***
На самом деле, с каждым днём вся радость от появления этой дурацкой метки начала улетучиваться. Юнги уже готов проклинать саму магию природы или что бы то ни было, что создало в его жизни вместе с меткой хренову тучу проблем. И даже не столько метка виновата, сколько сам факт истинности. Она как будто зудит под кожей, напоминая, что он теперь не один, он связан узами (пока односторонними, правда) со своей парой, поэтому каждый пойманный взгляд Чимина — в коридоре, в столовой, где угодно — заставляет что-то неприятно заныть в груди, потому что Чимин так далеко, а коснуться его до дрожи хочется. Юнги и сам не заметил, как стал прикладывать ладонь к сердцу в бессознательной попытке это ноющее чувство унять, а обратил внимание уже только, когда Чонгук хмуро кивнул на его сжимающую футболку руку и буркнул: — Сердце болит, что ли? Юнги только покачал головой, и Чонгук, пожав плечами, отстал. И хорошо, не до него сейчас. Сказать, что Юнги каждый день ждал того момента, когда они с Чимином пересекутся после уроков, чтобы проводить его домой, — этого недостаточно. Борьба во время учебы с самим собой была куда сильнее этого ожидания. Так что, в конце концов Юнги не выдерживает, и в пятницу, спустя четыре дня моральных пыток и почти что угрызений совести от вечных метаний «подойти-не подойти, нельзя же, он просил дать время, но хочется же!», он подсаживается к Чимину за стол во время обеда. Чимин недовольно хмурится и цыкает, бросив мимолетный взгляд на него, но молчит. Как будто надеется, что Юнги, пройдя через все круги ада за эту неделю в попытках удержать себя подальше, так легко отстанет. — Привет? — осторожно, пытаясь поймать его уткнувшийся в тарелку взгляд, бормочет Юнги. — Мгм, — мычит в ответ тот, лениво жуя и явно избегая смотреть на него. — Как… м, дела? Разговор не клеится с самого начала (особенно, когда кто-то этого очень хочет, а кто-то совсем нет), и это трудно, особенно после стольких дней молчания. Даже когда Юнги провожал его до дома, они не говорили. Ни разу. Юнги не решался, Чимин просто не имел желания. — Всё хорошо, — пожимает плечами Чимин и дальше молчит, ковыряя палочками кимчи. Ясно, что ему тут не рады. Но разве это повод уйти? Юнги готов идти напролом, потому что, хоть и пообещал дать ему время и пространство, но эта тяжесть в груди совсем уже покоя не дает. Стоит сделать хоть что-то… — А я, кхм… — Юнги собирает волю в кулак и выдыхает это так быстро, что слов почти не разобрать: — Не хочешь в кино сходить? Чимин наконец-то поднимает на него удивленные глаза, смотрит пристально и переспрашивает, так склонив голову, будто ослышался: — Эм, что? — Кино, — как можно безразличнее повторяет Юнги. — Может, ну… Как бы, истинность это круто, конечно, но это не значит, что мы теперь априори должны быть вместе до гроба и всё такое. — Он говорит быстро и, возможно, Чимин даже не собирается вникать в его слова и сразу откажет, но он продолжает, пока его слушают: — Я подумал, что, может, нам нужно просто нормально пообщаться для начала? Просто как, ну… — Ты меня на свидание зовёшь? — вдруг усмехается Чимин. И Юнги начинает чувствовать себя так глупо. Так, блять, глупо… Но. — Да, типа, ага, свидание, — сцепив неуверенно пальцы, кивает он, боясь теперь на Чимина посмотреть, потому что он точно, ну точно смотрит на него, как на идиота. В груди снова ноет, но Юнги удерживает себя, чтобы снова не сжать это чувство ладонью. — Кино, значит, — вздыхает Чимин. Юнги готовится к отказу, прикусив щеку и нетерпеливо дергая ногой под столом. И когда в жизни он вообще был таким нервным? Эта истинность и эти тупые идиотские привязанности… — Я не против, — наконец отвечает Чимин тихо, будто всё-таки сомневаясь. Юнги пораженно таращится на него. — А что, думал, я сразу же откажусь? Хотя я собирался сначала, но, кажется, это правда хорошая идея. Не помню, когда последний раз был в кино. И, думаю, ты прав. Чимин замолкает, видимо не собираясь продолжать, так что Юнги решает осторожно подтолкнуть его к ответу: — В чём именно?.. — Ну, — Чимин мнётся пару секунд, — в том, что стоит, наверное, сделать что-то обыденное, что делают нормальные парочки. Свидание, кино. — Слушай, если ты не хочешь… Но Чимин тут же обрывает порыв Юнги разубедить его. — Я и не хочу. Я просто не против. Я же правда не знаю тебя с нормальной стороны, но, может… Знаешь, — тяжело вздохнув, Чимин, задумчиво глядя на свои миниатюрные пальцы, обхватывающие палочки, продолжает: — Мне кажется, что вся эта мишура с истинностью — это преувеличенный романтиками бред. Нет идеально подходящих друг другу людей. Мы с Хосоком разошлись, хоть и вроде должны идеально подходить друг другу. Ты — второй шанс, но наше… прошлое. Не сказать, что ты в качестве истинного для меня альфы — просто предел мечтаний, понимаешь? Я думаю, мне просто не везет по жизни. И сейчас я чувствую, что понимаю Хосока, когда он отказался от меня. Я… Хотел бы я отказаться от тебя. Эти слова уныло повисают в воздухе горькой безнадежностью, как приговор. Юнги не замечает, как сильно кусает от нервов щеку до крови и теребит ногтем кожу на большом пальце. И курить сильно хочется. — Хотел бы… — добавляет шепотом Чимин. — Но не буду. И Юнги выдыхает. Но не успевает и слова сказать, как Чимин обрывает его слова на корню: — Пока что. Потому что, если ты сейчас чувствуешь ко мне то, что я чувствовал к Хосоку когда-то, то… Разрыв — это больно. Я не хочу, чтобы у меня пока появлялась метка, не хочу снова переживать разрыв, но и не хочу, чтобы ты тоже проходил через это. Будет ли у меня третий, четвертый шанс на истинность — плевать, знаешь? Я вполне себе смирился с тем, что буду либо один, либо мне встретится кто-то с такой же судьбой. Никогда ведь не знаешь, что случится завтра. Но я просто не хочу, чтобы даже тебе было так же плохо, как было мне. Даже тебе… Ясно. Это о многом говорит. Юнги никогда не любил геройствовать. Скорее, его берег — напротив. Так и сейчас — он не собирается заявлять, что если Чимину эти отношения в тягость и если ему противно быть истинным с тем, кто принес ему столько горя в прошлом, — то Юнги просто сведёт метку, и дело с концом. Нет, он не будет говорить это. И не в боли дело. Просто Юнги боится насовсем потерять эту единственную ниточку, паутинку, которая тянется от его груди к Чимину, к истинной, определенной ему судьбой паре. Эта тонкая тонкая и хрупкая ниточка прямо сейчас растягивается, как на ветру, будто готова вот-вот оборваться, стоит сказать хоть одно неверное слово. Юнги почти может видеть её… Он одергивает себя. Кажется в придачу к истинности идёт и всякая навязчивая романтическая хрень. Юнги часто моргает и мотает головой, отгоняя эти глупые ассоциации. — Спасибо, что даешь шанс, — в конце концов, тихо говорит он, поднимаясь из-за стола. И пока Чимин всё-таки не передумал, выпаливает: — Как насчет сегодня в семь? — Ладно, — отмахивается Чимин. — Тогда не провожай меня домой. Встретимся вечером. — Хорошо. — Юнги не может скрыть победную теплую улыбку. — Приятного аппетита. И до вечера тогда? — Ага, — бросает Чимин рассеянно и возвращается к скудному обеду перед собой. А по пути из столовой губы Юнги сами тянутся в ужасно довольной, глупой улыбке, которую он пытается сдержать, прикусив губу, но это не помогает. Видя его сияющее лицо, Намджун, который едва ли не рукой перед его лицом машет, чтобы обратить на себя внимание, спрашивает: — Ты чего так лыбишься? — У нас свидание, — выдыхает Юнги едва слышно. — У тебя, эм… с Пусаниной? — уточняет тот. — В точку. — Вау, — Намджун хмыкает и одобряюще хлопает его по плечу. — Ну, типа, удачи? И маленький совет, раз такое дело: на первом свидании лучше руки не распускать. Юнги как водой окатывает, возвращая в реальность: — Да иди ты, Джун! — Просто совет. — Ага, спасибо! Как будто я собирался залезть ему в трусы, как только начнется фильм. Мы и так уже… Неважно. — Что неважно? — поигрывая бровями, ухмыляется Намджун. — Завались. — Юнги шутливо толкает его кулаком в плечо и смеется. Намджун с широкой улыбкой растирает несуществующий ушиб. — Ладно-ладно, понял, не лезу. Просто рад, что дело движется с мертвой точки. — Очень медленно движется, — во внезапном порыве пожаловаться ноет Юнги. — Я, блять, скоро на стенку полезу от всего этого! И Намджун, понимая, что другу нужно выговориться, кивает на выход из школы, чтобы, пока не кончилась большая перемена, спрятаться от глаз камер и учителей в укромном уголке за школой, где Юнги достает сигарету, курит и рассказывает ему о прошедших событиях, обо всех своих мыслях и чувствах. Намджун всегда был хорошим слушателем. Да и, стоит признать, советчиком тоже.***
Чимин не то чтобы наряжался перед свиданием, но Юнги четко видит разницу: намного более узкие, чем обычно, джинсы, простое зеленое худи, но с изящными ботинками вместо кроссовок, чуть более темные уголки глаз и почти незаметный блеск на губах. Чимин выглядит так, как будто хотел вырядиться, но изо всех сил заставлял себя этого не делать. Так что ухмылка сама собой расползается на лице Юнги, когда он даже не скрывает того, что разглядывает его. — Так мы идем или нет? — вопросительно выгибает брови Чимин. — Мило выглядишь. — Пф, я даже не старался, — нервно-безразлично пожимает он плечами. — Я вижу, — хмыкает Юнги. И Чимин в ответ растерянно хмурится. Ну и пусть гадает теперь, что он имел в виду. По пути Юнги старается держать руки в карманах, чтобы невольно не взять Чимина за руку, но когда они останавливаются у кинотеатра, — по пути мельком обсудив предстоящие контрольные в школе и оба чувствуя эту неловкость ведения обычных человеческих разговоров, таких непривычных для них, — то не может не поправить его волосы, пригладив взъерошенные ветром пряди рыжих волос. Чимин смущенно хлопает глазами, бурчит тихое «спасибо» и заходит в здание. Юнги не знал, на что подписывается, когда предложил эту идею с кино. И ещё — каждую минуту вспоминал совет Намджуна ''не распускать руки''. Это было охренительно сложно, учитывая, как сильно давила темнота в зале, что хотелось хотя бы взять Чимина за руку. Просто потому что они смотрят ужастик, и, может, Чимину хоть капельку страшно, несмотря на то, что он весь погружен в просмотр и активно хрустит сладким попкорном, невольно вздрагивая, когда на экране призрак маньяка, внезапно обретший плоть, кромсает очередную орущую во всё горло жертву. Юнги уже тянется к его обхватывающей ведро с попкорном руке, но всё равно одергивает себя, на полпути сжимая левую руку в кулак и чувствуя, как свербит болью в правой — он раздёр кожу на большом пальце до крови. Черт. Фильм заканчивается как-то глупо и безрадостно с легким намеком на вторую часть, что неудивительно, но Чимин выглядит довольным, что всё-таки удивляет. — Тебе понравилось? — с сомнением спрашивает его Юнги. — Неплохо, — пожимает он плечами, — всё выглядело вполне… реалистично. Юнги не понимает, что именно здесь можно считать ''неплохим'', учитывая, что почти весь фильм был смесью напряженной музыки или оглушительной тишины и чьих-то криков. Может, он что-то пропустил, пока разглядывал красиво очерченный экранным светом профиль Чимина. Его милый маленький нос, полные мягкие губы… — Не хочешь посидеть в кафе? — предлагает Юнги. — Думаю, оставим это на следующий раз. — Чимин бросает взгляд на время в телефоне. — Уже почти десять, а мне завтра утром на танцы. — Танцы? — Да, нашел группу рядом с домом. Движение — жизнь, и всё такое, знаешь? Не хочу снова стать жирной свиньей. Юнги сдерживает утвердительный кивок, потому что это было бы действительно охрененно глупо — закивать, мол «да, не стоит тебе снова становиться жирной свиньей, как-то не круто это будет». Но видно терпения у него хватает только на это, потому удержать свою руку всё-таки не получается — он прикладывает ладонь к щеке Чимина, гладит большим пальцем теплую скулу и шепчет: — Ты очень красивый. Чимин смущенно хмурится, потупив взгляд, и, чтобы оборвать это внезапно возникшее напряжение, бурчит: — Вот поэтому мне и надо заниматься. Юнги пропускает мимо ушей его реплику, гадая, будет ли это слишком, если он обхватит его лицо и чмокнет в губы? Против ли будет Чимин? Может, ему будет противно? Стоит проверить, а? Чимин всё ещё отводит взгляд, когда Юнги берет его лицо в ладони и осторожно, давая ему возможность в любой момент прервать всё, прижимается губами к его губам. Что правда шокирует — Чимин закрывает глаза, не размыкая губ, даже наоборот — крепко сжав их, но не отталкивает. Юнги наслаждается его мягкими, упругими губами и вспышкой его сладкого аромата, продлевая простой порыв чмокнуть в губы на что-то более походящее на настоящий поцелуй. Но он понимает, когда это становится слишком: Чимин хватает его неуверенно за плечо. Юнги тут же отстраняется, но их лица всё ещё близко, очень близко — глаза Чимина блестят, а дыхание оседает теплыми облачками на губах Юнги. — Пойдем домой, — шепчет Чимин, чуть покраснев щеками и будто вот-вот собираясь сорваться с места, чтобы сбежать. Юнги не собирается дать ему шанс на побег, чтобы догонять потом, а крепко берет его за руку и уже так идет вместе с ним к выходу, мельком облизнув губы и ощутив на них легкий вкус его ягодного блеска. И опять молчание до самого дома Чимина, но теперь это не что-то неуютное и раздражающее, а почти теплое, как будто к месту — просто идти под легкой моросью дождя после вечернего сеанса кино. Когда Чимин начинает хлюпать носом (конечно, в одной толстовке в такую погоду…), Юнги стягивает кожаную куртку с себя и заставляет Чимина остановиться на секунду, чтобы накинуть её на его плечи. — Не надо… — Если ты заболеешь, я буду каждый день приходить к тебе с килограммом апельсинов, ты этого хочешь? Чимин хмыкает беззлобно, шепчет едва слышное «ладно…», и продевает руки в рукава. Юнги довольно кивает и в довесок натягивает ему на голову капюшон от его худи. Так-то лучше. А ему не так уж и холодно в своей черной толстовке. У подъезда Чимин отдает ему куртку, хотя краем глаза, когда проверяет пиликнувший телефон, Юнги замечает, как он украдкой прижимается носом к воротнику на секунду и вздыхает. @monster Как там дела? — Спасибо за вечер, — напоследок говорит Чимин. — Было здорово. — На следующей неделе можем повторить? — подмигивает Юнги и кивает в сторону подъезда. — Иди скорее домой. Иначе правда начну апельсины тебе таскать. — Я пью витамины, не переживай, — хмыкает Чимин, и на губах, впервые за весь вечер, появляется лёгкая улыбка. Для Юнги это самый значимый знак, что вечер удался. Чимин уходит, махнув на прощание, и Юнги, надев куртку на себя, торопится домой, пока не ливанул дождь. Через мгновение он замечает, что куртка теперь пахнет персиками.