Беглец или Ловушка для разума

Слева заросли диалектики, Это солнце сгорело вчера. Справа поросли экзистенции, Имена, имена, имена. Что за тени там звонко лаются И глядят, и глядят, и глядят? Позовешь их – не отзываются, Только страшно и душно хрипят. А вслед за ними синие глюки Тоже медленно, тоже плавно Сначала по стенам, потом в коридор И исчезают в ванной, ванной.

Жилище Вениамина Устланда напоминало собой какой-то будуар ведьмы позапрошлого века: окна были плотно зашторены темно-синей тканью, не пропускавшей ни единого солнечного луча, стены также обиты были такого же цвета гобеленом и сплошь увешаны незнакомой Глебу атрибутикой – металлическими фигурами причудливой формы, стеклянными объектами, перетекавшими друг в друга и похожими скорее на оптические иллюзии из книжек Перельмана, сказочными животными, изготовленными из дерева и перьев. Мебель словно перекочевала сюда из антикварной лавки, но восседавший среди всего этого странного великолепия хозяин диссонировал с окружающей обстановкой. Глеб отчего-то ожидал увидеть кого-то вроде Гэндальфа с длинной седой бородой в темно-синем колпаке и плаще, украшенном золотыми звездами, а перед ним сидел современного вида молодой бледный брюнет в самых что ни на есть обычных джинсах и рубашке. Единственное, что смущало в его облике, были большие темные очки, скрывавшие верхнюю часть лица Вениамина. При виде Глеба он сдержанно улыбнулся и пригласил его сесть в старинное кожаное кресло – тоже по виду темно-синее, впрочем, приглушенный свет, сочившийся, казалось, из самих стен, не позволял адекватно различать цвета в этом помещении. Вероятно, именно поэтому все предметы обстановки виделись Глебу исключительно в синих тонах. - Вообще-то я не принимаю посетителей у себя дома. Да еще вот так вот… - Устланд замялся, делая пальцами неопределенный жест. - Бесплатно что ли? – усмехнулся Глеб, продолжая рассматривать интерьер. Устланд едва слышно кашлянул, но ничего не ответил. - Не переживайте, это все и для вашего же блага. В Петровке уже завели уголовное дело. Пока только на меня, но если я начну давать показания, на разговор вызовут и вас с Владиславом Юрьевичем – паровозиком вслед за мной. Я-то выгодоприобретатель, это правда, а вот откуда у Вадима на счетах взялась крупная сумма денег – это вопрос. Оружие откуда – второй вопрос. Товарищ Сурков мне уже поведал, что Вадим погряз в вашей авторской маразматичной системе в последние месяцы, и это его признание записано у меня на диктофон, так что… - Так что, Глеб Рудольфович, давайте перейдем с детсадовских интонаций и ультиматумов к взрослому общению, - мягко улыбнулся Устланд. – Курите? Глеб замер и повел плечом, а затем достал из кармана электронную сигарету, которую на всякий случай везде таскал с собой. - Хотел вам предложить кое-что поинтереснее, памятуя ваш прошлый богатый опыт в этом отношении… - подмигнул ему Устланд. – Ну так как? - Валяйте, - махнул рукой Глеб. – Вадику вы тоже эту дрянь предлагали? - С Вадимом Рудольфовичем у нас были особые отношения, - голос Устланда прозвучал как-то совсем загадочно, и сердце Глеба екнуло вдруг так, как не екало уже лет тринадцать, впрочем, он списал это на общую странную атмосферу. Вениамин поднялся, протянул руку к одной из стеклянных фигур за своей спиной, более всего напоминавшую бутылку Клейна, и потряс ее. Внутри тут же закружился снежный вихрь, но несколько крупинок при этом каким-то таинственным образом оказались на ладони Устланда. Он тут же пересыпал их в миниатюрную каменную ступку на столе и молниеносно растолок, затем извлек из ящика стола две крошечные полупрозрачные бумажки, высыпал на каждую по щепотке какого-то темного порошка, лежавшего горкой прямо тут же на столе, сверху припорошил только что растолченными гранулами и свернул две самокрутки. Протянул одну из них Глебу, другую взял себе, поджег… Глеб тоже затянулся – ни вкуса, ни запаха, никакого иного эффекта не ощутилось, и он вяло пожал плечами: - Что это за бесполезная дрянь? Устланд лишь улыбнулся, обнажив голубоватые зубы. Голубоватые? В голове Глеба растекалось приятное тепло – такое же, как и много лет назад, когда он внезапно свалился с высокой температурой, и мама наказала Вадику не отходить от младшего. А тот одной рукой ставил брату градусник, а другой – перелистывал страницы Занимательной физики. А потом пошел на кухню заваривать крепкий чай с лимоном и малиной, чтобы вливать его в Глеба – ложечка за ложечкой. И маленький Глеб, только-только окончивший вторую четверть первого класса, глотал обжигающий и совсем невкусный чай, а в голове его отчего-то разливалось тепло и перетекало вниз – к груди, доползало до пяток, и вот весь Глеб плавал в теплом радужном облаке легких касаний Вадика, проверявшего его температуру, совавшего в рот ложку с малиновым вареньем, плотнее укутывавшего одеялом, гладившего разгоряченное лицо… Сейчас его с ног до головы обволакивал синий дым, а перед глазами, как сквозь увеличительное стекло, подергивалась ухмыляющаяся физиономия Устланда. Глеб прикрыл веки и сделал еще пару затяжек – давно он так качественно не расслаблялся. А когда открыл глаза, лицо Устланда оказалось совсем рядом – буквально в нескольких сантиметрах. Оно казалось таким огромным, практически необъятным, загораживая собой всю комнату, и оно язвительно хохотало, обнажая острые голубые зубы… Глеб зажмурился и потряс головой. - Знатная дурь, конечно, - пробормотал он. – Но на ЛСД непохоже. Что это? Мескалин? - Ты все время думаешь не о том, - прямо над его ухом прозвучал чей-то мощный голос, непохожий на голос интеллигентного Устланда. – Ты хочешь узнать, как найти брата? - Чувствую себя персонажем какой-то дешевой мелодрамы, - пробормотал Глеб. – Осталось станцевать зажигательный индийский танец, и из-под гобелена вынырнет Вадик с точно таким же родимым пятном, как и у меня на левом…кхм… бедре, - Глеб вяло хохотнул. – Знаете где он, так говорите, не тяните. К чему этот цирк? - Знать это можешь только ты, все ответы внутри тебя. Я лишь могу показать тебе путь. Тебе знакомо имя Тиресия? - Когда это мы успели на «ты» перейти? Впрочем… ну, допустим, что-то такое где-то слышал. - Посмотри сюда. Глеб открыл глаза и увидел, что комната, в которой он находился минуту назад, куда-то исчезла, а сам он стоит на вершине то ли горы, то ли просто какого-то очень высокого сооружения, сидит все в том же кожаном кресле на самом краю бездны, а у его ног простирается гигантский все того же мрачного синего цвета лабиринт. Его каменные изгибы с высоты походили на складки бархата, а в длину и ширину он простирался так далеко, что границы его не были видны даже с такой высоты. Глеб содрогнулся от благоговейного ужаса: - Вот это меня вштырило! Сроду ничего подобного не пробовал. Наверное, безумно дорогая штука, да? Мне башню-то не снесет после всего? Какой отходняк у этой дури? Устланда нигде не было видно, слышался лишь его голос, казалось, пронизывавший собой все пространство вокруг: - Пройдешь лабиринт, и получишь все ответы. - В каком смысле? – насторожился Глеб. – Это мне в эту каменную громадину переться и искать из нее выход? О боже, ничего попроще-то мне приглючить не могло?.. А можно я лучше здесь отсижусь, пока меня не отпустит? - Выбор за тобой. Это ты ко мне пришел, - в голосе Устланда слышалась насмешка. - То есть другого способа узнать, где Вадик, нет? Но в воздухе уже разлилась странная тишина – мертвая, зыбкая и очень густая. - Ну хорошо, допустим, - пробормотал Глеб, поднимаясь с кресла и вглядываясь в бездну под ногами, - а как мне спуститься туда? Крыльев-то у меня нет! «Все внутри тебя» - прозвенело воспоминанием в голове Глеба. - Если это глюк, тогда нет ничего проще, - усмехнулся Глеб и просто шагнул в пустоту. В следующее мгновение он оказался внизу зажатым высокими каменными сводами, вблизи оказавшимися почти черными. Глеб напряг память: кажется, в одной из столь любимых Вадиком книжек Перельмана раскрывался секрет прохождения любого лабиринта: надо просто вести по стене правой рукой – и ты никогда дважды не зайдешь в один и тот же коридор и рано или поздно все равно выберешься наружу. Это воспоминание придало Глебу бодрости духа и уверенности в себе, он положил ладонь на холодный камень и медленно пошел вперед. Странное вещество из самокрутки никак не повлияло на способность Глеба мыслить и передвигаться, что несколько его озадачило – с таким эффектом абсолютно чистой галлюцинации он сталкивался впервые, да и та была настолько реальной, что Глебу приходилось беспрестанно повторять себе, что это мираж, видение, сон, а, может, все это вместе взятое. Через несколько минут продвижения по лабиринту, где-то в отдалении Глеб заметил некую выпуклость на стене. Он ускорил шаг, но, рассмотрев, наконец, что это, наоборот резко остановился и даже дышать старался тише, чтобы не привлекать излишнего внимания. Из темно-синей стены словно вырастало чье-то рельефное белое лицо, похожее на гипсовый слепок или даже элемент лепнины с одной лишь разницей – оно было живым. Оно двигалось, дышало, моргало, вздыхало и издавало все прочие положенные человеческому существу звуки. Глеб прижался к стене и попытался сделать несколько шагов назад, чтобы повернуть в другой коридор, но в этот самый момент белая голова, растущая, казалось, прямо из стены, вдруг слегка повернулась налево, скосив абсолютно белые гипсовые зрачки в сторону Глеба, и тот с ужасом узнал в рельефе своего отца. - Папа? – пробормотал, заикаясь, он. - Глеб! – выдохнул с каким-то шипением бюст. – Глеб! - Папа… как такое возможно? Господи, - он принялся лупить себя по щекам, чтобы прийти в себя, но лабиринт не исчезал, а голова на стене продолжала жутко шевелиться и дышать. - Глеб, как ты здесь оказался? – прошипел отец. - Папа, я… я Вадика ищу, - ответил Глеб единственное, что в данной ситуации казалось ему логичным – не вещать же замурованному в стену отцу о передозе галлюциногенов. - Этого мерзавца здесь нет. Впрочем… может, где-то в глубине. Я же тут на последнем рубеже пребываю, как ты видишь… - Папа, но как ты здесь? Кто тебя так?.. - Вы с Вадимом, сынок. Ты и сам когда-нибудь окажешься здесь. - Боже, нет! – вскричал Глеб, закрывая лицо ладонями. – Как тебе помочь, папа?! Это что, ад? - Ада нет, сынок. Как и рая. Как и бога. Все одна сплошная наша фантазия и фикция. Вы слишком долго молились в бездну напоказ – и вот результат. - Папа, кажется, я схожу с ума. - Я ничем не могу тебе помочь, сынок. Но, может быть, те, кто обитают глубже к центру, смогут направить тебя. - Папа… я…найду его? Иначе мне конец, меня упекут за решетку… - Это смотря кого ты ищешь, сынок. - Так Вадика же! - Смотря кого ты ищешь, - хрипло повторила голова и тут же замерла каменным изваянием на поверхности стены. Глеб осторожно подошел к ней, дотронулся руками – самый обычный белый камень – гладкий и холодный. Да и черты лица мало чем напоминают отца, а то и вовсе ничем. Глеб снова хлестнул себя по щеке, закусил губу и двинулся дальше, не оборачиваясь. К появлению следующего обитателя он уже был морально готов, но все равно вздрогнул и замер, когда увидел, как с потолка на него смотрит чье-то огромное пылающее лицо – словно гигантская лампа накаливания свисавшая с роскошной лепнины. Он подошел ближе, узнал Сашу Козлова и тут же зажмурился: смотреть на него даже в темных очках было невыносимо. Глеб присел к стене, закинул голову и произнес: - Сашка… - Глеб, - прохрипела лампа, мигая теплым светом, и лицо Саши вдруг резко дернулось, словно в попытке освободиться из каменного и стеклянного плена. - Может, хоть ты мне скажешь, что это за чертовщина такая? Где я нахожусь? Почему ты там да еще и в таком жутком виде? Около часа назад я уже встречался с отцом, он тоже замурован… - Хреново вам без меня, - шептал Саша, казалось, не слыша вопроса Глеба. – Все разрушили, себя уничтожили… - Сашка… мы Агату развалили, - и Глеб вдруг ощутил, как к горлу его подкатился комок величиной с вселенную, и он чувствовал, что его разорвет на части, если он только попытается проглотить его. - Вы уничтожили дело всей моей жизни… Эгоисты… Трусы… Жалкие ничтожества… - Саша? – Глеб изумленно взирал на огромное гневное лицо на потолке лабиринта, а оно продолжало изрыгать проклятия в адрес братьев, и свет его становился все ярче, ослепляя, словно миниатюрный ядерный гриб. – Саша! - Вы должны исчезнуть с лица земли вслед за Агатой! Вы не имеете права продолжать жить! – ревела лампа, а Глеб в ужасе сжался, не веря собственным ушам – тихий скромный Саша не был способен на подобное, в него словно вселилась какая-то безумная дьявольская сущность. Да, и впрочем, все происходящее походило уже не на мелодраму, а какой-то извращенный роман Пелевина. - Саша, но я и хочу попытаться помириться с Вадиком, - робко подал голос Глеб. - Лжешь! Ты ищешь его не для этого. Да и ему это не нужно! - А чего он тогда ушел? Кстати, ты не знаешь, где он? - Ты никогда его не найдешь. Его нет там, куда дотягивается твоя фантазия и фантазия твоих знакомых. Он останется недосягаем для вас. - Ну что ж, значит, меня посадят, - хмуро процедил Глеб. Саша вдруг как-то мерзко расхохотался. - Поделом тебе! И ему поделом! Он застрянет в своем безумии, а ты – в своем! Такова расплата. Такова моя месть! - Твоя месть? – изумился Глеб. – Так это все твоих рук дело? - Тебе бы следовало узнать, кто на самом деле этот Устланд, прежде чем являться сюда. А теперь ты не выберешься отсюда никогда! – и лампа издала какой-то клокочущий рык и вмиг погасла, а черты лица Козлова застыли в мертвой демонической гримасе. - Боже, надо поскорее выбираться, - пробормотал Глеб, вскакивая, а то я уже, кажется, начинаю воспринимать происходящее как реальность… И он побежал. Бежал, зажмурившись, лишь не отрывал правую ладонь от стены, пока вдруг не услышал чей-то вопль, споткнулся обо что-то и рухнул лицом в пол. Шляпа и очки отлетели в сторону, и Глеб принялся ползать, ощупывая каменную поверхность, чтобы найти хотя бы очки. И в этот момент его ладонь нащупала гладкие ровные выпуклости, которые странно шевелились под его пальцами. Подслеповато щурясь, Глеб стал всматриваться, пока не увидел лежавшее на полу зеркало в старинной раме, причудливыми выпуклостями тоже формировавшее чье-то лицо, словно рвущееся наружу из зеркального плена. Ладонь продолжала инстинктивно двигаться по полу в поисках очков, нащупала их, наконец, и Глеб смог рассмотреть лицо своего очередного кошмара. Узнав грубоватые черты, в которых отразился он сам, Глеб вдруг ощутил прилив почти мальчишеского восторга, упал на колени и наклонился, приближая лицо к зеркальной глади: - Илюха! Илюха… - ладони его легли на стеклянные щеки и принялись блуждать по ним, а в глазах осела резь от подступивших к горлу слез. Он коснулся губами холодного зеркального лба, прижался к нему лицом и разрыдался. - Илюха… - Все будет хорошо, - родной голос звучал совершенно обычно – без шипения, демонических хрипов, без каких бы то ни было искажений. – Ты освободишься. - Илюха, на меня дело завели, - выл Глеб. – И все из-за этой паскуды… Мне надо найти его, чтобы предъявить следствию, а я тут торчу. Нажрался какой-то гадости и ловлю приход. Илюха… - слезы душили его, он покрывал поцелуями зеркальное лицо, гладил его ладонями, слезы капали на любимые черты, заключенные в стеклянный плен, стекали по его округлым холодным чертам и падали на синий пол лабиринта. Глеб лег рядом с лицом, прижался щекой к его щеке, пробормотал: - Никуда не уйду. Плевать на все. Здесь меня точно никакая Петровка не достанет. - Надо идти, Глеб. Нельзя сдаваться, - настаивал голос. - Мне паршиво, Илюха. Как же мне паршиво. Вся жизнь скомкана и под откос пущена. Все хорошее растоптано и изнасиловано. Ничего не осталось… - Глеб, ты освободишься, только если доведешь начатое до конца. Иначе лабиринт поглотит тебя, и ты сам присоединишься к нам. - Плевать! Пусть моя башка торчит из стены, плевать! - И ты будешь говорить только то, что вложат в твои уста другие. Ты этого хочешь? Глеб приподнялся, внимательно всматриваясь в лицо Ильи. - Что ты хочешь этим сказать? - Ты и так все понимаешь. Имей смелость пойти дальше и найти выход. - Илюха, я не могу там находиться… в этом чертовом мире… Я чужой там. И всегда был чужим… - Здесь тоже не твой мир, не твои лабиринты. Не выберешься – затянет. - А почему отец с Сашкой так странно вели себя? Словно это и не они вовсе. - А это и не они. И я не Илья, - прогрохотал голос, и лицо тут же застыло и втянулось в зеркальную поверхность, выравнивая ее. Глеб снова бросился покрывать поцелуями холодную гладь, но тщетно – теперь это было просто зеркало и ничего больше, в котором он видел одного себя. На секунду в зеркальном отражении мелькнул вдруг Илья, и Глеб вскрикнул, заметив его, но чем сильнее он всматривался в застывшего друга, тем меньше он напоминал ему Кормильцева, а потом и вовсе обрел совершенно незнакомые черты. Глеб завыл, вскочил и побежал дальше по коридору, споткнулся о собственную шляпу, подхватил ее и бежал вперед, уже не касаясь ладонью стены. Он уже не понимал, куда движется, не был уверен, что не побывал в этих коридорах уже некоторое количество раз, просто брел, не разбирая дороги, а в ушах его стучали последние слова Кормильцева: «Я не Илья». Что же здесь, черт побери, происходит?! Что же это за вещества такие, что заставляют так галлюцинировать? Глеб остановился и заорал во весь голос, и крик его покатился по каменным коридорам, отражаясь от стен, набирая силу и грохоча где-то впереди, словно камнепад. Какой смысл был куда-либо идти? Он уже давно заблудился, действие наркотика все равно рано или поздно сойдет на нет, и он просто переждет его здесь. Глеб сел на пол, опустил голову на колени и прикрыл глаза. - Где твоя правда? Где справедливость? – тихо запел он, вытирая пыльной шляпой мокрое от пота и слез лицо. - Чего расселся? Двигайся давай, - раздался прямо над ухом до боли знакомый голос. Глеб вздрогнул и повернул голову в сторону, откуда он исходил. В темноте маячил чей-то силуэт, Глеб поднялся и сделал несколько шагов ему навстречу. И снова статуя – на этот раз не одно только лицо, а полноценное изваяние во весь рост, имевшее вид юного восемнадцатилетнего Вадима. Полностью обнаженного – в лучших традициях античной скульптуры. Глеб ахнул от ужаса и прикрыл глаза, а в памяти его пронеслась та давняя сцена в ванной, когда он совсем еще ребенком застал Вадима за водными процедурами и не смог оторвать глаз от статной фигуры старшего брата. - Чего отворачиваешься-то, - усмехнулась статуя, - смотри на дело рук твоих. Наслаждайся. - Вадик, я… это не я… - бормотал Глеб, мотая головой, не в силах поднять глаз на брата. - Больше некому, как ты понимаешь. Да что уж теперь, пусть все остается как есть. - Вадик, ты… где мне искать тебя? На меня уголовку завели, - Глеб не узнал собственный голос. - Как завели, так и закроют, - авторитетно заявила статуя. – А искать меня не надо. Я не для того от вас всех смотался, чтобы вы бросились меня искать. - Вадик, так меня посадят же! – вскричал Глеб. - Кто тебя посадит, дурында? Трупа же нет. Висяк останется, а там и вовсе замнут. Никто звезду рок-н-ролла просто так бездоказательно сажать не будет. Расслабься, иди домой и искать меня больше не вздумай, слышишь? Я не от обиды на тебя смотался, у меня были свои причины, улавливаешь? Глеб покорно закивал и, проходя мимо статуи, хотел было коснуться пальцами ее плеча, но она вдруг отчего-то воспламенилась и слегка опалила уже было протянутую ладонь Глеба. Он отдернул руку и пошагал дальше: лабиринту, казалось, не было конца даже после всего пережитого. Однако, очередной шаг отчего-то привел Глеба не в новый коридор ненавистной каменной темницы, а назад в комнату Устланда – вот так, буквально в одну секунду, и сам не заметив, каким образом, Глеб шагнул в обычное жилое помещение. На этот раз окна в нем были раззанавешены, и оказалось, что гобелен по стенам был вовсе даже и не синим а светло-зеленым, да и хозяин жилища выглядел вполне себе буднично даже в странных темных очках. Глеб снова плюхнулся на кресло и протер глаза: - Слава богу! Наконец-то отпустило! Сколько часов меня штырило? Вениамин поднял к глазам левую руку и улыбнулся: - Да не так уж и долго. Всего около получаса. - Что? Да я там не меньше суток проторчал! И что за гадость вы вообще мне скормили? Я хоть буду знать, чего не нужно принимать ни при каких условиях! Устланд усмехнулся и протянул руку, высыпав на стол несколько белесых гранул: - Сами попробуйте. - Чего? Ну уж нет, второго захода я точно не перенесу. - Ничего не будет. Пробуйте же. Глеб с осторожностью взял один кристалл и положил его на язык. Обычная морская соль. - Что-то соленое, - пробормотал он, пытаясь распробовать во вкусе что-то еще. - Это просто морская соль и больше ничего. - А вот это что такое? – постучал он по горке темного порошка. - Всего-навсего цикорий. Он хотя бы горит, в отличие от соли. - Но… как?! И зачем?! - Приход ловят не от веществ, Глеб, а от самих себя. В этом и заключается суть моей системы. Я не знаю, что вы видели, но вам стоит покопошиться в этом – возможно, оно поможет вам отыскать брата, впрочем… - Я видел его среди умерших в каком-то жутком месте, напоминающем ад… - Может, он и вправду застрелился, - как-то совсем буднично произнес Вениамин. – А, может, вышел в астрал, что тоже по сути для большинства означает смерть. Что он сказал вам? - Велел не искать его… - Рекомендую последовать этому совету. - Но… - Глеб, если он и жив, то может быть где угодно – на Тибете, в горах Алтая – везде, где душе проще отделиться от тела и созерцать себя со стороны. - Чушь какая! – в сердцах воскликнул Глеб. - И даже если вы найдете его, вернуть в нормальную жизнь не сможете все равно. Это его сознательный выбор, оставьте ему это право. - Ну уж нет! – Глеб стукнул кулаком по столу. – Тибет, говорите? Алтай? Надо оружие его пробить! Надо на Донбасс запрос послать! Пока лично не увижу его бездыханное тело, не успокоюсь! Как только от подписки о невыезде этой гребаной избавиться… - Да просто поезжайте куда хотите да и все. Если найдете его – докажете собственную невиновность, а нет – так решетка вам грозит в любом случае. Раз уж вы такой упертый баран. Но учтите, он может быть вам не рад, и все обернется совсем не так, как вы планируете… Но Глеб только махнул рукой, уже не слушая Устланда, и, выйдя из его дома, он первым делом набрал Юлю.