Беглец или Ловушка для разума

Давайте все сойдем с ума, Сегодня ты, а завтра я. Давайте все сойдем с ума, Вот это будет ерунда. Что же такое? Все это снится. Это диагноз, это больница.

Перед глазами небольшое черное отверстие. Вот оно надвигается на лоб, прижимается к нему, щелчок… Боли нет, лишь яркая вспышка, затмевающая собой все окружающее пространство. Глеб отчаянно трет глаза, пытаясь рассмотреть хоть что-то, отчаянно моргает. Наконец, сдается и до боли сжимает веки на несколько долгих минут – чтобы уж наверняка. В этот самый момент кто-то касается его плеча и аккуратно потряхивает. Он медленно открывает глаза и видит перед собой немолодую уже особу, озабоченно всматривающуюся в его лицо. - Самойлов, с тобой все в порядке? – утробным голосом вопрошает она, помахивая перед ним каким-то тонким металлическим предметом, напоминающим ручку. Она подносит этот предмет к его левому глазу, раздвигает веки, щелчок, и вспышка возникает снова, но закрыть глаза уже не выходит. Глеб отчаянно кричит и отмахивается. - Прекрасно, наконец-то, зрачок реагирует, - женщина потрепала Глеба по голове. – А то Егор Владиславович уже начал всерьез беспокоиться за тебя. Непонятно с чего. Обедать идешь? Или сюда принести? Глеб непонимающе захлопал глазами. Обедать? Кто это вообще такая? Куда обедать? Что происходит? Он повернул голову вправо, и взгляд его выхватил небольшое зарешеченное окно, за которым просматривался темно-серый лоскут неба. Его все-таки посадили за убийство Вадика? Он пытался напрячь память, но последнее, что вспоминалось, это эксперимент Глебыча с каким-то устройством, сильно напоминавшим обычный пистолет, да и вроде бы изготовленным на его основе. Дуло у лба – и все, провал, стоящая перед ним дама с медицинским фонариком, решетки на окне… Глеб прищурился. На даме был белый халат, стены в этом странном помещении тоже были белыми… - Я в больнице? – осторожно поинтересовался он, опуская глаза вниз и замечая на себе застиранную серую пижаму. - Так-так-так, - задумчиво пророкотала она. – Это что еще за новости? Ты с утра какой-то чудной, а сейчас и подавно. С кровати не падал? Котов что ли пришиб тебя вчера ненароком? Что у вас там за возня-то была? - Котов? – насторожился Глеб. – Здесь есть Котов? Андрей? - О, прекрасно, память неожиданно вернулась, - облегченно вздохнула дама. – Пошли на обед, там и поговоришь со своим Котовым, - и она грубо подтолкнула его к крашеной двери, за которой виднелся длинный темный коридор. По коридору медленно брели люди в похожих линялых пижамах и стоптанных тапках и стекались к распахнутой двери. За дверью оказалась большая невзрачная столовая с кафельным полом и стенами, заляпанными чем-то жирным. За квадратными столами уже сидели пациенты, активно наворачивая странную по цвету и консистенции бурду, которую им в окошке у противоположного конца стены выдавала неопрятного вида кухарка. Глеб покорно подошел и встал в очередь, и тут же кто-то сильно хлопнул его по плечу: - Здорово! Глеб обернулся и увидел Андрея, облегченно выдохнул и тут же полез к нему обниматься: - Андрюха! Как я рад тебя видеть! Скажи, куда мы попали, а? Что это за больница? Мне сын башку прострелил что ли, и я без памяти долго валялся? – его вдруг осенило, он коснулся ладонями головы, однако, повязки не обнаружил, да и волосы были в порядке, не сбриты, хотя и слишком коротко острижены. - Какой еще сын? Глебсон, ты прости, я, видать, сильно тебя вчера башкой к полу приложил, старшая сестра мне сейчас уже пистон вставила. Глеб нахмурился и подошел к окошку, чтобы забрать обед: кухарка опрокинула огромный алюминиевый половник в такую же тарелку, протянула ее Глебу и зычно крикнула: - Следующий! Он взял из кастрюли погнутую ложку, с подноса – пару тонких кусков хлеба и побрел в угол к свободному столу. Через пару минут к нему присоединился и Котов. С Андрюхой явно было что-то не так. В последний раз Глеб встречался с ним в декабре прошлого года, когда тот явился гостем к нему на концерт в честь тридцатилетия Агаты. Андрей неплохо выглядел, хоть и сильно поправился, но оставался холеным и улыбчивым. А теперь он отличался болезненной худобой, волосы его были растрепаны, под обкусанными ногтями виднелась грязь… - Андрюха, а ты как здесь? Как тебя так вообще? Вроде не так давно виделись… - Глебсон, да мы видимся каждый день, ты чего? И что значит, как я здесь? Так же, как и ты. Правда, угодил позднее гораздо, ну да хрен редьки не слаще. - А я как? – непонимающе помотал головой Глеб. – Что это за больница вообще такая? Андрей отложил ложку и обеспокоенно уставился на друга. - Глебсон, я и вправду перестарался вчера. Ты что, правда ничего не помнишь? Правда не знаешь, где ты? - Ничего не знаю, Андрюха! – перешел на шепот Глеб, заметив, что на них начали оборачиваться. – Вот веришь – несколько часов назад сидели с сыном у меня, изучали очередной способ поиска Вадика – Глебыч каких-то успехов на этом пути достиг и хотел опробовать один метод – и тут вспышка перед глазами, и я здесь. Ничего не понимаю! - Сын? Какой еще сын, Глебсон? И о каком Вадике речь? – нахмурился Андрей. - Как это о каком? О брате моем, который пропал. Ты что, новости не читаешь? А сын помогает мне с поисками… - Какой еще сын, Глебсон? Нет у тебя никакого сына! И брата нет. - Погоди-погоди, - не на шутку перепугался Глеб. – Андрюха, я что-то вообще ничего не понимаю. Что происходит? Что это за место? - Это психушка, Глеб. И ты в ней торчишь уже очень много лет. Никакого брата у тебя отродясь не было – ни старшего, ни младшего. И сестры тоже. А сына – тем более, ты по психушкам с детства кочуешь. Конкретно в этой торчишь уже с 18 лет с небольшими перерывами. Глеб медленно отложил ложку и прижал кулак к раскрытому от удивления рту. Он что-то принимал в последнее время? Да, собственно, ничего, кроме алкоголя, да и то уже значительно меньше, чем раньше. Но делириум тременс, кажется, и начинает развиваться на фоне выхода из запоя. Неужели эта участь постигла и его? Глеб с ужасом обхватил голову руками. Ну если так, тогда Таня отправит его в клинику, там его прокапают. Неделя – и все образуется, главное пережить эти галлюцинации сейчас. Печально только, что сыну приходится все это наблюдать буквально вот в этот самый момент. Только не буянить, стараться вести себя максимально адекватно, и все нормализуется, обязательно нормализуется. И не спорить с Котовым, не задавать лишних вопросов – логику бреда все равно понять не удастся, а подумает об этом он потом, когда придет в себя. И Глеб взял ложку и принялся хлебать отвратительный на вид и вкус суп. В течение нескольких дней он не выходил из своей палаты и даже еду просил сестер носить ему туда. Котов неоднократно пытался прорваться к нему и поговорить, но Глеб упорно не шел на контакт и целыми днями лежал на кровати лицом к стене, ожидая, что бред отступит, галлюцинации поблекнут, и он снова очнется в своей комнате ну или, по крайней мере, в палате с капельницей в вене и Таней и Глебычем возле кровати. Осознание того, что этого может не произойти, настигло Глеба по истечении двух недель затворничества, когда бред оставался все столь же убедительным, как и прежде. И вот все это уже никак не вписывалось в теорию прихода или делириума. Значит, он натуральным образом сошел с ума, и эти самые галлюцинации попросту стали частью его я. Только отчего же ему не вкололи галоперидол ни разу за эти две пресловутые недели? А, с другой стороны, почему он так уверен, что прошло именно две недели, а не два часа? Его восприятие явно деформировано, и что там происходит в реальности – он не знает. А в этих видениях у него есть только Котов. Только он может помочь ему лучше узнать, что он сам себе нафантазировал. И на следующий день Глеб уже смело вышел к завтраку. - Оклемался? – радостно похлопал тот его по плечу. - Мне галоперидол дают, ты не в курсе? – Глеб наклонился к самому уху Котова. - Если будешь продолжать твердить про сына и брата, дадут. На тебя такое периодически накатывает – раз в несколько месяцев начинаешь про какого-то Вадима твердить. Мы уже привыкли. Правда, давненько рецидива не случалось, я уж и подзабыть даже успел. Егор Владиславович тебя, было, выписывать собрался, а тут опять Вадим выплыл. Ты хоть сиди и врачу не вякай про него, иначе до лоботомии может дело дойти. Они и так бесятся, что ты отсюда не вылезаешь и государственный хлеб много лет проедаешь зазря. - Так пусть выпишут. Меня ведь есть кому забрать отсюда? – осторожно поинтересовался Глеб, нащупывая почву для дальнейшего продвижения вглубь галлюцинации. - В том-то и дело, что некому. Родители твои давно умерли, двоюродным братьям и теткам ты на фиг не уперся. А своей семьи у тебя и не было никогда. А, поскольку ты недееспособен, куда тебя выписывать? В интернат только. - У меня и жилья нет никакого? - Ну старую квартиру вашу сдают, деньги уходят твоему двоюродному брату, а ты тут за государственный счет. - Андрюха, а что здесь делаешь ты? Как ты-то сюда попал? - Да со мной-то как раз все ясно. Белая горячка. Когда накрывает, госпитализируют, потом отпускают. И так уже не один год. Все ждут, когда я пить брошу. А вот хрен им, не дождутся! Но меня радует, что даже в моменты рецидивов, когда ты не понимаешь, где находишься, и никого не узнаешь, ты всегда неизменно помнишь меня. Я что, тоже как-то фигурирую в том твоем бреде? - Ну ты же наш барабанщик… Как я могу тебя не помнить? - Кто я? – расхохотался Котов. – Барабанщик? Давай-ка кашу по-быстрому дохлебывай и пошли к тебе, перетрем за барабанщика. Когда они быстро скользили в тапках по кафельному полу коридора, Котов зашептал Глебу на ухо, что вообще-то медперсонал не одобряет активное общение больных друг с другом. Но ему, Глебу, в этом отношении пошли навстречу, поскольку он самый давний их пациент, который не идет на контакт ни с кем, кроме Андрея. Потому на их дружбу и закрывают глаза – частенько из рецидивов шизофрении его выводит именно Котов, а не галоперидол. - Значит, барабанщик, - протянул Андрей, плюхнувшись на тут же прогнувшуюся под ним железную кровать. – Ну-ка, ну-ка. Я все про Вадика до этого слушал, но и не догадывался, что я тоже – часть твоего бреда. Что за барабанщик? - В нашей группе, - развел руками Глеб. – Точнее бывший барабанщик бывшей группы. Мы с Вадиком расстались, и… - Так, постой, давай обо всем по порядку, а то я вообще уже ничего не понимаю. И Глеб поведал Котову всю историю Агаты с самого начала, ощущая себя персонажем какого-то сюрреалистического кино, словно это именно Андрей был болен, а не он, Глеб. Или оба они были больны, оба грезили неизвестно о чем, оба пребывали в своих фантазиях, и что из них – реальность, не знал никто… Когда Глеб закончил, Котов почесал затылок и скривил губы. - Мда… Дела… Бред бредом, конечно, и я не хочу тебя пугать, но… говоришь, у вас там был Александр Козлов на клавишах? Пойдем-ка со мной. Они вышли в коридор, подошли к посту старшей сестры, и Андрей показал ему доску объявлений на стене, где висели все фото медперсонала. Он ткнул в одну из них, под которой значилось: Козлов Александр Константинович, психиатр. - Он? Увидев фотографию, Глеб вздрогнул и отпрянул, схватив Андрея за руку. - Значит, он. Вообще он не твой лечащий, ты с ним и не пересекался практически… Давай-ка, посмотри другие фотки. Может, еще кого узнаешь. Одной из медсестер была Станислава Матвеева, и Глеб вскрикнул, ткнув пальцем в ее фото. Больше он не узнал никого. - Пойдем напишешь мне имена всех персонажей твоей галлюцинации, будем вычислять. Через несколько минут, держа перед глазами список, Котов тут же начал подписывать рядом с каждой фамилией: - Вадим Самойлов – не существует - Андрей Котов – пациент, белая горячка - Станислава Матвеева – медсестра - Александр Козлов – психиатр - Дмитрий Хакимов – областной психиатр - Областной? – удивленно переспросил Глеб. - Ну из клиники Екатеринбурга. Бывает тут пару раз в месяц, особо тяжелые случаи контролирует. Тебя ведет лично, вот ты его поэтому поди и запомнил. - Как Екатеринбурга? Мы не в Москве разве? - Мы в Асбесте, ты чего, какая Москва? Тебя не раз пытались увезти в областной центр, но ты каждый раз орал как резанный, бушевал, крушил тут все, поэтому приняли решение оставить тебя тут. Ты здесь самый тяжелый из всех, потому Хакимов к тебе и мотается. Он уж ненавидит тебя за это, но что поделать, служба… Так, поехали дальше. - Константин Бекрев – наркоман-суицидник, фанат Лепса с гомосексуальными наклонностями - Что?! - У вас с ним кстати неплохие отношения, но у него сейчас период ремиссии. Не переживай, скоро опять сюда нагрянет, он уж тут лет девять как регулярно появляется. - Валерий Аркадин – алкоголик, белая горячка - Владимир Елистратов – легкая форма шизофрении - Алексей Никонов – маниакально-депрессивный психоз, считает себя непризнанным гением, пишет стихи - А я? Я-то их пишу? – осенило вдруг Глеба. – Я пишу стихи? - Этого я не знаю, - пожал плечами Андрей. – Мне ты ничего не показывал и никогда об этом не упоминал во время ремиссии. А ну прочитай что-нибудь. И Глеб срывающимся скрипучим голоском затянул «Серое небо». Андрей покачал головой: - Нет, никогда не слышал. - А это? – и Глеб запел «Как на войне», потом «Сказочную тайгу», «Опиум» - по несколько строчек из каждой песни. - Не слышал. Но ты напой кому-нибудь еще, я же радио-то не слушаю, телевизор не смотрю. - Ну Бутусова ты хоть знаешь? Есть в этом мире хотя бы Слава с Кормильцевым? – в отчаянии выдохнул Глеб. - Бутусова знаю. Кормильцева – нет. Хотя… погоди, ты о каком Кормильцеве? У нас тут есть один. Илья зовут. Ты не его ли имеешь в виду? Глеб рухнул на кровать, больно ударившись затылком о стену. Что же это, черт побери? Что это за мир? Откуда все это взялось? - Пошли к нему. С ним поговорим. Он точно должен знать, что со мной происходит. - Погоди, - остановил его Котов. – К нему так просто не попадешь. Это элитный псих. Говорят, находится тут по собственной воле и за свои собственные деньги. Говорят, с его доходами он мог бы лежать в лучших клиниках столицы ну или хотя бы в Екатеринбурге, а он поселился в нашей глуши, сидит в единственной приличной палате с телеком и отдельным душем, никого не принимает. Жена к нему только периодически наведывается. Говорят, у него шиза в терминальной стадии, его даже врачи побаиваются и относятся больше как к постояльцу, чем как к пациенту. У него и меню отдельное. - Все равно пойдем. Я должен с ним переговорить. Если кто-то и сможет мне объяснить все происходящее, то только он. Я уже третью неделю живу в полном неведении. Я помню совсем другой мир и совсем другую жизнь. Вы все существуете в нем в совсем ином качестве. А еще там есть Вадик. - Опять ты со своим Вадиком. Ты когда его только начал упоминать лет 35 назад, я все пытался найти этого товарища. Перешерстил весь персонал, всех психов что у нас, что в Екатеринбурге, всех наших знакомых поднял, всю твою родню перерыл. Никто никогда и ничего не слышал о Вадиме Самойлове. Ты его придумал, Глебсон – единственного из всего того цирка, что творится в твоей башке. Ну и сына еще, но его ты в этот раз упомянул впервые. - Пошли к Илье, - не захотел дослушивать его речь Глеб. – Он сможет все объяснить. Палата Кормильцева располагалась этажом выше. Дверь была не заперта, но Котов все же благоговейно постучал, прежде чем войти. - Кто? – раздался из-за двери знакомый голос, и Глеб радостно улыбнулся. - Илюха, это я, Глеб! – и он толкнул дверь и вошел. Это было просторное помещение, ничем не напоминающее палату – скорее среднего пошиба гостиничный номер звезды на четыре. Широкая кровать, дешевенькие, но все же вполне домашние обои на стенах, на потолке люстра вместо лампочки Ильича, как у остальных, скромный палас на полу, на тумбочке – телевизор, у окна – письменный стол, заваленный бумагами, и компьютерное кресло – и вовсе небывалая роскошь для психушки. В нем-то и восседал заметно постаревший Илья с ноутбуком в руках. Он поднял очки на лоб и подслеповато уставился на вошедших. - Илюха? Живой! – Глеб бросился к другу, рухнул на колени перед креслом, вцепился пальцами в его ноги и разрыдался во весь голос. – Ты жив! Жив! - Что происходит? – пробормотал изумленный Кормильцев, пытаясь оттолкнуть прильнувшего к нему Глеба. - Там ты умер, а здесь жив! Боже… - У Самойлова опять рецидив? – бросил он Котову, а тот обреченно кивнул. - Уверял меня, что только вы сможете помочь ему во всем разобраться. - Хм. С чего бы. Вроде мы и не общались никогда особо. Ну ладно, Котов, иди. Если будет надо, я тебя позову. Глеб сидел, скрючившись, у ног Кормильцева и тихо всхлипывал, а тот успокаивающе похлопывал его по спине. - Я наслышан про тебя. Ну-ну, перестань. Все это временно. Видишь, ты уже снова пришел в себя. Еще пару недель, и отпустит, ты поймешь, что это был всего лишь бред… - Бред, в котором у меня была жизнь! Где я писал песни, меня знали люди, у меня была своя группа. Сын был! Брат… - Сын? Это что-то новенькое. Про брата мы давно слушаем. С самого твоего детства ты все твердишь временами про какого-то Вадима и Агату Кристи. Ты ее детективов перечитал что ли? - Да ни одного я не читал. Это все Сашка Козлов придумал, а Вадик подхватил… - Сашка Козлов… постой, это психиатр местный? Так, а вот теперь давай обо всем по порядку. Глеб достал из кармана пижамы предусмотрительно спрятанный туда список персонажей, только что составленный Котовым, и передал его Илье, а потом слово в слово повторил то, что уже рассказывал Андрею – про Агату, про свои стихи, про Вадика… Спел ему несколько своих самых известных строчек, но Илья только покачал головой: ничего подобного он никогда не слышал. Про Бутусова, конечно, знал, но не был знаком, не встречался и тем более не сочинял стихов для Наутилуса. - У тебя кто лечащий-то? Не Козлов часом? - Не помню, как зовут. Но не Козлов. - А, ну, значит, Егор. Давай с ним поговорим при следующем обходе. А в субботу Хакимов приедет, тогда все и выясним. Я-то твою историю знаю плохо, ты ничего не помнишь, как я понимаю. Котов нам тоже в этом вопрос не помощник… - А ты почему здесь? Говорят, с твоими-то средствами… Илья хрипло расхохотался. - С моими средствами? Это откуда такая байка пошла? Котов поди распространяет? Ну Алеся наскребла там что-то на отдельную палату. Я иногда статейки пописываю, тоже за это что-то получаю – хватает на то, чтобы жить в комфортных условиях. А как я попал сюда… у меня тоже бывают разные видения, Глеб. Не такого плана, как у тебя, совсем иного. Постапокалиптика, если ты понимаешь, о чем я. - Не совсем, - помотал головой Глеб. - Ну ты книжки тут читал? Кстати, рекомендую, здесь отменная библиотека. Оруэлл, Хаксли, Замятин – слышал про таких? Вот что-то из этой серии. По несколько лет могу жить в этих мирах, вижу себя там то угнетаемым, то угнетателем. Во время ремиссии тоже долго в себя прийти не могу, вот как ты сейчас. Все хожу и не понимаю, где нахожусь, как попал сюда. Но ремиссии в последнее время все реже стали случаться. Пара месяцев – и снова ныряю в бред. Поэтому Хакимов стал приезжать чаще. Он диссертацию пишет по нашим с тобой случаям. Говорят, правда, что ты тоже надолго стал в фантазиях застревать. В последний раз ремиссия была аж год назад. Котов отчаялся с тобой пообщаться нормально, а ты возьми да вынырни. - А что, в периоды обострений я ни с кем не контактирую вообще? - Ни ты, ни я. Живем в своем мире, общаемся с тенями в своей голове. Ты себя, видимо, поэтом возомнил – что-то вечно строчишь в блокнотах, а потом врачи находят одни бессмысленные каракули, которые ты выдаешь за новые песни… Глеб обхватил голову руками и завыл. - Но это все, что я о тебе знаю. Подробности пусть тебе Егор расскажет. Завтра будет обход. После него приходите ко мне все втроем. В ту ночь заснуть Глеб так и не смог: беспокойно ворочался с боку на бок, смотрел на круглую мертвую луну и бормотал: - Задумывая черные дела, на небе ухмыляется луна… Вадик, помоги мне… Пой что угодно, только пусть все вернется! Зажмуривался, щипал себя за икры, рвал волосы, выл, пытаясь вырвать из сознания хоть кусок того бреда и вернуться в него, но вокруг по-прежнему белели больничные стены, пахло мерзостью, а луна на небе усмехалась, даже не догадываясь, что она черная. Егор Владиславович заглянул к нему сразу после завтрака. Удовлетворенно отметил наступление очередной ремиссии, а когда Глеб предложил ему зайти к Кормильцеву, поскольку тот хотел бы обсудить с врачом оба их случая, неожиданно согласился и, закончив обход через час, зашел за Глебом. Котова брать не стали – он остался резаться в домино с Аркадиным, своим давним приятелем. Кормильцев уже ждал их – переоделся из пижамы в футболку и домашние штаны, пригладил остатки седых волос и даже вскипятил чайник. - Рад вас видеть, Илья. Нечасто вы идете на контакт с кем-то из врачей, кроме Хакимова. - Да и он помочь мне неспособен, - усмехнулся Кормильцев. – Мы оба с ним, - он ткнул пальцем в сторону Глеба, - патовые случаи. Нас уже вряд ли что-то спасет. - Ну отчего же. Если вы оба поймете, почему именно эта конкретная фантазия захватила ваше я, и попробуете что-то сделать с факторами, мешающими реализации чего-то подобного в действительности… - Вы серьезно? – расхохотался Илья. – Я явно мечтаю о другом обществе, принципиально другом, и в нынешних реалиях возникнуть оно попросту не может. А Глеб мечтает стать талантливым поэтом-песенником, играть в культовой рок-группе вместе со своим родным братом, которого у него никогда не было. Что из этого поддается изменению? - Глебу, например, можно попробовать начать писать стихи. - Да у меня их и так гора уже! – и Глеб процитировал «Чудеса», «Ураган», «Вольно»… - Там в моем мире это всенародно любимые хиты группы «Агата Кристи», в которой играем мы с Вадиком, Саша Козлов и Андрей Котов. - Все это я знаю, Глеб. Неоднократно за все эти годы слышал это от тебя. На роль клавишника ты определил моего коллегу, Котов остался Котовым, только брата ты отчего-то выдумал – единственного из всех персонажей твоей фантазии. Может быть, копать стоит именно здесь? Ты впервые попал в больницу в возрасте пяти лет, когда напугал маму тем, что постоянно болтал про какого-то Вадика. Разговаривал с ним, словно это был реально существующий человек, ругался, кричал на него, обнимал пустоту, думая, что обнимаешь его. Потом пошел в школу и начал рассказывать друзьям, что у тебя есть старший брат, который в случае чего всегда встанет на твою защиту. Мы поначалу не относились к этой истории серьезно: много у кого в детстве бывают воображаемые друзья. Но в твоем случае история затянулась. Образ таинственного Вадима тащился за тобой из года в год, вытравить его из твоей головы было невозможно никакими лекарствами. Даже когда ты выныривал из бреда, то продолжал твердить про Вадика. Мы изучили все твое окружение и не нашли никого с таким именем. Твои близкие тоже не понимают, откуда взялась эта фантазия о брате, с которым вы сначала играли в одной группе, потом поссорились, разошлись, снова попытались сойтись, поссорились еще сильнее, начали судиться… - А сейчас он пропал, - перебил его Глеб. – Его больше нет. Он куда-то ушел, и я не могу его найти. Врач улыбнулся и радостно потер руки. - Что? Значит, Хакимов все-таки был прав с этим новым лекарством. Пропал, говоришь? Давно? - Я совсем потерял счет времени. Но около двух-трех месяцев назад. - Точно! – воскликнул Егор. – Так и есть! Тогда мы сделали первый пробный укол. И вот результат: Вадим побежден! А вслед за тем произошла и неконтролируемая ремиссия. Ведь мы не давали вам больше ничего, вы сами вышли из бреда. Надо срочно звонить Хакимову. Кажется, это прорыв. А сейчас я хотел бы узнать подробности. И Глеб вкратце поведал врачу историю исчезновения брата, записанных им видео, его поисков… - Это феноменально, - бормотал Егор. – Если мы проведем целый курс, вы будете исцелены. А потом подключим к программе еще и вас! – он коснулся рукой груди Кормильцева. - Э, нет, постойте! Хотите сказать, что вы нас вылечите, бредить мы больше не будем, и что дальше? Куда вы предлагаете нам отправляться? Глеб с детства кочует по психушкам, у него ни профессии, ни умения зарабатывать деньги. Он обслужить-то себя не в состоянии, а вы хотите отправить его назад в его убогую квартирку? На что он жить будет? С кем он там будет жить? Оставите его там в одиночестве, так он опять придумает Вадима или кого-нибудь еще, чтобы только одному не быть. И меня трогать не надо. Я вам за пребывание тут деньги плачу. Не надо этих ваших экспериментов. Меня вполне устраивает та жизнь, что я веду сейчас. И Глеба не троньте. Если он висит тяжким ярмом на шее городского бюджета, переселяйте его ко мне, как-нибудь мы справимся. Он вон про какие-то стихи свои говорил – выпустит сборник, заработает что-нибудь или отдаст готовые песни кому-нибудь в репертуар, будет авторские получать, сможет тоже палату оплачивать. А в большом мире он погибнет. И виноваты будете вы. Избавили его от Вадима – молодцы, правда, насколько я могу судить, он совсем этому не рад. Но дальше не лезьте. И колоть ему больше ничего не нужно, - Илья загородил Глеба собой и начал подталкивать ошарашенного врача к выходу. Когда дверь за тем, наконец, захлопнулась, Илья выдохнул и отер пот со лба. - Ишь, лекари выискались. Лечат сами не знают от чего. Словно не понимают, что шиза не просто так у человека развивается – а от невыносимости его реальных обстоятельств. Стал бы ты себе брата придумывать, если бы не был одинок и нелюдим. Глеб трясся всем телом в объятиях Ильи. - Что мне теперь делать, Илюха? Как жить? Получается, это по их вине Вадик пропал? Как мне вернуть его? Как мне все вернуть? – и ему вдруг стало все равно, реальность это или галлюцинация, хотелось лишь вновь оказаться там, где был ненавистный старший, чертово доверенное лицо президента и лучший друг Суркова, где можно было на него злиться, обижаться, ненавидеть его, потому, что там он СУЩЕСТВОВАЛ. - Давай Хакимова дождемся, - ласково похлопывал его по спине Илья. – Напишем официальный отказ от этих их экспериментальных лекарств, а там трава не расти. Ты сейчас иди к себе и запиши в тетради все стихи, которые помнишь. Если сможешь – прямо с нотами. Я попробую через Алесю организовать их публикацию. У нее еще остались связи в музыкальном мире, рискнем и сразу в виде песен кому-нибудь сосватать. А еще тебе банковский счет нужно открыть и карту оформить, куда будут гонорары поступать. Все наладится, Глеб… - А там…в моем бреду ты умер… 12 лет назад… Как хорошо, что в реальности это не так. - В реальности много чего не так, Глеб, - пробормотал Илья и отечески поцеловал его в макушку. Хакимов не носил белого халата, он был просто в костюме, и Глеб задорно расхохотался, когда увидел его коротко стриженным, без макияжа и прочей рокерской атрибутики. - Ну ты даешь, Снейк! – воскликнул он прямо с порога. - Я действительно поклонник творчества Whitesnake. Вы что-то об этом слышали? - Ты же мой директор и барабанщик, забыл? Впрочем, да. Это я, кажется, забыл, - Глеб хлопнул себя по лбу и опустился на кровать Ильи. - Егор Владиславович мне уже вкратце обрисовал ситуацию с назначенным лечением. Насколько я понимаю, вы оба хотите от него отказаться, верно? - Мы осознаем, что перекрываем вам кислород с вашей диссертацией, Дмитрий Абдулович, - начал Илья. – Но все-таки это наша жизнь. Мы взрослые люди. Я так и вовсе уже пожилой. Поздно нам выздоравливать и смотреть на мир без розовых очков. Экспериментируйте вон на молодых – Бекрева подлечите, а то он уже три года клавишником Лепса себя мнит. У него еще есть шанс на нормальную жизнь, тем более он здесь не так давно… - Смысл эксперимента и заключался в том, чтобы опробовать лекарство на наиболее запущенных случаях. - Ну вы уже выяснили, что оно работает, хоть и здорово этим навредили Глебу. Но если не сделаете больше ни одного укола, Вадим к нему вернется, и галлюцинации возобновятся. Можно ему тоже организовать отдельную палату по соседству с моей? Что-нибудь поскромнее для начала. Годовую стоимость сразу озвучьте, я поднапрягу Алесю ради этого случая. Глеб попытался что-то возразить, но Илья его остановил. - Вернешь со своих гонораров. Я твои стихи перебрал в ноут и отправил жене. Она обещала их пристроить. Денег будет не так много, но на аренду этой халупы и на скромное меню хватит. Поделюсь, если что. - Просто… - пробормотал Глеб, - там, в моем мире ты бы никогда так не поступил… Ты не вернул бы мне Вадима, не оставил бы меня жить в выдуманном мире. - И какой я тебе нравлюсь больше? Тот, прежний? Тем лучше, ты скоро к нему вернешься, - и Илья тепло улыбнулся. - Что ж, это ваш свободный выбор, мы не вправе вас принуждать, - протянул Хакимов странно глухим голосом. – Подписывайте бумаги об отказе от лечения. Договор аренды палат вам принесет Козлов чуть позже. Стандартное лечение мы все равно отменять не имеем права, как вы понимаете, и аминазин вам продолжат колоть. Но, вы сами знаете, что он вам уже давно не помогает. Хотите свободы – я ничего не имею против. Судя по той ненависти, Глеб, которую вы транслировали в адрес выдуманного брата, мне казалось, вам станет только легче от вашего исцеления и его исчезновения. Но в любом случае, вам виднее, а я умываю руки, и пепла на моих волосах вы тоже больше не увидите, - улыбка Хакимова была явно вымученной. – Диссертацию жаль, конечно. Такие интересные случаи на вес золота. - Спасибо, - пробормотал Глеб, неловко обнимая Илью, когда дверь за Хакимовым, наконец, закрылась. - А теперь жди, - усмехнулся Илья. - Долго? - Вот и узнаем заодно, на что способно их лекарство. Но рано или поздно действие укола ослабнет, и вот тогда… - А по лесам бродят санитары, - тоненьким голоском пропел Глеб, - они нас будут подбирать…