***
Способность Кира-второго впахивать до звёздочек перед глазами без какой-либо лишней выгоды для себя, исключительно на благо коллектива, быстро снискала ему уважение каста «Пора валить». Он с лёгкостью взял на себя многочисленные обязанности Кира-первого, и, сверх того, помогал Кате с документацией. Даже Миша, который поначалу без энтузиазма относился к его назначению, быстро к нему прикипел и даже в перерывах, болтал с ним о разных особенностях съёмки. — Как твой новый оператор? — спросил Коля Соболев, когда после совещания они остались, чтобы утвердить новый сценарий. — Справляется, — сухо заметил Руслан и поспешно добавил, — Спасибо, кстати, что кинул Кате список хороших операторов. Мы сами, если честно, даже не представляли, где искать. Раньше всё как-то через знакомых было… В конце концов, он же хотел наладить отношения. Последний год-полтора он собачился с Соболевым без энтузиазма, по инерции. Слишком сильно они были связаны, в конце концов, слишком притёрлись друг к другу, чтобы продолжать конфликтовать в открытую. И с каждым бесконфликтным совещанием, с каждым корпоративом, топор войны всё глубже уходил под землю. — Обращайся, — Коля пожал плечами и улыбнулся, — Хороший выбор, кстати. Я работал с Кириллом на одном проекте… Он профи, чего уж там. Несмотря на его политические взгляды. — Со взглядов воду не пить, — отозвался Руслан. Секретарша Коли, тоненькая большеглазая шатенка, больше похожая на модель нижнего белья, чем на журналистку, прежде чем выйти из кабинета, посмотрела на них с плохо скрываемым удивлением. Коля и Руслан переглянулись. Руслан подумал, что сейчас, наверное, стоит что-то сказать, но к его удивлению, первым заговорил Коля. — Знаешь… Я рад, что мы с тобой наконец говорим на одном языке. Токсичность — это, конечно, очень весело, но мы же, всё-таки, взрослые люди. Понимаю, такие вещи обычно оставляют негласными, но… Мир? — он протянул руку. — Мир, — без колебаний подтвердил Руслан и протянул свою. Они пожали руки и Коля вздохнул, как показалось Руслану — с облегчением. — Я рад, что мы на одной странице, — сказал он и привычным, неосознанным движением поправил волосы, — Ты хороший, интересный парень. Я хочу… Быть в одной команде. Не то, чтобы с этого дня началась история прекрасной дружбы, но их отношения стали гораздо теплее. Руслан держал свой острый язык на привязи, Коля воздерживался от критики не по делу, и иногда, на радость и удивление коллег, они вместе обедали или пили кофе. Катя, которая нарадоваться не могла на то, что обстановка в студии разрядилась, поделилась этим с Женей. Тот с радостью повременил. — Если ты что-то задумал, — сказал он, когда они с Русланом остались наедине, — То лучше бросай. Сейчас не время для глупостей. Зимой выборы. Мефисто хватит тени подозрения, чтобы посадить тебя на бутылку. — Жень, — Руслан понимал Женино недоверие, и всё равно злился, — Я ничего не задумал. Ни-че-го. Я просто устал играть в обидку. Три года — достаточно долгий срок, тебе не кажется? Женя долго вглядывался ему в лицо, потом вздохнул и отвёл глаза. — Извини, что всегда предполагаю худшее. Сам понимаешь, работа такая. Руслан кивнул, принимая извинения, хотя понимал, что слежку за ним всё равно отправят. Так, для профилактики.***
До квартиры Стаса из Центра добираться было тяжело и муторно, через две проверки документов, по макраме из безликих улочек, с редким разнообразием в виде аптек и продуктовых магазинов. Станция метро на весь район была одна, конечная на своей ветке. Дальше, куда хватало глаз, были поля и теплицы, теплицы и поля, с редкими вкраплениями ангаров и времянок, пронизанные жилками дорог. Район, официально Северо-Западный и неофициально Колхозный, был довольно закрытым местом. Мало кто ездил отсюда работать или учится в Центр, как делали жители других районов. В Колхозном были свои школы и свои университеты, свои больницы, своё отделение службы безопасности. Был здесь и свой иностранный район, где жили в основном те, кто приехал из других стран на учёбу в УСХ, университет сельского хозяйства, или ВША, высшую школу агрономии. Стас попал в Колхозный по распределению из педагогического института. Его отправили учителем биологии, несмотря на то что Стас, вообще-то, специализировался в химии — сначала на месяц, в качестве практики, а потом предложили остаться на совсем. Квартиру ему выдали в паре кварталов от школы, однушку с большими окнами. Руслан кривил нос, зато Стасу всё нравилось — он давно уже хотел съехать от родителей, но на куцую стипендию и деньги с подработки приличное жильё не снимешь, а тут разом и дом, и работа. — Ты же понимаешь, что теперь отсюда никуда не денешься? — спросил Руслан, в день, когда Стас подписал документы на собственность, — Тебя обязали тут пять лет проработать, чтобы расплатиться, так они ведь в двадцать пять превратятся — моргнуть не успеешь! Стас посмотрел на него своими удивительными, плакучими тёмными глазами — взрослый ребёнок, который собирается кого-то чему-то учить. Смешно и грустно. — Да и чёрт с ним, — глаза плакучие, а голос бодрый, неунывающий, — Двадцать пять, так двадцать пять. Мне здесь всё нравится. Так Стас остался в Северо-Западном, а их с Русланом общение свелось к нечастым, но регулярным видеозвонкам. Об этой тихой, ненавязчивой стабильности они оба мечтали уже очень давно. После дела иммигрантов, и родители, и психологи настаивали на том, что общение «беженцев» стоит свести к минимуму. Мол, это только затруднит процесс восстановления и будет напоминать о травмирующих событиях. В особенности это, конечно, касалось Стаса, которому было всего двенадцать. И Руслан честно пытался последовать чужим советам, но каждый раз, просыпаясь от кошмаров, не мог отделаться от мысли, что Стас проходит через то же самое. Поэтому украдкой, изредка, он позволял себе звонок или сообщение — просто, чтобы убедиться, что со Стасом всё хорошо, что посттравматический синдром не добрался до него. Стас говорил, что ему очень помогают его звонки. Что он не хочет волновать родителей рассказами о том, что у него на душе, но и молчать не может. А Руслан невольно брал пример с этого сильного, неунывающего ребёнка, и не позволял себе опускать руки. И всё-таки необходимость скрывать своё общение изрядно мешала. Встретиться лично им удалось почти три года спустя, накануне того, как Руслан с головой ушёл в свой первый большой проект «Вредное кино». Стасу было пятнадцать, Руслану — семнадцать с копейками, и если когда-то возраст и имел для них значение, то теперь уравновешенный, терпеливый Стас казался старше нервного, порывистого Руслана. Во время съёмок «Вредного кино» и «Оскорбления чувств верующих» им удавалось связываться раз в пару месяцев от силы. Руслан осознанно держал Стаса подальше от своих проектов, чтобы в случае чего тот не оказался втянутым в неприятности. К тому же, политика волновала Стаса в последнюю очередь — он заканчивал школу и метался по семинарам и дням открытых дверей, пытаясь определиться с тем, чем хочет заниматься. Но когда Руслану была нужна поддержка, он был готов её дать, даже если для этого нужно было всё бросить и несколько часов просидеть в телефоне. Руслан знал это, и старался не злоупотреблять своей тихой гаванью. Самый долгий перерыв в их общении произошёл после того, как Руслана завербовала секретная служба. Руслан тогда несколько месяцев боялся выходить на связь со своими друзьями, потому что не знал, о ком Мефисто уже известно, а о ком — нет, и кого он может неосторожными словами поставить под угрозу. В какой-то момент он, набравшись смелости, разослал всем контактам сообщение, что он, мол, в порядке, работает над новым проектом и извиняется, что не отвечает на звонки и сообщения. Очень занят. Как только, так сразу. Он надеялся, что завуалированное «за мной следят, не звоните, не пишите, не ищите» все, кому надо, поймут. К тому же на телевизоре как раз вышел первый трейлер «Пора валить», что должно было подтвердить, как минимум то, что он живой. Только убедившись, что секретная служба знает про Стаса и им, по большому счёту, плевать, он позвонил ему и назначил встречу. Стас всё понял правильно, сидел тише воды и ниже травы, к родителям Руслана не совался и даже в онлайн лишний раз не выходил, но беспокоился ужасно. При встрече его колотило, словно в ознобе, — не от страха, от облегчения, — а Руслан гладил его по волосам и клялся, что с ним всё хорошо, что его даже не трогали, так, только, попугали малость. Стас тогда отстранился и поглядел на него злыми тёмными глазами из-под растрёпанной чёлки. — Ты зачем мне врёшь сейчас? Унизить меня хочешь? Показать, что я глупый, мелкий и правды не заслуживаю? Руслана обожгло стыдом и на мгновение он понял, почему Стас решил стать учителем. Он так привык врать, в разговорах с родителями, что забыл о том, что Стас видит его насквозь. Можно было сказать «я не хочу об этом говорить» и Стас не сказал бы ни слова, но врать — это оскорбление. И Стас правильно сделал, что отчитал его. Стас закрывал сессии, Руслан закрывал глаза на проблемы и с головой уходил в работу. «Пора валить», при всех запретах и условностях, выходило отличным, не слишком взрослым и не слишком распиздяйским, метким и ироничным. Умению и желанию Руслана делать красиво наконец нашлось применение — во времена «Вредного кино» на это никогда не хватало ни времени, ни ресурсов, а теперь в распоряжении были и люди, и деньги. Но если вопросы работы всегда можно было обсудить с Мишей, Киром, да чего уж там — с Колей, на крайняк, то личная жизнь была… Личной. Руслан свято верил в то, что счастье любит тишину, а потому никогда не афишировал своих парней и девушек, даже не упоминал о них лишний раз в чужом присутствии. Слишком боялся спугнуть чувства, спугнуть удачу. Но Стас не был посторонним, в привычном смысле этого слова. Он был самым близким (годы отношений с разными людьми, друзья и коллеги, родители, и всё-таки — самым близким) человеком, который у Руслана когда-либо был. От него секретов не могло быть априори. Руслан делился с ним всем. От ужаса знакомства с Женей, до нежной, неторопливой влюблённости в Катю. От нового ужаса осознания, что Женя не ушёл из его жизни насовсем, до робкого, неуверенного «всё налаживается». Для человека, который никогда не был в отношениях, Стас давал на удивление дельные советы, к которым Руслан иногда даже прислушивался. Руслан не хотел говорить с ним о своих проблемах, правда не хотел. Но скинув в прихожей куртку и дорогие кроссовки, оказавшись на маленькой кухне с чашкой чая в руках он размяк, растерялся. Ощущение силы и вседозволенности, которое давал привычный высокомерный образ в присутствии Стаса уходило. Если бы Стас хоть немного верил в Бога, он стал бы прекрасным священником. А Руслан, плюнув на принципы, каждую неделю приходил бы к нему исповедоваться, чтобы сбросить с себя наконец груз государственных тайн и душевных метаний. — Я сделал глупость, — сказал Руслан, — Вернее, я собираюсь сделать глупость. Я нахожусь в процессе деланья глупости. Стас отпил чай и сделал рукой неопределённый жест, мол, продолжай, но Руслан и так считал, что сказал слишком много. То что он ласково назвал «глупостью», тот же Коля Соболев или Женя легко назвали бы «предательством».***
Кир-второй дождался, пока они останутся в студии одни, принёс Руслану кофе и раскрыл все карты. Тот, за последние годы получивший как минимум два подобных предложения, сначала не чувствовал интереса, до тех пор, пока не понял, что в отличии от обычного энтузиаста-реформатора, Кир-второй представляет не себя и кучку друзей, а целую партию. Миша, сам того не зная, с «Антихайповской рожей» попал не в бровь, а в глаз — Кир-второй не просто вырос на территории Антихайпа, он был идейный социалист и, в тайне, разумеется, работал на нынешнего главу клана — высокого, мрачного юнца с избытком клетчатых рубашек и недостатком шампуня. Руслану не разрешали снять про него полноценный выпуск, но он всё равно не упускал возможности мимоходом пропесочить Славу Машнова, его неприветливый взгляд и гнусавый голос. Однако шутки шутками, но у Антихайпа были деньги, была идеология и был кандидат. У них единственных в Городе был реальный шанс обойти на выборах действующую власть. — У меня нет причин симпатизировать социалистам. — А консерваторам? — у Кира-второго было симпатичное, открытое лицо, но Руслан слишком много повидал таких лиц, — Мы, в отличии от них, тебя в застенках не держали. И не угрожали твоей родне. И куклу на ниточках, как там, марионетку, тоже из тебя не делали. — Ну, у вас, допустим, возможности не было, — Руслан сощурился, — И повода. Да и вообще… Былые заслуги — это прекрасно, но что вы можете для меня сделать? Идеология ваша мне не нравится, это, я думаю, ты и сам знаешь. Значит, для меня должен быть какой-то другой резон вам помогать. — Наша политика не приветствует ксенофобию, — он выждал пару мгновений, словно дав Руслану обдумать сказанное, и продолжил, — Это значит, что все антииммигрантские законы идут в пизду. Никаких больше «своих» и «чужих». Каждый человек важен и значим. — Утопично. — Ещё бы, — Кир-второй словно бы не заметил его сарказм, — Если бы десять лет назад к власти пришли мы, не было бы никакого «Дела иммигрантов». Думаю, ты и сам это понимаешь… Они говорили час, и на каждый вопрос Руслана у Кира-второго находился ответ. К концу разговора Руслан чувствовал себя опустошённым, выжатым. Кабинет был теннисным кортом, и он был разом игроком и ракеткой, в игре, где роль мяча играла политическая дискуссия. Кабинет был залом суда, и он был адвокатом дьявола, грудью защищая власть, которую не любил, и идеологию, в которую не верил. — Обдумай то, что я тебе сказал, — Кир-второй встал и отправил стаканчик из-под кофе в мусорку, — И давай снова поговорим через день-два. — Какой-то он молчаливый в последнее время, — сказала Катя Жене, думая, что Руслан уже спит, — Всё время пялится в никуда, думает о чём-то… — У них финал сезона скоро, — отозвался Жене, — Наверное готовит зрителям бомбу. Финал сезона выходил слабым и неубедительным, мысли Руслана были постоянно в другом месте. Миша как мог подшивал сюжетную канву белыми нитками и заполнял прорехи шутками, но работать с таким сценарием всё равно было нельзя. Каст шоу замер в ожидании того, когда ведущий соизволит очнуться от сна, и примет участие в работе. Руслан думал. Думал, взвешивал, торговался сам с собой, писал завещание в заметках на телефоне, удалял его в приступе гнева, пробовал читать Маркса и с трудом удерживался от того, чтобы начать биться головой об стену. Вернувшиеся кошмары о сыром подвале, ванной со сколотым кафелем и кровати-плахе в спальне наверху, подтолкнули его к решению. — Можешь связать меня с Гнойным? — спросил он у Кира-второго, когда они снова остались одни, — Хочу у него самого спросить, чего он хочет… На личной встрече, понятно, не настаиваю, но видеозвонок обеспечишь? — Без проблем, — Кир-второй казался удивлённым и обрадованным, — Завтра, здесь? — Подходит.***
— Что-то серьёзное? — Если всплывёт — больше не увидимся, — сказал Руслан, — Не буду говорить что именно, лучше, чтобы в случае чего ты ничего не знал, но… Просто будь готов, ладно? Ты прописан в моём завещании, поэтому скорее всего… — Руслан, — строго сказал Стас, — Ещё одну такую глупость услышу — посажу проверять за меня контрольные. Может хоть поумнеешь. Ты мне живым нужен. Ты Городу живым нужен! Вариант сдохнуть вообще не рассматривается, понял меня? — Понял, — Руслан невольно улыбнулся, — Ты не переживай, я тоже на тот свет не спешу. Два раза я уже смерти избегал — смогу и в третий. А что там за контрольные? — Ты зубы мне не заговаривай, — огрызнулся Стас, но потом продолжил, — По системе кровообращения… Семиклашки мои уже третий раз эту итоговую пишут. — Ничего не знают? — Да тут, понимаешь, какое дело, — Стас почесал переносицу, — Всё они знают. Но всё равно списывают. Причём ладно бы у отличников, так из интернета! Причём даже не ищут ответ на вопрос, а просто забивают тест и смотрят ответы. Шпоры я, на самом деле, даже приветствую — пока пишешь, что-нибудь да запомнишь, но когда просто под копирку скатывают… Не уважаю. Я пару человек поймал, у остальных просто работы не принял. Двойки ставить не стал — они мне клялись и божились, что больше так не будут. Ну, я, конечно им поверил, только во втором тесте вопросы местами поменял, чтобы с ответами не сходилось. Десять человек попались. Теперь вот третий раз пишут, уже со снижением на балл. — Хрена они у тебя, — заметил Руслан, стараясь не подать виду, что в школе занимался тем же самым, — Ты родителям настучал? — Да нет, — Стас пожал плечами, — Зачем? Не родители же оценки будут получать. Я родителей вообще лишний раз не трогаю, им и без биологии забот хватает. Руслан закатил глаза и пригубил чай.