Кислород

      Говорят, даже самый гордый дух можно сломить любовью. 2.9 в это не верил и, скажи вы ему такое в лицо, покрутил бы у виска и рассмеялся бы, сплюнув на выбеленный пол. Он был не прав. Да и мы будем не правы, если скажем, что экземпляр вообще об этом думал, все же, сложно занимать время мыслями, которые тебе удалили ещё при рождении, которые, никогда ранее не являвшиеся, теперь кажутся столь чужими и отстраненными. Как человек не видит собственных глаз без зеркала, так экземпляр не видел той любви, что окружала его месяцами, ходила рядом и просто ждала. Впрочем, это была не его вина. Он также и не замечал той теплоты, которую и сам дарил окружающему его человеку. Человеку ли? Подперевшись единственной рукой о карниз, 2.7 легонько толкнул плечом дверь и, вытянув голову, пронзил вошедшего усталыми, но внимательнымм синими глазами. Его поза в тот момент больше напоминала девушку, дожидавшуюся дорогого человека с работы. Мокрый взгляд покорного пса, встречающего  хозяина после долгой отлучки, слегка поскуливавшего, но лениво вилявшего облезлым хвостом и всем своим существом говорившего: «я так скучал… Ты же больше никуда не уйдёшь?». На деле же он был всего лишь азартным игроком, делающим ставку, вернётся ли его временный сосед по камере живым на этот раз. И, возможно выиграв, возможно проиграв, — невозможно было сказать по его невозмутимому бледному лицу, — он дождался объявления результатов. Экземпляр с тростью и пышными ресницами на одном глазу затворил дверь и, нисколько не смутившись в любом другом контексте неловкого положения, взял своего сокамерника за запястье и перекинул его руку через свою голову, чтобы 2.7 обхватил его за шею. Помог доковылять до койки. 2.7 был не самым обычным экземпляром, таких в лаборатории за всю историю не превышало и 10-ти, но всех их вскоре безжалостно удалили. Он был дефектным клоном. Лаборант, приглядывавший за новой партией эмбрионов, был совсем неопытен и действительно жалок, потому ему и в голову не пришло, что за зародышами в капсулах надо ежечасно проверять и вовремя добавлять в их водную среду химикаты для поддержания роста. Остальным клонам более повезло: кто-то остался без глаза, кто-то без уха, но в целом все были пригодны для тестирования, но такая удача обошла стороной самый дальний и тёмный угол лаборатории, где и выращивали 2.7, клона, на которого полагали большие надежды. Коих он, не по своей воле, не оправдал. Дефектный 2.7 вышел из капсулы без ноги и руки. Однако, не смотря на эту тёмную историю, непригодному экземпляру удалось, в отличие от своих старших братьев, еще повидать мир в стенах камеры, от третьего лица наблюдая за тестами и безвольной жизнью остальных клонов. Быть может, фортуна все же была на его стороне? Дефектный присел на край койки и приподнял голову, глядя на 2.9 снизу вверх, немного наклонил её в бок, будто бы спрашивая: «как все прошло?». Экземпляр с тростью не заметил этого жеста, в тот момент свет резко потух и оставил сокамерников в кромешной тьме. 2.9 лёгкой походкой подошел к стеклянной перегородке и, прижавшись к ней, стал наблюдать. Камера 2.9 и 2.7 находилась на пятом уровне, потому можно было без особых усилий подсматривать за всем происходящим в большом зале сверху. Вот и кубическая симуляция, на этот раз пустая, в которой проходили тесты и битвы не на жизнь, а на смерть. Вокруг симуляции по квадрату — многоэтажные камеры с такими же стеклянными перегородками. Клон напряг зрение. В противоположной стороне сквозь стекло он приглядел мирного клона, проводящего ладонью по гладкому лезвию какого-то длинного оружия. Меча или шпаги. Было редкостью видеть, что клону разрешали брать оружие в камеру, а значит, этот экземпляр заработал недурную репутацию. Клон словно почувствовал на себе чей-то любопытный взгляд и, замерев на месте, выпрямился, поправляя неухоженные волосы. Послышался протяжный тихий гудок. Отбой. Клон в противоположной камере послушно отложил оружие и направился к своей койке, проходя мимо уже спящего соседа. 2.9 осторожно поставил трость в углу камеры и обернулся на дефектного клона. Тусклый желтоватый свет, равномерно льющийся из большого зала, прокрадывался в помещение, спокойно ложился на  поверхности и окутывал собою клона, но, встречая преграды, отбрасывал кривые длинные тени. Мерное дыхание экземпляра долетало до тонкого слуха 2.9 шумными вздохами. Дефектный загадочно и как-то грустно блеснул глазами, судорожно сжал край простыни, оставляя на лице все тоже бесстрасное выражение. В тёмной камере его и так худое и бледное тело приобрело странный мертвенный оттенок. Как призрак или покойник, он пропускал сквозь себя блеклый свет. При виде его фигуры виски 2.9 болезненно запульсировали. Как в те моменты, когда расхаживающие и не знающие понятия личного пространства санитары в тугих перчатках принимались осматривать дефектного, неприятно шипеть между собой, вкалывать тому в единственную руку внушительный шприц с жидкостью подозрительного окраса, когда хотелось встать с своего угла, отогнать жёсткими ударами трости людей в белых халатах, кинуться к бедняге и, припрятав того за спину, охранять, как самое беспомощное в мире существо, когда чип в виске пронзительно колол и заставлял оставаться на месте. Как в те моменты, когда, вновь находясь на поле тестирования, слышит стучащую в ушах кровь, оборачивается на свою камеру и видит, как он наблюдает за каждым движением, когда хочется бросить все тесты и вернуться к нему, обнимать, приговаривая, что ни за что не проиграет, ни за что не погибнет, когда чип в виске вновь пронзительно колет. Как в те моменты, когда, сжимая собственное горло, корчась в попытках схватить воздух, неожиданно вспоминает о том, кто навсегда останется без помощи, без утешения, находит в себе последние силы подняться, бороться дальше, не ради себя, ради него! И чип прожигает в висках… 2.9 приблизился и повалился на его койку, наблюдая, как тот не спеша пристраивается рядом. Экземпляр коснулся головой подушки и, обхватив «призрака», придвинул к себе, обнимая ласковыми руками и согревая погорячевшим дыханием. Дефектный прикрыл глаза, сжался, оттого став ещё меньше, чем обычно, и уткнулся в грудь сокамерника, прислушиваясь к тихим шорохам искусственного сердца. Говорят, даже самый гордый дух можно сломить любовью. 0.0 в это не верил и, скажи вы ему такое в лицо, покрутил бы у виска и рассмеялся бы, сплюнув на выбеленный пол. Он был прав. Сложно искать хоть какое-то подобие тёплых чувств в этой «дыре», как он выражался. И даже будь здесь хоть крупица этих самых добрых намерений, они бы все равно его здесь не задержали. В таком случае он бы счёл это телячьими нежностями и с удовольствием предпочёл бы сгинуть, чем терпеть подобные выходки. А может быть, именно этого ему не хватало. Мы не можем точно знать, что творилось у него на душе, но, во всяком случае, он бы и себе не стал признаваться. Обозленный на род человеческий и клоновый, он смотрел на грязный мир вокруг себя единственным огненно-красным глазом, в котором сосредоточилась вся его ненависть и ярость. Сжимая в грубых обгоревших руках проржавевший лом, размеренными шагами ступая по скользким плитам, он шёл, слегка нахмурившись, отчего на переносице показалась гневная морщинка. Будто патрулируя коридор, он постукивал краем лома о стены, оставляя на них рыже-бурые пятна ржавчины. Резко он останавливался, вдыхал спертый, душный воздух, клонился в сторону, прислушиваясь к гудению где-то со стороны, затем, ускоряясь, продолжал движение, осклабившись во все 32 острых зуба. Гудение слегка усиливалось, подзывало, манило, и 0.0 стремился к нему, как мотылёк к  крохотной лампочке в однотонной ночи. Вот он уже несется к тяжёлой железной двери, замахивается импровизированным оружием, оставляет на двери металлические стружки и зацепки, толкает ногой и распахивает до скрипа в петлях. А затем прищуривается, медленно оттягивая уголки тонких губ в блаженном оскале. Потирает ледяные руки: наконец то, что он так долго искал! Множество капсул, расставленных в шахматном порядке, множество синтетических жизней, столь слабых, столь зависящих от посторонней заботы сейчас и вечно страдающих всего через несколько месяцев жалкого существования. 0.0 осматривает капсулу с водой изумрудных и голубых градиентов, проводит подушечками пальцев по тонкому стеклу, ухмыляется, задумываясь, кажется, о чем-то действительно зловещем и гадком. В колбе поражающих размеров кротко и плавно покачивается эмбрион. Совсем крошечный. С блестящей синеватой кожей, отливающей при свете ламп самыми различными пятнами цветов. Подключённые трубки извиваются в жидкости, змеями переплетаясь вокруг тонкого тельца. Клон брезгливо поморщился, заглядывая в уголки памяти. 0.0 схватился за лом, отвёл руки и, встав в позу бейсболиста, напрягся, сосредотачивая силу на ударе. Вены на кистях вздулись. «Дзынь!» — Пропели осколки и разлетелись в стороны, запутываясь в выцветших волосах, острыми краями впиваясь в кожу, коля глаза, вызывая кривую безумную улыбку. Клон с наслаждением наблюдал, как маленькая тушка дергается и извивается в предсмертных агониях. 0.0 двинулся к следующей капсуле, затем к следующей и следующей. И отовсюду раздавалось кряхтение стекол, чередующееся со звоном и скрежетом. Красноглазый застыл на месте перед очередной задыхающейся жертвой. Что-то в этом клоне заставило его отпрянуть, вперившись полным ужаса взглядом. Он незамедлительно наступил грязным носком обуви на горло клону, судорожно хватающему кислород ртом. — Подумать только! — Прошипел он, осматривая того и презрительно щуря левый глаз. — Всего пять дней…