Epik High

Ты сделана из пластика, фальшивка, Я запутался в твоих крутых поворотах, Кто знал, что у злых девушек прекраснейшее лицо? Ты дала мне сердце полное ошибок, Я отдал свое сердце, и ты его разбила. Lucid Dreams — Juice WRLD

Чангюн помнит 11 сентября 2001-го года очень смутно и не хочет вспоминать, что произошло в то утро. Не хочет больше помнить, как его находили под завалами ближайшей пиццерии, и охранник, обнаруживший пропажу парня ещё давно, с усердием вытаскивал 10-ти летнего ребёнка, забывшего, что такое дышать. В тот день его ни один его родитель не позвонил ему, хотя Гюн ворочался всю ночь в постели в ожидании их звонка. Маленький Дэнни тут же отогнал от себя заедающие непрошеные мысли о безразличии родителей, надеясь, что у него всё ещё есть те самые папы, о здоровье которых он так печется. Выяснилось, что нет. Пусть Им осознал это не сразу, но с годами пришел к пониманию, что родители не от душевной доброты отправили сына в другой материк. Они технично избавились от нежелательного ребёнка, плода их нелюбви. Ловко, но метко, как если бы Чангюн был не родным чадом, а незваным гостем в их званом ужине. Вот и сохранилось у Даниэля желание стать драгоценным гостем на празднике хоть одного человека. Алекс, с которым Чан познакомился в первый день в колледже, стал именно тем человеком, чьей Вселенной он захотел стать на ближайшие много лет. Жажда любви не порождает любовь, посему Алекс не полюбил его и в самый подходящий момент променял дорогого жениха на ещё больше дорогую жизнь. И во всём этом круговороте вечного одиночества Чангюн вдруг, как ни странно, встретил на своём пути Хёнвона, способного любить и подарить любить. Он, наконец, полноценно стал чьим-то миром и позволил другому взаимно стать его миром. Но, как бывает всегда, впустив в холодный и мрачный дворец благородного рыцаря, придётся со страхом наблюдать, как он спасает других принцесс, ведь Чангюн тут не единственный тёмный принц с больным прошлым, не единственный, кого нужно любить, не единственный, кто улыбается одному только рыцарю. Например, Хёну. Если присмотреться, Чан хорошо разглядывал во мраке вокруг, как сильно они схожи с Сон. Абсолютно всё в них откликается друг в друге, как если бы два злодея из разных миров нашли пути соприкосновения, но наотрез отказывались признавать, что это они злодеи. Хёнвон искренне любил своего этого друга, принимал в своё сердце и обращался с ним, как с братом родным. И вскоре стало совсем непонятно, каким образом великая любовь Че хватала на чрезмерно жадного на чувства Чангюна. Каждый день тогда казался раем для обоих: Им видел в зеркале не разбитого мальчика со швами на своём сердце, а вполне здорового человека. Вполне живого. «Хотите узнать, как всё это началось? Почему я пишу эти новеллы, комиксы, а не работаю на какой-нибудь телестанции? Возможно, вам интересно, но, честно говоря, я не знаю. У каждой книги все события берутся с начала, у каждой любви находятся первопричины, у каждого убийцы есть свои триггеры, но у моей судьбы её нет. Мне было всё равно. Всегда и везде. Моя жизнь — мои правила. Захочу — сяду на наркоту, не захочу — на антидепрессанты. Мне было плевать на последствия или причины, потому что смысла в моей жизни не было, и всё же в этой никчемной жизни, завязанный на одной боли, однажды появился Че Хёнвон. Говорят, что люди получают именно ту любовь, что по их мнению они заслуживают. Так вот. Почему Хёнвон любит меня, думал я и плакал, ведь этот мужчина заслуживал другую любовь. Он заслуживал честного, преданного, умного и многоуважаемого омегу, но точно не токсичного, ревностного до мозга костей идиота вроде меня. Да, идиота, ведь по-другому меня никак не описать. Я столько раз ошибался, столько раз предавал его надежды и эгоистично отвергал его любовь, считая, что любят только с эмоциями напоказ. Нет, этот мужчина любил по-своему. Будь я чужаком, Вон и пальцем бы не пошевелил ради меня, а он, глупец, не раз спасал, надрывался, но вытаскивал меня из любого дерьма. И я уверен, что ради Хёну альфа совершал подобные глупости. Быть может, помогал этому неблагодарному мудаку, защищал его, не допускал его ошибок и оберегал, как родного брата. А я взял и переспал с этим человеком. Лучшим другом своего истинного. Моя вина, не моя вина — разницы нет, ведь я также, как и Сон, отступился: повёлся на свою «хотелку» и не сдержался перед желанием плоти. Начало, триггер, причины — ничего у меня не было, но с появлением Хёнвона у моей жизни появился смысл, который очень быстро исчез с первыми колоколами Хёну. Я ненавидел этого человека, отвращался и проклинал его. Сон Хёну не просто казался, а реально являлся богатым, но никчемным гандоном, не умеющий предвидеть последствия своих поступков. Из-за него мне приходилось мириться с ситуацией, жить вдали от любимого, запирать в себе все свои страхи и даже чаще встречаться с папой, но именно наш совместный быт, из-за которого я возненавидел мужчину, заставил одуматься насчёт него. Пусть в Хёну я находил всё больше и больше недостатков, полностью удостоверился, что его поведение омерзительно, и даже поклялся себе срезать его член, нахуй, медленно пришёл к пониманию любви Хёнвона к своему другу. Чем-то мы с ним похожи в своей любви к трагизму, что собственно привид нас обоих к совершению глупостей. Впервые подумалось, что Хёну вроде нормальный человек.» Чангюн начал раскрывать новую, ранее неведанную личность своего жениха во время поездки за арбузом. Жест его личной доброты заключался в том, что он старался не показывать её, притворяясь поверхностным мудаком. Казалось бы снаружи такой простачок, а на деле ставил Гюна в заблуждение своим ненормальным поведением в виде заботы. — Укрой ноги, — приказывает Хёну, кидая свою тёплую куртку на оголённые бёдра будущего супруга. Чангюн хочет сказать, что ему не холодно и сам справиться, но почему-то опять ссориться ему не охота. Он прижимает ноги к груди, ставит ступни на кресло и укрывает их курткой Хёну. Она пахнет альфой — не духами и дезодорантом, а родным запахом мужчины, которым не пахла даже его комната. Эти пряные ноты базилика и гвоздики с кислинкой смородины и мандарина, приправленный абсентом, а также с привкусом смолы создаёт нечто безумно странное, как и сам альфа. Его запах полностью передаёт настроение своего хозяина: лёгкого, но скрытного, эффектного, но глупого плейбоя, прикрытый слоями выдуманного джентельменства. За ним ухлёстывают множество омег и это неудивительно, ведь аромат его так и кричит о его простоте общения. Хёну будет дарить чувство бодрости и такого ускользающего удовольствия, посему все те омеги неизбежно оказываются проигнорированными на следующее утро. Даже удивительно, что один запах может передать всю сущность человека и его жизненные ценности. Этот аромат дан Хёну с рождения, словно прописанная для его судьбы книга. Разве после такого неповторимого сходства запахов и личностей, кто-то мог утверждать, что миром ничего не управляет. — Всегда знал, что ты бездуховное порно, — выпаливает Чангюн под впечатлением аромата жениха. Хёну, пойманный врасплох от неожиданного утверждения, гулко смеётся, но не сводит сжатых глаз с дороги. В бездуховном порно нет смысла: секс ради секса. Должно быть, Хёну часто вёл себя поверхностно, раз о его личности судили именно так. — Ну, люди любят бездуховное порно. — высказался Сон через некоторое время, борясь с надвигающимся сном, и продолжил. — Думаешь всем охота париться над смыслом очередного высокоинтеллектуального фильма? Рядом пролетают несколько придорожных закусочных, запах альфы на куртке пропитывается в каждую пору на коже омеги, а из кондёра слегка продувает горячий воздух. Чангюн слышит голос жениха из-под ширмы своей умиротворённости и ленится отвечать. Уставший, но довольный, и кто бы подумал, что Сон Хёну умеет дарить подобные ощущения? — Порой в жизни люди часто запутывается, — Хёну нельзя услышать, ведь он говорит вполуха, словно разговаривает с самим собой в пустом доме и боится нарушить покой. — Ищут смысл жизни в любви, но потом не знают, кого любят, а к кому привязаны чувством долга. Пытаются понять себя, а на самом деле не понимают в себе нихуя, поэтому вязнут в наркоте. Для таких нет ничего лучше порно, Чангюнни. — кажется, альфа адресует все эти слова Гюну, и он хотел бы обидеться, но так голос кажется засохшим и давно покинутым. На горизонте появляются первые лучи сумеречного рассвета, в машине витает воздух безмятежности, а отношения с Хёну и их подвешенное состояние больше не тяготит душу. Чангюн лежит в полудрёме, почти не осознавая, что он и где он. Приятная нега блаженства разливается по всему телу. Вот оказывается, думает Им, жизнь без забот и трудностей. Он знает, что после рассвета настанет день, и всё опять вернётся на круги своя, но до этого момента кажется расстилаются целые километры времени. — Спасибо, — одними губами шепчет омега. Его, естественно, не слышат, но этого и не надо, ведь Хёну он снова возненавидит и тогда ему будет стыдно за свою благодарность. *** Чангюн никогда не думал, что его супруг, уже супруг, способен быть настолько сентиментальным. Это странно и даже не правильно, что такой мудак, как Сон Хёну, считал период беременности, лишь бы узнать пол своего ребёнка раньше. Так обычно делают омеги, которым невтерпёж уже купить подгузники и ползунки, но не взрослые, самодостаточные альфы-плейбои. Очевидно, что рождения ребёнка мужчина ждёт больше, чем секса с принципиальной омегой с высокими моральными ценностями. Но почему? Почему для Сон Хёну, котрого всего знают, как беспринципного придурка, ребёнок имеет такое большое значение? В его поступках, идущих вразрез его противному характеру, нет логической цепочки, а что больше пугает, так это имя будущей малышки. — Ты не думаешь, что спешишь? — спрашивает Гюн, перебирая одежду своей дочери (а его ли она?) на кровати и вчитываясь в буквы, вышитые на рукавах и нагрудниках. «На Ын» — безумно красивое имя, но слишком знакомое и вертящееся на кончике языке, что так и наровится вспомнить. Ближе к ночи Им вбивает в поисковик на Навер встречавшееся ранее в каких-то кругах имя дочери. На УЗИ не утвердили пол ребёнка, но Чангюн верит, что это будет дочь. Поэтому-то он уверен, что её назовут так не просто от душевного хотения. Первым вылетает статья о Хон Наын, внебрачной дочери владельца судоходного бизнеса «Хон Корпорэйшн». Гюн не уверен, что это именно та статья, которая ему нужна, но, по крайней мере, с этой он был знаком по приезду в Сеул. После вышли новости о её смерти, поэтому омега не успел всё о ней разузнать, но женщина показалась ему родной и весьма дружелюбной. «Тело 30-ти летней Хон На Ын, владелицы франшизы «Хлеб у Ын», родственники которой объявили её в розыск тремя днями ранее, вчера в районе восьми часов утра нашли рыбаки во время утреннего улова. Ранее утверждалось, что госпожа Хон после развода со своим бывшим мужем Сон Хёну, младшим сыном председателя корпорации Сон, уехала на длительный отпуск в Чеджу, но так и не связалась после с родными. Сообщается инсайдерами, что последним действием в телефоне покойной был звонок к бывшему мужу, но ни родные На Ын, ни сторона её бывшего мужа не подтверждают данную информацию. Нам, как и многочисленным фанатам личного бренда госпожи На Ын, остаётся ждать результатов расследования и следить за честным проведением расследования. Была ли смерть Хон На Ын её личным желанием капитуляции из-за потери ребёнка и развода с любимым мужем или же был специально запланированный акт убийства — мы не можем сказать, но, как известно в круге акционеров сейчас, всё наследство дочери госпожи Хон достаётся Сон Хёну.» Чангюн бессознательно кликает на вторую статью о Хон На Ын, увлеченный и разожжённый любопытством, а заканчивает читать только на пятой или шестой статье, когда рядом оказывается зоркая госпожа Бён с подносом горячего имбирного чая. Гюн моментально закрывает крышку ноутбука и растянуто улыбается экономке дома, не потрудившаяся принести ему чай и также бесстыдно поглазеть на надписи на экране. Он уверен, что на утро или даже сейчас же она всё донесёт Хёну, поэтому раздраженным взглядом провожает её до двери. — Госпожа Бён, — та неспешно оборачивается на зов Чангюна. — Больше не смейте заходить в эту комнату без приглашения. Экономка не удивляется острому недовольству на лице омеги и понимающе кивает. — Если у вас были или есть вопросы, спрашивайте напрямую у господина Сон. Он не любит левых движений. Чангюн с ещё большой злостью сверлит взглядом даму и жалеет, что она в возрасте: иначе многого сказал бы ей в лицо. Со дня переезда в этот дом, Бён Бэкхи, которая не в курсе положения омеги в жизни Хёну, наивно наставляет его, рассказывая то или иное, что любит бесстыжий Сон. В начале это казалось даже забавным, что женщина смотрит на Има, как на члена семьи и части жизни Хёну, но сейчас это изрядно достаёт. У Гюна нет в мыслях совместная жизнь с Хёну, как и нет желания любить и быть опорой его. С рождением ребёнка они разойдутся, как в море корабли, но вот понять бы это госпоже Бён. — Не вмешивайтесь в мои дела с моим мужем, — Чангюн намеренно делает ударение на притяжательном местоимении, чтобы показать, что Хёну его муж, а все остальные не имеют для него условного значения, но экономке хоть бы хны. Она пренебрежительным взглядом скользит по недовольному лицу Има и, многословно развернувшись, уходит прочь из комнаты омеги. — Сучка! — с горечью ругается Гюн и откидывает голову на подушка дивана, чтобы собраться перед ужином, обедом или завтраком с супругом, который, наверняка, узнает о любопытстве мужа и будет допрашивать. Оправдываться омега не любил, но почему-то в последние месяцы делает только это. Как и предполагалось, Сон начал свой допрос с раннего утра, прямо с утреннего имбирного чая, без которого жизнь Чангюна уже не была прежней. Стоило признать, что Бён Бэкхи одна из самых надоедливых женщин с завышенными моральными ценностями, но, к сожалению, готовила она и обустраивала дом уютно и прекрасно, что иной раз создавалось ощущение родного дома. И всё же начало совершенно нового дня и Хёну — вещи несовместимые, так что дом в такие дни превращался в четырёхстенную бетонную камеру. — Можешь не мозолить мне глаза хотя бы один день, — ворчит Чангюн с порога, как только Шону появляется в поле его зрения. Запах ароматного кофе сразу бьёт в нос, но омеге ещё в период его отвыкания от антидепрессантов и лёгких наркотиков запретили употребление напитка, поэтому приходится жить ароматными чаями и лимонадами. Хёну в курсе слабости супруга из-за лучшего друга, но не может отказаться лишний раз его побесить. Иногда это кажется ему крайне забавным, ведь несколько месяцев назад Им Даниэль был никчемным омегой лучшего друга. Мальчишкой, в которого влюбился весь такой правильный Хёнвон, за что и получил. Строить отношения с неопределёнными людьми — хуже только себе, но моралистам вроде Че нравится вся это игра высоких нравственных ценностей, поэтому они стараются до конца придерживаться этой нормы поведения. К удивлению альфы, Хёнвон бросил мальчишку до того, как тот наскучил ему, ведь не ожидал предательства придуманных им же внутренних качеств, не соответствующие норме поведения придуманного Чангюна. А ведь Хёну предупреждал, но кто его слушает. И как это забавно теперь наблюдать за чужим мальчиком, оголивший все свои человеческие качества. Больше всего на этой Земле его пугали потерянные люди, одним из которых является Даниэль. Не знает себе цену, не определён в партнёре и вообще не смыслит ничего в мире вокруг, потому что зациклен на собственной боли. В начале, после той ночи в загородном доме, Хёну немного проникся симпатией к омеге, но вскоре осознал, как его раздражает вся драматичность вокруг него. Тот, будто специально вызывает жалость, заставляет нервничать и беспокоиться о себе, а ведь Сон не нянька и не сиделка, которая должна сидеть у подножия кровати и пресмыкаться перед больным. Самому уже хочется быстрее наладить отношения между другом и супругом, лишь бы свалить все заботы мужа на другого человека, которому тот нужнее. — В таком случае можешь объяснить, почему интересовался На Ын? — Это женщина уже разболтала тебе всё! — огрызается Им, высоко закатывая глаза и падая на стул. — Эту женщину зовут Бён Бэкхи, разве не знал? — вопросом на вопрос отвечает Хёну, нагнетая атмосферу между ними, и продолжает. — Не хочу, чтобы ты обращался с ней, как со слугой, и ещё не хочу, чтобы ты выискивал что-то обо мне или моей жене. — то ли угрожает, то ли угрожающе предупреждает он, и Чангюну на секунду страшно от жутко низкого тона супруга. Пусть это только в голове и из-за написанных статьей, но теперь все эти вроде бы обычные заскоки альфы обретают совсем другие краски. — Так ты убил её, — хладнокровно утверждает Им, скрывая за маской невозмутимости целый спектр ужаса от опасной близости с мужем. Что ещё он должен знать о Хёну, чтобы больше возненавидеть его? — Нет, но весь её бизнес в наследство досталось мне, поэтому я всё распродал, а на вырученные деньги… Альфа держит паузу, наблюдая за мимикой мужа, и только убедившись, что тому мерзко находиться рядом, продолжает: — На вырученные деньги купил лучших шлюх Азии и целый месяц праздновал свой развод. Можно сказать, бесплатно. — Хёну не знает, откуда в нём такое желание казаться отвратительным мудаком, но он уверен, что всё делает правильно. Лишняя жалость и сочувствие ему ни к чему, особенно от ещё больше жалкого. Чангюн не сдерживается от горечи, от вкуса предательства и ненависти к себе, и с размаху даёт альфе пощечину. Почему-то в нём таилась надежда, что Сон Хёну не придурок, не ошибка и не ублюдок. Купил шлюх? Праздновал? Спал? Изменял? Как человек мог заслужить такого истинного? Все люди получают ту любовь, что по своему мнению заслуживают. Неужели его жена так себя не любила, раз посчитала такого мужчину мужчиной? На такого ведь ни опереться, ни понадеяться! — Ты знал, что ты мерзкий? Как всякий таракан! Появляется только во тьме, а как только свет включишь, сразу в свой угол запрячется! Живёт податки остальных и жиреет на этом, но знаешь, что самое ужасное? Когда давишь, он не умирает. Размывается по полу, из него вытекает противная слизь, панцирь ломается, но всё равно с безумной надеждой он двигает своими никчемными руками. Прямо, как ты. — Так и знал, что скажешь подобное, писака. — Хёну хотелось бы почувствовать себя не очень, хотелось бы ощутить себя говном, каким он любил себя представлять, но совесть не взыграла и не призвала к раскаянию. Её у него просто не было. — Ты умолял оставить этого ребёнка, но сейчас ведёшь себя, будто в тебе нет и не было никогда человечности. Ты меня сильно разочаровал. Какой же отчаянной надо быть, чтобы любить тебя! — Хёнвон ведь полюбил тебя. Токсичного мудака. Полюбил? Да, так почему бы и меня кому-то не полюбить? Они нарочно бьют друг друга по-больному, и оба осознают, что вместе они, как пороховая бочка. Маленькая искра способна взорвать и расплющить все их чувства и привязанности, лишь бы страдал не один только. Когда больно обоим, им намного легче, ведь так они чувствуют, что остались не одни размазанными по полу. — Я люблю Хёнвона. — А кто сказал, что я не люблю На Ын? — Когда любят, не спят со шлюхами! — Да? Но ты же изменил, и ты сам считаешь меня продажной шлюхой. В чем тогда наша разница, Чангюн? Никто не заставлял тебя в то утро дрочить. Ни-кто! Ты сам это сделал. Ломать Чангюна переходит с неприятного занятия в самое болезненное, словно альфа ломал свои рёбра и вырывал оттуда сердце. Он на секунду задумался, заслуживал ли омега подобного обращения, и прекрасно понимал, что нет. Даниэль потерянный, натасканный жизнью и одинокий, но не тот, кто заслуживает ненависти к себе. Его бы пожалеть и посочувствовать, но каждый раз всё выливается в подобную мясорубку чувств, и Хёну настойчиво стремится спихнуть его на человека, которому он нужен. — Мы одинаковые, разве не понял ещё? Мерзкие и токсичные ублюдки, но в отличии от меня, тебя уже никто не полюбит. — и даже со знанием всего своего блядства, Хёну не перестаёт нападать. Просто у него нет тормоза, когда нога уже полностью на газе. — Замолчи! — Потому что даже ты себя не любишь, не уважаешь и вечно страдаешь. Наверняка, Хёнвон рад, что я избавил его от такого биомусора, как ты, — выплёвывает Сон напоследок, словно припечатывает клеймо никчемности на лоб своего омеги. Сколько бы раз он сейчас не извинился за свои слова, их будет мало, как и того, что Даниэль не заслужил такого обращения к себе, но альфу, как это бывает всегда, кто-то за язык тянул и заставил выплеснуть на беременного мужчины всё плохое, которое только он мог сказать. Чангюн долгие три секунды молчит не в силах ни заплакать, ни накричать. Чувство, будто его ударили по-больному, но одновременно ему кажется, что Хёну высказал всю правду в лицо. — Прости, — на автомате бросает Хёну, сталкиваясь лицом к лицу с последствиями своего токсичного гнева. — На правду ведь не обижаются, — отнекивается Гюн, развернувшись к мужу спину, и уходит, как всякий побеждённый сломя голову — к висельнице. — Чангюн. — Им Даниэль. С этого момента зовите этот биомусор Им Даниэль. Опять Хёну приходиться оставаться наедине с личной болью Чангюна, которым он поделился своим надломленным голосом. Вина, как и прежде, лежит на альфе, и он, как главный антагонист данного драматичного мыла, остаётся совсем один после никому не сдавшейся победы. А, быть может, им уже пора расходиться? Чем больше они живут в одном доме, едят за одним столом и смотрят в глаза друг другу, тем больше они причиняют боль друг другу. *** Живот Чангюна растёт вместе с кругами под его глазами, и Хёну не остаётся ничего, кроме, как найти исцеления душевных ран омеги в самом нужном альфе. Конечно, Хёнвон никогда больше не заговорит с ним, не улыбнётся, как прежде, и, должно быть, просто пройдёт мимо, словно незнакомец, но Чангюну нужна это встреча. С этой встречи Сон и хочет начать операцию по привлечению истинного своего супруга в их совместную жизнь. Как и пролетели первые три месяца беременности Гюна, остальные месяцы также быстро пролетят. Хёну в этом уверен, и к тому времени, когда мужчина бросит Чангюна наедине с самим собой, появится хотя бы Дева Мария в лице Че Хёнвона. В этом плане было учтено всё и приведено до идеальности, кроме одной маленькой загвоздки: Чангюн чаще всего выглядел, как убитый зомби или просто убитый мужик. Мылся довольно редко и позволял себе ходить с жирной головой несколько дней, кушал довольно мало, а кожа его вдруг стало чересчур бледной. Не знал Хёну ранее, что человеческая обида может быть такой угнетающей. — Что это значит? — ставит вопрос ребром Чангюн, увидев в своей комнате несколько длинных напольных вешалок со многими вечерними костюмами и образами, за которыми вальяжно шла команда стилистов и массажистов. — Господин Сон, попросил вас подготовиться к вечеру, — ответила из-за спины экономка Бён, немного испугав своим внезапным появлением. — А что будет вечером? Якобы свидание на публику? Они ходили уже на такие свидания, и не одно из них, естественно, не оканчивалось счастливой рожей хотя бы одного из них. Заранее прописанные сценарии сюжетов, реплики на публику, улыбки — всё летело к чертям, ведь ни один грим не мог скрыть их неприязнь друг к другу. — Нет, господин Сон не объяснил. Сказал, что сам вас заберёт вечером. — Тогда скажи, что у меня нет настроения, и я умер от скуки. Чангюн в своих меховых тапочках разворачивается назад и идёт в гостиную, чтобы хоть как-то развлечь себя до следующего никчемного дня, идентичного со всеми остальными днями в этой большой тёмной башне. — Им Даниэль-щи, — впервые за несколько недель проведённых в особняке Хёну Бён Бэкхи решается притронуться к Чангюну, чтобы удержать его. — У вас температура, — испуганно выносит она вердикт, прикоснувшись к пылающей коже омеги и удостоверившись, что его бледность и бисеринки пота на лбу — это не от недоедания, а от температуры. — Нет! Им нервно отдергивает руку. В голове проскакивает мысль, что у него и вправду высокая температура, но желания бороться с якобы заботой Бён и мужа не было. Рядом с Хёну ведь всегда так: постоянный страх и гнетущее ощущение тяжести в груди. «Неужели всё должно было стать таким?». — Мне жарко. Гюн скидывает с себя вязаный свитер и наглядно приступает к выбору одежды, наплевав на своё здоровье, лишь бы доказать госпоже Бён, что он не умирает. Как всегда замечал Алекс, у Чангюна самый скверный характер среди всех его знакомых. Неприступный и эгоистичный. Но он такой не один: у Хёну характер не менее скверный, так что вполне понятно, от чего эти двое часто собачатся и не могут никак ужиться вместе. — Госпожа Бён, можете идти. С остальным сам справлюсь, — приказывает Чангюн и демонстративно открывает дверь своей комнаты, указывая женщине, где ей сейчас не стоит быть. Она с неприкрытой неприязнью скользит взглядом по неприступному лицу Чангюна, но с мудростью своих лет оставляет право выбора за омегой. У Гюна терпение тоже кончается, поэтому в отместку женщине он угрюмо хмурится в ожидании её ухода. Вроде бы и знает, что так поступать нельзя, что сам же пострадает, но глупое эго, скорее напоминающее детский каприз, чем личное желание, не покидает его разум. Вместо того, чтобы поступить правильно, Им всё делает наперекор. Ужасная привычка, оставшаяся от ненависти к родителям. Может, Хёну был прав, назвав его биомусором. Ни один нормальный и здравый в уме человек не станет пренебрегать своим здоровьем по самой глупой причине. *** Зал украшен в стиле 30-х, привнеся антураж того времени, как нечто необыкновенное новое. Мужчины одеты консервативные серые, черные или же белые костюмы, не особо выделяясь и сливаясь с фоновой музыкой, будто на вечер они пришли только поглазеть на не поскупившихся на внешнем виде женщин. Облегающие длинные платье с блестящими паетками, сверкающая кожа после массажа, запах дорогих духов, перекрывающий их истинные ароматы. Видно, что каждая из омег-женщин готовились к этому вечеру чуть ли не за неделю до, дабы превзойти друг друга и обогнать в количество ухажеров за вечер. Хёну ещё с парковки метит одну из таких омег. Прелестная девушка с узкими глазами и очаровательным смехом, слизанная с портретов «девушек на легке». Не будь Хёну заведомо знаком с её подругой, то приударил бы за девушкой уже на парковке, но честь Чангюна в его руках не позволяет альфе поступать по наитию своих желаний. В коим-то веке ему не хочется смешивать девственно чистого омегу с тем гадким и грязным притворством перед прелюбодеянием с незнакомкой, имя которой будет забыто на утро. — Тут Хёнвон? — то ли с надеждой, то ли с опаской уточняет супруг, вернув заискивающий взгляд мужа к себе. Хёну в ответ молчит, потому что машина его друга, стоящая на парковке, сама за себя говорит. Не нужно никаких слов и взглядов. — Я не хочу идти. — выдаёт омега у входа в ресторан. Те девушки ещё стоят рядом со своей машины, и у Хёну есть время незаметно для них проскользнуть внутрь и быстро слить Има на Че, но с Чангюном не всегда всё идёт по плану. — Не хочу, — по-детски упирается Гюн ещё сильнее, задержав мужа и приковав себя невидимыми цепями к машине. Всё, что угодно, но не встреча взглядами и вязкое чувство вины в глотке. Хёну своей ледяной рукой до боли сжимает горячую ладонь мужа, и между ними на мгновение создаётся ощущение Инь и Янь. — Не хочу видеть боль в его глазах и осознавать, что всё, нахуй, потерял. — бормочет омега, собираясь пройти обратно к машине. — Ты увидишь его, поймёшь, кого потерял, и даже поговоришь с ним, — цедит сквозь зубы Сон, сжимая подбородок супруга между указательным и большим пальцем. В приступе ярости сметая все грани, они соприкасаются кончиками носов, и у Чангюна на секунду перехватывает дыхание. — Не могу, — тише признаётся омега, расслабившись в тисках альфы, но всё ещё с душевным не спокойствием скользит по бисеринкам пота на смуглых скулах мужа. — Сможешь, а иначе у тебя больше никогда не будет шансов. Здравствуй, — быстро переводит тему Хёну, как только рядом проходят знакомые девушки, а его пальцы за спиной во всю прячут обручальное кольцо. Данный жест не уходит незамеченным из-под внимательных глаз омеги, но он не определился, что именно чувствует альфа прямо сейчас. Смущение, стыд или же ярость? *** Кажется, так действуют время и одиночество, но Хёнвон заметно исхудал. Его итак маленькое лицо обострилось скулами и острым подбородком, а глаза вылезли на половину лица. В отличии от мускулистого и подкаченного Хёну Че теперь выглядит тонким листком бумаги, но стоит признать, что даже такая худоба ему шла. В классическом белом костюме от кутюр, в дорогих итальянских ботинках и сверкающих перстнях Хёнвон, как один из американских буржуа на земле старой Англии. Вполне понятно, почему Чангюн, увидев истинного, ещё с порога затаил дыхание и запрятался за широкой спиной супруга. — Что ты делаешь? — шепотом уточняет Хёну, шагая в сторону своих знакомых и пытаясь выдавить нейтральное выражение лица, но никак не смущение и непонимание. — Я не хочу, Хёну, — в тон мужу отказывается омега. — Сам знаешь. Хочешь потерять такое сокровище — твоё право, — безразлично предупреждает Сон, переходя на быстрые шаги, лишь бы избавиться от груза за спиной. Растерянный омега не спешит сравняться с мужем и обиженно отстраняется в угол зала. Хотя обижаться не на что, ведь Хёну с первого дня, как зашёл в жизнь Чангюна, показывал, что не испытывает к нему ни малейшей симпатии. Но всё же очень глупо с самого начала привозить его на вечер, где собирался кинуть с порога. У Гюна итак чувство приедающегося одиночества, а тут ещё его оставили одного с незнакомцами. Хочется притвориться китайцем, чтобы неловкость стала объяснимой и не такой гнетущей, но здесь буквально каждый незнакомец осведомлён о предыстории омеги, а их косые взгляды и притворная жалость только подливают масло в огонь. Чангюну не остаётся ничего, кроме, как оставить Хёну одного и уехать обратно домой, потому что смотреть даже в сторону Хёнвона не легко, не говоря уже о том, чтобы он находиться с ним в одном помещении, испытывая себя самым большим дерьмом на планете. Как выразился Хёну — биомусор. Чангюн выходит из ресторана на безлюдную улицу, на встречу к прохладному зимнему ветру. Он ёжится от холода, вздыхает морозную свежесть бесшумной части города без выхлопных газов и громкого рёва машин, и просит охранников подослать ему любую машину. За спиной ещё раз открывается и захлопывается массивная деревянная дверь с узорчатыми вырезами, и омега чувствует, как знакомый спокойный запах альфы наполняет лёгкие, закупоривает все поры и буквально летает под носом. — Здравствуй, — вполголоса здоровается Чангюн с приравнявшимся к нему Хёнвоном. Тот в ответ кивает и ещё долго глядит на беззвёздное небо, пока не решается подать голос: — Как дела? — Хорошо, у тебя? — Тоже. Разговор между ними тут же стихает, но Гюну уже хватило этого. Они не виделись и не разговаривали целый месяц, поэтому трёх слов для первого раза даже больше, чем много. — Как ребёнок? — интересуется Хёнвон, нервно кусая щеку с внутренней стороны и стараясь не выдать беспокойство или любовь. На мужчине висит итальянская приталенная тройка с широкими лацканами и брюками на манжетах, шею украшает тёмно-серый шелковый галстук, а запястье — серебряный браслет мягкого плетения с застёжкой в виде переплетённых сердец. Образу браслет не особо подходит и выглядит дёшево, но Че хорошо помнит день, когда покупал их, будучи в Италии за баснословные деньги. — Жив, — в тон ему отвечает омега и видит, как издали появляется яркие фары черной немки-джипа. — Как твои родители? — Живы, здоровы. Хёнвон не успевает ответить полностью, сказать, что те скучают по нему и постоянно спрашивают о нёи, как омега ловит его взгляд на себе и отчаянно роняет: — Прости. Знаю, что не простишь, но всё равно прости. Я сделал бы всё, чтобы не ранить твои чувства, но это невозможно. — Сядешь на колени? — перебивает быстрый темп мужчины Вон с глупой и даже жестокой просьбой. Он выходил за омегой, чтобы безмолвно проводить его до машины, но неожиданный всплеск эгоизма диктует совсем другое, не соответствующее его доброй и спокойной натуре. И, на удивление, Чангюн мешкает, изумлённо выискивая в глазах истинного объяснения его просьбе. В день, когда весь Сеул узнал о близости Хёну и Гюна, Им, не задумываясь упал на колени и умолял, но сегодня, через всего два месяца, омега показался другим. Не таким податливым, не таким раскаивающимся и не таким несчастным, словно он теперь испытывает благодарность и сожаление, но за отношения, которых больше нет, а не за те, которые могли бы быть. — Если ты сможешь меня простить, то хорошо. Такси медленно притормаживает возле них, но водитель не спешит выходить, а охранники любезно отворачиваются от неловкости. Массивная дверь ресторана снова распахивается изнутри, и в этот раз, как назло, выходят одна из каннамских сделанных красавиц под руку с Хёну. — Что ты делаешь? Сон, не помня себя от ярости и позора за своего мужа, хватает омегу за локоть и заставляет встать на ноги, а Им не особо и сопротивляется. Кажется, такое происходит лишь в слезливых дорамах, потому что Чангюн не прочь сейчас свалить в закат со своим супругом. — Это я ему сказал, — беззаботно признаётся Хёнвон, впервые за два года став свидетелем того, как его когда-то лучший друг оставляет одноразовую даму на ночь ради другого человека. Девушек Сон считал святыми людьми, которых ни в коем случае нельзя было обидеть, но получив своё, он о своей клятве тут же забывал. В этот раз Хёну ещё не получил своё, но всё равно рвался к Чангюну, от которого ничего не получил бы. Вон даже почувствовал угрозу, словно Гюна могли забрать у него из-под носа, хотя омега давно не принадлежал ему. — И ты так просто сел? У тебя нет чувства собственной важности? Хёну избегает смотреть в глаза друга или своей спутницы, гневно сжимая безвольную руку мужа, превратившийся из хоть какого-то человека в размякшую тушу. Было так странно осознавать, что сделал Чангюна таким он сам, и вместо безразличия ощущал вину и стыд. — Не смей на него кричать, — цедит сквозь зубы Че, безмолвно вступая в холодную войну с другом. Давно не другом, потому что присутствие Чана между ними теперь даёт о себе зна, как если бы Земля снова раскололось на шесть материков. — А кто ты такой, чтобы указывать мне? Ты его альфа? Муж? Быть может, отец его ребёнка? — исступлённо наступает Хёну на гордость друга, окончательно расстроившись из-за поступка слишком правильного хёна. — Хватит, — тихо бормочет под нос Чангюн не в состоянии слушать весь этот альфа-самцовый бред. — Им Чангюн мой человек. Эти слова, словно несколько тысяч игл впиваются в тело Хёнвона, надевший бесстрастную маску безразличия. Всего два месяца назад Чангюн был его человеком, его домом и душой, но сейчас полностью потерялся смысл этого «мой». Он и не знал, оставался ли теперь Гюн его человеком или стал чужаком. Глаза щиплет от подступающих слёз, и Вон в последний раз, как кажется ему, ведёт по пылающей коже ладони когда-то «его» человека. Последнее прикосновение, отдающееся неимоверной болью в груди, в висках, да и во всём теле. Ноги ломит от невозможности побежать за омегой и забрать его к себе, затянуть в свои объятия. Хёну спешной походкой уводит Гюна к подъехавшей машине, садится рядом и закрывает дверь, но на самом деле закрывает все клапаны воздуха в лёгких Че. — Ты это ощущал, когда я уходил? — спрашивает Хёнвон небытия перед собой, не понимая, откуда берётся боль в сердце сейчас. Он оказывается скучал и ощутил это лишь только, когда нельзя ни обнять, ни заполнить запахом истинного всю Землю. — Думаю, вам бы вернуться внутрь. Хёну больше не вспомнит о вас. — советует Че, проходя мимо ошарашенной неожиданным уходом Хёну девушки. *** — У тебя нет гордости? Почему ты сел на колени? — Он лучшее, что случалось в моей жизни, как я мог не сесть перед ним на колени? — вопросом на вопрос отвечает Чан, вальяжно устраивая свою потяжелевшую голову на плече супруга. — Правда? Он самое лучшее? Не ты сам? — Хёну боится уронить голову мужа, поэтому говорит тихо спокойно, словно в голосе и нет нужды. — Ты слишком часто твердишь, чтобы я любил себя, — вспоминает омега, слабо улыбаясь в зеркало заднего вида, где с трепетом наблюдает за безмятежным лицом Хёну, неподвижно смотрящего в окно. — Потому что хочу, чтобы ты любил себя. — ещё раз напоминает Сон в тон супругу и чуть позже продолжает, — Говорят мы получаем ту любовь, что заслуживаем. Когда начнёшь уважать себя, ты больше не будешь связываться с кем-то вроде Хёнвона. Он не плохой человек, но я его друг, а я мудак, так что он тоже тот ещё придурок, хоть и притворятся эрудитом и… Чангюн не даёт альфе договорить, перехватывая инициативу на себя, и робко целует того в колючий подбородок. Хоть и знает, что Хёну оттолкнет, но всё равно отчаянно мажет по уголку губ ещё раз, потому что не намерен слушать больше о Хёнвоне. Пусть это пидорский поступок по отношению к истинному, но следовать за чувствами пока никто не запрещал. — Я не могу, — сердито предупреждает Сон, играя желваками на скулах и не запутавшись, куда стоит деть глаза, — у тебя температура, поэтому ты в бреду, но больше так не делай. — Я это сделал осознанно, — в замешательстве прерывает холодный тон муж Гюн, но, столкнувшись с безразличием хёна перед его оправданием, молча отворачивается к другому окно, прикрыв веки, потому что иначе не получается тщательно стереть из памяти своё унижение. Хёну плевать, что разбил Чангюна в тысячный раз: он не обязан всегда бегать за омегой и просить прощение, хранить его чувства в прекрасной вазе и оберегать их. Есть Хёнвон для всего этого. Пусть тот ещё ублюдок, но человек, который сможет сделать всё то выше перечисленное, потому что для него любовь — святое. К тому же, по своему опыту Шону давно ещё заключил для себя, что приближаться к депрессивным сукам — себе дороже. Как только такси въезжает на территорию особняка, Хёну приказывает своим охранником разобраться с оплатой, а сам, приняв неподвижно лежащего Чангюна за спящего, безмолвно поднимает его на руки и заносит в дом в сопровождении своей экономки. Омега не спешит открывать глаза, безвольно растекаясь в руках супруга и с трепетом вслушиваясь в биение его сердца. Оно бьётся так ровно и спокойно, что, кажется, в груди Гюна сейчас целый Хиросима и Нагасаки случается. Альфа аккуратно кладёт мужа на кровать, и экономка не спеша входит за ним с кастрюлей холодной воды, тряпкой и жаропонижающими лекарствами. — Я позвонила доктору. Он сказал, что скоро придёт, — обращается женщина к побледневшему боссу, чтобы успокоить его, а потом продолжает, — Ещё Че Хёнвон ждёт вас внизу. Чангюн вздрагивает, но боится открыть глаза и попросить Хёну не идти, поэтому с дрожью во всём теле ждёт ответа мужа. А Хёну отлично помнит своё честное мужское слово перед самим собой. — Хорошо, но пока не придёт доктор, позаботьтесь о нём. Пожалуйста. Пусть Гюн не видит, но он слышит, как Сон спокоен, словно той стычки перед рестораном и не было, а с Хёнвоном они всё ещё лучшие друзья. У Чангюна же, наоборот, сердце в миллионный раз в щепки разбилось от одного только имени истинного. Не из-за чувства вины, не из-за беспокойства за Хёнвона — нет! Хёну не тронет друга, как и Че не тронет его. Они поговорят о чем-то своём, возможно, даже затронут Чангюна, потому что они были друзьями в течении десяти лет, но больше Хёну никогда не встанет на сторону мужа. Не то, чтобы вставал, но он никогда и не отвергал, заботился о нём, как умел, и всегда напоминал, что, черт возьми, Им Чангюн — это человек, а не какой-то левый наркоман, и никогда в этом Чангюне не было Даниэля. Делал это весьма изощрёнными методами, чуть ли не доводил до истерики, но он единственный делал это. И потерять всё это, пусть именно «это» он не имел, казалось ошибкой. Воспользовавшись занятостью Бён, Им раскрывает веки и встаёт с постели, поддавшись соблазну пойти за альфой и словить хотя бы его запястье, но не дать спуститься вниз. — Не надо, — взволнованно просит женщина, схватив омегу за плечо. — Не стоит идти за ним, — повторяет свою просьбу она, разворачивая Има к себе лицом. — Но он больше никогда не будет на моей стороне. — А разве он был когда-то на вашей стороне? «Говорят, что у всего есть причины, есть начало, есть триггеры. Как думаете, есть ли все эти три составляющие компоненты у моего безумия? Однажды Алекс протянул мне руку помощи, как президент студенческого совета и сделал меня своим секретарём. Когда-то Хёнвон защитил меня от мрака, в которую я себя втянул, и помог встать на ноги. Моя любовь была благодарностью за всё хорошее, что они сделали мне. Но Хёну не делал ничего. Он оскорблял меня, вёл себя, как распоследняя скотина, но всё время твердил об уважении и любви к себе, как будто мои чувства к себе могли повлиять на него, но он, к величайшему удивлению, оказался прав. Стоя на коленях перед Хёнвоном, я увидел, что этому человеку нравится тот Чангюн, которого надо спасать. Расставшись с Алексом, я не понимал, но сегодня вспомнил, что и ему всегда нужен был тот глупый первокурсник, которого надо всему учить. Кто же нужен Хёну, думаете вы. Ему никто не нужен, кроме самого себя. Оказалось, что мы с ним похожи ни в своей токсичности, а в своём одиночества, поэтому потерять единственного человека, стоящий за моей спиной, несмотря ни на какие мои глупости, хуже смерти. Начало моего безумия, её причины и последний триггер, пустивший меня во все тяжкие, я сам. Поверите? Это я создал вокруг себя всю эту драму, это я вонзил нож в свою спину и увлёкся депрессией, если так можно было выражаться. Вот, почему никто из тех, кто хотел, не мог помочь мне, но Хёну открыл мне глаза. Да, идиота кусок, ты был прав. Я, наверное, любить не умею, ведь себя не люблю, но ты умеешь, и я это знаю. Я тебя не защищаю, но я прав: ты никогда не причинил бы боль своей жене, потому что сегодня ты был на моей стороне. Может, я сплю, или давно умер в 2001-м под обломками зданий с лужей крови вокруг, но сегодня ты был на моей стороне. И я запомнил это. Иногда бездуховное порно лучше же»