***
Ему снится сон. Это мешанина из воспоминаний и фантазий. Они с Дином спят вместе, и комната мерцает вокруг них от его старой квартиры до его комнаты в бункере. Руки Дина на его обнаженном теле горячи, скользят вниз по спине и сжимают бедра, когда мужчина двигается между его ног и член движется вверх, Кастиэль возбуждается. Они целуются, но это странно легко, учитывая приближающийся секс. Как и в первые несколько поцелуев, когда Дин все еще не был уверен в своем приветствии, в реакции агента. Но парень этого хочет. О, как он хочет! Как по волшебству, Дин внутри него, толкается изо всех сил. Удовольствие скручивается в теле Новака, и он умоляет Дина о большем. Даже когда его слова становятся непонятными, хотя он сам их произносит, он знает, что просит еще, чтобы Дин трахнул сильнее, и мужчина улыбается ему сверху вниз. Потом Кастиэль просыпается. В его квартире совершенно темно. Даже шторы задернуты, и только красный свет его будильника делает что-то в комнате более заметным, чем неясные очертания. Но в то же время это не бункер и даже не старая квартира, в которую всегда проникал свет через занавески, потому что прямо за его окном горел уличный фонарь. Кастиэль тяжело дышит, его член напряжен между ног. Его боксеры слегка влажные от кончика органа, и он стягивает их. Рука медленно скользит по эрекции, когда он прислушивается к звукам Бальтазара, но все совершенно тихо. Он, должно быть, проснулся без крика, как уже было несколько раз за последний месяц. Он гладит себя. Один раз, потом еще два. Мысленно возвращается к своему сну, к невероятному удовольствию от проникновения Винчестера. Насколько привычными были его ласки, насколько хорошо он знал, как довести Кастиэля до вершин сексуального наслаждения. Стыд окрашивает мысли, но его рука не убирается со стояка. А почему бы нет? Он может это сделать. Это его собственное тело, его собственная голова. Он гладит себя снова, сильнее и жестче, и он так возбужден от сна, что это все, что ему нужно, чтобы достичь оргазма. Сперма выплескивается на руку, вместе с облегчением. Он прикусывает губу достаточно сильно, чтобы причинить боль, дыхание проскальзывает между его стиснутыми зубами почти со свистом. Его тело, наконец-то получившее то, что хотело после нескольких недель отказа, расслабляется в постели. Он лежит несколько минут, осторожно позволяя своим мыслям плыть по течению. Затем хватает верхнюю простыню, вытирается и комкает ее, чтобы бросить на пол. Он встает, идет в ванную и включает свет. Его волосы в беспорядке, а лицо слегка бледное, но когда он смотрит на себя в зеркало — смотрит себе в глаза — то не видит того потерянного выражения, которое ожидал увидеть. Он видит гнев. Даже здесь, даже сейчас Дин контролирует его. Контролирует влечение. Он не может смотреть на кого–либо с сексуальным интересом, ни на женщин, ни на мужчин. И прошло всего около пяти недель с тех пор, как он сбежал, и только вчера ФБР забрало агентов, которые следили за его квартирой. Он все еще находится на ранней стадии выздоровления, и по логике вещей это нормально. Но его раздражает то, что он хотел бы забыть, что он хотел бы подавить, пусть даже ненадолго, но не может. Он не может кончить, не подумав о Дине. Каким-то странным образом чувствует, что если бы нашел кого-то романтически или сексуально интересным, то мог бы обмануть свой мозг. Но в то же время он хотел бы, по крайней мере, быть нейтральным и не думать ни о ком конкретном во время мастурбации. Ни о чем. Кастиэль смотрит в сторону душа, но затем идет к шкафу. Там довольно много коробок с надписью «СКЛАД», в которые Бальтазар ни разу не заглянул, а просто убрал в комнату. Парень ищет, пока не находит темно-коричневую, и снимает верхнюю часть. Внутри находятся коробки поменьше, в том числе запертый оружейный ящик. Ключ лежит в ближайшем потайном отделении, и его пальцы начинают шарить, когда он находит. Прошло так много времени с тех пор, как он использовал свое личное оружие вместо служебного. С легким стуком открывается футляр, и Кастиэль смотрит на «Глок». Он идет к отдельной коробке с патронами и заполняет обойму, прежде чем положить ее обратно в пистолет с успокаивающим знакомым щелчком. Опускает холодное оружие и некоторое время смотрит на него. Он свободен. Он не может этого забыть. Надевает джинсы и рубашку, прежде чем надеть свою старую набедренную кобуру, когда являлся полицейским детективом. После секундного колебания засовывает туда пистолет и натягивает на себя пальто, — так, что выглядит безоружным. Поскольку он находится в отпуске от ФБР, а не фактически безработным или отстраненным от работы, он может носить скрытое оружие без разрешения, но лучше всего не заставлять людей сомневаться, есть ли у него пистолет. Он тихо проходит мимо комнаты брата к входной двери и выскальзывает наружу. Сейчас пять утра, так что все еще совершенно темно, хотя в городе лишь отчасти. Небо темно-синее, и уличные фонари отбрасывают желтый свет на мокрый тротуар. Улицы почти пусты. Мимо неторопливо проезжает единственная машина. Кастиэль наполнен ощущением того, насколько велик мир. С легкостью в сердце он отправляется на восток, в погоню за восходом солнца. Он идет быстрее, чем на прогулке, как будто куда-то спешит, но на самом деле просто видит, как далеко простирается реальность. Он проверяет границы своего дома, своего города, свою способность просто продолжать ступать. Либо Бальтазар, либо ФБР сидят с ним уже целый месяц, и хотя Кастиэль знает, что это защита, а не собственничество, но это сильно давит. Никто не знает, где он. Никто не может сказать ему остановиться. Он останавливается в парке и находит скамейку, все еще мокрую, но все равно садится. И начинает смеяться. Он откидывается на спинку, смотрит в темное небо, видит лишь одну-две звезды и потирает губы в улыбке. Примерно через десять минут неугомонная энергия наполняет его и побуждает двигаться дальше, поэтому он продолжает идти, огибая парк, прежде чем продолжить движение вниз по многоквартирному кварталу. Тут и там зажигается несколько огней. Сегодня вторник, так что, вероятно, люди просыпаются, чтобы добраться до работы. Мимо него пробегает мужчина, а еще через десять минут человек выгуливает свою очень большую собаку. Это заставляет Кастиэля думать об Адити и о том, что он оставил ее с Дином, но... Он не может сожалеть об этом. Он не жалеет, что сбежал. Его чувства к Дину невероятно сложны, и он не знает, сможет ли когда-нибудь полностью разрешить их, но он не жалеет о том, что оказался здесь. Может быть, его сексуальность все еще связана с Дином и тем, как Дин учил его наслаждаться сексом, но даже если Кастиэль не вернет эту часть своей жизни — по крайней мере, не в том виде, в котором она была, когда он ушел — это нормально. Он может быть счастлив, идя по улице, которую не узнает, независимый и свободный делать то, что хочет. Пистолет теплый, успокаивает тяжесть. Он не беспомощен и не прикован к полу. ОАП ждет его. Его сильное чувство цели было искажено Дином, но теперь он помнит — спасение людей, охота на тех, кто несет ответственность за ужасные преступления, чтобы гарантировать, что они не смогут сделать это снова — это было то, что управляло его жизнью. И он этого хочет. Он хотел бы, чтобы его друзья поняли, что Дин не монстр, или, по крайней мере, не такой монстр, каким они его считают. Он хотел бы, чтобы они поняли, что сверхъестественное реально, но, честно говоря, он согласился бы на понимание того, что травмирован Дином, да, но не так, как они думают. Как еще они могли бы снова видеть в нем равного себе, если бы не понимали, во что превратил его плен? Раньше он думал, что если бы они не осуждали его, то в их понимании не было бы необходимости, но теперь он в этом не уверен. То, как легко Бальтазар обходил его, убежденный в том, как он пострадал, опровергало это. Он должен поговорить об этом с Доктором Кац. Он должен даже поговорить с ней о своей сексуальной дисфункции, о стыде, который сопровождает малейшее чувство сексуального удовольствия. Он знает, что она здесь только для того, чтобы помочь ему справиться. Что они все хотят ему помочь. Кастиэль поворачивает на Запад. Домой, где спит брат. Солнце греет ему спину, когда он добирается до входной двери своей квартиры, а затем переступает порог. Бальтазар проснулся, и у Кастиэля есть мгновение, чтобы подумать: «Вот дерьмо.», — а затем мужчина выпрыгивает из-за стола и спотыкается о стул, который падает на пол, прежде чем он обнимает его. — Скажи мне, что ты просто пошел прогуляться. — Я просто пошел прогуляться, — подтверждает Кастиэль. — Я в порядке, Бэл, честное слово. Я просто хотел побыть один, понимаешь? Бальтазар кивает ему в плечо. — Да, я так и подумал, раз уж ты взял ключи. Но у меня чуть ли не случился сердечный приступ, — брат отступает, чтобы посмотреть ему в глаза. — Оставь записку в следующий раз, ладно? Парень улыбается, и за этим не скрывается никакой тяжести. — Я так и сделаю, обещаю. Бальтазар тычет Кастиэля в бок, и тот уворачивается. — Что это такое? — Мой личный «Глок», — поясняет он. Бальтазар моргает своими ледяными голубыми глазами. — Ты вышел на прогулку вооруженным? — после паузы он решительно кивает. — Молодец. Пристрели этого ублюдка, если увидишь его. По крайней мере, для меня. Кастиэль смеется. — Я не собираюсь встречаться с ним, Бэл. Он понятия не имеет, где я, ты же знаешь. Расслабься. Мне приготовить завтрак? — Нет! Больше никаких черных яиц, у меня есть пределы, братишка.***
В конце концов он решает не упоминать о своих проблемах с сексуальной жизнью или о ее отсутствии. По крайней мере, пока. Есть более важные вещи, которые нужно обсудить с психотерапевтом. Он хочет пройтись по бункеру и Дину, — восстановить свою прежнюю уверенность — чтобы было позволительно работать. Кроме того, на этом легче сосредоточиться, так как ему не нужно крутиться вокруг существования сверхъестественного, когда он обсуждает свои замедленные рефлексы, кошмары или проблемы с концентрацией. Он стал намного лучше, просто находясь рядом с братом и товарищами по команде. Если они не заняты каким-нибудь делом, один или два приходят каждый вечер. Они начали ускорять свои разговоры, заставляя Кастиэля догонять и удерживать вместе несколько нитей речи. Рид был очень хорош для этого. Раньше они могли говорить часами, поднимая вопросы за несколько часов до этого в атаке и контратаке во время споров. Дин был в состоянии поддерживать Кастиэля достаточно интеллектуально стимулированным, но он также не гений. Рид заставляет его улучшаться в навыке общения, что очень приятно. Правда Бальтазар жалуется, что они делают слишком большой напор на него. — Как поживает твой брат? — спрашивает Доктор Кац на пятом сеансе. Кастиэль действительно начал расслабляться в этом кабинете. — Хорошо. Он просит своего директора о продлении отпуска, так как прошло уже почти шесть недель, но я думаю, что ему пора домой. — Это большой шаг, — говорит женщина, подняв бровь. — Ты готов провести в одиночестве значительное количество времени? Я знаю, ты говорил, что это была одна из частей твоего плена, с которой у тебя было больше всего проблем. — Именно поэтому Дин подарил мне Адити, — признается Кастиэль. — Но разница в том, что если я не хочу быть один, то просто должен... должен выйти за дверь, — он слегка улыбается. — Сходить в кафе за углом. Почитать в местном книжном магазинчике. Завести разговор с человеком на автобусной остановке. Доктор Кац одобрительно кивает. — Это правда. Я рада, что ты видишь это так ясно. Ты собираешься попросить Бальтазара не оставаться? — Я не уверен. Он все еще очень обеспокоен — ну, всем, — Кастиэль делает паузу. — В каком-то смысле его присутствие вызывает стресс. Он реагирует на все, что я говорю, что касается моего заключения, хотя очень старается это скрыть. Но если я говорю о книгах по магии, которые читал, или о саде, который делал, он просто... напрягается. — Я думаю, что его реакция весьма оправдана, но может ему надо попытаться понять тебя. Вы обсуждали это? — Нет. В этом нет никакого смысла. Вы не знаете моего брата, что он чувствует. Он не может скрыть эмоции или сделать что-то с ними, он просто выражает их. Просить его попробовать — все равно что засунуть Джинна обратно в бутылку. Доктор Кац кивает. — Ясно. — Есть еще кое-что, о чем я хотел бы поговорить, — наконец он признается. Женщина ждет. — Это касается моих коллег по команде. Я хочу, чтобы они поняли, на что был похож мой плен, хотя я не думаю, что они когда-нибудь поймут. Или, по крайней мере, я боюсь этого. Что если я не смогу объяснить, что произошло, что это со мной сделало, то они никогда не увидят меня выздоровевшим. Равным. — Почему ты думаешь, что они не смогут понять, Кастиэль? Ну, отчасти потому, что он не может сказать всей правды. — Поведение Дина не соответствует его профилю. И конечно, я знаю, что ОАП меняет профиль всякий раз, когда необходимо. Я знаю это. Но я боюсь, что... они просто подумают, что я сошел с ума. Что я защищаю его не из–за фактов, не из-за реальных событий, а из-за того, что облажался или слаб. — Ты говорил с ними о своем опыте? Кастиэль качает головой. — Только о том, что им было нужно, чтобы преследовать Дина, — о большем они и не спрашивали. Парень знает, что это такое же уважение, как и все остальное, но хотят ли они его услышать? Все эти жалкие подробности, необъяснимые чувства? — И я хочу, чтобы они поняли, но что, если это все испортит еще больше? — В каком смысле? — спрашивает Доктор Кац. Кастиэль пожимает плечами. Он не может выразиться словами. Это просто путаница ужаса и непонимания. — Ты думаешь, они осудят тебя? — психотерапевт настаивает. Он качает головой. Ей все же удалось убедить его, что этот страх не обоснован. — Я сказал кое-что... очень личное моему брату. Он никогда больше не поднимал эту тему, но иногда я ловлю на себе его взгляд, как будто... как будто его сердце разрывается. — Мне очень жаль, Кастиэль. Ты говорил об этом с Бальтазаром? — Нет, — он смотрит на свои руки. — Но я не хочу, чтобы все они так на меня смотрели. Достаточно тяжело видеть, как это делает Бэл. — Кастиэль, ты понимаешь, что прежде чем ты вернешься на работу, ФБР задаст тебе еще несколько вопросов? Не о твоем плене как таковом, а о любой из окружающих ситуаций, которые могут привести к Дину? Это интересная тактика, вместо того, чтобы успокоить, она указывает, что это должно произойти в любом случае. Доктор Кац, как выяснил Кастиэль, старается быть непредсказуемой. Но затем она пытается лечить кого-то, кто знает все трюки, которые люди используют, чтобы попытаться манипулировать терапевтами и назначенными судом психиатрами. Вовсе не обязательно, что она верит, будто Кастиэль лжет нарочно, поскольку он может использовать это знание бессознательно. — Я понимаю, что для того, чтобы быть признанным психологически здоровым, я должен быть в состоянии действовать в соответствии со стандартами ФБР, включая полный разбор полетов. — Это очень формальный ответ. Как ты к этому относишься? Кастиэль вздыхает. — Мне страшно. Женщина даже улыбается. — Это очень честный ответ, и это очень хорошо. А что в этом такого страшного? — Быть разоблаченным. Имея все это — все, что произошло. Все находится в моем деле, и люди могут это прочитать. — Я уверена, что твоя команда может объявить большую часть досье закрытой, —указывает Доктор Кац. Совершенно верно. — Но самое главное — разобраться со своими проблемами здесь. Я не говорю, что это нужно сделать сейчас, рано или поздно, но ты выздоровеешь — по личному опыту говорю, — но это будет только в будущем. Когда ты захочешь подумать об этом более глубоко, я бы посоветовала поговорить с одним из твоих друзей в ОАП. Будь просто честен. Я думаю, основываясь на том, что ты мне рассказал о коллегах, они поддержат тебя и сделают все возможное, чтобы понять. — Вы думаете, это так просто? — Нисколько. Но иногда нам приходится спотыкаться вслепую, как бы нам ни хотелось увидеть путь вперед. Кастиэль слабо улыбается. — Это не то, что я надеялся услышать. Доктор Кац разводит руки. — Я психотерапевт, Кастиэль, и у меня есть трудности в некоторых социальных ситуациях. Это часть жизни. Конечно, если ты хочешь попрактиковаться со мной, я была бы рада помочь тебе, но так как мы довольно много обсуждали Дина, я не думаю, что ты найдешь это очень полезным. Он медленно кивает. — Я подумаю над тем, что вы сказали. — Это все, о чем я могу просить.***
На восточном побережье сейчас весна. День слегка прохладный, еще не достигая душной жары, столь типичной для лета. Кастиэль хорошо это помнит, и это будет совсем не то лето, которое он провел в Канзасе. Не то чтобы парень не привык к любой погоде, независимо от времени года, так как ОАП путешествует по всем Соединенным Штатам, ловя серийных убийц. Бальтазар берет его на довольно людный пляж с корзинкой для пикника и решительным выражением лица. Кастиэль просидел на крупном песке почти двадцать минут, сначала наблюдая, как волны перекатываются взад и вперед, словно гипноз природы, прежде чем понял, насколько напряжен брат. И вот теперь он наблюдает, как мужчина пытается набраться храбрости, чтобы сказать то, что он собирается сказать. — Выкладывай, — наконец говорит парень. Бальтазар хмуро смотрит на него. — Ты о чем? — О том, зачем ты привел меня сюда. Он вздыхает, постукивая себе по ноге. — Мой директор хочет, чтобы я вернулся. Он говорит, что я могу отпроситься на крайний случай, но они не могут вечно удерживать мою преподавательскую должность. Кастиэль на мгновение задумывается. — Я думаю, тебе лучше ехать. — Кэсси, ты все еще нуждаешься во мне... — начинает Бальтазар с гневным выражением лица. — Конечно, ты мне нужен, — перебивает его парень, — но это не значит, что ты будешь держать меня за руку весь следующий год. Я нуждаюсь в тебе, но мне также нужна моя независимость. Бальтазар отворачивается, стиснув зубы. Кастиэль сделал ему больно. — Ты был... ты был тем, за что я держался, Бэл. Я держался за тебя больше, чем за ФБР. Я люблю тебя, ты же знаешь, — мягко говорит он. Мужчина берет его за руку, совершенно не заботясь о том, как это будет выглядеть со стороны. — Вот почему мне нужно быть здесь — ради тебя. Кастиэль кладет свою руку на руку брата. — Но так же я нуждаюсь в личном пространстве. Я хочу вернуть свою жизнь, Бэл. Я хочу жить так, как жил раньше, не бояться все время. Я не хочу сдаваться, понимаешь? Бальтазар, прищурившись, качает головой. — Сдаваться? Что ты имеешь в виду? — Дин отнял у меня полтора года. Я не хочу, чтобы он взял что-то еще. От меня или от тебя. Ты мой брат, и я всегда буду нуждаться в тебе, но ты любишь преподавать. Мне нравится работать на ФБР. Нам надо обоим быть на своих местах. Я хочу, чтобы мы оба жили так, как нам хочется, а не так, как навязали. — Кэсси... ты уверен? — спрашивает брат, его глаза темнеют от беспокойства и тревоги. — Я могу уволиться, найти работу учителем здесь... — Ты ненавидишь эту погоду, — напоминает ему Кас. — Да заткнись ты, от холода у меня кости трещат. Но дело не в этом. Кастиэль улыбается Бальтазару. — Нет, это не так. Позволь мне вернуться к той жизни, которую я выбрал. Несколько долгих секунд мужчина молча смотрит на него. — Но что, если... что-то случится? Я имею в виду, черт возьми, Кэсси, тебе все еще снятся кошмары, которые будят меня, не говоря уже о тебе самом. Ты все еще сжигаешь яйца, и нет, коктейли — не идеальная замена питанию. Что будет, если я понадоблюсь тебе для чего-то еще, о чем никто из нас не может сейчас думать? — Значит, ты в трех часах полета отсюда,— говорит Кастиэль. — Ты на расстоянии телефонного звонка. Черт возьми, ты можешь проводить выходные со мной. Но я хочу, чтобы мы оба вернулись к нормальной жизни. Бальтазар хмуро смотрит в землю, скрестив руки на груди. — Каждые выходные? — Каждые выходные. Мужчина изучает море. К удивлению Кастиэля, он молчит уже минут десять, задумчиво глядя на голубые волны и покусывая ногти. Наконец он переводит взгляд на него. Он говорит медленно и уверенно, темнота скрывается за его тоном: — Обещай мне одну вещь. — Хорошо, — осторожно говорит парень. — Если этот ублюдок снова придет за тобой, если он, несмотря ни на что, найдет тебя, ты убьешь его, если придется. Обещай мне, что ты заберешь его жизнь, прежде чем позволишь ему забрать свою. У Кастиэля перехватывает дыхание. Он едва может произнести: — Бэл... — Я знаю, что ты его не ненавидишь. То, как ты иногда говоришь о нем, почти... почти нежно. Но он зло, Кэсси. И он причинил тебе такую боль. Тебе потребовалось несколько недель, чтобы привыкнуть к тому, что вокруг тебя снова люди, чтобы поговорить с нами, и ты признался, что он изнасиловал тебя, — Кастиэль этого не сделал, но дело не в этом. Он наблюдает, как Бальтазар продолжает, голос его становится все более и более устрашающим. — Этот ублюдок ранил моего младшего брата, лучшего человека, которого я когда-либо знал, и он заслуживает смерти, — он замолкает, вглядываясь в лицо. — Ты этого не видишь, но иногда вздрагиваешь, когда к тебе прикасаются. И каждый раз, когда мы выходим на улицу, ты выглядишь испуганным. Кастиэль смотрит на свои руки, его сердце колотится в груди. Может ли он убить Дина? Если ему придется, чтобы сохранить свою свободу? Дин не совершил большинства преступлений, за которые его разыскивает ФБР; но те, что были направлены против него самого — да, он совершил их. Даже если Дин не причинит ему прямого вреда, Кастиэль будет оправдан, применив силу, чтобы предотвратить собственное похищение. А он этого не хочет. Он не хочет быть пленником в бункере, как бы сильно он ни заботился о Дине. Он не может хладнокровно убить его, но он может убить, чтобы защитить себя. И он знает, где окажется Дин — на небесах. Может быть, Кастиэль когда-нибудь увидит его там, а может, нет. И если он убьет его — Дин поймет. Его жизнь итак всегда была испорченной, и он бы понял. — Бальтазар. Я обещаю. Я клянусь тебе жизнью, что убью его, если понадобится. Мужчина обнимает брата, дрожа и, вероятно, плача. Кастиэль льнет к нему, не заботясь о том, что пляж достаточно оживлен, чтобы другие могли их видеть. — Ладно, Кэсси. Ладно, — шепчет Бальтазар ему на ухо. — Мы возьмем свое.***
Кастиэль сидит на парковке перед общественным центром, слегка дрожа. Было странно вести машину, хотя он уже несколько раз тренировался с Ридом и братом. Получить назад права было нетрудно, и он с легкостью сдал экзамен по вождению, но все равно это недостаточно привычно, чтобы он не напрягался во время вождения. Но, по крайней мере, у Рида хватило здравого смысла — или понимания — не комментировать резкость первой поездки после похищения, когда Кас наехал на бордюр. Бальтазар вчера уехал домой, иначе парень, наверное, настоял бы сам его отвезти. Но это не единственная причина, по которой он нервничает. Доктор Кац собрала группу поддержки довольно рано, очень быстро. Кастиэль тогда не придал этому большого значения, но она снова заговорила об этом два сеанса назад, на этот раз с более серьезным намерением. Ее подруга руководит группой поддержки для тех, кто пережил длительный плен или тюремное заключение, в основном тех, кого держали с целью изнасилования. Кастиэль был в таком месте по работе, как это, почти два года назад. Он беседовал с женщиной, которая находилась долгое время в пропавших в без вести. То, что он приехал сюда как частное лицо, а не как представитель закона, — это самый странный вид дежавю. Он долго стучит по рулю, потом вылезает из машины и запирает ее. Он входит в общественный центр и идет направо. Только когда он подходит ближе, то начинает видеть знак или два для группы. Он настаивал, основываясь на собственном опыте, что группа не будет возражать, если он придет заранее, просто потому, что он мужчина. Большинство хищнических похищений — на самом деле подавляющее большинство — совершаются против женского пола, и его присутствие может быть пугающим или травмирующим. Но неделю спустя Доктор Кац сказала ему, что группа согласилась принять его. Он останавливается перед дверью №147 и легонько стучит, прежде чем войти. Это маленькое помещение, и в нем десять стульев, расположенных неровным кругом посередине. С одной стороны стоит небольшой столик с тонной пончиков. В комнате семь женщин, включая пожилую с табличкой с именем Кирстен. Кастиэль решает, что она подруга его психотерапевта. Кирстен машет ему рукой. — Привет, Кастиэль! Заходи. Мы просто перекусим перед тем, как начать. Чувствуя себя так неловко, как, вероятно, никогда в своей жизни, Кастиэль пропускает пончики и выбирает стул подальше от всех остальных. Он хочет бежать, и только социальное ожидание того, как странно это будет выглядеть, останавливает его. Кирстен сидит поодаль от него, улыбаясь и с удовольствием поедая пончик в пудре. Одна за другой женщины занимают свои места. Темноволосая действительно садится рядом с Кастиэлем, одаривая его короткой нервной улыбкой. — Мы готовы начать? — спрашивает Кирстен. Раздается ропот согласия. — Все, это Кастиэль, о котором я вам рассказывала на прошлой неделе. Кастиэль, добро пожаловать в нашу группу поддержки. Парень опускает голову. — Спасибо. Молодая женщина с очень светлыми волосами говорит: — Я Эми, — она бросает на него слегка вызывающий взгляд — в отличие от остальных, она практически излучает огонь. Все остальные называют свои имена вслед за ней, некоторые выглядят неловко, одна или две женщины странно сдержанны, а остальные немного нервничают. — Кто-нибудь хотел бы начать с вопроса, который имеется, и хотел бы получить некоторую поддержку? — спрашивает Кирстен. Эми тут же поднимает руку. — Можно я? Кирстен кивает. — На прошлой неделе я видела, как кто-то бродил вокруг моего дома. Я набрала 911, и через двадцать минут копы наконец-то прислали кого-то. Они велели мне запереть дверь. Запереть гребанную дверь, как будто это исправит все, как по волшебству! — выдыхает Эми. — Когда этот ублюдок взял меня и изнасиловал три года назад, я не заперла ее. Я забыла это сделать. После этого полиция продолжала говорить мне, чтобы я проверяла свои замки, чтобы можно было предотвратить нападение, — типо это осторожность, — она свирепо смотрит на Кастиэля, явно зная, что он из правоохранительных органов. Долгое мгновение Новак не знает, что сказать. Затем: — Ничего, если я прокомментирую? — Конечно, — коротко отвечает она, складывая руки на груди. — Полиция говорит вам это только потому, что принятие мер предосторожности иногда помогает предотвратить преступления. Некоторые преступники сдаются, если перед ними стоит препятствие, — Кастиэль смотрит на свои руки. — Но некоторые этого не делают. — А что насчет тебя?— спрашивает она. Кастиэль поднимает голову, тщательно подбирая слова. — У меня за плечами два десятилетия тренировок по боевым искусствам и опыт работы в правоохранительных органах, шесть дюймов и семьдесят пять фунтов. Она моргает. — Когда я вернулся домой в тот день, когда меня похитили, у меня на бедре висела кобура с пистолетом. Я быстро проверил свою спальню и гостевую комнату, прежде чем положить пистолет в ящик, — он холодеет, вспоминая. Его тело наполовину онемело, как будто эти слова вернули его туда, в тот момент, когда он потерял контроль над собой на полтора года. — Я подошел к холодильнику, и тут он подкрался ко мне сзади. Он обнял меня за шею, — он машет рукой в том месте, где его подбородок соприкасается с шеей, указывая на место, где Дин сжал его руку, — и потащил меня назад. Я боролся и сумел выбить его иглу, я пытался завести ногу за его спину, чтобы подставить ему подножку, я пытался прижать его к стене, чтобы получить рычаг, я пытался выцарапать ему глаза, — он сглатывает, слезы щиплют глаза. — Мой пистолет был в пятнадцати футах, — шепчет он, глядя на Эми. Женщина смотрит вниз, глаза у нее мокрые. — Он душил меня, пока я не потерял сознание. И он держал меня в плену восемнадцать месяцев, — Кастиэль глубоко вздыхает. — Нет твоей вины в нападении и похищении. У меня были все... все преимущества, которых не было у тебя, и я все равно проиграл. Ты не виновата в запертой, или нет, двери. Голос дрожит, Эми спрашивает: — Как тебе удалось сбежать? Полиция нашла тебя? Кастиэль качает головой. — Нет. Он — мой похититель — оставил меня одного, не приковав к кровати. Я только так смог убежать, — и его голос немного прерывается, — потому что он думал, что я слишком сломлен, чтобы это сделать. Дженни, красивая женщина лет тридцати, поднимает руку, плачет и говорит: — Я тоже. Он насиловал меня так много раз, что я практически впала в кататонию. Пошел куда-то за пивом и оставил меня. Я бежала изо всех сил. — Прости, — тихо говорит ей Новак. — Он в тюрьме пожизненно, — продолжает Дженни, выпрямляясь, хотя ее голос дрожит. — А я все еще здесь. — Спасибо, Дженни, — мягко говорит Кирстен. — Ты совершенно права. Мы все еще здесь. Группа замолкает. Эми берет салфетку из трех коробок, стоящих на маленьком столике в центре круга. — Они его поймали? — спрашивает Эми Кастиэля. Он колеблется, прежде чем покачать головой. — Дин — человек, который похитил меня — разыскивается ФБР уже почти десять лет. Я не думаю, что его поймают, а если поймают, то он сбежит. Так было раньше, — Кастиэль некоторое время смотрит в пустоту, а потом встряхивается. — Я занимался его делом. Его делом в ФБР. Было расследование убийства, и мы поехали туда, и он сказал мне позже, что видел меня. Вот тогда он и решился на похищение. Шелли, которая до этого момента смотрела в пол, поднимает голову и говорит: — Тебя похитил преступник, за которым ты охотился? — Да. И я... я понятия не имел, что он преследует меня. Он преследовал меня неделями, а я даже не подозревал этого. — Ты боишься? — спрашивает Шелли. — Парня, который, ну... Его тоже так и не поймали. Думаю, он уехал из страны, но я все равно... — она не договорила. — Иногда, — признается Кастиэль. — Мне приходится принимать множество мер предосторожности, чтобы спрятаться там, где я живу. Если я вернусь на работу, мне придется быть осторожнее еще больше, потому что он знает, где я работаю. Шелли кивает. — Я знаю, каково это. И она это делает, понимает Кастиэля. Он вытирает глаза. Ему достаются обрывки чужих историй. Дженни развелась после нападения. Саманту, еще одного члена группы, похитили на год почти десять лет назад, и ей до сих пор снятся кошмары. Нападавший погиб в перестрелке с полицией. Эми занялась кикбоксингом и имеет различные виды оружия, спрятанного вокруг ее дома, и это напоминает ему о том, как он теперь повсюду берет свой пистолет. Есть почти невысказанное признание того, как они все боятся, даже спустя годы после преступления. Каждый раз, когда одна из них говорит о другом способе, с которым они пытаются справиться, возникает молчаливое понимание, и у Кастиэля есть такой же. Он рассказывает им о сожженных яйцах, а Дженни говорит, что смузи все равно лучше. Но есть и диссонирующий момент, — и это то, что каждый из злых мужчин, напавших на этих женщин, на самом деле был именно таким — злым. И как бы легко это ни было, как бы легко это ни вписывалось в ожидания людей, Кастиэль не может тоже самое сказать о Дине. Эми спрашивает, может ли она обнять его на выходе. Он почти льнет к ней, к кому-то еще, кто понимает. Ее руки обнимают его крепко, достаточно крепко, чтобы удержать весь мир. То, что эти женщины приняли его здесь после всех страданий, через которые их заставляли проходить другие мужчины, трогает его. Но он не знает, вернется ли когда-нибудь сюда. Есть еще так много недосказанного, так много того, что люди не знают о его пленении с Дином. Все ужасы, да, но и все радостные моменты тоже. Временами он был счастлив. И все же, неопределенность, стоящая за этим — что он не выбрал быть там, что каждый счастливый момент был омрачен применением силы — портит все. Он не знает, за что держаться. Что принять. У него есть единственная надежда — понимание команды. Может быть, пришло время поговорить.***
Морган все еще на работе, когда получает сообщение от Кастиэля.«Мы можем встретиться?».
Ничего большего. То, что сообщение короткое, не является необычным — это Кастиэль — но специально просить о компании — это ново. Новак в основном пассивно принимает общество своих друзей в ОАП. Он никогда не просит их уйти, когда они приходят, никогда не возражает, если они спрашивают, могут ли остаться. Но он также не протягивает руку. Морган не был полностью уверен, что думать об этом, даже если Хотчнер был доволен тем, что Кастиэль восстановился в своем собственном темпе. Он отказывается от бумажной работы и направляется к своей машине. С первых двух дней после побега Кастиэля команда координировала его уход. Это не совсем нормально, но когда Хотчнер взял на себя ответственность в этом отношении, все согласились с этим. ФБР обычно начинает восстановление после травмы еще до того, как она произошла, обучая всех агентов, как справляться с симптомами сразу после шока. В конце концов, это не неслыханно для агентов быть вовлеченными в крупномасштабные инциденты, такие как взрывы и террористические атаки, а также более мелкие — перестрелка с несколькими подозреваемыми или попадание на ужасные места преступлений. Команда будет регулярно работать в качестве разрядителей друг для друга, потому что это будет одна из главных травм, которые команда испытывает обычно — разрядка будет похожа на короткий, равный по силе опрос, который позволяет им всем говорить через опыт без суждения, с другими, кто пережил то же самое событие. Согласно методу, который использует ФБР, небольшие групповые сеансы происходят после этого, с индивидуальным лечением с терапевтом, как требуют симптомы. Им всем приходилось это делать, даже Моргану, который, хотя и видит ценность психологии и терапии, с трудом открывается человеку, чья работа — слушать его. Его друзья выполняли эту роль гораздо лучше. Может быть, поэтому Кастиэль и выбрал его. Новак не вписывается в обычный режим. Дерек полагает, что причиной этого является длительное пленение, к которому не были подвергнуты большинство агентов ФБР. Хотчнер организовал их и приказал всем не задавать слишком много вопросов Кастиэлю. До сих пор это работало. Парень неуклонно выздоравливает. Эти мелочи напоминают Моргану, что Кастиэль — не тот человек, который пропал девятнадцать месяцев назад. Это очевидно по тому, как Новак внезапно прекращает говорить о похищении, как будто он понимает, что слишком близко подошел к тому, что не хочет обсуждать. Странные реакции на внешне случайные инциденты, которые явно напоминают ему о его плене. Кастиэль никогда не был одним из тех, кто делится, но теперь очевидно, как сильно он нуждается в поддержке, а также как сильно он этого боится. Однако почему существует страх, ни Морган, ни Хотчнер не смогли выяснить, за исключением того, что парень намеренно держит что-то в секрете. И не от стыда, им движет страх. Он стучит в дверь Кастиэля. Через мгновение он слышит, как открываются оба замка, а затем Новак с легкой улыбкой открывает дверь. Дерек берет два холодных пива, которые купил по дороге. — Готов расслабиться? Улыбка Кастиэля становится шире, и он отступает в сторону, пропуская Моргана. — Давненько я не пил пива, — говорит он, беря бутылку. — Дин предлагал, но я не соглашался по понятным причинам, — он идет в гостиную и устраивается на диване, и мужчина следует за ним, чтобы сесть в ближайшее кресло. — С твоим братом все в порядке? — спрашивает Морган. — Он звонит мне каждые три часа, но в остальном — да. Дерек улыбается. — Чрезмерная забота, да? Кастиэль слегка пожимает плечами. — Теперь я понимаю почему, — он открывает пиво голыми руками и бросает крышку бутылки в мусорное ведро. Не промахивается. Морган пользуется случаем, чтобы получше рассмотреть квартиру Кастиэля. Фотографии все еще висят на стенах, как и в первые дни пребывания парня здесь. Это была странная деталь для Новака, чтобы быть настолько сосредоточенным на украшении, особенно таким образом, которым он не проявлял никакого интереса раньше — но как только он получил начальные предметы, он, кажется, потерял интерес. Все коробки исчезли, и квартира действительно выглядит хорошо обжитой. На полках есть несколько случайных розовых предметов, но Морган догадывается, что это рук Бальтазара. — Так о чем ты хотел поговорить? — спрашивает агент. — Возвращаешься? Кастиэль опускает голову. — Ну, и это тоже. Морган поднимает бровь и делает большой глоток пива. Во всяком случае, он может спросить Кастиэля, может ли он остаться, потому что он не может вести машину, в зависимости от того, куда разговор пойдет. — Я знаю, что ты ни о чем не спрашивал... Ну, почти ни о чем. Я имею в виду никто из вас. — Мы хотели подождать, когда ты будешь готов, — говорит Дерек, ставя пиво на кофейный столик. Он наклоняется вперед, упершись локтями в колени и расслабив руки. — В любое время, приятель. — Мне кажется... — Новак замолкает, опускает глаза и смеется. — Ну, я говорил об этом со своим психотерапевтом. И я понял, что хочу, чтобы ты тоже понял, каково это было на самом деле, для меня, — он проводит пальцем по краю горлышка пивной бутылки. — Бэл есть Бэл, так что с ним разговор не задался и мы закончили на криках. Вот почему вы застали нас орущими друг на друга на конспиративной квартире. Морган держит язык своего тела открытым. — Сказать мне? — Я бы хотел... — парень замолкает. Он выглядит неуверенным. — Кастиэль, я не собираюсь осуждать тебя за то, что ты сказал или сделал. Честно. — Все было не так, как думают люди, — медленно произносит Новак. Он закусывает губу, потом делает глоток пива. — Дин не был... он не был физически или эмоционально оскорбителен. Он бы не позволил мне уйти и изолировал меня, и да, это было психологически оскорбительно, но причинять мне боль никогда не было целью похищения меня, — он встречается взглядом с Морганом. — Да, мы явно боялись, что он причинит тебе боль, — говорит Дерек, когда Кастиэль больше ничего не добавляет, ожидая его реакции. «Не позволил бы уйти.» — он изменил терминологию своего заключения в своем собственном уме. — Ты же знаешь, что мы поймали Дина на несколько недель, верно? Кастиэль кивает. — Он сам мне сказал. Пришлось, правда, — его так долго не было. Он никогда не оставлял меня одного так надолго специально. — Мы нашли камеру в его вещах, которая включала в себя ваше видео. Дин записывал, как ты читаешь, как бросаешь плюшевую игрушку... Кастиэль слабо улыбается, на его лице появляется странное выражение. — Я помню. Тебя это удивило? Морган кивает. — Как ты и сказал, это не то, что мы ожидали, но это дало нам надежду, что ты не так сильно пострадал, как мы боялись, за столько времени, — и у него есть две цели рассказать Кастиэлю об этом — поддержка, конечно, но также и подтверждение того, что он доверяет. Что он верит ему. И он не думает, что Новак будет лгать , или, по крайней мере, избегать этого; если что-то ложное выйдет наружу, это будет потому, что Кастиэль верит, что это правда. — Дин, кажется, очень любил тебя. — Да — отвечает Кастиэль, и его губы быстро изгибаются, почти мгновенно исчезая. — Он хотел, чтобы я любил его, и не из страха. Все, что я просил, кроме свободы, он мне давал. Он был очень... сосредоточен на том, чтобы доставить мне удовольствие. О том, чтобы сделать меня счастливым, — он неловко пожимает плечами. — Я знаю, его профиль может быть похож на профили тех людей, которые ищут близости; что мое сопротивление разозлит его и заставит наброситься на меня, но этого никогда не было. Их первоначальный профиль после письма Кастиэля говорил именно об этом. Обнадеживает то, что Кастиэль все еще может смотреть на это достаточно объективно, чтобы точно оценить ситуацию. Тем не менее, с сочетанием психоза и эмоционального ущерба от его отца, Морган с трудом верит, что в доме Дина было так спокойно. — Он никогда не сердился на тебя? — Я могу сосчитать по пальцам одной руки, сколько раз он сердился на меня, и он никогда не бил меня в гневе. Интересная квалификация. Дин никогда не бил Кастиэля «в гневе», что подразумевает, что он физически нападал на него в какие-то моменты, даже если тот считает, что это было оправдано со стороны Дина. — Но все-таки он бил. Кастиэль со стуком ставит пиво на стол и встает. Он вытирает рот и делает два шага, прежде чем ответить. — Да. Бил. Морган ждет. Кастиэль неуверенно колеблется, прежде чем снова сесть и подтянуть колени. Это очень выразительная поза, оборонительная и маленькая. — Он избил меня и заставил подчиниться. Во время моих попыток побега, — взгляд Кастиэля является далеким. — В первый раз мне не удалось далеко уйти. Он схватил меня за волосы и ударил головой о землю, пока я не перестал сопротивляться. Дерек вздрагивает, но у него такое чувство, что Новак еще не закончил, поэтому он молчит. — Со второй попытки я выбрался из бункера, пока его не было. Я даже нашел пистолет, хотя не удалось найти ни телефонов, ни машин, которыми мог бы воспользоваться. Я убежал... — он замолкает, в его глазах отражается страх. Эхо того, что он почувствовал тогда, когда попытался сбежать и потерпел неудачу. — Я побежал, но он поймал меня. Он побеждал меня в каждом настоящем бою, который у нас был, — Кастиэль приподнимает рубашку, обнажая небольшой шрам на животе, который Морган раньше не видел. — Я получил это в драке на ножах с ним — точнее, я приземлился неправильно. Дин сам никогда не пользовался оружием. Он боялся сделать мне серьезные травмы. — Значит, с его стороны это было тактикой? — спрашивает Морган, проверяя. Кастиэль не отвечает прямо. — Ты ведь знаешь об одной из самых странных тактик? После того, как выбить все дерьмо, надо успокоить. Странная двойственность, и с ней трудно справиться психологически. Также один из признаков возникновения Стокгольмского синдрома, когда жертва воспринимает «лучшее» поведение как доброту, что является началом эмоциональной запутанности, которая лишает ее свободы воли. — Это не такая уж редкая тактика — запутать жертву. — Он сделал это не для того, чтобы сбить меня с толку, — говорит Кастиэль. Не сердится; почти как будто он понимает это, когда отвечает. — Весь спектр эмоций Дина состоит из заботы о других. Сначала его отец, потом Сэм. Он видел в себе ценность только тогда, когда мог позаботиться о людях. Смерть Сэма дестабилизировала его во многих отношениях, но это, вероятно, было больше всего связано с моим похищением. — Значит, его брат мертв? Ты знаешь, как он умер? — спрашивает Морган. Это кажется безопасной темой; он не хочет нападать на веру Кастиэля в то, что Дин заботился о нем. По крайней мере, не напрямую. Кастиэль кивает. — За два года до того, как Дин забрал меня. Болезнь, но какая именно, мне не известно. — Похоже, ты хорошо знаешь Дина. В глазах Кастиэля вспыхивает неподдельное веселье. — О да. Я очень хорошо его знаю. Лучше, чем кто-либо живой, на данный момент. Он хотел, чтобы я узнал его, даже темные стороны. «Но воспользуешься ли ты этим знанием, чтобы помочь нам поймать его?», — недоумевает Дерек. — Но ты не знаешь, где он? Кастиэль качает головой. — Дин и Сэм засунули игрушечных солдатиков в вентиляционное отверстие Импалы, и иногда оно все еще дребезжит. Дин потерял девственность на заднем сиденье, — он делает паузу. — с Рондой Херли, — а потом, — Дин с Сэмом устраивали друг другу шутливые войны, включая подмешивание краски в шампунь. Когда ему было девять, а Сэму пять, отец на несколько дней оставил их одних в номере мотеля, и в квартиру проник незнакомец, потому что Дин был неосторожен. Он все еще винит себя за то, что подверг Сэма опасности. Он любит укутываться в плед, слушает музыку своего отца, отчасти потому, что сам полюбил ее, и отчасти потому, что все еще чувствует близость к нему — к человеку, которому никогда не мог угодить, — Кастиэль поднимает голову. — Он никогда не хотел причинить мне боль. Морган видит это; понимая Дина, Кастиэль чувствует к нему симпатию. Он не может отделить то, что знает о тяжелой жизни Дина от преступлений, совершенных против него. — Это твои слова или его? — Немного того и другого, — признает парень. Он выглядит как призрак. Берет пиво, но не пьет, а просто держит его с побелевшими костяшками пальцев. — Кастиэль, что ты хотел, чтобы я понял? Кастиэль начинает говорить, но тут же замолкает. Впрочем. — Большую часть времени я был счастлив. Морган не имеет ни малейшего понятия, что на это ответить. Если бы Новак настаивал на том, что он просто «счастлив» с Дином, то он понял бы, что это было отчаянное заблуждение и попытка парня справиться с его тюремным заключением. — Ты думаешь, я сумасшедший, — мягко говорит Кастиэль. Дерек качает головой. Это не совсем редкость для жертв преступлений, подобных тому, что пережил парень, чтобы иметь моменты счастья, чтобы найти свет в темноте. Но Морган не думает, что Кастиэль имеет в виду именно это. — Я не знаю, что сказать, но я не думаю, что ты сумасшедший. Ты можешь объяснить? На пиве Кастиэля образуется конденсат. Кастиэль вытирает его и хмурится, словно пытаясь придумать, что сказать. — Первые несколько месяцев были очень напряженными. Я все еще был сосредоточен на побеге и страхе, что Дин изнасилует или замучает меня. Но когда мы начали спать в одной постели — мы заключили сделку, вот почему Дин послал Бальтазару то письмо — со временем я преодолел этот страх. Я не знаю, была ли это физическая близость, желание физического контакта или тот факт, что ничего не произошло, пока я спал, но я начал доверять ему. Верил, что он не причинит мне вреда, если я не спровоцирую его. — Не думаю, что побег от твоего похитителя вызвал бы такую реакцию, — если бы они говорили о деле, Морган не стал бы возражать против этого слова, поскольку оно точно отражает то, что произошло, если бы не Кастиэль. Жертва? Это беспокоит Моргана. — Может быть, по его извращенному образу мыслей, но это так... Кастиэль перебивает. — Я знаю. Но была и определенная предсказуемость. Я знал, как он отреагирует, — Кастиэль наклоняет голову. — После того, как я в первый раз попытался сбежать, Дин сказал мне, что не будет просить меня прекратить попытки. Только не нападать на него. Дин... ему нравилось, что я дрался. Он хотел, чтобы я дрался, он просто не хотел, чтобы я дрался с ним. И я знаю, что для тебя это звучит как чушь собачья, но Дин говорил серьезно. Морган решает просто кивнуть и согласиться с этим. — Значит, ты начал ему доверять. Наконец Кастиэль делает еще один глоток пива. — Дин очарователен. Я имею в виду, даже в его профиле этот пункт имеется, и свидетели долго говорили об этом. Но и в повседневной жизни он такой же. Он был очень покладист. Жить с ним совсем не трудно. — Какой был обычный день? — спрашивает Морган, надеясь, что Кастиэль расскажет больше. — Он проснется первым, встанет с постели, — медленно произносит парень. — К тому времени, как я проснусь, завтрак будет готов. Он всегда готовит сам, и каждый раз что-то новенькое. Мы вместе позавтракаем, а потом выберем себе какое-нибудь занятие. Рано утром я не могу выйти на улицу, поэтому играем в игры или смотрим фильм — обычно он позволяет мне выбирать. Мы разговариваем, часто часами. Обед и ужин, потом снова в постель. Звучит по-домашнему. Но Морган не верит, что это конец. Затем, словно нежданно, из Кастиэля вырвались слова: — Он был одержим мной. Даже после того, как я понял, что он не будет действовать без моего согласия, иногда он смотрел на меня так, словно хотел... — Кастиэль замолкает. — Но он никогда не был жесток. Он был добр. Я знаю, что это звучит хреново и похоже на бред, но Дин пытался исправить все, что меня расстраивало, кроме самого плена. Если я впадал в депрессию, он уговаривал меня заниматься спортом и есть, находил для меня особые лакомства. — Но он был одержим тобой, — говорит Морган, цепляясь за слова, которые Кастиэль не хотел произносить. — Вначале, до того как я позволил ему... до этого, он мастурбировал в душе перед сном, — говорит Кастиэль, странно озадаченный. — Если он этого не делал, то я просыпался от его движений в мою спину. — Это оказало на тебя психологическое давление. Ожидание, — осторожно говорит Морган. — Ты и сам это знаешь. На лице Кастиэля отразилось горе. — Но большую часть времени я был счастлив. — Я думаю, что это больше связано с твоей силой воли, чем с тем, что Дин сделал для тебя. — Возможно. Но в конце концов, когда я сдался — стыдно признаться, но мне было легче быть счастливым, когда я перестал убегать. Когда я просто принимал комфорт и его общение, — Кастиэль допивает остатки пива в три больших глотка. — Я называл его своим любовником. — Кастиэль... — Я же не был жертвой, — пытается объяснить парень. Дерек с тяжелым сердцем наблюдает, как он пытается найти слова, чтобы защитить Винчестера. — Я не чувствовал себя таким. Я инициировал большую часть моих отношений с Дином. — Ты что? Ты только что сказал мне, что заметил, как он смотрел на тебя, что он заставил тебя спать в одной постели, что ты проснулся, когда он был возбужден и прикасался к тебе. Ничто из этого не инициирует ничего с твоей стороны, — Морган сцепляет руки вместе, пытаясь понять, что сказать и как далеко зайти. Кастиэль был очень откровенен, рассказывая о своем плене больше, чем за последние два месяца. Хочет ли он рассказать ему болезненные подробности? — Мне кажется, он создал обстановку, в которой ты не мог избежать его сексуальных желаний, независимо от того, принуждал ли он тебя напрямую. Кастиэль хмуро смотрит на него, выглядя смущенным, но, к счастью, не обиженным. — Я понимаю твою точку зрения, но... — он не договорил. Морган говорит: — Тебе не нужно выбирать слова со мной, Кастиэль. Мы с тобой — профайлеры. Ты же знаешь, чем мы занимаемся. Ты не можешь сказать ничего такого, что могло бы меня шокировать, — и Дерек подписывается под каждым словом. Наблюдать, как член команды борется с теми же вещами, что и многие жертвы, больно, но слова, события и даже эмоции, которые испытывает Кастиэль, не новы и необъяснимы. Кастиэль смотрит вниз почти целую минуту, прежде чем ответить. — Я люблю его, — в его глазах страх, когда он наконец поднимает голову. Морган пытается показать свое понимание, свое спокойствие. Что парень может сказать эти слова, и что Дерек будет слушать. — Я частично принадлежу ему, ты же знаешь, — говорит Кастиэль, и слова сами собой вырываются наружу. Быстро, хрипло и отчаянно. — Потому что он был в такой же ловушке, как и я. Как бы сильно я ни любил его и ни говорил ему об этом, сколько бы раз мы ни занимались сексом, этот браслет на моей лодыжке затмевал все остальное. Я постоянно страдал из-за своего заключения, а он постоянно страдал от страха потерять меня. И ты не знаешь Дина, Морган, но я знаю, и одиночества Дин боится больше всего на свете. В тот день, когда я сбежал, я написал на карте на стене: «Не убивай себя», потому что боялся, что он это сделает. Я боялся, что он выстрелит себе в голову, увидев, что меня нет, а я не хочу его смерти. Но это было единственное, что я мог сделать, ты и сам видишь. Так было лучше для нас обоих. Если бы я этого не сделал, то мы бы окончательно сломались, ведь мы итак практически сломлены. Как низко пал Кастиэль в своих страданиях. Вот что видит Морган. И это больно, видеть такую боль в своем друге. В то же время он знает, что в мотеле, из которого сбежал парень, не было найдено никакой карты. Дин, должно быть, принял его последние слова надежды и ободрения от человека, которого держал в плену. Кастиэль сбежал, но он все еще так крепко привязан к Дину, а Дин к нему. Новак это знает. По его лицу катятся слезы. Кастиэль хочет быть свободным, но он не ненавидит Дина. Он даже не хочет, чтобы Дина схватили, несмотря на то, сколько информации он дал команде, большая часть которой была подтверждена. Дерек говорит: — Я понимаю. Но позволь мне сказать тебе то, что я вижу. То, что я слышу. На этот раз ждать придется Кастиэлю. — У тебя на шее след от укуса. Шрам. Дин сделал это с тобой. Я знаю, как тяжело нужно укусить, чтобы пролить кровь, Кастиэль, и это ненормально. И я могу придумать только одну причину, по которой Дин оставил его тебе, — чтобы оставить метку твоей принадлежности ему. Это была не любовь. Это была собственность. Рука Кастиэля летит к шраму, лицо бледнеет. — Ты боишься, что он найдет тебя. Я знаю, что мы приняли десятки мер предосторожности, включая камеры слежения за твоей дверью и зданием, но я также уверен, что ты и сам предпринял меры безопасности, о которых нам не говоришь, ибо я знаю тебя, и знаю, что ты полон решимости быть свободным. Может быть, ты был счастлив, в каком-то смысле, но это не было хорошо для тебя. Ты был не так счастлив, как мог бы быть здесь, на свободе. Ты это знаешь, иначе бы не боролся так сильно, чтобы держаться подальше от Дина. Кастиэль склоняет голову. — Он причинил тебе боль, Кастиэль, — мягко говорит Морган, наклоняя голову, чтобы посмотреть ему в глаза. — И мне неприятно видеть, что ты все еще страдаешь, потому что ты не хочешь винить себя за это. Дыхание парня прерывается. Глаза у него мокрые. — Я не могу ненавидеть его, Морган. — Тебе и не нужно этого делать. Но ты и не должен его любить. — Но я... но я дал ему свое согласие. За все, что он делал, за все, что я делал с ним. Я отвечаю за это, Морган. Дерек качает головой. — Он держал тебя в плену! — Он не привязывал меня к кровати и не насиловал, — огрызается Кастиэль. — Он не привязывал тебя к кровати, потому что не должен был этого делать. Думаешь, Бьюфорд связал меня? В этом не было необходимости, потому что он устроил все так, что я не смог бы сказать: «Нет», — даже если бы был способен на это в то время. На лице Новака проступают извинения и боль. Он знает историю о том, как Дерек был растлен в детстве, по крайней мере, несколько скудных деталей. — Морган, прости, я не хотел... — Не извиняйся, Кастиэль. Слушай, — мужчина продолжает говорить резким тоном. Кастиэль резко закрывает рот. — Ты выжил. Все, что ты только что описал мне, все эмоции, которые ты испытывал, я не сомневаюсь, что они реальны. Но я также не сомневаюсь, что это произошло из-за твоего выживания. Физически, психологически, даже эмоционально. Ты сам сказал, что манжета затмила все остальное. Ничто из того, что ты делал, пока был пленником, не было добровольным. С самого первого момента, как он похитил тебя, ничто не было свободным выбором. Есть только зло, из которого можно выбирать. Дикий крик вырвался из груди Кастиэля, как у животного, которому больно. Он роняет пустую пивную бутылку, которая со стуком падает на пол, а затем сворачивается в клубок, обхватив руками колени и пряча лицо. Встревоженный Морган приподнимается, когда Кастиэль продолжает издавать болезненные звуки, которые не совсем похожи на плачь, больше похожие на то, что очень долго скрывалось внутри, он осторожно опускается на колени рядом с ним. Он не прикасается к Кастиэлю; он не уверен, что парень хочет этого именно сейчас. Новак замирает. Морган видит, как вспыхивают его голубые глаза, когда он смотрит на него, но затем его взгляд опускается. Потом, очень тихо, он говорит: — В первый раз, когда мы занимались сексом... я заплакал. Он обнимал меня и повторял, как я хорош, как прекрасен, но я мог думать только о том, что не хочу этого. Я сказал ему: «Да», но на деле ничего не хотел. — Мне жаль, что ты прошел через это, — тихо отвечает Дерек. Кастиэль больше ничего не говорит. Но он позволяет Моргану остаться. Он не отталкивается, не приближается, не издает ни звука. После десяти минут молчания он молча встает и идет в свою спальню, когда мужчина спрашивает: — Ты не возражаешь, если я лягу на диване? Кастиэль делает паузу и меняет направление, хватая несколько одеял и подушку из шкафа в прихожей, и передает их Моргану. — Кастиэль. Все, что тебе нужно, хорошо? Тот встречает взгляд Моргана и кивает. Затем он исчезает в своей спальне. Дерек расстилает себе постель на диване, после того как поднимает пустую пивную бутылку и выбрасывает ее. Он сидит на простыне в течение нескольких минут, думая о странной дихотомии Новака, говорящего, что Дин никогда физически не оскорблял его, а затем признающего, что Дин избил его, чтобы помешать ему убежать. Кастиэль не способен смотреть на свое собственное пленение так объективно. Это неудивительно, но конкретные способы, которыми он исказил свой разум, чтобы справиться с Дином, таковы. Это кажется таким простым, таким ясным для мужчины, как сильно Дин трахал разум Кастиэля, но Кастиэль все еще полон решимости верить, что Дин не делал этого намеренно. Но, может быть, теперь парень понимает, что, несмотря на все оправдания, которые он может дать Винчестеру, это не меняет реальности того, что с ним сделали. Добрые намерения ничего не значат, особенно когда первый акт был явно неправильным. Даже Дин признал это, когда Морган и Джей-Джей допрашивали его. Не то чтобы Морган думал, что у Дина действительно были какие-то хорошие намерения, не с его криминальной историей. Дерек уходит после десяти утра, а Кастиэль все еще спит. Джей-Джей заходит через несколько часов, по просьбе Моргана, и пишет ему:«Он, кажется, в порядке. Приготовил для меня восхитительную яичницу-болтунью».
***
Кастиэль рассеянно смотрит на часы. 3:41 утра. Он закрывает глаза и утыкается лицом в подушку, но через десять минут, когда эта тактика не помогает ему заснуть, он встает и свешивает ноги с кровати, устало протирая глаза. Он немного оглядывает свою темную комнату, но все выглядит нормально. Он проверяет, цел ли колдовской мешочек на ночном столике, затем знак под черно-белой фотографией леса и расслабляется. Он приподнимает рубашку, проверяя свежую татуировку, украшающую его ребра. Странные символы теперь, конечно, знакомы. Он смотрел на них достаточно долго, прежде чем, наконец, решил, что его исследования точны и что знак реален, а также перед тем, как сделать татуировку — постоянно отмечая себя своим желанием быть свободным, но также и тот факт, что он всегда будет смотреть через плечо. Татуировка сама по себе причинила совсем немного боли, только лишь из-за места расположения. Но это хорошее место — в отличие от его руки, груди или бедра, оно действительно не может быть случайно обнаружено. Конечно, ему придется рассказать об этом ФБР, когда он вернется, но ФБР не возражает, чтобы агенты делали татуировки, пока их легко скрыть. Когда он вернется. Он идет к своему оружейному ящику в шкафу и заряжает оружие, прежде чем спрятать его. Затем он одевается для прогулки, надевает набедренную кобуру и натягивает поверх нее длинное пальто. До рассвета еще несколько часов, а это значит, что в городе темно, как никогда. Тем не менее, он много гулял в этот час — улицы уютно пусты, и с пистолетом, успокаивающим весом на боку, он чувствует себя уверенно. У него даже есть немного нормального маршрута, который обычно занимает около полутора часов. Время от времени на него бросают странные взгляды, а однажды кто-то шел за ним два квартала, прежде чем Кастиэль небрежно обнажил пистолет у бедра. Незнакомец, несомненно, намеревавшийся ограбить его, исчез почти мгновенно. Уличные фонари теплого желтого цвета на фоне темно-синего неба. Кастиэль ловит себя на том, что ищет звезды и пытается их идентифицировать. Первая, осознает он примерно через пятнадцать минут, — это Венера, а не звезда. Иногда по мокрым улицам проезжают машины, но это случается достаточно редко, чтобы парень, услышав низкий рокот мощного двигателя, остановился. Он оглядывается, но не видит приближающегося авто. Через мгновение звук затихает. Поэтому он возвращается к своему маршруту. Проходит два квартала. — Кас? Кастиэль резко поворачивается и одновременно выхватывает пистолет. Там стоит Дин, одетый в свою обычную кожаную куртку поверх чего-то клетчатого. Джинсы. Его лицо бледнее, чем помнит парень. Он также поднимает руки в жесте капитуляции, но это ни в малейшей степени не успокаивает Новака. В кармане у него сотовый телефон, но если его взять, то пистолет придется держать одной рукой, а сейчас у него они трясутся. — Я здесь не для того, чтобы похитить тебя, — говорит Дин, слегка поднимая руки с раскрытыми ладонями. — Клянусь, я просто хочу поговорить. Я никогда... клянусь тебе, я никогда больше не попытаюсь взять тебя, — он слегка смеется, в его глазах отчаянная печаль. — Не могу поверить, что это ты. Парень может сказать то же самое. — Что ты здесь делаешь? — он требует. — Как ты меня нашел? — Я здесь уже несколько недель, езжу по улицам. Пробовал колдовской шар, чтобы что-то разглядеть, но не было никаких результатов, — Дин улыбается. — Полагал, что это ты. Когда весь мир был у тебя под рукой, ты, конечно, думал обо всем. Но, честно говоря, я нашел тебя случайно. Не могу пользоваться мотелями, потому что слишком долго был в одном районе, чтобы использовать поддельные кредитные карточки, поэтому я просто ехал. Кастиэль сглатывает, страх дрожит в его учащенном сердцебиении. Он помнит свое обещание Бальтазару — что он скорее лишит Дина жизни, чем позволит ему снова похитить себя. Он держит палец поперек пистолета, не кладя его на спусковой крючок. Пока. — Почему ты здесь, Дин? — Я хочу... я хочу, я не знаю, как сказать это, черт возьми. Я хочу загладить свою вину. Кастиэль издает недоверчивый смешок. — Ты хочешь сказать, что сожалеешь? Тогда никогда не возвращайся. Дин вздрагивает. — Ты этого хочешь? Новак пытается сказать «Да». Но вместо этого он говорит: — Ты сделал мне больно, Дин. На лице Дина проступает стыд. — Я знаю, — он несколько секунд смотрит в землю, прежде чем поднять глаза на Кастиэля. Он не обращает внимания на пистолет, который парень все еще наставляет на него. — Знаешь, да? Дин отводит взгляд. — У меня есть Адити. Ты хочешь ее? — Да, — по крайней мере, это дается легко. Дин свистит, — тот самый свист, на который Кастиэль учил ее отвечать. Не более чем через пять секунд Кастиэль видит, как она бежит к нему с длинным поводком, волочащимся по земле. Должно быть, она была в машине, той самой, которую Кастиэль услышал и не предал ей должного внимания. Но Адити выглядит точно так же, как в тот день, когда они с Дином покинули бункер. Он чувствует, что его пистолет опускается, а затем он опускает другую руку, так что он держит его только правой рукой. Адити подбегает прямо к нему, полностью игнорируя Дина. Она прыгает на него, и Кастиэль машинально говорит: — Место, — и она повинуется, виляя хвостом и высунув язык изо рта. Его рука тянется к ее макушке, поглаживая знакомую шерстку. И тут он понимает, что не сводит глаз с Дина. Он смотрит вверх, крепче сжимая пистолет, но Дин не приближается. Он наблюдает, как Кастиэль взаимодействует с Адити со слабой улыбкой на лице, его руки опущены, свободны и пусты. Когда Дин встречает пристальный взгляд Кастиэля, он говорит: — Она делала тебя таким счастливым, вот я и подумал... Перед глазами парня все расплывается. Его сердце все еще колотится, но теперь гнев подпитывает его. Он снова направляет пистолет на Дина. — Ты изнасиловал меня, Дин. Дин, похоже, хочет ответить, но вместо этого молча смотрит на Кастиэля. — Ты забрал меня от всего, от всех, сделал себя моим единственным утешением, моей единственной компанией, и ты манипулировал мной, чтобы я разделил с тобой постель. Ты манипулировал мной, чтобы я занялся с тобой сексом. Я не мог согласиться с этим наручником, потому что у меня отняли право выбора, Дин. Как я мог сказать «Нет», если не мог уйти? Не мог выбрать кого-то другого? — он осознает глубокую боль и гнев, которые кипели в нем так долго, и теперь они изливаются из него, нацеленные на нужного человека. Насколько их поздние сексуальные отношения были полны любви, своего рода любви, первые были полны боли и насилия для Кастиэля. — Ты отнял у меня способность выбирать, когда отнял мою свободу. — Кас, пожалуйста — глаза Дина блестят. Его плечи сгорблены. — Все, что у меня было — это ты! — Кастиэль кричит. — Конечно, я позволил тебе трахнуть себя. А что еще у меня было? Ничего. И давай посмотрим правде в глаза, единственная причина, по которой я выбрался, это то, что я сделал. Потому что в конце концов я опустил руки и позволил тебе поцеловать меня. Я позволил тебе сделать мне минет. Я позволял тебе трахать меня, забрать все. Я называл тебя своим любовником. Ты не хотел заключать со мной сделку, Дин, секс ради свободы, но именно это и произошло. Винчестер почти заговорил, но тут же осекся. Он смотрит Кастиэлю в глаза и расправляет плечи. — Ты совершенно прав. Но этого недостаточно. — Скажи. Скажи мне это, — голос Кастиэля почти срывается. — Я изнасиловал тебя. Я изнасиловал тебя, Кас. И мне очень, очень жаль. Я знаю, что это ни хрена не значит, но это так. Извини, — он замолкает, зеленые глаза полны горя. — Мне следовало вышибить себе мозги в том номере мотеля, не так ли? — Не вешай это на меня, Дин, — говорит Кастиэль. — Я не хотел... прости, — мужчина переминается с ноги на ногу, его нижняя губа слегка дрожит. Он с трудом сглатывает, а затем его правая рука скользит в карман. Кастиэль поднимает пистолет. — Я не... я просто залезу в правый карман, ладно? Не за оружием, — обещает Дин. Ну, конечно. Он обещал многое, что являлось ложью. И все же, Кастиэль ждет. Не стреляет. Дин осторожно вынимает сложенный листок бумаги. Тот выглядит так, будто долго пролежал в кармане, помятый и изношенный. Дин делает движение, чтобы протянуть руку, но потом, кажется, передумывает. Он осторожно кладет его на землю, телеграфируя каждое свое медленное движение. — Что ты с этим сделаешь, зависит от тебя, — говорит Дин. — Что бы ты не решил, я буду жить с этим. Кастиэль не отвечает, чувствуя себя сбитым с толку. И за листком он тоже не гонится. — Я люблю тебя, Кас. И я хотел бы все исправить. Но я понял, что только ты можешь решить, как это произойдет. Так что я отдаю все в твои руки. Я не буду пытаться найти тебя снова. — Это все? — шепчет Кастиэль. — Это все? — повторяет он, на этот раз с требованием в голосе. Дин кивает. — Да. Это все. Кастиэль пристально смотрит на него. А Дин просто ждет. — Я дам тебе пять минут старта, а потом позвоню в полицию. Мужчина резко вздыхает. — Начиная с этого момента, — добавляет Новак. Дин делает шаг назад, потом еще один. Его лицо полно горя, вины и любви. Затем он отворачивается и начинает бежать. Через несколько мгновений он исчезает из виду. Чувствуя, что его рука весит целую тонну, Кастиэль опускает пистолет. Затем он падает на колени, трясущейся рукой и тыча носом в шею Адити, берет все еще сухой листок бумаги и кладет его в карман брюк, не глядя на него. Потом он обнимает собаку и плачет. Она облизывает его лицо, когда он запускает пальцы в ее густую шерсть, находя там утешение. Он смотрит на свой телефон, когда думает, что прошло пять минут, а затем звонит 911. Кастиэль находится в оцепенении и едва способен отвечать на вопросы первого полицейского, прибывшего на место происшествия. Хотчнера вызвали к надзирающему агенту по делу Дина. После того, как он объясняет полиции, что Дин просто убежал, и он не собирался стрелять человеку в спину, Хотчнер приезжает и настаивает на том, чтобы Адити проверили на наличие GPS-устройств или чипа. Парень не в себе, поэтому Аарон берет на себя разговор с полицией о поимке Дина и отправляет Кастиэля домой без Адити, обещая, что кто-то побудет пока с ней. В ярком солнечном свете, льющемся через окна его квартиры, Кастиэль достает листок бумаги, который дал ему Дин. Координаты GPS. 39.810492, 98.556061. Затем номер телефона, почерк Дина. Он долго смотрит на расположение бункера. Он смотрит на слепящий солнечный свет, потом идет к книжной полке, выбирает самую старую книгу, которая у него имеется — детскую сказку, которую никто никогда не возьмет, — и прячет клочок бумаги на ее страницах.