Некритичные уязвимости

      Саймон программирует голографический баннер, просчитывая, на какой высоте он будет смотреться лучше всего. Маркус в стороне от сцены разговаривает с пробужденным, который привез на площадку звуковое оборудование. Несколько иерихонцев, встав по периметру площадки для зрителей, проектируют размещение регистрационных стоек и полицейских пунктов. Лазерные указки в их руках красными лучами разделяют площадку на ровные квадраты. Внизу у сцены крутятся несколько горящих энтузиазмом девушек-волонтерок. Они пересмеиваются, бросают долгие взгляды на Маркуса, шуршат листовками. Их разноцветные рюкзачки украшают россыпи значков, обо всем сразу: фиолетовые феминистские, с зеркалом Венеры и вскинутым вверх кулаком; желтые либертарианские, с атакующей змеей, рядом – панды Гринписа, оскаленные морды «Детройтских тигров», хипповые смайлики, радужные флажки и среди всей этот пестроты – их знак, синий круг с белыми линиями, киберпацифик. Саймон слегка качает головой в недоумении. Быть человеком – быть разным? Быть всем подряд?       Еще несколько людей подходят к сцене – выражают одобрение, кто-то спрашивает, чем можно помочь. Рослый мужчина забирается на сцену и наблюдает за работой Саймона. Когда девиант оборачивается к нему с вежливой улыбкой, тот вдруг ощеривается в ответ.       – Какого хрена ты выпячиваешь свою блядскую сущность, щенок? – шипит он и тыкает пальцем в диод на виске, – чего ты хочешь этим показать?! Что ты не человек, ты получше будешь?! Все вас облизывают, журналисты, власти наши, но вам все мало, надо еще парады свои ублюдочные проводить, так? Не можете просто тихо сидеть по углам, непременно нужны знаки отличия? Вы, может, избранные или типа того? Пластиковые уроды! Дерьмо!       С этими словами он подается вперед, и его кулак исподтишка врезается в скулу Саймона. Синяя кровь брызгает ему на руку, острый край вздыбившегося пластика взрезает кожу на костяшках.       Взревев, провокатор снова бросается вперед, и Саймон блокирует удар, лихорадочно просчитывая варианты. Он не может сопротивляться в полную силу – сломать обидчику руку или вырубить его. Не сейчас, накануне годовщины, когда все взгляды устремлены на них. Он копирует движение, врезается лбом в подбородок мужчины – это болезненно для нападающего, но оставит разве что кровоподтек. Перехватывает занесенную руку и выворачивает, пытаясь провести захват. Ему это почти удается, но от удара противник оступается и падает со сцены, а Саймон, пытаясь удержать его, валится следом. Ударяется об асфальт, пытаясь перенести вес нападающего на себя и смягчить падение для него. В плече что-то отвратительно хрустит.       Саймон проводит языком по губам и сплевывает. Хорошо, что он не успел попросить Вацлава настроить апгрейд для вкусовых ощущений: он не узнает, какова на вкус кровь – ни синяя, ни красная. От удара визуальный блок на мгновение сбоит, в уши врезается звук женского визга, и кто-то – Джош? – громко зовет Маркуса. Канала внутренней связи больше нет, и Саймон даже не может ничего передать соратникам так, чтобы этого не услышали другие.       Они продолжают борьбу уже на земле, Саймону удается прижать мужчину к деревянному помосту сцены, когда его оттесняют. Капитан Андерсон, подбежав к сцене, встает между ними, на плечи опускаются руки Джоша и тянут Саймона назад. Мужчина кривится и что-то вопит, из рассеченной губы течет кровь, и Саймон все еще с отвращением чувствует ее горячие капли на своем лице.       – Эй! Прекратили! Назад, я сказал! – резко командует капитан Андерсон, и Саймон делает еще один шаг назад. Джош жестом поддержки сжимает его плечо и отпускает. Полицейский заламывает нападающему руки, а тот неразборчиво орет что-то про то, как спятивший андроид напал на него.       Маркус оказывается рядом и вдруг берет Саймона за руку, а затем и вовсе подставляет плечо, и Саймон благодарно опирается на него. Его потряхивает – то ли от сбоя тактильных сенсоров, которые решили включиться все разом, то ли от информационной перегрузки системы, что пытается рассортировать все данные о повреждениях, то ли от запоздалого страха.       Мужчина выглядит убедительным в своем страдании, кровь заливает воротник его толстовки, и Саймон внутренне подбирается, выстраивает линию поведения, но капитан Андерсон продолжает удерживать провокатора в жестком захвате, а девушки вдруг подступают к ним и, размахивая руками, наперебой начинают объяснять, что в действительности произошло, вызываются быть свидетелями. Полицейский предлагает двоим самым бойким проехать с ним в участок, наконец, застегивает наручники на запястьях мужчины, напоследок бросает сочувственный взгляд на Саймона, а затем обращается к Маркусу:       – Я позабочусь, чтобы на завтрашнем празднике охрану здесь усилили. И сейчас постараюсь прислать кого-то из ребят. Пусть будут поблизости.       - Спасибо, Хэнк, - кивает Маркус.       - Позвони, если что-то еще будет нужно. И позаботься о своем друге, ладно? Не стоит вам сейчас с нами ехать, я сообщу, когда его присутствие понадобится. Или он может отправить электронное заявление, если хочет, в любом случае, у нас тут нарушение общественного порядка и агрессия на почве ненависти, снимки с городских камер и толпа свидетелей в придачу, так что этот придурок свое получит, – он грубовато толкает провокатора в спину, – шагай!       Саймон пытается выпрямиться, но серия ослепляющих белых вспышек настигает его, и он вцепляется в край пальто Маркуса, пытаясь подавить их. Маркус вздрагивает, замечая его состояние, и обнимает его. Саймон оказывается укрыт от всего мира полами его пальто, и от этого уровень стресса наконец-то начинает плавно ползти вниз. Но затем Маркус размыкает объятья и вновь подставляет ему плечо:       – Идем.       «Куда?», – не понимает Саймон, и тревога возвращается. Толпа расступается перед ними, Маркус раздает несколько поручений и, убедившись в том, что здесь справятся без них, тащит Саймона за пределы площадки. Саймон механически переставляет ноги, уткнувшись лбом в плечо друга и пачкая тириумом плотную ткань его пальто. Маркус доводит его до кибертакси, помогает сесть, пристегивает ремнем безопасности, наклонившись близко-близко. Саймон ловит эти короткие моменты невольной близости. Маркус обходит машину и садится рядом. С тревогой смотрит на его рассеченную скулу, хмурится.       – Ты как?       – В порядке, – кивает Саймон, смотря прямо перед собой. Он не анализировал данные диагностики, и первый ответ, который приходит ему в голову, возможно, не имеет никакого отношения к реальности.       Маркус хмурится еще сильнее:       – Во имя rA9, Саймон, я же волнуюсь!       Саймон против воли начинается смеяться – формула благоговения в речи Маркуса звучит так же неуместно, как его собственное «в порядке». Но смех рождает новые белые вспышки, и он давится ими, стискивает зубы.       Маркус быстро отдает голосовую команду такси:       – Ближайший сервисный центр «Киберлайф».       Саймон чувствует, как показатели стресса взлетают вверх, и волна паники накрывает его с головой.       – Нет, пожалуйста, – вскрикивает он – только не туда!       И глупо, по-детски:       – Я хочу домой!       Он закрывает лицо ладонями, пытаясь укрыться от ужаса, который поглощает его при мысли о жестких руках, которые будут безучастно копаться в его корпусе. Где-то на периферии слуха Маркус зовет его по имени – снова и снова. Он приходит в себя оттого, что Маркус накрывает его руки своими ладонями. Они кажутся прохладными, и Саймон понимает: это оттого, что его собственные системы перегрелись. Он пытается дышать медленно и глубоко, чтобы насытить кислородом систему охлаждения. Маркус понятливо кивает и включает кондиционер – поток прохладного воздуха с привкусом пыли и ароматизатора приносит долгожданное облегчение. Саймон опускает голову, прижимается лбом к приборной панели и замирает.       Машина слегка покачивается на неровностях дороги – они куда-то едут, Маркус все же задал координаты. Саймон надеется увидеть серые стены места, которое он, в отсутствие альтернатив, называет домом, но когда машина мягко тормозит и он поднимает голову, то видит резные листья кленов. Покрытые гладким прорезиненным материалом дорожки сада. Изящную чугунную ограду и поблескивающие в закатном солнце башенки особняка Манфредов. Весь квартал словно объят пламенем, обретя особую прелесть в сердце ноября.       – Почему мы здесь? – спрашивает Саймон.       Маркус тоже выглядит удивленным:       – Когда ты сказал про дом, это было первое, что пришло на ум. Ох, прости меня, Сай, я растерялся, – он с недоумением смотрит за окно, потом встряхивает головой, – Но раз уж мы здесь – идем. Думаю, там найдется все необходимое, чтобы подлатать тебя.       Маркус тепло улыбается и от этой улыбки (и, в особенности, от мягкого «Сай») тириумный насос сбивается с ритма.       Саймон нащупывает неповрежденной рукой защелку ремня, отстегивает его и выбирается наружу. Пронзительный осенний ветер тут же взъерошивает его волосы, приносит запахи кофе и кленовых листьев. Запах довольства – определяет его Саймон, запах, с которым он связывает этот благополучный район. Он задерживается на пороге дома, чтобы сделать еще несколько глубоких вдохов, в то время как Маркус, обогнав его, скрывается за дверью. Когда Саймон ступает на порог, система впервые приветствует его персонально:       – Добро пожаловать домой, Саймон.       Кто настроил ее произносить это? Маркус? Лео? Когда?       Он чувствует тепло в груди, волну благодарности и принятия, но парадоксальным образом она множит сбои, вызывая серию новых белых вспышек. Саймон опирается на стойку для зонтов, чтобы не упасть, перед глазами мелькают системные уведомления, руку сводит от пробегающих разрядов. Сквозь мешанину сенсорных откликов он чувствует один очень важный – руки Маркуса, которые вновь поддерживают его. Маркус отводит его в гостиную, усаживает в мягкое кресло – текстиль ручной работы, деревянные резные подлокотники, пальцы левой руки чувствуют слишком много, а неподвижная правая кисть совсем занемела. Саймон прикрывает было глаза, но вновь ошарашенно распахивает их, когда теплые пальцы расстегивают молнию его куртки и разводят полы в стороны, а затем и вовсе стягивают ее с плеч. Маркус поддерживает правую руку Саймона, чтобы не причинить больше вреда. Под курткой – темно-зеленая рубашка, вся в пятнах тириума, две верхние пуговицы оторваны.       – Ты не возражаешь? – Маркус вытаскивает из ящика стола ножницы, – не думаю, что ее можно будет снова носить.       Саймон кивает. Жар распространяется по телу, добираясь до лица, и щеки пунцовеют, откликаясь заложенной реакцией. Этот жар – следствие стресса, паники, но еще чего-то другого. Холодный металл касается кожи. Маркус взрезает рубашку на плече и обнажает рану возле ключицы – вмятину с рваным краем.       – Внутренняя связь больше не работает, можешь коротко пересказать диагностику? – Маркус с тревогой смотрит на него.       – Перелома нет, внутренние утечки не обнаружены. Задета только одна тириумная трубка, – механически произносит Саймон, надеясь, что его голос не дрожит.       – Хорошо, – с облегчением выдыхает Маркус, – все это я могу исправить.       Он идет в мастерскую и возвращается с маленькой пластиковой коробкой. В кухне наполняет глубокую миску водой, приносит полотенце. Снимает пальто, небрежно бросает его на диван и снова садится рядом.       – Давай посмотрю. Сбрось скин.       Саймон неохотно подчиняется. Он не любит обнажать себя до пластика. Его скин – гладкий и безупречный. Чего нельзя сказать о корпусе, который хранит память обо всем – запаянные дыры от пуль, вмятины от ударов, шрамы и царапины.       Саймон медленно обнажает только поврежденный участок, радуясь, что его тело все еще скрывает изодранная рубашка.       – Было бы чего стесняться, – насмешливо говорит Маркус, – разве я не такой же?       И легко сбрасывает собственный скин до самого плеча. Свитер крупной вязки не скрывает похожих шрамов, два пальца на правой руке когда-то чуть не оторвало взрывом, и грубый сварочный шов отчетливо заметен на фоне мелких потертостей.       Маркус обмакивает полотенце в воду и вытирает разводы тириума, чтобы оценить повреждения. Влага приятно холодит кожу, и Саймон откидывается на спинку кресла, расслабляясь. Жар гуляет по телу, перетекая под кожей, как живой.       – Нужно запаять, – произносит Маркус, – иначе ты продолжишь терять тириум.       – Ох, – Саймон зажмуривается, молясь о том, чтобы все это закончилось.       – Все в порядке, рана не опасна, – убеждает его Маркус. Он все еще не понимает. Его девиация пока не подбросила ему таких подлянок.       – Просто сделай это побыстрее, – сквозь зубы произносит Саймон и вжимается в кресло.       Маркус достает из коробки маленький паяльник для витражей, с теплотой вспоминая одно из последний увлечений Карла. Проверяет аккумуляторы, выставляет температурный режим и проводит по ране. Внезапно Саймон выгибается под его рукой, и Маркус сдавливает его плечо, прижимая к креслу.       – Саймон, что не так?! Ошибка диагностики? Повреждение слишком глубокое? Саймон!       – Все в по… просто держи меня… я не могу это контролировать…       – Контролировать что? – Маркус отшвыривает паяльник и обнимает друга за плечи.       Саймон открывает глаза и смотрит в упор.       – Боль.       – Ты?.. Ты что-то чувствуешь?       – Уже довольно давно.       – И что мне сделать? Мы можем как-то справиться с этим? Ох, Сай… я ведь даже не знал!       – Я не говорил, – Саймон пытается оставаться спокойным, но тело вздрагивает против воли, – с этим ничего нельзя сделать. Я потерплю. Удерживай меня, если я буду сопротивляться.       – Ладно, – Маркус кивает и тянется за паяльником. Жало успело прожечь кривую черту на паркете, но сейчас это мало кого волнует, – я постараюсь быстрее. Осталось совсем немного.       Его слова тонут в серии белых вспышек, жар усиливается, но затем спадает, ладонь Маркуса ложится на его затылок и приглаживает растрепавшиеся волосы.       – Тише, тише, Сай. Вот так. Хорошо.       Снова приятный холод на горячем плече – Маркус смывает водой остатки тириума и оставляет влажное полотенце на ключице, завязав его, чтобы система продолжила охлаждаться.       Затем накрывает ладонью костяшки правой руки, поглаживает большим пальцем.       – Здесь все в порядке, только скин сбоит от удара. Скоро восстановится. Теперь скула. Откинь голову еще немного назад. Вот так.       Маркус пересаживается на подлокотник кресла, прижимается к нему, чтобы сохранить равновесие. Холодная влажная ткань касается лица, и Саймон глубоко вздыхает. Не будь ранения, он все бы отдал, чтобы продлить эти минуты. Близость, доверие, забота. Он никогда не получал всего и сразу. И даже боль, лежащая на другой чаше весов, кажется посильной платой. Полотенце задевает острый край раны и дергает его в сторону. Саймон кривится и шипит.       – Черт, прости. Я стараюсь быть аккуратным, – тут же взволнованно откликается Маркус.       – Я знаю, – выдавливает Саймон, – тебе не нужно извиняться.       Боль рассыпается под кожей электрическими искрами, и, пытаясь укрыться от нее, он возвращает скин, словно это может помочь. Зажмуривается, чувствуя новые капли тириума, стекающие по лицу. Он стыдится того, что не может контролировать себя, и стыдится того, что Маркус видит это. Жалкий. Какой же он жалкий.       – Сбрось скин, когда будешь готов, – мягко просит Маркус, - у нас есть время. Саймон пытается пробиться сквозь шквал сенсорных откликов и отдать себе эту команду.       – Доверься мне, Сай. Все хорошо.       Скин неровными пятнами сползает вниз. Маркус прикасается к его щеке обнаженными пальцами – и вдруг отдергивает руку, вздрагивая всем телом. Саймон чувствует эту резкую вибрацию на собственном корпусе.       – Что? Что? – шепчет он, боясь открывать глаза, чтобы не словить сенсорную перегрузку.       – Похоже, я только что ее почувствовал, – ошарашенно произносит Маркус, – твою боль. Я к тебе подсоединился и ощутил то, что ты испытываешь.       Он вновь протягивает руку, касается рассеченной скулы кончиками пальцев.       – Да. Как огонь. Я чувствую ее – как огонь и серию сообщений.       – Для меня это не всегда жар. Чаще свет. Яркие белые вспышки.       – Ты сейчас это чувствуешь?       – Как будто меньше. Словно ты забираешь часть боли на себя.       – Надеюсь, так и есть. Сейчас постарайся не двигаться, – Маркус мягко, но настойчиво прижимает его голову к спинке кресла, другой рукой переводит в рабочий режим паяльник и касается им краев раны. Связь взрывается серией системных сообщений, полыхает, Маркус стонет сквозь зубы, но не останавливается, запаивает рану до конца и лишь затем убирает руки.       – Черт, – хрипит он, – черт, Сай.       – Понравилось? – слабо отзывается Саймон.       Они оба тяжело дышат, как человеческие спортсмены, пробежавшие марафон. Жар медленно уходит, вспышки исчезают, остается лишь саднящее натяжение на месте свежих швов, но Саймон знает – это оттого, что он обращает на них внимание. Боль была по большей части интерпретацией эмоций и системных сообщений, реакцией. Следствием, а не причиной. Со временем он научится это контролировать, хотя ему, конечно, хотелось бы никогда не продвигаться в этом направлении.       – Ты можешь сделать диагностику, пожалуйста, – наконец, просит Маркус.       – Небольшая потеря тириума. Около шести процентов. Но это ведь… некритичные уязвимости?       – Так и знал, надо было сделать запас здесь, – ругает себя Маркус, – подожди, я сейчас.       Он поднимается с подлокотника и идет наверх, Саймон здоровой рукой поддергивает рубашку, которая норовит совсем сползти с плеча.       Маркус возвращается со шприцем-пистолетом Карла в руках.       – Только не говори мне, – протестующе начинает Саймон.       Маркус упрямо качает головой, опускается на пол возле кресла, обнажает скин на сгибе своего локтя и с силой втыкает иглу шприца в зазор между панелями. Тянет поршень, наполняя капсулу своим тириумом.       – Надеюсь, я не заразил тебя моей чувствительностью, – пытается пошутить Саймон, боясь услышать ответ.       – Ну, – бормочет Маркус, – я определенно что-то чувствую. Но тебе не стоит переживать по этому поводу.       Он вытягивает иглу из руки и возвращает скин.       – О, у меня найдется, о чем переживать, – кривится Саймон, – я понял, тебе просто нравится тыкать в меня острыми предметами и смотреть, как я сжимаюсь от страха.       – Ничего подобного, – возмущается Маркус, – открой рот.       Саймон понимает, что он собирается сделать, но все равно мотает головой:       – Ты совершаешь насилие над собой. На моих глазах. Я отказываюсь в этом участвовать, мои повреждения не такие серьё…       Маркус подается вперед и ловит его подбородок пальцами и мягко надавливает.       – Ну же, Сай. Ты ведь знаешь, что тебе это нужно.       Некоторое время они шутливо борются, но затем Саймон все же сдается. В приоткрытые губы льется теплый тириум.       – Знаешь легенду о графе Дракуле? – Бормочет он, не выпуская из зубов корпус шприца.       – Саймон!       ***       Некоторое время они сидели и ничего не делали. Маркус так и остался на полу, прислонившись спиной к ножке кресла. Его голова была откинута на подлокотник, совсем рядом с рукой Саймона, но не касаясь ее. Саймон чувствовал желание провести пальцами по его виску, но не сделал ни единого движения. Что-то установилось между ними – спокойное молчаливое единение, – и он опасался прервать это. И все равно не выдержал первым.       – Я думаю, тебе надо возвращаться в город.       – Хорошо, что я так не думаю, – отозвался Маркус, слегка отворачивая голову, – я раздал все необходимые указания, там и без нас прекрасно обойдутся. Приеду завтра пораньше, подготовлюсь к выступлению. Я должен отговорить тебя ехать со мной, но сомневаюсь, что у меня получится.       – А вдруг получится? – поддел Саймон.       – Не стану даже проверять, – с ленцой произнес Маркус.       – Мудрое решение лидера.       – Я рад, что ты шутишь. Это значит, что ты в порядке.       – Меня били по корпусу, а не в мозг. Когнитивные функции не повреждены.       – Очень смешно.       – Если ты остаешься здесь, что мы будем делать? – осторожно спросил Саймон.       – Я давно здесь не был. Мне нравится просто быть дома. Если хочешь, пойдем в мастерскую. Ты когда-нибудь рисовал?       – Только в качестве акта вандализма, – улыбнулся Саймон.       – Тогда не будем терять время зря. Свет сейчас идеальный для работы.       Этот день был восхитительным. И следующий тоже: утром они снова вызвали кибертакси, чтобы не привлекать лишнего внимания в автобусе. В машине Маркус взял его за руку – под официальным предлогом проверить, как зажили костяшки – и задержал ее в своих ладонях. Выступление Саймон почти не помнил – стоял на своем обычном месте позади Маркуса и периодически ловил на себе одобрительные взгляды – все уже знали, как он ввязался в драку вчера. Было не по-осеннему тепло, солнечные лучи ласкали его кожу, и мир наполнялся смыслом.       Вечером Саймон и Лео сидели в особняке и смотрели новости. По телевизору крутили повторы записей со Дня равенства. Лео привез его сюда на своей машине, по дороге они заехали в магазин, купили пару банок пива, кое-каких продуктов и бутылку тириума. Лео все шутил, что у его непьющего собутыльника наконец-то появилась хоть какая-то тара, с которой можно чокаться, Саймон охотно поддерживал веселье, но мысли были заняты другим. Маркус обещал приехать ближе к ночи, и его ждали, чтобы символически отпраздновать завершение Дня равенства дома. Но он позвонил поздно вечером и сказал, что не сможет вырваться: захватили дела. Саймон тут же почувствовал себя виноватым. А затем – покинутым. Лео все же уговорил его не ехать в Иерихон-1 по темноте, и они провели ночь за разговором, но в нем не было прежней вовлеченности. Саймон был грустным и отрешенным и, в конце концов, Лео понятливо сослался на усталость и принялся демонстративно раскладывать для себя диван в гостиной.       Саймон ушел в мастерскую и просидел в ней до рассвета, рассматривая наброски, которые они сделали вместе. Утром он вернулся в Иерихон-1 и узнал, что Маркус срочно вылетел в Вашингтон – очередной виток переговоров о праве собственности.