, что это именно Хосок, теперь уже его Хоби. Вот почему его с самого начала так тянуло к нему. Их обоих тянуло. Вот почему Хосок так относился к нему, и даже помог с его… проблемой. Вот почему он заботился о нём, помогал, и это так здорово, так волнующе, потому что его истинным оказался именно он! Хочется прыгать, кричать, позвонить скорее Хоби и рассказать всё! Течка кончилась вчера, и всю неделю, что она длилась, Чимин пил подавители. Всё это время жутко хотелось спать, а ещё настроение упало ниже плинтуса, он даже подумал, что заболел. Оказалось, это просто побочный эффект лекарства, проявляющийся редко, но Чимин ведь везучий… А сегодня подавители уже не понадобились, жар больше не приливал к лицу, настроение такое, что хоть сейчас в пляс, ещё и погода прекрасная, и всё вокруг прекрасно! Это счастье? Так оно называется? Даже не верится, что впервые за всю свою не такую уж и длинную жизнь он чувствует себя по-настоящему счастливым. Уроки в школе проходят в относительном спокойствии, хотя удержаться и не рассказать Хосоку о том, что именно красуется у него на коже, было очень тяжело. Чимин хочет сделать ему сюрприз, и именно поэтому он берет ещё один проект по биологии, а Хосока — в напарники, чтобы после уроков позвать его к себе домой. Чтобы показать ему то самое кое-что. — Окей, без проблем, — улыбается Хоби, а Чимин глупо так, блаженно улыбается в ответ. Хосок на него смотрит пару секунд, треплет по щечке и уходит, больше ничего не сказав. По щечке. Потрепал. Пальцами. Прям вот взял и… потрепал. Чимин сам трёт это место ладошкой совсем неосознанно и улыбается ещё шире и глупее, глядя ему вслед. Какой же он замечательный… Хосок и правда солнышко.***
Честно, Чимину кажется, что он начинает худеть. Нет, ну правда, что-то меняется в его теле, и как будто его обычная черная толстовка становится немного велика. Он обращает внимание на это, поглядывая в запылённое зеркало в раздевалке после физкультуры. — Мы идём? — окликает Хосок. — Да, да… Чимин рассеянно машет рукой, всё ещё пристально вглядываясь в отражение. Нет, ну точно что-то изменилось. Или он просто навыдумывал? Непонятно.***
— …ключи. — А? — переспрашивает Чимин. Он как будто только очнулся, даже не заметил, как они так быстро успели добраться домой. Кажется, всё что говорил Хоби, Чимин просто не слышал, его внутренне потряхивало от того, что ему предстоит сделать сегодня. Сейчас. — Говорю, ключи где? Ты меня вообще слышишь? — Да-а… Эм, ключи. Секунду. Чимин принялся рыться в сумке, едва замечая, как у него подрагивают руки. Утром смелости было как-то побольше, но вот сейчас, когда момент «сюрприза» неумолимо приближается, становится почему-то страшно. Нет, ну не пошлёт же его Хоби, в самом деле? — Чиминни. — Руки у хёна такие горячие, касаются его рук, и Чимин замирает, испуганно глядя в тёмные с поволокой глаза хёна. — Как ты себя чувствуешь? Противный комок нервов давит на горло, и так трудно дышать, говорить, думать. Надо взять себя в руки. — Всё хорошо. Хорошо, просто устал, наверное. — Откроешь? — Что? — Я про дверь, — улыбнулся Хосок. Улыбнулся натянуто так, как будто Чимин не здоров. — Может зайдём? — П-прости, да, извини. Проходи. — Чимин наконец отпирает дверь и пропускает Хосока внутрь, следуя за ним. Ну, вот они и одни. В закрытом помещении. Один на один. Друг с другом. — Ты есть будешь? — Чимин старается сделать голос безразличным, но в итоге звучит слишком натянуто и пискляво, черт. — Я могу приготовить что-нибудь… — О, да нет, не надо, — смеется Хосок, — обойдусь. Конкурс по танцам скоро, нужно быть в форме. — Ладно… Тогда, пойдём заниматься? Ко мне… — Чимин сглатывает, — …в комнату. — Да, пошли, — Хосок как ни в чём не бывало, не догадываясь о том, что Чимина вот-вот может стошнить от волнения, поднимается по лестнице наверх в комнату. Когда он скрылся в пролёте, Чимин нервно выдохнул, хлопая себя по щекам. Нужно взять себя в руки! Такие моменты дважды в жизни не случаются и переиграть уже будет нельзя! Вдох, выдох. Помогает мало, но попытаться стоит. Ещё один шумный вдох и дрожащий выдох, всё, больше медлить нельзя. Торопливо перескакивая через ступеньку, Чимин поднимается в свою комнату. Хосок уже там, листает какой-то учебник, валявшийся на его столе, он выглядит расслабленным и чему-то улыбается. Дверь тихо скрипит, когда Чимин проходит внутрь. — Я уж думал, ты решил перекусить на кухне, — хмыкает Хоби и тут же хмурится: — С тобой точно всё нормально? Ты какой-то бледный. — Хоби… Хоби-хён, я должен… нет, я хочу показать тебе кое-что. Ты не против? — Что именно? — поднимая бровь, интересуется Хосок и откладывает книжку в сторону. Чимин переводит взгляд к потолку, с каждой секундой всё больше желая сорваться с места и сбежать. Колени дрожат и очень сильно хочется пить. В голове Чимин перебирает всё, что сделал сегодня, чтобы не испортить второй момент из трёх самых значимых в его жизни. Первым был поцелуй, а на третий он надеется хотя бы в ближайшие полгода-год, и желательно вместе с Хоби. — Хосок-хён, у меня… Ты мой… У меня там п-появилось… Нужно сказать! Перестать бояться и сказать прямо. По правде говоря, Чимин хотел бы сделать всё примерно так: подойти к Хоби, мягко поцеловать в губы и прошептать «ты мой истинный, Хоби-хён», а затем показать отметину. На деле — всё стопорится уже на начальном этапе поцелуя в губы. — Эй-эй, ты чего удумал? — Хоби отодвигается и морщится так, как будто видит перед собой змею, когда Чимин приближается к нему и тянется в попытке поцеловать. План рушится, и тогда Чимин дрожащим голосом пытается наконец сказать: — Хосок-хён, ты мой… У меня там появилось кое-что, я хочу показать… — и замолкает, пунцовый, как помидор. — Успокойся, ладно? — Хосок смущенно зарывается пальцами в свои рыжие волосы и пытается улыбнуться. — Успокойся и просто скажи, в чём дело. — У меня отметина, — выпаливает на одном дыхании Чимин. — Хоби-хён, у меня отметина прояв… проявилась. Хосок, кажется, не верит. Ну, по крайней мере, если судить по абсолютно неверящему взгляду и напряженному: — И кто же он?.. — Ты. Теперь Чимин может на собственном опыте сказать, что значит фраза «время как будто остановилось». Это когда кажется, будто один единственный момент может длиться вечно — Хосок смотрит в упор, сильно-сильно хмурясь, и ничего не говорит. Только краснеет. А всё вокруг будто замирает, хотя это ведь только кажется? — Я? Хочешь сказать… я твой истинный? — Именно так, — шепчет, кивая, Чимин. — И что же там у тебя? Как… она выглядит? Эта отметина? — Это солнце. Не хочешь… посмотреть? Всё слишком неловко, и Хосок никогда не выглядел таким озадаченным. Момент испорчен, однозначно. — Я не… Я не знаю. Не знаю, а ты… Уверен, что это именно я? Просто большинство омег вокруг меня уже нашли своих истинных, и я думал… — тихий вздох Хосока заставляет Чимина замереть и задержать дыхание. — Я думал, что у меня нет истинного. Ну мало ли, что могло произойти, я думал, что мой истинный слишком далеко, или что с ним могло что-то случиться, всякое ведь бывает! Я имею в виду… Ты должен знать, что я это время не был один. У меня были другие омеги и беты, я жил, эм… полной жизнью. Понимаешь? Чимин кивает, нервно сглатывая. — П-понимаю. Я всё понимаю, хён. Извини, что так получилось, я и не думал, что… Что мы истинные. Прости. Боже, как же всё неправильно и нескладно получается! Как можно было вообще надеяться на то, что Хосок примет его вот такого — нескладного, некрасивого, толстого и закомплексованного — и с радостью и криками счастья признает его своим истинным! — Извини, — снова бормочет Чимин, отодвигаясь от Хосока подальше, и неуклюже падает на свою кровать, забиваясь к самой стенке. — Не надо было тебе говорить это, прости, просто забудь это всё, л-ладно? Давай сделаем вид, что этого разговора не было, что я не говорил тебе вот это всё, и что… — Покажи. Покажи мне это солнце. — Хоби… Хосок смотрит решительно и заинтересованно. По крайней мере не испуганно, как было минуту назад. И внутренне кивнув своим догадкам, Чимин решается — встаёт на колени, придерживаясь за стену дрожащими пальцами, стаскивает до колен спортивки и чуть оттягивает резинку боксеров вниз, открывая вид на тёмного цвета отметину в форме солнышка, немного похожего на подсолнух. Затаив дыхание и уткнувшись лбом в стену, Чимин ждёт ответной реакции альфы, и когда на пояснице чувствуются чужие прохладные пальцы, касающиеся отметины, всё тело начинает мелко дрожать от его осторожных прикосновений. — Она красивая, — тихо шепчет альфа почти у самого уха, и Чимина прошибает озноб. — Самая об… обычная. Ничего она не красивая. — Это мне решать, Чимин-а. И я говорю — она красивая. Пальцы Хосока вплетаются в его волосы на затылке, другой рукой лаская то место, где истинность оставила свой след на коже омеги. Чимин крупно вздрагивает, когда Хосок начинает массировать отметину, и то, что его так сильно кроет от прикосновения к метке — последнее доказательство того, что Хоби действительно его. Его единственный и навсегда, прямо как он и мечтал. — Снимешь это?.. Не дождавшись ответа, Хоби сам начинает медленно стягивать бельё омеги вниз, снимает его вместе с брюками, оставив на нём лишь чёрную толстовку. Чимин не успевает опомниться, как Хосок опрокидывает его на постель и нависает сверху. «Это случится сейчас…» — как Чимин и ждал, как он и хотел. Не отрывая от его тела голодного взгляда, Хосок избавляется от собственной одежды, потратив на это едва ли минуту, и ложится сверху, придавливая своим весом. Он такой горячий, Чимин чувствует это всем телом и тут же краснеет, отводя взгляд к потолку, смущаясь смотреть в глаза альфе. — Не смущайся, — Хосок оставляет на щеке мокрый поцелуй и зарывается пальцами в чёрные волосы Чимина, мягко сжимая их. — Не знаю, что со мной творится, но… Ты такой хороший, Чиминни. — Это ты хороший. Ты очень красивый, Хоби-хён, очень, я люблю смотреть, как ты танцуешь, — от волнения Чимин начинает говорить всё, что придёт в голову, — для меня ты и есть солнце, Хоби-хён. Для меня ты солнце. Мне кажется… я люблю тебя. — Ты мой? — Твой. Хосок впивается в губы так сильно, что это даже больно. Чимин сначала сжимает губы под натиском, но мысленно даёт себе пощёчину и расслабляется, давая Хосоку свободу действий. Ощущения не такие, как в прошлый раз — альфа как будто голоден и буквально хочет съесть его, или у него сорвало тормоза и контроль над действиями безвозвратно утерян. Десять минут назад это был Хоби-хён, лучший и единственный друг в этом мире, такой родной, добрый и милый; сейчас это Чон Хосок, альфа, который готов признать истинность со своим омегой и стать с ним одним целым. Один и тот же человек, две разные личности. И так сильно сводит с ума. Пока они ещё не зашли слишком далеко и способны мыслить трезво, Чимин робко шепчет: — Хён, пожалуйста, только… не сделай мне больно. И это единственное, чего он действительно боится. Это единственное, что он не сможет простить и вытерпеть. В его жизни было слишком много боли, вынести её ещё и от Хоби он не сможет. — Всё, что захочешь, — шепчет Хосок прямо в губы, снова начиная массировать солнечное пятнышко большим пальцем, и Чимин выгибает спину, рефлекторно подаваясь бедрами вверх, получая разряд возбуждения от каждого прикосновения альфы к отметине. — Всё, что захочешь, я всё сделаю. Всё, что попросишь. — Поцелуй меня? И просьба тут же выполняется без лишних слов — Хосок прижимается так крепко и целует так глубоко и настойчиво, что от этого перекрывает дыхание. Чимин ни с кем и никогда не целовался так! Хосок никак не останавливается, всё время трогает и трёт метку, без передышки целует его всего — в губы, щеки, шею. Первый стон срывается с губ Чимина, когда Хосок, задрав край толстовки вверх, к груди, касается языком его сосков и медленно целует один, мягко сжимая второй пальцами. Часть сознания рычит от понимания того, что весь опыт игр с телом, который демонстрирует сейчас Хоби — это результат многих проведенных у других омег и бет ночей, а другая часть сознания велит первой заткнуться и получать удовольствие. В конце концов, какая разница, сколько у Хоби в постели побывало этих «чужих». Зато прямо сейчас он здесь, и просто — выкусите все, мрази, Хоби-хён больше не ваш! Чимин тихо хихикает своим мыслям, заставляя альфу прервать ласки. — Ну что? — с усмешкой спрашивает Хосок. — Ах, хён… — Чимин касается своим лбом его и смотрит прямо в глаза, нежно улыбаясь. Словами трудно выразить все те чувства ликования и радости, что охватывают его мысли. Зрачки карих глаз Хоби расширены, кажется, до максимума, и это выдаёт его возбуждение, его страсть и желание, и Чимин согласен дать ему всё, что он захочет, точно так же, как и Хоби пообещал ему это. — Я тебя хочу… — говорит Хосок одними губами, в нежном прикосновении к щеке добавляя несказанное «не бойся ничего». Язык не слушается, чтобы ответить словами, но Чимин отвечает действиями, обхватывая ладошками лицо альфы и целуя, пытаясь повторить всё то, что делал Хосок с ним — чередует верхнюю и нижнюю губу, мягко тянет, кусает и пытается углубить поцелуй. Хосок тихо смеется в ответ на эти попытки и сам, взяв его лицо в плен своих длинных худощавых пальцев, выцеловывает губы, только делает это намного умелее и смелее омеги, заставляя его трепетать от каждого поцелуя и прикосновения. — Такой милый, — шепчет альфа, едва оторвавшись от припухших губ омеги, — такой милый и нежный. Ты нравишься мне. — Ты мне тоже, хён. Тоже нравишься. В его голосе — нотки безумия и желания, которые действуют на альфу как допинг. Хосок снова касается отметины и трёт её, вызывая в теле омеги бурю и разжигая огонь и желание, такие, какие доступны только истинным. Он чуть приподнимается, чтобы видеть лицо омеги, Чимин это замечает и зажмуривается — в голову тут же лезут мысли о том, что сейчас он красный, взмокший, некрасивый… — Открой глаза. Не надо жмуриться, не смущайся. — Хён… — Открой, — и во взгляде напротив нет ни капли отвращения или неприязни. Чимин облегченно выдыхает, чтобы снова задержать дыхание. Потому что Хоби коснулся его там. — Всё хорошо? — осторожно спрашивает он, и Чимин снова зажмуривается, потому что да, хорошо, и нет, потому что страшно. — Я не сделаю больно. И Чимин доверяет — немного расслабляется, прерывисто выдыхая, и хватается за плечи альфы, пугливо заглядывая в чужие глаза, с жадностью пожирающие его взглядом. Ещё никогда и никто так не смотрел на него. Напряжение сковывает тело, заставляя сжать пальцами чужие плечи. Чимин притягивает ноги к груди, всё ещё держа глаза закрытыми, и вздрагивает, когда внутри становится ещё более влажно и тесно. Чимин задерживает дыхание. Пока что не больно, но он понимает, что будет. Это неизбежно. — Мы никуда не торопимся, Чиминни. Тебе не будет сильно больно, я обещаю. — Хорошо, я… Я верю тебе, продолжай. Становится ещё теснее, и мельком думается, что это просто потрясающе — что у Хоби такие длинные тонкие пальцы, они будто созданы специально для него, чтобы делать ему хорошо. Чимин немного виляет бедрами, это получается как-то само, отчего пальцы проникают глубже, и это не больно, а до дрожи приятно. Он пробует ещё раз и громко вздыхает, не может сдерживаться. Каждое движение Хосок сопровождает ласками и поцелуем — в висок, губы, уголки глаз, сцеловывая первые слёзы. Не боли. Удовольствия. — Я хочу тебе сказать — если вдруг станет больно, не молчи. Ты ведь поможешь мне, правда? — Да, Хоби, да! — горячо кивает Чимин, целуя раскрасневшиеся щеки альфы, и льнёт к его груди, чтобы уткнуться лбом в неё. — Не останавливайся, пожалуйста… — Такой милый, — снова повторяет Хоби, в его голосе звучит море нежности и океан заботы. Чимину до ужаса нравится этот голос, нравится всё в его альфе. — Прижми колени к груди. Можешь? Чимин кивает, сильнее прижимая ноги к себе и чуть разведя их, и движения возобновляются, вырывая из его груди новый тяжёлый вздох. И хочется, чтобы было быстрее, и страшно, поэтому Чимин терпит и не торопит, старается от каждой секунды получать наслаждение, украдкой воруя с влажных альфьих губ короткие поцелуи. Когда Хосок добавляет третий палец, Чимин напрягается и стонет, это становится немного болезненно. — Больно? Не волнуйся, это ненадолго, это пройдёт через минуту, потерпишь? Чимин кивает и трётся щекой о его плечо. Пусть делает всё, что хочет, Чимин всё равно не сможет отказать. Первое время боль всё-таки ощущается достаточно сильно, так что в уголках глаз снова скапливаются слёзы, которые Хоби сцеловывает и облизывает губы, будто пробуя на вкус. Когда он наконец убирает пальцы и прижимается к нему своим телом, аккуратно пристраиваясь, всё тело омеги напрягается, и Чимин распахивает глаза в неподдельном страхе. Вот сейчас, вот сейчас это случится. Чимин знает, что Хоби старается изо всех сил и сдерживает себя, хоть и читает в его глазах слишком сильное возбуждение, на грани с голодом. Хоби всё равно не теряет контроль и делает всё осторожно, но первый толчок всё-таки выходит слишком болезненным, чтобы смолчать и стерпеть это. — Ах, Хоби! Мм… — Чимин всхлипывает, стараясь скрыть стон боли за закушенной губой и уткнувшись в чужое плечо. Пара слезинок опадает на смуглую кожу альфы. — Потерпи немного, потерпи. — Хоби!.. Пожалуйста… — Тебе будет хорошо, обещаю! Горячее тело альфы ощущается таким тяжелым, что Чимину нечем дышать — остается только хвататься пальцами и царапать чужую спину, подаваясь немного вверх при каждом мягком толчке, чтобы облегчить боль. Терпеть тяжело, особенно когда Хосок рычит, как будто вот-вот готов сорваться, но сдерживается. Взамен альфа приникает губами к его шее и сильно втягивает влажную кожу. Чимин помнит, что Хоби обещал, что больно не будет. — Больно, — шепчет Чимин, — Хоби, мне больно… — Ещё немного, Чиминни, ах… Потерпи, хорошо? Тебе будет так же хорошо, как и мне, я обещаю тебе… Чимина прошибает волной наслаждения, когда он снова чувствует давление на отметине. Хосок старается держаться, но в какой-то момент срывается, крепко хватаясь за бедра омеги, и начинает двигаться быстро и размашисто, на что Чимин откликается болезненными стонами и легкими приливами возбуждения. Хосок не останавливается, продолжает ласкать его тело, рывком снова задирает толстовку и начинает выцеловывать его ключицы и грудь, смыкая зубы то на одной, то на другой горошине сосков, обводит языком и дует, заставляя кожу покрываться мурашками. Это немного отвлекает от боли, и обхватив талию Хоби лодыжками, Чимин выгибается и подаётся вперед, навстречу, это происходит само собой. — А-ах, Хоби, Хоби, пожалуйста… — Ещё немного… Чимин чувствует горячие руки на своем теле, выгибается к ним, напрашиваясь на ласку, сжимает руками покрывало, пытаясь хоть немного расслабиться. Первая волна удовольствия накрывает внезапно, когда Хосок начинает двигаться как-то рвано, тихо выругиваясь и шипя что-то неразборчивое. Чимин замечает, как внизу живота начинает скапливаться странный комок тепла, энергии, которая ищет выход и находит практически сразу, как наступает чувство пустоты внизу, когда Хоби резко выходит и кончает, пачкая омежье бедро и покрывало под ним. Как только Хосок немного приходит в себя, он тут же припадает к губам Чимина. Он движется поцелуями вниз, пока не достигает губами отметины, чуть толкает Чимина, чтобы он повернулся на бок, и ласкает языком и целует солнышко чуть ниже поясницы, а пальцами снова проникает внутрь, начиная вытворять такие вещи, что омегу, с его нулевым опытом и сверхчувствительным к прикосновениям телом, накрывает в доли секунды, прошибая судорогой тело, а горло — хриплыми вскриками. — Вот так, малыш, вот так… — шепчет Хосок, придерживая извивающегося омегу под собой. — Прости меня, очень больно было? Чимин слышит его голос как сквозь вату, а отвечать и вовсе нет сил. — Всё хорошо, — едва слышно лепечет Чимин, — всё… было прекрасно, хён. Мне хорошо. — Ты плакал. — Неважно… Мне было хорошо. — Врунишка… — Ты тоже, — хмыкает Чимин, смело чмокнув альфу в кончик носа. Он так близко, такой горячий, взмокший, довольный. Чимину это очень-очень нравится, он бы хотел каждый день видеть альфу именно таким. Хосок ложится к нему под бок и обнимает, накрывая их обоих чистой стороной покрывала и прижимая омегу к себе. Чимин от такой заботы тает и готов снова заплакать, но сдерживается. Альфа, вымотанный и разморенный, почти засыпает, когда Чимин решается задать вопрос, который мучает его с того момента, как Хоби впервые поцеловал его. — Хён, ты бы мог… полюбить меня? Ответ услышать страшно. Однако, его и не следует — Хоби быстро засыпает, кажется, так и не расслышав вопроса. Чимин устало вздыхает и льнёт ближе к альфе, он тоже устал и нуждается в отдыхе. Он не мог знать о том, что Хосок слышал его вопрос, но вот что ответить — и сам не знал. Потому что сам не уверен, сможет ли по-настоящему полюбить кого-то настолько недалёкого, странного и… некрасивого.