Epik High

Он сказал: «Питер Пэн — так меня называют, Обещаю, больше ты никогда не будешь один». И вот с тех пор… Lost Boy — Ruth B

Тихо звякают кольца на ладони Хёну, и их едва звучное бряцание разрывают тонкую оболочку сновидений беспокойно спящего Чангюна. Он встревоженно водит пальцами по простыне с едва прикрытыми глазами, восстанавливая своё зрение и подвижность кистей. В дальнем углу виднеется тёмный силуэт отца Чангюна, а совсем рядом, развернувшись своей широкой спиной, стоит то ли муж, то ли всё ещё жених его. Аромат свежеиспеченной выпечки сбивает запах хлорки в недавно простерилизованной палате, возбуждая все носовые рецепторы омеги. — Где Хёнвон? — голос Чангюна звучит надтреснуто, почти на грани срыва, и Хёну его даже не услышал бы, если бы не то, что его единственное занятие в палате, — это наблюдение за спящим принцем. Он разворачивается к омеге лицом и подносит к нему поднос с кашей и булочками в другой тарелке. На лице висит дежурная улыбка сострадания, но Чангюну плевать на остальное: он ищет глазами место кольца на четвёртом пальце. К его счастью, он пустует, и его сердце тут же находит покой. — Хорошо, что ты проснулся. Доктор уверял, что ты и малыш в порядке, но я всё равно волновался. — рассказывает Сон, пропуская мимо ушей вопрос про Хёнвона. Он считает, что сейчас не время и не место выяснять отношения и напоминать друг другу, кто они. — Где Хёнвон, черт возьми? Почему ты игнорируешь меня, блять! — но Чан так не считает. Выяснив, что с Хёну они по документам всё ещё чужие люди, он не боится показывать свой характер. Обиженный на весь мир он буравит своим яростным взглядом альфу, нарочито срывая иглу шприца с вен, чтобы показать, какой же он самостоятельный. Сон в ответ высоко закатывает глаза и ждёт, пока жених не свалится от бессилия, потому что по-другому до его крошечного мозга, конечно, не достучаться. Им готов сделать абсолютно всё, лишь бы насолить и позлить будущего супруга, не обращая внимания на то, что сам страдает от своего глупого упрямства. — Он в порядке, — уверяет Сон без никаких доказательств, которые и нужны омеге. — Я должен его увидеть. Он же там совсем один. — обессиленно вздыхает Им, схватившись за поручень кровати, потому что его ватные ноги совсем не держат. Хёну сдержанно проводит языком по внутренней стороне щеки., потому что состояние его жениха желает только лучшего. Хёну не хочет кричать, но и поставить мужчину на место очень надо бы. А Чангюн, как назло, не слушается: хромая, охая и ахая старается дойти до двери. Альфа устало сдаётся. — Заебал ты меня уже, Им Чангюн! — Хёну хватает жениха за шкирку и мучительно для омеги скручивает запястье, утихомиривая его яростный пыл. — Слышишь? За-е-бал! Я же сказал, что он жив и здоров! Чего тебе не сидится на одном месте? Спящий Джэбом моментально вскакивает с неудобного кресла, возникнув между будущему супругами, чтобы не дать ссоре вспыхнуть. — Отпусти, идиот! — кричит с одной стороны Чангюн, не обращая внимания на попытки папы его успокоить. — Тебе вообще сколько лет? Ведёшь себя, как тупой подросток, у которого проблемы с родителями и ненависть ко всему миру. — выплёвывает Хёну сгоряча, отойдя к двери, потому что рядом с Чаном, есть огромный риск задушить его голыми руками. — Уходи, папа. Это наши с ним дела. — выливает свой гнев омега на папу, садится на койку от усталости, держа спину прямо, и старается не грохнуться. — Чангюн, полежи пока, тебе нельзя сейчас волноваться. Чангюн нарочито громко фыркает, сам не веря, что папа его оказывается умеет волноваться. Хотя скорее это простая игра для одного зрителя в лице самого себя, чтобы доказать, какой он хороший родитель. — Тебе слово не давали, папочка. Уходи к журналистам или кто там стоит и скажи, что твой любимый и всячески обожаемый сын в порядке. Всё отлично, и он идёт проведать своего любимого, — последнее слово Гюн выплёвывает с особым ядом, хоть и знает, что ни одному из них на этот факт плевать. Просто хочется напомнить, что ни отец, ни жених не могут быть важнее и нужнее ему, чем совсем чужой альфа, ставший роднее всех остальных. — Господин Им, можете нас оставить? Я поговорю с ним, — просит Хёну, указывая взглядом, что он не просто просит, а даже приказывает. Джэбом доверяет своему зятю больше, чем себе. Он уверен, что с характером своего сына может справиться лишь тот, кому он безразличен, поэтому молча оставляет будущих супругов наедине. — Теперь говори. Где Хёнвон? С ним всё в порядке? — важно обращается Чангюн — Да, он здоров и сейчас отлёживается дома. Ещё что-то желаете узнать? — горько усмехается Сон, наигранно кланяясь в реверансе. — Я тебе не верю. Хёну терпеливо соглашается с требованиями своего жениха и достаёт телефон. Ему, конечно, в край надоело слушаться омегу, пытаясь угодить ему ради безопасности ребёнка, но цель в конечном счете оправдывает средства. Чангюн не ценит учтивости своего будущего мужа, потому что не представляет себе, на какие жертвы идёт альфа, сохраняя спокойствие при безумных истериках своего жениха. Да и что ждать от мужчины, которого лишили всякой бескорыстной любви в детстве? Хёну его отлично понимает, ведь сам также упустил возможность быть любимым своими родителями, если дети вообще должны были бороться за такую любовь. В отличии от них обоих, Хёнвон получил любовь и поддержку от семьи, а также безграничную любовь от истинного. Хёну завидует ему, поэтому часто напоминает своему другу о его настоящем происхождении, доказывая хотя бы себе, что не любовь играет большую роль в этом мире. Тот, у кого есть деньги, всесилен и всемогущ, а значит Хёну подобие Бога в современных реалиях, но не Хёнвон. — Прочитай. — приказывает альфа. — Почему он отвечает тебе? — не понимает Чангюн, чьи глаза быстро пробегают по отдельным сообщениям на экране телефона своего жениха, и в нём просыпается жуткая зависть. Почему Хёнвон общается с Хёну, отвечая на его сообщения, когда своего истинного игнорирует и притворяется, что его не существует? Пока Чан обвиняет себя в произошедшем и отказывается дышать полной грудью из-за сдавливающего чувства вины, Че легко и непринуждённо ведёт себя Хёну, вернув их дружбу на былое место. Разве любовь должна быть трагичной, заставляя страдать каждого по разные стороны тонких линий судьбоносных решений, которых поздно изменить? В жизни бывает всякое, поэтому иногда ведь стоит попробовать понять ради любви? Им с Хёнвоном давно не 18, и они оба давно прошли через возраст, где клялись, что измену прощать не станут, но почему альфа был так непреклонен в своём решении забыться? — Потому что он мой друг. — припечатывает свою правду Хёну, вонзая ножи разбитого сердца прямо в грудь жениха. — А кто он мне? — Чангюн интересуется у себя, а не у своего ненавистного жениха, потому что никто не сможет ответить также честно, как он сам. — Истинный. — Тогда почему он не прощает меня? Почему я для него никто? Почему? Во многом же ты виноват. Это ты напоил меня, ты дал мне возбудитель, но почему должен нести это бремя я? Я, который всё это время его любил?! Хёну сухо пожимает плечами, притворяясь, будто ему не интересно, что в голове его когда-то бывшего лучшего друга. Стоило ли говорить вообще, что Сона Хёнвон так и не простил, и всё ещё держится особняком рядом, притворяясь, будто бы их совместного прошлого не было, а это намного хуже открытой ненависти, которую он проявляет к истинному. Хёну с удовольствием принял бы публичную ненависть или нелюбовь к себе, но с тихим отвращением и молчаливой ненавистью слишком трудно справиться. Они изнутри съедают и мучают альфу, не давая забыть о совершенной ошибке на почве необдуманных чувств. Если бы только он понимал всю важность Чангюна в жизни Хёнвона, никогда и ни при каких обстоятельствах не прикоснулся бы к нему. Ненавидел бы омегу за то, сколько проблем он доставляет своим появлением в жизни Че, и лучше бы переждал, когда пелена любви спадёт, а омега предстанет перед альфой во всём своём истинном обличье депрессивного, неуверенного мужчины, издевающаяся над своим телом, как только может. Лучше бы так, но разве всё это объяснишь Хёнвону или тому же самому Чангюну, отказывающийся смотреть дальше своего носа. — Я не знаю, Чангюн. Всякое бывает. Просто живи дальше. — Хёну старается выглядеть равнодушным, и у него это прекрасно получается. Он злит Чангюна ещё сильнее, и омега кидает всё, что попадается под руки в альфу, проклиная его. *** Чангюну надоело слушать, что всё образуется, что всё будет в порядке и надо жить дальше, потому что ничего не меняется и вряд ли способно поменяться. Хёнвон не вернётся, а без него смысла дальше стараться и улыбаться нет. Может, это плохо и человек должен оставаться целым вне зависимости от того, будет ли его любовь рядом или нет, но Чангюн умеет быть только таким. Его так научили: он один не способен быть полноценным. Отец, бросивший сына в раннем возрасте; папа, до сих пор принимающий его за ошибку неопытности, тому служат доказательством. Возможно, для кого-то сильного и властного всё сложилось бы по-другому, но Чангюн не то тесто. И Хёнвон, так внезапно появившийся в этом круговороте гниения, отвращения, ненависти к себе, стал спасательным маяком. Он учил жить, любить себя, не причинять себе вред, обожать каждую частичку своего тела, принимать свой характер, потому что ты — единственное, что у тебя есть и всегда будет. Но вот и он пропал, оставив за собой тлеющие угли не прожитого счастья. Чангюн такое не выдержит. Ему нужна чужая спина: скала, куда бы он сумел опереться в тяжелые моменты, а не ложь, которую заливает папа и жених. Они врут всего день, а ему это уже надоедает. Всё же общество заботливого Джэбома, у которого от заботы только его притворные попытки поправить подушку за спиной, хуже жениха, открыто признающий своё презрение. Но и Хёну пропадает на целый день, как бы забыв про будущего мужа на время и вместе с тем про ответственность за него. Успокоившись, обратно приняв ситуацию, Чан понимает альфу. Он любому выносит мозги со своими постоянными истериками, которые слишком часто наступают. Как только Джэбом осмеливается пойти домой, сделав всё, что было в его руках, чтобы искупить вину за произошедшее на свадьбе, Чангюн, истощенный его обществом, запирается в ванне. Там, как назло, совсем не случайно не оказывается ни одного острого предмета, лишив омегу причинить себе вред, но есть вода, а Им самый искусный истязатель своего тела. Он переключает термостат, регулирующий воду, до максимума, дабы облить ею свои руки. Медсестра с санитарами поспевает раньше, чем Чангюн успевает оставить на себе хоть один ожог, забравший бы всю боль омеги на короткое время. Они врываются в ванну с запасными ключами и забирают Има, уже впавшего в истерику, силком. Успокоительное, вколотое своевременно, избавляет медработников от лишних хлопот, и омега засыпает на долго, не доставляя им хлопот на целых пять часов, пока не просыпается от запаха горячего кофе из автомата и слишком громкого чавканья Хёну прямо под ухом. — Проснулся, — не спрашивает, а подтверждает Сон, краем глаза заметив мелкое движение на кровати. — Благодаря тебе, — язвит в ответ Чан, повернувшись к альфе спиной, чтобы показать, как он зол его прибытию. — Я тоже здесь благодаря тебе. — не уступает Хёну омеге, переполненный злостью и негодованием. Как человек может быть таким глупым, чтобы хотеть обжечь себя ради другого человека, с кем тебе всё равно суждено быть вместе? — Тебя никто не держит. — Послушай, — альфа дёргает Гюна за локоть, поворачивая его к себе. — Посмотри на меня, — поднимает указательным пальцем его за подбородок вверх и продолжает, — я знаю, что ты любишь Хёнвона. Чангюн высоко закатывает глаза и громко фыркает от очевидных фактов. — Я понимаю, что ты страдаешь вдали от него, но вы же истинные, а значит вам судьба быть вместе. Зачем мучаешь вот такими вот действиями не только себя, но и нас всех? — Ты не любил, поэтому не можешь знать, что такое проживать жизнь вдали от любимого. — Да вы с ним в одном городе живёте и крутитесь в одних кругах. Вы ещё много раз встретитесь и влюбитесь, потому что вы истинные. Сам Бог, Христос, Вселенная и кто там ещё есть. — Я верю в Будду. — Вот, даже Будда избрала вас истинными, а значит вы в любом случае будете вместе. Ты его омега, а он твой альфа. Вы друг для друга предначертаны и проживёте ещё очень счастливую и долгую жизнь, потому что вы, блядь, истинные. Таков закон истинных: что бы ни было и какие бы преграды не вставали между рождёнными друг для друга людьми, они будут вместе, ведь вы связаны красными нитями судьбы. Чангюн хмурится, не совсем понимая, зачем говорить вещи, издавна известные всем? Он и сам в курсе, что означает слово «истинные», потому что родился не вчера. — Я знаю. — Ну, почему тогда ведёшь себя так? Раз знаешь, что вам предначертано быть вместе, что ты его Ева, а он твой Адам, что во всех предыдущих и последующих жизнях вы будете вместе, зачем ты вредишь себе? Ты же знаешь, что всё происходящее, — это временное. Я отпущу тебя, а о ребёнке ты и не вспомнишь, так что, прошу, приди в себя. Не боль заставляет тебя жить — ты сам. Если не хочешь, чтобы Хёнвон страдал, чтобы он ощущал себя всеми покинутым, обрекать его на жизнь без любви, то борись. Вставай и борись, но не причиняй себе боль. Хёнвон не оценит этого и никогда тебе этого не простит. Слова Хёну оживляют Чангюна, на время забывшего, что им с Хёнвоном предрешено прожить все их жизни вместе. Истинные на то и созданы, чтобы быть истинными друг друга с начала их жизни до её конца. В этом даже сомневаться не стоило, а впустую тратить своё время на самобичевание — тем паче. Хёну прав в том, что не боль заставляет нас жить, а только сами люди. Если Чангюн постарается жить, как это делал с Хёнвоном, высок шанс того, что альфа примет свою омегу обратно. — Понял? Теперь вредить себе не станешь? — неуверенно уточняет Сон, на время потерявший всякую надежду на благоразумие жениха. Если даже эти слова никак не способны повлиять на парня, то Хёну опускает руки и вручит своего жениха в руки опытных психотерапевтов, способных помочь ему лучше. Но, на удивления альфы, Чангюн покорно качает головой, соглашаясь и принимая все его условия. Этот ответ звучит лучше всяких слов и обещаний, ведь Сон вновь обретает уверенность в человеке напротив. Теперь единственный, кому Хёну может довериться без всяких условий, не считая себя, это Чангюн, всё же осознавший, что они стоят по одну сторону баррикады. — Вот и хорошо. — Но у меня есть просьба, — альфа гордится тем, что его жених использует смягчающее «просьба» вместе высокомерного «условие». — Не подпускай больше папу ко мне. Никогда. *** Омегу выписывают ровно через три дня, потому что не проходит ни минуты без его нытья из-за ребёнка. Иногда Хёну боится, что сам наложит на себя руки, если продолжит слушать его, буквально презирающий ещё не родившегося малыша и перекидывающий весь свой настрой на альфу. Знай он о такой надоедливости будущего супруга, нанял бы для него кого-то, чтобы присматривали за ним, и навещал бы по разу в неделю, а может и реже, ведь свадьбу оба решили не исправлять и только расписаться, как бы поставив галочку для своих родителей. Любви или сожительства те от них уже не требовали: гарантия в виде женитьбы уже имелась, потому решение жить вместе ради маленького человека была их личным решением. Рядом с Соном Чангюн легче справляется с приступами злости на почве гормонов, выливая всё на нёго, а альфе в свою очередь с омегой, лишенный всякой возможности что-то сделать с собой, спится спокойнее. Дома Чан чаще всего бездельничает. С утра у него появляется вдохновение для новеллы, которое к вечеру благополучно покидает его, поэтому до прихода хозяина дома омега от безделья забавляет себя всякими шоу и дорамами. Так и проходят все его дни, друг от друга почти ничем не отличаясь, и Хёну очень рад, что чаще всего Чангюн всегда занят собой и своими делами. Лишний раз он не разговаривает с альфой, временами даже забывая о его существовании. Сегодня, например, омега весь день сидит за просмотром «Нового путешествия на запад» и не замечает, как его жених возвращается домой, ужинает в одиночестве, а потом идёт спать в свою комнату. Но сегодня, в отличии от других дней, Чангюн встаёт с дивана перед огромным плазменным телевизором в гостиной с ужасным желанием поесть арбуза. Так действуют на него эпизоды шоу, отведённые для рекламы ягод, овощей и фруктов из отдалённых районов страны. Он, что к утру желание съесть сочного красного арбуза пропадёт, но за ночь оно только усиливается. Сдавшись перед искушением, в час ночи Чан идёт будить своего жениха. В комнате Хёну оказывается особенно темно, потому что даже панорамные окна с потолка до пола, пропускающие серый лунный свет, прикрыты толстым слоем тёмных занавесок. В такой темноте вряд ли различишь хоть что-то, но Чангюн хорошо справляется, идя по природному запаху альфы, которым, на удивление, комната не полнится. За всего лишь неделю в доме Хёну каждый его уголок переполнен восточным ароматом тяжелых пряностей и дыма, принадлежащей омеге. Трудно поверить в то, что комната, принадлежащая альфе, за столько лет совсем им не пропах. — Хёну, — тихо теребит за правое плечо Чан, нависнув над ухом мужчины. — Хёну, — ещё раз шепотом зовёт омега, быстро теряя терпение. -Хёну, блядь! — потеряв всякую выдержку, он переходит на крик, и пробуждение альфы не заставляет ждать долго. — Чего орёшь? — невнятно бормочет Хёну в ответ, сонно протирая глаза и исследуя ими всё вокруг. — Я хочу арбуза. — Объясни нормально. Я тебя не понимаю. — просит Сон, сонно протирая глаза, не различая сон от реальности. Чангюн нарочито громко фыркает и закатывает глаза, хоть альфа прямо сейчас его не видит, вынужденный как-то выразить своё недовольство, ведь иначе он взорвётся. А потом более спокойнее повторяет свою просьбу: — Я хочу арбуза, Хёну. Арбуза хочу. — Хорошо, включи свет и давай найдём мой телефон. Хёну ведёт себя чересчур сдержанно, и Чангюн не узнаёт в этом человеке того альфу, который сбежал на утро после секса с его кузеном. Чангюн ли рано закрыл тогда книгу Шону, или же это Хёну раскрывает новые страницы? Омега еле отыскивает включатель, ведя ладонью по всей стене, пока не находит её у двери, а Хёну за это время отыскивает свой телефон, затерянный в урагане подушек и покрывало. На экране высвечивается раздражающее «1:21», а в такое время суток все люди спят или отдыхают после тяжелого рабочего дня, но не он. Ему приходится будить своих знакомых и искать среди них хоть одного человека, имеющего арбуз зимой и готовый его отдать в час ночи. Найдётся ли такой же человек, как он сам? — Нашёл одного человека из Танджина, у которого есть теплица. Он сказал, что сможет найти спелый арбуз. Поеду и привезу, — объясняет Сон, обрадовавшись, что нашёл ягоду где-то рядом, а не где-нибудь за тысячу километров. — Я тоже тогда поеду. — Дорого тебя вымотает, Чангюн, не надо. — Но туда ехать два часа и на обратную дорогу ещё два часа, а если на утреннюю пробку пропадёшь, то мне ещё дольше придётся ждать. Я еду с тобой. Хёну учтиво кивает, соглашаясь даже с такой просьбой своего жениха, лишь бы покончить с этим делом быстрее. Они на скорую руку накидывают на себя тёплые куртки и выходят в путь. — Можно узнать, с чего ты захотел арбуз? — интересуется альфа, чтобы нарушить раздражающее безмолвие, ведь в тишине сразу тянет к самокопанию, чего он не переносит больше всего. Как бы он не хотел скрывать этого, но от истины спрятаться невозможно. Сон Хёну, считавший всех в мире одинаковыми товарами для разменивания, от безвыходности начинает открываться перед одним из таких людей. Омега, безликий омега, когда-то казавшийся ему недостойным и ничтожным. Вот, перед кем раскрывается Хёну, но по-другому знает, что нельзя, и старается, что бы там не получилось, не привязаться к чужому счастью. — Смотрел «Новое путешествие на Запад», — объясняет Им, пребывая где-нибудь в другом пространстве. Мерцающие огни большого Сеула завораживают, напоминая омеге о былых днях в Нью-Йорке и Вашингтоне, где он всегда был своим среди чужих. Хёнвон бы оценил эту картину перехода больших и высоких зданий в центре города с тянущими в длинную линию маленьких зданий ближе к выходу из него. — А почему ты ненавидишь меня? — спрашивает Им безучастно, лишь бы не предаваться воспоминаниям о Хёнвоне, потому что и для него молчание — это ужасающее творение человечества. — С чего ты взял, что я тебя ненавижу? Лицо Чангюна, ставшее трагичным и несчастным, вдруг выражает невозмутимую усмешку, как бы говоря, что их отношения можно было бы охарактеризовать только одним словом: «ненависть». Хёну усмехается в тон, пожимая плечами. — Ну, ладно, поначалу ты мне не особо и нравился, потому что Хёнвон проводил всё своё свободное время с тобой. Меня, как его лучшего друга, это естественно бесило, — признаётся он, вмиг сделавшись ещё более открытым и честным, и продолжает, — В 19 меня отправили в Англию, но я не знал языка, поэтому очень тяжело давалось привыкнуть к новой среде. Ни корейцев, ни знакомого мне ничего не было, а там ещё учиться ведь надо. Тогда я и познакомился с Хёнвоном, который в свою очередь помог мне адаптироваться в чужой стране. Чангюн ласково кивает, не сопротивляясь нахлынувшим его воспоминаниям о своём истинном и подписываясь под каждым хорошим словом Хёну о нёи. Когда-то Хёнвон и омеге помогал привыкать к Корее, к которой в одиночку он никак не мог привыкнуть. Альфа заботился, любил и поддерживал их обоих одинаково, как мать могла любить своих детей. Его любовь была бескорыстной и доброй, не требующая ничего в ответ. Рядом с ним и Хёну, и Чангюн изгои общества, провалившие свои человеческий долг, но так нечестно решившие предать свою добродетель. — Теперь понял, почему я ненавидел тебя? — Тебе не стоило беспокоиться, потому что я бы не забрал у тебя друга. Хёну отвечает омеге долгим и ясным молчанием, ведь его также одолевают сомнения: была ли та ночь роковой ошибкой или божьей благодатью? Ребёнок, который сможет стать светом во тьме. Стоил ли он друга, бывший ярким факелом в его жизни? В любом случае, если бы они вернулись в ту ночь, и Хёну вовремя понял, что дружба не состоит из эгоизма, то он и ради ребёнка не прикоснулся бы к омеге. Лучше он в ту же секунду отрежет свой хуй, попадёт в аварию и окажется на всю жизнь калекой, чем тронет драгоценность своего единственного друга. Бывшего друга? — Твоя очередь. В этот раз Чангюн выражает свою заинтересованность отчетливее, повернувшись к альфе всем своим корпусом. Тонкий бархат пижамных шорт съезжают вверх, оголяя его полные бёдра, в последние дни ставшие ещё больше. Тапочки на ногах плавно падают вниз, и омега подбирает ноги к себе, чтобы сохранить тепло чуть дольше. Хёну только тогда замечает, что женхи вышел из дома в одной пижаме, куртке и домашних тапочках. Он переключает обогреватель на максимум и набирается мужества спросить: — Почему ты ненавидишь своего папу? — охрипший голос Сона не повинуется ему, и он выдаёт свою нерешительность. Он неуверенно ёрзает на сиденье, как бы понимая, что чужая семья не его дело. — Не спросишь, почему я ненавижу тебя? — вопросом на вопрос отвечает омега совершенно спокойно, будто то был один из самых простых вопросов. — Я переспал с твоим кузеном, потом бросил его на утро, переспал с тобой, ты забеременел от меня, а теперь мы ещё и женимся. — перечисляет альфа все свои грехи, не указывая среди них чуть мелких, чтобы не тянуть. Чангюн весело смеётся от ситуации, в которую они с ним попали, ведь буквально три месяца назад он считал, что Сон Хёну — обитель всех пороков, а сейчас он единственный, кто хоть как-то оказывает поддержку, не считая Минхёк-хёна, который сейчас слишком далеко. — Папу я ненавижу, потому что он мне не папа. — И на этом наше шоу кончается. Берегите себя и своих близких, — подтрунивает Хёну, бывший в предвкушении какого-то интересного сюжета с драмами и слезами. Чангюн снова звонко смеётся, который на памяти альфы никогда не умел так радостно смеяться. Заведя разговор об его семье, Сон по меньшей мере ожидал томных взглядов в окно и пару тройку слёз, но Им не кажется огорченным. — Он бросил меня, а опеку надо мной выиграл, чтобы отцу насолить. Вот и вся история. — Но тебе не кажется, что пришло время его простить? — интересуется альфа, нервно барабаня по рулю, потому что трудно привыкнуть откровенничать с омегой. Он ведь чувствует, что не прав, влезая в чужую семью, а с другой стороны равнодушие жениха ко всему этому разговору раззадоривает его не уступать так легко и нащупывать минное поле дальше. — Ты же видел, что он сделал на нашей свадьбе. — напоминает Чангюн случай, совершенно не касающийся его папы, как бы обвиняя его во всех своих бедах в этой жизни. — Поверь, это не его вина, что те люди решили устроить пикет на нашей свадьбе. — уверяет Сон, не понимая, к чему это было. — Но его вина в том, что он забрал у этих людей землю. Он виноват в том, что кинул меня на попечение незнакомцев, а ещё виноват в том, что ни разу за почти 20 лет не связывался со мной. Он бросил меня, Хёну, — Чангюн гневно ведёт по масляным волосам, срывая с головы несколько клочков. Время эмоциональных скачков измеряется в несколько секунд. — Хорошо, прости, что ты задел тебя. Сон виновато поджимает губы, не зная, куда следует спрятать взгляд. А Чангюн, взволнованный и возбужденный щепетильной темой о своём родителе, не может успокоиться, то и дело болезненно царапая ногтями бедро, чтобы избавиться от настигающего его нервного срыва. Жест злости и гнева не уходит незамеченным от внимательных глаз Хёну, и он ещё сильнее чувствует вину за произошедшее, впервые на своей памяти считая себя конченным мудаком. Альфа видит то, что всегда утаивалось от его взора: Чангюн болен, как может быть болен любой калека, а лечить его надо так, как лечат онкобольных. Омега истерит временами не от нечего делать, причиняет себе вред не от любви к этому делу, и ненавидит себя не из-за того, что романтизирует это всё. Он тот самый жалкий тип людей, не умеющие любить и уважать себя. Тот, кого не стоит втягивать в воронку настоящей жизни, всегда оберегая и защищая от любых горестей. Вот, почему Хёнвон постоянно был рядом с ним, и вот, по какой причине Чангюн в одиночку не мог справиться с настигнувшими его проблемами. Как было жаль Хёну этого омегу, которого он самолично лишил крыльев, ведь вернуть их или отдать свои он не может. — Навигатор показывает это место. Сон аккуратно припарковывает машину перед ограждённой территорией частного парка с теплицей. Чангюн чутко спит рядом, пришмыгивая носом и свернувшись к клубок. Он не выключает машину и оставляет омегу внутри, чтобы лишний раз не будить. Перед ним предстаёт большой дом, где только из одного окна исходит свет. Из особняка ему навстречу выходит хозяин, с которым они переписывались час назад, в тёплом махровом халате и удобных, но поношенных кедах. С виду ему не дать больше 50-ти: на голове просвечивают несколько седых волос, на лбу выступают морщины и кожа вокруг глаз полнится синяками. — Вы Хёну? — уточняет он, пропадая стопами в груде мокрого снега. — Да, здравствуйте. Неудобно вышло, что вас так поздно побеспокоил, — извиняется Хёну сразу, вежливо поклонившись для приветствия. Мужчина ласково улыбается и качает головой: — Всё в порядке. Мне объяснили, что ваш омега беременный. — Ещё раз спасибо, что вошли в наше положение. — Ничего, всё в порядке. А где ваш омега? Дома остался? — интересуется хозяин, заглядывая за спину Сона, но не находит приближающегося омегу в положении. — Нет, в машине заснул, пока ехали, — объясняет альфа. — Если вы планировали в дороге покушать, то можете зайти к нам. Мой муж приготовился к вашему приезду, прямо чувствовал, что вы вместе будете. Растерянный приглашением Хёну не сразу принимает его, считая это грубостью со своей стороны, но обнаружив, какие всё-таки добрые хозяева особняка, решается позвать Чангюна внутрь дома. Хёну уверен, что ему понравится с этими людьми, и он, возможно, забудет о неприятностях, произошедшие в машине. — Почему ты оставил меня, — ругает Им, как только отворяется машина и дверь с переднего пассажирского места открывается. — Идём, они оказывается нас ждали, — Хёну не считает, что должен что-то объяснять, поэтому молча ждёт, когда омега в положении медленно выползет из машины. Вроде никакого живота у него ещё нет, но ведёт себя он, как тот, кто вынашивает уже шестого ребёнка восьмой месяц. Его вечные скачки настроений и срывов не уловишь за один раз. — Не получится неудобно? — уже спокойнее интересуется омега, вспомнив всё же о нормах приличия. — Надо было думать об этом, когда заставлял меня выезжать за арбузом зимой в час ночи, — ворчит в ответ Хёну, поторапливая своего жениха, потому что на улице морозит сильнее, чем, когда они только выезжали. К дома они проходят быстро и вместе, а с порога их снова встречает хозяин дома со своим мужем. Омеге, как и супругу, под 50, но в отличии от него, он полнее и румянее. На его морщинистом лбу выступает пар, а в больших, серых глазах стоит отчетливая радость. — Значит, это ты у нас беременяшка, — здоровается он с Чангюном, и между ними возникает определённая связь. Они выходят вперёд, и омега забирает у Има его куртку, чтобы повесить его в прихожей, их радостными голосами заполняется весь дом. Хёну опять думает, что пропустил момент перевоплощения своего жениха с озлобленной гусеницы в счастливую бабочку. — Мой муж любит беременных, потому что наша единственная дочь давно выросла, вот ему и неймётся. Вы уж простите ему его навязчивость, — напрасно извиняется господин Ким, даже не представляя, какую услугу он делал Сону со своим супругом. На кухне их ждёт огромные плоды дыни и арбуза, и Чангюн расплывается в счастливой улыбке, снова и снова радостно восклицая, какое же это счастье иметь теплицу и большой дом, вдали от назойливого городского шума. Супруг хозяина нарезает по большим кусочкам арбуза каждому и перекладывает на их тарелки, не забыв о тёплой, свежеприготовленной буханке пшеничного хлеба. В таком доме счастье и радость и без того выливаются через края. Хёну уверен, что каждый гость тут переполняется позитивными эмоциями, в которых так нуждается его жених со своей биполярностью. Чангюн улыбается, рассказывает в подробностях о себе и работе, и Хёну ловит себя на мысли, что таким омега ему больше нравится. Так он не выглядит великомучеником, которым сам себя представляет всем. Когда-то Хёну очень сильно любил сказку о Питэре Пэне. Мальчик, который не растёт, и летает со своими феями в Нетландии, бегая от Капитана Крюка. Он мечтал встретить волшебного мальчика и улететь с ним в Нетландии, где их бы ждали очень много пропавших мальчиков. Теперь он знает, что встретил Питера, и та сказка для него основана на реальных событиях. Мальчик, отказавшийся расти не потому, что не мог, а потому, что не хотел, а его личная фея Динь-Динь — это Хёнвон. Что делать Питеру Пэну без своей феи и крыльев, которых ему она подарила? Разве тогда мальчик не вырастит несчастным для жестокого и несправедливого мира? Нет, Хёну не мог позволить этому случиться. Пусть он не Венди, а ужасный Капитан Крюк, Чангюн нуждается в помощи хоть одного взрослого в реальности, противоречащий его воображению, и альфа пообещал себе, что вернёт потерянного мальчика в Лондон, где он улетит куда-то далеко со своей феей. Хёну уверен, что мальчик не пообещает вспоминать о своём новом спасителе, но спасти его дороже всех старых чувств.