***
Дин не произносит ни слова, когда судья оглашает приговор. Двести пятьдесят один год. Он почему-то доволен, что большая часть лет за изнасилование Каса. Такова жизнь.***
Месяц спустя Техас выдает его для рассмотрения дела о смертной казни.***
У Дина назначена встреча с судебным психологом, который хочет поговорить с ним о деле, но Дин не приходит. Его держат в федеральной тюрьме в Техасе, пока Техас готовится к судебному разбирательству. Это учреждение строгого режима с довольно маленькими блоками, и, вероятно, поэтому его перевели в обычную колонию — Дин Винчестер опасен, но еще не осужден за убийства, и до сих пор он сотрудничал, поэтому считает, что это просто мера экономии. Он не возражает. Когда он был моложе, он получал огромное количество комментариев в грубых барах о своем красивом рте и выбивал дерьмо из многих людей за это, но стоило стать старше, комментарии прекратились или изменились, а Дин всегда мог защитить себя. В первый же день один парень пытается трахнуть его в душе. Дин душит его, а после игнорирует взгляды и шептания, заканчивая мыться. Идут два дня одиночной камеры. Он знает правила зоны. Он был в тюрьме и раньше, хотя обычно ненадолго, и в то время как его последнее пребывание — когда ОАП поймало его во время плена Каса — привело к одиночному заключению, большую часть времени он был с другими заключенными. Поэтому он спокоен. Он не реагирует на тех, кто называет его пидорасом, или хуесосом, или кем-то еще, что может прийти в голову их ограниченному воображению. Они могут называть его как угодно, ему на это наплевать. Он хочет, чтобы его оставили в покое, оставили в стороне от силовых игр. Он уже решил, что любой контакт или угрозы будут встречены силой, но в остальном он игнорирует всех остальных. Дело даже не в отбывании срока. Он знает, что должен жить здесь. По-настоящему жить, по крайней мере, пока не окажется в камере смертников, что, скажем прямо, рано или поздно произойдет. Он связан со слишком многими убийствами. Так или иначе присяжные сделают вердикт. Чистилище на самом деле не слишком хорошо влияло на его рассудок. Но на первом месте стоит страх. Он наблюдает за группировкой гоночных банд и не присоединяется ни к одной из них. Он игнорирует группы убийц и насильников. Похоже, они его опасаются. Хорошо. Пятый день, парень, покрытый татуировками, на которые Дин не хочет смотреть, сидит напротив него в столовой и говорит: — Итак, у агентов ФБР тугая задница? Дин кладет на стол ложку с чем-то непонятным. Гнев, глубокий яростный вид, полный острых граней, который он помнит из ада, поднимается. — Ни слова о нем. Татуированный парень ухмыляется. — Да ладно тебе. Кто был бы не прочь трахнуть копа? Ты вот одного трахнул и очень даже сладко... Дин перепрыгивает через стол и бьет его, глаза покраснели от ярости. Этот ублюдок хочет поговорить о Касе? Касе?! Никто и слова о нем не скажет! Он убьет любого, кто попытается. Он должен Касу не меньше, и любой страх, который он испытывал, причиняя боль другому человеку, умер вместе с его разрывом в аду, поэтому он не колеблясь продолжает дальше. Он перелезает через стол и через распростертое тело парня. Тот поднимает кулаки, поджимая ноги, чтобы ударить, но Дин быстрее. Четыре рассчитанных удара ломают татуированному ребра, обе стороны, челюсть, а затем последний попадает в живот. Дин топает по его правой бедренной кости, и парень кричит, когда кость разлетается под ударом. Один из его, предположительно, друзей, вступает в драку, в то время как охранники начинают реагировать. Дин бьет его локтем в лицо, ударяя достаточно сильно, чтобы парень потерял сознание. Второй и третий друзья падают точно также, их уличная драка не идет ни в какое сравнение с подготовкой и опытом Дина. Каждый всплеск крови и хруст сломанной кости приятны на ощупь. Удовлетворение. В конце концов, охота требует определенного удовольствия в убийстве монстров. Требуется много сознательных усилий, чтобы не дать отпор охранникам, которые приходят с дубинками и бьют, пока он не падает на пол. Он смеется, когда дубинка ударяет по голове, и теряет сознание. Он просыпается с сильной головной болью. Он также обнаруживает, что привязан, когда пытается сделать свою обычную разведку местности после того, как пробуждается. Все, что он может реально видеть, это белый потолок и несколько стальных шкафов в углах комнаты. К нему подходит врач. — Сегодняшняя дата? Ты знаешь, где находишься? Что последнее ты помнишь? — Техасская тюрьма. И охранники вырубают меня. Доктор кивает и делает пометку в его карте. — Никакого кровотечения в мозг. Мы будем следить за тобой всю ночь, а потом ты отправишься в одиночную камеру, — он уходит, ни разу не встретившись взглядом с Дином. Голова Винчестера с глухим стуком падает на жесткую подушку. Он надеется, что ему больше не придется драться.***
Он проводит свои две недели в одиночестве, думая о Касе. По крайней мере, как только головная боль проходит. В последний раз он говорил с ним, когда тот снова работал полноправным членом ОАП. У Каса был бойфренд, хотя Дин мало что о нем знает, даже его имя. Он топчет знакомое чувство собственничества, которое приходит ему в голову, когда он думает об этом. Он знает, что работа Каса и эти отношения дали ему много стабильности, в которой он нуждался. Когда Дин думает о том первом телефонном звонке, в котором Кастиэль кричит на него, хочет его смерти и последнем, в котором он спокойно просит его все обдумать — Дин знает, что Кас поправляется. И все-таки в одном Винчестер прав — его соулмейту лучше за пределами бункера. Он слегка улыбается и встает на ноги, обретая приличный ритм ходьбы. Он касается бетонных стен своей камеры, кончиками пальцев дотрагиваясь царапин, оставленных кем-то до этого случая. Одиночная камера маленькая, в основном коробка с металлической дверью. Это совсем не похоже на ад, напоминает он себе. Иногда стены заставляют его дрожать, но он достаточно легко может успокоиться. Есть определенное облегчение того, что он в тюрьме. Когда он сообщил Касу местоположение бункера, то честно пятьдесят на пятьдесят был уверен, что парень сдаст его ОАП, но оказалось все иначе. Тогда Дин надеялся, что сможет как-то загладить свою вину перед ним, и отказ от контроля был единственным, о чем он мог думать, кроме извинений, а извинения стоят дерьма. Поэтому он надеялся, что каким-то образом сможет получить прощение или просто поддерживать контакт, делать что-то, иметь что-то. Но он надеялся вслепую. В полном неведении. Кас, конечно, умнее Дина, и он знает, что «заглаживание вины» ничего не значит, пока виновный не поймет ошибку. Он провел Дина через нее, и как только тот получил хороший взгляд, он не мог перестать видеть все дерьмо, которое сотворил. Все зло. Как сильно и как глубоко он ранил Каса. Кастиэль сказал ему, что не хотел умирать, но Дин не совсем уверен, что так оно и есть. Он, по крайней мере, подобрался ближе, когда нашел его окровавленным в своем саду, красного вместо зеленого, и после этого Кас предпочел здравомыслие всему. Он решил отдать себя Дину, чтобы выжить. Это сделал Дин. За это отвечает Дин. Самое правильное это изоляция. Даже если бы Кастиэль хотел, чтобы Дин вышел в мир, это не совсем было бы безопасно для него, потому что Дин все еще любит его. Все еще хочет его. Все еще снится его тело, его улыбка, его смех, его способ видеть сквозь защиту Дина. Его взгляд на Дина. Дин все еще жаждет этого, хотя и знает, что не заслуживает, не заслуживает Каса. Дин боится самого себя. Кастиэлю стало лучше в этом мире. Может быть, Дину станет лучше без него. Без мира.***
Когда Дин наконец выходит из одиночки и возвращается в свою обычную камеру, у него появляется новый сокамерник. Он останавливается в дверях камеры, и тогда охранник говорит: — Внутрь. Дин повинуется, и дверь камеры закрывается за ним. Поскольку это учреждение строгого режима, им разрешается выходить только посменно и проводить довольно много времени в камерах. Последний сокамерник Дина молчал, так что они прекрасно ладили. Он складывает руки на груди и ждет. — Привет, Я Дэниел, — начинает мужчина, оборачиваясь. Он постарше, не в форме, с темным загаром на лице. Он похож на чьего-то ворчливого старого дядю с редеющими жидкими волосами и приятной улыбкой. Дин секунду пристально смотрит на него, а потом говорит: — У меня верхняя койка. — Конечно, конечно, — не настаивает Дэниел, кивая. — Ради собственного спасения жизни, я старик, а ты только что вышел из одиночной камеры за избиение четырех парней в больнице, что лучше мне не делать? — Ты знаешь, почему я здесь? — спрашивает Дин. Дэниел снова кивает. — Агент ФБР. Еще я слышал о предстоящей смертной казни. — Не говори о Касе, и мы прекрасно поладим, — решительно говорит Винчестер. Дэниел сглатывает. — Понял, — он делает паузу. — Значит ли это, что мы можем говорить о других вещах? Мне очень скучно торчать здесь по пятнадцать часов в день. Дин запрыгивает на верхнюю койку, хватая книгу, которую оставил по дороге. — Наверное. — Хочешь знать, почему я здесь? — голос Дэниела доносится откуда-то снизу. — Ты невиновен? — спрашивает Дин. Дэниел смеется. — Наоборот. Дин кладет книгу на стол. — Тогда конечно, почему бы и нет. — Я убил свою жену. Дин моргает, глядя в потолок, не зная, как к этому относиться. — Напился, разозлился и проломил ей череп. Я сам позвонил в полицию, когда проснулся на следующее утро, — голос Дэниела становится задумчивым. — Я здесь почти тридцать лет. У Дина пересохло во рту. — Ты сожалеешь об этом? — Каждый день. — Что ты делаешь, кроме сожаления? Дэниел некоторое время молчит. — Ты хочешь честного ответа? Я — старожил, в некотором смысле ставший более спокойным. — Ага. — Есть некоторые терапии. Групповая терапия, они не делают индивидуальную, если только ты не делаешь что-то вроде размазывания собственного дерьма по стенам. Хочешь верить, хочешь нет, но они помогают, чтобы в будущем мы не повторили своих ошибок. Тебя за это могут высмеять, но мнение двадцатилетнего бандита ничего не стоит, по крайней мере для меня. Видишь, они приходят и уходят, живут и умирают здесь. Они не счастливы. И я думаю, что никто не счастлив в тюрьме, но, мне кажется, что мы и не должны быть счастливы. Дин поворачивается лицом к стене. — Спокойной ночи. Быть здесь, и есть выбор, который он сделал. Он наказал себя за ошибки перед Кастиэлем. Теперь речь идет о том, чтобы их не повторить.***
На следующее утро охранник выводит его прямо из камеры к судебному психологу. Дин получил предупреждение от своего адвоката о разговоре с ней (на самом деле тот советовал полностью отказаться от беседы), потому что она будет заинтересована в преступлениях, за которые он в настоящее время находится под судом, и не только против Кастиэля. Он знает из телефонных разговоров с Касом, что серийные убийцы проходят собеседование после того, как их осудят, потому что исследование серийных убийц дает ОАП и всем подобным больше понимания того, как эти люди думают и действуют, поэтому он не очень удивлен, что психолог хочет с ним поговорить. На самом деле он не уверен, что скажет, потому что, с одной стороны его адвокат прав, а с другой стороны нет особого смысла молчать, так как он не выберется отсюда, даже не избежит смертной казни. И вообще, ему любопытно. Охранник приковывает его наручниками к столу, но на этот раз довольно длинной цепью. Он все равно не сможет дотянуться до другой стороны, но и наклоняться ему не придется. Через пару минут женщина средних лет возвращается с охранником. Она пепельная блондинка, с проседью, уже смешанной со светлыми прядями. Она одета в черный деловой костюм. Высокие каблуки стучат, когда она отодвигает стул от стола и садится. У нее прямая спина, идеальная осанка, а на носу сидят крошечные очки. Она кладет портфель на стол, но не открывает его. — Привет, Дин. Дин смотрит на нее. Он привык к «Мистер Винчестер» или «заключенный». Он полагает, что это новая тактика. — Хэй. — Спасибо, что принял меня. Меня зовут Доктор Меррис, и я судебный психолог. Я изучаю жизни и истории болезни таких людей, как ты. Я хочу взять у тебя интервью, чтобы лучше понять тебя. У тебя есть какие-нибудь вопросы? — прямолинейно, просто, по существу. — Что вы хотите знать? — осторожно спрашивает Дин. Доктор Меррис складывает руки и вежливо улыбается ему. — Все, что ты захочешь мне рассказать. Дин закатывает глаза. — Нет, вы что-то ищите, я хочу знать, что именно. — Хорошо. Меня интересует твое детство, и как это повлияло на твою криминальную историю. Я провожу исследование на эту тему. — Как это повлияло на мою криминальную историю? А не сама моя криминальная история? — Ну, — наконец она колеблется, — значительная часть твоей криминальной истории все еще находится в процессе. Наши встречи не будут закрытыми и не будут подпадать под действие законов о конфиденциальности. Все сказанное станет достоянием гласности. Дин медленно кивает. — То есть, по сути дела, вы хотите получить всю необходимую информацию, ожидая моего осуждения за все серийные убийства? Это то, что вас интересует, а не Кас? Доктор Меррис отвечает откровенно. — Да. Конечно, если ты хочешь обсудить агента Новака, я бы с радостью включила это, но мое предварительное исследование показывает, что ты не захочешь разговаривать о нем. Учитывая, что их встреча была отложена из-за драки, которую он начал, да, это имело бы смысл. Он уверен, что она об этом знает. — И что я получу от этого? — Мне не раз говорили, что тюрьма — довольно скучное место, Дин, — она приподнимает идеально подстриженную бровь. Дин смеется. — Да. Да, — он смотрит в сторону, размышляя. — Значит, вы психолог? То есть вы проходили все тренинги подобные психологам? Она моргает. — Да, помимо специальной подготовки и исследований в области криминальной психологии. — Вы вроде как ходили на терапию и все такое? Наконец, насторожившись, она отвечает: — Да, так и было, хотя, конечно, это было много лет назад. — Что... как вы думаете, какова цель тюрьмы? — спрашивает Дин. Он снова застал ее врасплох. — Ну, на этот вопрос трудно ответить. Хотя я считаю, что некоторые люди слишком опасны, чтобы позволить им выйти в большой мир, я также считаю, что тюрьмы должны реабилитировать, а не просто наказывать, и работать над сокращением количества возвращающихся заключенных, решая проблемы, которые заставили их совершить преступления в первую очередь. Дин хмурится. — Что касается меня, я... я хочу поступить правильно с Касом, — он останавливается. Доктор Меррис ждет. — Вы верите в рай? Она медленно отвечает. У него такое чувство, что она не привыкла чувствовать себя застигнутой врасплох. — Да. Дин кивает. — Я тоже. И если я когда–нибудь увижу там Каса, я хочу быть... быть хорошим для него. Вы понимаете, о чем я говорю? — Тебя беспокоит, что ты не сможешь помириться с агентом Новаком на небесах? — похоже, она догадывается, и она права. — Да. Вот и все. Так как насчет того, чтобы заключить сделку? — Я тебя слушаю. — Вы поможете мне разобраться, почему я причинил боль Касу, и убедитесь, что я не смогу повторить этого снова, и я расскажу вам все, что вы хотите знать. И не только о моем детстве, обо всем этом дерьме, но и об остальном. Я подпишу отказ от претензий. Я знаю, что не выберусь отсюда живым, и я почему-то не думаю, что мои детские проблемы будут достаточно интересны для вас, чтобы прийти сюда больше, чем на несколько раз. Доктор Меррис долго смотрит на него. Дин готов поспорить, что этот разговор пошел по очень странному для нее пути. Загробная жизнь; психотерапия; Дин, которому наплевать на предстоящий суд по делу о смертной казни. — У меня есть несколько условий, прежде чем я соглашусь. — Окей. — Я не буду связываться с агентом Новаком. Я хочу, чтобы это было ясно. Дин быстро кивает. — Я не хочу, чтобы вы его беспокоили. Он движется дальше, я знаю это. — Любая терапия, которую я тебе назначу, не будет иметь медицинского права на частную жизнь в силу своей природы. Прежде чем я действительно начну это, я собираюсь проверить и посмотреть, может ли тюрьма дать тебе индивидуальные сеансы, поскольку ты готов, что подпадает под законы о медицинской конфиденциальности. Мне нужно сделать свою собственную должную осмотрительность. — Хорошо, — соглашается Дин, его уважение к ней растет на ступеньку. — В результате, если я не смогу обеспечить тебе частную терапию, все, что ты скажешь об агенте Новаке, будет занесено в протокол. Ты, кажется, заботишься о нем, поэтому я хочу, чтобы ты это абсолютно понял — то, что ты говоришь, может повлиять на него. — Так и есть, — говорит Дин. Он старался, чтобы его признание было как можно менее подробным, но в то же время пытался во всем признаться. Он не говорил о том, как Кас плакал, как причинял себе вред, обо всем, чего его соулмейт мог стыдиться. Дин знает, что ему пришлось рассказать ФБР о том, что произошло, чтобы вернуться, и что его психотерапевт, вероятно, знает все грязные подробности, но комментарии о Касе, которые он слышал в тюрьме, означают, что все, что Дин говорит, выходит из-под контроля. — Спасибо, — добавляет он. Доктор Меррис ждет несколько секунд, затем говорит: — Если ты собираешься подписать отказ, я подготовлю документ для рассмотрения твоим адвокатом и для твоей подписи. Там будут перечислены все твои права, от чего ты отказываешься и на что соглашаешься. У тебя есть какие-нибудь вопросы? Дин молча качает головой. Она впервые улыбается ему. Он не может решить, то ли это еще одна вежливая улыбка, то ли искренняя. Интересно, сколько социопатов она опросила и считает ли его таковым? — Увидимся через две недели.***
Дин подписывает бумаги. Дело переходит в досудебную стадию.***
Дело в том, что Доктор Меррис никак не реагирует. Когда Дин отбывал срок в колонии за кражу еды, он проходил необходимую терапию и первичное обследование психического здоровья. То же самое произошло, когда ОАП поймало его и отправило в тюрьму строгого режима — его проверили на наличие психических расстройств. Конечно, все эти врачи были профессионалами, но они, по крайней мере, пытались проявить хоть какую-то теплоту или понимание. Доктор Меррис остается невозмутимой. Это заставляет Дина чувствовать себя букашкой под микроскопом, но в то же время успокаивает, потому что он чувствует, что она не симулирует реакции, чтобы манипулировать им, что было довольно очевидно, когда он имел дело с ОАП, даже если это было эффективно. Обследование, которое он прошел на этот раз в Техасе, привело к тому, что психиатр захотел прописать ему антипсихотические препараты. Дин отказался, и поскольку он не был жесток к охранникам и другим правоохранительным органам, они, очевидно, не смогли форсировать проблему. Дин провел кое-какие исследования о Докторе Меррис. Она уже двадцать лет занимается изучением психики. Она брала интервью у нескольких известных серийных убийц, о которых Дин никогда не слышал, написала много статей и один учебник. Она никогда не консультировалась с ОАП, но они читали ее работы. — Прежде чем мы начнем, нам нужно кое-что обсудить, — говорит Доктор на первой из их встреч, которые проходят раз в два месяца. Дин ждет. Другие заключенные знали, куда он направляется, и кричали: «Ку-ку, ку-ку!», — но Дин намерен отнестись к этому серьезно. Он прикован цепью к столу, привинченному к полу в серой комнате, и собирается использовать это время наилучшим образом. — Я уже почти пятнадцать лет никого не лечу. Я смогу понять и помочь тебе выявить твои проблемы, но на этом любое сходство с предыдущей терапией закончится. Сейчас я официально заявляю, что это не официальная терапия. Дин поднимает брови. — Понял. — Я ознакомилась с твоим делом, а также со всеми твоими признаниями и видеозаписями допросов. Исходя из этого и того факта, что ты специально обратился к психологу, чтобы помочь справится в своих проблемах с партнерами, я не думаю, что теплый любящий подход необходим или полезен. Или что-то, что я могу тебе дать, потому что есть причина, по которой я не пошла на индивидуальную терапию. — Я не ищу маму, — огрызается Дин. — Хорошо. Потому что я не одна из них. Я буду строга с тобой. — Этого я и ожидал. Она кивает и начинает сверять свои записи, которые написаны так плохо, что Дин не может прочитать их вверх ногами. — Во-первых, давай начнем с твоего детства. Затем мы перейдем к обсуждению того, как ты можешь улучшить свои отношения с партнерами. Странно снова говорить о Сэме. Кас был последним, кто слышал эти истории и задавал подобные вопросы. И в конечном итоге все сводится к брату — в то время как его отец был его отцом и отдавал ему приказы, Сэм был детством Дина во всех отношениях, которые действительно имели значение. Потерять отца было больно. Потерять Сэма было намного, намного хуже. Поэтому, хотя он подробно описывает, как он остался с маленьким братом, начиная с семи лет, научился менять подгузники и сам научил Сэма ходить на горшок, папа не причастен к большинству историй, за исключением отсутствия в них. Дин признает это. Она расспрашивает его об отце, о том, что он делал, когда Дин был маленьким, бил ли он его когда-нибудь. Слова были намного эффективнее и резче, на самом деле. Ей нужны примеры, и хотя ему очень неудобно, он дает их. На полпути она заканчивает свои заметки, а затем убирает, доставая другой блокнот. — Ты когда-нибудь слышал о моральной восстановительной терапии? — Я рад, что вы так высоко оцениваете мое образование. Она не смеется. — Ты сказал, что хотел бы лучших отношений с агентом Новаком в загробной жизни, верно? Дин кивает. — Моральная реабилитационная терапия — это когнитивно-поведенческая терапия, часто используемая с домашними насильниками и сексуальными преступниками. Я чувствую, что это лучше всего относится к твоей ситуации. Ты согласен? — Да, для меня это имеет смысл. Что означает реабилитация? — спрашивает Дин, слегка заикаясь на этом слове. — Переоценка решений. Он фыркает. — Ну, тогда это определенно применимо. — Расскажи мне, почему ты похитил агента Новака. — Гм, ну что ж. Он — моя родственная душа, — Дин поднимает руку. — Просто выслушайте. Я знаю, что вы, вероятно, думаете, что я сумасшедший, но это не так. Доктор Меррис опускает голову в знак признательности. — Я видел его на одном из моих мест преступления, и я сразу же почувствовал это притяжение к нему. В конце концов, я преследовал его всю следующую неделю, а потом, когда ОАП вернулось домой, я продолжил следить за ним уже в его квартире. — Хорошо, но почему? Ты сказал, что почувствовал притяжение. С чего такие доводы? — С чего? — эхом отзывается Дин. — Наверное, я действительно не думал. Только не так. Я просто должен был узнать его, чувствовал, что уже знаю каким-то образом. Я хотел... большего. — Каков был ход твоих мыслей о том, что ты хотел большего от него? Почему ты этого хотел? Дин открывает рот и закрывает. Он мог бы рассказать ей о родственных душах, но почему-то он не думает, что она спрашивает именно об этом, даже если бы она поверила и этому ответу. Она спрашивает на эмоциональном уровне. Почему он хотел большего от Каса? — Мне было одиноко. Я чувствовал в нем необходимость. Кас, вероятно, прочитал бы Дину лекцию о психологии какого-нибудь подтипа сталкеров, но Доктор Меррис просто кивает и говорит: — Почему ты был одинок, Дин? — Сэм умер. Он был мертв, — У Дина сжимается горло, но он добавляет: — Я был... я был так сломлен этим. Я не могу быть один. Никогда не мог. Когда Сэм учился в колледже, а папа начал ходить на отдельные охоты, я просто похоронил себя в женщинах в барах, но я больше не мог так продолжать жить. Все это ничего не значило. Не со всеми умершими, кого я любил и кто любил меня. — Тебе было больно, — тихо говорит Доктор Меррис. — Да, — шепчет Дин. — Ты сказал, что преследовал его. Как ты решил пойти на похищение? Расскажи мне о своем мыслительном процессе. Дин выпрямляется на своем жестком стуле, привинченном к полу. Он смотрит на свои ногти, тупые и грязные. — Предполагалось, что это будет временно. Я встречусь с ним, узнаю его получше, а потом отпущу. — Ты уклоняешься от ответа, — говорит психолог. — Ты говоришь мне, что ты сделал, что ты намеревался, но не почему. Ты должен понять почему, Дин. Дин хмурится. — Разве это имеет значение? — Да, — резко отвечает она и ждет, когда он перестанет обижаться. — Наверное, я подумал, что он... он испугается, но на самом деле не пострадает. Что это было оправданно, потому что это был единственный способ, — Дин сопротивляется желанию поежиться. — Единственный способ чего? — Увидеть его! — кричит он, теряя терпение. Доктор Меррис даже не моргает. — Но зачем тебе понадобилось его видеть? — Я уже говорил вам, что был чертовски одинок. — Значит, тебе было больно? Дин пристально смотрит на нее. — Да. Разве я этого не говорил? — И ты думал, что агент Новак облегчит эту боль? — Доктор Меррис настаивает. — Да. Да, черт возьми, я так и думал. — Значит, для тебя похищение агента Новака было оправданным, потому что тебе было больно? Дин закатывает глаза, но кивает. — Ты считаешь, что похищение агента Новака было правильным поступком? С точки зрения морали? Моральная реабилитационная терапия, вспоминает Дин. — Нет. — Так на каком основании ты действовал? Должна же быть причина, по которой она все это вытягивает. — Потому что мне было больно. — Дин, почему твоя боль победила твое чувство добра и зла? Потому что... потому что его боль была ужасной. Он не мог этого вынести. Он не хотел так жить и не хотел умирать. — Потому что нет моей вины в том, что иначе Кас арестовал бы меня, как только бы увидел. Это не моя вина, что я никогда не встречался с ним, что я не мог встретиться нормально. Я так много сделал для других людей, и я никогда, никогда ничего не получал взамен, потому что я думал, что это мой долг. Чтобы не страдать так сильно. — Дин, когда ты предпочел отсутствие боли и возможность получить удовольствие своим моральным доводам, именно тогда началось твое злоупотребление Кастиэлем. Кастиэль. Она назвала его по имени. — Разве Кастиэль был виновен в твоем криминальном прошлом? — Нет, — мягко отвечает Дин. — Это его вина, что ты страдал? — Нет. — Он тебя обидел? — Нет. — Тогда зачем ты его ранил? Дин отводит взгляд. — Я все понял. — Разве? — Я не винил его, но использовал все плохое против себя, чтобы оправдать его похищение. Поставил свою боль на первое место. Доктор Меррис откидывается на спинку стула. Дин думает, что она может быть удивлена, но он не уверен. — Да, — она делает паузу. — Дин, ты с кем-нибудь говорил об этом? С профессионалом? Дин качает головой. — «Не с профессионалом», — ибо Кас, технически говоря, не профессионал. — Могу я поговорить с этим человеком? — Нет, — отвечает он, качая головой, чтобы подчеркнуть свою точку зрения. — Нет, определенно нет. — Тогда, Дин, я хочу, чтобы ты подумал об этом, пока мы снова не увидимся, стоит ли принимать решение, основываясь на боли? Если не боль, то что тогда? Он знает ответ. — Я знаю, что не стоит. Ты делаешь выбор, основываясь на том, что правильно или неправильно, а не на том, что это значит для тебя. Сэм... Сэм поступил так, когда умер, — Дин делает паузу. — Он сделал правильный выбор, превозмогая свою боль и мою. Но, Боже, я все равно это сделал. Доктор Меррис просто говорит: — Хорошо, тогда как бы ты изменил то, что произошло? Не только полностью избегая этой темы, но и что было бы лучшим способом справиться с той болью, которую ты чувствовал? Способ, который не нарушает закон и никому не причиняет вреда? Дин понятия не имеет. — Подумай об этом, — советует женщина. — Я не жду от тебя полного ответа, но подумай об этом как можно серьезнее. Дин возвращается в камеру, чувствуя онемение. Дэниел еще не вернулся со двора, поэтому охранник просто запирает за ним дверь камеры, и он запрыгивает на койку, хватая книгу, которую даже не потрудился открыть. Он знал, что его мысли скользили мимо ключевых моментов все время, пока он ехал с Касом в багажнике машины. Он использовал множество оправданий. Он не причинит вреда Касу, даже если тот этого боится. Дин не был плохим парнем, рассуждал он. Кас будет в порядке. Только на некоторое время. В конце концов, первоначальный ужас перед похищением не шел ни в какое сравнение с тем, что пережил Дин, верно? Он даже не потрудился рассмотреть правильное и неправильное, на самом деле, не дальше поверхностного уровня. Просто, как обычно. Он не думал о том, что цель состоит в том, чтобы делать правильные вещи, в отличие от всех законов, которые он нарушал как охотник по чертовски правильным причинам. Потому что целью было делать добро. Он полагает, что привык не думать о добре и зле мира, так как не был в том мире. Целью похищения Каса было покончить с собственным одиночеством, так как Дин чувствовал, что ему что-то должны. Не Кас, а весь мир в целом, может быть, судьба. И судьба показала ему этого прекрасного человека. Не то чтобы Дин этого не знал. Кастиэль ясно дал это понять во всех их разговорах. Дин был эгоистом. Но теперь в его голове звучит это слово, которое Доктор Меррис все время употребляла. Боль. Выбор действий, основанных на боли. Это ключ к разгадке, где он потерпел неудачу. Это только начало.***
Дин знакомится с Дэниелом. Дэниел провел в тюрьме почти тридцать лет. Он получил пожизненный срок за убийство жены в пьяном угаре и имел право на условно-досрочное освобождение после двадцати лет, но первые десять лет его тюремного заключения были в основном потрачены на борьбу с другими заключенными. После двух поножовщин — за которые он получил дополнительные годы — его отправили сюда. — Успокойся, — говорит Дэниел, его голос доносится с нижней койки. Дин сидит, скрестив руки под головой, и это больше похоже на подушку, чем на тонкую и дрянную тюремную подушку. — Я понял, что в тюрьме делаю то же самое дерьмо, что и до того, как очутился здесь. — Ты когда-нибудь думал о том, чтобы выбраться отсюда, Дэниел? — спрашивает Дин, расслабляясь. Он почти уверен, что мужчина не сверхъестественный монстр. Дин не может сделать большинство тестов, но если это так, то Дэниел один из лучших фальшивомонетчиков, которых он когда-либо встречал. — Мое следующее слушание по условно-досрочному освобождению состоится через восемь месяцев, — отвечает Дэниел. — Как я уже сказал, после двадцати лет я был вполне годен, но тогда у меня дела шли не слишком хорошо, хотя, черт возьми, намного лучше, чем когда я только сюда попал. Но уже лет пять все идет нормально. Кажется, у меня есть шанс. — Ты уже решил, что хочешь сделать в будущем? — с любопытством спрашивает Дин. — Да. Навестить ее могилу. А после постараться быть хорошим человеком. Человеком, за которого, как ей казалось, она вышла замуж. — Ты лучше большинства парней здесь, — говорит Дин, не с целью похвалить, а с целью сказать правду. Смешно говорить такое о человеке, который убил свою жену, но Дин здесь за изнасилование и похищение. Он не из тех, кто должен судить. Дэниел смеется. — Не знаю. Что ты будешь делать, если когда-нибудь выйдешь? Дин моргает. — Этого не случится. Ты знаешь, что... В общем, несколько пожизненных приговоров, — он вздыхает. — Плюс дело о смертной казни. — Да. Извини. Я думаю, в таком случае ты не захочешь играть в «что-если». Но Дин вроде как должен играть. Пересмотреть свои моральные решения. — Ты когда-нибудь думал о том, как бы изменил прошлое? — Боже, каждый день, — говорит Дэниел криво и более чем печально. — Знаешь, несколько лет я был даже рад, что убил ее, потому что это заставляло меня ненавидеть ее. Я оправдывал себя. Думаю, что большинство так делает, — он останавливается. — Но ты исключение. Ты выбиваешь дерьмо из всех, кто хоть слово говорит в сторону... ну, твоего парня. — Думаешь, можно любить кого-то и одновременно делать ему больно? — спрашивает Дин. Он внезапно глубоко благодарен, что они оба лежат на своих койках, предположительно читая перед отбоем, и что ему не нужно смотреть Дэниелу в глаза. Иначе он не стал бы откровенничать. Дэниел не отвечает так долго, что Дин думает, что и не ответит. — Недостаточно. Спокойной ночи, Дин.***
К удивлению Винчестера, когда он снова видит Доктора Меррис, у него есть ответ, пусть и не очень хороший. — Мне следовало поговорить с ним, по телефону, что ли, чтобы он меня не арестовал. Или через письмо, или онлайн... — Как ты думаешь, что могло бы случиться? — спрашивает психолог. Она никогда не делает записей во время «терапевтической» части их сеансов, и он вроде бы удивляется, почему, но не спрашивает. Она просто полностью сосредотачивается на его словах. — Он бы попытался выследить меня, но он продолжал бы со мной разговаривать, чтобы выяснить, где я нахожусь. Я бы узнал его, — тихо говорит Дин, — не приковывая к полу. Без всей той боли, что я причинил. — Почему это так важно, Дин? — Потому что... — он делает паузу. Она хочет, чтобы он все объяснил, и он знает, что должен это сделать. — Потому что я должен был принимать решения, не основываясь на своих чувствах. На боли. — Он мог бы возненавидеть тебя за простое общение? Глаза Дина наполняются слезами. Он никогда не говорил, что Кас его ненавидит, но это не так уж трудно. — Нет. Он бы этого не сделал. — Это означало бы уважать его границы, — добавляет Доктор Меррис. Дин кивает, склонив голову, чтобы вытереть глаза. Он все еще прикован, хотя психолог сказала, что если он продолжит вести себя хорошо, они, вероятно, смогут встретиться без необходимости. — Да. — Если бы Кастиэль отказался говорить с тобой, как бы ты поступил? — Я знаю это, — говорит Дин, раздраженный. — Оставил бы его в покое, конечно. Доктор Меррис поднимает идеально наманикюренную руку. — Потерпи меня. Причина, по которой я спрашиваю, заключается в том, что я хочу, чтобы ты сделал шаг дальше, чем «Да, я знаю, что я должен был сделать» и «Что я мог бы сделать». Дин моргает. — Но я мог бы... — Подумай о различии, которое я делаю. Очевидно, ты знал, что правильно, а что нет, и все равно совершал преступления. Я спрашиваю, как ты мог бы избежать их, признавая в то же время, что это было бы трудно для тебя. Помни, что мы сосредоточены на том, чтобы привести тебя в умственное состояние, чтобы ты не совершал тех же ошибок в будущих отношениях или отношениях с Кастиэлем на небесах. Это означает, что если бы ты попал в тот же сценарий, и мог бы похитить Кастиэля снова, как бы ты остановил себя? Дин откидывается назад настолько, насколько это возможно, чувствуя себя немного ошеломленным. — Я вас понял. — Так что же ты мог сделать? Дин замолкает. — Даже не знаю. Во всяком случае, не навскидку. — Ты сказал, что страдаешь от одиночества, верно? Каким был бы здоровый, нравственный способ установить с кем-то контакт? Дин задумывается. Потом еще немного думает. Он сталкивался с различными охотниками и парами охотников на протяжении многих лет. Некоторые были новичками в этом деле, некоторые старыми, некоторые настороженно относились к нему, некоторые никогда о нем не слышали. Большинство давало ему контактную информацию. Дин уже достаточно хорошо знает себя — особенно после Лизы — что он никогда не сможет по-настоящему установить контакт с тем, кто не знает правды о мире, и, вероятно, даже с тем, кто знает, но не взаимодействует с ним. Жизнь Дина была слишком погружена в охоту. Даже просто иметь друга, настоящего друга, имело бы значение. — Найти кого–нибудь... — начинает Дин и замолкает, настороженно глядя на Доктора Меррис. — Дин? — Найти охотника, — наконец он говорит. — Охотника? — спрашивает она. — Кого-то, кто знает о сверхъестественном, — он отвечает, наконец затронув тему, которой не касалась женщина — сотни преступлений, рассматриваемых как продолжение его психоза. Но она кивает. — Хорошо. Ты имеешь в виду кого-то вроде тебя. — Да. — Ну, я не собираюсь притворяться, что считаю, что два человека с одинаковыми иллюзиями — это то, что я бы рекомендовала, но я поддерживаю дух твоей реализации. Дин смеется. — Вы думаете, я сошел с ума, док? — Я думаю, что у тебя глубоко укоренилась вера в сверхъестественное, иллюзия, которая захватила твою жизнь. Но я не уверена, что ты сумасшедший. И уж точно не некомпетентный. — Да, мой адвокат хотел, чтобы я сходил к психологу, проверил, насколько я компетентен. Но я не вижу в этом смысла. Я знаю, что вы считаете неправильным то, что я делаю, даже если я вижу монстров, а вы нет, так что это все, что имеет значение, верно? — Признание в невменяемости определяется в суде, но компетентность — это просто способность пройти через уголовное разбирательство, — поправляет Доктор Меррис. — Я бы сказала, что ты прекрасно понимаешь всю серьезность выдвинутых против тебя обвинений, но что касается признания в безумии, я не знаю. Мы не обсуждали эту часть твоей жизни, и ты можешь не захотеть, так как обвинение может быть заинтересовано в наших разговорах. Дин наклоняет голову. — Если я сошел с ума, как вы думаете, стоит ли пытаться лечить меня из-за моих нездоровых навыков в отношениях? — Конечно. Хотя я изучаю преступный ум, чтобы лучше ловить преступников, я также твердо верю, что главной целью любого психолога должно быть облегчение страданий и обеспечение душевного равновесия. Даже для тебя. Кас, вероятно, согласился бы с ней. Основываясь на том, что именно это он и делал, пытаясь не только заставить Дина увидеть, что он сделал с ним и почему, но и изменить это. Он не хотел, чтобы Дин страдал, просто чтобы увидеть правду. Дин помнит, как Кас велел ему лечь спать, предлагая проблески комфорта, когда у него не было причин для этого. Кас даже не хотел, чтобы он сидел в тюрьме, даже если он думает, что парень действительно испытывает облегчение. — Хорошо, — говорит он наконец.***
Дрочить в тюрьме нелегко. Ну, в любом случае, не так-то просто сделать это наедине. Сексуальное влечение Дина никуда не исчезло, хотя он и хотел бы этого. Он стыдится, но все еще думает о Касе, когда мастурбирует, поздно ночью, когда уверен, что Дэниел спит. Он засовывает левую руку в рот, прикусывая достаточно сильно, чтобы причинить боль, а затем достает свой наполовину твердый член правой рукой. Он гладит медленно, не двигая бедрами, и держит нижний угол простыни наготове, чтобы при оргазме не разбрызгать сперму. Он думает о коже Каса, о том, какой мягкой она была между его бедрами, или о внутренней стороне его руки, или о сладком, уязвимом месте между бедром и пахом, которое Дин видел, трогал и пробовал только тогда, когда Кас раздвигал ноги. Он помнит изгиб талии Каса, когда тот спал на боку, обеспечивая идеальное место для его руки, чтобы лежать, свернувшись вокруг него. Он помнит, как Кас подходил к нему и легонько чмокал в губы, или как он долго и тщательно целовал, прежде чем перевернуться на другой бок и заснуть. Он помнит, что губы у Каса часто потрескивались, но он никогда не забывал накрасить их помадой. Он гладит себя, думая о том, как парень шел из спальни в ванную каждое утро, непринужденно в своей наготе. Он помнит тон голоса, когда тот говорил: «Я люблю тебя». Или «Трахни меня». Пальцы в его заднице, раздвигающие и подготавливающие к члену. То, как Кас наклонял свои бедра вперед, представляя себя, и Дин скользил прямо внутрь. Кас всегда чувствовал себя совершенством, таким горячим и тугим. Шлепки яиц об кожу. Стоны от ударов по простате. Предвкушение оргазма. Дин знал, что он был единственным, кто когда-либо имел эту часть Кастиэля — раздвинутые ноги и задницу, принимающую член. Винчестер входит в свою руку, кусая так сильно, что почти до крови. Сперма выплескивается через его пальцы в темноте решеток. Он вытирается простыней, чтобы на следующее утро нигде не было спермы, и впускает стыд. Иногда в его блуждающих сексуальных мыслях всплывает воспоминание о том, как Кас плакал во время их первого сексуального опыта; паника на его лице, когда он впервые кончил в рот. Первый анальный секс и то, как он был одержим им, будучи натуралом, что очень важно, ведь Дин за восемнадцать месяцев заключения так основательно сформировал его сексуальность, что парень, который никогда не занимался сексом с другим мужчиной, раздвигал ноги и принимал в себя, расслабленный и подготовленный. Слезы текут из его глаз, убивая расслабление после оргазма. Он все еще хочет Каса. Его тело, его разум, его сердце, и неважно, как сильно он отрицает себя, в конце концов Дин становится слабым и кладет руку на свой член, и Кас — это все, о чем он может думать.***
— Вы думаете, ненавидеть себя — это хороший способ измениться? — спрашивает он Доктора Меррис. — Ты ненавидишь себя, Дин? Он пожимает плечами, желая получить ответ на свой вопрос, а не выяснять, зачем он ему нужен. Доктор Меррис смотрит на него несколько секунд. — Потеря самоуважения, когда предпринимаются не социальные действия, является здоровой реакцией. Когда мы делаем что-то неправильное, мы должны чувствовать себя плохо из-за этого. Но я не думаю, что ненависть к себе уменьшит вероятность того, что ты причинишь боль Кастиэлю, Дин. Он обдумывает это. — Но я продолжаю ненавидеть себя. Здесь, — он машет рукой в сторону помещения. — Я считаю, что есть лучше способы справиться. Как ты думаешь, Кастиэль хотел бы, чтобы ты страдал? Дин не отвечает.***
По иронии судьбы, его судят за убийство перевертыша. Он его застрелил, когда тот был в форме собаки, а после вернулся в облик неизвестного мужчины. Ему довольно любопытно узнать, что, по их мнению, он сделал с сердцами, которые якобы вырвал из груди семи человек. Съел? Это очень... отвратительно. Но оказывается, ему придется ждать ответа на вопрос, ибо суд снова затягивается. Видимо, причиной этого является дело о его смертной казни. — Это плохо, что мне скучно? — спрашивает Дин, уставившись в потолок камеры. — Ну, не очень хорошо, но и не странно, — говорит Дэниел сонным голосом. Охранник кричит: — Отбой! — и в камере становится темно. Дин поворачивается. — Я имею в виду, я просто хочу, чтобы все пошло быстрее. Суд, камера смертников, игла, — шепчет он. — Чувак, ты что... самоубийца? Дин вздыхает. — Не совсем так. Просто скучно. До сих пор в тюрьме не было ни одного монстра, которого можно было бы убить. Дэниел фыркает. — Привыкай. Дин скучает по охоте. Он смирился с тем, что ее больше не будет, когда он сдался полиции. И честно говоря, хотя он, вероятно, мог бы продолжать спасать жизни, он также сам является опасностью. Но, возможно, не той опасностью, что была до появления Доктора Меррис, которая сидит у него в голове и вытаскивает из кусочки, которые Дин просто не смог бы вытащить сам. Он рассказывает о своей второй половинке; о том, как мучил его, вместо того, чтобы любить. Говорит о первой живой встрече и последующем похищении. Как он травмировал Каса и не реагировал на его мольбы о свободе. Даже после признания самому себе, что все хуево, он продолжал творить дерьмо. Он учится останавливать мысли до их прихода. Оправдания своим действиям. Прошло довольна много лет с тех пор, как он сломался. То, что он делал что-то хорошее, всегда поддерживало его, поддерживало жизнь. Сэм был хорошим. Когда он потерял Сэма, у него была охота; когда встретил Каса — больше зациклился на монстрах, дабы доказать самому себе, что заслужил право на похищение и изнасилование. Когда Дин дрочит и начинает думать о том, как хорошо было быть внутри своего соулмейта в большем, чем физическом смысле, это чувство собственничества и собственности делает его настолько уязвимым, что он не может кончить. Кстати, хороший способ убить желания к разрядки. Когда он думает о своей возбужденности, о желании отчаянно хотеть, он просто чувствует себя смущенным. Неужели он действительно делал это? Нравилось ли Касу хоть немного, на каком-то уровне? Он не может говорить об этом с психологом — каждое слово является достоянием общественности. Он в принципе не говорит о сексе и насилии. Ему потребовалось много времени, чтобы понять, как чертовски ужасно, должно быть, было для Каса быть сотрудником правоохранительных органов и жертвой изнасилования. Жертвой мужского изнасилования. У Каса не было ничего, кроме уважения к ОАП, поэтому он вроде как считает, что Новак с ними в безопасности, но даже как кто-то снаружи, или по другую сторону закона, он знает, что в мире полицейских много мачизма и тому подобного. Копы-геи не совсем открыто говорят о своей ориентации. Дин не просто уничтожил Каса, он также уничтожил его репутацию. Впрочем, он не жалеет, что признался в изнасилованиях. Из разговора с Кастиэлем он понял, что все уже итак об этом знают. Может быть, теперь, когда он за решеткой, Касу будет легче двигаться дальше. Ему осталось жить еще тридцать-сорок лет. Дин почему-то думает, что Кас будет сильным, как всегда и, оставив Дина позади, счастливым.***
Дэниела провожают обратно в камеру. Он ухмыляется и просто смотрит на Дина. — Эй, я слышал. Поздравляю, — говорит Дин. Дэниел кивает ему, легко прыгая по камере. — Спасибо. Я не знаю, что, черт возьми, я собираюсь там делать, и думаю о том, как найти работу, будучи бывшим заключенным на условно-досрочном освобождении, ну, это будет интересно. Но я с нетерпением жду солнечного света. Ну, ты понимаешь? Дин кивает. — Да, — он не говорит, что Дэниел это заслужил. — Удачи. — И тебе удачи, Дин.***
Месяц спустя Дин официально находится в камере смертников. Присяжные не смотрели ему в глаза на протяжении всего процесса.***
Камера смертников одиночная. Два раза в неделю он выходит из камеры один, чтобы принять душ. В этой тюрьме очень маленький дворик для заключенных, поэтому он может выходить на улицу на полчаса в день. Он очень много читает и пишет. (Некоторые из записей содержатся в коде, разработанном Сэмом. Он пишет об охоте и о настоящей правде, стоящей за мифологией. Он думает, что встреча с одним или двумя богами делает его квалифицированным). Изоляция, конечно, имеет смысл. Если вы направляетесь к игле, нет смысла сотрудничать с охранниками. И большинство людей в камере смертников — это зло до мозга костей. Но Дин их не видит. Его держат в камере двадцать три часа в сутки. Изоляция немного сводит его с ума, но ему разрешено много читать. И это дает ему время думать о Касе. Он все еще выясняет отношения, но считает, что, может быть, когда почувствует себя готовым к встрече с загробной жизнью, к встрече с Сэмом и Касом, он попросит своего адвоката отказаться от апелляций. Он получает письмо от Дэниела. Доктор Меррис — единственная частица человеческого общения, которую он получает регулярно. Он поймал себя на том, что жаждет этого. Он также поймал себя на том, что понимает, как было чертовски глупо оставить Каса одного на две недели на той первой охоте. Неудивительно, что парень набросился на него и назвал изоляцию, в которую Дин поместил его, одним из худших преступлений. Дин действительно понимает это сейчас, на уровне кишок. Он также понимает, почему серийные убийцы в камере смертников разговаривают с психологами. Речь действительно идет о скуке и необходимости человеческого взаимодействия. Он догадывается, что даже психам нужно с кем-то поговорить. В конце концов, Дин наполовину квалифицирован. Доктор Меррис помогает ему понять, что многие его проблемы действительно возвращаются к отцу. Его страх не быть любимым или быть недостаточно любимым. Папа любил его, папа умер за него, но Дин просто чувствует вину за это, а не уверенность в глубине души, почему папа так поступил. Вероятно, не помогает и то, что последние слова отца были об убийстве Сэма. Дин жил, потому что у него была работа. Когда Кас сказал, что его не выдаст, что Дин может отпустить его, и они продолжат встречаться, Дин сказал: «Нет». Теперь он знает, что причина, по которой он это сказал, была в том, что в то же время он жаждал любви, но также не верил в это. Не совсем. Самое смешное, что он был прав. Кас его не любит. Дин почти уверен, что нет. Он знает, что Кас заботится о нем. Возможно, даже черезчур. Этот человек действительно отпустил своего похитителя и насильника и даже предложил нетрадиционную терапию. Большинство людей предпочли бы всадить пулю в голову Дина. Но если там и есть любовь, то не романтическая. Это бескорыстная любовь, которую Сэм питал к людям. Дин любил спасать жизни. Он не уверен, что любил эти жизни только за то, что они были людьми. Может быть, это было частью, в сочетании с адом, того, как он смог отбросить то, что большинство называют основной человечностью, и сделать то, что он сделал. Каждый день, когда он страдает в тюрьме, он напоминает себе, почему. Он напоминает себе: «Это была та самая мысль, которая привела тебя сюда», — и тут же отбрасывает ее из головы. Он проводил много времени, разговаривая с Дэниелом, тренируясь. Он смирился с тем, что Кас не любит его, как бы это ни было больно. Он разрушил все, что мог иметь со своим соулмейтом. Он может любить, и это нормально, что безответно, пусть от этого разрывается сердце. Дин хочет, чтобы Кас был счастлив.***
Доктор Меррис хочет снова сосредоточиться на его криминальной истории. Теперь, когда суд окончен и Дин в камере смертников, нет никаких причин не говорить об этом. Дин проводит интересное время, опуская детали и информацию, которые потенциально могут быть использованы против других охотников, но он говорит ей достаточно, чтобы она подумала, что он сумасшедший. Он рассказывает ей о том, как Сэм спас мир, а потом умер, чтобы закрыть врата ада; все подробности нескольких дел, которые, как он уверен, не вызовут проблем, и это, кажется, удовлетворяет большую часть ее интеллектуальных потребностей. Забавная штука с Доктором Меррис. Темные стороны людей интересует ее гораздо больше, чем обычный человеческий разум. Он задается вопросом, зная правду, чувствовала бы она себя так уверенно, понимая разум демона. Не только Дина. Нет, он не так далеко зашел со своей самооценкой, хотя должен признать, что когда-нибудь он может стать таковым. Но он думает, что она редко видела истинное зло — демона, который еще не успел сломаться адом. Однажды он спрашивает: — Так стоило ли все то время, которое вы потратили на лечение ходячего мертвеца? Он интересуется не в эмоциональном смысле, и она, кажется, понимает. — У тебя поразительный ум, Дин. И все твои попытки подготовить себя к тому, кого ты любишь, многое мне рассказали о твоей сущности. Ты дал мне увидеть себя с настоящей стороны. Показал свою мораль. Дин медленно моргает, глядя на свои руки без наручников. — Я сделаю ему больно? — Единственный человек, который может контролировать тебя — это ты сам.***
Дина пробудил от мертвого сна женский голос, произносящий его имя. Он открывает глаза. В камере почти темно, но света достаточно, чтобы он сразу разглядел, кто здесь с ним — Анна. Ее рыжие волосы слабо светятся в тусклом свете, и она стоит посреди его камеры со своей обычной супер-правильной осанкой, не совсем человеческой. Он пристально смотрит на нее, гадая, не галлюцинирует ли он. Он не молился ей, не просил ее держаться дальше. Прошел уже почти год. Что она здесь делает? — Меня прислал Кастиэль. Дин слышит, как встает парень из соседней камеры. Кастиэль? Значит, у него галлюцинации. — Ты настоящая? Она раздраженно наклоняет голову. Затем хлопает его по лбу, и тюрьма исчезает. Он где-то в темноте, но большой. И знакомой. Он лежит на холодном, твердом полу, но это не бетон, это старое и изношенное дерево. Загорается свет, и он понимает, где находится — в библиотеке бункера. Два стола, книжные шкафы. Холодно, и он решает, что тепло выключено, потому что он оставил электростанцию работающей, но на минимальной мощности. Анна стоит у выключателя. — Я вполне реальна, — говорит она. Дин с трудом поднимается на ноги, жесткая ткань тюремного комбинезона, наконец, кажется странной после почти года ношения. — Кас? Эм, Кас... Кас послал тебя? Анна кивает. — Он заверил меня, что, если твое освобождение произойдет по его приказу, ты не будешь возражать. Дин моргает. Он не знает, что и думать. Что чувствовать. — Но почему? — Он сказал, что ему нужен охотник, и что ты будешь охотником. Дин выпрямляется. В этом есть... есть смысл. Причина, цель, пол, за который можно держаться. — Дело? У него есть дело для меня? Что это? — Даже не знаю. — Ты не спросила? — Он изгнал меня. Дин смеется, не в силах сдержаться, а затем останавливает себя на сердитом взгляде ангела. — Я не учил его этому, — оправдывается он. Анна пристально смотрит на него. — Ты хочешь, чтобы я вернула тебя обратно? В тюрьме уже заметили меня, правда твою камеру еще не проверили. Так ли это? Хочет ли вернуться? В каком-то смысле, да, он все еще чувствует, что заслуживает находится за решеткой. Там одиноко и очень плохо, но это именно то, чего он заслужил. И все же... Если Кас попросил Анну вытащить его, он либо чувствует, что Дин не заслуживает тюрьмы — что не новость — либо ситуация достаточно тяжелая, и ему нужна помощь, и у него нет кого-то еще, кто бы мог помочь. Дин оставил список охотников, которых Кас мог бы использовать, но Дин почему-то сомневается, что он был здесь. — Нет. Если Кас нуждается во мне... тогда нет. Анна медленно кивает. — У него было для тебя последнее сообщение. Он сказал следовать протоколу твоего брата. Он так найдет тебя. Второй отель в телефонной книге. Последний номер. — Когда он тебе это сказал? — Час назад. Тогда у Дина есть немного времени. Кас, зная привычки Анны, не ожидает, что он приедет очень скоро. Он поднимает голову. — Анна... спасибо. Впервые мягкая забота обрамляет обычно строгое лицо подруги. — Дин. Ты же не хотел этого. Ты молился мне неделями, прося не приходить за тобой. Он беспомощно пожимает плечами и обхватывает себя руками. Ему нужно включить обогреватель. — Это Кас. — Тогда помолись мне, если я тебе понадоблюсь, — и она исчезает. Дин смотрит на пустой бункер, сглатывает и направляется наверх. На ходу он включает свет. Проходя мимо кухни, видит, что второй комплект ключей от Импалы все еще лежит на столе, точно так же, как он их оставил. У него был один с собой, когда его арестовали, просто на случай, если они понадобятся Касу — Дин оставил все здесь для него. Детка, конечно, на месте, и, вероятно, у нее сел аккумулятор. Рядом с ней фотография, но Дин ее не переворачивает. Кончики его пальцев скользят по пыле, доказывая, что парня здесь никогда не было. Он заходит в силовую установку, переводит ее из режима ожидания в режим полного использования. Проверяет все линии и ограждения, все запертые двери. Ни одна из них не была нарушена. Литераторы строили на века, и одного ничтожного года недостаточно, чтобы измотать одно из их последних убежищ. Дин идет в свою спальню. На простынях видна пыль, но все нетронуто. Затем он заходит в спальню, которую делил с Касом, и видит немного помятые простыни, которые оставил. Конечно, ничто не пахнет так, как Новак, но он все равно садится, вспоминая. Он переворачивает подушку и ложится на мягкую постель. И, не зная почему, плачет, а после опустошения засыпает. Рассвет не приходит вместе с солнцем, конечно, не под землей. Дин просыпается со смутным ощущением, что уже утро, и смотрит на часы, которые все еще тикают. Уже больше девяти. Он съедает банку бобов на завтрак, переодевается в тюремный комбинезон и направляется в сад. Ослепительный солнечный свет — это первое, что он видит. Второе — зелень. Перед уходом он установил автоматическую систему полива, подсоединенную к колодцу бункера. Похоже, это сработало, потому что сад зарос, но все еще жив. Пологие линии, на которые парень потратил так много времени на выкапывание и создание, все еще присутствуют, хотя сорняки выросли между камнями. Сидячий камень Кастиэля, который был до сада, все еще находится на своем месте. Дин улыбается ему, садится на медленно нагревающуюся поверхность. Некоторые растения цветут, желтые и красные. Кас как-то сказал ему, что ему нравятся цвета осени. Осторожно, медленно Дин вспоминает, что Кас сам попросил Анну вытащить его из тюрьмы, потому что ему нужен охотник. Он дал указания, чтобы они могли встретиться. Предположительно, лично. Дин думал, что умрет раньше, чем снова увидит его в живую. Он быстро моргает, потирает лицо и приходит в себя. Хорошо. Так, Кас нуждается в помощи. По статистике, средняя вероятность того, что полицейский участок столкнется со сверхъестественным случаем, довольно низка. Есть причина, по которой он с Сэмом путешествовали по всей континентальной части Соединенных Штатов в поисках охоты, но Кас работает на ОАП, которое в основном покрывает действительно странные случаи с несколькими трупами по всей стране. Он держит пари, что парень наткнулся на дело, и не смог справиться — даже не обязательно потому, что недостаточно охотник, но, вероятно, потому, что он не может точно уйти, задать действительно странные вопросы, убить существо, а затем исчезнуть в ночи. После всех неприятностей, которые братья Винчестеры доставили охотничьему сообществу, Дин не совсем в этом замешан. У него есть несколько охотников, которым он мог бы позвонить и задать вопросы, возможно, если эти номера все еще работают. Охотники с такой же вероятностью уйдут, даже не сказав ни слова, если наткнутся на уже начатое дело. Но Дин начнет с этого. Может быть, это дело с несколькими областями. Это было бы одинаково трудно для Каса, не предупреждая остальную часть его команды о том, что он делает. Внезапно до Дина доходит, что он, не спрашивая и не думая о последствиях, привел своего соулмейта в мир сверхъестественного, навсегда отягощая его знанием, из-за которого людей убивают или увольняют. — Какой же ты придурок, — говорит он себе. Он закрывает лицо руками, и его охватывает стыд. Потом он смотрит вверх, на пологие холмы Канзаса. Он удивляется, почему Кас никогда не обвинял его в том, — что он разрушил ему жизнь таким образом. Это было бы справедливо. Дин морщится. — Блять. Он решает немного позже заняться садом. В течение десяти месяцев или около того между побегом и тем, как Дин сдался, он был уверен, что сад выжил, точно так же, как Кас оставил его. Все росло. Дин должен был выйти в интернет и выяснить, что это за растения, просмотреть записи Кастиэля и выяснить, когда обрезать, когда пропалывать все это. Даже время, проведенное с Лизой, не подготовило его к тому, насколько глубоко Кас был одержим садоводством, но его подробные записи дали Дину все, что было нужно. Внутри он проверяет Детку — аккумулятор сел, как он и ожидал, но он также меняет масло и свечи зажигания, проверяет ремень, все в норме. Она поедет, как только он заменит батарейку. Он делает тщательную инвентаризацию всего оружия, чистит и поддерживает его, затем реорганизует багажник Импалы, чтобы у него было все, что может понадобиться, чтобы помочь Касу. Он не ест бобы на обед. Нет, спасибо. Вместо этого он ест консервированный ананас. После обеда он возвращается в сад и выдергивает сорняки. К обеду хватает первое, что попадается ему на глаза, и съедает. Оказывается, это клюквенный соус. Он в изнеможении падает на кровать.***
Он просыпается, лежит в постели почти десять минут, медленно позволяя своему разуму проснуться вместе с телом. Три месяца в камере смертников заставили его привыкнуть к маленькому, замкнутому пространству, и теперь, когда у него стало намного больше места, он почти чувствует, что всего много. С другой стороны, ему это нравится. Он встает, снова принимает душ — каждый день, обещает он себе, — а затем снова исследует кладовку. На этот раз он находит чили, но заканчивает тем, что ест томатный суп на завтрак. Он находит кусок сыра в морозильнике и ставит его размораживаться на обед. Он улыбается ему, ибо очень скучал по сырным блюдам. Он убирает пыльную кухню. Что, если Кас захочет, чтобы он вернулся в тюрьму, когда они закончат? Он замирает посреди чистки миски. Поднимается паника, но Дин подавляет ее безжалостной практикой. Если это будет решением Кастиэля, то он примет его. Кас нуждается в помощи. Кас готов взаимодействовать, возможно, лично, основываясь на его инструкциях. У Дина есть шанс сделать все правильно. И если он все сделает как надо, если он перенесет всю ту практику, которую Доктор Меррис дала в реальный мир, может что-то из этого выйдет? Кас мог бы смотреть ему в глаза без страха и ненависти. Дин ставит миску на стол, целеустремленно расслабляя свое тело, даже если он не может сделать то же самое со своим разумом. Он читал книгу о медитации. Это очень помогло в тюрьме, и он использует эти знания. Он любит Каса. Кас не любит его, но он заботится о нем. Если Дин может получить самую малую часть соулмейта, он возьмет ее, пока не почувствует, что скатывается к старым образцам. Если он это сделает, то предупредит его. Он окажет Касу всю возможную помощь, не подвергая его опасности со своей стороны. Может быть, он увидит его улыбку. Дин не собирается повторять те же ошибки.