Песня кита

— Привет. Трой в больнице. Мы были в палате парня уже через полчаса. Его как будто пожелтевшее лицо стало походить на воск, щёки впали ещё сильнее, и грубая щетина едва прикрывала измождение. К телу было прикреплено бесчисленное количество трубок, грудь тяжело вздымалась, каждое движение приносило боль. Трою вкололи обезболивающее, и он спал уже около часа. За это время мы успели подготовить всё, что было необходимо. Ведь это был его день рождения. Но никто не знал, что будет дальше. Мы вывели изображение через проектор на стену, расположенную напротив кровати парня. Когда он стал постепенно приходить в себя, мы включили видео с пейзажами Швейцарии. Они захлёстывали своей красотой, пестротой красок и безупречностью ландшафтов. Идеально подобранная музыка, трогательные снимки касались каждой души и заставляли трепетать лишь от одного вида. Трой, не издавая ни звука, смотрел удивлёнными глазами на сменяющиеся друг за другом кадры, буквально поглощая их тяжело дающимися вдохами. Грудь медленно вздымалась и опускалась, в глазах стояли слёзы. Мы замерли, боясь спугнуть вывернутые наизнанку чувства обычно сдерживающего свои эмоции парня. Когда видео закончилось, на стене стали проецироваться фотографии Швейцарии, а наша немногочисленная «группа поддержки», состоящая из двух парней, Аиши и меня, наконец, воскликнула: — С днём рождения! Не дав Трою ничего ответить, мы подбежали к нему, надели на голову парик с длинными розовыми волосами и положили рядом картонную фигуру Евы Грин. Друг в изумлении проговорил, как мог: — Да вы подготовились, я смотрю. — Что ты там говорил? Сбрить бороду? Отрастить волосы? Поцеловать Еву Грин? Слетать в Швейцарию? — хитро улыбнулась я и достала из кармана машинку для бритья. Он ничего не смог ответить, поскольку сил почти не было, но в его глазах плескались невысказанные слова благодарности. Это был наш подарок. Мы сбрили драгоценную, по его словам, щетину, которую он так трепетно растил, позволили поцеловать картонную версию Евы Грин, показали Швейцарию и помогли насладиться ощущением длинных волос на плечах. Каждое движение Трою давалось с трудом, но он храбрился и силился не издавать ни единого стона. На лице проступали капельки пота, руки дрожали, сердце выбивалось из ритма, живот скручивало, но мы были рядом. Крепко сжимали ладони, возвращая к реальности, бодрили улыбками и разговорами о Швейцарии и лучших сортах пива. Рядом с парнем лежала Ева Грин, которая со страстью в глазах наблюдала за нами и всякий раз вызывала у нас желание подшучивать. Каждый из нас глубоко внутри испытывал волнение, страх перед будущим, но никто не смел выдавать эти чувства. Все мы старались просто быть вместе, в моменте, держась друг за друга взглядами и невидимыми нитями сквозь души. Эту ночь я встретила сменой в больнице. Я решила закончить обход палатой Троя, поэтому заглянула к нему в самом конце. Он не спал, снова наблюдая за проецированными видами Швейцарии. Посмотрев на него, я вспомнила все наши встречи, прогулки по паркам и весёлые поездки. Он был для меня как будто братом, родным человеком. — Ты как себя чувствуешь? — поинтересовалась я, присев рядом. Он слабо выдохнул и ничего не ответил. — Помнишь, как мы с тобой познакомились? Ты вёл себя как дурак. На его лице появилась слабая улыбка. — Я помню, как ты ужасно шутил про лам. Боже мой, мне никогда ещё не было так стыдно за кого-то! — заметив, что он пытается возразить, я приложила ладонь к его губам. — Даже не смей меня убеждать в том, что эти шутки были очень остроумны! Давай лучше вспомним, как ты через забор перелезал и порвал штаны. Я впервые прыснула от смеха, разрядив оцепенение палаты. Трой недовольно посмотрел на меня. — А помнишь, как мы поехали с Аишей и твоими друзьями в паб на «Мозговой штурм»? Мы даже в финал вышли! Было очень весело. Но потом ты, конечно же, напился до беспамятства, — я грустно улыбнулась. — А ещё я помню, как ты вытащил котёнка из реки и пристроил у хороших людей. Казалось бы: мы общаемся с тобой всего лишь год, но уже столько воспоминаний. Мы некоторое время молчали, и он, наконец, хрипя и делая большие паузы между фразами, произнёс: — Если у меня не получится пережить эту химиотерапию, я был бы рад, чтобы ты не приходила на мои похороны. Я ненавижу, когда ты грустная. — Заткнись, — гневно проговорила я. Меня тут же захлестнула буря эмоций. — Ещё ничего не известно, а ты говоришь про свои похороны. — Всё было известно с самого начала. Тебе ли ни знать. От возмущения моё дыхание перехватило. Это было несправедливо - говорить такое мне в лицо. Для меня это было слишком, и я понимала, что у меня есть предел. — Я не хочу с тобой разговаривать. — Тогда почему ты до сих пор здесь? Меня задушили слёзы, и я со злостью сжала руку Троя. — Только попробуй. Ты меня понял? Я буду ненавидеть тебя до конца своих дней, если ты не поверишь в это лечение и не найдёшь то, ради чего жить. Я со всей яростью взглянула на него и ясно дала понять, что ответ не требуется. Проверив уровень концентрации лекарства и физиологические показатели, я сделала пометки в журнале мониторинга и вышла из палаты. Закрыв дверь и оказавшись в холодном, до блеска вымытом коридоре, я ощутила всей душой этот наросший предел моей жизни, этот гребень волны, рвущийся затопить города, эту вырывающуюся лаву из кратера. И я не собиралась больше сдерживать эмоции, подавлять гнев и слёзы отчаяния. Я не собиралась утопать в унынии и тянуть за собой остальных. Внутри меня бурлило новое ощущение возрождённой меня, которое я не хотела больше отпускать.