Epik High

Прости меня темною ночью, Когда месяц тонкий пробьется. И перед рассветом прости, Перед тем, как навеки расстаться. Özge Gürel — Affet

Кихён шёл на пять шагов позади Минхёка, но люди, гуляющие за их спинами, всё равно могли с лёгкостью заметить рыжую макушку омеги. Они шли по стриженной тропинке пшеничного поля к выходу, откуда виднелись бескрайние луга и их маленький арендованный коттедж, куда Минхёк своей резвой походкой направлялся. По его напряженной спине под белой хлопковой рубашкой и огромным шагам легко понять, что зол он, как бык, но Кихён не может уступить себе и пойти против своего слова. Его дома ждёт Хосок, и, несомненно, прямо сейчас ему Кихён нужнее, ведь не каждый день омеге терять ребёнка. «Ну и пусть злится!» пожимает плечами Ю, шагая позади и не сводя глаз с рыжей шевелюры истинного. Тот, будто услышав мысли Ки, останавливается, оборачивается и яростно сверкает злостным взглядом в сторону альфы: — Когда собирался рассказать о ребёнке? — спрашивает он однако, и Кихён спокойно вздыхает. — Ты бы разозлился, — невозмутимо спокойно отвечает Ю, поджидая в ответ град кулаков. Пусть Минхёк не особо эмоциональный, но он чертовски чувствительный, а это хуже. — Да, недоумок! — обиженно оскорбляет Хёк, в какой раз разочаровываясь в истинном, — Твою же рожу, Ю Кихён-щи! Как ты мог не сказать, что твой муж беременный! Ты хоть понимаешь, как я себя паршиво сейчас чувствую. Если ты так поступаешь с тем, с кем прожил 14 лет, то совсем неудивительно будет, что со мной ты поступишь ещё хуже. — Ты знал, на что шёл, — жестоко напоминает Ки, душа омегу своим бесстрастным взглядом, словно кричит: «Ну, давай, что ты мне сделаешь?». Минхёк промолчал и уехал от Кихёна в тот же час полностью побеждённым. Вот, что он сделал. Ушёл, и это разбило Кихёна, ведь патент на английское прощание принадлежит только ему. Он не знал, что тогда потерял Минхёка, но догадывался. Как бы прискорбно для него это не звучало, Ю Кихён потерял Ли Минхёка не тогда, когда они порвали их отношения по желанию омеги, а ещё в ту секунду, когда до Ли дошло, что весь этот фарс был построен лишь по его личной инициативе. Кихён может поиграть, но в неудобное время оставит свою игрушку поджидать хозяина, а омега этого не хотел. За окном бьёт набатом дождь о стекло, а на горизонте появляются первые лучи солнца под слоями многотонных облаков. Бледно-голубой оттенок света из окна проскальзывает в крохотную гостиную на застеленную на диване постель и освещает смуглое лицо спящего Чжухона. Минхёк, не сумевший заснуть от бессоницы, неверяще глядит на альфу, борясь с искушением притронуться к нему и проверить настоящий ли он. Со стороны Хон кажется вполне живым и здоровым, но Хёк всё равно беспокоится, что это всё исчезнет скоро и превратится в быль, в сладкий и ванильный сон. Испугавшись своих мыслей, омега осторожно проводит по колючей щеке парня холодной ладонью и, почувствовав под кожей теплоту чужого тела, успокаивается. Всё есть правда. Чжухон неожиданно быстро просыпается от еле ощутимого прикосновения и проворно ловит руку хёна на своём лице. — Разбудил? — виновато интересуется Мин, уже тысячи раз пожалев о сделанном. — У меня просто чуткий сон. Всё в порядке, — размеренно отвечает альфа, ласково поглаживая худые костяшки пальцев любимого на своей щеке. — Прости. — Говорю же, всё в порядке. — повторяется Хон и дарит темноте свою улыбку, а смущенному омеге короткий поцелуй в нос. На улице, наверное, будет слякоть и грязь на утро, но эхом от стен отдающийся грохот каплей дождя создают для обоих мужчины атмосферу и фоновую музыку для сокровенных разоворов. — Не могу поверить, что не сплю, — выдаёт альфа совсем тихо, что при других обстоятельствах его голос не различили бы от грохота дождя, но Минхёк слышит и успокаивается. — Я тоже. — Потому что я красавчик? — спрашивает Чжухон слишком уверенно, словно и не шутит, ощущая на кончике своего носа губы Минхёка, и не может спрятать улыбку, ближе прижимаясь к мужчине в ответ. — Потому что молодой, — отвечает Мин в тон альфе, хотя раньше никогда замечал за собой самоиронии. — А вот ты очень красивый, — делает комплимент Хон, не скрывая своего умиления от слишком милого смущения. Минхёк улыбается ещё шире и подаётся в тесные объятия альфы, растекаясь на его горячей груди. — Как жаль, что сегодня ты должен идти на работу, — вспоминает он в полудрёме, еле вплетая слова в одно предложение. — Тебе тоже надо, — более резво вспоминает Чжухон, выспавшийся после шестичасового сна. — Может я стану твоим папиком? Буду зарабатывать за тебя, дарить тебе всякие подарочки и всё такое. — заигрывает омега, отыскивая под плотно прикрытыми веками столь желанные губы альфы, и наконец трепетно накрывает их своими. Простое прикосновение заставляет их сердца ускоряться, а дыхание вылиться в один ритм. В полумраке, где их взгляды спрятаны под ширмой соблазна, Минхёк неуверенно облизывает пухлые, но шершавые губы-бантиком Чжухона, медленно обсасывает сухие уголки, обволакивает его шею своими руками и пристраивает свои ноги между чужих оголённых ног. Кажется, воздух вокруг стал спёртым, и альфа неожиданно берёт на себя инициативу, заслоняя своим телом солнце, тяжелыми лучами падающее на их лица. Он языком ведёт по дёснам омеги, прислоняется лбом к запотевшему лицу его и просовывает язык в глубь, касаясь нёба и чужого влажного языка. Сердце Мина вот-вот разорвётся от нечестных касаний к себе и получается только негромко мычать в чужой рот, еле держа не закричать от нарастающего напряжения в пижамных штанах. Хон нещадно ведёт пальцами по мягкому и податливому телу под льняной рубашкой, нежно теребит по затвердевшим соскам омеги, и слишком внезапно прекращает всё, не дав ни себе, ни Минхёку получить от происходящего удовольствия. Вопреки тому, что между ног напряженно колышется, вопреки помутневшему разуму Хон встаёт с обнажившегося тела омеги и пряча взгляд в его волосах и на том, что сзади, объясняет: — В этот раз не сделаем. — Тебе что-то не понравилось? Прости, если… — взволнованно говорит Мин, тщательно выискивая в себе погрешности. — Нет. Ты очень красивый и самый лучший, но давай не сейчас. Давай ещё подождём, — перебивает любимого Чжухон, и словив напряженный взгляд, продолжает, — я хочу поступить правильно. Хочу стать твоим рыцарем и доказать, что любовь между нами другая. Ты спал с Кихёном, думая, что между вами была любовь, а я не хочу схожести с ним, так что давай сделаем это, когда будем уверены друг в друге. — Я понял вас, мистер Ли, — Минхёк понимающе кивает. Это уже во второй раз, когда альфа поступает слишком благородно, как будто и впрям стремится стать образцовым рыцарем на белом коне. — Но можно вас на минутку? Хочу сказать вам что-то перед тем, как засну, о хранитель моей девственности! — игриво шутит Мин, маня Чжухона к себе, но совсем не для поцелуя. Альфа поддаётся вперёд, присаживаясь у ног омеги. Хёк ласково хватает парня за макушку, взволнованно выискивает в противоположных глазах что-то только себе понятное прежде, чем открыть свои вишнёвые губы и обнажить белоснежные зубы перед альфой: — Сим-салабим, абракадабра! Пусть на работе у моего парня сегодня всё сложится хорошо, и пусть никто на него не посмотрит, кроме меня. Пусть считают моего красавчика уродцем. Тьфу! Тьфу! Тьфу! Да будет так, — шутливо заклинает омега и отпускает сморщившегося от отвращения альфу. — Фу, ты по-настоящему плюнул, — жалуется Чжухон, нарочито вытирая своё лицо от реальной слюны, но счастливую рожу всё равно не может спрятать. — А ты хочешь, чтобы кто-то на тебя посмотрел, кроме меня? — угрожающе тыкает пальцем в грудь парня Минхёк. — Слушаюсь, папочка. Я только твоя сучка. У омеги от пошлых слов мозг моментально взрывается, и он, безнадёжно ахнув, падает обратно на холодную подушку с раскрасневшимся лицом. — Бесишь, Ли Чжухон! — кричит в потолок Мин и закрывается одеялом, чтобы прикрыть своё смущение, а альфа не может прекратить глупо таращиться на прозрачное одеяло, хоть щеки уже давно затекли. Хёк вспоминает те дни с тоской, хотя было это всего неделю назад, и с Чжухоном они расставались всего несколько часов назад, под утро. Поначалу было страшно знакомить альфу с сыном, но после их первой встречи в первый же день ребёнка в Корее, но, как оказалось маленький Ли быстрее привык к не родному альфе, чем родному отцу, хотя доктор утверждала, что Ю Ки не жалует незнакомцев. Наверное, проникся симпатией и доверием, увидев полицейскую форму мужчины, а дети по наитию доверяет больше основным героям мультфильмов в виде полицейских или медработников. Не то, чтобы Минхёк против, но с сыном он несколько раз встречался раньше, даже много раз, если в год пару раз считалось «много раз», а мальчик ему всё равно не доверял. Всё время отгораживался от омеги колючими шипами, закрывался и вообще на него не реагировал. Мин надеялся, что хотя бы вечером, после встречи с дядей полицейским мальчик немного поест и улыбнётся на долю секунду, но Кихён в этом грандиозном плане отсутствовал. — Это он, — не уточняет, а скорее утверждает Ю, приближаясь к маленькой щели в двери за спиной обессиленного от ссор с истинным Минхёка. — Не подходи, — предупреждает омега, встав преградой между комнатой сына и Кихёном. — Он похож на меня, — замечает Ю, игнорируя истинного, не сводя удивлённого взгляда с мальчишки, словно упавший с его собственных уст, а не с живота Ли. — Ли Минхёк-щи, мне позвать кого-то? — на всякий случай спрашивает Ким, беспокойно стоящая у проёма гостиной. — Всё в порядке, он сейчас сам уйдёт, Бона-щи. Вы можете пока убраться в моей комнате, — намекает Мин, и женщина без слов оставляет истинных наедине. Вопреки заверениям омеги, Ю не особо стремится покинуть дом бывшего. Он лениво переводит взгляд с лисьих глаз своего сына на покрасневшее от злости лицо омеги. С последней их встречи мужчина набрал в весе, и вся его кожа приняла более жизненный оттенок, превратив полу убитого человека в живого. Такие яркие изменения нельзя не заметить и не позлиться на то, что все лавры теперь достаются другому альфе, а не истинной альфе. — Можно я познакомлюсь с ним? — спрашивает Ки, сменив тактику, потому что агрессия сейчас не пугает его истинного, а, наверное, отвращает. Чувство, словно из порочного круга садиста-мазохиста, годами сосуществовавший в едином симбиозе, Минхёк вышел победителем, несмотря на пожизненное клеймо на лбу. И от этого вязкого вкуса поражения Кихёну хочется класть на всех и убить Мина. Не ему, так никому не достанется, но тогда Хосок останется один, а у них тоже в своём роде симбиоз. Минхёк бы и хотел отказать, ведь ясно видел, что у Кихёна на уме не ребёнок, но последняя надежда на благоразумность истинного просит дать шанс мужчине. Понятно, что это остатки прошедшей «любви», пытающиеся найти в мужчине напротив такое же здравомыслие, которое он ищет сейчас у себя. — Не стоит, — не сдаётся омега после долго раздумья, но всё равно прячет глаза от изучающего взгляда сына в проёме двери. — Пожалуйста, — впервые в памяти Мина Кихён о чем-то умоляет, и выражение его лица на мгновение кажется неподдельной. — Прошу, — повторяется альфа, напрочь выбив из истинного трезвый ум. — Он не любит незнакомцев, поэтому не напрягай его слишком сильно, — предупреждает омега и шире открывает проход в комнату сына, перед тем, как позволить зайти туда Кихёну. Ю остаётся неподвижно сидеть напротив двери, изучающе глядя на незнакомого отца, но на лице не появляется ни одна тёплая эмоция. — У него аутизм? Кихёну странно спрашивать вслух вопросы о состоянии своего родного семилетнего сына, но ещё страннее смотреть на этого самого сына с явными отклонениями. Теперь кажется, что всё и вправду отлично сложилось. От чужого Хосока родились отличные дети, превосходящие других не только умом, но и здоровьем, а от истинного — не весь кто. Пусть такое неправильно говорить, но мужчина теперь убеждён в своём решении отправить внебрачного ребёнка по дальше от себя. Так лучше для всех. — Это из-за твоего брата, — вместо ответа говорит Мин, нарушив сложившуюся тишину между отцом и сыном. Что-то в груди щемит, и он не знает рад этой встрече родителя с сыном или делает только хуже, но увидев, как мальчик, испуганный родного отца, прячется за спиной папы, с которым даже не разговаривал, — явный знак недоверия. — Не неси бред, — отмахивается Кихён и переводит взгляд с нежеланного сына на молочное лицо омеги, тщательно стирая из памяти образ до боли похожего на него ребёнка. — Кто-то из ваших с Хосоком детей могли родиться с аутизмом, но этот ген выпал именно на моего. Стоило ожидать этого, когда я узнал, что твой брат был аутистом, — нарочно напоминает Минхёк, опустив факт того, что Ю Ки не только его сын, но Кихён только благодарен, что его не считают отцом такого бездаря. Как когда-то сказал ему отец, избив его младшего брата со злости, детей нужно выбирать. — Я говорил, что ребёнок того не стоит, но ты не послушался меня и сделал по-своему. — Если ты пришёл сказать мне это, уходи, — Минхёк из последних сил держит себя в руках, чтобы не вызвать переполох в доме, потому что Ю остро реагирует на громкие голоса и звуки, как и на чужие запахи. — По-хорошему расстанься с этим офицером и уезжай в Японию. Я вам там дом куплю и всё обустрою. Просьба до жути нелепая, но Кихён не смеётся, да и омеге не смешно. Если один не понимает, почему его так яростно сверлят взглядом, то второй в недоумении от естественности тона первого. Разве такое сказал бы человек, имеющий троих детей, с высшей докторской степенью чего-то там, и проживший очень много лет. — А то что? — Минхёк берёт на слабо, чтобы узнать тузы истинного, но всё равно в голове забивает на них болт. — Офицер пострадает. От одного только упоминания Чжухона замирает сердце от страха, но и проигрывать альфе всё равно не хочет. — Ни тебе, ни людям. Хорошая стратегия, Ю Кихён, но заботься лучше о своём муже. Мы с тобой чужие друг для друга люди. — Хорошо, что напомнил. В Сеул не возвращайся и с моим мужем больше не смей пересекаться. Глядя на искры ярости, летящие между ними, посторонний никогда не догадался бы об их совместном прошлом. Никогда бы не подумал, что у этих двоих что-то есть друг к другу, но они оба так тщательно скрывают данный факт, будто им нечего друг другу сказать. Если бы не сливающие, благоухающие запахи, никто не назвал бы их истинными, ведь они слишком разные. — Знаешь, почему Чжухон? Нет, Кихён не знает, но Минхёка знает. Что-то до нелепого ванильное, что привлекло его истинного, которого тот, соответственно, не нашёл в своём альфе. — Потому что он никогда не разобьёт доверенное сердце. Потому что он никогда не придаст свой выбор. Потому что он никогда не поставит в трудное положение. Потому что он любит меня. — омега нарочно указывает на всё то, на что Кихён забивал с самой высокой горы. И это нормально, что выбором Ки стал не его истинный, если бы он не обнадёживал попусту в течении многих лет, не впивался зубами в прошлое и не отпускал Хёка в будущее. Это вот ненормально. — Что, он так хорош в постели? Удовлетворяет тебя во время течки? Молодой ведь, — не забывает поиздеваться Ю перед тем, как уйти. Увидеть Минхёка, бросить пару колких слов и, конечно, раздробить до мелких крошек, чтобы не был его омега ни с кем, кроме него, и обратно возвращался к нему одному. Но Ли словно всё равно. Как такое может быть, думает Ки, подавляя в себе желание ударить, а потом затащить истинного в свою машину. Если бы был шанс всё исправить, Ю начал бы это делать с универа. Он бы сделал всё, чтобы не поспешить и найти истинного, потому что от слегка подавляемого запаха Хёка крышу сносит ещё с порога. Не от одного запаха его так не сносит, как это делает истинный. — Что удивительно, Ю Кихён, не твоё это дело. — чеканит Ли в ответ и открывает дверь, указывая нежеланному в этом доме гостю, где его место. Кихён уходит. Ему без разницы, как долго продержится оборона омеги, ведь он уверен, что Минхёк не ослушается. Он до боли пугливый, и Ю, осведомлённый о его прошлом, знает, что если пригрозить, то омега и из дома никогда не выйдет. — Я тоже тебя люблю, но почему-то ты не выбираешь меня, — признаётся альфа, когда садится в свою машину, чтобы никто, кроме безмолвного водителя, не услышал этих слов. Пусть это его любовь граничит с одержимостью, пусть он постоянно выбирает Хосока из-за чувства долга, но Минхёк с первой их встречи занимает в его мыслях особое место. Омега, оставшийся в защите бетонных стен, обещает себе никогда больше не пересекаться с альфой и защитить Чжухона от него. А в Сеул он всё равно завтра полетит. Ни одна угроза мужчины не заставит его отказаться от пусть и липовой свадьбы своего донсэна. Дело не в желании доказать истинному свою силу, а в важности встретиться лицом к лицу с осуждением его старых знакомых. Чтобы двигаться дальше, надо хотя бы иногда смотреть назад и принимать свои ошибки. *** Мама Чжухона с виду миловидная женщина под шестьдесят, сильно отличающаяся от сына не только внешностью, но и характером. По суровому взгляду, морщинистым складкам у губ и стойкой осанке заметно, что она не из тех женщин, которые будут молчать в тряпку, когда дело коснётся её чада. Минхёк не удивлён появлению этой женщины и сразу улавливает витающий в воздухе её боевой настрой. Может, это проклятье одного дня, но после встречи с Кихёном казалось ничего уже не может быть хуже, а оказывается, что есть ещё уровни ниже. Друзья Чжухона — это одно, но когда дело доходит до семьи, это совсем другое. Если с неприязнью первых ещё можно справиться, то с неприятием вторых будет очень сложно ужиться. Он сам с детство считал, что семья превыше всего в независимости, какая она, да и не получив благословение старших, ни один нормальный человек не будет долго держаться в за отношения. — Значит, это ты запудрил моему сыну мозги, — причитает женщина на весь салон, невольно приковав к себе и Минхёку удивлённые взгляды снующего по всему офису стаффа. — Думаю, что нам стоит пройти в мой кобинет, — предлагает Ли, больше не желая становится причиной всех сплетен. Того раза с Хосоком вполне хватает. Мама Чжухона, какой бы она злой сейчас не казалась, понимающе проходит за омегой своего сына к кабинету в углу здания, где никакие уши их уже не услышат. Мин вежливо предлагает женщине присесть и даже тянется к объёмному зимнему пуховику, чтобы заботливо повесить её, на что она отмахивается, но на кожаное кресло перед рабочим столом омеги садится. Омега опускается рядом, на соседнее кресло под пристальный взгляд больших, тёмно-серых глаз, чтобы хоть как-то оказаться ближе к ней. — И сколько вы уже встречаетесь с моим сыном? — спрашивает она, удобно устроившись и больше не желая оттягивать. — Меньше месяца, — как по звонку отвечает Хёк, взволнованно теребя подал своего вязаного свитера. — Я слышала, что у вас есть сын. — Да. Да, есть и, наверняка, это хуже, чем быть просто взрослым возлюбленным сына. Намного хуже. — Сколько вам лет? — ледяным тоном интересуется женщина, как на интервью, где заранее предрешена судьба претендента. — 37 — Вам 37, у вас есть сын, но вы смеете встречаться с моим 24-х летним Чжухоном? Ли смущенно прячет свои глаза в ботинках, не имея гордости поднять глаза и объяснить, что с Чжухоном у него любовь. Глупо звучит, конечно, для старшего поколения, к клубу которых Хёк через один десяток сам станет, но по-другому не пояснить ведь. — Скажите честно. Вы бы смогли принять, если бы ваш сын в будущем начал встречать с взрослым мужчиной? Поставьте себя на моё место. — продолжает мама Хона, наступая на самое больное в обороне Минхёка, на что омеге нечем ответить. — Но я тоже чей-то сын. Разве я не заслуживаю быть счастливым с человеком, которого люблю? — робко осмеливается спросить Мин, разрываясь между тем, чтобы сесть на колени и умолять или тем, чтобы со слезами на глазах сесть на колени и умолять. — Но ты не мой сын. Мой сын Ли Чжухон. — Тот самый Ли Чжухон любит меня, — увереннее наступает Хёк, не желая сдаваться. Годами прогибавшийся под чужим мнением стержень омеги внезапно расправляется, и он становится раскованнее. — Я его выносила, родила, растила и годами терпела побои его отца. Я всё стерпела, все обиды проглотила ради него и его брата. Когда он падал, я его поднимала с колен. Когда его избивали, я лечила раны. Когда он болел, я сидела у его изголовья днём и ночью. Когда умерла Вонён, я привела его в жизнь. Если вы настоящий папа, если вы любящий папа, то вы поймёте мои чувства сейчас. Как взрослый мужчина со сформировавшейся установкой жизни, с большим багажом знаний и опыта может встречаться с молодым, неопытном парнем? Вам самому это не кажется абсурдным? Он ещё до конца не сформировавшаяся личность, и вы, несмотря на глупость моего сына, бесстыдно слепите из него, кого захотите? Слыша все эти претензии и доводы, Минхёк не может не согласиться с ними, ведь со стороны их отношения выглядят до нелепого абсурдно. Чжухон не захочет жить за счёт своего омеги, станет более зрелым и поймёт, что все эти отношения не для него. Карточный домик рухнет, но под обломками будет только один, и это женщина предлагает Минхёка добровольно покинуть неустойчивое сооружение первым. — Я даю вам неделю, чтобы вы расстались с моим сыном. Если вы не перестанете упрямиться, то все эти разговоры дойдут до его отца, и тогда Чжухону придётся выбирать между вами и своей семьей. Надеюсь вы сжалитесь над ним и не захотите, чтобы он вставал перед таким выбором. — жестоко требует Ли и покидает разбитого Минхёка наедине с собой. Она не рассчитывает, что омега примет правильное решение с ходу, но оставшись на растерзание сомнений и страхов, каждый благоразумный человек поймёт правильность их расставания, и она в этом уверена. «- Чжухон, а какая страна тебе нравится больше всего? — спрашивает однажды Минхёк при просмотре какой-то передачи о путешествии. На экране высвечиваются яркие панорамы Токио, одни картины достопримечательностей сменяются на другие, а ведущая воодушевлённо рассказывает своим бархатистым голосом о местном колорите. Чжухон переводит заинтересованный взгляд с экрана на лицо омеги, освещаемое одной лампочкой и светом от телевизора. — Корея, — пожимает он плечами. — Фу, какой ты патриотичный, — шутливо хмурится мужчина в ответ. — А тебе? — Швейцария, но всё же какая страна? — не унимается омега, заинтересовавшись загадочностью альфы, — Из всех стран мне кажется, что я буду нужен только своей стране, так что Корея, а вот город поменял бы. — На какой? — Чеджу. Хочу жить в какой-то маленькой деревушке на Чеджу, — мечтательно объясняет альфа, и омеге хочется заткнуть девичий голос с экрана, чтобы вечно слушать только Чжухона. — Когда постареем, обязательно туда переедем, — обещает Минхёк, а альфа весело треплет его за длинные патлы и ложится на колени.» Ли хотел вспомнить об этом через год или два, чтобы найти причину простить и остаться, когда они сильно поссорятся, но он понимает, что не получится. Минхёк многое хотел сделать с Чжухоном. Показать Швейцарию, познакомить с родителями, выйти замуж за него, родить их общего ребёнка, постареть рука об руку и переродиться в следующей жизни во время, чтобы без преград быть вместе. Разве это плохо? Желать любви от юного парня? Омега не особо задумывался об этом, каждый раз откладывая минуты рассуждения на другие дни. Когда Чжухон, намокнув под снегом, заходит в светлую квартиру, вешает свой рабочую куртку в прихожей, умывается, но не снимает формы, чтобы Ю было удобнее с ним, а потом, уложив ребёнка в его постель после пяти долгих сказок, идёт в душ, Минхёк лучше подождёт с этими раздумьями. Лучше подождёт, чтобы высушить мокрые волосы альфы после душа, прочесть ему свои высокоинтеллектуальные книги при тёплом освещении ночника, посмотреть развлекательные шоу вместе. Он был уверен, что ни истинность, ни возраст не имеют права определять любовь, поэтому лучше на совсем выкинет все сомнения прочь. — Если любовь дана, то за неё надо бороться, — советует Ли Чангюну, приободряя его. Лицо донсэна после долгого времени разлуки округлилось и опухло, взгляд стал понурым и печальным, словно фиктивная свадьба из-за фиктивного брака имела большое значение в этой жизни. — Это всего лишь на время, Чангюн, так что не печалься. Уверен, что Хёнвон простит тебя, если тоже любит. Вы ведь не дети. Да, они с Чжухоном тоже не дети, поэтому им самим решать, что делать с их отношениями. Пусть неправильно идти наперекор желаниям родителей, но со временем все свыкнуться. Чангюн свыкся с мыслью, что выйдет замуж за нелюбимого, Хёнвон свыкся с предательством близких, и Минхёк свыкнется с неприязнью семьи своего парня. «Всё будет хорошо.» врёт себе он, покидая комнату жениха, и направляется к Соку, рядом с которым оставил ранее Ю Ки. Но всё не идёт хорошо. Впрочем, как всегда. — Он сидел прямо тут, и я отошёл всего на минуту, а его уже нет. — виновато оправдывается Ким, на что у Хёка нет сил даже злиться. Может, стоило послушать Кихёна и больше не возвращаться в Сеул, устало вздыхает омега, намереваясь найти сына, но случайно становится свидетелем разговора Хосока с одним из его друзей. Накаченных, супер правильных и очень ухоженных домохозяев, одним из которых, к счастью, Минхёк больше не желает и даже не станет. — Я развожусь с ним, — рассказывает Шин. — Нет сил терпеть его, лучше уж развестись и спокойно жить, — продолжает мужчина, и у Минхёка внутри всё замирает. Он бы отдал всё, чтобы оказаться неправым, но против родительской интуиции не попрёшь, поэтому омега идёт в самое первое пришедшее на ум место, куда мог деть сына Кихён. Лучше бы уж не сына, чем такого отца невинному ребёнку. *** Минхёк — это маленькая изящная фея из снов. Из отвратительных влажных снов Кихёна. Добродушие, спокойствие, преданность, жертвенность, благородство — всё это Ли Минхёк. Однажды у Кихёна спросили, что есть брак, и он ответил: «Это когда есть человек, который прикроет тебя под дождём, который повернёт солнце к тебе, если вдруг окажешься во тьме, который будет спутником твоей души в одиночестве. Спасибо Хосоку за то, что был таким человеком и всегда был рядом, никогда не отпускал мою руку.» Он сказал это всё, глядя в бездонные глаза своего истинного, заметил в них обиду, но продолжил, будто ничего не видел. Возможно, промолчи он тогда, Минхёк бы не ушёл из его жизни раз и навсегда, но Ю совсем не жалел о сказанном, ведь по-настоящему был благодарен своему мужу. Хёк был добрым, но не по отношению к истинному; был спокойным, но не с истинным; был предан, но не истинному; жертвовал собой, но не ради истинного; был благороден, но не к истинному. Ли Минхёк — картина, но к Кихёну у этого шедевра была не любовь или одержимость, а чувство долга и привязанность. Истинность? Нет, омега принимал их связь невидимой лентой судьбы за проклятие, ведь именно она заставила их посмотреть в сторону друг друга. Теперь-то Кихён понял почему. Истинность — это злая шутка Вселенной или Бога — кто бы там ни был — чтобы понять, что именно вызывает любовь. Сливающиеся воедино запахи, острое ощущение вожделения или похожие взгляды на жизнь, жизненные принципы? Любовь истинных не правило, а исключение из таких правил, и раз они не могли стать исключением, следовательно ничем не станут. — Ты быстро пришёл, — сообщает Кихён, стоя запредельно близко к краю крыши, не огороженный ни перилами, ни бордюрами. Не будь рядом маленького Ю в страхе, прижавшийся к ногам своего бессердечного отца, Минхёк бы не задумываясь столкнул альфу. Неужели с этим психопатом он хотел провести всю свою жизнь? С человеком, готовый безжалостно столкнуть собственного ребёнка, потому что что? — Отпусти его, — просит Мин, осторожно двигаясь к альфе, чтобы не спугнуть его и тем самым не стать причиной смерти своего сына. — Стой там, — приказывает Ки, чуть придвинув ногу к обрыву, чтобы доказать всю серьёзность своих намерений. — Хорошо, но отпусти Ю. Не порть ему детство. — А кто сказал, что у него будет что-то помимо детства, — жестоко чеканит в ответ Кихён, даже не пряча отсутствия сострадания к собственному ребёнку и не пытаясь притвориться, будто задал риторический вопрос. — Он же твой сын, — с явным непониманием причитает Минхёк. — Твой сын. Разве не жаль его? — Он всё равно умрёт. Он тупой, поэтому в школе не сможет учиться, ему нельзя болеть, он может в любой момент потеряться и сдохнуть в какой-то канаве, так что зачем тратиться на него? Пусть умрёт сейчас. Пятый этаж, быстро умрёт. Минхёк не знает шутит Кихён так бессердечно или говорит всё это всерьёз, но одна только мысль потерять сына кажется ему немыслимой. — Не глупи, Кихён. Отпусти, давай поговорим. Хочешь — отправлю его обратно в Швейцарию? Я поеду в Японию, клянусь, но отпусти его. Кихён знает все эти трюки по поиску компромиссов с суицидником, ведь они учились у одних и тех же профессоров и проходили одни и те же ситуационные вопросы. До чего же жизнь может показаться странной, чтобы вести двух совершенно разных людей по одной и той же дороге, чтобы свести их. Возможно, будь Кихён чуть внимательнее, а Минхёк чуть свобднее, то Хосока и детей никогда не было бы, но хорошо ли было тогда или нет? Альфа запутался в своих желаниях, поэтому и стоял сейчас в обнимку со смертью. — Простишь меня, если я сейчас попрошу? — Всё в порядке. Мы с тобой обговорим все эти вещи. — Нет, не простишь, — перебивает омегу Кихён, собираясь рассказать всю правду, чтобы вывалить с себя ответственность, висевшее мёртвым грузом с прошлого года, на Минхёка. Пусть разделит с ним его ночь, как и должно было быть с самого начала. — Помнишь день, когда ты бросил меня на Чеджу? — Я не бросал тебя, а хотел, чтобы ты поехал к Хосоку. Он нуждался в тебе. — исправляет альфу Мин, не особо понимая, к чему всё это говорится, хотя есть ли логика уже в чем-то? Кихён стоит на краю пятиэтажного здания, собираясь выкинуть вместе с собой семилетнего сына. Должно быть, мир сошёл с ума, если в этой ситуации был хоть какой-то смысл. — Бросил, но я не вернулся в Сеул. Я поехал в Ильсон. Думал, что и ты будешь там, но где ты был? — В Сеуле. — признаётся Мин своим хриплым голосом, еле балансирующий на грани отчаянного крика. Когда профессор психологии на одной из лекции говорил, что в момент самоубийства разум суицидников затуманен, Минхёк не понимал всю правдивость тех слов. «Этим людям нельзя лгать.» говорил профессор, потому что перед смертью им меньше всего захочется слышать небылицы или явное враньё. Это только взбесит их, поэтому надо говорить то, что им хотелось бы слышать: приближенное к правде ложь. Ложь во блага так сказать, но Минхёк ни разу не врал. Меньше всего ему бы хотелось, чтобы по его собственной вине погиб сын, поэтому рассказывал правду, но Кихён не воспринимал другой, кроме придуманной собой. — Ты врёшь. Ты изменил мне, но я тоже это сделал. Минхёку больнее не слушать бред альфы, а смотреть, как семилетний ребёнок всеми силами прижимается к своему бессердечному отцу, ища в нём защиты от опасного края смерти. В какой момент, интересно, они докатились до такого ничтожного положения, задумывается он, но вряд ли найдёт особый момент. — Я сделал это с той девушкой. Нашей уборщицей. Ей было 20 или чуть больше. Помнишь её? Глупый вопрос. Минхёк не запоминает подобных людей, ведь почти не пересекается с ними, не считая самой приближенной Ким Боны, но сейчас бы вспомнить, чтобы кивнуть и удовлетворить самолюбие альфы. — Её звали Вонён. Нет, уверяет себя Ли, припоминая, как клининговая компания сменила им уборщицу из-за несчастного случая со старой. Он тогда не обратил на это внимания, и вообще никогда не обращал внимания на мелкие неурядицы вроде того случая, но, смотря на испуганного Ю Ки, хочется стукнуть себя и вспомнить эту девушку и, наконец, успокоить себя, ведь она не Вонён Чжухона. Земля не такая крохотная, чтобы позволить столь разным людям так легко пересечься. — Ча Вонён. — медленно, словно смакуя имя девушки во рту, произносит Кихён, выбросив последнюю надежду своего истинного на счастливый финал. Нет, если Ки сам не прыгнет и не сломает шею, то за него это сделает омега. — Та самая Ча Вонён. Ча Вонён твоего горячо любимого офицера. Но она умерла. Хрупкая была девушка. Мин не может скрыть отвращения от того, что с этим человеком он проводил столько времени, этого человека «любил» и боготворил в своих фантазиях. И дело не только в любимом Чжухоне, в его разбитом от горя сердце, а в том, что последние слои идеального Кихёна падают, обнажая за миловидным лицом страшную личность. Какая бы Земля ни была круглая, какая бы она крохотная ни была, не имел право Кихён так поступать с юной девушкой. — Зачем ты говоришь мне об этом? — Просто. Чтобы ты жил с этим. Помнишь же: не мне, так никому. — выплёвывает Кихён, неожиданно ослабив хватку на загривке одежды маленького омеги, на что тот осмеливается оттолкнуть родителя от себя и убежать с края крыши. Минхёк испуганно хватает ребёнка в охапку и отходит дальше. Ю, не ожидавший такого поворота, с ужасом хватается за край и отчаянно зовёт омегу на помощь, но Хёк не двигается, пряча голову Ю в своей груди. — Разбейся, — глухо шепчет Ли, замерев в тёплых объятиях дрожащего сына. — лучше уж разбейся. Не моргнув и глазом Мин отворачивается от вопящего Кихёна и с ужасающей его самого спокойствием уходит с крыши, подняв ребёнка на руки так, чтобы он не видел своего отца. Он сделает всё, чтобы Ю забыл об этом дне, об этом случае, будет любить, как любит сейчас, отдаст всё своё богатство и красоту, если потребуется, но не спасёт Кихёна. Как он может спасти того, кто безжалостно отнёсся к собственному чаду, к беззащитной омеге, к невиновному офицеру? Все они разбились в той или иной степени, так почему всё это натворивший Кихён должен оставаться безнаказанным? Это не самосуд, потому что Минхёку бы не хватило духу толкнуть или убить истинного — это безразличие одного человека к другому. — Вы нашли его, Минхёк-щи, — искренне радуется Соку, попутно благодаря всех Богов и духов, которым ранее успел по тысячу раз помолиться. — Да, на пожарной лестнице потерялся оказывается, — спокойно врёт Минхёк, натягивая уголки своих губ вверх, чтобы не выдать тревоги в голосе. — Ещё раз прошу прощения, что не уследил! Ким хочет в благодарность за понимание босса поклониться ему, но Минхёк ловит его за плечо и останавливает, чтобы не привлечь лишнего внимания. — Всё в порядке, Соку, но почему никого нет? — Ли пытается выглядеть максимально удивлённый такому внезапному опустошению торжественного зала, хотя выглядит это со стороны слишком натренированно, и всё же Соку не замечает подвоха в поведении начальника. — Ю Кихён упал с крыши и его везут в больницы, а с другой стороны забастовщики окружили здание и напали на господина Им Чангюна, поэтому на улице переполох. Думаю, вам лучше сразу в аэропорт ехать, — объясняет Ким. Хочется заглянуть к Чангюну, чтобы удостовериться, что тот в порядке, но страх оказаться пойманным и уличенным в хладнокровии больше. Если Кихён выживет, то он разобьёт Минхёка на миллионы частей не моргнув и глазом, поэтому лучше быть далеко, если вдруг раздробленный Ю очнётся. *** С Соку омега осмеливается заговорить только в Ильсоне, уложив беспокойного и уставшего от полного на неожиданные события дня Ю в постель. Ребёнок из-за увиденного ещё долго удивлённо таращится в потолок, время от времени зовя свою любимую Нину, но Минхёк, приняв всю вину за произошедшее на себя, терпеливо поджидает у изголовья его сон, меняя страницы глянцевой книги сказок одну на другую. И только, когда маленький Ли плотно закрывает веки, не дёргается от малейшего шороха, осмеливается лично поговорить с помощником. На него всю правду вываливать нельзя, ведь это тяжёлая ответственность для любого человека, а Минхёк, как бы не доверял мужчине, не может подвергнуть его на муки совести на всю оставшуюся жизнь. — Соку. Ли застаёт помощника в гостиной с чашкой крепкого кофе и в окружении заботливой тётушки Боны, которой после разлуки в внуками и детьми не на кого вылить свою заботу и любовь. Он не может спрятать нежную улыбку от умиления смущенного помощника рядом с хлопотливой Ким, расспрашивающий о личной жизни мужчины до мельчайших деталей, и все свои страхи он на время откладывает на заднюю полку, откуда не сможет их достать хотя бы на короткие три минуты. — Тётушка Бона, у него уже есть кто-то, так что не переживайте. Не засидится ваш красавчик в старых девах, как я, — успокаивает Ли, наслышавшись от женщины о важности семейного быта и пары в ней. — Ли Минхёк-щи, — спасительно зовёт секретарь, искренне обрадовавшийся появлению начальника. — Ну что вы, господин Ли. Вы совсем не старый, да и молодой человек у вас есть, — оправдывается Ким, открыто любуясь выражением блаженства на лице работодателя, свидетелем которого не была она уже очень давно. — Про молодого вы не прогадали, — Минхёк весело подмигивает ей и садится на освободившееся место. — а теперь и мне приготовьте чего-то вкусного. Я голоден, как бык. — Конечно, — Ким расплывается в счастливой улыбке и торопливо шагает к кухне, где готовились уже несколько любимых блюд хозяина дома. — Ты ведь доверяешь мне, Ким Соку? — неожиданно быстро меняется в лице омега, как только женщина пропадает за закрытой дверью буфета, и необычайно серьёзно глядит в тёмно-карие глаза подчинённого. Тот не улавливает момент изменения босса, но молча кивает. — Вот и хорошо. *** Чжухон возвращается поздно, под самое утро, и всего на несколько часов, чтобы поспать перед ещё одним рабочим днём, но Минхёк, перенявший привычку своего альфы чутко спать, просыпается, как только входная дверь отпирается и чуть позже грязная башка Чжухона заглядывает в гостиную. — Ты опять слишком поздно, — причитает Мин, сонно протирая глаза и разглядывая в темноте силуэт своего парня. — Прости, если разбудил. — виновато бубнит под нос тот, устало плетясь к кровати. — Ничего, иди прими душ. Сердце Минхёка замирает, не желая встречаться с правдой и снова проходить через семь кругов ада из-за гложущей вины, поэтому он всячески прячет свой взгляд во мраке. — Не, я устал. Дай поспать. Альфа невинно протирается головой к груди омеги, заваливает его обратно на кровать и укрывает обоих тёплым шерстяным одеялом. — Фу, от тебя воняет. Такой вонючий, — нарочито морщится Хёк от естественного запаха пота и приятного аромата альфы, прилипшего к форме, но Хон не сдаётся и великолепно игнорирует все жалобы омеги, удобнее устраиваясь у того на груди. Знает, что недолго на него ругаться будут и сразу же растает Минхёк после коротких поцелуев по всему своему лицу, которым осыпает его Чжухон. — Так скучал по тебе. — Мы только утром ведь виделись, — шутливо изворачивается омега, не готовившийся услышать такое внезапное признание и утонуть в растущих бицепсах парня. От счастья кажется, что щеки треснут и слёзы на глаза навернутся, но невольное упоминание в мыслях имени бывшей Чжухона заставляют его снова напрячься. — Вот бы ты был крохотным, чтобы я всегда мог тебя забирать с собой, — мечтательно рассказывает Хон, прислушиваясь в учащенному сердцебиению под ухом. — Я так тебя люблю. — слова звучат в удушающей тишине предрассветных лучей очень естественно, как фоновая музыка для громких вздохов и выдохов. «Интересно, а сколько раз ты сказал это Вонён? Ты бы когда-нибудь сказал мне это, будь она всё ещё жива? Говорят, что любой грешник в этом мире перерождается человеком каждые 514 лет, если вдруг мы переродимся заново, ты выберешь её?».