Беглец или Ловушка для разума

Ты уйдешь, но станешь жаждой, мук запретных болью. Алый сок любви однажды станет черной кровью. Испей мой стон, дай мне шанс, Сожги мой сон, дай мне шанс.

- Глебушка, просыпайся! – ласковая мамина рука потрепала его по светлым вихрам, и Глеб приоткрыл правый глаз. Возле кровати стояла мама в темно-красном халате и светлом переднике и держала перед собой на вытянутых руках большой пирог с 12 свечками. - Ну же, давай, задувай, сынок! - Не забудь желание загадать, мелкий! – раздался звонкий голос из коридора, и в комнату просунулась голова с темной копной волос. Глеб приподнялся, набрал полную грудь воздуха, закрыл глаза и изо всех сил подул. На маму тут же полетел вихрь крошек. Она, улыбаясь, отерла лицо. - Умница моя! А теперь умывайся и пойдем пить чай! Глеб зевнул, потянулся и выбрался из-под одеяла. - Чего загадал, мелкий? – Вадим подошел к письменному столу и принялся копошиться в нижнем ящике. - А тебе-то что? – мигом ощерился Глеб. Он помнил, как высмеивал всегда старший его нехитрые детские желания и чаяния, и не хотел и в день рождения выслушивать очередную порцию подколок. - Ну, может, тогда я угадаю? – и Вадим извлек со дна нижнего ящика пластинку и протянул ее Глебу. – С днем рождения, мелкий! Расти большой, не будь лапшой! – и он неуклюже похлопал Глеба по угловатому плечу. - "Стена", Вадик? Это "Стена"? – задыхаясь от восторга, пробормотал Глеб, переводя взгляд с Вадима на пластинку и обратно. – Самая настоящая? - Лично слушал и проверял. Все как положено! – отчеканил Вадим, и во взрослом взгляде его карих глаз скользнула пренебрежительная насмешка. – Слушай на здоровье, мелкий, она твоя! Глеб хотел было тут же кинуться брату на шею, но снисходительный тон Вадима остановил его – он не жаловал подобных нежностей. - Иди бегом умываться, а то чай стынет. - А ты? – выдохнул Глеб. - Мне надо до Пашки Кузнецова добежать, к вечеру буду, тогда и отпразднуем твой день рождения как следует, - бросил Вадим, доставая из шкафа джинсы и рубашку. Глеб понуро поплелся в ванную и там долго рассматривал себя в зеркало: слишком крупный нос и какое-то нелепое выражение лица, волосы хоть и густые, но ужасно непослушные, а оттого смешно торчавшие в разные стороны, губы тонкие, прыщи опять же… Разве можно такого любить? Глеб прижал к зеркалу ладонь с растопыренными пальцами, а затем сжал ее в кулак, словно комкая свое отражение. Вадим подарил ему "Стену". Наверняка из Свердловска привез, когда вступительные ездил сдавать. Уйму денег, наверное, потратил, долго копил. Может, не так уж сильно он его и презирает? Ведь мог бы оставить ее и себе, это и его любимый альбом, а ведь в конце августа он уедет и не сможет слушать его… Глеб тяжело вздохнул и принялся чистить зубы. Когда он вышел на кухню, Вадима уже не было, только мама раскладывала по тарелкам молочную рисовую кашу и разливала по стаканам крепкий чай. После завтрака Глеб ушел в комнату слушать "Стену", которую до этого ему довелось послушать лишь однажды – когда они были в Барнауле в гостях у двоюродного брата. Тогда в порыве братских чувств Вадим пообещал, что когда-нибудь купит и им эту пластинку. С тех пор прошло уже несколько лет, и даже Глеб успел забыть о том обещании. И никак не ожидал, что пластинку подарят ему лично в его единоличное пользование. Диск был двойным, поэтому и в конверте содержалось сразу две пластинки. Когда Глеб вытряхивал их, вслед за ними на колени ему вывалился целый ворох фотографий. Глеб охнул, отложил конверт и принялся разбирать их – это были вырезки из газет и журналов разных лет с фотографиями западных музыкантов – Пинк Флойд, Лед Зеппелин, Кьюр, Ника Кейва, битлов, роллингов, квинов… Настоящее сокровище для такого скромного маленького жителя еще более скромного и маленького провинциального Асбеста. Глеб ринулся к их общему с Вадимом письменному столу, где под стеклом хранились уже давно выцветшие фотографии музыкантов, когда-то давно присланные им все тем же вездесущим братом из Барнаула. На них уже было не разобрать ни лиц, ни надписей, и Глеб сгреб их со стола и принялся размещать под стеклом свои новые трофеи. А потом включил "Стену" и лег на кровать. Под мистически-чарующие звуки "Стены" он провалился в яркую волшебную бездну, созданную Роджером Уотерсом. У Вадима тоже была собственная группа – школьный ансамбль Импульс, в котором он играл со своим лучшим другом Пашкой. Оба они увлекались наукой, и Паша планировал поступать в Москву на физмат, а Вадик тщетно пытался подыскать ему замену в их импровизированном коллективе. Глеб лежал и фантазировал, как когда-нибудь их группа станет давать самые настоящие концерты в крупнейших залах страны, а он начнет с гордостью рассказывать всем, что это его старший брат. А потом и у самого Глеба тоже обязательно будет своя группа, свой Пинк Флойд. Он даже начал втихую готовиться к этому событию и тайком от всех писал стихи, страшась показывать их кому-либо. Вадим вернулся около шести вечера и тут же, не заходя в их общую с братом комнату, протопал на кухню. - Ужинать будешь? – крикнул он Глебу, гремя кастрюлями, и Глеб вспомнил, что он еще даже не обедал, все лежал и переслушивал "Стену", молча кивнув, когда мама, уходя на смену, велела ему разогреть гороховый суп. Глеб поднялся, выключил проигрыватель и пошлепал на кухню прямо босиком. Вадим уже вовсю наворачивал суп, а на плите кипятился чайник. - Спасибо за фотки, - буркнул Глеб, опускаясь на табуретку и подвигая к себе тарелку с чуть теплым супом – Вадим никогда не грел еду до горячего состояния. Вадим кивнул и заговорщически подмигнул Глебу. - Мама гостей на выходные позвала. Смотри, что я достал, - и он ткнул пальцем под стол. Там стояла початая бутылка портвейна. У Глеба захватило дух. - А мне можно? – прошептал он, доставая бутылку и крутя ее в дрожащих руках. - Только сильно разбавленным, - нахмурился Вадим. – Налью тебе немного в чай. - То есть ты будешь пить, а я… - Я уже вообще-то совершеннолетний! - Только через два месяца будешь! - Неважно. Я поступил в институт, и через три недели у меня начнется взрослая жизнь. Глеб поставил бутылку и принялся хлебать суп, не поднимая глаз на брата. Вадим тем временем достал из буфета два стакана, один до краев наполнил портвейном, во втором оставил завариваться чай. Когда Глеб доел суп, Вадим долил в его стакан немного портвейна. - Ну, за тебя, мелкий. Хоть ты и редким врединой подчас бываешь, но ты ж все-таки мой брат. Глеб нахмурился и сжал в ладони горячий стакан. Все-таки брат. Наверное, Вадиму хотелось слинять в этот вечер к друзьям или девушке – ведь наверняка он ей уже обзавелся. А ведь нет же, сидит тут с ним, тратит свое время… - Тебя там ждут поди, - буркнул Глеб, отхлебывая небольшой глоток и тут же выпучив глаза. - С чего ты взял? – и, увидев реакцию Глеба на вкус портвейна, брат громко расхохотался. - Ну друзья там. Девушка, - Глеб сделал ладонью неопределенный жест. - Мелкий, ты что ли избавиться от меня хочешь? Чтобы весь портвейн одному допить? – хохотнул Вадим. Глеб подавился чаем и закашлялся. Они с братом и так-то редко понимали друг друга, но сейчас Вадим удивил даже его. - Нет, просто не хочу, чтобы ты торчал здесь из чувства долга. Если тебя ждет девушка… - Мелкий, потерпи еще три недели, и я надолго избавлю тебя от своего общества. А, возможно, и навсегда. Сердце Глеба рухнуло куда-то вниз, а глаза вмиг заволокло мутной пеленой. Он сделал несколько крупных глотков и встал. В голове его шумело, ноги ослабели, но на сердце осела какая-то дивная легкость. Ему вдруг захотелось подойти к брату совсем близко, положить ладони тому на плечи и рассказать что-нибудь самое сокровенное, чего не знал никто другой. Он шагнул вперед, запнулся о ножку табуретки и едва не рухнул на стол, но Вадим подхватил его, поднял и похлопал по спине. - Глебка, ты чего? Опьянел уже, да? Так вот как ощущается это опьянение! Теплое облако в голове, приятная легкость на сердце и какое-то чудное желание прижаться к старшему и не отпускать его ни к друзьям, ни к девушке, ни в Свердловск… Глеб уткнулся носом в мягкое плечо брата и пробормотал: - А я стихи пишу. Хочешь покажу? - Валяй. Только пойдем вместе, а то завалишься где-нибудь по дороге, - усмехнулся брат и потрепал Глеба по непослушным кудрям. Глеб достал из-под подушки мятую тетрадь в клетку и протянул ее Вадиму. Тот присел на кровать и погрузился в чтение. Младший с унылым видом опустился рядом и принялся изучать трещины на потолке. Вот сейчас Вадим начнет хохотать. Или нет, в честь дня рождения он пожалеет мелкого и скажет, что стихи в общем-то неплохие, но над ними нужно еще поработать. А потом расскажет о них своим друзьям или девушке, и хохотать они будут все вместе… И Глеб вдруг пожалел, что вообще поделился с Вадимом своей главной тайной, протянул руку и попытался вырвать тетрадь у него. Тот поднял голову, в карем взгляде его отразилось нечто вроде восхищения, и от неожиданности он отпустил тетрадь. - Глеб, это очень талантливо. Это не должно пропадать зря. Тебе обязательно нужно издаваться или… может, ты попробуешь написать на них песни? Постой-ка, - Вадим достал из-за шкафа гитару, несколько лет назад подаренную ему отцом, и принялся перебирать струны. – Давай-ка попробуем. И Вадим запел. Портвейн придал голосу брата приятную хрипотцу, глаза его блестели в свете ночника, темные пряди упали на лоб. В полумраке комнаты он показался Глебу невероятно красивым – с едва пробивающимся пушком над верхней губой, четко очерченными пухлыми губами, тонкой шеей и оголившимся треугольником груди в вырезе клетчатой рубашки. Глеб задержал дыхание, любуясь братом, напевавшим на какую-то простенькую мелодию его – Глеба – стихи. - Я и не знал, что ты у меня такой талантливый, - Вадим снова потрепал его по волосам и притянул к себе. Корпус гитары больно уперся Глебу в грудь, но он не издал ни звука – такие моменты нежности от старшего брата были столь редки, а скоро их и вовсе не останется в его жизни, и Глеб обвил свои тонкие руки вокруг талии Вадима и затих у него на груди. - Чай-то тебе принести? Допьешь? – Вадим явно ощущал некоторую неловкость и слегка отстранился от брата. Глеб закивал и перехватил гитару, чтобы скрыть смущение. Вадим вернулся через минуту, неся бутылку и оба стакана. Свой он наполнил во второй раз, да и в Глебов добавил еще немного портвейна. Глеб пьяно улыбнулся, забрал у него свой стакан и сделал еще несколько глотков. - Приезжать не будешь, да? – голос Глеба звучал зло и колюче. - На каникулы буду. Пару раз в год. Так что, радуйся, мелкий, теперь эта комната и все пластинки в твоем полном распоряжении. - Я рад, - буркнул Глеб, ощущая, как мертвая горечь расползается в его груди. - Ну что, устроим вечер танцев в честь праздника? Ты погоди только, я в душ сгоняю, а то полдня в гараже проторчал, весь машинным маслом пропах. А ты пока пластинки выбери. Только не вздумай вот это пить чистоганом, - Вадим ткнул пальцем в бутылку и сурово посмотрел на Глеба, тот опасливо кивнул. Вадим пошел к шкафу, достал полотенце, футболку и шорты с бельем и направился в сторону ванной. Глеб слышал, как открылся кран и зашумела вода, слышал шорох занавески и звук голых ступней, касавшихся чугунной ванной. Он допил опьяняющий чай и потянулся к стопке с пластинками. Там была по большей части одна отечественная эстрада. Из западных музыкантов Вадиму удалось достать только битлов, квинов и джаз. Ничего из этого Глеб не слушал, поэтому снова поставил "Стену" и приготовился ждать Вадима. Вода в ванной продолжала шуметь, он слышал, как мыло упало в мыльницу, как скользила по спине жесткая мочалка, как полился дегтярный шампунь в крупную ладонь старшего… Глеб громко сглотнул и тряхнул волосами. Кажется, Вадим снова не заперся. Глеб прошлепал босыми ступнями по коридору к ванной и приоткрыл дверь. За плотной занавеской ничего не было видно, и он отступил на пару шагов, слушая, как крутятся ручки крана, струя воды редеет и, наконец, завершается противным капаньем. Занавеска с шумом отодвигается, и Вадим перешагивает бортик ванной, становясь на резиновый коврик. Глеб замирает, чувствуя, как останавливается его сердце и прерывается дыхание. Он часто видел брата с голым торсом, но еще никогда вот так – полностью обнаженным и мокрым с влажными темными прядями, облепляющими его шею и лоб, с горячими каплями, стекающими по его стройному раскрасневшемуся после душа телу, с черным треугольником волос там внизу, куда Глебу и заглянуть было страшно – сердце в тот же миг просыпалось и колотилось как безумное. А если опустить глаза еще ниже… Глеб зажмурился и задышал как выброшенная на берег рыба, слушая, как Вадим снимает с крючка полотенце и принимается вытираться. Мелькают в воздухе его пальцы, еще совсем недавно перебиравшие струны, а потом сжимающие худые Глебовы плечи… Младший не может больше держать глаза закрытыми, распахивает их: Вадим почти вытерся, полотенце скользит между ног, и Глеб едва удерживается, чтобы не вскрикнуть. Вадим проводит ладонью по мокрым волосам, откидывая голову и подставляя жадному взгляду брата тонкую шею с нежной розовой кожей, еще практически нетронутой бритвой. Глеб облизывает сухие губы и пытается сглотнуть застрявший в горле комок. Еще несколько движений – и Вадим одет и направляется к выходу, Глеб едва успевает на цыпочках убежать назад в комнату и схватиться за конверт с пластинками, чтобы хоть как-то унять дрожь в руках. - Ну что, мелкий, ты готов? – шепчет Вадим, наклоняясь прямо к его уху. – Будем танцевать? Что ты там выбрал? Глеб пожал плечами и, не глядя на брата, протянул ему "Стену". - Снова "Стена"? Под нее не особо-то и потанцуешь… Впрочем, давай попробуем. Включай. Глеб опускает иглу на "Comfortably Numb" будто нарочно и поднимает лицо на Вадима, затем допивает свой портвейновый чай и опускает ладони на плечи брату. - Ну да, - кривит губы старший, - под такую музыку только так и получится танцевать. Ну что ж, воля именинника - закон! – и его теплые сильные ладони ложатся Глебу на талию. Глеб едва ли осознает происходящее, ощущает лишь тяжелое тепло, разливающееся внизу живота и ищущее освобождения. Он еще не понимает, как получить это освобождение, и откуда вообще взялось это тепло, ему лишь хочется теснее прижаться к брату и танцевать с ним под эту волшебную музыку. Вадим что-то болтает про группу, а Глеб растекается мутным полупьяным пятном в его сильных руках, нимало не заботясь о том, чтобы Вадим ненароком не обнаружил его нелепого детского возбуждения. - Ты будешь скучать? – лопочет теряющий контроль Глеб. - Ты чего, мелкий? – Вадим хватает его пальцами за подбородок и внимательно всматривается в пьяные глаза. – Может, тебе угля дать? Ох, не поздоровится мне завтра, если мама что-то заметит. Вадим выключает проигрыватель и направляется на кухню за аптечкой, а Глеб плетется за ним, цепляясь за его ладонь. - Не надо, Вадик, я хорошо себя чувствую. - Когда будет плохо, поздно будет. Глотай давай. Сразу десять таблеток. И спать. - А ты? – хнычет Глеб, подвигая к себе черную кучку из таблеток. - По телеку сейчас "Всадника без головы" показывать будут. Хочу посмотреть. - И я с тобой! Я еще его не видел, – восторженно кричит Глеб. - Не раньше, чем допьешь вот это, - и палец Вадима стучит по столу рядом с таблетками. Через пять минут оба уже сидели в гостиной на диване, и Вадим с важным видом пересказывал Глебу краткое содержание своего любимого фильма. Глеб плохо соображал и совсем не улавливал нить сюжета, лишь снова растекался теплой лужицей, когда ладонь Вадима ложилась ему на глаза – брат предусмотрительно берег младшего от самых страшных, по его мнению, сцен. Когда Глеб в третий раз почувствовал, как пальцы Вадима коснулись его век, он накрыл их своей ладошкой, ощутив, как тяжесть внизу живота стала практически невыносимой. Глеб еще не знал, как от нее освободиться, и слегка заерзал, боясь трогать себя там в присутствии старшего брата, лишь гладил его ладонь и облизывал пересохшие губы. Вадим убрал руку. На экране целовались мустангер и Луиза, и Глеб вцепился в плечо брата, ощущая странное желание потереться пахом о его бедро и… коснуться губами его теплой щеки, а потом скользнуть к тем четко очерченным пухлым губам… Глеб тряхнул головой. Это фильм так на него подействовал? Или "Стена"? Или созерцание обнаженного старшего с полотенцем между ног? Глеб приподнялся и отвернулся от экрана. - Глебка, ты чего? – Вадим обнял его за плечи, Глеб дернулся, шумно выдохнул и кончил – впервые в жизни. Он ощутил мокрое тепло, разливающееся в штанах, испуганно посмотрел на брата и соскочил с дивана. - Мне нужно в туалет, - буркнул он и скрылся в темноте коридора. Опьянение выветрилось из его головы в один миг. Он застирал трусы, надел новые, а эти спрятал между изгибами батареи в своей комнате, и лег, завернувшись в одеяло. Минут через пятнадцать вошел Вадим. - Тебе плохо? - Нет, - зло прошептал Глеб. – Просто хочу спать. - Фильм не понравился? - Отвали! Я просто хочу спать! – прокричал Глеб и отвернулся к стене, молясь, чтобы Вадим не заметил его скомканные мокрые трусы и не спросил, зачем Глеб их стирал. Вадим пожал плечами и закрыл дверь, оставшись ночевать в гостиной. В следующие три недели перед отъездом старшего в Свердловск братья едва ли обменялись несколькими фразами, встречаясь лишь за завтраком и ужином. Вадим часто возвращался уже за полночь, и Глебу казалось, что он слышит под окнами звуки томных поцелуев, прежде чем хлопала входная дверь и в квартиру вваливался сияющий брат. Вадим пару раз пытался заговорить с Глебом о его стихах, но тот лишь ершился и прятал тетрадь поглубже под подушку. - Ну чего ты дикобразишься? – смеялся брат. – У тебя же прекрасные стихи. На что ты обиделся? Я же вижу, щеришься уже какой день на меня… Но Глеб лишь мотал головой, залезал на подоконник и прятал лицо за очередной книгой. Вадим уезжал в Свердловск рано утром 30го августа – надо было успеть заселиться в общежитие, взять в библиотеке учебники, подготовить тетради… Автобус отправлялся ровно в семь. Глеб проснулся около пяти – вместе со всеми, но с кровати не встал, только отчаянно прислушивался к тому, как Вадим одевается, собирает сумку, идет умываться, а потом завтракать… В комнату заглянула мама: - Не пойдешь Вадика провожать? Надолго ведь уезжает. До декабря, а то и до января… Глеб замер, сердце его в ужасе забилось о грудную клетку, словно Мальчиш Кибальчиш в цепях буржуинов. Но он лишь картинно зевнул и помотал головой: - Спать хочу. - Придешь и поспишь, - продолжала настаивать мама. Но Глеб молчал. Вадим допил чай, вернулся в комнату за сумкой и наклонился над братом: - Пока, Глебсон. Месяца четыре еще не увидимся. Стихи не забрасывай только, маленький мой талантище, - и губы Вадима едва ощутимо коснулись розового со сна виска Глеба, где билась тонкая голубая жилка. Глеб похолодел, развернулся в бессознательном желании уткнуться губами в губы брата, но Вадим уже стоял в коридоре и обувался. Глеб снова отвернулся к стене и удивился, почувствовав мокрые дорожки на щеках. Он плакал? Подумаешь, всего лишь старший брат уезжает в областной центр, освобождая для него целую комнату. Теперь он сможет вешать на стены какие хочет фотографии! Он сможет не прятать тетрадь со стихами и… Вадим уезжает! – застучало в Глебовых висках. Он подскочил, мигом натянул на себя домашние штаны и футболку и выбежал из квартиры прямо босиком, даже не заперев за собой дверь. Вадим уезжает! Он не увидит его несколько месяцев! Босым ступням было холодно и больно, но Глеб не чувствовал ничего, кроме жгучего желания увидеть Вадима еще хоть на секунду перед отъездом автобуса. Уже подбегая к остановке, видя подошедший автобус, толпившийся возле дверей народ и среди них Вадика рядом с ссутулившейся матерью, Глеб вдруг заорал во весь голос: - Ваааааадиииииик!!!! Вадим вздрогнул, обернулся и отошел от толпы, опустив сумку на асфальт. Глеб, не заботясь о каких-то там церемониях, не думая уже ни о чем, кроме того, что брата он не увидит долгие месяцы, с разбегу взлетел к нему на руки, обвился вокруг него, сплетая ноги на его спине, обхватывая шею руками и тычась смелыми губами в его пахнущий крепким чаем и сладкими мамиными сырниками рот. - Вадик… - прошептал Глеб в губы брата, смыкая пальцы на его затылке. И Вадим, едва ли осознавая суть происходящего, прижал к себе младшего, зарылся лицом в его спутанные кудри и горячо зашептал ему на ухо: - Ну что ты, мелкий, я же не навсегда уезжаю, я же скоро приеду… ну… - и он хлопал ладонью по спине Глеба, а Глеб глотал слезы, находил его рот и снова тыкался в него сухими обветренными губами. И Вадим не понимал, чего от него хотят, и лишь хлопал брата по спине, не чувствуя, как в штанах Глеба снова разлилось влажное тепло. Младший тут же смутился, соскользнул вниз, вытирая шмыгающий нос о джинсовую куртку брата, и опустил голову. Вадим звонко чмокнул его в макушку, а через пять минут уже махал ему через пыльное стекло автобуса. Глеб усмехнулся, развернулся на пятках и поковылял домой. Он только сейчас заметил, что ступни его разбиты в кровь.