***
Сбежать никак. Кричать бесполезно. Школа — его территория, и никто помогать не будет точно. Поэтому, проглотив ком обиды и выдохнув рвано от волнения, Чимин всё-таки идёт за стол к Юнги. Все смотрят. Смотрят, оборачиваются, перешептываются. Юнги довольно скалится, и внутри всё дрожит от этой ухмылки. Чимин неосознанно жуёт губу и не замечает даже, как прокусывает её до крови. Что в этом особенного вообще? Он бы с радостью пообедал и один, зачем Юнги нужно, чтобы он сидел вместе с их компанией?! Бред! — Привет, пупсик, — довольно щурится альфа. — Как хорошо, что тебе не пришлось повторять дважды. Видишь, Джун? А ты говорил, он не придёт! — Ха, гони пять косарей, ты проспорил! — усмехается Чонгук и протягивает руку к недовольно хмурящемуся Намджуну. Тот почти не глядя суёт в раскрытую ладонь смятую купюру и продолжает читать. Чимин с лёгким удивлением наблюдает за этой сценой, но тут же вспоминает, по чьему именно велению он стоит перед этим столом и этими людьми, и хмурится сильнее. — Садись, я не кусаюсь, — почти по-доброму приглашает Юнги, указывая на стул напротив себя. — По крайней мере, не на людях, точно. Чимин мнётся ещё пару секунд, но, поймав начинающий темнеть взгляд Мина, поспешно садится за стол со своим подносом. Ещё один взволнованный выдох не удаётся спрятать, и Юнги буквально слышит его волнение, усмехается, но не комментирует. — Приятного аппетита, — бурчит Намджун и, наконец оторвавшись от своей книги, принимается за еду. Чонгук уже половину обеда успел умять, а Юнги к своему пока не притронулся, скрестив пальцы под подбородком и, чуть наклонив голову, наблюдая за омегой. Чимина передёргивает от этого взгляда. — Это всё, что ты взял? — изогнув бровь, спрашивает Юнги и неприязненно морщится, глянув на чужой поднос. — Похоже на еду для хомяков. Один салат. Взял бы хоть рис, что ли… — Этого достаточно, — коротко отвечает Чимин чуть хриплым голосом. Все до сих пор пялятся, от этих взглядов мурашки скачут от затылка по спине, противные и липкие, и очень хочется сбежать. Юнги замечает то, как Чимин оглядывается по сторонам, и хватает буквально лёгкого поворота головы в сторону наблюдателей, чтобы все закопошились и прекратили пялиться. И Чимин успокаивается наконец. Возможно, он даже немножечко благодарен Мину прямо сейчас. Хотя, это всё равно что капля воды в пожаре лютой ненависти к альфе. Дальше обед проходит без особых происшествий, если не считать то, что Юнги буквально угрозами заставил его съесть половину собственной тарелки риса.***
Уроки окончены, но собираться домой Чимин не торопится. В то время как остальные ученики быстро покидают класс, он медленно складывает в рюкзак свои вещи со стола, задерживается перед доской и решает помочь дежурным, вытерев с неё сегодняшние записи, затем наконец выходит в коридор и медленно спускается вниз, к выходу из здания школы. Он ведь ждёт. Точно ждёт внизу. — Избегаешь меня? — Нет, что ты. — А я уж подумал, что именно это ты и пытаешься делать. На лице альфы довольная улыбка, рядом с ним Намджун и Чонгук. Последний нетерпеливо топчется на месте, скрестив руки на груди. — И какого хрена мы должны ждать его, как принцессу какую-то?.. — ворчит Чон. — Не нравится — иди домой, я ж не держу, — отвечает Юнги и, когда Чимин наконец подходит к ним, по-хозяйски закидывает руку на плечо омеге и чмокает в щеку. Чимин морщится и отворачивается под тихий смешок Намджуна. — Иди домой, Гук. Оба идите, у меня тут вдруг появились планы… И по довольно похабному взгляду, которым альфа окидывает сжавшегося омегу, обоим друзьям понятно, что именно за планы у него появились. — Как скажешь, братан. Пошли, Гук. Широко ухмыляясь, Намджун тянет за собой Чонгука к выходу, а Чимин провожает их взглядом и сглатывает. Как ни странно, но с друзьями Мина Чимин чувствовал себя в большей безопасности, чем вот так, один на один со своим ночным кошмаром во плоти. Чужая рука на плече сжимается, и тяжёлый взгляд прожигает дыру в щеке. Чимин совсем не хочет идти с ним куда-либо, да и вообще оставаться наедине, но чувствует, как «объятия» альфы буквально заставляют его подчиниться. Он хочет убежать, вырваться или хотя бы просто отстраниться, но ноги сами не идут. Что-то не так, его тело не хочет слушаться. Но почему-то слушается альфу. — Твоя мама дома сейчас? И Чимин готовится сказать «да», хоть это и не так, но альфа, как будто предвидя его ложь, затыкает ему рот ладонью и перебивает. — Только не надо врать. Не люблю враньё. И врунов. Так что будь паинькой и говори мне только правду, м? Юнги убирает руку от его рта и мягко гладит по щеке, гипнотизируя своими тёмными глазами. Чимин смотрит в эти голодные тёмные глаза, а чужая рука на щеке совсем не ощущается как дающая ласку. Скорее как ещё одна скрытая угроза. Он понимает, что выбора ему не дают. — Её нет… — тихо отвечает Чимин, свесив голову. — Она сегодня до вечера на работе. Довольная улыбка альфы становится ещё шире. — Какая удача, ха! — восклицает он. — Тогда сегодня мы идём к тебе! Пошли… Ещё никогда дорога домой не была настолько тяжёлой для Чимина. Ноги подкашиваются и заплетаются, в горле сухо, как в пустыне, ладони потеют. И в животе всё скручивает в узел от страха. Теперь он может точно сказать, что такое «идти как на смертную казнь».***
Юнги сжимает руку на тонкой талии омеги и довольно улыбается. Так хорошо он себя давно уже не чувствовал, и отсутствие у Чимина сопротивления только добавляет ощущения собственного могущества и вседозволенности. Пусанина у него в руках. Сдался. Хочется засмеяться злобным таким смехом на весь автобус, но это будет выглядеть странно… Так что, как-нибудь в другой раз он обязательно сделает это. А пока он просто прижимает к себе Пака ещё ближе и не может перестать улыбаться. Путь от остановки до уже знакомого подъезда жилого дома проходит как-то быстро. Домофон, лифт, звон ключей. Чимин не может попасть в замок дрожащими руками. Юнги отбирает у него ключи от квартиры, ловко открывает сам и, едва они переступают порог квартиры, рывком захлопывает дверь и толкает в неё омегу. — Ну что? — нетерпеливо выдыхает он в чужие, плотно сжатые губы, прижав Чиминовы тонкие запястья к металлической поверхности за его спиной. — Что тебе надо от меня? — с почти ледяным спокойствием спрашивает Чимин. Хотя по глазам видно, он прекрасно понимает, к чему всё идёт. И персики. От него так сильно пахнет ими и так сладко. Юнги заглядывается на его губы. На ещё незажившей ранке после вчерашнего удара виднеются крохотные капельки крови. Губа чуть припухшая, насыщенного цвета, влажная от слюны. Так манит… — Что надо?.. — как в трансе переспрашивает Юнги и чувствует, как внутри всё сводит в предвкушении. — Как что… Ты и сам догадываешься, мне кажется, не? Чимин громко сглатывает. Слишком поздно в голове бьётся мысль о том, что надо было всеми правдами и неправдами не пускать его к себе, вообще не приводить сюда. Тогда казалось, что выбора нет. Ну, теперь его точно нет. Он в ловушке, в которую добровольно-принудительно загнал себя сам. — Я не хочу этого, отпусти. Пожалуйста… — Ой, Пусанина, только не строй из себя невинную овечку! — фыркает альфа, усмехаясь так, как будто Чимин мелет какой-то абсолютный абсурд. — У тебя уже был альфа, я знаю! Так что, это не будет для тебя чем-то особенным — просто раздвинуть ноги. За такие слова хочется отвесить пощечину, и альфа ясно читает это в глазах омеги. Но Пусанина ведь ничего не сделает. Да, Юнги знает, что отличается от остальных альф своей стройностью и не то чтобы шибко высоким ростом, но он всё равно сильнее. А омега всё равно слабее и руку поднять побоится. Это физиология. — Ненавижу тебя, мразь! — выплёвывает с почти ощутимой горечью Чимин, что заставляет Юнги только прыснуть от смеха. — Пф, ну и ненавидь! Только не ломайся, Пусанина, от этого у тебя вот тут морщинка появляется, между бровей. Давай лучше поговорим о любви… Юнги внезапно резко проталкивает колено между ног омеги и прижимается губами к его сжатым губам. Вкуса персиков почти не чувствуется, а Чимин упорно отказывается поддаваться, так что Юнги приходится надавить коленом и сжать сильнее его запястья. Чимин скулит и неосознанно раскрывает губы, всхлипнув от боли, и тогда Юнги проталкивает свой язык в его рот, чтобы наконец по-настоящему почувствовать вкус омеги. Сладко, так сладко сплетаться своим языком с его и сминать эти упругие губы, чувствуя, как от этого дрожат собственные колени. Юнги целует его, то закрывая глаза, то открывая, чтобы посмотреть на реакцию, на лихорадочный румянец и скапливающиеся в уголках глаз слёзы. Ему нравится эта картина, она в миллион раз лучше его снов. Юнги хватает его за талию, притягивает к себе и, двигаясь спиной вперёд, тащит в сторону комнаты с открытой дверью. Толкает на застеленную кровать. Чимин, весь красный, со сбитым дыханием и дрожит от страха. Он отползает к изголовью, оглядывается по сторонам, но путей к побегу просто нет. И спрятаться негде. Юнги нравится наблюдать за его страхом и он надвигается на омегу, как хищник на жертву, он хочет его здесь и сейчас и может получить. — Ты не сделаешь этого, — сипит Чимин, на что альфа хмыкает и подходит почти вплотную. — Ты так думаешь? Серьёзно? Мы у тебя дома, никого нет, ты в моих руках. Ты, блять, такой наивный… Юнги хватает его за ноги, без особого труда стаскивает кеды, игнорируя протестующие выкрики и попытки увернуться, затем рывком тянет за брюки, которые с худых бедер легко стягивают и тащат за собой боксеры. Одежда летит на пол, и теперь только подол белой рубашки и школьный пиджак скрывают наготу омеги. Чимин почти плачет от стыда, дышит так часто, что Юнги буквально окутывается его персиковыми феромонами. Такое ощущение, что этот запах усиливается, а у него самого едет крыша, потому что Чимин… Его так хочется, как будто он… — Твою мать, — вдруг осеняет Мина, — да ты же… черт!.. Юнги кидается к нему так стремительно, что Чимин снова вскрикивает от испуга. — Не подходи ко мне! — Ты же почти течешь, ты в курсе вообще?! — не обращая внимание на протесты, Юнги почти ложится на него и прижимается носом к горячей шее, а рукой сжимает голую задницу и задевает пальцами ложбинку меж ягодиц. Там так влажно. Липко. Юнги стонет от удовольствия, шумно втягивая воздух с запахом феромонов. — Ты реально течешь, охренеть, вот это удача!.. — Пусти меня, урод! — в панике закрыв глаза, выкрикивает Чимин, но тело не слушается и начинает млеть от чужих рук на нём. От альфы. И неважно, что он чужой, что неистинный совсем. Тупые гормоны, тупая физиология! — Ты же этого не хочешь, на самом деле. — Не надо, отпусти, придурок… — продолжает уже тише Чимин, но тут же затыкается и всхлипывает, когда чувствует укус на шее. Не сильный, но достаточно ощутимый, от которого волнами по всему телу пульсирует лёгкая, отвлекающая боль. — И как я упустил это? — задумчиво бормочет Юнги, всё ещё втягивая носом чужой аромат с горячей кожи и покрывая поцелуями. — Запах есть, но слабый… Я точно не твой истинный, а? То самое слово бьёт по сердцу не хуже, чем стрела, и отрезвляет сильнее ледяного душа. Сердце пропускает удар и колет так внезапно, что невозможно даже вдохнуть. Истинный… — Ты… — шипит сквозь сжатые зубы омега, вмиг растеряв весь свой страх и глядя альфе в глаза так пристально, что у Юнги мурашки пробегают по коже. Он никогда бы не подумал, что омега может смотреть настолько… убийственно. — Ты и в подмётки не годишься моему истинному, тварь! Он никогда не был такой мразью, как ты, и тебе до него как до луны, сволочь!.. Чтоб ты блять… Юнги закатывает глаза, понимая, что ничего нового не услышит, и прерывает поток брани настойчивым поцелуем в губы, зарываясь в рыжие волосы влажными от смазки пальцами. Он чувствует, как его уносит от близости с течным омегой, как дурманит запах, и хочется его так сильно, что зубы сводит. Он отрывается всего на пару секунд, за которые Чимин успевает пробормотать «мразь поганая, чтоб ты сдох», наблюдая с загнанным выражением лица за тем, как Юнги быстро избавляется от своей обуви, джинсов и футболки. Чимин морщится от влаги между ног и чувствует бурю противоречивых чувств, бушующих ураганом внутри, самые яркие из которых — страх в мыслях и желание в теле. Тело просит, как было тогда, в самую первую течку. Чимин помнит то, как боялся, что набросится на любого встречного альфу, если не сбежит куда подальше, и именно это чувство одолевает его. Заклятый враг уже не кажется таким уж заклятым. Хотя ненависть всё равно никуда не девается. Слишком много чувств, от которых голова кругом. Чимин неотрывно наблюдает, как Юнги на кошачий манер заползает сверху на него, гладит по голым бёдрам и раздвигает колени в стороны. Он всхлипывает, всё ещё испытывая отвращение ко всему происходящему, и, кусая губы, переводит наконец взгляд в потолок. Юнги усмехается с этого. — Знаешь, я так много раз представлял этот момент… — А мне наплевать. — И всегда ты был таким… полным? Мягким? Я хочу, чтобы ты много ел, мне нужно, чтобы ты снова стал полным, понимаешь? — Пошел к черту! Чимин вздрагивает, когда холодные пальцы снова касаются его тела, исследуют, гладят там, где этого Чимин хочет, но стыдится признавать. Стыдится себя, прежде всего, потому что не хочет ничего делать, чтобы это прекратить. — Тебе не будет больно, Пусанина, — зачем-то успокаивает Юнги, сам не до конца понимая того, что произносит. — Я обещаю. «Я не сделаю больно… Мы никуда не торопимся, Чиминни… Тебе не будет сильно больно, я обещаю…» Чимин жмурится, прогоняя воспоминания об альфе, разбившем его душу на осколки, но всё равно перед глазами истинный, Хосок, Хоби-хён… Его руки, голос, обещания, поцелуи. И боль. Не только та, что в первый раз, но и та, что в последний, что оставила шрам от метки и на сердце. Он так сильно дрожит и комкает в кулаках покрывало, что пропускает момент, когда его снова целуют настойчивые губы, а холодные пальцы альфы оказываются внутри. Когда чужое тело ритмично трётся о его собственное и возбуждение альфы касается его живота. Когда он падает в эту пропасть и полностью сдаётся, устав бороться. Юнги жмётся сильнее к омеге, трётся о него, одновременно трахая пальцами, и из горла вырывается рычание, потому что сейчас он чувствует себя как охотник, вцепившийся зубами в свою добычу. Его Пусанина у него в руках, плачет, но поддаётся, больше не просит отпустить. Пахнет так сильно и с каждой минутой сильнее. Но что-то останавливает Юнги от того, чтобы по-настоящему его взять. У него несостыковка фантазий и реальности, от которой в голове каша и инстинкты дают сбой. Он продолжает двигаться, оставляет на влажной от пота шее омеги несколько укусов, сжимает жадно его бёдра, оставляя на них следы пальцев. Он хочет того омегу, что лежит под ним и отдаёт себя, но перед глазами не то лицо, не то тело, не тот омега. Тогда Юнги делает то, что впоследствии кажется ему полным сумасшествием — он закрывает глаза, приникает губами к чужим губам во влажном страстном поцелуе и представляет его прежнего. Прежнего Пусанину. Мягкого, с упругой кожей, полными щечками. Как он бы полил его глазурью и слизал всё без остатка с его тела. И хватает всего нескольких секунд этих фантазий, ритмичных движений и тихих всхлипов омеги, чтобы достигнуть пика. Юнги впервые чувствует настолько сильный оргазм, от которого в ушах писк и перед глазами взрываются фейерверки, а в голове образы, так много образов… Он дышит часто, загнанно, постепенно приходя в себя, в то время как Чимин под ним совсем уже затихший, только вздыхает прерывисто и смотрит в никуда. И он тоже кончил, только как-то Юнги упустил этот момент. — Я тебя… — шепчет он, так, что почти не слышно, — ненавижу. Мразь. Уходи… Юнги не понимает, может, он сломался? Только что прошедшая разрядка после его этого последнего «ненавижу» кажется какой-то фальшивой, она не принесла ровным счетом никакого облегчения. Только непонимание и раздражение. — Что с тобой, блять, не так? — взрывается Мин наконец. — Что?! У тебя течка, и неужели ты даже сейчас не чувствуешь ничего ко мне, кроме этого своего «ненавижу», а?! Чимин молчит, глотая слёзы, и даже не пытается больше прикрываться. Стыд пропал, чувства тоже. Только желание, чтобы его наконец оставили в покое, распирает так сильно, что хочется кричать. Юнги чувствует вдруг, как запах омеги начинает пропадать, а его феромоны как будто перестают действовать. Мысли проясняются, он смотрит на всё как будто со стороны и шарахается подальше от омеги. Распластанный на постели Пусанина кажется каким-то чужим. Ненастоящим. Что, блять, происходит?.. Юнги как будто трезвеет и начинает подбирать свои вещи с пола. — Ты пиздец какой странный приехал с этой своей Америки, — бормочет он, натягивая джинсы и футболку. — И ты изменился не только внешне, а изменилось ещё и то, что у тебя в голове. Ты не ты. И если бы Чимин и правда мог понимать его прямо сейчас, он бы посмеялся. Но в голове как будто блок — он не пропускает голос Юнги, да и в принципе звуки вокруг. Только каким-то фоновым шумом, как шипящее радио. Чимин смутно слышит что-то похожее на хлопок двери, но не осознаёт этого. Двигаться не хочется. Существовать тоже. Он знал, что этим кончится рано или поздно, что Юнги добьётся своего. Что пик унижения будет именно настолько болезненным, что отключит его совсем. Если бы только Юнги не… Много всего плохого с ним не случилось бы, «если бы Юнги не…». Его поездки к отцу бы не случилось, он бы не встретил истинного, а его сердце бы не было разбито и жизнь поломана на периоды «до и после». У него бы не осталось на запястье уродливых шрамов от тупых ножниц. Чимин чувствует себя на самом-самом дне. Тёмном, глубоком, а наверху над ним огромная толща мутной грязной воды его прошлого, которая ещё чуть-чуть — и раздавит его. Чимин думает, что, может, есть куда хуже? Есть ещё что-то, что Юнги с ним не сделал? Есть ли ещё более глубокое дно? Нет? Значит, может, пора оттолкнуться?..***
А Юнги идёт домой и не понимает, каким образом такой прекрасно начавшийся день успел превратиться в такую задницу. И почему его первый раз оказался настолько уродским. Похоже, ценность первого секса с омегой чересчур переоценивают. Если вообще можно назвать сексом то, что было только что у них с Чимином…