***
На следующее утро Морган встречается с Хотчнером в офисе, чтобы поговорить и выяснить планы на будущее. Росси проведет весь день на конспиративной квартире, а Пенелопа заедет на часок-другой, чтобы наконец увидеть Кастиэля лично. Он улыбнулся этой новости, и это была та же самая улыбка, которую помнит Морган, легкая и все же искренняя. Странно видеть, как легко Новак теперь обращается к другим. Раньше он не был таким, будучи очень сдержанным от природы и обладая внутренней силой, на которую он полагался. Похоже, Кастиэль понимает, что он уже не так силен, и нуждается в помощи, пусть так мало говорит о Дине или плене. Или, возможно, обращение за помощью — это то, чему его научил Винчестер, как бы ужасна ни была эта мысль. — Ты можешь считать меня параноиком, — начинает Дерек, ссутулившись в кресле, — но я думаю, Кастиэль что-то от нас скрывает. Хотчнер откладывает ручку. — Ты можешь это объяснить? Морган качает головой, постукивая по подлокотнику кресла. — Он сказал, цитирую: «Я не хочу говорить об этом, но я должен, потому что я был агентом ФБР и знаю, что это правильно». Хотчнер на мгновение переводит дыхание. — Бальтазар звонил мне сегодня по поводу нервного срыва Кастиэля. Он сказал, что Кастиэль чувствует себя ответственным за свои сексуальные отношения с Дином. Он подробно описал их связь, как бы извращена она ни была. Морган морщится. — Это нехорошо. — Именно. Он проговорился. Он очень осторожен в том, что делает и чего нам не досказывает. — Кастиэль умен, но какова его цель сотрудничать не с нами, а против нас? У него же нет проблемы рассказать нам правду, поделиться радостью о свободе и согласиться на все наши меры о предосторожности до поимки Винчестера. — Он защищает его, а значит, и тех, кого Дин знает, включая эту Чарли. Я думаю, что он раскрыл больше, чем хотел, в том телефонном звонке, через шесть месяцев после своего заключения. «Я хочу домой, но ты не можешь навредить Дину...», — Хотчнер глубоко хмурится. — Но больше всего меня беспокоит то, что я не знаю, почему он так себя ведет. — Стокгольмский Синдром? Он сказал, что в некотором смысле любит Винчестера. — Если это так, то с течением времени он исчезнет. Хотя, опять же, при Стокгольмском Синдроме жертва врет с самого начала, он же многое нам выдал, чтобы привести к Винчестеру, и он специально сформулировал: «Я был агентом ФБР», когда объяснил свою мотивацию. Он хочет вернуться к работе. Я действительно верю в это, и именно поэтому он был так честен с нами. — Как ты думаешь, что Винчестер имеет против него? Это просто эмоциональный захват или нечто большее? — спрашивает Морган. — Это не безопасность, или не в первую очередь, — размышляет Хотчнер. — Если бы это было так, то конспиративная квартира и присутствие здесь Бальтазара указывали бы на то, что он мог бы рассказать нам. И он знает лучше, чем кто-либо другой, что его лучшая безопасность — это поймать Дина. — Может быть, он боится кого-то третьего? — Возможно, — Хотчнер смотрит на Дерека. — Ты сказал, что он хочет переехать в собственный дом? Морган кивает. — Давай так и сделаем. Но мы будем следить за ним. — Мы не можем этого сделать, — напоминает Морган. — Я обещал ему, Хотч. И я выполняю обещания. На этот раз Хотчнер кивает. — Я понимаю. И я согласен. Еще одна тюрьма, пусть даже с самыми благими намерениями — это последнее, что ему нужно, — он не извиняется. Морган не сомневается, что Хотчнер все еще верит, что его действия в день возвращения Кастиэля были оправданы. Никто из них не мог знать, в каком душевном состоянии находится Кастиэль и насколько безопасно будет в любой момент оставить его одного. — Мне неприятно это говорить, но ты должен также сказать его брату, чтобы он не сообщал нам личных подробностей, которые Кастиэль говорит ему наедине. По крайней мере, без разрешения самого Кастиэля. Я вижу, как это потом может отразится, как бы ни был смущен Бальтазар по поводу выздоровления брата, — Морган делает паузу. — И что насчет рыжеволосой женщины, которая засветилась на камере наблюдения перед исчезновением Винчестера? Я могу исследовать это дальше. — Хорошо.***
Большая часть вещей Кастиэля находится в его новой квартире; в гостиной стоит груда коробок. Больше всего составляет коллекция книг. Новак сидит перед привезенными вещами, прослеживая аккуратный почерк, который говорит ему о содержимом каждой коробки. Это и есть та самая прежняя жизнь, которая когда-то имела значение. Пенелопа создала несколько уровней безопасности и защиты вокруг личности Кастиэля, и новая квартира не под его собственным именем. У него есть новый расчетный счет, полный его собственных денег, и новые кредитные карты. Это решает проблему поиска Винчестером публичных записей, так что теперь парень просто должен выяснить, как помешать Дину найти его с помощью магии или Анны. Он встает и идет в гостиную, в которой разместился Бальтазар. Тот сидит на матрасе, который лежит на полу, потому что где-то произошла путаница и не была доставлена рама кровати, и печатает на своем ноутбуке. Кастиэль стучит в открытую дверь. — Привет, Кэсси, — говорит Бальтазар с ослепительной улыбкой. — Все хорошо? Кастиэль кивает. — Чем занимаешься? — Работа по электронной почте, — объясняет Бальтазар. — Знаешь, о тебе в курсе вся школа. И администрация была действительно благосклонна. У меня еще осталось пять недель отпуска. Кастиэль обдумывает это. — Ты знаешь, что случилось с моим ноутбуком, телефоном и всем прочим? — ФБР конфисковало их, — говорит мужчина. Конечно. В этом есть смысл. Пенелопа искала бы не только то, что Кастиэль делает или с кем общается, но и проверяла бы, отслеживает ли его преследователь в цифровом виде. — Могу я позаимствовать твой? Бальтазар мгновение смотрит на него, ища что-то в его лице. Мотив? — Конечно. Дашь закончить с этим? Кастиэль переминается с ноги на ногу. — Я могу приготовить омлет на завтрак, если хочешь. Кухня уже хорошо укомплектована. Кастиэль достает яйца, находит сковородку, а затем смотрит на предметы. Он постоянно готовил себе омлет, каждый уик-энд, когда в офисе не было кофе и пончиков, чтобы подкрепиться. У него был особый способ делать яйца всмятку, которые таяли во рту, как масло. Но когда он смотрит на коробку с яйцами, то понимает, что забыл, как это делается. Как включить плиту? А молоко входило в приготовление? Сколько яиц надо? Точно, сначала нужны миска и вилка. Он находит их и раскладывает. Разбивает яйца и пытается вспомнить, чем их приправлять. Было что-то зеленое и сухое, вот что он помнит. Он открывает шкафчик со специями и смотрит на них. Орегано? Петрушка? Укроп? Он нерешительно тянется к последнему, это слово кажется ему знакомым. Да, это выглядит правильно. Теперь соль и перец. Он выливает сырые яйца на сковороду, а затем касается циферблата горелки. Он поворачивает его до тех пор, пока не щелкает и не появляется пламя, затем опускает. На средний огонь поставить или выше? Пусть будет на среднем, это кажется безопасным. Стоп, надо взять лопатку. После этого начинаются новые поиски, хотя в конце концов он находит то, что нужно. К тому времени, как он переворачивает яичницу, она слегка подрумянивается, и он хмурится. — Она все равно будет вкусной, — уверяет Бальтазар, удивляя его. Кастиэль поднимает голову. Брат смотрит на него мягким, озабоченным взглядом, и парень гадает, как долго он стоял там, наблюдая, как он барахтается, чтобы сделать что-то такое простое, как приготовление яиц? — Если ты любишь подгоревшие яйца, я полагаю, — говорит Кастиэль, отворачиваясь. Он чувствует, как сгибаются его плечи. Он хочет спрятаться, ощущая себя неловко. — Эй, — говорит Бальтазар громче, — я люблю их. Ты сам их приготовил. Знаешь, сколько раз я думал, что никогда больше не увижу, как ты сжигаешь яйца? Я бы съел их, если бы они были даже черными. — Не испытывай судьбу. Бальтазар смеется. — Ты никогда не был склонен к мелкой мести, — говорит он, подходя к плите и наблюдая, как Кастиэль снова переворачивает яйца. — Слишком благородный, — он ждет, пока Кас снова посмотрит на него, а затем заключает его в объятия. — Я рад, что ты здесь, — шепчет он в плечо брату. Кастиэль сглатывает. — И я тоже. Мужчина отпускает его и выключает горелку. — Пожалуйста, никаких почерневших яиц. — Звучит неплохо, — говорит Бальтазар с еще одной ослепительной улыбкой.***
Кастиэль дает Бальтазару задание: распаковать книги и разложить их по книжным полкам. Это займет у его брата не меньше часа, что даст Кастиэлю достаточно времени для интернета. Он устраивается на диване спиной к стене, чтобы брат не мог неожиданно подойти к нему. Ему не нужно беспокоиться об ОАП — все они сейчас дома, с парой агентов снаружи квартиры по настоянию Хотчнера. Кастиэль не думает, что они смогут остановить Дина, если Дин найдет его, но это хорошая мысль. По крайней мере, ему не нужно беспокоиться, что Дин действительно навредит агентам, как, несомненно, сделал бы Хотчнер. Дин бы так не поступил. Он способен на многое, но он не убийства невинных. Кастиэль не Пенелопа Гарсия, но он знает, как использовать специальные функции поисковых систем, и у него есть хорошее представление о том, что он ищет, и как проверить, что является и не является подлинной информацией. Библиотека в бункере была, вероятно, одной из лучших магических библиотек в мире, и хотя Дин запретил Кастиэлю много читать о магии, он достаточно часто видел ссылки на нее в текстах, которые читал, чтобы знать, как она применяется. Ведьмовские мешочки. Ему они нужны. Через двадцать минут он мысленно составляет список того, что надо раздобыть. Понаблюдав с минуту, как Бальтазар пыхтит, роясь в стопках книг, — кажется, он достаточно рассеян, — он хватает бумажник с новыми кредитными карточками и начинает оформлять покупки. По мимо необходимых для магии вещей, он так же покупает и другое, чтобы не вызвать подозрений. Например, вместе с полынью заказывает лекарства растительного происхождения. Но есть и то, что отвести от подозрений не удастся, если вдруг это кто-то отследит, хотя все-таки большее беспокойство не за это, а за Дина, который в любую секунду может начать его искать, если уже не начал. И он не может выйти куда-нибудь на публику в течение нескольких недель, и, вероятно, не раньше, чем Бальтазар будет вынужден вернуться на работу, поэтому нет возможности использовать наличные деньги. — Ты действительно все это читал? — спрашивает Бальтазар. — Да, — говорит Кастиэль. — Все до единой. — Не знаю, как у тебя вообще нашлось бы на это время, — говорит брат и замирает. — Хм... извини. Я не имел в виду... я имел в виду, когда ты работал, — он морщится. — Все в порядке, Бэл. Да, я много читал в бункере. Дин покупал мне всевозможные книги, — кроме тех, что с заклинаниями. — Так же у него есть библиотека. Бальтазар хмурится, как он обычно делает в тех редких случаях, когда Кастиэль упоминает Дина, но ничего не говорит. Кастиэль возвращается к своим поискам ангельских символов, с которых начал будучи в больнице. У него не было возможности защищаться на конспиративной квартире, но здесь, здесь он может все устроить. Он уже нашел изгоняющий знак, который видел в библиотеке бункера, и он также находит пограничные знаки. Все они похожи на енохианские, что есть в бункере. И наконец, на сайте, который он почти отверг как сделанный любителями, находит большой, сложный символ, предназначенный для того, чтобы полностью скрыть владельца от ангелов. После секундного колебания Кастиэль отправляет фотографию по электронной почте самому себе. Маркер сойдет слишком быстро, но, может быть, татуировка сработает? Затем он покупает несколько случайных фотографий Анселя Адамса, чтобы повесить их на стены. Гравюры большие, и это именно то, что нужно Кастиэлю, и стиль достаточно похож на настоящий его вкус, так что он не думает, что брат или команда будут подвергнуты сомнению внезапного присутствия произведения искусства. — О, черт, — говорит Бальтазар, выгибая спину, пока та не начинает хрустеть. — У тебя дохрена книг. Кастиэль стирает историю браузера и улыбается брату. — Хочешь помогу?***
Через три дня пробуждение приходит вместе с эрекцией. Раньше это было самым естественным процессом, но после побега от Дина он и забыл о такой особенности организма. Он откидывает одеяло и смотрит на свой стояк в боксерах. Должен ли он... что-то с этим сделать? Принять холодный душ? Это не совсем здорово. Правильнее было бы заняться мастурбацией. Это не то, что он делал, когда жил с Дином. Когда Дин был его похитителем. В первые месяцы плена он проделывал это два или три раза, когда достаточно расслаблялся в душе, но в остальное время его собственный стресс убивал сексуальное влечение. Он помнит, как Дин в первый раз отсосал ему, каким мягким он был с самого начала. Даже эти случайные сексуальные контакты не изменили его безразличие, несмотря на то, насколько приятными они были. По крайней мере, не сразу. Затем он начал целовать Дина в ответ. Достаточно напряженный, чтобы причинить боль, Кастиэль встает с кровати и направляется в сторону душа, прежде чем снять боксеры, глядя на свой наполовину твердый член. Он обхватывает его рукой, и ощущение — воспоминание о том, как Дин делал то же самое — настолько сильно, что он вздрагивает. Он заходит в душевую кабину, вода уже приятная и горячая. Он моет голову, а потом, очень неохотно, и все остальное тело. Его руки, скользящие по соскам, заставляют член подергиваться и твердеть еще сильнее. Поворачиваясь, чтобы позволить воде стучать по спине и заднице, он думает о том, как Дин раздвигает его ноги и толкается в внутрь, ударяя по простате. Его член изгибается вверх, полностью твердый. Кастиэля тело привыкло к регулярному сексу. Поскольку Дин не уходил на охоту дольше, чем на пару дней, это был самый долгий срок, когда парень обходился без полового акта. Сексуальное влечение Дина было очень сильным, и они занимались сексом почти каждый день. Прикусив губу, он поглаживает орган. И в голове видит, как это делает Дин. Он представляет мужчину, стоящего на коленях под душем, капли воды падают с его ресниц, когда он смотрит на Кастиэля своими ярко-зелеными глазами. Он представляет себе, как Дин берет его член в рот, сильно посасывает кончик, а затем вбирает на всю длину. Неужели он действительно мастурбирует при мысли о своем похитителе? Стыд скручивается в его груди, причиняя боль, и его рука падает с члена. Он уже признался Бальтазару, что позволял Дину овладевать собой всеми способами: ртом, задницей и всем прочим, и он знает, что в то время он думал, что они были только любовниками, но в этом нет ничего «только», не тогда, когда манжета на его лодыжке была тяжестью, которую он нес каждое мгновение, через каждый оргазм. И все же Дин доставлял ему такое удовольствие, какого не доставляла ни одна из его любовниц, и Кастиэль научился любить все, что Дин делал с ним. Дин приучил его любить анальный секс. И он это знает. Проникновение пальцами и ошеломляющие оргазмы... Кастиэль не дурак. Это сработало, и по крайней мере частично, потому что в какой-то момент он решил, что это не имеет значения. Его возбуждало сильное желание Дина хотеть завладеть им. Дин грезил, чтобы он вышел за рамки всякой морали. Были ли его чувства к Дину реальными? Даже если бы кто–то из знакомых Кастиэля знал, что Дин виновен только в похищении — в его преступлениях против Кастиэля — они бы подумали, что это нехорошо. По крайней мере, Бальтазар. Он даже не хочет думать о том, что ОАП рассматривает его «изнасилование» в деталях, зная об этом. Без сомнения, терапевт захочет узнать, в конце концов. ФБР скажет ему или ей, что Кастиэль — жертва изнасилования, и как после этого ему удастся объяснить, что это не так? Что он чувствует себя ответственным, потому что согласился? И его согласие кое–что значило, ведь Дин уважал и отказ. Да, ситуация давила на сознание Кастиэля, но он знал это. Он знал. Именно он вошел в ванную комнату, очень похожую на эту, встал на колени и отсосал. Его член все еще тверд, все еще напряжен. Кастиэль пытается очистить свой разум и прикоснуться себя, но через несколько секунд он думает о Дине. Сексе с Дином. Он останавливается и начинает пять раз, слезы собираются в его глазах. Если он дрочит при мысли о том, чтобы быть с Дином сейчас, значит ли это, что он все еще хочет этого с мужчиной? Даже если это будет означать его пленение? Блять. Он не знает, что и думать. Он меняет напор горячей воды на ледяную. Это заставляет его содрогаться, но успешно убивает эрекцию. Он смотрит на свой вялый, холодный орган и чувствует облегчение. Он все еще ощущает себя неуверенно, когда выходит из ванной, в спортивных штанах, рубашке и майке сверху, как будто он может укутать свое собственное тело. Бальтазар стоит в гостиной, глядя на несколько оставшихся коробок. Он, кажется, немного смущен количеством. Он поднимает глаза, когда входит парень, и улыбается. Затем хмурится. — Кэсси, ты в порядке? Ты какой-то бледный. — Я в порядке. — Хочешь апельсинового сока?— спрашивает Бальтазар. Кастиэль качает головой. — Мне понравилась китайская еда. Не мог бы ты съездить в тот ресторанчик на другом конце города? Я хочу их блюдо из рисовой лапши. — На завтрак? — скептически спрашивает брат. — Это свободная страна, — отвечает Кастиэль, разводя руками. — Мило, — говорит Бальтазар, но тут же расслабляется. — Ты уверен, что тебе будет хорошо здесь одному? Снаружи два агента, но... — Со мной все будет в порядке, Бэл, — он делает паузу. — Если, конечно, ты не хочешь, чтобы я пошел и забрал ее... — Нет! Я сам за всем съезжу, — Бальтазар указывает на него. — Но тебе лучше быть благодарным. Кастиэль улыбается. — Спасибо, Бальтазар. Через пять минут Кастиэль уже один в своей квартире. Он не теряет времени даром. Он хватает ножницы, чтобы открыть коробки и фотографии в рамках. Проверяет, сколько места у него будет, помещая фотографии на стену, а затем помечая их маленькой точкой карандашом. Затем он берет белую краску — очень белую, почти синюю — и рисует изображения знаков, которые препятствуют входу ангелов и маскируют местоположение. Супер-белая краска все еще видна на фоне грязно-белой, которая по умолчанию используется в квартире, и он считает, что контраст достаточно высок, чтобы символы были эффективны, хотя и не совсем очевидны, если кто-то снимет картину со стены. Он рисует символы тонкими линиями, как можно меньше краски, чтобы она быстро высохла, при этом удостоверяясь, что каждый символ не имеет шероховатых краев или отсутствующих соединений. Он может только надеяться, что Анна была слишком занята, чтобы ответить на молитвы Дина, как это было в прошлом. Если она уже нашла его, он облажался, но если узор сохранится, то к тому времени, когда она начнет искать, Кастиэль будет невидим. Он хватает молоток и гвозди и вешает картины поверх знаков. Далее, он проходит через все этапы заклинаний и создает колдовские мешочки. У него есть два разных пакета: один для хранения гексагональных ингредиентов, а другой для хранения гексагонального мешочка, плюс несколько сухих цветов и других ароматов, чтобы скрыть присутствие гексагонального мешочка. Он делает их семь: по одному для каждой спальни; по одному для ванной; по одному для кухни; по одному для гостиной; по одному, чтобы спрятать в вещах Бальтазара; и по одному, чтобы носить с собой в сумке. Кастиэль всегда держал две сумки на ночь, куда бы он ни шел, для работы, поэтому он не думает, что будет необычно нести сумку с ноутбуком (также недавно купленным) и дополнительной одеждой. Он может придумать какое-нибудь дерьмовое объяснение, если Морган или кто-то другой действительно спросит. Черно-белая фотография бросается в глаза на стене. Шестигранные мешочки находятся в каждой комнате. Кастиэль в безопасности. Он стоит на коленях на полу, просто дышит, позволяя тому факту, что никто не должен быть в состоянии найти его, впитаться. Облегчение, которое он испытывает, невероятно сильное, сравнимое только с тем, когда он впервые увидел своего брата за восемнадцать месяцев. Двадцать минут спустя Бальтазар возвращается с дымящейся горячей едой, и Кастиэль приветствует его улыбкой, которая на этот раз не скрывает напряжения.***
— Ладно, Кэсси, ты готов? Кастиэль кричит через дверь: — Пять минут! Он долго принимал горячий душ с ледяной водой, и его пальцы онемели, когда он застегивал рубашку. Он натягивает джинсы и носки вместе с тяжелой черной толстовкой, а затем засовывает ноги в кроссовки. Он проверяет, что мешочек с колдовством находится в его сумке, затем перекидывает ее через плечо и выходит из комнаты. Бальтазар хмуро смотрит на кухонный стол. Он берет ведьмин мешочек, который Кастиэль положил в декоративную чашку. — Что это за чертовщина? — Ароматическая смесь. — Кастиэль хватает бумажник и засовывает его в карман джинсов. Бальтазар медленно смотрит на брата. — Ароматическая смесь. Попурри? Серьезно? — Я люблю украшать, — говорит Кастиэль, защищаясь. — Ладно, ладно, — пауза. — Пахнет не очень. Кастиэль выхватывает его из рук Бальтазара и кладет обратно на стол. — Ну, мне это нравится. — Ладно, чудак. Кастиэль невольно улыбается. — По крайней мере, он не розовый. Бальтазар разражается смехом. — У меня дома тебя ждет розовый шарф. Забыл его принести. — В любом случае я мог бы обойтись без еще одного розового дополнения в задней части моего шкафа, — отвечает парень. Он нервно сглатывает, чувствуя, что напряжение, наконец, начинает действовать на него, несмотря на шутки брата. — Я готов идти. Мужчина улыбается ему немного обиженно. — Я слышал, что терапия не так уж плоха. Просто много разговоров. И лжет. — Я знаю. За рулем конечно же сидит Бальтазар, ибо водительские права Кастиэля фактически истекли, когда он пропал, и DMV все еще обрабатывает их с его поддельным адресом. Кастиэль, вероятно, не смог бы вести машину в любом случае, так как он находит большую часть опыта вождения чрезмерно волнительным. Ему трудно следить за всем, что происходит, а вождение — это многозадачность. Вероятно, ему придется попросить Бальтазара отвезти его на пустую стоянку и начать учиться водить сначала. Но просить об этом было бы унизительно, а брат жаждет быть чрезмерно заботливым, так что лучше уж сидеть на пассажирском сидении. Это не старая машина Кастиэля, которую Бальтазар продал вскоре после его возвращения, а другая, модель на несколько лет новее. Кабинет психотерапевта находится в небольшом здании, расположенном между двумя большими домами. Они должны припарковаться на приличном расстоянии, так как район является переходом между городским и пригородным. Бальтазар нависает над ним всю дорогу и не расслабляется, пока они не оказываются в здании. Он даже ставит себя между Кастиэлем и случайным человеком в лифте. Несколько раздраженный, парень делает шаг вперед, чтобы брат не смог заговорить с секретаршей первым. — В 10.30? — спрашивает Кастиэль. — Новак. Секретарша печатает пару раз, поднимает глаза и улыбается. — Она выйдет через пять минут. Кастиэль садится на диванчик, который доминирует в небольшой приемной. Это очень... по-домашнему. Старые деревянные ручной работы картины с изображениями цветов. Подпрыгивая, он хлопает себя по колену, нервозность преодолевает его естественную неподвижность. — Ты хочешь, чтобы я с тобой пошел?... — Нет, — говорит Кастиэль. Бальтазар хмурится, но успокаивается. — Тогда я подожду здесь. Кастиэль смотрит на него. — Я уверен, что она позовет тебя, если понадобится. — Да, Кэсси, я знаю. Я просто волнуюсь, — мужчина смотрит на дверь. — Ты все еще такой... Кастиэль ждет, но брат не заканчивает. Возможно, он не хочет знать, как Бальтазар закончит эту фразу. Дверь в кабинет психотерапевта открывается, и оттуда выглядывает пожилая женщина лет шестидесяти пяти. Ее седые волосы собраны сзади в свободный пучок, и она действительно одета в бабушкин свитер. — Кастиэль? — спрашивает она, добродушно улыбаясь. Кастиэль встает, и она жестом приглашает его войти. Ее кабинет является продолжением приемной. Он в еще более холодном синем, почти сером цвете. Там есть пара удобных мягких кресел, стоящих друг против друга, а также несколько других стульев, разбросанных по комнате. Книжные шкафы занимают большую часть стен и заполнены психологической литературой. — Здравствуй, Кастиэль, — говорит она и протягивает ему руку. — Я Доктор Кац. Кастиэль натягивает улыбку, хотя на самом деле ему хочется выбежать из кабинета, и коротко пожимает ей руку. Может, она и похожа на чью-то бабушку, но для него она в лучшем случае помеха. — Здравствуйте. Она намеренно ждет, пока он выберет одну сторону, чтобы сесть. Потом ожидает начала разговора, но так как парень сам не говорит, то Доктор берет инициативу на себя. — Я поговорила с агентом Хотчнером, и прочитала твое дело, а также досье ФБР. Надеюсь, ты не против? Это обязательная мера для моего дальнейшего решения к допуску на службу. Если тебя что-то не устроит в наших сеансах, то можешь попросить другого высоко-квалифицированного врача. Кастиэль качает головой. — Нет, все в порядке. Ему не нужно пытаться лгать двум психотерапевтам, одного будет достаточно. Он знает, что она здесь, чтобы помочь ему, а не усложнять его жизнь, но она мало что может с этим поделать. В прошлом он находил терапию полезной — у него были обязательные сеансы после каждой стрельбы и серьезных травм на дежурстве — и обычно он ничего не имеет против этого. — Ты уже проходил терапию, Кастиэль? — Да. После перестрелок, смертей при исполнении служебных обязанностей и тому подобного, — Кастиэль рассматривает ее. — В основном для меня это было упражнение в самосознании и сознательном контроле направления моих мыслей. Она кивает. — Это полезные навыки. — Как жертва преступления... это что-то новенькое, — вяло говорит Новак. — Ну, не для меня, — отвечает она с удивительной резкостью в своей улыбке. — И в каком-то смысле я думаю, что и не для тебя. Ты не был жертвой преступления раньше, нет, но ты испытал травмы, которые большинство людей не испытывают, включая выстрел. — Ну, я полагаю, что технически я был жертвой стрельбы в этом случае, — криво усмехается Кастиэль. Доктор Кац улыбается ему. — Однажды меня ограбили. После этого случая мне пришлось обратиться к своему психологу, — она смотрит на него чуть дольше. — О чем бы ты хотел поговорить, Кастиэль? Есть ли какая-то конкретная проблема, с которой ты сейчас имеешь дело и которую хотел бы обсудить? — Я... Я не знаю. Кастиэль отводит взгляд и вынужден заставить себя откинуться на спинку кресла. Он чувствует, как учащается его дыхание. С чего бы он вообще начал? С ужаса, который он испытал, когда Дин напал на него в его квартире? Медленное осознание того, что он не собирается бежать? Что Дин собирается удержать его, возможно, навсегда? Эти мгновения кажутся такими огромными, что их невозможно выразить словами. Доктор Кац, кажется, видит его напряжение. — Знаешь что, почему бы нам не начать с настоящего. Расскажи мне о твоем брате и команде в ОАП. Каково это — снова увидеть их? — Эм, хорошо, — сильное напряжение. — Мой брат... оказал мне невероятную помощь. Мне с ним комфортно, — это правда. — А ОАП — моя команда — они делают все возможное, чтобы я был в безопасности. — Я рада слышать, что у тебя так много друзей, которые могут поддержать тебя. Это очень важно при любом восстановлении. Кастиэль полагает, что так оно и есть. И он не совсем хорошо справляется с этим. Может ли он доверять ей? Он знает, что она не может сообщить ФБР ничего конкретного, если это не угрожает чьей-то жизни напрямую. Но скажет ли она им, что он невменяем, если он заговорит с ней о своих отношениях с Дином, не в контексте изнасилования? Как далеко он может безопасно зайти? Он не может обсуждать это с Бэлом или командой. Но при соблюдении конфиденциальности, возможно, все удастся. Однажды он сказал Дину, что не считает нужным говорить с похитителем о своем плене. Ему не с кем было поговорить об этом. — Кастиэль? — Доктор Кац прерывает его размышления. — С тобой все в порядке? — На сколько наш с вами разговор конфиденциален? — Он конфиденциален до тех пор, пока твоя или чья-то еще жизнь не находится в прямой опасности. Даже если ты скажешь мне что-то, что повлияет на твою способность эффективно выполнять свою работу, я не смогу передать, о чем конкретно мы с тобой разговаривали, просто скажу, что ты еще не готов вернуться к ФБР. Ты это имеешь в виду? Кастиэль кусает губы. — Я знаю, что... все ненавидят Дина за то, что он сделал. Но я не испытываю к нему ненависти. Я ненавижу некоторые вещи, которые он делал, но я знаю, что не чувствую... — Кастиэль борется за слова, сжимая подлокотники кресла так, что побелели костяшки пальцев, — того, чего люди ожидают от меня. Доктор Кац говорит медленно и ровно. В ее голосе есть что-то успокаивающее, что напоминает ему Бальтазара в более спокойные моменты его брата. — Нет никакого истинного способа чувствовать травму, Кастиэль. Я серьезно. Не ненавидеть Дина или не желать ему зла — это совершенно нормально. Я не стану осуждать тебя за то, что ты мне расскажешь. Я здесь, чтобы помочь тебе, а не говорить, что ты чувствуешь. Кастиэль осторожно отпускает подлокотники кресла, пытаясь расслабиться. — Мне будет трудно говорить об этом. — Я знаю. Все в порядке, Кастиэль. Я обещаю, — Доктор Кац улыбается ему с сочувствием в глазах. — Как только ты будешь готов. С чего начать? Может быть, с самого непринужденного, что даст ему понять, как двигаться дальше. — Вы читали мое досье, это дело. Все, что ФБР знает о том, каким я был во время заключения. Телефонный звонок, фотографии. Думаете, я этого заслуживаю? Находится под пристальными взглядами стольких людей... — Кастиэль замолкает, не в силах подобрать нужные слова. — Они обеспокоены. — Во-первых, я бы сказала, что каждый заслуживает заботы, — говорит Доктор Кац, скрестив ноги, когда она смотрит на него. — Включая Дина? Дина Винчестера? — спрашивает Кастиэль, не в силах остановиться. — Потому что я действительно считаю, что он заслуживает заботы, но все, кого я знаю, считают иначе, а мои мысли больными. Психотерапевт делает паузу, явно стараясь ответить осторожно. — Да, я думаю, что каждый заслуживает помощи. Но из истории Дина он должен получить эту помощь в тюрьме, где он и все остальные могут быть в безопасности во время этого процесса. Кастиэль закрывает глаза. Дин виновен только в своих преступлениях против него. Кастиэль ушел отчасти из-за Дина, потому что Дин оказался в такой же ловушке, как и он. Согласится ли эта женщина на это? Кто-нибудь сможет? Он так не думает. Они посочувствуют ему, скажут правильные слова, но подумают, что он ошибается. Они подумают, что это симптом болезни, в то время как Кастиэль не может сказать, что это что-то меньшее, чем необходимое действие. Для себя, но и для Дина тоже. Дин заслуживает лучшей жизни, чем та, которая ему дана. Он держал Дина в своих объятиях, когда тот проснулся с криком после кошмара об аде, где он терпел невообразимые муки в течение сорока лет. Он слышал, как Дин во сне умолял Сэма не покидать его. Теперь Дин один. Местная полиция не нашла его тело. Единственное утешение Кастиэля в том, что он все еще жив. И Дин не заслуживает тюрьмы, когда он так много отдал миру. Он ненавидит, что ему приходится прятаться от Дина, что ему приходится бежать от человека, которого он так отчаянно хочет уважать. Но Кастиэль не может этого сказать. Ни сейчас, ни когда-либо еще. Он закрывает лицо руками, стараясь не заплакать. Он должен, должен что-то сделать, иначе правда, которую он не может сказать, выплеснется наружу. — Я... я виню себя. Я не думаю, что заслуживаю, чтобы все делали это для меня, когда... я этого не заслуживаю. — Почему ты так говоришь? — Я сдался. Бэл говорит, что ему все равно, но я их бросил, — медленно произносит Новак, опустив руки и глядя в никуда. Вспоминая свое время с Дином, то, как оно трансформировалось из враждебного в момент за моментом возрастающей близости, эмоциональной и сексуальной. — И дело в том, что я сознательно выбрал этот путь. Это не то, что случилось случайно. Я решил принять Дина в свою жизнь и жить с ним так, словно он был моим любовником, а не похитителем. Я решил позволить Дину утешать меня, удовлетворять все мои эмоциональные потребности, а не только физические, — он смотрит на Доктора Кац, чувствуя холод. — Вы думаете, это делает меня слабым? Женщина прижимает палец к нижней губе и пристально смотрит на него. — Почему ты выбрал именно этот путь? — Потому что... потому что это единственный известный мне способ выжить, сохранив свой разум в целости, — это был его выбор в то время, даже если он чувствует, что его любовь к Дину стала искренней и настоящей. Доктор Кац наклоняется вперед. — Я бы сказала, что тебе это удалось. Ты сидишь здесь и разговариваешь со мной. Твой брат стоит за этой дверью и ждет тебя. И твоя команда ОАП хочет, чтобы ты смог вернуть все то, что потерял. Ты пережил восемнадцать месяцев плена, Кастиэль. Слезы текут по его лицу, это унизительно. Он тут же смущенно вытирает их. Он почти не знает этого врача. И в этом весь смысл; он знает, что в этом и заключается суть терапии, но необходимость пройти через это, имея секреты, которые он должен хранить, заставляет его оставаться бдительным и следить за своими словами. — Как ты думаешь, твоя команда будет винить тебя за то, что ты сознательно сделал все, чтобы выжить? Кастиэль судорожно втягивает воздух. «Ничто никогда не заставит нас потерять уважение к тебе.», — вот что прошептал ему на ухо Рид меньше чем через день после побега. — Не думаю, что они это сделают, — мягко говорит Доктор Кац, протягивая ему коробку с салфетками. Он молча берет ее. — А ты? — Они думают, что я лгу им насчет Дина, — они ни слова об этом не сказали, но он это чувствует. — Ты думаешь, это заставит их меньше заботиться о твоем благополучии? — Нет, — наконец признается Кастиэль. Доктор Кац не двигается дальше, но Новак никак не может взять себя в руки. Он слепо хватает салфетки, но слезы не прекращаются. За последние две с половиной недели стыд стал его почти постоянным спутником. С Дином он избавился от всех ожиданий и тревог внешнего мира, отчасти потому, что верил, что никогда больше его не увидит. Какой в этом смысл, если Кастиэль никогда не будет отвечать за то, на что он согласился? Но теперь, когда он сбежал, ему приходится иметь дело со всем, что он сделал в плену. Тот факт, что он сдался; тот факт, что он позволил себе влюбиться в своего похитителя; тот факт, что Дин доставлял ему такое удовольствие и радость, даже когда он был закован в наручники, как животное. Кастиэль выбрал легкий путь. И даже сейчас он пытается защитить Дина. И никто никогда не поймет почему. Но, возможно, Доктор Кац права, и не имеет значения, понимают ли они. Если они не будут думать о нем плохо. Может быть, этот позор даже не совсем из-за ОАП и Бальтазара. Что это действительно касается его и Дина, и их отношений, и должен ли Кастиэль позволить себе не сожалеть об этом? Он смотрит на Доктора Кац и пытается заговорить, но безуспешно. — Хочешь, я позову твоего брата? — спрашивает женщина. Кастиэль молча кивает. Не прошло и тридцати секунд, как Бальтазар уже стоит на корточках перед братом и обнимает его, прижимая его голову к своему плечу. Кастиэль вдыхает слабый запах дыма, а под ним слишком дорогой шампунь. Он не знает, что чувствовать, что думать. Но он, впервые за все время, осознанно позволяет себе плакать от боли.