***
Сок и тарелку салата вообще можно назвать обедом? Ему реально этого хватит?.. — Прекрати, блять, уже пялиться на него, пошли… — ворчит Чонгук, хватает Юнги за руку и тащит к столу, за которым уже сидит Намджун. Перед ними три подноса с тарелками супа, риса и кимчи. Юнги снова оглядывается на уходящего в самый конец столовой Пусанину, сравнивает его обед и свой. Нет, ну серьёзно, салат и сок против риса с кимчи и супом. Он должен есть больше… Юнги нехотя садится за стол, сбрасывая рюкзак с плеч на соседний стул. — Сталкер недоделанный… — бурчит под нос Чонгук, закатывая глаза от раздражения и принимается за еду, но заметив, что Юнги всё ещё мать его пялится на Пусанину, одёргивает Намджуна и почти что хнычет: — Намджу-у-н, сделай с ним что-нибудь, а? — Юнги, прекрати пялиться на Пусанину, — лениво отзывается тот, почти не отрываясь от чтения книги в руках. Юнги, кажется, просто пропускает его слова мимо ушей, всё ещё выглядывая в конце столовой свой объект преследования. Намджун скорбно вздыхает. — Мы потеряли его, Гук. Справляйся сам или просто забей, я устал пытаться. — Юнги, блять… — Слушай, отъебись, а? — наконец подаёт признаки жизни Юнги и, злобно зыркнув на надувшегося Чона, рывком встаёт из-за стола. — Заебали оба… Он направляется к столу, за который сел Чимин. С ним же сидят несколько бет, у которых, как и у самого омеги, нет друзей, с которыми можно пообедать. Чимин, заметив его приближение, начинает копошиться и хочет подняться и уйти от греха подальше, но Юнги оказывается быстрее. Проворнее. Попался. — Сидеть… — угрожающе спокойным тоном приказывает он и давит Чимину на плечи, не давая подняться. — Черт… — А вы, — обращается затем Юнги к недоумевающим бетам, — съебались отсюда по-быстрому, пока по-хорошему прошу. Два раза повторять никому не нужно, практически никто в школе не берётся перечить Мину и проблемы никому не нужны, так что все трое бет дружно уходят со своими подносами подыскивать новое место для обеда, оставляя двух парней наедине. Юнги почти по-дружески хлопает омегу по плечам, чуть поглаживает и отпускает наконец, усаживаясь напротив. Несколько секунд неотрывно пялится на парня, сощурившись так, будто под микроскопом хочет рассмотреть каждую изменённую черту в его лице, и не замечает, как начал кусать ноготь на большом пальце. — Это плохая привычка, — первым подаёт голос Чимин, лениво ковыряясь в своем салате. — Чего? — хмурится Юнги. — Ногти кусать, — поясняет. — Плохая привычка. — У меня много плохих привычек. Но руки всё-таки сцепляет в замочек перед собой. Чимин, не обращая больше внимания на него, принимается за еду. Юнги замечает, как подрагивают палочки в руках омеги, и усмехается. — Ты действительно сильно изменился… — задумчиво бормочет он. — А ещё… — Юнги наклоняется ближе к омеге и шумно втягивает воздух. — Почему ты пахнешь? — Это не твоё дело, — отвечает Чимин уставшим голосом. Так, как будто Юнги назойливая муха. Это альфу медленно начинает заводить и бесить, но он решает не давить сейчас. Рано или поздно он узнает ответ на этот крайне интересующий его вопрос. — И что такого случилось в этой твоей Америке, что ты так изменился, м?.. У Юнги в голове диссонанс: Пусанина в его влажных мечтах и Пусанина прямо перед ним — два абсолютно непохожих друг на друга, разных по характеру и внешне человека. Полгода в его мыслях жил совсем не тот Пусанина. Острые скулы и тонкие руки этого омеги напротив вызывают скорее странное желание не навредить, в отличие от пухлых рук и щек Пусанины, которые всегда хотелось сжать до боли, оставить следы на мягких запястьях. Губы этого омеги кажутся несуразно полными на тощем лице, а волосы больше не черные — они переливаются золотистым в электрическом свете и почти сливаются с цветом кожи, ставшей бледнее, чем раньше. А в глазах нет страха или затравленности. Одно только безразличие и, может, неприязнь. Всё это Юнги успевает заметить за пару минут, в течение которых Чимин доедает свой салат и допивает сок. Бросив на него украдкой взгляд, омега поднимается из-за стола, взяв поднос и явно собираясь покинуть «приятное» общество альфы, но Юнги тут не в игры играть пришёл. Он, в принципе, и сам не знает, зачем пришёл. — Сядь обратно, пока не получил, Пусанина. Два раза повторять не буду. Чимин раздражённо вздыхает и плюхается обратно на стул, со стуком возвращая поднос с пустой посудой на стол. Взгляд не поднимает, а Юнги продолжает пялиться, снова кусая ноготь. — Что тебе нужно от меня? — наконец спрашивает Пак. — Меня не было больше полугода, неужели этого было мало, чтобы ты от меня отъебался? — О-хо, посмотрите, какие мы смелые стали и грубые! — Нет, просто мне плевать на тебя, — всё с тем же холодом в голосе отвечает омега. — Но тебе почему-то не плевать на меня. Влюбился, что ли? — Чимин неожиданно прыскает в кулак и смотрит наконец Юнги прямо в глаза. Мину кажется, что он ослышался. Что только что сказал этот недоносок?! Влюбился? Он?! В него?.. — Ты забываешься, Пак, — и голос его звучит настолько низко и незнакомо, что сам не узнаёт его. — Ты, кажется, забыл своё место. Ничего, я его тебе напомню. Он рывком поднимается из-за стола и идёт в сторону выхода из столовой. Кулаки сжимает так сильно, что чуть отросшие ногти оставляют глубокие борозды на ладони. Его щеки горят, голова горит, он весь полыхает от злости изнутри, и сам не может понять причины этой злости. Юнги буквально выбегает из школы, забив на то, что рюкзак остался в столовой, и идёт в сторону курилки за зданием. Благо, пачку сигарет и зажигалку он таскает всегда с собой. «Влюбился, что ли?..» Дым заполняет лёгкие и как будто тушит этот пожар в голове. Юнги вдруг чувствует разочарование. Как если бы он ждал, что ему подарят на день рождения дорогую приставку, а получил в итоге её деревянную нерабочую копию. Юнги ждал возвращения Пусанины, а приехал совсем другой омега, чертовски красивый и пахнущий… персиками, кажется? Запах не был сильным, но Юнги чётко уловил что-то похожее на персик. И его губы похожи на персики тоже… Но это не Пусанина. Не его. «Влюбился, что ли?» — усмехается его голос в Миновой голове. Черт, блять. Юнги осекается и достаёт ещё одну сигарету. Плевать, что он пропустит биологию — Чонгук прикроет, а Намджун по-любому не оставит его рюкзак в столовой, будет таскать с собой, пока не отдаст ему прямо в руки. Юнги доверяет своим друзьям. И он знает, как по-свински поступает с ними в последнее время, но ничего с собой поделать не может. Он сам себя понять толком не может. «Влюбился, что ли?..» Юнги раздраженно выдыхает сизый дым и щурится от яркого солнца. Он не влюбился. Это глупо. Но одна идея внезапно щелкает, как выключатель лампочки, и освещает непроглядную темноту мыслей в голове. Ему нужно просто устроить проверку. Себе и ему. Пальцы всё ещё дрожат от перевозбуждения, но в животе уже приятно скручивает от предвкушения, когда он печатает:@yoongi-swag После уроков в курилке Тащите Пусанину туда
@im_a_Bad_guy Ну наконец-то… ㅜㅜ @monster С возвращением, бро ㅋㅋㅋㅋㅋㅋㅋㅋㅋㅋ***
— На сегодня всё. — Классная закрывает журнал и обращается к старосте. — Кто сегодня дежурный? — Ким Тэхён и… — староста пробегается по списку в своем дневнике, — и Чон Чонгук. — На вас уборка в кабинете — помыть доску, полы и цветы полить. Всем остальным — хороших выходных, и не забудьте, что в понедельник контрольная. До свидания! — Спасибо за урок! — стройным хором отвечает класс учительнице и, поклонившись, все начинают собираться по домам. Чонгук ненавидит быть дежурным. Да, в принципе, никто никогда не любит дежурить, но Чонгук особенно ненавидит это дело. Он и дома-то редко убирается. Так что для вида он достает из шкафчика швабру и тряпки, в ожидании пока все ученики и классная руководительница выйдут из класса. Он не собирается дежурить, да и Юнги ждёт их с Джуном за школой. Некогда ему тут страдать хернёй. Тэхён тем временем идёт набрать воды в ведро. Когда в классе никого из учеников не остается, Чонгук сгребает свои вещи со стола в рюкзак и собирается уходить, он уверен, что заметив его отсутствие, Тэхён всё равно никому даже не пикнет о том, что Чон сбежал с дежурства. Внезапно телефон пиликает от входящего сообщения, Чонгук достаёт его, уверенный, что это Юнги, и оказывается прав — Намджун уже на месте вместе с Пусаниной, и все ждут только его. Чонгук широким шагом движется к выходу, разминая костяшки в предвкушении хорошей трёпки, но в дверях класса в него вдруг врезается некто. Тэхён. С полным ведром воды. — Бля-я-ть, придурок… — тут же шипит на омегу Чон, отскакивая в сторону, но его щедро успевает полить водой от колен до обуви. Прекрасно. Он поднимает на сжавшегося омегу горящий взгляд и скалится. — Испортил сука любимые кеды… — П-прости, я случайно, — тараторит испуганно Тэхён, — я тебя не заметил, прости… Чонгук в ярости. А в кедах противно хлюпает вода. Он уже готов накинуться на тупоголового омегу и научить его смотреть под ноги парочкой хороших ударов о стену, но затем чувствует. Чувствует его сладко-приторный запах корицы. Достаточно сильный, чтобы понять, что происходит с телом омеги на данный момент. — Прости… не трогай меня, — бормочет Тэхён, пятясь в самый угол комнаты со злосчастным ведром в руках, — пожалуйста, я это не специально, я просто… Чонгук смотрит на него и медленно вдыхает странно-приятный запах, выдыхает и… заставляет себя успокоиться. В конце концов, можно купить новые кеды. Трогать Тэхёна сейчас будет просто нечестно. Неблагородно вообще. Или дело просто в самом Тэхёне? Он выглядит слишком жалко в своём коричневом свитере и больших очках, дрожащими тонкими пальцами сжимая ручку полного воды ведра. Того и гляди, этот омега от одного касания сломается пополам. — Течных омег не обижаю, принципиально, — чеканит Чон, снова полной грудью вдыхая дурманящие феромоны. Этот запах как-то странно действует на сознание, и Чонгук встряхивает головой, пытаясь избавиться от наваждения зарыться носом в чужие волосы цвета карамели, чтоб вдохнуть ещё. — Приберись тут… как там тебя, Тэхён? А я пошёл. У Чонгука свои принципы.***
Бей или беги. Или — бей и беги. Эти правила по жизни работают безотказно, но когда ударить не даёт чужая рука, перехватившая собственные руки и сжавшая живот, а сбежать — обвитая вокруг горла ладонь, почти перекрывающая кислород, то вариантов как-то не остаётся. Да и что может щуплый омега против тренированного альфы?.. — Я не понимаю, Пусанина, в чём твоя проблема? Зачем ты вообще уезжал в эту свою Страну Свободы, а? — Юнги прохаживается перед ним с искренне задумчивым видом, почесывая подбородок и бросая заинтересованные взгляды. — От тебя подальше уехал, чтоб морду твою не видеть, — хрипит Чимин, брыкаясь в руках Чона и предпринимает ещё одну попытку вырваться, резко дёрнувшись и пытаясь вывернуться из хватки. Рука на горле стискивает сильнее, в глазах темнеет. Попался. Как в старые добрые времена. — Ну, давай, скажи ещё что-нибудь обо мне! — откровенно насмехается Юнги. — Гук, отпусти, дай ему говорить. — Как скажешь, — хмыкает Чон и ослабляет хватку. Чимин закашливается и со слезами на глазах смотрит на Мина. — Что тебе надо от меня, а?! — не выдержав, кричит на него Чимин. А Юнги вдруг довольно улыбается. — Вот оно… Вот это я ждал. Давай, скажи ещё? У Юнги такое чувство, что он наблюдает переселение душ — душа Пусанины из округлого мягкого тела как будто переместилась в тело тощее и даже меньше ростом. И Юнги сначала поверил тому, что это два разных человека, но нет — суть одна. Это его Пусанина. Хочется даже всплакнуть от облегчения. — Ненавижу тебя, — шипит Чимин совершенно по-старому, как раньше он это делал. С прожигающей злостью в глазах. — Иди нахрен, ублюдок, и отпусти меня! Пустите, блять! Он снова принимает вырываться, да так, что Чонгук изумлённо вскидывает брови от силы и упорства, с которыми он это делает. У Юнги, наблюдающего эти тщетные попытки со стороны, не остаётся выбора — он замахивается и бьёт по лицу. Костяшки со старыми зажившими шрамами краснеют от удара, а вот Чимину явно намного больнее. Но Юнги это не волнует. С живым интересом и безумной улыбкой он наблюдает за делом рук своих — как из лопнувшей губы медленно катится кровавая дорожка, пачкая руку Чонгука, всё ещё держащую омегу за горло. Чимин выглядит оглушенным. Юнги и сам, кажется, оглушен. Им. Он приближается на расстояние нескольких миллиметров от чужого лица, ловит взгляд красных от боли и слёз глаз, и почти заботливо гладит ладонями его скулы, поглаживая большими пальцами там, где раньше у Пусанины были пухлые щеки. — Ненавижу тебя… — едва слышно повторяет Чимин, сглатывая так гулко и заметно, что Юнги невольно кидает взгляд на кадык. — А мне наплевать, что ты чувствуешь, понимаешь?.. — шепчет он. — Ты мой. Был моим и будешь моим. Юнги блестящими глазами смотрит на алую дорожку, так резко контрастирующую с бледным зарёванным лицом. Чимин хнычет, его губы кривятся от всхлипа, и от этого что-то щёлкает, перемыкает в голове Мина. Он хочет попробовать его. Юнги придерживает Чимина за голову, подавляя любую попытку к сопротивлению, и жадно ведет языком по кровавой дорожке. Не сдерживается и кусает поврежденную пухлую губу, вызывая ответный болезненный вскрик и новый поток слёз. Во рту оседает неприятный привкус железа. Но Юнги ещё чудятся нотки персиков… — Фу-у, ты что делаешь?! — морщится Чонгук, но Мину плевать. Он в своей Нирване. — Ты мой… И его безумный шёпот заставляет сердце Чимина пропустить удар. — Ты мой. Я. Тебя. Хочу. Это безумие и помешательство чистой воды, но Юнги наплевать. Всегда было наплевать — на мнение окружающих, собственных друзей и даже здравой части собственного сознания. У него жажда, ему нужен Пусанина. Юнги не задумывался о том, зачем нужен, с какой целью, в чём причина этих желаний. Юнги вообще редко долго думает, предпочитая действовать. В голове мелькают воспоминания, когда он удовлетворял себя, представляя, что делает это с Пусаниной. Как искал его телефон. Как дрочил, слушая тихие стоны на том конце трубки, когда у Чимина была первая течка. Какие сны ему снились… — Отпусти меня, пожалуйста… — отчаянно выдыхает Чимин, и в его судорожных вздохах Юнги снова чувствует персик. Может, это и есть истинность? Может его тянет к Пусанине, потому что они должны быть вместе? — У тебя есть альфа? — вкрадчиво спрашивает Юнги, шумно вдыхая новую дозу феромонов. Чимин молчит, и это выбешивает. — Я сломаю тебе палец, если не скажешь. Ну? — Нет, — сдаётся Пак, смиренно свесив голову и перестав сопротивляться. — Значит, я буду твоим альфой. Я слышал, в Америке это нормально — трахаться с кем попало, наплевав на истинность. Я не чувствую, чтобы ты кому-то принадлежал, значит, будешь принадлежать мне. Отпусти его, Гук… Хватка тут же пропадает, но Чимин из последних сил держится стойко на ногах. Он не упадёт. Не будет смотреть на него снизу. — Я не твоя игрушка, Юнги. И принадлежать тебе не буду. — Посмотрим, — хмыкает Мин и зарывается рукой в чужие волосы. Чимин чувствует липкие мурашки, бегущие по спине от этого касания, но отпрянуть боится. — С завтрашнего дня ты садишься с нами в столовой. Ты не идешь на занятия, если я не отпускаю тебя. Ты ходишь со мной везде, а я провожаю тебя до дома, и если я узнаю, что ты заговорил хоть с одним альфой без меня, тебе конец. Ясно? — Я сказал, я не буду тебе принадл… Ай!.. Юнги не привык повторять дважды, но он великодушно сделает это всего один раз. Он сжимает руку в волосах Пака так сильно, что глаза Чимина снова становятся влажными и он всхлипывает. Громко, болезненно. Юнги не хочет больше мучить его и отпускает, снова мягко поглаживая по сухим, медового цвета волосам. — Ясно?.. Чимин молчит, но покорно кивает, проглотив комок слёз. — А сейчас я провожу тебя домой. Юнги слюнявит палец и нежно, заботливо стирает остатки крови с его подбородка, убирает солёную влагу с его щёк костяшками пальцев. Обнимает за талию. Чонгук и Намджун, кажется, сейчас потеряют свои челюсти, настолько сильно их удивление и настолько сильно руки чешутся у Юнги врезать им, чтоб не пялились. Альфа ведёт своего омегу в сторону автобусной остановки, закинув на плечо свой и его рюкзаки. — Так бы сразу, пупсик.***
Влюбился, что ли?.. Теперь звук голоса, задавшего вопрос, звучит как его собственный.