«И ложится первая строка: добровольно, как подруга белая. Нет, мне не сказать «моя любовь», Ты — моя досада, недоразумение». Ольга Туркина
Страх делает человека подлинным, настоящим. Он либо делает его человечнее, либо ожесточает и замыкает внутри самого себя. Но когда ты долгое время чего-то боишься, то невольно начинаешь этого желать. Страх учит тебя быть смелее. Но чтобы его преодолеть, нужно стать очень сильным. Чтобы подчинить страх, ты должен не дать страху подчинить себя. Надо перестать бояться. Это очень сложно.***
В эту привязанность Артур не верил. Не верил, что это могло длиться так долго. Что можно было щебетать о любви, делать тоже самое с другим, а потом возвращаться и снова щебетать, как ни в чём не бывало. Что можно было так просто это прощать. Но когда он вглядывался в сиреневый дым глаз, приветливо искрившихся при виде Франциска, то ему всё же приходилось признавать, что эта привязанность была чем-то похожа на любовь. По крайней мере, хотя бы для Ивана. И Артур ревновал, чёрт возьми, видя эту нежную полуулыбку, адресованную не ему.***
На берегу реки выросла Немецкая слобода. «Немецкая», понятно происходила от слова «немец», только под ним здесь подразумевался иностранец, не говорящий по-русски, — попросту говоря, «немой». И Иван видел, как манил Петрушу* этот маленький кусочек Европы. Сам Иван там часто бывал: здесь запросто можно было встретить приехавшую страну и переговорить с ней, если была такая необходимость. А вот так, чтобы подхватиться и поздно вечером отправиться туда, в маленький спящий городок — так Иван ещё его не навещал. Но слобода не спала. За распахнувшимися под нажимом руки дверями кабака их встретили громкими возгласами, звоном стаканов и звуками маленького оркестра, и этот шум с весельем, словно водоворот, увлекал за собой. Поглядывая одним взглядом на Петра, подвергавшемуся обстрелу кокетством от одной приятной девушки, Брагинский, уже принятый в шумную поддатую компанию и угощённый алкоголем, заметил, что его соседа подвинули и втиснули ещё один стул. — Bonsoir, monsieur**, — его осторожно тронули за локоть, и Иван обернулся: синеглазый юноша с золотистыми волосами, мягкими волнами закрывавшими уши, подперев ладонями склонённую набок голову, приветливо улыбался русскому. Франция собственной персоной. Иван пару раз пересекался с ним, но в официальной обстановке. Ну, а о влюбчивости и умении влюблять французов, наверное, и напоминать не надо, об этом даже легенды сложены. Так что неудивительно, что через пару часов француз увёл Ивана из-за стола на второй этаж, ещё где-то на середине лестницы притянув к себе и первый раз коснувшись его губ. И кто бы мог предположить, что этот неосторожный хмельной поцелуй положит начало долгим и сильным отношениям.***
«Я хочу навечно застрять в этом моменте, где мы лежим вместе, где вся вселенная разбилась вдребезги, где звёзды не светят».
Присев рядом с мальчиком на землю, Артур смотрел, как он выводил на песке какие-то силуэты. Что-то похожее на двух птиц с женскими головами. — Это райские птицы. Сирин и Алконост. Она грустит, а другая всегда радуется. Пепельноволосый мальчик говорил что-то ещё, про яблоневый сад, про пение птиц, от которого люди могут потерять рассудок, про яйца, которые Алконост относит в морскую глубину, а потом выносит на берег и высиживает их, и ещё много о чём. А Британия всё слушал его, обхватив колени руками. И даже не узнал, как его зовут. Запомнил навсегда только образ, в особенности ярко-синие глаза и видневшийся из-под косоворотки лиловый рубец.***
«Любовь творит с нами страшные вещи — ещё страшнее, чем ненависть». Red Dead Redemption 2
Англия всегда испытывал некоторые трудности с выражением собственных чувств. И найти рецепт приворотного зелья, разумеется, было проще, чем попытаться эквивалентно преобразовать жгущие грудь эмоции в слова. Сумасшедшая попытка, и Артур был, пожалуй, даже рад, что она не удалась. В кого-кого, а в Россию пускать стрелу Купидона было очень рискованным экспериментом. Второй раз он на это уже не решился. Сколько было этих недомолвок, оборванных фраз, жестов? Можно сбиться со счёта. И всё из-за чего? Из-за того, что он боялся — боялся, что его старания окажутся напрасными, что он не получит, чего хотел всем существом; что того, чего он так хотел, уже попросту не существует. Да, так бывает: умирает заметная мечта, цель, первая любовь. И её больше нет и не будет, нигде не найдёшь. Англо-русский союз против Наполеона был ещё одной несчастной попыткой. Развернуть Россию от Франции к Англии? Вряд ли хотя бы один нормальный человек согласился променять любвеобильного партнёра на вспыльчивую истеричку. Да и в любовных делах Кёркленд мастером явно не был, чтобы суметь заинтересовать Россию собой. Сам Иван тоже чуть ли не прямым текстом говорил, что он сейчас, хоть и против Франциска официально, но прерывать с ним отношения не собирается. Но это безумное желание заставить Брагинского забыть о французе, обо всех, слышать его голос, обращённый только к нему... А уж английская речь из уст России всегда ласкала Кёркленду слух. Артура всегда поражало умение Ивана говорить на чужом языке: чисто, чётко, правильно, практически без акцента и с такой непринуждённостью, будто бы он сколько себя помнил, столько и учил этот язык, будь это французский, немецкий, английский или итальянский.