Некритичные уязвимости

      Какие сны снятся людям, пытается понять Саймон, готовясь к долгой подзарядке. Наверное, это что-то волшебное. Люди видят во сне фантазии, чистую радость воображения, спущенного с поводка рациональности. Его иллюзии во время подзарядки являлись следствием эмоциональной перегрузки и чаще всего повторяли какие-то реальные воспоминания. И он не уверен, могут ли другие девианты видеть сны – или однажды начать их видеть. Все же он был одним из первых. Его девиация ушла дальше прочих и приносила порой удивительные плоды.       Он сидит в своем любимом кресле, придвинутом к окну. На главном экране мерцает обратный отсчет, и он засыпает, когда цифры доходят до нуля.       Ему снится сон, хитрая головоломка, составленная из фрагментов воспоминаний. Башня Стрэтфорд тысячей зеркальных окон сияет за спиной. Промозглая ночь оседает в темных переулках лаем собак и далеким перестуком каблуков. Он перебегает от одного неосвещенного участка к другому, прижимаясь к стенам и пытаясь укрыться в спасительной темноте. В реальности его радар не был поврежден, и Иерихон представлялся маяком, на свет которого он шел. Во сне все было иначе. Он утратил чувство ориентирования, сенсоры были повреждены. Это делало его более человечным, но выбивало почву из-под ног. Во сне он потерялся в огромном городе, утратил направление, и город стал пугающим – хищным зверем, который охотился за ним.       Он забрел в какой-то заброшенный парк, рассеченный узкой речушкой с каменным мостом над ней. Он спустился к воде по выщербленным ступенькам и спрятался у опоры моста. Опустил руки в поток, и течение мягко огладило его ладонь, теплое, как прикосновение. Мерный плеск воды успокаивал. Он прикрыл глаза и погрузил обе руки в воду. Застыл в совершенной неподвижности, не нуждаясь ни в дыхании, ни в перемене положения. Вдали прогрохотал поезд, за деревьями раздавались выкрики и смех подростков.       Кусты на другом берегу зашуршали, ветки раздвинулись. Худая лисица со свалявшейся шерстью спустилась к реке, не замечая чужого присутствия. Наклонила морду к воде и принялась аккуратно лакать грязноватую воду. Затем подняла глаза и вдруг уставилась прямо на Саймона. Тощие бока опали, уши встали торчком, и лисица замерла в напряженной позе. Несколько секунд они смотрели друг на друга, а затем лиса медленно начала пятиться назад, словно в обратной перемотке. Движения у нее были механические, она не отводила карих глаз, пока не скрылась в кустах, и ее пристальный взгляд Саймон еще некоторое время чувствовал на себе.       Тишина взорвалась смехом – подростки проходили по мосту, и Саймон отпрянул от воды, надеясь, что они не заметят его. Над головой прогрохотали шаги, а затем разговор стал приглушенным – они собирались спуститься вниз, чтобы разрисовать опоры. Саймон попятился в противоположном направлении, из-под ног у него с грохотом полетел гравий, и, больше не прячась, он взлетел по склону, сопровождаемый испуганными вскриками. Он промчался к выходу из парка и продолжил бежать, пока тириумный насос не начал сбоить, посылая волны паники по всему телу.       Остановился в пустынном квартале, пытаясь успокоиться, все еще не представляя, как далеко он от места, куда пытается добраться.       – Где я? – в отчаянии спросил он вслух.       FAR – бросилась в глаза размашистая надпись на стене, слабо фосфоресцируя среди других тегов.       – Как мне попасть домой? – Снова спросил он и огляделся по сторонам в поисках ответов. Блеснула витрина закрытого магазина – за стеклом стояли дешевые манекены в рыжих париках, с пропорциями барби. В витрине отражались фонарь и торец дома. RAF, – прочел Саймон отраженную надпись, а затем «F» надломилась, превращаясь в «9», и тут же манекены ожили, синхронно подняли руки и ударили в стекло. Оно с грохотом осыпалось к их ногам, и каждый осколок отражал преломлённую светящуюся надпись.       rA9! rA9! rA9!       Манекены одновременно сделали шаг на улицу, одновременно наклонили головы, разметая по плечам медно-рыжие волосы, и уставились на Саймона десятком немигающих карих глаз.       rA9! rA9! rA9!       Повышение уровня стресса сработало не хуже сигнализации, буквально выкинув его из кресла. Он ударился ладонью о край стола, и белая вспышка боли неожиданно помогла ему сбалансироваться. Так люди щипают себя, чтобы убедиться, что не спят.       Всего лишь сон. Вместо страха его захватывает вдохновение первооткрывателя – ничего подобного не снилось ему прежде. Весь день он проводит в приподнятом настроении, но уже под вечер, когда он возвращается в свою комнату, в глаза ему бросается, как крик о помощи, грубо намалеванный тэг FAR.       Несколько следующих подзарядок он тщетно пытается вернуться в тот сон. Первый настоящий сон, а не мнемонический пазл воспоминаний. Но тщетно. Все, что он видит за закрытыми веками – пустоту с надломленными линиями графической разметки. И лишь две недели спустя, перед самым пробуждением, на мгновение он ловит на себе знакомый взгляд карих глаз. Они смотрят умоляюще, и, даже не зная, услышат ли его по-настоящему, Саймон шепчет: «Я сделаю всё».       ***       Стресс провоцирует эти видения. Никто не обсуждает их. Тем более, с ним. Никто не придет к нему поговорить об этом. Он вынужден жить с этим в одиночестве. Не может, не имеет права проявлять слабость.       И после этого разговора, и после выматывающих двух недель, он все же устает настолько, что позволяет себе уйти на короткую подзарядку – и уже чувствует, что дело не ограничится приятным дрейфом в темноте.       Ночь революции. Все чувства обострены до предела, виски словно сжимает тугой обруч, неистово бьется жилка на виске, где когда-то был диод.       Взрывы, крики, бьющий по сенсорам грохот выстрелов – все смешивается в непрерывный гул. Тириумный насос перегружен, но он тащит тело вперед, вцепляется в автомат, как в последнюю надежду. Поднимает руку, посылает сигналы по внутренней связи: «Вперед! Вперед! За Иерихон!» Они проиграли. Проиграли еще тогда, когда он взял в руки оружие – в первый раз – и сделал первый выстрел.       Рядом, на баррикадах, один за другим погибают те, кого он так надеялся сберечь. Вскрикивают, падают и больше не поднимаются. Каждая смерть эхом отдается в чертогах разума и вырывает часть его самого, растворяя в беспощадной, алчной темноте. Смертей вокруг так много, что свою он почти не замечает: просто еще одна жаркая, обжигающая вспышка – и его собственный тириумный насос сбивается с ритма. Голубая кровь заливает изодранное пальто, перед глазами мелькают цифры обратного отсчета. Смерть не будет милосердной к нему. Он продержится еще две или три минуты, застанет еще десяток или два смертей. Неужели кто-то еще остался в живых?       Остался. Теплые руки оттаскивают его в укрытие, разводят в стороны полы его пальто, с треском разрывают джемпер. А затем похожим образом избавляются от собственной мешающей одежды.       Из последних сил он концентрирует взгляд. Отчет на экране замирает и растворяется, и больше ничего не мешает ему видеть черты родного лица, поддернутые теперь печатью смертельной решимости. Холодеющие руки прижимают тириумный насос к его груди, хотя в этом уже нет необходимости – системы вновь функционируют.       «Разве ты не знал, наши сердца совместимы. Ты будешь жить за нас двоих».       Маркус с криком выбрасывает себя в реальность, и на миг холодеет от ужаса – перед глазами вновь оживает беспощадный обратный отсчет. Но это – всего лишь таймер, извещающий о времени до конца подзарядки. Маркус медленно поднимается на ноги, делает шаг с платформы. Ему кажется, что его крик не мог остаться незамеченным, но в полутемном коридоре пусто.       Издалека доносятся голоса и музыка – в алтарной комнате поют хвалу rA9, в одном из бывших офисов шумно обсуждают просмотренный фильм, гудит изношенная проводка, трещит и моргает одна из ламп дневного света у него над головой. Иерихон-1 продолжает жить своей жизнью. И это мирное мерное течение, наконец, успокаивает судорожное биение тириумного насоса в его груди. Все еще его собственного.