« — Главное, когда мы встретим мага... — Не пропалиться! — радостно поддержал его мой сын. — Да, — вздохнула я. — И ничего в Штирлице не выдаст советского разведчика, кроме будёновки, парашюта и кирзовых сапог». Тереза Тур. Империя Тигвердов. Невеста для бастарда.
Со временем Иван просто смирился с тем, что британская политика — диагноз. Жить с ним, в общем-то, можно, но это не лечится. И если бы его попросили в нескольких словах охарактеризовать его отношения с Англией, то он бы громко вздохнул и присовокупил. И ещё присовокупил. Если бы попросили выразиться в печатном формате, то ответ выглядел бы примерно так: «Потеплело, потеплело, ухнуло». Стоит только их отношениям улучшиться, встать на путь толкового диалога, и вот, кажется, уже свет в конце тоннеля, как происходит нечто (точнее, Англия это нечто вытворяет), после чего всё снова летит в злосчастнейшие тартарары, едва только выбравшись из них. Про Артура явно нельзя сказать, что у него с Брагинским когда-либо был период более-менее устойчивых взаимоотношений. И ни разу за всю историю эта система не сломалась. Хотя, однажды всё-таки дала сильный сбой. После продолжительных споров и ультиматумов, что-то заставило, подтолкнуло Кёркленда неожиданно стать союзником Ивана, когда Германия нарушил советско-германский пакт о ненападении. Брагинский отнёсся к этому довольно скептически, по опыту зная, какого союзника представляет из себя Артур. Но когда подняли вопрос о поставке боеприпасов, техники, медицинского оборудования и прочего союзникам, Россия был очень удивлен. Доставлять стратегическое сырьё Советскому Союзу решительно вызвался Англия. И это вам не просто взял, привёз, уехал. Это долгие и опасные рейсы. Это Северный Ледовитый океан, не маленькая тёплая лужица, знаете ли; это и гитлеровцы, явно не считающие такой расклад дела хорошей идеей, а значит, это и потери. В общей сложности, Великобританией было потеряно около ста кораблей и трёх тысяч моряков. Объяснять свои мотивы Артур не посчитал нужным: передёрнул плечами и ушёл.***
«По сути, мой вид одиночества пережить труднее всего. Одиночество вовсе не означает, что ты заперт один в своей комнате. Ты можешь быть в людном месте и ощущать себя по-прежнему одиноким, потому что никому по-настоящему не принадлежишь». Фредди Меркьюри
Симметрично подперев головы руками, один левой, другой — правой, Россия и Франция сидели друг напротив друга, изредка обменивались взглядами и короткими репликами; наблюдали за тем, как Альфред, взяв на подмогу Украину, более сведущую в русском языке, пытался подсчитать, сколько французских слов присутствует в русском языке. Чёрт знает, зачем ему это понадобилось, но, видимо, он в этом увидел очередной коммунистический заговор против всего мира. Кстати, во Франции же тоже в своё время существовала коммуна, так что — всё сходится. Венгрия с Пруссией очень громко, красноречиво и с характерной жестикуляцией делились, как же они друг по другу соскучились. Людвиг, придерживая одной рукой повисшего на нём Италию, что-то обсуждал с Бельгией и Австрией, стараясь не обращать внимания на бесконечный поток немецко-венгерского мата. Англия лениво обменивался оскорблениями с Шотландией, причём ни один, ни другой не отрывался от своего телефона ни на секунду. А Артур периодически оглашал зал собраний хриплым кашлем. Как ни странно, он всё ещё болел. Япония обнаружил Канаду и хорошего собеседника в нём. Когда количество подсчитанных слов перевалило за три тысячи, Украина психанула и оставила американца одного завершать начатое дело. Литва, находясь в радиусе метра от Натальи, подтверждал свой статус мазохиста. Польша типа с сочувствием наблюдал за ним издалека. Китай прятался от Кореи. Южный Италия лихо примешивал итальянский народный фольклор к доносившемуся с другого конца зала немецкому; Испания это мужественно терпел. Латвия, в отличие от Польши, наблюдал творившийся бедлам без комментариев. А у Америки, по-видимому, провалилась очередная геройская попытка спасти планету от «призрака коммунизма».***
«Паруса мои белые, как подруги умелые, Ловят ветер души моей в суете моих дней. А я убью тебя, милая, моя грусть сизокрылая, Если будешь мешаться мне, словно муха в вине». О. Газманов. Мои ясные дни
— Угадай, кто я? — спросил ещё из прихожей Брагинский. По его голосу было заметно, что он чем-то или очень доволен, или развеселён. К слову сказать, к этому времени он уже переехал из ещё дореволюционного дома в другой, поближе к Москве. Он и поменьше был (а после удачного развала «союза нерушимого» он вполне разумно решил, что столь огромное жильё ему ни к чему), да и отопление там было не печное, а вполне современное, от газового котла. На первом этаже просторная кухня-обеденная, зал, ванная комната и застеклённая веранда с выходом в сад, а на втором — кабинет и три спальни: Брагинского, Гилберта и ещё одна, гостевая, на случай неожиданного приезда Натальи с ночёвкой или прибредшего Польши, не в состоянии ползти обратно после энной бутылки. — Ну, Иван, однако не Фёдорович и не Крузенштерн, — выдвинул гипотезу поднаторевший в советских мультфильмах Пруссия, показавшись в проёме двери в зал. — И даже не человек и пароход. Иван фыркнул: — А кто? Байльшмидт пожал плечами. — Это как-то связано с Европой? Русский кивнул. — Что-то вроде «проклятого колхоза» и «Империи Зла», или что-то новенькое? — Что-то вроде, но новенькое. Гилберт скрестил руки на груди. — Давай уже признавайся, кто ты такой. — Главная угроза национальной безопасности Великобритании! — гордо объявил Россия. Пруссия присвистнул и привалился к косяку двери. — Ты сейчас серьёзно? — А я разве смеюсь? — Вообще-то да. — Я серьёзно. — По какому поводу? — Мне не доложили, — Брагинский пожал плечами. — Слушай, а может, это любовь? — щёлкнув пальцами, высказал гениальную догадку восточный немец. — Что-что, прости? — хохотнул Россия. — Ну, знаешь ли, я довольно продолжительное время жил между странами, которые целыми днями активно пытались убедить друг друга, что одна другого, и наоборот, просто на дух не переносит. Это у них такая любовь была, как выяснилось, — равнодушно пожав плечами, философски заметил Байльшмидт, кажется, не без ноток ревности в голосе, и вернулся в зал, оставив Брагинского наедине с самим собой поразмышлять над этим вопросом.