Беглец или Ловушка для разума

Новый мир Без крови. Прости, не отомсти, На волю жизнь. Боже, кто я? Боже, кто мне поможет Это забыть? Боже, чей нож вложен В мои ладони? Боже, я должен убить. Мы идем в поход, наш поход на небо, Задом наперед до самой победы.

- Вот, - Глеб швырнул на стол следователю распечаток стоп-кадра. – Вы пробили оружие? Здесь же явно виден его номер. Следователь лениво подвинул снимок ближе к себе и вслед за этим удивленно хмыкнул: - Откуда у вас этот стоп-кадр? - Издеваетесь? - Я изучил видео, записанное для дочери, миллиметр за миллиметром – как раз с целью того, чтобы рассмотреть номер, но там все настолько смазано, что даже трудно разобрать, пистолет ли это вообще. А на вашем снимке совершенно отчетливо виден номер. Да и в том, что это за предмет, сомневаться не приходится… Было еще одно видео? Вы утаили его от следствия? - Ну, допустим, не я, а его жена. Бывшая. Да и ничего важного для следствия там нет – все то же самое: ухожу, искать не надо и все в таком духе. Следователь поднес снимок к лицу, достал лупу и начал внимательно его изучать. Через пару минут он хмыкнул и вернул его Глебу. - Вам не кажется странным, что на одном видео пистолет смазан – так, что и не заметить, что там за темный предмет лежит у камеры, а на втором – лежит себе на переднем плане номерами прямо в объектив – в то время, как его обладатель уверяет жену, дочь, маму, что он жив, здоров и просто хочет побыть в одиночестве? - К чему вы ведете? – насторожился Глеб. - Скорее всего это знак для тех, кто будет смотреть это видео. Вполне вероятно, он записывал его под давлением со стороны. Либо просто хочет, чтобы его нашли. А маму и дочь оружием пугать не решился. В любом случае, с его уходом явно что-то нечисто. Ведь у вашего брата нет и не было разрешения на оружие, это мы выяснили. Глеб нахмурился. - Так выясняйте теперь, что это за пистолет и чей он. Но я пришел сюда не только за этим. У меня хоть и подписка о невыезде, но я хотел бы смотаться в пару мест. Что мне для этого нужно? Жену под залог вам сдать? – и Глеб как-то очень странно усмехнулся, глядя на следователя исподлобья. - Да езжайте вы куда хотите, - махнул тот рукой. – Только ненадолго, пожалуйста. Подписку мы с вас не снимаем, но если вдруг выяснится, что пистолет этот как-то связан с вашей персоной… - Стал бы я тогда тащить сюда этот снимок, - Глеб закатил глаза и встал, собираясь уходить. - Я позвоню вам, как только что-то узнаю. Глеб медленно брел по улице, спрятав руки в карманы, и смотрел под ноги. На сегодня была назначена еще одна встреча, и это вызывало в нем внутренний протест, но он понимал, что без сотрудничества с этим гражданином Вадима ему не найти. Поэтому сам и позвонил ему снова – сразу после визита к Устланду, сам же и назначил встречу. На этот раз Владислав пускать буяна в свой дом не захотел и предложил встретиться в малолюдном кафе в одном из камерных московских двориков, куда сейчас и брел Глеб. Сурков уже ждал его в отдельном кабинете кафе, забронированном на двоих. Глеб заказал водку и мясную нарезку, а его визави – грузинское марочное белое вино и морепродукты. - Слышал, ваш визит к Вениамину прошел на высшем уровне, - одними уголками губ улыбнулся Владислав. - Издеваетесь? – ощетинился тут же Глеб. - Отнюдь. Я тоже пробовал его методику, у меня ничего не вышло. А вот вы познали все прелести концепции во всей ее глубине да и с первого раза – такое мало у кого получается! Вадим и тот долго бился… - Я вас не для обсуждения этого шарлатана сюда вызвал. - Я вас слушаю, - в глазах Владислава продолжали плясать насмешливые искорки. - Мне надо попасть на Донбасс. Можете мне это устроить? Владислав, не задумываясь, покачал головой. - Нечего вам там делать. Но я ожидал этой просьбы, не скрою. - Мне надо удостовериться, что его там нет, - настаивал Глеб. – Это оружие на переднем плане видео… что-то же оно должно означать! Намек на то, что он отправился воевать? - Ну куда ему воевать, Глеб Рудольфович? Он же к военному делу никакого отношения не имеет. - И вы гарантируете, что добровольцев, готовых жизнью рисковать, там не берут? - Вы сами-то верите, что ваш брат, этот самый подлый человек, больше всего на свете любящий деньги и комфорт, мог поехать на войну, чтобы отдать там свою жизнь? Прямо как аристократы прошлых веков ехали на Кавказ? - Я не знаю, где мой брат, - отчеканил Глеб, опрокидывая вторую стопку водки. – Пытаюсь совместить факты – его уход, развод с Юлей, пистолет этот, откуда-то взявшиеся деньги. Может, он на органы себя пустил? – мелькнула вдруг в голове Глеба безумная мысль, и Сурков тут же весело расхохотался. - Ваши версии раз за разом становятся все безумнее. Ну что ж, если вы так хотите удостовериться, это не так сложно будет разузнать на самом деле. По рынку органов я Вадима пробью – исключительно для вашего спокойствия. А что касается Донбасса… вам я туда организовывать поездку не стану, даже не просите. Я съезжу туда сам, все равно у меня там и свои дела есть. По результатам отзвонюсь. А вам бы посоветовал посидеть дома и расслабиться. Вы с этими поисками брата совсем расклеились. Что там с уголовным делом против вас кстати? Продвигается? Обвинение выдвинуто? Глеб дернул плечами. - Не знаю, но поездки по России пока разрешили. - Прекрасно, - Сурков наклонился и дружески похлопал Глеба по плечу. – Вот и съездите хоть на тот же Алтай, как вам Устланд рекомендовал. Если там хорошо медитируется, тогда именно там вам и место сейчас. - Он говорил, что Вадим может оказаться и там. Помимо всего прочего. - Ну вот и вторая причина туда смотаться. Поезжайте, серьезно вам говорю. Поезжайте один, без супруги – на пару недель. За это время я про Донбасс все выясню. Может, и следствие к тому моменту продвинется. Больше вы ничем все равно здесь никому помочь не сможете. Билет на самолет Глеб купил в тот же день. Он и сам удивился поспешности своего решения, словно кто-то за него его принял и исполнял теперь руками Глеба. В тот момент ему казалось, что он просто должен делать хоть что-то, а не тупо сидеть на месте. Вон даже ненавистный Сурков и тот расщедрился на поездку в Донбасс, а он, Глеб, для спасения собственной же шкуры не может сделать ровным счетом ничего. Пусть это будет Алтай – минимальная жертва богу свободы. Глеб повторял эту фразу вслух, иногда – бормоча одними губами, словно заговаривал себя или пытался убедиться в собственной правоте. Всю ночь перед вылетом он не вылезал из интернета, выбирая турбазу получше, и в конечном итоге остановился на "Высотнике", расположенном в 50 километрах от подножия трехглавой Белухи – главной достопримечательности Алтая. Он не собирался карабкаться на гору или вообще даже приближаться к ней, но попробовать оказаться в том месте, на которое усиленно намекал ему Устланд, он просто должен был. Может статься, где-то там сидит сейчас и Вадим… Из вещей Глеб покидал в сумку только самое необходимое, побольше сигарет и гитару. И в вечер перед вылетом снова набрал Юлю. - Я улетаю на Алтай на пару недель, - предупредил ее он. – Просто чтобы вы знали. Звони мне, если вдруг что-то выяснится. - Думаешь, он там? – дыхание Юли участилось. - Я не знаю, - не хотел ей лгать Глеб. - После нашего с тобой тогдашнего разговора про Устланда… - начала она, - знаешь, все как-то так совпало: ты на Алтай, а я… мы… на Тибет хотим махнуть. Маршрут уже выбрали – пешее восхождение до одного местного монастыря. Не факт, что найдем Вадима, но, может, хоть какие-то ответы получим… - С Андреем? – не удержался Глеб. - С ним, - не стала увиливать Юля. Ему вдруг захотелось просто пожелать ей счастья – не ерничать, не ехидничать, не ухмыляться, не обижать и не обижаться. - Пусть это тебе поможет, - совершенно искренне произнес он и положил трубку. – И пусть это поможет мне, - добавил он в пустоту комнаты. Таня была удивлена, когда муж вдруг так внезапно сорвался с места, чтобы помчаться отнюдь не в Барселону и даже не в Асбест. Но сопровождать его не захотела, да он ее и не позвал: его спутница жизни была ценна тем, что никогда не лезла к нему в душу и в голову, и если Глебу нужно было личное время и пространство, она всегда их ему обеспечивала. Маршрут он проложил себе наспех – от Новосибирска, и с большими задержками, повсюду ища попутчиков и машины, поскольку автобусы на Алтае местами не курсировали и вовсе. И в итоге в селе Тюнгур – крайней точке цивилизации, встречавшей всех альпинистов перед броском на Белуху – оказался только через два дня, смертельно уставшим и похудевшим килограмм на пять. Администратор турбазы передал Глебу ключи от небольшого одноместного номера, и он вырубился часов на двенадцать, едва успев стянуть с себя одежду и даже не заходя в душ. Когда на следующее утро Глеб сполз вниз позавтракать и разобраться с тем, куда здесь можно сходить осмотреться, то пожалел, что не изучил вопрос заранее: все самые известные достопримечательности находились на приличном удалении от турбазы, а к длительным пешим переходам Глеб готов не был – ни физически, ни морально. Администратор скептически окинул взглядом неуклюжую фигуру Глеба – небритого, помятого и порядком вымотанного после тяжелой дороги, и посоветовал попробовать осилить подъем на гору Байда, до которой от турбазы было только 6 километров – по алтайским меркам всего ничего. Ему нашли провожатого, взялись снабдить палаткой и всем необходимым, поскольку осилить подъем и спуск в один день Глеб точно не мог, и он отложил это приключение на три дня, чтобы хоть немного придти в себя и все обдумать. Провинциальный Асбест был суровым городом жестких людей – некрасивым, местами даже топорным. В нем совсем не было достопримечательностей, кроме разве что жутких карьеров, и теперь, оказавшись в краю мистической природы, Глеб ощущал себя чужаком – более, чем когда-либо прежде. В прошлом он не раз посещал Барнаул, где все еще жила его дальняя родня, но дальше этого его знакомство с Алтаем не простиралось. Второй его любовью после мрачного Асбеста стала солнечная и яркая Барселона – вероятно, именно в такой город и стоило влюбиться жителю Урала – разноцветный балаган на морском берегу. Впервые очутившись там, Глеб понял, что наконец-то попал домой после долгих скитаний. В Асбест его тянули детские воспоминания, а Барселона лечила эту неизбывную тоску, латала ее яркими нитками. И тогда Глеб решил, что исцелен. Что в Тюнгуре напомнило ему о родине – он и сам не мог определить. Тайга здесь была самой настоящей – мощной, внушительной, не оставляющей тебе выбора, кроме как принять ее в себя, стать ее частью, а не просто быть сторонним наблюдателем и смотреть, как солнце изо дня в день восходит и заходит над деревьями. В первый же день по приезде Глеб ощутил странный дискомфорт, но природу его понял лишь к концу дня, когда вдоволь нагулялся по полям, заросшим цветами, которых он никогда прежде не встречал – Алтай не предлагал себя, не дарил, не выставлял напоказ: он влезал в тебя насильно и сразу. И если не быть к такому готовым, захочется тут же сбежать в комфорт каменных джунглей мегаполиса. Глеб готов к этому не был, алкоголя с собой не взял, сигарет по глупости захватил совсем мало. На турбазе еда стоила неоправданно дорого, и он не готов был потратить такие суммы, поэтому поначалу попытался выведать у местных насчет какого-нибудь пойла, но в итоге и его взять не решился – если вдруг отравится, до ближайшего медпункта ехать много километров, и это пугало Глеба куда сильнее трезвых вечеров. После основательного завтрака и разговора с администратором Глеб отошел от базы километра на два – подальше от пеших троп к холмам – присел на траву и закрыл глаза. Он взял с собой только воду – ни блокнота с ручкой для стихов, ни еды, ни телефона. С этой точки открывался неплохой вид на ту самую гору с диковинным и в то же время смехотворным названием Байда, и Глеб изучал ее глазами художника, словно рисовал ее образ в воздухе прямо перед собой. Осень уже позолотила деревья и траву, но еще не высушила до конца все цветы, да и солнце пылало по-летнему ярко. Глеб откинулся на локти и полной грудью вдохнул воздух Алтая. "Я чужой здесь, и все-таки я пришел сюда. Пришел зачем-то". Первым делом – еще даже прежде того, чтобы спросить ключи от номера – Глеб принялся расспрашивать администратора турбазы, не попадался ли ему кареглазый брюнет средних лет с бритыми висками. Отчего он решил, что Вадим отправился именно на Белуху, а не в любую другую точку бескрайнего Алтая, Глеб объяснить не мог. Это ощущение просто жило в нем, а там, у подножия Байды оно выросло и окрепло. Мыслей не было, было лишь ощущение покоя и правильности, как будто впервые в жизни он вдруг вошел в паз, и все стыки и разъемы совпали. Пазл сложился. Не хотелось никуда бежать, ни о чем думать, ни с чем воевать, ничему сопротивляться. Хотелось и дальше лежать на пожухлой траве холма, смотреть издалека на поросшую корявыми деревьями Байду и пропускать Алтай сквозь себя, словно сплошной поток энергии и чужой воли – воли, с которой не нужно было бороться, которая становилась частью и твоей воли тоже. По рассказам неуемного администратора где-то тут неподалеку располагалось легендарное Беловодье – алтайская Шамбала, страна вечного счастья и вечной свободы. Рай на Земле, которая всегда была для Глеба только адом. И лишь суровые карьеры Асбеста, как нельзя более диссонировавшие с концепцией счастья, именно его и подарили когда-то совсем юному Глебу… Кто знает, может, Вадим нашел путь в Беловодье и поселился там – подальше от всех, подальше от брата, который тянул из него жилы, и из которого тянул жилы он сам… "Что мы натворили со своей жизнью? К чему учинили эту резню длиною в десятилетия? Что мешало нам жить и творить по-людски?.." Глеб вдруг начал пересчитывать свои дни рождения, на которых Вадим был рядом с ним. И вышло как-то до смешного мало, если не считать детства. Да и того уже не вернуть – даже в ощущениях, даже в зыбкой памяти оно бледнеет, теряет свою неизбывность, лишается основы. И вот, оглядываясь вдаль, Глеб видит двух мальчишек, кажущихся такими знакомыми и родными, но не видит в них уже ни себя, ни брата, словно вся эта жизнь прошла не с ним, прошла мимо него, осталось лишь ощущение счастья, каждый раз разрывающее его существо при взгляде на фотографии тех лет… Вот оно, его Беловодье… Той ночью Глеб никак не мог уснуть: сидел на подоконнике, смотрел на белую россыпь звезд на темно-синем небе – даже в Асбесте не было столько звезд. Когда-то давно в детстве Глеб мечтал научиться летать, но чтобы по-настоящему. Но никогда не помышлял о том, чтобы покинуть Землю, а вот Вадим, с детства помешавшись на науке, первое время всерьез подумывал пойти в космонавты и улететь к далеким звездам. Маленький Глеб боялся таких безумных расстояний, да и космос не казался ему привлекательным, в отличие от асбестовского леса, от закатного солнца, опаляющего прощальными лучами окна самого родного в мире дома, который теперь снова принадлежал его настоящему владельцу. Следующий день он снова провел на холме, вперив взгляд в скромную и ничем не примечательную Байду. - Байда и есть байда, - посмеивался Глеб, но что-то внутри неприметно саднило, заставляя вновь и вновь поднимать взгляд на ее вершину. Подъем на гору давался и новичкам, особенно если те оставались ночевать у самой вершины. И проводник – суровый монгол, ровесник Глеба, окинув взглядом его чахлую фигуру, бросил только: - С ночевкой идем. Шли медленно с длинными и частыми остановками, во время которых Глеб валился на траву, чтобы отдышаться и придти в себя: на обозревание окрестностей не было ни сил, ни желания. Но ближе к вершине открылось вдруг второе дыхание, и он стал понемногу расспрашивать своего спутника о тяжелой жизни жителей предгорья Белухи. - Да я тут недалеко живу, - махнул он рукой куда-то влево. – Своими руками выстроил дом, вот туристов вожу в горы, на озера. На жизнь хватает. Глеб насторожился: - Прямо на склоне горы дом выстроили? - Да мы уж мимо него прошли пару часов назад. Он у меня неприметный с виду. Странное желание осело илом вдруг в душе Глеба. Он догнал провожатого и схватил его за рукав: - А могу я у вас угол снять на пару недель? Вещи только с турбазы заберу… Мужчина нахмурился, но не отказал, только предупредил: - С удобствами у меня негусто, сами понимаете. Ни канализации, ни проточной воды. Моюсь тоже кое-как, до бани все руки не доходят, какой год собираюсь построить. Еда самая простая. Не знаю, как вы, городской, да и хилый еще такой, вынесете все это. - Мне надо очень, - настойчиво пробормотал Глеб. – Брата хочу найти. - А где он? Брат ваш. - В Беловодье, - просто ответил Глеб, отчего-то уверенный, что так оно и есть. Ночь они провели в палатке, перекусили консервами, разогрели на костре холодный чай. Все тело ныло, было адски холодно, хотелось выпить и закурить, но какой-то крошечный островок трезвости и здравомыслия в мозгу требовал ясности мысли, и Глеб терпел, и сам толком не понимая, зачем. Горец – так про себя прозвал безымянного спутника Глеб – разбудил его в половину пятого утра – встречать рассвет над Белухой. Глеб успел только выползти из палатки, захватив термос с ледяным чаем и засохший бутерброд, и замер, увидев, как медленно наползает золотисто-розовая пелена на снежные вершины трехглавой Белухи. Озеро у ее подножья с этой стороны не просматривалось, но Глебу казалось, что он все равно видит его зеркальную гладь, подступающую к самим горам, отражающую их таинственную суть, и в этом отражении рождающую что-то новое, запредельное, параллельное этому миру, подобное другому – пятому – измерению, в котором, наверное, сейчас и пребывал Вадим – Беловодье. Суды, деньги, концерты, песни, Агата, склоки, похоть, безумие, конкуренция – все в те минуты почудилось Глебу каким-то мусором, застывшим без всякой формы на пике горы – толкни этот безобразный ком, и он полетит в пропасть, чтобы навсегда избавить их исковерканные жизни от себя. Да только не мусор это был, это были они сами - наглые, эгоистичные, бессердечные, ненавидящие, ворующие и требующие незаслуженного, похотливые безумцы, сросшиеся спинами. Так и жили они – смотрели в противоположные направления и друг друга не видели, но и оторваться от спины второго не мог ни один из них, ибо у обоих был общий позвоночник. Глеб вдруг совершенно ясно увидел эту картину ненавистного единства их с Вадимом – словно сидят они оба на вершине Белухи спина к спине и ненавидят до дрожи, а срослись так, что не разорвать – только позвоночник покалечится, и оба останутся инвалидами. - Что, собственно, и произошло, - одними губами прошептал Глеб, наблюдая за тем, как тает постепенно розовая дымка, уступая золотым всполохам, озарившим далекие вершины Белухи – трехглавой горы. Трехглавой, словно дракон. Трехглавой, словно Агата Кристи… - Так ты про Беловодье, выходит, знаешь? – на плечо ему легла тяжелая рука горца. - На турбазе в двух словах рассказали. А туда как-то попасть можно? - Ну разве что мысленно, - усмехнулся горец. – Путь туда не нашел пока никто, да и тут все тропы исхожены. Не на этой земле искать дорогу в Беловодье… - А он вот нашел, выходит. И ушел от меня туда. - Предал он тебя, да? А ты его? Счастливые люди не ищут путь в Беловодье… На турбазу они вернулись к вечеру. Глеб остался еще на одну ночь, а наутро горец пришел за ним, чтобы помочь перебраться к себе в хижину на склоне Байды. Жилище его располагалось на середине пути к вершине, и остаток дня утомленный Глеб провел на полу на жестком матрасе. Хозяин накормил его гречкой с тушенкой и оставил выспаться. Каждый день Глеб ставил будильник на пять утра, чтобы успеть застать хоть кусочек того дивного рассвета, что довелось ему увидеть на вершине Байды, и с каждым новым рассветом в душу его вливалось что-то неведомое – покой. Он наконец-то обрел покой. Он мало ел – и самую простую пищу, крепко спал, много гулял, сильно похудел и страшно уставал, но разум его больше не бунтовал против реальности, а мизантроп, населявший его мозг, зачах как-то сам собой. Он даже расстроился, когда двухнедельное пребывание на горе стало приближаться к завершению, и он попросил горца позволить ему остаться еще. Вадим в эти дни превратился для него в неуловимую недоступную тень прошлого, Летучий Голландец, Китеж-град. Когда Глеб вспоминал прошлое – а здесь вся его жизнь вплоть до самого недавнего времени стала прошлым – ему казалось, что все это случилось с кем-то другим, не с ним, а сам он – нынешний, настоящий – всегда находился здесь. И лишь теперь, когда это неуклюжее тело доползло до Алтая, он осознал все это, ощутив, как в него вселяется что-то новое, но и одновременно что-то, всегда бывшее им самим, его сущностью, ядром его сложной разрозненной личности… - А что если я помогу вам выстроить баню и буду платить фиксированную сумму в месяц? Вы не прогоните меня? – спросил однажды Глеб своего хозяина. - Ты же ищешь брата. Здесь ты его не найдешь. - Ошибаетесь. Я уже его нашел. И как раз здесь. Горец ничего не имел против, лишь настаивал, чтобы Глеб обзавелся хоть каким-нибудь скарбом, прежде чем пытаться надолго осесть на Алтае. Ну и как-то завершить всю свою прошлую жизнь. Да Глеб и сам понимал, что нужно на какое-то время все же вернуться в Москву – оформить развод с Таней, снять побольше наличных, встретиться с мамой и сыном… И уже по пути в Бийск, когда он трясся в кузове очередного грузовика, ему позвонила Юля. - Как ты? - Как заново родился, - просто и честно ответил он. – А ты? - Ну фактически так же, - тут она замялась. – Андрей переезжает ко мне. - Быстро вы… - начал было Глеб, но тут же осекся. – Впрочем, я вас поздравляю. В нашу семью должно уже, наконец, придти счастье… - Про Вадика ничего не слышно? – задал Глеб единственный по-настоящему волновавший его вопрос. - Знаешь, а я ведь не для Вадима туда ездила. Я только теперь это поняла… Да и ехавший на перекладных до Бийска Глеб уже твердо решил, что поиски он на этом завершит. Если полиции еще нужны его показания, он их непременно даст, но брата он отныне оставит в покое. Если такова воля Вадима, если это сделало его свободным и счастливым, не Глебу лезть во все это и пытаться исправить уже разбитое и сломанное – из черепков заново чашку не возродить. И если они с братом всю жизнь только и делали, что разрушали друг друга и самих себя, то пусть хоть сейчас оба они отведают тишины. Тишина – это все, что им нужно. Полная тишина и отсутствие друг друга. Следователь позвонил, когда Глеб добрался до аэропорта Новосибирска. И сразу вернул его с алтайских небес в московскую реальность. - Мы выяснили, кому принадлежало оружие, фигурирующее на видео с вашим братом. Вам знакомо имя Павла Кузнецова? На несколько секунд Глеб напряженно задумался, а потом шумно выдохнул и улыбнулся: Пашка! Тот самый ботаник, с которым Вадик когда-то начинал заниматься музыкой. После школы он уехал покорять МФТИ, но при этом все равно каждые каникулы ошивался в Асбесте, да и уже во времена Агаты периодически мелькал на горизонте. Пашка? Но как?! - Это друг детства Вадика, - выдавил из себя Глеб. - Вы можете связаться с ним? Мы не хотим пока вмешиваться, чтобы не спугнуть в случае чего. - Я попробую, - вяло согласился Глеб. И Алтай с Беловодьем вмиг растаял перед его внутренним взором, уступив место суровой реальности: к Вадику в руки каким-то образом попал пистолет Пашки. Помолчим про кто кого убил? Глеб с ужасом схватился за голову. Следующий звонок припечатал его еще сильнее. - Владислав? - Я только что с Донбасса. Вы в Москве? - Почти. В аэропорту Новосибирска. Есть новости? - В лесу Донецка найдено обезображенное тело. Надо проводить генетическую экспертизу, но по всем прочим признакам убитый очень похож на Вадима. Я заказал транспортировку тела в Москву. Через два дня обещали доставить. И Китеж-град окончательно затонул.