Что, если я на самом дне? Что, если меня уже нет? Что, если я тот, о ком ты не хочешь говорить? Я снова и снова падаю, Я падаю. Fallin — Harry Styles
В десять лет Кихён узнал, что у его отца есть любовник, и не было ничего хуже, чем увидеть его в обнимку с незнакомым мужчиной собственными глазами. Тогда это казалось ему катастрофой, а вся его жизнь большим спектаклем из никудышных актёров. Что ещё мог думать десятилетний мальчик, которого насильно выдёргивают из его розовой жизни? Он клятвенно обещает себе, что никогда не женится и не заведёт семью, не будет обманывать свою пару, как это делал отец, и будет верным лишь одному человеку. Но он встретил Хосока, и всё изменилось, потому что любовь — ужасная штука. Кихён полюбил Хосока очень сильно, как могли любить только истинные. И хоть между ними не было той волшебной связи, Ю знал, что Шин Хосок тот самый. Омега поддерживал в сложных ситуациях, был опорой, если Земля уходила из-под ног, и никогда не предавал, не ставил решения альфы под сомнения. Хосок умел защищать, как ни один альфа или бета не сумел бы. Шин Хосок был таким. За много лет оба мужчины сумели найти точку соприкосновений душ друг друга, поэтому обходились без ссор, ведь те были ни к чему, как и лишние слова или оправдания. Кихён невинно полагал, что сверкающая семейная идиллия продолжиться до конца их жизни, и он никогда не предаст своего супруга. С появлением Минхёка пришли новые осознания и новые клятвы. Предназначенные друг другу люди всё равно будут вместе, и Ки это понял, когда не сумел сопротивляться удушающему притяжению к прекрасному и слабому истинному. Омега был беззащитен в своём проявлении, в отличии от сильного и самодостаточного Хосока. К тому же, Ли был умнее всех своих коллег, и на семинарии, куда приходил он, как зритель, Кихён обязательно находил место и для себя. Хотя бы раз услышать его звонкий голос в низких тонах среди шума толпы и заглушить биение своего сердца эхом хриплого голоса мужчины было выше всякой мечты. — Я считаю также, — признался однажды Ю, поймав своего истинного в банкетном зале с бокалом холодного Шардоне в руках. Густые брови омеги вздёрнулись вверх, и он, застигнутый врасплох во время поедания жареного суши, испуганно озарился на альфу. Кихён тогда понял, на что похож Рай. Кажется, Он лежит под ногами одного единственного альфы с карими глазами и искусанными тонкими губами. — Насчёт искусства. Я не согласен с мнением остальных. Мир не способна менять лишь революция в чистом виде, но вы ошибаетесь в одном. Революцию создают люди, способные направить революционное настроение в нужное русло для достижения тех или иных политических целей, которых сам революционер способен ясно понимать. Вере в политические силы человек учиться у искусства, сама по себе являющаяся революцией моральных и духовных ценностей. То есть, мы не можем рассматривать революцию, как творение и выход искусства в физическом обличье. Искусство и революция — это две стороны одной медали, без которой всякая борьба за неравенства и в политические идеалы превращается в простой бунт. Минхёк изумлённо глядит на Кихёна, проникая своими миндальными глазами в самую душу альфы, и изображает некое подобие подлинной улыбки. В тот момент Ю осознаёт всю опасность истинного. Этот человек послан судьбой, хотя в неё он давно не верит. Ему не 20, и Ли Минхёк не первая любовь, с которым он сидит за одной партой. Оба мужчины зрелые и повидавшие жизнь люди. За их спинами лежит не мало лет опыта, ошибок и жизненных путей, но омега так бесчестно даёт чувство, что они части одной картины. Только найдя друг друга, эти мужчины сумели пристроиться в правильное место в одном большом полотне из разбросанных пазлов мира. Как держать себя в руках, не касаться этих бледных щёк и оставаться бесстрастным, ведь в груди щемит лишь от мысли, что они не могут быть вместе. «Разве это любовь? Любовь бывает другой! Ты любишь Хосока!» кричит себе Кихён, не отводя глаз от омеги, ведь манит так, как не работает даже всемирное притяжение. Ю просыпается весь в поту. В последнее время ему всё чаще снится Минхёк, теребя рану, засевшую в глубине самого сердца. За окном стоит моросящая погода, а на окнах стоят следы ночного гулянья мороза у его дома. До восхода солнца ещё часа три, но на мглистом небе нельзя заметить даже сероватый оттенок сверкающей луны. Этажом ниже звучит мелодичная и трогательная, но одновременно пугающая и давящая композиция Артуро Карделюса из фильма «Называйте меня Франциск». Это сильные руки Хосока с вздутыми венами на запястьях и локтях воспроизводят столь хрупкое звучание смычка с прикосновениями о натянутые струны скрипки. Ки, предавшись каждой ноте и взлетая до небес вместе с высокими октавами, вспоминает, как всё это начиналось и к чему привело. Кихён не утруждал себя объяснениями или оправданиями, ведь все были призывы его желания. Главное он не делал больно ни одному из них и оберегал обоих. Вскоре альфа и с этим заданием провалился, когда проснулся в чужом городе и с засохшей кровью на своих ладонях. В этот раз Ю не хотел и не собирался кого-то убивать. Это Минхёк его разозлил, а та девушка оказалась под рукой, после чего всё вылилось в одно большое месиво дерьма. Все его близкие начали страдать: Хосок, с которым у него всегда необъяснимая связь, Минхёк, которого он любит, его дети, которым он стремиться дать лучшую жизнь. Кихён не был плохим, но в один день стал именно тем, в чьи глаза улыбаются, а за спиной шепчутся и ненавидят, потому что бояться. Не так, как боятся Хосок или Минхёк, они это делают люто, в мыслях проклиная Ю за всё сделанное и не сделанное, а при любом удобном случае вонзают нож в самое сердце, лишь бы срубить драконью голову. Но Кихён, как истинный злодей, выживает и даже становится сильнее. Хосок кладёт смычок в сторону. В позолоченном зеркале виднеется тучная фигура заметно постаревшего Кихёна. На его голове просвечивают несколько неокрашенных седеющих волосинок, на румяной коже налегают две глубокие морщины, бороздами пролегающие от крыльев носа до уголков болезненно бледных губ. Тихомолком и годы берут своё, ведь былой блеск и добродушная страсть в глазах превращается в горящие угли жадности и беспощадной злости. Омега избегает смотреть в эти глаза, изображая холодную неприступность и железное бездушие. На его плечах сгорбленно стоит тень слабого и тщедушного мальчика, лишившегося отца и проводившего его в последний путь лишь вчера. Кихён не может сдвинуться с места, прекрасно понимая, насколько он Хосоку омерзителен сейчас, но альфа нуждается в своём муже. В живом, а не в почти выдохнувшем. Брак с Шином, заключенный на единстве их душ, отличается от союза с Мином, способный подарить искреннюю любовь, но не в состоянии стать частичкой жизни. Минхёка можно любить, и всё же с тяжелой ношей на спине Ю всегда идёт к супругу, но теперь Хосоку некому обратиться за помощью и не на кого положиться больше. — Исчезни на сегодня, — не просит, а умоляет Шин, всё также непоколебимо сидя спиной к мужу. — Не появляйся до завтра. — продолжает он металлическим голосом и хлопает крышкой футляра, звук которого эхом отражается от опустевших стен музыкальной комнаты. Кихён проглатывает отвращение супруга без слов, ведь всё понимает. Одевается в удобные брюки с тёплым свитером, бросает сверху куртку и будит водителя, чтобы его отвезли в жопу мира. Неизведанная тяга, возникшая из-за чувств к истинному, приказывает совершать необдуманные поступки и ехать в какую-то глушь. Дом там, где лежит сердце, но его сердце, словно влекомый ветром лист бумаги, летит к длинным и прямым ногам Минхёка. *** Мин не любит сладости, он даже фрукты не особо кушает, но бывает, что балует себя ведром ванильного мороженого, когда сердце его неспокойно. Кихён вспоминает эту привычку сразу, как заезжает в Ильсон, и на небе виднеются безмятежные облака без единой тучки вокруг сверкающих лучей солнца. Он ищет глазами магазин или супермаркет, но голос не осмеливается озвучить приказ остановиться у какого-нибудь продуктового. — Куда ехать, Кихён-щи? — уточняет уставший от дальней дороги водитель, сонно зевая и озираясь вокруг в поиске чего-то знакомого. Ю в ответ молчит, потому что не в курсе, куда ему податься. Тут всё ему незнакомо, и один только Минхёк — маяк в тёмном океане проигрыша. Теперь-то он знает, что проиграл. — Сначала к Минхёку, а потом домой, — приказывает Ки, взвешивая в голове, стоит ли ему брать мороженое или нет, и в конце соглашается купить. Пусть это ведро поможет омеге с той грустью, которая накатит на него сегодня или завтра, или послезавтра. — Остановись ещё у какого-нибудь супермаркета.***
— Ча Вонён, — читает Чжухона, стоя напротив праха в колумбарии и всматриваясь в каждую фотографию. Вон, на том они впервые ездили в Сеул со школой, Чжухон признался в своих чувствах перед всем классом в каком-то убогом и богом забытом отеле. А на другом она провожает его в армию с обещанием ждать. Так много фотографий, которые напоминают о когда-то живом человеке. И почему люди умирают? Вонён и Чжухон были истинными и знали это с младенчества. Когда-то он сказал Минхёку, что истинность — это правильный набор генов, подходящие друг другу. Нет! Чушь и непростительная ошибка! Он всё ещё корит себя за те слова. Истинность — это судьба, и от неё не избавиться просто. Её не зачеркнуть из жизни, живя дальше. Истинность — это всё, как и всё — это в одном человеке. Мир Чжухона долгие годы был в Ча Вонён. Очаровательной, юной девушке с одной только бабушкой, потому лишенная всей любви своей матери. Её миндальные глаза ни разу не плакали из-за наваливших на её хрупкие плечи тяжестей, а её голос ни разу не дрогнул из-за каждодневной усталости вечером. Вонён таскала свою ношу с достоинством, и Чжухон поражался тому, какая сильная его омега. Такой не сыскать во всём свете, хоть с огромным фонарём ищи в переулках, потому её отсутствие ясно выражается в опустевшем мире. Единственная отрада для Чжухона после её смерти — это спасение тех, кто ещё не постиг той ужасной смерти, настигшая его омегу. И, конечно, Минхёк. Но он другой, поэтому не похожий на Вонён. С ним альфа взрослый и зрелый, словно ему только что по-настоящему исполнилось 24, поэтому он больше не мальчик. Чжухон с горечью вспоминает их первую совместную ночь и осознаёт, как ошибся тогда, использовав прекрасное тело омеги в угоду своего телесного вожделения. И пусть то, что было, оно прошло, но с каждым днём приходит понимание того, как он буквально заставил мир Минхёка кружится вокруг своего мира, словно оставил мужчину без выбора неуёмными чувствами в сердце. К тому же истинный омеги, которого нельзя стереть, как вредоносного вируса, постоянно и бесконтрольно напоминает о своём существовании. — Чжухон? Хон в спешке стирает влажные от слёз щеки и оборачивается на сиплый голос, знакомый с самого детства. В недалеке стоит Тэян с маленьким букетом цветов в руках. Его брови взлетели вверх в изумлении, и он совсем, как в прошлом, уныло улыбается парню. — Снова тут, — растерянно утверждает Ю, поравнявшись с Чжухоном. — Чжеук сказал, что ты уже был в этом месяце. — объясняет чуть позже он. — Время оказывается не лечит, хён. — рассказывает Ли, разделяя свою ношу на сердце с другом. Тэян вздрагивает от колющейся правды, ведь от неё не сбежать, коль так суждено. Как выдержать, когда в голосе родного человека проскакивает грусть, а ты связан по рукам и ногам? Он ласково хлопает по напряженной спине донсэна, стараясь подбодрить и показать свою заботу, как может, но что есть он, когда нет половины сердца? И даже новое увлечение в лице богатого выродка из Сеула никогда не займёт место истинной Чжухона, если вообще способен понять истинный смысл любви. Ю откровенно не терпит Минхёка рядом со своим товарищем и названным братом, поэтому нетерпением ждёт дня, когда альфа сам осознает, что мажор в этих краях чужой. За напускным лоском и фальшивой роскошью мужчины стояло никчемное существо, не способное понять жизнь, ведь те люди, по мнению Тэяна, не живут. Они, как безмолвные статуэтки у пылающего камина, представляющие только декорацию для комнаты, считает он. — Это нормально. То, что ты скучаешь и то, что тебе всё ещё больно. Она была любовью всей твоей жизни. — напоминает полицейский, ведь небольшое упоминание не помешает вразумить товарища. Уж, лучше, чем говорить, что ты был прав, когда богатый омега внезапно исчезнет также, как и появился. — Прошло больше года, и мне теперь кажется, что этого слишком мало. Всего год, а я уже влюбился. Не знаю, правильно ли это. — признаётся Чжухон, не видя проскальзывающей ненависти друга к его омеге. — Ты пришёл, потому что чувствуешь вину? — уточняет Тэян. В ответ Чжухон молчит, потому что чувство вины плешью разъедает его нервы, но с другой стороны чувства к Минхёку очень сильные и не беспочвенные. В этом человеке он растёт и развивается. У него есть вечный триггер в лице этой омеги, что Ли постоянно, хоть и бессознательно идёт вперёд, ведь не желает оставаться простаком на фоне такого сильного мужчины. — Живые не могут заменить мёртвых, как и мёртвые не могут оказаться живыми, хён. Мне не зачем чувствовать вину, — чеканит Ли Хон чуть позже, убеждая в этом сначала себя. Он не верит в свои слова и видит себя виновником в смерти своей истинной, ведь от правды не убежать, как и нельзя бежать по кругу лжи. Возможно, продолжи он учиться, как все его сверстники, и не хоти он служить в морской пехоте, они бы с Вонён уже закончили универ, а потом начали бы подготовки к к сдаче государственных экзаменов? Ча тогда точно была бы жива, ведь это единственное, что сейчас необходимо альфе вместе с омегой, любовь которого внезапно обрёл. Нечестно, думает он, разрываясь между Минхёком, в которого влюблён, и Вонён, которую никогда не сможет забыть и разлюбить. Но в одном он прав: живые никогда не смогут заменить мёртвых, поэтому это нормально. — Хён, ты жt в участок? — неожиданно спрашивает Чжухон, не позволив ещё одной слезе просочиться и пройтись по его побледневшим щекам. Ли, откровенно говоря, заебался ходить вокруг чего-то не значимого и забивать свою голову полной хренью. Тэян кивает в ответ и слабо улыбается другу, ждавший появление своего старого и доброго Ли Хона, на котором униформа идёт по швам, но он всё равно отважно взбирается на дерево лишь бы спасти заплутавшую кошку или разъединить сцапавшихся базарных бабок.***
Кихён ненавидит лобызания и лести, но покуда он занимает такое высокое положение, ему приходиться встречаться с подобным обращением к себе и терпеть мерзких подхалимов вокруг. А иногда и вовсе притворяться тем, кому всё это в радость. Начальник полицейского участка центрального района именно тот, от кого тошнит, но без которого нельзя обойтись. Его помощь безумно нужна Ю сейчас, как никак, блох блоху ровня. — Я сейчас же поговорю с Тэяном и разъясню ему всё. Ли Чжухон больше не побеспокоит вашего друга, — уверяет начальник Хон Гиль. Толстый альфа с омерзительными огромными порами на круглом и жирном лице, и с крохотными глазами в одну точку из-за ожирения. Мужчина громко пыхтит, когда встаёт со своего кресла, почти развалившегося под напором веса, и с натянутой улыбкой своих багровых губ провожает будущего депутата до дверей, распоряжаясь одному из проходящих офицеров сопроводить гостя. Кажется, что пол прогибается под огромной тушей начальника, но бетонная поверхность земли стоит так же крепко, как и уверенность Кихёна в том, что Ю Хон Гиль скоро станет очередным примером служебного неисполнения, злоупотребления должностью и кражи казённых денег. Кихён натягивает губы в фальшивой улыбке на оказанную честь и склоняет голову с невидимой короной лишь на несколько градусов. Не знак уважения, а простое прощание на случай, если к понедельнику мужчина окажется по самое горло в болоте своего любимого закона. Разве не иронично? Оружие, которым он убивает и гробит несчастные судьбы и беспомощных людей на протяжении 30-ти лет, оказывается способен убить его самого. Вот, к чему приводит человеческая жадность. Бедный стремиться стать богатым, а богатый — вершителем. Кихён прекрасно осведомлён, что и его жизнь грохнется подобным образом, но, как и любой на его месте, наивно полагается на свою изворотливость, всемогущество и фальшивых друзей напрокат. Кихён шагает по участку медленно и вдумчиво изучает юных офицеров, которые могут и ему послужить в нужное время. Они пока все зелёные и наивные, не способные мыслить здраво, поэтому лишенные всякого чувства выживания. Именно эти парни в будущем станут теми, кто воровать начнут и закрывать глаза на беззакония ради лишних денег в свой карман. Чжухон ходит среди этих людей, но на его лбу написано совсем иное. Он, как отчаянный супергерой давно вымершего вида. — Чжухон, мне тоже лапшу свари, — просит альфу напарник, увлеченно врубаясь в карты на компьютере. Вот он, думает Кихён, тот, кто станет хитрить и юлить, а если отполировать до блеска, то и проблемы твои решит за раз. — Ли Чжухон, где видеозаписи с ювелирного Хана? — кричит с другого угла детектив, чей голос теряется в шуме на задворках офиса. Ли Чжухон со спины выглядит очень напряженным, но дружелюбная улыбка на его уставшем лице путает все карты. Кихён окидывает мальчика коротким взглядом, отмечая про себя, что, кроме накаченного тела и мягкого характера, у него ничего нет. Его простота и самое сильное оружие его, но вместе с тем самое отталкивающее в нём. Такие вскоре становятся белой вороной. Чрезмерное чувство справедливости и неуёмное любопытство не для стен беззакония под прикрытием. Они убьют его когда-то, если альфа не поумнеет и убьёт их раньше. По такому сразу заметно, насколько он изрядно честен, посему стремиться вершить правосудие, не замечая своего заметного отличия от своих товарищей. Кто-то из них лебезит перед начальством, кто-то заискивает золотую жилу, а кто-то увиливает от предписанных законом обязанностей, но не Ли Чжухон. Интересно наблюдать за его очаровательными попытками супергеройства, ведь ума у мальчишки нет, благородия нет, список прочитанной классики нет, да и денег тоже нет. «Очередная муха, которую стоит прихлопнуть.», заключает Ю, покидая здание незаметной тенью. Скоро или не скоро Кихён обещает себе появиться перед офицером, чтобы в последний раз его предупредить. Тогда и изучит альфу, если есть хоть что-то, что можно было бы исследовать в нём. Тривиальность — второе имя подобных спасателей, появляющиеся в этой жизни раз в сто лет, которое можно отметить, как пришествие Сатаны на Землю богатых и благородных.***
Город утопает в дождевых каплях и граде, не приносящее никакого облегчения. На земле образуются лужи слякоти и премерзкой грязи в снегу, хотя только утром солнце обещало прекрасный и тёплый день. Минхёк обреченно вздыхает, смотря на природу за окном и плотно закрывает шторы, пропускающие слабые лучи солнца из-под туч. В последнее время погода не радует своими внезапными переменами, как и обстановка дома. — Он не хочет кушать, — утверждает тётя Бона, оставив поднос с едой на тумбу возле дивана. Его сын прилетел только вчера, поэтому омега полагал, что лишен всяких проблем теперь. Но вместе с внезапным желанием стать родителем приходит и обязанности того самого родителя. Например, то, что с ребёнком надо быть с детства, а не тогда, когда ты нуждаешься в нём и решаешься перейти в сторону добрых людей. С ребёнком-аутистом оказывается очень сложно справиться, ведь в принципе мальчик совсем без понятия, кто Минхёк и что делает в его жизни. Ему не осознать, что папе жаль, и не простить его за то, каким эгоистом папа был. Минхёк чувствует себя мерзким из-за своего положения и никчемности, несмотря на всё, что имеет. Именно то, что он ощутил по отношению к Кихёну в их последнюю ночь. Возможно, это было наказание за то незаслуженное, что он украл у Хосока? — Хорошо, — устало кивает Ли. Он проскальзывает мимо женщины, берёт поднос с едой и сам заваливается в новую комнату сына. Что именно новое? Комната или же сын? Кажется, что и то, и другое отбирают несколько лет жизни, прибавляя к голове немало седых волос. Ю сидит у окна с теннисным мячом в руках. По нему сразу видно, как он скучает по Швейцарии или по кому-то в этой самой Швейцарии. Кто-то, кто заменял мальчику родителей. Няня в лице личной медсестры. Он почти не разговаривает из-за детской тоски в груди, хотя умеет. Мин слышал его голос несколько раз. — Ю, — тихо зовёт Минхёк, звякая посудой в звучной тишине комнаты. Мальчик всё также непреклонен в своём одиночестве, отгораживаясь от папы невидимым щитом из воздуха. Хёк берёт супницу и подходит к сыну в надежде, что они сумеют построить связь. Её, естественно, нельзя построить за один или два дня, а за короткое «Ю» — точно. «Её строят годами.» — пишут в книге про аутистов, но какая уже разница. Она бесполезна, когда терпение уже на исходе. — Хочешь посмотреть на самолётика? — спрашивает Минхёк, еле заполучив интерес мальчика. Ю смотрит пугающе пристально и его взгляд всё больше напоминают изучающие глаза Кихёна, стёртые до тонкой линии. Мин на секунду теряется, но сразу же приходит в себя, воодушевлённо играясь с ложкой. Вымышленный самолёт выживает после нескольких скачков вверх и вниз, пролетает через тернистый змеиный путь и, наконец, собирается делать посадку во рту ребёнка, но Ю внезапно махает рукой, выронив всё содержимое ложки на пустой паркет. — Нина, — повелительно требует он, отвернувшись к стене. Минхёк понимающе улыбается и нежно ведёт по худой спине сына с выступающими рёбрами под тонкой рубашкой пижамы, но не злится. — Ты скучаешь по Нине, — утверждает омега, которому не хочется сдаваться, ведь это его сын. Он и Нину бы привёз сюда ради него, но женщина наотрез отказалась ехать в чужую страну ради благополучия своих собственный детей. Её можно понять. Не все такие же безответственные родители, как он сам. — Нина, — повторяет мальчик отчаянно и на уголках его глаз выступают крупные слёзы. Минхёк не выдерживает несчастья в самых родных глазах и в спешке покидает комнату, в воздухе которого витает безвыходность. Первым делом омега идёт на кухню, где в одном из ящиков в морозильнике лежит визитная карточка Ю Кихёна. Только этот альфа в курсе единственной слабости своего истинного. — Сгинь! Сгинь, чертово отродье! Ублюдок! — злится Мин севшим голосом, не умеющий кричать и разносить шум к каждой стене в квартире. Сдержанность — вот дерьмо, что прибито в его голове с рождения. Ведро вместе с содержим в ней мороженым остаётся в целости, лишь несколько капель льда стекают по раковине. Ситуация кажется ему смутно знакомой, но тогда он, разозлившись безвыходности в отношениях с Кихёном, смог только плакать, а сейчас может злиться и кричать со своим сиплым голосом. Бона смиренно стоит рядом, поддерживая хозяйского сына молчанием, и идёт открывать дверь, когда оглушенный отчаянием Минхёк борется с собственным слезами. За порогом Ильсонской квартиры стоит до нитки промокший господин Ю. — Отойди, — приказывает он женщине, бесцеремонно откидывая её в сторону. Минхёк за милю чувствует вроде бы родной, но очень чужой запах своего истинного, огнём пылающего в ноздрях и лёгких, и идёт к гостиной, где у порога появляется тучная фигура мокрого Ю Кихёна. — Стоило только вспомнить, — измученно выдыхает омега, взглядом отвечая госпоже Ким на её немой вопрос. Кихён знает, кто прячется за кирпичной стеной слева, и чья голова выглядывает из дверной щели сейчас, окидывая нового, но такого шумного гостя с идентичным изучающим взглядом. Знает, и всё равно смотрит на Минхёка. — Вы правы в том, что искусство — это революция духовных ценностей, но никогда искусство и революция не могут быть двумя сторонами одной медали, ведь всякая революция вдохновляется искусством. Не иначе. — сдержанно отвечает Минхёк, оставив альфу в немом удивлении от своего поведения. Ещё никто и никогда ему не противился, никто не оставался при своём мнении в спорах с ним, и никто не уходил от разговоров с ним. Революция Минхёка началась не без предпосылок и причинно-следственной связи, но искусство в лице Ли Чжухона сумело отыскать в погрязшей во лжи личности силу для принятия и понятия.