with understanding

      Кастиэль вваливается на работу все еще с похмелья.       Он попрощался со Стефаном в пятницу вечером, а сегодня понедельник, но большую часть выходных провел пьяным. Алкоголь никогда не был его методом преодоления проблем, и он всегда был больше социальным пьяницей, но после того телефонного звонка Дину появилось желание отключить свой мозг и сохранить его таким — безмятежным. Силой, если понадобится. И это стало необходимостью. Он даже вызвал такси, чтобы поехать в магазин и купить еще спиртного. Более тяжелого, чем пиво. Он провел выходные как настоящий алкоголик, и готов поспорить, что это заметно.       Он не хочет думать. Ни о Дине, ни о Стефане, и уж точно не о себе.       Он садится за стол и зарывается в бумаги — наверстывает упущенное за шесть месяцев различного рода волокиты. После того как он проходит через все дела, отправляемые в ОАП, и отмечает их с точки зрения важности и уровня вовлеченности, начинает болеть голова, в животе переворачивается, и он чувствует облегчение, потому что именно это становится препятствием для мыслей.       — Кастиэль? — Морган стоит в дверях.       Новак трет глаза.       — Хэй! Как дела?       — Ты выглядишь ужасно, парень.       — Я выгляжу точно так же, как и чувствую.       Морган входит в кабинет. Все, что видит Кастиэль — это то, что тот скрестил руки на груди.       — Ты хочешь поговорить об этом?       Он наконец поднимает голову.       — Не думаю.       Друг смотрит на него секунду.       — Рабочий день уже закончился. Мы собираемся выпить. Не составишь нам компанию?       А должен ли? Он никогда не пил ни капли, во время проживания с Дином. Вернее, когда он был его пленником. Причина была в том, что он должен был держать себя в руках, — во-первых, чтобы иметь любую возможность для побега, а во-вторых, чтобы обезопасить себя от человека, — не показывать никаких слабостей. Конечно, в конечном счете это не имело значения, и тогда он боялся пить под предлогом, что не сможет остановиться. Как и сейчас, но...       — Окей.       — Я поведу.

***

      Кастиэль не любитель виски, но он очень быстро опьяняет. Морган потягивает содовую.       Бар, конечно, не похож на тот, в котором он встретил Стефана, но почему-то именно эта разница его и раздражает. Барная стойка, за которой он сидит, сделана из дерева, что видело десятки задниц, — судя по вмятинам и царапинам на сидениях — но больше всего он думает о том, что это первый бар, в котором он побывал с тех пор, как попал в плен.       К его чести, Морган ждет, пока он не напьется, прежде чем задать вопрос.       — Так что же произошло в выходные?       — Я был на свидании.       Морган поднимает брови.       — Что-то случилось?       — Я голову потерял от него, — признается Кастиэль, и почти говорит, а потом позвонил Дину, но, к счастью, он подавляет этот порыв. Наконец он поднимает глаза на друга и добавляет: — Это не его вина, — просто на случай, если тот подумает о чрезмерной реакции.       — Кастиэль, мне очень жаль, — тихо говорит Дерек. — Я предполагаю, у тебя нет назначенной терапии до конца недели?       И поскольку Кас пьян, он уклоняется от ответа и спрашивает:       — Морган, насилие как-то повлияло на твои дальнейшие отношения?       Дерек немного отступает назад, его лицо бледнеет. Затем он делает глубокий вдох и очень медленно произносит:       — Да, так оно и было. Но я преодолел это, и ты тоже сможешь.       Глаза Кастиэля щиплет от слез. Он отодвигает стакан, кладет руки на плечи и бормочет в рукава:       — Но я все равно люблю его...       — Так, — говорит Морган, но не отвечает, — ладно, я думаю, с тебя хватит.       Кастиэль смутно слышит, как он расплачивается, а потом его вытаскивают из бара. Несмотря на то, что сейчас лето, на этот раз ночь прохладная, и это немного отрезвляет. Он послушно следует за другом, но мысленно прокручивает тот телефонный разговор с Дином. То, что он кричал Дину. Откровенно говоря, ему даже интересно, не разбрызганы ли того мозги по всей стене бункера. Виноват ли он, если Дин уже мертв?       Он развалился на пассажирском сиденье машины Дерека, глядя на размытые огни города.       — Есть новости о Дине?       — Кастиэль, ты просил не сообщать тебе о деле Винчестера, — отвечает Морган, вероятно, мягче, чем заслуживает парень.       — Да, точно, — Кастиэль закрывает глаза. — Ты прав.       Морган небрежен и не слишком вежлив, когда выводит его из машины и ведет в квартиру. Кастиэль делает все возможное, чтобы помочь, но одного уик-энда недостаточно, чтобы справиться с передозировкой спиртного. Однако ему удается сдерживать рвотные позывы, так что он может похлопать себя по спине за это. Как только Дерек проходит через дверь, Кас, спотыкаясь, идет в ванную без помощи и закрывается. Он мочится, застегивает молнию и падает на кровать.       — Послушай, — говорит Морган, стоя над ним. — Я позвоню Хотчу и дам ему знать, что ты придешь завтра поздно вечером, если только окажешь мне услугу.       Новак приоткрывает один глаз.       — Позвони своему психотерапевту и посети ее как можно раньше.       — Хммм.       — Я буду считать это согласием. Спи на боку.       Нет смысла убегать от Дина только для того, чтобы подавиться собственной блевотиной.       Морган уходит, но Кастиэль не спит. Его мысли беспокойно кружатся. Через час он встает и снимает с себя всю одежду, пока не оказывается голым. Прохладный воздух на его коже приносит облегчение. Он больше не чувствует жара и клаустрофобии. Потом идет на кухню, находит кастрюлю и берет телефон. Он набирает номер.       — Да?       Облегчение на мгновение душит.       — Я был счастлив, ты это знаешь? Я был счастлив до того, как ты похитил меня, — его голос прерывается, и он кладет трубку.

***

      Как и было обещано, он пришел к Доктору Кац как можно быстрее — на следующий день после появления на работе поздно и с похмелья. Уже намного лучше. По крайней мере, никакого алкоголя. Он больше заботится о своей должности, чем о том, чтобы временно заглушать чувства. Он знает, что из-за сидячей должности, у него есть некоторая свобода, но это продлится недолго. Он чувствует, что если снова сможет встать на боевое дежурство, то удастся исправить эмоциональный дисбаланс. Дайте ему что-то, к чему он будет стремиться, что-то, чего он действительно достигнет.       — Я так понимаю, ты не просто так пришел поговорить, — начинает Доктор. — Прошло уже несколько месяцев с тех пор, как ты почувствовал необходимость сделать это.       Кастиэль осторожно кивает.       — Я ходил на свидание со Стефаном. Все прошло не очень хорошо.       Доктор Кац откидывается назад.       — Ясно. Не мог бы ты быть более конкретным?       — Я... — он замолкает и отводит взгляд. Стискивает зубы, затем пытается заставить себя расслабиться. — Я пытался заняться сексом с ним.       — Как прошло свидание до этого момента?       Кастиэль моргает, на мгновение сбитый с толку.       — Отлично. Все было прекрасно.       — Я не знаю, что произошло, но могу сказать, что трудности в сексуальных отношениях — это нормально, особенно после того, через что ты прошел. Честно говоря, я бы очень удивилась, если бы ничего не случилось.       Его горло сжимается, он смотрит вниз.       — Если тебе не трудно, я хотела бы услышать все с самого начала.       Кастиэль глубоко вздыхает.       — Мы ужинали вместе, поговорили. Он предложил десерт в закусочной с замороженным йогуртом, но я захотел поехать к нему домой. Я... — он остановился. Ему странно стыдно. — Я уселся на него. Мы начали раздеваться. Он коснулся меня так, что я вспомнил Дина, и у меня возникло воспоминание. Я попытался продолжить дальнейшие действия, но Стефан остановил меня, схватив за руку, и я вспомнил, как не давал Дину прикоснуться к себе, и я знаю, что это не одно и то же — Стефан беспокоился обо мне, а не пытался помешать мне, — но я просто не мог. Я не выдержал и убежал, как испуганный ребенок.       — Кастиэль, мне очень жаль.       Вместо ответа он, дрожа, закрывает лицо руками. Он даже не может рассказать ей, что случилось потом — как он позвонил Дину и сказал все эти ужасные вещи. Всю правду.       Очень мягко Доктор Кац говорит:       — Тебя изнасиловали. Ты все еще на стадии выздоровления.       — Каждый раз, когда я мастурбирую, я думаю о нем, — признается парень. Он не собирался говорить об этом, но слова сами выплескиваются наружу. — После того, как я вернулся домой, я трахнул себя фаллоимитатором, и это был Дин, мои мысли... были о нем. Это довело меня до оргазма, — он моргает, вытирая глаза руками. — Иногда я жажду, чтобы он прикасался ко мне. Я скучаю по сексу с ним. То, как он прижимал меня к себе и забирал всего, а я умолял о большем, и он говорил... он говорил: «Ты мой...», — Кастиэль делает паузу. — Я все еще принадлежу ему.       — Это не так, Кастиэль, ты не принадлежишь ему. Я знаю, что его свобода действий давит на тебя, но ты ему не принадлежишь. Он не обладает тобой.       — Но мне нравилось, — продолжает он, наконец поднимая глаза. — Мне нравилось, что он такой собственник. Поймите, Дин хотел меня больше всего на свете — больше разума, больше морали.       Доктор Кац пристально смотрит на него несколько секунд, явно пытаясь собраться с мыслями.       — Быть желанным — это очень мощная вещь, — наконец она отвечает, — когда приветствуется. Но такая одержимость нездорова ни для него, ни для тебя.       Но Кастиэль разговаривает с Дином. У него есть его номер телефона. У него есть адрес. И он использует это только для поддержания контакта, а не сдачи правоохранительным органам. Может быть, непреодолимое желание понятия от Дина является частью того, почему он до сих пор не выздоровел? Неужели желание кричать на него от боли делает все хуже, вместо того, чтобы помочь выздороветь? Было так приятно заставить Дина произнести слова: «Я изнасиловал тебя», и теперь он не думает, что сможет остановиться.       Он не думает, что сможет справиться.       — Ты что-то недоговариваешь, — тихо, без гнева говорит женщина.       И он не может сказать ей, что именно умалчивает.       — Извините, — шепчет парень, вместо того, чтобы отрицать.       — Тебе не нужно извиняться передо мной, Кастиэль. Если ты не можешь сказать, то не можешь, но я всегда здесь, чтобы помочь тебе, когда будешь готов.       Он никогда не будет готов.

***

      — Я даже не знаю, почему звоню тебе, Дин, — говорит он, задыхаясь от слез. — Я не знаю и никому не могу рассказать. Я вообще очень многое никому не могу рассказать, ибо для всех ты все еще серийный убийца, и только я знаю правду о тебе, Дин, и я даже не могу попросить гребаной помощи из-за этого. Я ненавижу тебя, и одновременно не могу ненавидеть.       Это печально, но Дин — единственный человек, которому он может рассказать всю правду.

***

      Кастиэль изливает свою боль ему по телефону.       Снова и снова.       Все крупные раны, и мелкие тоже. Главные из них трудно забыть — его неспособность рассказать кому-либо истину о сексуальном насилии; тот факт, что он все еще испытывает чувства, какими бы запутанными они ни были.       Маленькие приходят в странное время, когда он вздрагивает от прикосновения, которого никогда раньше не испытывал, или когда не может вспомнить, какой у него любимый сорт сыра. Когда он почти забывает, а потом чувствует шрам на шее, более глубокий на бедре. Времена, когда он забывает, как пользоваться кредитной карточкой и новой системой чипов — изменения, которые произошли во время заключения. Маленькие напоминания о том, как много потерял за эти восемнадцать месяцев, живя на тех нескольких тысячах квадратных футов.       Даже если он логически понимает, что завеса сорвана, все равно чувствует, что между ним и миром лежит толстый слой ткани, где он живет не так, как все люди. Не только из-за сверхъестественного, а может быть, даже и не в первую очередь. Речь об остальном. Он уже не тот человек Кастиэль Новак, каким был, но все, кого он знает, живут той же жизнью, что и раньше. Несмотря на все крошечные перемены — Морган переехал, Хотч чаще видится с сыном, ребенок Джей-Джей подрос — они все те же люди.       Кастиэль — нет, и это больно.       Когда он замерзает в супермаркете, то шепчет Дину: «Я схожу с ума в хлебном отделе, когда задумываюсь о своем будущем. Я боюсь, что у меня не будет выбора...», — и заканчивает разговор.       Когда он, наконец, пишет Стефану, чтобы сообщить ему, что с ним все в порядке, он кричит на Дина: «Тебя вообще волновало, что я чувствовал, или главным было выебать меня?».       Когда он тихо волнуется из–за дела о похищении, на котором даже не присутствует, поскольку все еще работает в офисе, то звонит Дину. «Я всегда буду бояться тебя?».       Когда Стефан спрашивает, не хочет ли он встретиться за чашечкой кофе, он говорит Дину: «Он такой хороший парень... но что, если он не человек? Я не могу просто взять и проверить, или... черт. Пошел ты, Дин!».       Когда они имеют дело с глубоко психически больным субъектом, который думает, что убивает демонов, и Кастиэль начинает все проверять, чтобы выяснить, правда ли это (признаки в районе, если демоны субъекта следуют правилам реального демона, например, черный дым), он звонит Дину посреди ночи и говорит: «Ты знаешь, как они смотрят на меня, Дин? Они боятся за меня, и они также подозрительны. Из-за тебя. Потому что я не могу сказать им правду, иначе потеряю работу. Это на твоей совести, Дин».       В следующий раз, когда он звонит, Дин впервые говорит не только «Да» или «Привет».       — Могу я... могу я что-нибудь сказать? Только очень быстро, — голос у него хриплый и встревоженный.       Кастиэль уставился в стену, навалившись на кухонный стол. Он не знает, хочет ли услышать его оправдания, но в конце концов говорит:       — Ладно.       — Если ты... что бы ты ни хотел сказать, когда бы ты ни захотел, ты можешь позвонить мне. Я отвечу. Я тебя выслушаю. Это самое малое, что я могу сделать для тебя. Так что... я здесь. Я выслушаю все, что ты мне скажешь.       Кас тяжело сглатывает и вешает трубку. Слова, которые он собирался сказать, теряются.

***

      Может позвонить ему? Стоит ли вообще продолжать звонить Дину?       Это положит конец выздоровлению? Он знает, что совершил скачок в плане возвращения своей жизни и чувства нормальности. Да, тень Дина и тюремного заключения следуют за ним, но в большинстве случаев этого недостаточно, чтобы помешать ему жить своей жизнью. Разговаривая с Винчестером, он открывает себя для более эмоциональных манипуляций с его стороны? Дин хочет загладить свою вину, но это не значит, что он способен это сделать должным образом. Кастиэль даже не уверен, что в данном случае означает загладить вину.       Вопрос в том, чего сам хочет парень?       Чтобы Дин слушал? И это все?       Он дотрагивается до мозолей на лодыжке. Сидит на диване в спортивных штанах, не слишком отличающихся от тех, что Дин подарил ему в первый раз, и смотрит на пустой экран телевизора. Его пальцы постоянно блуждают по шершавой коже, вспоминая, как они медленно развивались под тяжестью манжеты на лодыжке. Когда он шел, манжета слегка сдвигалась, ровно настолько, чтобы со временем кожа стала жестче. Это сделал Дин. Дин дотронулся до этих мозолей, и сделал это с любовью.       Иногда Кастиэль думает, что Дин любил его слишком сильно, а иногда, что недостаточно. Он любил сильно, чтобы отпустить, но не настолько, чтобы освободить.       Новак поднимается на ноги, ткань скользит по голой коже его лодыжки. Он проверяет знаки на стенах, предназначенные для держания Анны в неведении о его местонахождении — хотя, если она появится в Квонтико, он мало что сможет с этим сделать, но, учитывая обещание Дина, он считает это маловероятным. Он проверяет свое оружие. У него все еще нет пистолета, выданного ФБР, но он ждет, когда Хотчнер поднимет этот вопрос. Дело не в том, что он не горит желанием, но он не хочет выглядеть так, будто не торопится выздоравливать.       Он оказывается на кухне, снимает кастрюлю с холодильника, находит телефон, спрятанный в полотенце, как раз там, где он его оставил, проверяет батарею, а затем ставит на зарядку, потому что сам мобильник почти мертв.       Адити просыпается и начинает бродить по квартире, обнюхивая вещи, чтобы убедиться, что они в порядке, как будто подражая Кастиэлю. Парень наблюдает за ней, расслабляясь.       Когда зарядка полностью заряжена, сотовый подает звуковой сигнал. Он встает и подходит к зарядному устройству, находившемуся у двери. Он долго смотрит на телефон, потом снова устраивается на диване и набирает номер. Конечно. Тот же номер.       — Да?       Кастиэль не может говорить. Его горло внезапно сжимается, а зрение затуманивается. Он не знает, что сказать. Возможно, потому, что на этот раз достаточно спокоен.       — Кас?       Новак судорожно выдыхает.       — Ты в порядке? — говорит Дин, и голос его начинает звучать безумно. — Что-то случилось? Тебе нужна помощь?       — Я в порядке, — огрызается.       — О, хорошо. Эм, да, хорошо, — короткое молчание.       — Ты сказал, что сожалеешь.       — Так и есть. Я знаю, что в это, наверное, трудно поверить, проведя восемнадцать месяцев, не испытывая ни малейшего сожаления, — Дин прочищает горло. — Но да, мне очень жаль. Как бы то ни было.       — Ты говоришь эти слова, Дин, но я не знаю, понимаешь ли ты их суть. Посмотри, что ты со мной сделал, как ты меня сломал. Тебе жаль из-за совести или просто из-за того, что мне удалось наконец-то сбежать от тебя?       Длительное молчание.       — Ну, я не собираюсь лгать. Все дерьмо, через которое я прошел — и я не оправдываю это — но я не вижу морали так же, как другие люди, полагаю? Закон не имеет значения. Даже то, что люди говорят неправильно, не имеет значения. Я имею в виду, что убивал людей. Людей, которые не могли быть пойманы копами, — выдыхает Дин. — Так что да. Я заставил тебя страдать. Я причинил тебе боль, и я знал это. Я хотел отрицать все, но знал и пытался убедить себя в том, что просто должен лучше заботиться о тебе. То, что я сделал, было неправильно.       Кастиэль дышит.       — Я знаю это, Кас. Это было совершенно неправильно, и нет никакого оправдания моим действиям, никакого исправления. Никаких благих намерений прятаться за ними. Если ты решишь всадить мне пулю в голову, то по моему кодексу это правильное решение. Я этого заслуживаю.       — Дин...       — Но знаю ли я, что именно сделал с тобой? Как сильно я тебя обидел? Я не знаю, правда ли это, и мне... Мне стыдно. Но я думаю, в то же время я боюсь, чтобы действительно знать. Знать эту часть себя, как бы эгоистично это ни было. Но я... я хочу все сделать лучше, — он громко сглатывает. — Прости меня, Кас.       — У тебя нет морали, как у других людей? — спрашивает Новак. — Судя по тому, что ты мне рассказал об апокалипсисе, ты многое видел правильно. Ты сражался за весь мир, но ты... ты не боролся за меня. Не так, как следовало бы.       — Дело в том... что Сэмми убил нескольких человек. Я тебе этого не говорил, но он убивал их, чтобы питаться кровью, изгоняя тем самым демонов из людей. Он бросился в бездну за это, и много страдал, и он был моим братом, понимаешь? Поэтому я простил его. Я бы защитил его от копов или от родственников жертв, потому что он был моим братом, и я любил его, я так сильно любил его, Кас. И это неправильно, ибо то, что он сделал, и мои действия защитить его были неправильными. Так что... я не знаю. Я не знаю, что тебе сказать. Все это так хреново, и у меня нет хорошего ответа. Я просто прошел через то, что казалось правильным, через весь апокалипсис и последствия, и когда я или Сэм ошибались, мы просто пытались исправить все. Но люди умирали. Погибли невинные люди.       — Это была война, — тихо говорит Кастиэль.       — Но все равно, — Дин слегка смеется. — Я настоящее зло. По моему собственному моральному кодексу.       — До свидания, Дин, — заканчивает Кас и кладет трубку.

***

      Он не звонит Дину целый месяц.       Вместо этого он работает в ФБР. И эта работа сглаживает ситуацию. Кастиэль приходит на работу улыбаясь, чаще всего. Он чувствует, как что-то внутри него освободилось, по крайней мере на немного. Напряжение, которое он носил с тех пор, как сбежал, исчезло. Он не уверен, почему, — то ли он действительно верит, что Дин не стоит за углом, ожидая, чтобы застать его врасплох, то ли то, что Дин так ясно сознался в своей вине, было чем-то, что он должен был услышать. Он, конечно, знает, что существуют даже судебные программы, предназначенные для того, чтобы сделать именно это с заключенными преступниками и их жертвами — встречи, организованные так, чтобы преступник мог понять истинное воздействие преступления, а жертва или семья жертвы могли сказать свое слово. Он никогда не думал, что станет одним из этих людей.       Однажды вечером, держа Адити на коленях, он звонит Дину.       — Ты у меня в долгу.       — Я обязан тебе всем, Кас.       Кастиэль глубоко вздыхает.       — Тогда мне надо, чтобы ты слушал. Я хочу, чтобы ты понял.       И Дин говорит, ровно и решительно:       — Хорошо. Я сделаю так, как ты скажешь.       Разве это странно — хотеть понимания от единственного человека, против которого весь мир?

***

      Кастиэль работает уже три месяца. Прошло семь с тех пор, как он сбежал из мотеля в Оклахоме. Большая часть нормальной жизни восстановилась сама собой. Однообразные задачи вроде покупки продуктов и оплаты счетов успокаивают. Даже работа, со всеми ее переменными, снова стала комфортной. Не без собственного стресса — он остро чувствует это, когда команда выходит на дело, потенциально рискуя своей жизнью, — но он помнит это состояние. Это не ново. В каком-то смысле оно напоминает о том времени, когда его подстрелили, будучи офицером полиции, и он оказался в отпуске, а затем дежурил за столом, пока выздоравливал. (Раны рядом с кишечным трактом так же проблематичны, как и возле сердца.)       Поэтому Кастиэль остается дома и лечится.       — Алло? — голос Дина.       — Дин.       — Привет, Кас. Эм, как дела? — Дин еще не сказал ему, что занят. Кастиэль почти задается вопросом, охотится ли он, или просто бросает все, что делает, чтобы поговорить с ним.       — Всякий раз, когда я сталкивался с тобой по поводу... похищения. Всякий раз, когда я это делал, ты отключался.       Наступает короткая пауза.       — Да, так и было. Это... это пробило брешь в моем отрицании. Я просто повторял себе, что если буду заботиться о тебе лучше, то все будет хорошо. То, что ты в плену, тебе не повредит.       — Так вот как ты оправдываешь себя?       — Да, — Дин говорит дрожащим голосом.       — Это полный пиздец, Дин.       — Я знаю. То есть, да.       — Значит, когда ты пришел домой и увидел меня изрезанным и истекающим кровью, ты сказал себе именно это? Тебе просто нужно было лучше заботиться обо мне? — у него щиплет глаза. — Ты довел меня до попыток самоубийста, Дин. Годы наблюдения за худшим из человечества, и я никогда не чувствовал боли так глубоко.       — Я думаю, что за этим стояло большее. Это было... как... я убедил себя, что могу быть всем. Что очевидно очень плохо и самонадеянно. Как будто я мог заменить все, что тебе было нужно в жизни. Я имею в виду, я думаю об этом сейчас, Кас, и я не понимаю, чем я руководствовался тогда, но я думал, ибо очень сильно хотел удержать тебя, но не хотел чувствовать себя дерьмом, когда делал это. То есть, пока я делал это с тобой, — он громко сглатывает. — Иногда я думаю об охоте. Как я похож на то, за чем охочусь. Ну, ты понимаешь? Не все монстры являются чистым злом, но когда я вижу вампира, то не выясняю с ним все диалогом, а просто сношу голову.       Кастиэль некоторое время смотрит на свои колени, на которых мирно спит Адити.       — Ты пытался лишить меня свободы воли. Намеренно или нет.       — Это не было преднамеренно, клянусь тебе. Если это хоть как-то поможет. Мне очень жаль, Кас. Я знаю, что мои слова ничто, но это так.       — Это... — Кастиэль замолкает. — Это помогает. Слышать от тебя такое.       — Окей. Я рад, — тихо говорит Дин.       — Но твоя одержимость мной, Дин, я боюсь, что даже если ты скажешь это, скажешь, что не похитишь меня, не попытаешься причинить мне боль, я не уверен, что поверю. Если ты просто вернешься к тому, чем был, если тебе дадут шанс, — что если бы он знал, где находится Кастиэль, что если бы взять его было легко, он сделал бы это снова и отрицал бы, как сильно тюремное заключение причиняет ему боль.       — Я не знаю, как сделать так, чтобы ты поверил мне, — наконец говорит Дин. — Я мог бы изолировать себя от мира, но Анна бы меня спасла.       Кастиэль закрывает глаза.       — Я могу убить себя, — нерешительно он говорит.       — Я не хочу твоей смерти, — почти сразу же отвечает Новак. Это правда. Несмотря на то, что он сказал Дину, что хочет видеть его в аду, он не хочет его смерти. Он даже не уверен, были ли те слова правдой. Он не знает всех подробностей сорокалетней жизни Дина там, но мысль о том, что Дин может превратиться в демона, вызывает отвращение. Та доброта, которая есть в нем, та его часть, что попыталась спасти мир, должны остаться, — Кастиэль не хочет, чтобы это ушло. — Я не хочу, чтобы ты стал демоном. Ты этого не заслуживаешь, — добавляет он.       — Я ценю это, Кас, — еле слышно произносит Дин. — На самом деле я не знаю, куда бы я отправился.       Кастиэль тихонько смеется.       — Я тоже не знаю.       — И поэтому ты хочешь, чтобы я действительно понял, что сделал с тобой? — спрашивает Дин. — То есть ты хочешь, чтобы я изменился и доказал тебе это своими действиями? Я спрашиваю, потому что... не потому что я не заслуживаю страданий, а потому что не знаю, чего именно ты хочешь. Я просто хочу сделать хоть что-то правильно ради тебя, Кас, хотя бы раз.       — Даже не знаю.       Дин молчит.       — Я хочу чувствовать себя в безопасности, — говорит Кастиэль. — Но быть в безопасности — это не значит говорить с тобой. Так что я не знаю.       — Я больше никогда не сделаю тебе больно, Кас, клянусь. Я люблю тебя. Я знаю, что моя любовь — это извращенная, испорченная вещь, которую никто никогда не захочет, но я люблю тебя. И это та часть, которая правильна, та часть, которую я сохраню.       Кастиэль не знает, что на это ответить, его горло сжимается. Он вытирает глаза.       — Спокойной ночи, Дин, — и вешает трубку, не дожидаясь ответа.

***

      Кастиэль встречается со Стефаном за чашкой кофе.       Он стоит у входа в кафе добрых пятнадцать минут, пытаясь собраться с духом и войти. Он опаздывает. Название кофейни теперь светится, и столики внутри заполняются после работы и школы толпой. Все люди просто живут своей обычной жизнью, пьют дорогой напиток и либо остаются, чтобы допить его, либо спешат домой, или на свидание, или на что-то еще, о чем Кастиэль не может сейчас думать. Он выглядит как деловой человек в костюме и галстуке после работы, и здесь жарко, и он все еще не может заставить себя войти.       Он вытирает рот, делает глубокий вдох и открывает дверь. Он почти сразу же замечает Стефана, сидящего в углу за столом. Мужчина читает газету и хмурится, глядя на нее.       Теперь уже поздно отступать.       Кастиэль делает двадцать шагов, чтобы подойти поближе и заговорить.       — Привет.       Стефан поднимает голову и улыбается. Инстинктивно, незапланированно, — это Новак может видеть.       — Привет, Кастиэль. О, присаживайся, — он хватает портфель, что лежит на рядом стоящем стуле, и ставит его на пол.       Кастиэль переминается с ноги на ногу.       — Ты не возражаешь, если я поставлю стул лицом к двери?       Стефан моргает, но говорит:       — Хорошо, — он встает и меняет сторону.       Кастиэль обнаруживает, что его сиденье нагрелось, и пытается подавить румянец. Он встречается взглядом с ним.       — Я хотел сказать, что мне очень жаль...       — В этом нет необходимости, — искренне перебивает Стефан. — Правда.       — Мне это необходимо. Это было испытанием для меня, а также настоящим желанием для тебя, и ты этого не заслуживал.       Через мгновение мужчина осторожно кивает.       — Извинения приняты. Как ты поживаешь?       — Лучше, — Кастиэль пытается придумать, что сказать дальше. Он не знает, как объяснить последние два месяца. — В основном работаю. Все еще на дежурстве, так что ничего интересного. Много волокиты с бумагами.       Стефан улыбается.       — Тоже самое. Оплата документов, вырезки. Ничего нового, — он стучит по столу. — Кстати, спасибо, что пришел. Я не был уверен, что ты это сделаешь.       Кастиэль отворачивается.       — Я и сам не был уверен.       — Знаешь, тут ведь нечего стесняться, правда? Я имею в виду... это звучит так, будто ты прошел через ад.       Кастиэль поднимает голову, но Стефан спокойно смотрит на него.       — Это испортило мне жизнь, я думаю, что очевидно. И я... я хотел знать, действительно ли ты все еще веришь в то, что сказал той ночью. О том, что это не нарушение сделки. Если нет, то все в порядке, прошло уже два месяца, а я даже не писал тебе с того дня...       — Да. Это все еще правда.       Кастиэль наконец-то чувствует, что улыбается. Чуточку.       — Но у меня есть одно предостережение, — признается Стефан. — Или правило. Называй как хочешь. Я не жду, что ты расскажешь мне все или почувствуешь себя комфортно, но тебе нужно говорить со мной. И не упускать из виду важные вещи, вещи, которые были бы важны для нас.       Не так плохо, как опасался Кас.       — Вполне справедливо. Я согласен.       После этого они больше не говорят о Дине. Кастиэль догоняет жизнь Стефана — его младшая сестра только что родила ребенка, а мать стала весьма чувствительна, требуя от Стефана еще одного внука, и указывая, что он достаточно богат, чтобы прибегнуть по крайней мере к усыновлению, и это немного сводит Стефана с ума, но заставляет Кастиэля смеяться — у него нет таких отношений с собственными родителями, конечно. В конце концов он объясняет это, и как его родители полностью отрезали его, но он все еще получает письма от своей сестры (хотя она не читает его ответы). Стефан потрясен и опечален этим, так как его семья близка с ним, но Кастиэль говорит ему, что он очень близок со своим старшим братом Бальтазаром.       Мужчина смеется до слез, когда Новак рассказывает ему о розовых подарках брата каждый год и последней истории Бальтазара о студенте с аллергической реакцией на алоэ.       — Ну, я думаю, что мой желудок хочет чего-то большего, чем кофе и булочки, — наконец говорит Стефан. — Ты сам то не прочь поужинать?       Кастиэль улыбается.       — Конечно.       — Я знаю одно местечко дальше по дороге, мы можем до него добраться, — предлагает Стефан.       Кастиэль встает и хватает второй пустой кофейный бумажный стаканчик, чтобы выбросить его в мусорное ведро.       — Тогда пойдем пешком.       На улице все еще восемнадцать градусов, но солнца нет, и дует прохладный ветерок.       — Значит, тебе все еще нравится работать в ФБР? — спрашивает Стефан на полпути. — Из любопытства, ты собираешься сделать из этого свою карьеру?       По какой-то причине это приводит Кастиэля в замешательство, и он с трудом отвечает. Люди не спрашивали его о далеком будущем, только о ближайшем, с тех пор как он вернулся. Ему требуется целая минута, чтобы собраться с ответом.       — Когда я пришел в ФБР после службы в полиции, я в основном намеревался остаться на всю свою карьеру. Я знаю немало людей, которые хотят получить свои двадцать лет и пойти дальше, заняться бизнесом или просто уйти на пенсию, но я не думаю, что смогу справиться с этим, — признается парень. — Я не люблю бездельничать. И мне нужна цель в том, что я делаю.       Стефан медленно кивает.       — Я могу это понять. Я не создан для оружия и плохих парней, и мне нравится то, что я делаю — мне нравится ментальный вызов. Когда-нибудь, я уверен, мне это надоест, но не сейчас, — он ухмыляется. — Это всегда меняющийся бизнес, который держит меня в напряжении.       Новак расслабляется.       — Я это вижу. Наверное, мы оба трудоголики?       Стефан смеется.       — О, да. Я так думаю. Брак, заключенный на небесах.       Это не вина Стефана, но Кастиэль вздрагивает.       — Кастиэль? Что я такого сказал?       Он отворачивается.       — Это... это ерунда.       — Это не ерунда, — говорит Стефан, притормаживая под уличным фонарем. — Это что-то спровоцировало.       — Дин всегда так говорил, — отвечает он, — более или менее, — во всех разговорах о родственных душах, а родственные души делят рай — да, достаточно близко. Сейчас ему неприятно думать об этом, осознавать, что он не со своей второй половинкой. Что он намеренно ищет другие отношения, зная, что человек, для которого он «предназначен», находится в другом месте. Но он не может себе представить, что каждый встречает свою вторую половинку, и он знает многих женатых людей, которые снова женились после смерти мужа и были очень счастливы. Может быть, именно так и надо думать, — что Дин мертв. Или просто умер для него.       — Дин? — Стефан полностью останавливается. — Серийный убийца. Вот кого ты имеешь в виду.       Кастиэль кивает, все еще глядя в землю.       — Это не важно. Ты же не знал, — наконец он поднимает глаза.       После видимого колебания мужчина делает шаг ближе к Кастиэлю и протягивает руку, чтобы коснуться его лица, положить ладонь на его щеку, погладить по шее. Его плечи напряжены, но в том, как он касается Кастиэля, нет ничего подобного.       — Спасибо, что сказал мне.       Кастиэль пытается расслабиться и улыбнуться.       — Еще один-два квартала, — говорит Стефан, оставляя эту тему. — Можно мне? — он протягивает руку.       Кастиэль берет ее.

***

      В ту ночь, зная, что он должен спать, но не может, он звонит Дину.       — Да?       — Привет, Дин.       — Привет, Кас.       Кастиэль минуту или две смотрит на стену своей спальни.       — Я знаю, что ты знаешь, что я встречался до тебя. У меня были серьезные отношения, хотя в конечном счете они никуда дальше не продвинулись.       — Да, я знаю, — нерешительно говорит Дин.       — Я не... — Кастиэль в отчаянии кусает губу. — Я понимаю, мы родственные души. Но я чувствую, что ты никогда не давал мне выбора в этом вопросе. Или, может быть, небеса никогда этого не делали, но... я чувствую, что это должен был быть мой выбор, Дин, чтобы решить, был ли ты моей душой или нет... без декларативного заявления от ангела. Мне не нравится мысль, что я застрял с тобой, что кто-то другой принял это решение за меня. Что ты принял это решение за меня.       Дин долго не отвечает.       — Я хотел, чтобы ты знал... я говорил с Анной. О том, как устроены небеса. И да, ты можешь выбрать, проведешь ли ты вечность со своей второй половинкой. Я думаю, что по умолчанию ты одинок, и именно поэтому родственные души выбирают. На небесах сейчас все изменилось, поэтому даже люди, которые не являются родственными душами, находят своих половинок по собственному желанию там, наверху, — Дин делает паузу. — Извини, что не по теме. Дело в том... что ты не обязан делить со мной рай.       Перед глазами Кастиэля все расплывается.       — Я имею право выбирать?       — Да, Кас, у тебя есть выбор, — Дин кажется расстроенным, но в его словах есть утешительная нотка. Как будто он знает, что это делает парня счастливым.       — У меня так мало выбора, Дин, — шепчет Кастиэль, сворачиваясь калачиком на кровати. Но надежда трепещет в его груди.       — Мне очень жаль.       — Я пытаюсь кое с кем встречаться, — признается он. — И я ненавижу, Дин, ненавижу то, что чувствую себя виноватым.       — Ты... ты встречаешься? — Дин, кажется, удивлен. Кастиэль ищет в его тоне что-нибудь еще, но это все, что есть.       Он садится.       — И это мой выбор, Дин, — резко говорит он.       — Мне очень жаль. Да, это твой выбор, — Дин делает паузу. — На самом деле, я просто не собираюсь больше ничего говорить. Тебе не нужно выслушивать мое дерьмо.       Некоторая напряженность покидает Кастиэля.       — Из-за того, что ты сделал со мной, Дин, я боюсь, что никогда больше не смогу сблизиться с кем-то. Ты знаешь, что ты это сделал? Что ты меня сломал? Что я всегда буду бояться близости? Я испугался его, Дин, я сделал шаг к нему, а потом не смог, потому что вернулся к тебе — к тому, что ты сделал. За то, что я чувствовал себя таким потерянным, как будто у меня не было контроля над собственным телом или разумом... — его голос прерывается. — А что, если я больше никогда никого не полюблю, Дин?       — О, Кас, — тихо говорит Винчестер. — Ты один из самых сильных людей, которых я когда-либо встречал, — его голос звучит странно сдержанно, и парень понимает, что Дин пытается не реагировать на что-то. Может быть, на пол человека, с которым он встречается, или на что-то другое. — Я знаю, что мои слова покажутся пустыми для тебя, но я верю, что ты справишься со всем. Со всей травмой.       Ну, если кто и знает об этом, так это Дин. Человек, который пробыл в аду сорок лет.       — Но... э-э... спасибо, Кас. За то, что сказал мне. Я действительно хочу понять. Я в долгу перед тобой. Я не думал об этом, когда держал тебя в плену, и, наверное, никогда не думал после. Но мне очень жаль.       Это правильные слова. Но Кастиэль не уверен, что Дин полностью понимает их. Может быть, поверхностно. Это похоже на то, когда ты разговариваешь с кем-то, и он делает все возможное, чтобы понять, но в конечном счете он просто кивает, понимая основную концепцию, но не всю широту того, что пытается донести говорящий.       — Полагаю, это тот самый парень, о котором ты упоминал несколько недель назад? Ты сказал, что хочешь кое-кого проверить, но не сказал, что встречаешься с ним. И это странно для меня, но я ничего не могу с этим сделать. Я знаю, что... — Дин прочищает горло. — Я почти уверен, что ответ отрицательный, но ты хочешь, чтобы я проверил его? Я могу сделать это незаметно.       — Ни хрена себе, Дин! — огрызается Кастиэль. — Держись подальше от моей жизни. Я не хочу, чтобы ты был рядом со мной. Или с ним.       — Хорошо, хорошо. Извини.       Кастиэль на мгновение задерживает дыхание.       — До свидания, Дин.       — Спокойной ночи, Кас.

***

      — В последнее время ты очень замкнутый, — говорит Доктор Кац. — Но ты, кажется, стабилен. Ты общался с членами своей команды или друзьями?       Кастиэль смотрит ей прямо в глаза.       — В некотором роде.

***

      Доктор Кац — это та, кто побуждает его пойти к Хотчнеру и попросить, чтобы его вернули на полевое дежурство. Полгода прошло с тех пор, как он вернулся на работу. Почти одиннадцать месяцев с тех пор, как он сбежал.       Вот почему Кастиэль оказывается в кабинете босса в нерабочее время. Прежде чем приступить к подробному обсуждению этого вопроса, Хотчнер попросил психотерапевта объяснить ему, почему Новак готов к работе, а затем его обследовали — человек, специализирующийся на травмах и возвращении к посту, — и после они провели Каса через тестовый сценарий в Академии, подобный тем, которые проходят студенты во время обучения. Кастиэль прошел все с блеском, реагируя соответствующим образом в каждом данном этапе. В конце концов, они оказываются здесь.       — Присаживайся, — говорит Хотчнер, выглядя усталым после долгого дня. Не самый длинный день в поле, но все равно достаточно утомительный.       Кастиэль садится и решает сразу перейти к делу.       — Тебя что-то беспокоит?       — Что ты будешь слишком остро реагировать или недостаточно остро, — деловито говорит мужчина. — Правоохранительная деятельность — это та сфера, где твоя реакция часто определяет ход событий. Я не сомневаюсь в твоей умственной воле; я сомневаюсь в твоей способности справиться с первой стрессовой ситуацией после всего того, что произошло, когда у тебя нет времени обдумать ее или решить, как реагировать.       Кастиэль медленно кивает.       — Я понимаю. Если я буду плохо реагировать, то могу подвергнуть опасности не только свидетелей, жертв и подозреваемых, но и членов моей собственной команды. Я бы не просил об этом, если бы не думал, что смогу поддержать свою команду, Хотч. Я никогда не подвергну их опасности.       — Не сознательно, — соглашается Хотчнер. Он вздыхает. — Все говорят, что ты готов. Я не собираюсь спорить с этим, основываясь только на своем инстинкте, это нечестно по отношению к тебе, но у меня есть условия.       С бьющимся от волнения сердцем Новак говорит:       — Да?       — Ты всегда будешь с партнером, какой бы безвредной ни казалась ситуация. И я хочу, чтобы ты каждый день говорил с кем-нибудь из нас о том, как у тебя дела. Это должен быть не я, а кто-то из команды.       — Согласен. Конечно.       Хотчнер, наконец, улыбается, маленькая и нежная, единственная искренняя его улыбка.       — Тогда добро пожаловать обратно.

***

      — ФБР! Стоять!       Кастиэль бежит через парк за подозреваемым, его сердце колотится наполовину от напряжения, наполовину от адреналина. Здесь темнее, чем в окружающем городе, но аура света от уличных фонарей помогает, как и три четверти полной луны. Он слышит, как Морган бежит рядом с ним, тоже с пистолетом, выкрикивая команды темной фигуре, спотыкающейся перед ними. Дерек опережает его, поэтому Кастиэль отодвигается в сторону, чтобы тот не оказался на линии огня. К счастью, так как это парк, а не лес, деревья расположены на большом расстоянии друг от друга и вряд ли будут проблемой. Его разум автоматически подкидывает сигналы, которым он должен следовать.       Несмотря на то, что он не делал этого в течение двух лет, его ум и тело помнят.       — Стоять! — снова кричит Морган, когда подозреваемый на этот раз спотыкается сильнее, и агент приближается. — Руки за голову!       — ФБР, руки за голову! — кричит Кастиэль. Иногда быть окруженным, когда несколько человек выкрикивают команды подозреваемому, достаточно, чтобы заставить того сдаться. Новак под углом в сорок пять градусов видит, как подозреваемый тянется назад, к своей талии, и как его рука начинает двигаться вперед.       Кастиэль стреляет.       Дважды в грудь, его самую большую массу тела. Подозреваемый дергается, но не от самих выстрелов, а от шока от полученных ударов, а затем падает в обморок.       — Пистолет! — Кастиэль говорит об этом Моргану, который все еще держит субъекта на мушке. Парень становится в нескольких футах от преступника, пистолет все еще нацелен на него, в то время как Дерек перемещает оружие, к которому подозреваемый тянулся, в направлении Кастиэля. Морган связывает руки вместе и начинает оказывать медицинскую помощь, надавливая на два выстрела, которые почти идеально находятся в центре груди. Сквозь темноту Кастиэль видит темное пятно крови. Подозреваемый хнычет от боли, значит, он не мертв. Пока нет.       — Не двигайся, — говорит Морган подозреваемому.       Кастиэль тянется к рации, хотя и слышит, как приближается полиция, — их сопровождала полицейская патрульная машина, направлявшаяся к потенциальному месту нахождения преступника.       — Нам нужна помощь. Фельдер Парк. Подозреваемый ранен. Два огнестрельных ранения.       Морган смотрит на Кастиэля. После секундного колебания парень убирает пистолет в кобуру и, убедившись, что оружие подозреваемого не заперто и лежит достаточно далеко, опускается на колени в пропитанную кровью траву и кладет руку на другую рану, сильно надавливая на нее.       — Тебе нужно дышать, — говорит Кастиэль подозреваемому, мужчине лет двадцати пяти, его ярко-голубые глаза широко раскрыты от боли. Его подозревают в убийстве по меньшей мере десяти женщин, но сейчас задача Кастиэля — сохранить ему жизнь до суда. Он сосредотачивается на этом, глубоко дыша. Он ловит взгляд Моргана, который наблюдает за ним так же пристально, как и субъект. Он кивает ему, молчаливо показывая: «Я в порядке», а затем снова обращает свое внимание на субъекта. — Медленно. Дыши вместе со мной. К нам едет скорая помощь.       Затем прибывают все остальные.       Полиция приезжает первой. Приходят два офицера с бинтами, чтобы остановить кровотечение, и проверяют дыхание преступника. Они оцепляют территорию, и сразу после этого подъезжает скорая помощь. Они держат его в наручниках, пока медики не стабилизируют его в каталке, затем два полицейских в форме сопровождают подозреваемого к машине скорой помощи и в больницу. В темноте вспыхивают красные и синие огни.       Кастиэль вытирает руки от крови полотенцем, которое дал ему один из полицейских. Его начинает трясти, и ему очень хочется сесть, но вместо этого он прислоняется к патрульной машине.       — Хорошая работа, — говорит Морган, вытирая руки и наблюдая, как полиция более тщательно контролирует место преступления. Начали появляться грузовики новостных станций. — Я не видел, как он потянулся за пистолетом.       Кастиэль слегка кивает.       — Я отдам пистолет криминалистам, когда они приедут.       — Эй, ты молодец. Понял? — спрашивает Морган, глядя ему в глаза. — Подстрелить кого-то всегда нелегко, но ты безупречно следовал протоколу.       Кастиэль ухитряется улыбнуться ему.       — Я знаю.       Далее следует путаница процедур и бумажной волокиты, которая наступает после любой стрельбы. Поскольку ФБР является федеральным и Кастиэль сделал выстрел, технически оно отвечает за расследование стрельбы, чтобы убедиться, что она была оправдана. Кастиэль будет находиться на дежурстве до тех пор, пока это не будет официально разрешено. Он не ожидал, что это станет проблемой — он уже стрелял в людей как агент ФБР, и знает, как это делается. Хотчнер и Рид приезжают на место преступления, и Кастиэль сдает свое оружие. Он пишет рапорт в пустующем кабинете местного полицейского участка.       К его облегчению, никто не относится к нему иначе или деликатно.       Джей-Джей и Рид приходят, чтобы убедиться, что с ним все в порядке, но это в пределах нормы. Хотчнер быстро регистрируется, но не говорит с ним об этом, пока они не возвращаются в самолет, на обратном пути домой.       — Свяжись с Доктором Кац, — говорит ему Хотчнер. — Похоже, Миллер выкарабкается, но я все равно хочу, чтобы ты провел восемь сеансов с психологом ФБР.       Кастиэль понимающе кивает.       — Я так и сделаю.       Хотчнер смотрит на него.       — Хорошо, что ты вернулся.       Кастиэль улыбается.

***

      Пребывание на ограниченном дежурстве, пока расследование стрельбы завершено, дает ему одно преимущество. Он видел Стефана гораздо реже с тех пор, как вернулся на поле, что было ожидаемо, но, вероятно, было несколько неприятно для самого мужчины, который, по крайней мере, привык к тому, что Кастиэль отвечал на его сообщения довольно своевременно. Теперь, когда Новак уезжает из штата на расследование, у него обычно почти нет времени на это. Он честно не знает, как Джей-Джей справляется с мужем и ребенком.       Стефан открывает дверь, широко улыбается и приглашает Кастиэля войти. Парень все еще ходит вооруженный большую часть времени, но он привык использовать боковой столик с почти невидимым ящиком, чтобы держать свой пистолет в кобуре. Когда он убирает пистолет, Стефан хватает два пива и падает на диван — он одет в спортивный костюм и босиком, так что был дома некоторое время — и спрашивает:       — Так что, ты теперь попал под расследование?       — Не совсем так. Это стандартная процедура — расследовать каждый раз, когда агент выпускает оружие. Тот факт, что они не попросили еще одно интервью, означает, что это, вероятно, скоро закончится, — Кастиэль садится рядом с ним, так близко, что их бедра соприкасаются. Он берет пиво, которое предлагает Стефан. — Это нормально. С тех пор как я поступил на службу в ФБР, я проходил через это уже дюжину раз.       Стефан кивает, слегка нахмурившись.       — Так это не из-за...?       Кастиэль качает головой.       — Со мной обращаются нормально.       Мужчина вздыхает с облегчением. Это очень мило.       — Можно я тебя обниму? — это то, о чем он всегда спрашивает первым.       Кастиэль без колебаний кивает. Стефан обнимает его за плечи, прижимая к себе. Кастиэль тоже наклоняется, кладя голову ему на плечо. Напряжение просачивается прочь. Немного неловко потягивать пиво в такой позе, но ему все равно. Это успокаивает. В Стефане нет ничего угрожающего. Его мускулистое тело построено в спортзале, а не на мате, и с тех пор, как парень вышел из себя, Стефан был так осторожен, когда его касался. Он спрашивает разрешения и остается настроенным на реакцию агента.       Стефан хватает пульт и включает телевизор на какое-то случайное шоу, которое Кастиэль не знает. До своего пленения он находил большую часть телевидения раздражающей, а рекламные ролики — еще более бесящими, но теперь он видит в них странное удовольствие. Во время перерывов мужчина рассказывает о своем рабочем дне и офисных сплетнях.       — Мне завтра рано вставать, — неохотно говорит он после окончания телешоу, отстраняясь.       — Можно мне остаться? — Кастиэль выпаливает, потом краснеет. — Не для секса. За компанию?       Стефан несколько раз моргнул, глядя на него. Затем кивает.       — Окей. У меня есть чистая пижама, если ты хочешь одолжить ее. Эм, гостевая комната или...?       Чувствуя себя увереннее от его ответа, Кастиэль прочищает горло и признается:       — Твоя.       Стефан улыбается, и это душераздирающе мило. Он легонько целует парня.       — Я принесу тебе что-нибудь из одежды, — он ставит пустую бутылку из-под пива на кофейный столик и исчезает в спальне.       Кастиэль несколько мгновений смотрит на пустой экран телевизора. Он не собирался просить Стефана об этом. Нисколько. Теперь он понимает, что в глубине души хотел этого — хотел, чтобы его удержали. Чтобы не быть одному.       Иногда ему кажется, что большую часть своей жизни он провел в одиночестве. Сначала он был изолирован своей любящей семьей, затем отвергнут ею, потом путешествовал из города в город как полицейский, а после снова как агент ФБР. Как ни странно, Дин, вероятно, дольше всех оставался в той или иной ситуации. Его карьера развивалась так быстро, что он редко проводил больше года на одном месте или выполнял определенную работу. Отношения всегда были вторичны по отношению к делу. Бальтазар был и остается важным человеком, но у его брата всегда была своя жизнь. Кастиэль никогда не сожалел об этом выборе, но, возможно, это говорит о том, что простое деление постели с Дином оказало такое глубокое влияние на чувство благополучия, заставив расслабиться рядом с кем-то, кого он все еще считал серийным убийцей.       Какая-то часть его души наслаждалась этой близостью. Не сексуальными аспектами, конечно, он боялся этого. Хотя со временем он научился принимать их как продолжение той первоначальной близости, которая была так странно успокаивающей.       — Все в порядке? — спрашивает Стефан, поднимая голубые пижамные штаны и мягкую на вид футболку.       — Да. Спасибо.       — Я собираюсь почистить зубы. Ты знаешь, где находится гостевая ванна, — говорит он, улыбаясь, и уходит.       Кастиэль медленно раздевается в ванной, разглядывая каждый кусочек обнаженной кожи. Надев боксеры, он надевает пижаму Стефана. Все подходит.       Стефан сидит на кровати. Она большого размера, так что им точно не придется прикасаться друг к другу. Он молча забирается под одеяло, когда видит Кастиэля. Облизнув губы, кладет телефон на «свою» сторону кровати, уже поставив будильник, чтобы встать достаточно рано на работу. Кас откидывает одеяло и простыни, сердце колотится, затем забирается внутрь. Он кладет голову на подушку, и Стефан делает то же самое, повернувшись к нему лицом.       — Хочешь, я тебя обниму? — шепчет мужчина. Он еще не выключил свет, так что Кастиэль ясно видит беспокойство на его лице.       — Хм. Да.       Это требует немного маневрирования, и один из них фыркнул: «Ой», но Кастиэль заканчивает тем, что кладет голову на грудь Стефана, одна рука перекинута через него, а другая прижата к его боку. Стефан гладит свободной рукой спину Кастиэля, и тот вздрагивает, но не от ужаса или боли.       — Выключить свет? — спрашивает Стефан.       — Я не могу спать с ним, — признается Кастиэль.       Мужчина потягивается, и свет гаснет. У него плотные шторы, поэтому в комнате очень темно.       Через мгновение он говорит в волосы Новака:       — Я не знаю, странно ли это говорить, но каждый раз, когда ты доверяешь мне — спасибо, Кастиэль.       У Каса на мгновение перехватывает дыхание.       — Спасибо, что даешь мне это.       Стефан не отвечает, но Кастиэль почему-то знает, что это не так уж плохо. Мужчина засыпает примерно через десять минут, его тело расслабляется в дремоте, и агент следует за ним двадцать минут спустя.       Когда они просыпаются на следующее утро от визга будильника Стефана, они все еще переплетены вместе.       Наблюдать, как Стефан карабкается, чтобы подготовиться к работе, забавно. В отличие от Кастиэля, чьи костюмы выбраны больше для того, как легко он может двигаться в них — просто на всякий случай — он выбирает костюмы, основанные на подгонке и цвете. В принципе Кастиэль мог бы подумать, что они похожи — он и Стефан — но это не так. Они ведут очень разные жизни и карьеры.       Стефан целует его.       — Я оставлю ключ, чтобы ты мог запереть дверь, когда будешь уходить.       — Увидимся вечером? — спрашивает Новак.       — Я буду поздно, — говорит Стефан и уходит.       Через десять минут парень направляется в свою квартиру. Его сосед, пожилой джентльмен, который очень любит собак, взял Адити на ночь, точно так же, как тогда, когда Кастиэль был в поле. Это помогает ему не быть настолько привязанным к дому, и это помогает его соседу иметь компанию. Он здоровается с ним и Адити, а потом снова уходит. Сосед не берет денег, поэтому Кастиэль платит ему смешным количеством собачьего корма.       Работа — это нормально. Расследование убийства заканчивается прямо перед окончанием рабочего дня, и это полностью очищает его. Миллер — субъект — выжил, и сейчас его судят в Иллинойсе.       У Кастиэля все еще есть ключ Стефана, поэтому он сам открывает дверь. Он расслабляется на диване, знакомом месте. Когда получает сообщение о получасе, то звонит в местную пиццерию и заказывает ужин.       Пицца прибывает на пять минут раньше самого Стефана.       — Пицца? — с надеждой говорит он. — О, ты просто гений, — он наклоняется и крепко целует Кастиэля. Парень закрывает глаза и сдается. Он делает шаг вперед в пространство Стефана, достаточно близко, чтобы положить руку ему на поясницу. Он уже снял пиджак и расстегнул рубашку, так что Стефану нетрудно отплатить ему тем же, разве что он протискивается под нижнюю рубашку Новака и его голая рука касается его обнаженной кожи.       Кастиэль тихонько стонет.       Стефан отстраняется, но не из-за отсутствия желания. Может быть, осторожности. Он улыбается Кастиэлю и говорит:       — Я умираю с голоду.       — Я тоже, — и тот говорит не только о еде, но Стефан не может этого знать, и даже Кастиэль не уверен, чего на самом деле он хочет. Если он этого хочет, если он может это сделать.       — Может, поедим? — спрашивает мужчина.       Кастиэль отстраняется и кивает, и, как будто действуя согласованно, его желудок урчит.       Стефан смеется.       Их отношения — это время, проведенное вместе, и нежные поцелуи, по большей части. Они говорят о своем прошлом, о своих семьях. Стефан не расспрашивает о пропавших восемнадцати месяцах, а Кастиэль ничего не сообщает. Он не совсем понимает, почему мужчина не поднимает эту тему — она так ярко окрашивает все, что он делает и чувствует.       Когда он приходит в постель в одежде Стефана уже вторую ночь подряд, он спрашивает:       — Почему ты не спрашиваешь меня о моем похищении?       Стефан делает паузу, взбивая подушку. Он садится.       — Ну, наверное, потому, что эта тема меня немного пугает.       Кастиэль садится на кровать, моргая.       — Пугает?       — Что я скажу что-то не то или не смогу понять. Или психану. Что я сделаю что-то, что причинит тебе боль, — говорит мужчина, и парень сразу же понимает, что он много думал на эту тему.       Кастиэль смотрит на свои руки, поднимает одеяло и теребит его.       — Я бы предпочел, чтобы ты спрашивал, а не гадал.       Стефан медленно кивает.       — Окей.       — Могу я задать личный вопрос?       — Мы в отношениях, личные вопросы приходят вместе с территорией, — говорит мужчина с кривой улыбкой.       Совершенно верно.       — Ты когда–нибудь беспокоился, что я не смогу... не смогу заниматься этим с тобой? — спрашивает Кас, указывая на кровать, но имея в виду и все остальное. Иметь постоянные отношения вообще.       — Я бы солгал, если бы сказал, что мне это не приходило в голову, — признается Стефан. — Если ты не сможешь, я приму это. Сейчас мы просто знакомимся друг с другом и изучаем наши возможности, — он пожимает плечами. — У нас даже не было разговора на тему «мы исключительные».       Не то чтобы тут было что сказать, по крайней мере со стороны агента. Совершенно очевидно, что он не собирается встречаться с кем-то еще, когда едва может эмоционально управиться со Стефаном. И хотя он знает, что секс — это не весь смысл отношений, он не может дать Стефану как этого, так и другого. Ещё нет.       — Эй, эй, я не имел в виду, что мы тогда прибегнем к свободным отношениям, — говорит Стефан, протягивая руку, чтобы коснуться его подбородка. — Я с тобой, хорошо?       — Значит, все ведет к этому? — Кастиэль шутит.       — Частично, я полагаю, — говорит мужчина, улыбаясь, его плечи теряют напряженность. — Пойдешь ко мне?       Кастиэль с любопытством идет ближе. Стефан осторожно берет его за руки и ноги и укладывает на кровать, под одеяло, и Кастиэль сворачивается калачиком на боку, а Стефан прижимается к его спине. Хотя они примерно одного размера, но их тела не полностью соприкасаются. Стефан не решается полностью прижаться к нему, поэтому Кастиэль хватает его за руку, как когда-то с Дином, и тянет ее на себя. Он выбирает это.       И он крепко спит.

***

      Через неделю Стефан уезжает на несколько деловых встреч в Испанию.       Кастиэль использует это время, чтобы уделить внимание Адити и подумать. Прошел год с тех пор, как он сбежал. Он превратился из человека, который пришел домой и на него напали на кухне, в человека, который дрожал, выходя из дверей мотеля. Поэтому, когда он смотрит на свое прошлое, то делает это так же спокойно и объективно, как и раньше.       Его отношения со Стефаном сильно отличаются от отношений с Дином. И если уж на то пошло, то отношения с Дином все еще продолжаются. В Стефане есть комфорт и безвредность. Кастиэль никогда не чувствовал угрозы с его стороны, но он также не чувствует того же стремления узнать мужчину, или того же эмоционального или физического притяжения. Он может чувствовать и чувствует сексуальное и эмоциональное влечение к нему, но ему не хватает того огня и боли, которые были у него с Дином. Интенсивность и глубину. Он не может решить, то ли он просто психологически не способен иметь нормальные отношения, то ли отношения в принципе такие. Разговор с Доктором Кац ничего не прояснил.       Дин — это противоречие. Комфорт и опасность. Интимность и насилие.       Кастиэль не простил его. И мысль о возвращении к нему почти непостижима — не с поврежденным ним, и, вероятно, непоправимым в какой-то степени, не с Дином, как он есть. Дину нельзя доверять, потому что он все еще борется с тем, чтобы точно знать, что он сделал не так. Именно то, как сильно он повредил его своими действиями. Под гнетом, это больно знать, что Дин — его родственная душа, и все же он не может быть со своей второй половинкой, потому что его вторая половинка сломана безвозвратно. Это вина Дина, все вина Дина, и все же именно Кастиэль должен страдать. Однажды попав в плен, снова выйдешь из него, потому что все уже никогда не будет так, как должно было быть.       Что бы это ни значило.       В те мгновения, когда он забывал о наручнике на своей лодыжке, он был счастлив так, как никогда раньше, но такие моменты были редки, потому что под довольством скрывались боль и этот наручник, тянущий его вниз и забирающий с собой все его решения.       У него два выходных дня. Адити не давала ему покоя почти все время, настаивая на том, чтобы спать у него на коленях и терпеливо сидеть, пока он завтракает за своим столом. Она даже не просит еды, она ждет, когда он уйдет куда-нибудь, где она сможет к нему присоединиться.       Иногда она напоминает ему Дина, хотя, возможно, совсем не так, как думают его друзья.       Он устраивается на диване с одноразовым телефоном в руке. Он был осторожен с самого начала, чтобы убедиться, что его номер не будет виден на конце провода Винчестера, поэтому Дин не может позвонить ему. Он может только ждать звонка.       — Алло? — похоже, Дин хочет спать.       — Дин.       — Привет, — говорит тот, словно оживляясь.       — Поздняя работа? — спрашивает Кастиэль.       — Да, соль и огонь, — говорит Дин после минутного колебания. Наверное, ему любопытно, действительно ли Кастиэль хочет знать.       Новак ищет, что бы сказать; он даже не уверен, зачем звонит.       Дин пользуется случаем, чтобы начать.       — Я, э-э, хотел тебе кое-что сказать.       — Да?       — Я много думал о том, что... что я сделал с тобой, — он на секунду переводит дыхание. — Я надевал на тебя наручники, как животное.       Кастиэль напрягается, Адити ерзает у него на коленях. Это последнее, что он ожидал услышать.       — Иногда ты заставлял меня чувствовать себя таковым. Блять, — Дин влажно дышит, и Кастиэль слушает, чувствуя себя немного шокированным. — Кас, я... я должен кое в чем признаться. Ты говорил мне, когда был болен и не мог прийти в себя, что теряешь себя. И ты был прав. Ты гребаный агент ФБР, и я запер тебя в комнате, держал там и похлопывал себя по спине, когда позволял тебе выйти на улицу после шести гребаных месяцев. Я хотел бы сказать, что хотел бы знать, почему я сделал все это с тобой, но правда в том... правда в том, что я запер свои мысли глубоко внутри. И я не позволял себе думать об этом, потому что я был эгоистом, и я сказал себе, что смогу позаботиться о тебе, когда я причиню тебе боль. Теперь я это понимаю. Я принял это решение. Я. И никто другой. И я провел тебя через ад.       Слова, любой ответ, который мог дать Кастиэль, просто улетучились.       — Прости меня, — отрывисто говорит Дин и на этот раз первым вешает трубку.       Кастиэль медленно отнимает телефон от уха и смотрит на экран. Звонок закончился: Продолжительность, 1:47.       Он моргает и понимает, что плачет. Он сидит в тишине почти десять минут, прежде чем понимает почему. Он плачет не потому, что Дину больно, и даже не потому, что ему самому больно. Он плачет, потому что теперь, когда Дин сказал эти слова, он знает, что действительно страдал во время заключения, и это нормально.

***

      — Алло?       — Скажи мне, — говорит Кастиэль.       И Дин признается, как будто Кастиэль — его священник. Признание приходит волнами и струйками. Кастиэль зовет его, и вместо того, чтобы он признался в своей боли, Дин признается в своих преступлениях. Кастиэль может наблюдать, как Дин переоценивает прошлое, прорабатывая его, казалось бы, случайным образом. Конечно, не хронологически. Он может сказать, когда Винчестер занят, потому что его признания становятся короче. Но когда он дома, в бункере, они становятся длиннее. Более детальными. Кастиэль задается вопросом, не заставляет ли его присутствие вспомнить. Должно быть, странно находиться там без него, но жить со всеми воспоминаниями.       Но Дин не останавливается.       — И я только сейчас понял, что, черт возьми, как глупо было давать тебе подачки? Я думал, что это чертовски хорошая вещь. Я думал, что делаю что–то для тебя, но я хотел... я хотел, чтобы ты полюбил меня. Я манипулировал тобой так же сильно, как заботился, и к черту, Кас, это сломало тебя, не так ли? Это все моя вина.       — Все то время, что я заставлял тебя надевать наручники? Блять. Должно быть, это сильно ударило тебе в голову, раз ты был вынужден сотрудничать со мной, находясь в плену.       — Ты даже... ты даже прикасался ко мне только потому, что тебе было больно. И я знал это, я видел это, и я отверг тебя тогда, но Кас, тебе всегда было больно. И я всегда пользовался этим.       — Я подарил тебе Адити, чтобы составить компанию, когда был единственным, кто изолировал тебя. И я был горд собой за это, — Дин дышит. — Знаешь, мне казалось, что если я перестану охотиться, то перестану тебя заслуживать. Но я никогда не заслуживал тебя. Ты не был чем-то, что можно заработать.       — После того, как я сбежал из ФБР и рассказал тебе о твоем брате... Кас. Когда я напоминал тебе о том, что ты потерял, ты начинал заниматься сексом. Из-за того, что я заставлял тебя чувствовать себя одиноким.       — Черт, Кас. Я причинил тебе такую боль, что ты перестал думать о себе и резал себя так глубоко тупым ножом, как только возможно.       Когда Дин признается, то всегда с чувством.

***

      Кастиэль и Стефан целуются на кровати. Парень сидит на его бедрах, а Стефан прислонился к спинке кровати, засунув руки под его рубашку, поглаживая ребра. Пальцы блуждают по старому шраму от пулевого ранения. Мужчина задерживается на нем, но потом Кастиэль сомневается, что у него когда-либо был другой любовник с таким шрамом. Они оба возбуждены, хотя Новак только частично тверд, — часть его возбуждения рождена тревогой.       Он вздрагивает, когда другая рука Стефана опускается ниже, туда, где его пижамные штаны лежат на бедрах. К шрамам, которые все еще там, которые Кастиэль сам себе сделал, а может, и Дин, только не своими руками. Он может чувствовать напряжение, которое действует через тело Стефана, невысказанный вопрос.       Кастиэль накрывает ладонью его руку.       — Прости, прости... — начинает Стефан.       — Все в порядке, — шепчет Кастиэль. — Хочешь знать, как я их получил?       Мужчина поднимает руку к его щеке.       — Если у тебя есть желание мне рассказать.       Кастиэль просовывает свою голову мимо руки и кладет ее ему на плечо, шепча в кожу:       — Это было после моей третьей и последней попытки побега. Мы дрались, и я проиграл, и он заставил меня снова надеть наручник на лодыжку. Мою цепь. Вот тогда я и сдался.       Стефан обнимает его и не отпускает.       — Я впал в глубокую депрессию. В следующий раз, когда Дин покинул бункер, оставив меня одного, у меня случился нервный срыв, — он берет его за руку и кладет ее обратно на шрамы. Рука Стефана дрожит. — И я сделал это. Я сделал это сам с собой. И после этого я понял... я понял...       — Кастиэль, ты не должен ничего говорить.       Кастиэль поднимает голову и закрывает Стефану рот рукой.       — Я понял, что, несмотря на все, что он сделал со мной, он был всем, что у меня было, и я должен был принять это как факт. Принять его.       В глазах Стефана смешались ужас, понимание и растерянность.       — Если я и хочу, чтобы ты хоть что-то понял насчет тех полутора лет, что Дин держал меня в плену, так это то, что я действительно любил его, — Новак убирает руку, но Стефан просто смотрит на него с глубокой печалью в глазах. Он ничего не понимает. Он, вероятно, видит это так же, как команда Кастиэля, — как не любовь, а извращенную связь, которую Дин заставил испытать. Кастиэль знает, что на самом деле это и то, и другое. — Я никогда не буду тем, кем был раньше.       — Ну, — хрипло говорит Стефан, — единственный Кастиэль, которого я знаю, это тот, что находится передо мной. И он мне нравится.       Кастиэль смеется, его зрение затуманивается.       — Мне очень жаль, что мне приходится втягивать тебя в эту... эту чертову историю.       — Все в порядке. Это то, что тебе необходимо. Я понимаю.       — А как насчет того, что необходимо тебе? — спрашивает парень. — Что, если я не смогу дать тебе то, что тебе нужно?       — Все хорошо, — говорит мужчина с грустной улыбкой. — Я всегда был сиделкой. Мне всегда хотелось о ком-то заботиться. Забота о тебе — это дар.       Кастиэль с улыбкой целует его.       — Лучше?       Кас кивает.       — Я думаю, нам надо поспать, — говорит Стефан, аккуратно обходя тему секса.       Может быть, такое понимание и утешение всегда исходили от него. Возможно, именно это и привлекло его к Кастиэлю в первую очередь. Кастиэль не то чтобы излучал здоровые, счастливые флюиды в баре, но Стефан все равно тянулся к нему, чтобы поговорить и пофлиртовать. Он продолжает тянуться, даже после того, как Новак полностью раскрыл насколько он сломлен. То, что у Каса был один мужчина, также делает вещи более скалистыми, более неопределенными. Они оба это понимают.

***

      В последнем деле ОАП провело в поле три недели. Это было трудное расследование, хотя и закончившееся на радостной ноте — они выследили преступника, серийного убийцу проституток, прежде чем он успел убить свою последнюю жертву. Через несколько дней ее выписали из больницы. Кастиэль сыграл важную роль в том, чтобы выяснить, где он держит своих жертв. Поэтому они приезжают домой, берут несколько выходных, чтобы оправиться от трехнедельной работы и поспать, а затем Джей-Джей заказывает столик в любимом ресторане всей команды.       Это один из тех мрачных ресторанов, где подают американские «деликатесы». Кастиэль уже наполовину покончил со своим огромным сырным бургером, когда ему задают вопрос.       — Я заходил к тебе около месяца назад, и твоя соседка сказала, что ты не появлялся дома уже как два дня, — говорит Морган. — Но при этом всем ты работал. Мы что-то пропустили?       Новак краснеет.       Джей-Джей, сидящая рядом с ним, — единственная, кто это видит.       — О-о, — говорит она. — У Кастиэля появилась девушка? — она дразнится.       — Бойфренд, — неохотно поправляет он, но не из-за пола, а потому что признается своим коллегам, что встречается. И это само по себе вызовет вопросы.       — Тот парень? — спрашивает Морган.       — Подожди, ты знал? — Джей-Джей притворно возмущенна.       — Подробности! — Пенелопа плачет.       Хотчнер молчит, но вид у него веселый, и он смотрит на Кастиэля. Рид делает то же самое. Кас почти уверен, что это из уважения к возможности, что он не хочет говорить об этом, учитывая тот неизбежный факт, что он избегает эту тему.       Росси добавляет:       — Ты не можешь нас оставить без подробностей, после такого откровения!       Кастиэль вздыхает и кладет свой гамбургер. На самом деле, они все стараются поддержать его, и он это знает. Они интересуются им ради него, а не просто из любопытства.       — Его зовут Стефан, он биржевой брокер, мы встречаемся уже три месяца. Да, я проверил его, и он совершенно нормальный парень.       Пенелопа визжит.       — Милый, я так рада за тебя! — цветок в ее волосах дрожит от возбуждения. Кастиэль думает, что она могла бы перепрыгнуть через стол и обнять его, если бы это было социально приемлемо. Вместо этого она просто не может усядется спокойно на месте. — Когда мы с ним познакомимся?       Он стонет. Это наполовину игра, наполовину подлинник. Стефан хотел бы встретиться с его друзьями — Кастиэль был тем, кто откладывал это. Его нежелание связано главным образом с тем, что встреча этих двух частей его жизни ужасает. Его отношения со Стефаном временами шаткие и мутные, не по вине мужчины, а из-за его собственных проблем. Он все еще не знает, насколько далеко они продвинуться. Он не хочет гадать, но знакомство с командой уже большой шаг.       — Не знаю, может чуть позже.       — Давайте, ребята, —говорит Росси, видя это, — оставьте беднягу в покое. Мы встретимся с этим парнем, когда он будет готов.       — Спасибо, — с облегчением говорит Новак.       Они не совсем уходят от темы — Джей-Джей говорит о своем муже, Морган упоминает свою подругу, и они обсуждают отношения и работу, но Кастиэль перестает быть центром внимания, и этого пока достаточно.       Он знает, что его друзья хотят поступить с ним правильно, но каким-то образом их знание кажется агрессивным. Почти так же, как просто спрашивая о Стефане, они расширяют вопрос о Дине. Это не намерение, но именно так чувствует себя Кастиэль. Ему становится не по себе. Спокойная непринужденность, которая была у него с командой ОАП, так и не восстановилась полностью. Он больше не так близок к Риду, как когда-то, и даже Морган, несмотря на все усилия, которые он приложил, не так близок. В большинстве случаев это не причиняет Кастиэлю боли.       Он делает все возможное, чтобы расслабиться до конца ужина, затем возвращается домой к Адити и выдыхает панику.

***

      Неделю спустя он свернулся калачиком в постели с переломом лодыжки. Он все еще не впустил Стефана в свой дом (или не дал ему знать, где находится. Кастиэль почти слышит, как Доктор Кац напоминает ему о сверхбдительности), но он также не совсем готов провести неделю в квартире Стефана, будучи не полностью здоровым. Итак, он здесь, один, если не считать собаки, в постели с подушкой под лодыжкой и одеялом, свободно обернутым вокруг тела, вместе с обещанием Рида, Пенелопы и Моргана зайти, чтобы навестить его. Завтра у него выходной, но он, вероятно, сделает все возможное, чтобы вернуться на работу с парой костылей послезавтра. К счастью, у него нет гипса, только ботинок, так что он может отстегнуть его и почесать зуд, когда это необходимо.       Он также немного одурманен обезболивающими.       Кровать очень удобная. Впервые за несколько дней он может по-настоящему расслабиться. А вынужденное бездействие заставляет его думать о вещах, для которых он обычно слишком занят.       Он звонит Дину.       — Да?       — Теперь я понимаю, Дин, почему я с тобой разговариваю.       — Почему же, Кас?       Слова застряли у него в горле, причиняя боль. Ему больно их произносить.       — Потому что я не хочу быть один. Ты единственный человек, который меня понимает.       На линии помехи, Дин тихо дышит. Затем:       — Я чувствовал то же самое. Когда был с тобой. Эти сорок лет в аду изменили меня навсегда. И Сэм не мог этого понять. Он пытался, клянусь Богом, пытался, но не мог. Но он и я... мы все еще держались вместе. Мы остались братьями. Они, вероятно, никогда не поймут всего того, что я сделал с тобой, всех страданий, через которые я заставил тебя пройти, но, может быть, Кас, им не нужно понимать тебя.       — Я знаю, что они нужны мне, Дин, но ты мне тоже нужен, — признается он, ненавидя себя за это, зная, что это правда. — Не здесь, со мной, но в каком-то смысле ты все еще нужен мне.       — Тогда я буду.

***

      Поздние ночные прогулки под запретом, поэтому Кастиэль остается дома и звонит Дину.       Тот работает над своими преступлениями, шаг за шагом. Кастиэль дает очень мало комментариев. Сначала потому, что ему больно вспоминать все это с его собственной точки зрения, ибо он не знал, что сказать, а сейчас знает, но это тяжело.       У него всегда был образец понимания Винчестера. Сначала эмоциональный, потом интеллектуальный. Сначала сердце, потом тренировки. Он наблюдает, как Дин прикидывает глубину своих действий против него, и думает, что это и есть та самая хорошая часть, которая скрывалась.       Он просто слушает, как тот рассказывает, как похитил его, предлагал утешение, когда он заслуживал этого. Он заставлял Кастиэля целоваться, вызывая рвоту в панике и страхе.       — Я сделал это, Кас, — говорит он. Он раздел Кастиэля догола, пока тот был без сознания, для оказания необходимой медицинской помощи. Он все хорошо рассмотрел. Он был возбужден, глядя на человека, которого держал в плену.       — Я ставлю свои собственные потребности выше твоих, каждый гребаный раз.       Кастиэль знал, что страдает Стокгольмским Синдромом. Он неоднократно заявлял об этом Дину. Дин помнит это очень ясно, даже если Новак почти забыл. Сложные чувства к Дину были слишком сильны, чтобы их диагностировать; слишком сильны, чтобы навешивать ярлыки. Дин рассказывает Кастиэлю, как он отказался признать это и как он убедил себя, что действия Новака были искренней привязанностью, потому что он хотел верить в это.       Кастиэль до сих пор не знает, как назвать свою привязанность к Дину. Но это точно не фальшь. Может быть, все испорчено, рождено из боли, но не фальшиво.       — В первый раз, когда мы занимались сексом, я изнасиловал тебя сразу после того, как у тебя случился срыв из–за брата, и ты был эмоционально слаб и уязвим. Ты был уязвим, и я воспользовался этим. Когда ты запаниковал, Кас, я прижал тебя к себе, как будто это могло тебя утешить, но это было только... это было только для того, чтобы ты сдался. Блять. Это так хреново. Ты плакал, Кас. Как я мог не остановится?       И после этого Кастиэль впервые причинил себе вред. Он помнит. Он также помнит, как решил сдаться и сказал себе, что это ответственность Дина. И теперь Дин, наконец, берет на себя эту ответственность.       — Я был твоим миром, и единственным утешением для тебя было то, что ты делал то, что я хотел. И это... это паршиво, Кас. Я забирал у тебя все и давал тебе только то, в чем ты действительно нуждался, когда я сам получал то, что хотел. Я имею в виду, я возвращаюсь и думаю об этом. Я только сейчас понимаю, что давал утешение, когда ты делал все, как я хотел. Позволять мне оставаться в одной постели, что было дерьмовой сделкой, но всякий раз, когда ты действовал именно так, как должен был, и пытался убежать, я забирал это. Я забирал надежду у тебя.       Кастиэль потирает лодыжку. Левой рукой, а не сломанной.       — Знаешь, когда я думаю об этом, Аластар делал то же самое со мной. Вот только это было... ну, методы были разные, но концепция одна и та же. Может быть, там я и научился этому, не знаю. Я имею в виду, я не думаю, что это было сознательно с моей стороны, но есть много вещей, которые я оттолкнул, не хотел думать о них.       В признаниях Дина чувствуется боль, причем не только с его стороны, но и со стороны Кастиэля, но когда Дин называет свои преступления, это словно катарсис. Не только те, что помнит парень, но и те, которых он даже не видел или забыл. Например, когда Дин спросил его, хочет ли он освободиться, когда он был слишком потрясен, чтобы ответить. В каком-то смысле именно поэтому Кастиэль знает, что Дин говорит все это не для того, чтобы успокоить его. Он выясняет это на интеллектуальном и эмоциональном уровне.       Это больно, но и приносит облегчение, так что Кастиэль слушает, думает и анализирует. Он думает о Дине и о своей подготовке. В конце концов он говорит:       — Это не редкость, когда жертвы травмы иногда причиняют другим то, что они перенесли. Жестокое обращение с детьми может быть цикличным, как и многое другое.       Он почти чувствует кивок Дина и последовавшее за ним колебание.       — Кас... я хочу кое-что спросить. Я знаю, что было очень много боли, которую я тебе причинил, но разве все было настолько плохо? Быть со мной?       — Нет, Дин, все было не так уж плохо. Но добро не перевешивает зла. Это не шкала, — Кастиэль делает паузу, желая убедиться, что Дин все понял. — Я не шкала.       — Наверное, я хочу чувствовать, что я не чистое зло. И это эгоистично...       — Дин, — Кастиэль сглатывает. — Ты не зло. Я видел чистое зло, настолько близко, насколько это возможно в человеческих существах. Ты таким не являешься, — сколько бы злости и боли он ни испытывал по отношению к Дину, в нем все еще есть привязанность. Для человека, который шутил и играл с ним в игры, и ужасно проигрывал в Монополию. Кастиэль знает, что многие жертвы многих преступлений приходят в замешательство, когда слышат о не столь явно злых сторонах своих обидчиков, но он никогда не отрицал истинную человечность Дина таким образом.       — Мне очень жаль.       Кастиэль смотрит на пустой потолок, потом на одну из своих черно-белых фотографий природы на стене.       — Дин, а до этого ты считал себя в основном хорошим человеком?       Дин медлит с ответом.       — Думаю, да. Но не все время. Но я старался делать добро, наверное.       — Твое чувство идентичности всегда вращалось вокруг того, чтобы быть охотником, Дин, с самого раннего возраста. Ты построил свою личность на этом. На твоем отце. Спасать людей, охотиться на всяких тварей. Я думаю, что когда ты отправился в ад и сломался, это сломало твое чувство себя в то же самое время, — Кастиэль делает паузу, но Дин молчит. — Твое чувство того, кто ты есть, на что ты способен. Держу пари, что после того, как ты вернулся, ты сразу же нырнул обратно в охоту, сексуальную распущенность и все такое. Пытаясь сделать все точно так, как было раньше. Разве я не прав?       — Да, — шепчет Дин.       — Когда ты взял меня, когда ты похитил меня и решил держать в плену, это сломало твое и без того хрупкое чувство идентичности. Ты знал, что был плохим парнем, Дин. И ты не хотел этого видеть. Я думаю, что в конечном счете все твои рационализации были направлены именно на это. Ты все еще хотел видеть себя хорошим человеком, хотя и знал, что делаешь ужасное дело. Ужасные вещи, по-моему.       — Это звучит еще более хреново, когда ты так говоришь.       — Дин, если бы ты был чистым злом, ты бы не стал все это объяснять. Ты бы не чувствовал необходимости оправдываться перед самим собой или отрицать все, что делал. Насильники будут оправдываться и оправдываться перед своими жертвами, но не перед самими собой. Это продуманный поступок.       — Но ты же не думаешь, что я все это выдумываю? Я бы не стал так поступать...       — Не знаю, — признается Кастиэль. — Это не твой путь. И ты не сделал этого в то время, не совсем. Ты умолял меня перестать бороться с тобой, бороться за мою свободу, но ты не оправдал моего похищения, по крайней мере в лицо.       — Ты говоришь так... спокойно, если можно так выразиться.       — Расстояние помогает, — говорит Кастиэль, печально улыбаясь в пустоту. — Я не говорю, что ты не причинил вреда. Ты это сделал, хотя мог бы избежать.       — Ты прав. То, что мне подпортили мозги, не делает меня невиновным. Я понимаю, — спокойно говорит Дин, и Кастиэль почти видит, как он кивает. Принимая слова.       Он обдумывает это.       — Дин, ты много об этом думал.       — Хм, да. Я занимался расследованием случаев домашнего насилия. Нет-нет, не для того, чтобы знать, что тебе говорить. Клянусь. В первый раз, когда ты позвонил и сказал, что я даже не знаю, что с тобой сделал, ты был прав. Я понял, что ты был прав. Когда я держал тебя в плену, как... черт. Одну секунду.       Ошеломленный и немного нервничающий, Кастиэль ждет.       — Кое-что из этого дерьма я действительно сделал, — Дин тяжело дышит в течение секунды, затем раздается стук.       Кастиэль с некоторым потрясением понимает, что Дин, должно быть, смотрит на свой ноутбук. Он действительно исследовал это? Новак смирился и поверил, что Дин говорил правду во время своих признаний, что он говорил правду, когда твердил, что слушает все его разглагольствования. Но он никогда не думал, что Дин зайдет так далеко, даже будет способен признать, что их ситуация сравнима с любой другой. Он может до некоторой степени классифицировать все, но детали всегда не могут идеально материализоваться в соответствии с принципами расстройства или синдрома. Для него или Дина.       Он сидит в постели, слегка ошеломленный.       — Я бы выбил из тебя все дерьмо, я бы оскорбил тебя, а потом, как ты и сказал, я бы умолял тебя не драться, как будто это твоя вина, когда на самом деле, во всем виноват только я. Я даже сказал, что не могу потерять тебя! Это чертовски отвратительно, взваливать все на тебя, заставлять тебя чувствовать себя виноватым за то, что ты поступаешь разумно и хочешь убраться нахуй. А потом, хм, «нормальное поведение» на некоторое время. Я сделал это, и пытался быть милым с тобой, как будто отпустить тебя на улицу было чертовски приятно.       Это требует некоторых мысленных пререканий, но Кастиэль берет себя в руки. Он знает, что имеет в виду Дин: цикл насилия — физического или эмоционального — в семейных отношениях. Он ответил на несколько звонков о насилии в семье, будучи полицейским в форме, и это также имеет отношение к его работе в ОАП.       — Ты никогда не грезил причинить мне боль, — то, что он знает — правда. Это не в характере Дина, не для того, кого он любит, независимо от того, насколько нездорова эта любовь.       — И... и изоляция. Блять. Нужно ли говорить больше? Да, наверное. Восемнадцать месяцев, Кас, и я вел себя так, будто, выпустив тебя, ты почувствуешь себя лучше после всего этого.       — Дин...       Но тот не останавливается.       — И еще тут есть кое-что о жертвах. Это я видел в тебе. Психологические признаки, но... я почти полностью лишил тебя уверенности в себе. Когда я думаю о том, каким хрупким ты был в первый раз, когда я вытащил тебя, когда я даже, блядь, предложил вытащить тебя из бункера — я трахнул тебя. Ты так долго был отстранен от всего, даже от меня, и я был всем, что было у тебя. Депрессия? Тревога? Самоубийство? — Дин фыркает, потом успокаивается. — Ты был способен убить себя?       Кастиэль сглатывает.       — Не совсем так. Я так и не дошел до этой точки, хотя, возможно, в конце концов бы сделал это, — он делает паузу. — Резать себя — это скорее эмоциональная разрядка, чем флирт с самоубийством.       Через линию доносятся сдавленные звуки. Спустя мгновение Кастиэль понимает, что Дин всхлипывает.       Он сжимает трубку, не зная, что ответить. Его собственные глаза щиплет.       — Кас, — наконец произносит Дин сдавленным голосом. — Мне очень жаль.       — Дин, я думаю... я думаю, тебе нужно успокоиться и отдохнуть.       — Мне не нужен гребаный отдых. Я этого не заслуживаю.       — Дин. Я приказываю тебе. Выключи компьютер и ложись спать.       Дин молчит. Затем очень тихо:       — Хорошо. Ладно.       Кастиэль чуть не говорит что-то ободряющее, но сдерживается.       — До свидания, Дин.       Адити просыпается в гостиной и подходит к Кастиэлю, все еще лежащему в постели. Он гладит ее, все еще чувствуя себя немного неуравновешенным.       Он помнит, что последняя стадия исповеди — это отпущение грехов.       Его там нет. Может быть, никогда не будет.       Кастиэль вздрагивает и натягивает одеяло до самой шеи, и ему требуется пятнадцать минут медитации, чтобы успокоиться. Как только дрожь прекращается, он делает мысленный шаг назад и думает, как агент из ОАП, а не жертва Дина.       Дин явно проводил исследования, в частности, в области домашнего насилия. Морган или другие могли бы найти это важным — он думает о Кастиэле как о близком партнере — и это не совсем неправильно, но Кастиэль знает, что это, скорее всего, было просто очевидным местом для начала. Существует гораздо больше исследований и ресурсов, доступных для домашнего насилия, чем для жертв Стокгольмского Синдрома (или преступников, если на то пошло). Если Дин всерьез, а он, похоже, всерьез собирается исправить то поведение, которое привело его к тому, что он держал Кастиэля в плену, то это довольно хорошее начало.       Теперь у Кастиэля есть выбор. Дин идет вперед, сбивая костяшки домино. Вопрос в том, попытается ли Новак направить его по этому пути или нет. Строго говоря, это не его работа — он жертва, а не психотерапевт Винчестера, но в то же время Дин не может рассчитывать на безопасное посещение психолога, не говоря уже о том, чтобы присоединиться к программе избиения, которая является групповым занятием. Дин разыскивается ФБР, а также различными штатами, и эти программы тесно связаны с правоохранительными органами. Кастиэль — его единственный выбор, кроме тюрьмы, которая не самое безопасное место по причинам, которые не имеют ничего общего с другими заключенными.       Конечно, Кастиэль не обязан защищать Дина, но он все равно не хочет, чтобы тому причинили вред.       Он не психолог и не психотерапевт, но он знает основы психологии, стоящей за действиями Дина. Возможно, он сумеет помочь ему. И, возможно, поможет себе.

***

      — Ты уверен, что тебе не нужно, чтобы я сходил в магазин? — спрашивает Рид, внимательно наблюдая, как парень вытаскивает костыли из машины. Он не спрашивает, нужна ли Кастиэлю помощь, зная, что тот хочет попрактиковаться в использовании своих костылей, поскольку он застрял с ними еще на несколько недель. — Ты же знаешь, я запомню твой список покупок.       Кастиэль улыбается ему.       — В течение следующих нескольких недель мой список продуктов — это места быстрого питания с доставкой.       — У меня есть несколько таких, — предлагает Рид.       — Тогда напиши мне список.       Они без труда добираются до квартиры Кастиэля. К счастью, хотя многоквартирный дом не так уж нов, там есть лифты, и они всегда работают, иначе Новак, вероятно, застрял бы у Стефана, и это потребовало бы целого ряда социальных взаимодействий — не только между ними обоими, — которые он не хочет проводить прямо сейчас. Он добирается до своей двери и открывает ее. Устраивается на диване, вытянув правую ногу. Рид составляет список хороших заведений быстрого питания и протягивает его.       — Джей-Джей сказала, что приедет в субботу. Напиши мне завтра, чтобы я знал, что ты жив.       Или похитили? — почти говорит Кастиэль, но потом решает, что это плохая шутка.       — Так и сделаю.       Через пять минут он один. Он заказывает китайскую еду, и хочет немного поспать, но ждет доставку, чтобы открыть дверь, прежде чем схватить телефон из кастрюли. Восхитительный запах свинины и жареного риса заставляют отказаться от намеченного вызова, пока желудок не наполнится. Затем он откидывается назад и не принимает следующую дозу обезболивающего. Через пятнадцать минут его личный сотовый подает звуковой сигнал. Он проверяет его.       Стефан.

«Как дела? Все еще ходишь на больной ноге? Знаешь, я мог бы заехать за тобой, сходить в кино, поужинать...».

      Кастиэль колеблется, прикусив губу, потом отвечает:

«Может быть, завтра?».

«Ты приедешь на такси?».

«Ты можешь забрать меня».

«Неужели?».

      Кастиэль слегка смеется и отвечает:

«Да».

      Стефан начинает посылать смайлики салюта и бумажных праздничных шапочек. Кастиэль нежно улыбается, смотря на экран. Он откладывает сотовый в сторону.       Затем он хватает одноразовый телефон — клетка Дина, она начинает складываться в его собственном сознании — и набирает номер.       — Алло?       — Дин, — говорит Кастиэль.       — Привет, Кас. Как, эм, как у тебя дела?       — Лодыжка в заднице. Не думаю, что я упоминал об этом. Но мне уже легче.       — Да? Волосяной перелом или растяжение связок?       Конечно, Дин мог бы догадаться. У него и так достаточно травм на охоте.       — Перелом линии роста волос.       — Это отвратительно, если не давать зажить, — советует Дин.       — Да, Дин, я знаю, — говорит Кастиэль. — Вообще-то это у меня не первый, — решив сменить тему, он спрашивает: — Чем ты занимаешься?       — Что же, в последнее время все довольно тихо. Несколько призраков, один вампир, который вызывает у меня много вопросов. Кроме этого, я... думал. И все еще вглядываюсь в вещи.       Кастиэль глубоко вздыхает.       — Я и сам кое-что обдумал. Я сказал тебе, что хочу, чтобы ты понял, через что мне пришлось пройти.       — Я пытался, Кас. Клянусь.       — Я знаю, Дин, — рука Новака на телефоне влажная. — Но я хочу, чтобы ты кое-что прояснил. Поставил под вопрос. Ты должен спросить себя, Дин, почему ты вообще решил держать меня в плену. Почему ты выбрал контроль над своим чувством морали.       Дин отвечает не сразу.       — А что, если я хочу лучше понять, через что тебе пришлось пройти?       — Посмотри на груминг.       — Окей, — на другом конце провода раздается негромкий стук, но Дин только говорит: — Я хочу сделать все правильно.       Кастиэль сглатывает.       — Тогда выясни, где ты ошибся, — и тихо кладет трубку.       Он чувствует... страх, что он просит Дина покопаться в той его части, которая причинила Кастиэлю столько страданий. Что, если Дин станет неуравновешенным, когда он уже так близок к грани безумия? Дин слишком самосознателен, чтобы использовать это как метод, чтобы вернуть Кастиэля, но это не значит, что его психическое состояние здоровое, когда он проходит через это. Кастиэль знает о различных исследованиях, проведенных в отношении лиц, злоупотребляющих домашним насилием, и знает, что нужно делать тем, кто успешно не совершает повторных насилий: чувствовать вину, брать на себя ответственность, чувствовать мотивацию к изменению ценностей, быть готовым изучить последствия жестокого обращения в детстве (в случае Дина, учитывая пробелы в том, как он говорит о своем отце и детстве), понимать, что доминирующее поведение должно быть остановлено. Он также знает, что простого знания этих вещей обычно недостаточно, чтобы остановить человека от повторного насилия — это требует лечения.       Он и Дин более или менее спотыкаются на семейных консультациях вместе, без терапевта, используя только исследования в качестве руководства. Это опасно и глупо. Если уж на то пошло, большинство терапевтов считают, что насильники и их жертвы никогда не должны проходить парную терапию, и это даже в случаях нечастого физического или эмоционального насилия, не говоря уже о похищении. Доктор Кац, вероятно, отстранил бы его от работы, даже если бы Дин был всего лишь бывшим партнером и не разыскивался за похищение и многочисленные серийные преступления.       Но ему все равно кажется, что это правильно.

***

      — Пойдем в постель? — спрашивает Стефан, взбивая подушку и протирая глаза.       Кастиэль смотрит на кровать, потом на Стефана. В животе у него все переворачивается. Он подробно рассказал Доктору Кац об этом моменте, обыгрывая его на словах, убеждаясь, что чувствует себя комфортно, по крайней мере теоретически. Они говорили обо всем, что может пойти не так, о том, что он может сойти с ума, что Стефан может сойти с ума, и о том, как справиться с каждой неожиданностью. Кастиэль — планировщик. Так было всегда.       После его молчания Стефан смотрит немного резче и спрашивает:       — Что-то не так?       — Нет, все в порядке, — говорит Новак, подавляя дрожь в голосе. Он должен был спросить Стефана напрямую, но не смог выдавить из себя ни слова, поэтому снял футболку, обнажив голую кожу, и забрался на кровать, заботясь о своей заживающей лодыжке. Но он не ложится. Он облизывает губы. — Мы можем... поцеловаться?       Выражение лица Стефана смягчается от беспокойства до желания.       — Да, конечно.       Он садится и протягивает руку, и Кастиэль подходит ближе, позволяя мягким рукам мужчины опуститься на его бедра, а затем они целуются.       Поначалу это очень мягко, потому что Стефан осторожен, но Кастиэль не хочет быть осторожным. Он боится, но в то же время хочет избавиться от этого чувства. Он хочет чувствовать возбуждение, чувствовать страсть. Он слегка прикусывает губу Стефана, тянет ее и сосет, чувствуя, как его член твердеет. Стефан стонет в конце и пытается заставить Кастиэля лечь, но тот сопротивляется и отстраняется ровно настолько, чтобы сказать:       — Позволь мне быть сверху.       — Да, да, — говорит Стефан, отступая назад и позволяя Кастиэлю взобраться на него. Парень запускает руки под его рубашку, позволяя пальцам пробежаться там по волосам, затем потирает соски. Стефан вздрагивает от этого, и Кастиэль чувствует твердую линию его члена через боксеры и пижамные штаны. Он не один — Кастиэль полностью выпрямился, и он кладет бедро между ног Стефана, а затем трется.       — Ты хорошо себя чувствуешь, — говорит он Стефану, немного дрожащий, но очень возбужденный. Он добавляет, потому что хочет быть ясным: — Ты заставляешь меня чувствовать себя хорошо.       — Как далеко ты хочешь зайти? — спрашивает Стефан, кусая Кастиэля за подбородок и что-то шепча ему на ухо.       Новак рад, что Стефан задал этот вопрос, потому что он знает, что для его же блага ему нужно сказать об этом вслух.       — Мы можем потереться друг о друга? Вот так?       Стефан кивает.       — С удовольствием.       С Кастиэлем сверху, его нога прижата к члену Стефана, они устанавливают ритм вместе. Парень подпирает себя руками, чтобы поцеловать мужчину, но это означает, что он не может по-настоящему прикоснуться к нему. Стефану, похоже, все равно, он проводит руками по его бокам, мимо шрама от пули, мимо шрамов на бедре без малейшего колебания, не задерживаясь. Он проводит ладонями по ребрам, поднимаясь вверх, прежде чем, наконец, потереться ладонями о соски. Он не дотрагивается до члена Кастиэля напрямую, но поднимает бедро, так что Новак может легко потереться о него. Кастиэль наклоняется, целует его, и говорит:       — Не останавливайся.       Он не знает, сколько времени проходит, но он чувствует, что приближается. Теперь он чувствует запах возбуждения мужчины и влажное пятно от чужого члена, когда Стефан толкается в него, и это не только не пугает, но еще больше заводит. Дин то появляется, то исчезает из сознания, но он полностью сосредоточен на настоящем. Человеке, с которым находится.       — Стефан, — стонет Кастиэль и кончает. Его тело замирает, а затем он падает вперед, но мужчина ловит его, чтобы они не столкнулись больно, и ослабляет хватку, так что Кастиэль лежит рядом с ним. Он немного теряет себя, толчки захватывают большую часть внимания, когда он дрожит от удовольствия. Через мгновение он понимает, что Стефан все еще тверд — еще не достиг оргазма.       Мужчина лезет в свои боксеры, явно поглаживая себя. Его глаза темные и дикие, рот открыт, когда он дышит. Он смотрит на Кастиэля, когда делает это.       Новак едва колеблется, когда протягивает руку и трет член Стефана через одежду. Он обхватывает рукой ствол, и это все, что требуется — спина мужчины выгибается, когда он входит в руку Кастиэля.       — Черт!       Затем Стефан расслабляется в постели, его тело дрожит.       У Кастиэля кружится голова. Он усмехается, когда тот, наконец, овладевает своим дыханием и поворачивает голову, чтобы посмотреть на него.       Стефан медленно возвращает ему улыбку. Кастиэль протягивает руку и кладет ладонь на щеку Стефана, позволяя себе исследовать черты его лица. Это не первый раз, когда он делает это, запоминая то, что чувствует мужчина, но также обращая внимание на то, как Стефан отличается — на вещи, которые уникальны для него. Он позволяет своим пальцам задержаться на губах Стефана, затем говорит:       — Спасибо.       — Спасибо, за то, что доверился мне.       Кастиэль ничего не может на это ответить. Они моются отдельно в ванной, и он переодевается перед тем, как забраться в постель, но когда они сворачиваются калачиком друг против друга, это больше не кажется барьером.

***

      Его лодыжка заживает, прежде чем он снова звонит Дину.       Отчасти для того, чтобы дать Винчестеру время подумать; отчасти для того, чтобы он сам взял себя в руки; а отчасти потому, что занят. ОАП получает официальный отзыв, который в конечном итоге занимает огромное количество времени, потому что Кас единственный (кроме Пенелопы) не в поле. Ну, и Хотчнер тоже. Хотчнер никогда не выходит из таких ситуаций, поскольку он босс. Кастиэль на самом деле не уверен, как он справляется.       Сегодня суббота, полдень. Большую часть времени Кастиэль звонит Дину после работы, то есть ночью. Но на этот раз он сидит в кресле у окна и смотрит на свою улицу. На первом этаже через дорогу есть небольшие магазины, так что это не только жилой район, но и коммерческий. Кастиэль несколько раз заходил в магазин йогуртов, чтобы перекусить, но не в химчистку. Он склонен отказываться от рубашек, когда-то запятнанных кровью.       Он накрывает ноги одеялом, устраивается поудобнее и набирает номер.       — Да?       — Привет, Дин.       — Привет, Кас, — Дин, кажется, успокаивается с раздражением, как будто он был физически активен и теперь сидит. — Я... э-э... я тут кое-что исследовал...       — Я не хочу об этом говорить, — неожиданно для самого себя сказал Кастиэль.       Дина бросает, основываясь на его долгом молчании.       — Окей. О чем ты хочешь поговорить?       О чем? Он позвонил Дину, поэтому тот факт, что он хочет поговорить, подразумевается. Даже самому себе. Каждый телефонный разговор с Дином имел дело с болью, в основном его, иногда Дина через расширение. Это утомительно. И все же он так мало знает о Винчестере в остальном. Как он с этим справляется. Однажды тот сказал Кастиэлю, что убьет себя, если Кастиэль уйдет, и Кас ушел, а Дин все еще там. Его любопытство вызвано не чувством вины, а просто... любопытством.       — Я тоже могу сидеть в тишине, — говорит Дин с долей юмора.       Слова произносятся медленно, Кастиэль обдумывает каждое из них.       — Что изменилось в твоей жизни?       — Ты имеешь в виду с тех пор, как... ты сбежал? — Дин колеблется.       — Да.       — Хм. Я не против поговорить об этом, но я не хочу, чтобы это касалось меня. Ты уверен, что хочешь это знать?       — Я хочу, — говорит Кастиэль, не слишком задумываясь.       — Одиночество, — Дин делает паузу. — Во многом это похоже на то, что было сразу после смерти Сэма. Даже как... как я продолжал видеть его вещи повсюду. Крышки от пивных бутылок я все время находил, потому что Сэм плохо целился, когда был пьян. Маленькие заметки, которые он делал в книгах. В полу-организованной комнате с мистическими предметами их было много. У Сэма повсюду были записки, потому что некоторые из хранителей писем были довольно плохими, а некоторые из них были потеряны. Или я найду его одежду в прачечной. Носок, и я могу сказать, что это его, потому что у него были гигантские ноги, — Дин прочищает горло. — Так все и было, но вместо Сэма я видел все, касающиеся тебя.       — Например, что? — спрашивает Новак, сжимая горло.       — Я все еще сплю в нашей постели. Я имею в виду кровать — ты понимаешь, что я имею в виду. Эта кровать. Раньше она пахла... как ты, — Дин несколько секунд тихо дышит. — Я вернулся в свою старую комнату после того, как все прекратилось. Плюс к этому моменту простыни были своего рода рангом, — он немного смеется, явно огорченный. — Но я вернулся. Для памяти. Во всяком случае, хорошей. Многое из того, что я делал после смерти Сэма, — это то, чем я занимаюсь. Займись делом. Держись подальше от этого дерьма в бункере и держи ухо востро по поводу более крупных вещей. Это странно, но я вроде как надеялся, что что-то большое произойдет, чтобы заняло все мое внимание и энергию, но все в основном все было тихо, просто несколько больших гнезд, которые я пытался отследить. Это... это то, что ты хотел узнать?       Частично. Кастиэль слегка ерзает на стуле.       — А ты когда-нибудь думал, что однажды ФБР вдруг окажется у тебя на пороге?       Дин легко отвечает:       — Да, какое-то время. Честно говоря, я даже удивился, когда прошел месяц. Я просыпался среди ночи, думая, что что-то услышал, что-то вроде этого... интересно было, должен ли я был взять свой пистолет и исследовать бункер или, знаешь, ждать. Их. Я не виню тебя за это, Кас. Я имею в виду, именно поэтому я дал тебе координаты. Чтобы это был твой звонок.       Кастиэль смотрит в ярко освещенное окно.       — У меня было такое же чувство, только я слушал не ФБР, а тебя, — он глотает. — Это привело меня в ужас.       — Прости меня, Кас.       Кастиэль смотрит в окно несколько минут, позволяя Дину подождать. Дин редко говорил о Сэме в настоящем контексте. Для большинства людей это было бы нормально — Сэм умер — но это не совсем то же самое для Дина, который знает ангела.       — Как ты думаешь, он знает? Сэм, я имею в виду? Что здесь происходит?       — Хм, наверное. Довольно трудно получить информацию о том, что происходит здесь, на небесах нормальных людей, я знаю это по опыту, — у Дина есть такой опыт, потому что однажды он был убит и отправлен наверх. — Это, наверное, легче, теперь. Если Сэм смотрит... Ты знаешь, Сэм намного умнее меня, и он понимает, как не мучить себя вещами, которые он не может изменить. Сэм всегда лучше двигался вперед. Так что, он, возможно... Не знаю, — Дин делает паузу. — Надеюсь, что нет. Я знаю, что должен ответить за все деяния, но... он мой младший брат.       — Дин...       — Я испортил его уважение ко мне много лет назад, я знаю это. Но мне все равно кажется, что он должен смотреть на меня снизу вверх, понимаешь? Видеть, что я сделал с тобой? Я даже представить себе не могу, что он скажет.       Кастиэль не знает, что на это ответить.       — Сэм лучше меня. Его голова чиста, в отличии от моей.       — Ты думаешь, что у тебя не все в порядке с головой, Дин?       — Да, черт возьми, — Дин смеется, и в его смехе слышится неподдельное веселье. — Ад действительно наградил меня этим, но я всегда был таким.       Это привлекает внимание Кастиэля. Дин, в некотором смысле, старался быть нормальным. Быть «нормальным» человеком, несмотря на образ жизни охотника.       — Всегда?       — Я сошел с ума, когда Сэм уехал в колледж, — признается Дин. — Он однажды сбежал из дома, ты это знаешь? Я потратил недели на его поиски, а когда папа вернулся домой, в общем... — Дин замолкает.       — Что случилось, когда твой отец вернулся домой? — с любопытством спрашивает Кастиэль, чувствуя, как внутри у него все переворачивается от догадок.       Он долго ждет ответа, и Дин отвечает, явно неохотно.       — Он был в ярости. Он сказал, что я полный неудачник, и что если Сэм погибнет, то это будет на моей совести. Он заставил меня вспомнить все, что случилось с Сэмом до этого момента, и просто разобрать все действия и ошибки, где я оступился, как позволял Сэму слишком много свободы, что я был мудаком, который не защищал своего младшего брата, что Сэм был уязвим, и это была моя работа, чтобы защитить его.       — Сколько тебе было лет?       — Шестнадцать. К тому времени я уже точно знал, что делать. Оглядываясь назад, я не думаю, что был слишком снисходителен к Сэму, но я должен был знать, куда он мог пойти. Я должен был постоянно следить за ним.       — Тебе было всего шестнадцать, Дин, и ты отвечал за двенадцатилетнего ребенка.       — Я заботился о Сэме с девяти лет, Кас. Этому не было никакого оправдания, — коротко говорит Дин. — Я знал, что должен был делать.       — Ты был ребенком, Дин, и заботился о другом ребенке, — возражает Кастиэль.       — Я был ребенком охотника, Кас.       Возможно, именно в этом и заключается проблема. Джон Винчестер явно приложил невероятное количество не только психологического, но и эмоционального давления, чтобы преуспеть в задаче, которая превзошла бы то, что даже нормальный шестнадцатилетний подросток, заботящийся о двенадцатилетнем ребенке, сделал бы. Или девятилетний ребенок с пятилетним. А говорить такие вещи Дину в этом возрасте, да и в любом другом, было оскорблением чувств. Дин никогда не использовал этот термин для обозначения своего отца, но Кастиэль видел, как резко замолкал Дин, когда речь заходила о чем-то, кроме охоты.       Джон намеренно привязал Дина к Сэму до нездоровой степени. Он мог бы сделать это из страха, но это сильно исказило чувство собственного достоинства Дина. За его разговорами о Сэме всегда следовали обязательства и долг, а также сильная потребность.       Та же напряженная потребность, на самом деле, что заставила его похитить Кастиэля.       — Но ты отпустил Сэма, — тихо говорит Новак.       — Да. Я сделал. Это был его выбор, Кас. И после того, как я столько раз не уважал его, я должен был... я должен был начать уважать. Сэм всегда будет моим младшим братом, но он так же был мужчиной, — шепчет Дин. — Хорошим человеком.       — У вас были хорошие отношения с отцом?       — Если не касалось охоты. Я имею в виду, папа любил нас. Он готов был сделать все ради меня, Кас, я не говорю, что он этого не делал, но он был человеком на задании, понимаешь? Просто личные отношения не были в приоритете, — Кастиэль представил себе, как Дин пожимает плечами. — Как-то так.       — Ты не можешь винить его.       — Папа и Сэм были очень похожи. Вот только когда я убил желтоглазого демона, который убил маму и Джесс, если бы я не отправился в ад, Сэм бы ушел. Он предупредил меня заранее. Охотничья работа для него была временной. Но для папы? Я не знаю. После стольких лет, я не думаю, что это когда-нибудь закончилось бы, — Дин вздыхает. — Наверное, я пытаюсь сказать, что у меня склад ума охотника.       — Похоже, ты всегда считал себя второстепенным, Дин. К твоему брату или к твоему отцу.       — Только не к Сэму, — возражает тот. — То есть, вроде как да, в самом начале. Но в конце концов я понял, что дело вовсе не в том, чтобы бросить меня. Речь шла о том, что у Сэма своя жизнь.       Если бы Кастиэль был там с Дином, он бы смотрел на него с недоверием.       — Дин, именно в этом ты потерпел неудачу со мной.       Дин молчит.       — Моей целью не было бросить тебя. Даже после того, как я полюбил тебя, я хотел жить своей жизнью, иметь право выбирать.       — У меня никогда не было выбора, так что в некотором смысле у меня проблемы с этим, — шепчет Дин. — Это чертовски легкомысленно сказано.       — Ты понимаешь, о чем я говорю, Дин? — Кастиэль давит.       — Да, знаю. Я... я вижу это. Мне был нужен кто-то и я не мог снова потерять его, — голос Дина дрожит. — И я причинил тебе боль, точно так же, как причинил боль Сэму, только еще хуже, ибо я хотя бы не приковывал его к себе. Я до сих пор не понимаю, как додумался совершить все дерьмо.       Может быть, это хорошая вещь — видеть и понимать, и все же на другом уровне быть не в состоянии сложить части вместе таким образом, чтобы они имели смысл, ведь проблема заключается в том, что у Дина всегда было сильное чувство правильного и неправильного. Его глубокая способность любить была искажена эмоциональным насилием, которое совершил над ним его собственный отец, а так же жизненными ситуациями, с которыми ему пришлось справляться с самого детства.       — Но ты же понимаешь.       — Думаю, что да. И это приводит меня в ужас. Как я это сделал. Как я мог так поступить с тобой?       — Почему ты выбрал контроль над тем, что считаешь правильным, Дин? — тихо спрашивает Кастиэль. Суть вопроса.       — Сэм бросил меня. Он оставил меня. Так что я могу умереть, Кас. Я могу погрузиться на шесть футов в землю, и это, вероятно, то, что я должен был сделать, — голос Дина срывается. — Но я не думал, что смогу вынести, если меня не будут любить.       Кастиэль сидит, ошеломленный глубиной происходящего, и сильной волной сострадания, которую вызвали в нем эти слова. Насколько Дин интеллектуально понимал решение Сэма умереть, чтобы закрыть ад, эмоционально он все еще воспринимал это как неспособность Сэма любить Дина так, как тот любил Сэма.       — Мне очень жаль.       — Тебя любят, Дин. Я не хочу, чтобы ты в этом сомневался, — речь о любви самого Кастиэля? Он не может этого сказать. Он думает, что да, но не может произнести это в слух. — Твой отец и брат любили тебя. Я уверен, что они все еще любят там, на небесах.       — Любят? — шепчет Дин.       — Да, Дин. Любят.       — Ты лучше меня, Кас.       Это хорошо или плохо? Для Кастиэля все не так просто, особенно когда речь заходит о Дине. Кастиэль всегда был способен воспринимать стереотипно злых людей как сложных и многослойных. Это была перспектива, которую он должен был сохранить, чтобы быть уверенным, что его работа не была подвержена влиянию его предвзятости (по крайней мере, не более, чем это было понятно для профайлера). Дин запутал эту перспективу до неузнаваемости. Личные чувства Кастиэля слишком смешаны в его понимании психологии Винчестера. Он никогда не увидит Дина объективно, и он не чувствует сильного побуждения сделать это, потому что на каком-то уровне он знает Дина. В его внутренностях и сердце.       Дин шмыгает носом, потом говорит влажным голосом:       — Ты дал мне много поводов для размышлений. Мы можем закончить на этой ноте?       — Конечно, Дин, — Кастиэль не собирается толкать его на то, чтобы сломать.       — Спокойной ночи, Кас, — и он спокойно вешает трубку.

***

      Жизнь Кастиэля подобие слоев, отделенных друг от друга на поверхности, вечно перемешивающихся. Он вообще не говорит о Дине своей команде, так как слишком рискует, быть пойманным на какой-то ошибке, не нарочно выпалив некоторые вещи. Со Стефаном все проще. Кас может говорить о Дине, но только в прошедшем времени. Если он где-то оступится, мужчина не поймет, что это значит. Стефан просто не профайлер.       Есть нормальная жизнь, а есть Дин, скрытый за телефонным разговором. Такие взаимоотношения влияют на душевное состояние как Кастиэля, так и Дина.       Это опасно. Но это не кажется опасным.       Будет ли Дин действительно способен сдержать свое слово, если он точно знает, где находится парень, спорно, даже для предвзятого мышления Кастиэля. Но Дин так отчаянно пытается выполнить свое слово и свое обещание понять весь вред, который он причинил ему. Кастиэль видит это и верит, что это правда. И то, что Дин признает это так ясно, снова и снова, успокаивает ту его часть, о которой он даже не подозревал.       Возможно, потому, что на каком-то уровне и в какой-то степени он уважает Дина.       Доктор Кац говорит, что Кастиэль чувствует себя невероятно хорошо. Она продолжает сообщать Хотчнеру об общем состоянии его духа (здоровом или нездоровом, без подробностей), пока Кастиэль находится на испытательном сроке. Все говорят, что испытательный срок, вероятно, продлится год. У Кастиэля есть еще несколько месяцев до того, как ему больше не понадобится психотерапевт. Он еще не знает, будет ли продолжать встречаться с ней или нет. Разговор о его отношениях со Стефаном, безусловно, помогает. Это не то, что он хотел бы рассказать Дину по множеству очень веских причин, даже если Дин бы захотел. А может, он бы захотел из того же самого отчаяния, чтобы загладить свою вину.       Но Кастиэль не хочет, чтобы он прошел через это. И он чувствует потребность в уединении, когда речь заходит о Стефане.       Один случай отправил Кастиэля на сутки в больницу с ударом по голове. Если не считать впечатляющего количества крови и швов, с ним все в порядке — сотрясения мозга нет. Рид даже смог подразнить его тем, что после его возвращения он стал магнитом для травм, но Кастиэль не думает, что это надолго задержит его.       Дома, в единственном месте, куда он звонит Дину, он сворачивается калачиком в постели и набирает номер.       — Алло?       — Дин.       — Кас, давненько не виделись, — на этот раз Винчестер кажется расслабленным, хотя и подавлен.       — Я был занят, — говорит Кастиэль, борясь с желанием почесаться. — Мне наложили несколько швов на лоб.       — Ты в порядке? — в его интонации больше напряжения.       — Я в порядке, завтра вернусь на работу.       — Хорошо, я рад, что ты в порядке.       Кастиэль секунду ждет, не скажет ли Дин еще что-нибудь, а потом спрашивает:       — Как ты сам?       — Да. Да, я в порядке. Я много думал об этом. В основном о тебе.       В последний раз, когда они разговаривали, разговор шел о Дине, и поскольку именно об этом Кастиэль попросил Дина подумать, он находит это интересным.       — Что насчет меня?       — Ты упомянул о груминге, вот я и проверил, — говорит тот. Усиливаются помехи и какие-то лязгающие звуки, возможно, открывается и закрывается дверь. — И я это сделал. Я готовил тебя принять меня. Чтобы заняться со мной сексом.       Кастиэль знает, что он подвергся тому, что делают с детьми перед сексуальной эксплуатацией. Обычно, если дело касается взрослого человека, то достаточно сделать его более восприимчивым, или просто прибегнуть к психологической и эмоциональной структуре, которая позволит хищнику легко манипулировать им. Как правило, речь идет о серии шагов, в ходе которых хищник проникает в жизнь жертвы.       — Да, — осторожно отвечает Кастиэль. Он не думает, что Дин всегда сознательно ухаживал за ним, но он определенно делал это в какой-то степени, как тренировал любить анальный секс.       — Я же говорил, что ты для меня особенный, — Дин издает сухой смешок. — И я имею в виду, что ты прав, я не совсем лгал, но это также было манипуляцией. Как будто это должно было убедить тебя, что я должен что-то значить для тебя. И я намеренно уделял тебе все виды внимания, говорил тебе, как сильно я люблю тебя и восхищаюсь тобой, и что я думал о тебе все время. Я хотел тебе понравиться. Я хотел, чтобы ты доверял мне, и я действительно люблю и восхищаюсь тобой, но я использовал это. Я знаю, что это так. Особенно в самом начале, еще до того, как мы познакомились. Кас, а не специальный агент ФБР Кастиэль Новак, — Дин делает паузу. — Не похоже, чтобы у меня было естественное огромное уважение к правоохранительным органам.       По какой-то причине последнее предложение вызвало у Кастиэля улыбку, но он молчит.       — Я изолировал тебя от всех и вся. Я, блядь, приковал тебя к полу, «физическая изоляция» это пиздец полный.       — Я знаю, — тихо говорит Кастиэль.       Дин говорит, почти без колебаний, как будто это то, что он заранее продумал.       — Вынужденная команда, заставляющая тебя чувствовать, что ты на моей стороне. Рассказываю тебе все эти вещи о себе, все эти секреты. Черт, говорю тебе, какой я особенный. Вся эта история с апокалипсисом, повторенная пару раз. Заставляя тебя чувствовать, что я не могу сделать тебе ничего плохого, что ты должен доверять мне, потому что я тот замечательный парень, который спас мир, верно? И все это время я думал о том, как затащить тебя в постель. Как всегда, когда ты сдавался, я был рядом, брал то, что ты предлагал, учил тебя, как нравится, но на деле ты не хотел ничего. Ты был сломлен.       Но это касается действий Дина, а не Кастиэля. Почему Дин сказал, что думает о нем?       — А ты... когда я начал медленно заставлять тебя заниматься сексом, делить постель, целоваться, когда я терся о тебя, ты почувствовал стыд. Непонимание. Я это видел. Отвращение. Тебя вырвало, ты ударил кулаком в зеркало голой рукой. Ты плакал, Кас.       — Ты никогда не хотел причинить мне боль, — наконец говорит Кастиэль.       — Сколько изнасилованных супругов говорили то же самое? — спрашивает Дин.       Его следующие слова застряли у Кастиэля в горле.       Голос Дина звучит спокойно и уверенно.       — Ты не любишь меня, Кас. Но я действительно люблю тебя.       Длинный гудок.       Нить паники пробивается сквозь парня, он снова набирает номер, но переходит на голосовую почту.       Кастиэль долго смотрит на камеру, потрясенный и неподвижный. Не столько из-за того, что Дин только что признался, сколько из-за того, что Дин фактически прервал контакт. Почти всегда Дин ждал, когда Кастиэль закончит. Пока он будет говорить с ним или слушать, тот всегда будет на линии. Он поймал Дина, выбегающего из душа, в разгар расследования и преследуемого призраком — но Дин никогда не вешал трубку, никогда не отказывал в звонке.       Он не совсем уверен, что думать о душевном состоянии Винчестера. В процессе разрушения своих собственных оправданий Дин разрушил большинство своих эмоциональных барьеров и в то же время поддержал их. Кастиэль всегда это знал. Вот почему, когда он видит, как Дин борется, он предлагает какую-то поддержку. Кастиэль не хочет, чтобы Дин погиб от руки ФБР или от его собственной. Он хочет, чтобы Дин жил.       Возможно, ему нужно дать Дину время.       Это нелегко для Кастиэля, но и для Дина тоже. Так же, как Кастиэль ждал неделями, прежде чем снова связаться с Дином, возможно, Дину нужно то же самое.       И все же остаток дня Кастиэль чувствует себя неуютно.

***

      Через три дня он приходит на работу почти поздно. Его волосы все еще немного влажные, а повязка на лбу наложена небрежно. В правой руке у него чашка горячего кофе, а в левой вкусный шоколадный пончик. Он доедает пончик в лифте, допивает кофе и входит в офис с некоторой бодростью в походке.       К его удивлению, поскольку он не получил никакой информации о новом деле, все собрались в конференц-зале. Сквозь полуопущенные жалюзи он видит всю команду, сидящую за столом. Он делает паузу, затем осторожно и тихо приближается.       — Он сознался, написал и подписал. Завтра ему должно быть предъявлено обвинение, — голос Хотчнера доносится из-за двери.       Решив не быть подлецом и не подслушивать на своем рабочем месте, Кастиэль заглядывает внутрь.       — Доброе утро.       Хотчнер серьезно смотрит на него, и остальные тоже.       — Войди. У нас есть кое-какие новости.       Кастиэль осторожно садится, почти вздрагивая, когда Джей-Джей кладет руку ему на плечо. Его сердцебиение ускоряется.       — Что случилось?       — Вчера вечером Дин Винчестер обратился в полицию Уичито, — отвечает Морган.