Вернуть самое дорогое

На следующий день я отправился в больницу в крайнем напряжении. Мне не терпелось поговорить с Факварлом, чтобы окончательно убедиться, что он каким-то чудом [о котором мне так долго и безуспешно втолковывал Птолемей] выжил. Я превратился в беса, в этом обличье меньше ощущалось беспокойство. И стремглав долетел до аккуратного заборчика. Пусть этот гад будет в порядке. Иначе я за себя не ручаюсь - откуда угодно достану и прибью. В регистратуре я узнал, что Факварла перевели в палату. Уже хорошо. Я попытался было выяснить, куда мне пройти, но тут навстречу мне выплыл врач. - Вы к мистеру Картеру? Я кивнул. [Сэнэриэн снабдил всех тех, кого вернул, документами. К огромному моему облегчению, имена в них были ненастоящие. Птолемей, к примеру, удостоился сомнительной чести зваться Перегрином Блэйром. Факварла же записали Фрэнсисом Картером. Даже не представляю, что бы я делал, окажись у него документы на имя Клема Хопкинса. Вероятно, испепелил бы их втихую, а сам врал бы, что нашел Факварла возле дома соседки в чем мать родила.] - Мне срочно нужно его увидеть. Врач улыбнулся излишне ласково, отчего мне тут же стало не по себе. - К сожалению, пока это невозможно, - проговорил он. - Почему? Он что, еще не пришел в себя? - Нет-нет, он в сознании, все хорошо. Мистер Блэйр... - Тогда в чем дело? Я нахмурился. Что там у них происходит? Неужели они выяснили, что он дух? Врач замялся. Ох, как мне уже надоели эти людские кривляния. - Понимаете, ему сейчас нужен покой... - Да мне буквально на минуточку. Я не буду его утомлять. Только один вопрос задам, - нетерпеливо заговорил я. Врач вздохнул. И зачем-то взял меня за руку. - Не сейчас, - повторил он. - Почему? Я уже начинал злиться. Мне нужно было убедиться, что там в палате Факварл, а не Хопкинс. Я всю ночь об этом думал. А этот кретин меня не пускает. - Простите, мистер Блэйр. Дело в том, что он не хочет вас видеть. - Чего?! - я аж подскочил в возмущении. - Это еще что за глупости?! Проведите меня к нему немедленно! - Мистер Блэйр, не стоит так реагировать... Послушайте... - Чушь! - взревел я так, что ничтожный врачишка побледнел. - Он что, вам так и сказал, что не хочет меня видеть?! - Мистер Блэйр... Я не думаю, что вы захотите знать, что он дословно сказал... Я чуток успокоился. Это уже похоже на Факварла. - Да мало ли, чего он там не хочет. Или ведите меня к нему, или я сам найду, в какой он палате! Я развернулся было, чтобы пойти по коридору, но меня придержали за плечо. - Ну, послушайте. Дайте ему время. Такие пациенты находятся в особом душевном состоянии. На них нельзя давить. Мистер Блэйр, я прекрасно понимаю ваши чувства, поверьте... Я развернулся и уставился на него. - Да неужели? Врач снова виновато улыбнулся. - Я понимаю, что вы хотите помочь. Понимаю, что вы испытываете. Тревога, растерянность, чувство вины... Это совершенно нормальные естественные эмоции в такой ситуации. Все близкие таких пациентов проходят через это. Вы в смятении, вам хочется прямо сейчас получить ответ на вопрос, что же произошло. Хочется быть рядом, поддержать. Вернуть себе уверенность, что это не произойдет снова. Но поверьте, мистер Блэйр, вы поможете своему другу куда больше, если проявите сейчас терпение. Дадите ему прийти в себя. У вас еще будет время поддержать, позаботиться, почувствовать себя нужным. А пока вы тоже можете помочь, но несколько по-другому. Если ответите на вопросы нашего психолога... Я молча смотрел на него, не зная даже, что же на это все ответить. Что плевать я хотел на тонкую душевную организацию и особые переживания Факварла? Что мне нужно задать этому психу всего один-единственный вопрос? А дальше пусть выпендривается, сколько душе угодно? Конечно же, я не стал. Вместо этого я согласился ответить на вопросы. Почему? Да попросту от растерянности. К тому же, мне нужно было, чтобы меня в конце концов все-таки пустили к Факварлу. А не вышвырнули взашей, попутно внеся в какой-нибудь там список. - Понимаете, мистер Блэйр, это обычная реакция у подобных пациентов, - продолжал по дороге трепаться врач. - Придя в себя, они обычно не хотят никого видеть. Это вовсе не значит, что он винит или ненавидит вас. Поверьте, он вас любит, как и раньше... - Упаси, Бог!.. - вырвалось у меня. И врач наконец-то заткнулся. Барышня-психолог чем-то напомнила мне Птолемея, что подействовало на меня немного расслабляюще. Не то, чтобы я мгновенно расположился к ней, конечно. И все же общаться было не так противно. К счастью, психолог расспрашивала только о Факварле. [Я боялся, что она попробует сунуть нос и в мою жизнь.] Ее интересовало, что происходило с ним в последнее время, в каком настроении он был, не замечал ли я чего странного. Так как все время с возвращения и до своего идиотского поступка Факварл провел вне моего наблюдения [Я в это время был в больнице с Птолемеем, если вы вдруг запамятовали.] я обратился своими мыслями к его недавнему прошлому накануне гибели. И честно рассказал, что там с Факварлом творилось. А именно, про его одержимость глупой идеей, из-за которой он и попал в беду. Как я и ожидал, психолог этим заинтересовалась. - Ему так и не удалось достичь цели? Я вас правильно поняла? - уточнила девчонка. Я пожал плечами и ответил: - Я уж не знаю, какой конкретно цели он там хотел достичь, но явно не того, что получилось в результате. [Хотя на самом деле мне хотелось вставить несколько крепких словечек на этот счет, я сдержался ради дамы.] Психолог еще много чего поспрашивала, но многого я попросту не знал. К тому же, опасался ляпнуть такое, из чего она сможет догадаться, кто Факварл на самом деле. Под конец она поинтересовалась, первая ли это попытка суицида. Я уже было раскрыл рот, чтобы заверить, что первая. И тут вспомнил, как он спровоцировал Натаниэля. Я замялся, и для психолога этого оказалось достаточно. Она заметно помрачнела. - Как давно была предыдущая попытка? Я задумался. Формально-то прошло два месяца. Но все это время Факварл фактически был мертв. Так что вряд ли эти месяцы считаются. - Прямо накануне, - ответил я. - То есть, он совершил новую попытку сразу, как только не удалась предыдущая? Я кивнул. [Да уж, не удалась...] Психолог помрачнела еще больше. - Ясно, - проговорила она и что-то записала в свой блокнот. Итак, к моим заботам о Птолемее и ребенке прибавились еще и поездки к Факварлу. Благо, Птолемею стало лучше и он мог хотя бы возиться с ребенком, пока я отсутствовал. К Факварлу меня не пускали, я раз за разом довольствовался тем, что говорил с его лечащим врачом. Зачем я приходил туда я и сам не понимал. Мне почему-то было важно убедиться, что Факварл выжил, что это не Хопкинс теперь в этом теле. Впрочем, расспросы медика давали обнадеживающие результаты. То, что он рассказывал о поведении пациента, все больше убеждало меня, что это именно Факварл. Птолемей беспрестанно поддерживал во мне эту надежду, подкрепляя своими собственными выводами и гипотезами относительно гибридов. Я удивлялся, как он еще не потребовал, чтобы я в него вселился, дабы изучить это все на собственном опыте. Вероятно, пожалел меня, понимая, что мне и так сейчас не просто. Его Апокрифы я принес ему, как только нашел, как я и обещал. Птолемей был несколько разочарован, что так мало сохранилось от его работ. Но я заметил, что теперь он может с новыми силами продолжить свои исследования, и парень взбодрился. Я радовался тому, что ему стало лучше. Однако температура все равно иногда повышалась, снадобья же врачей, как и в прошлый раз, особо не действовали. Зато я заметил одну любопытную особенность. Если я проводил всю ночь рядом с Птолемеем, обнимая и целуя его, наутро тот просыпался абсолютно здоровым. Может, это и совпадение. А может, врач частично был прав, и температура у Птолемея поднималась на нервах. Мои объятия, конечно же, успокаивали его, вот ему и становилось лучше. В пользу этой теории могу сказать, что обычно Птолемей спал беспокойным сном, ворочался и что-то шептал еле слышно. Когда же я обнимал его или даже просто брал за руку, все прекращалось, и Птолемей спал безмятежным сном младенца. Однажды утром я вернулся из магазина, куда ходил вместе с Кирстен [Птолемея я пока не пускал гулять с ребенком.] и застал парнишку в до боли знакомой позе - тот сидел, скрестив ноги, и писал что-то огрызком карандаша на туалетной бумаге. - Птолемей, солнышко, это не папирус, - заметил я. - Давай я тебе блокнотик с ручкой куплю, когда в следующий раз в магазин отправлюсь. Птолемей нисколько не смутился. Он улыбнулся мне, потом пробежал глазами написанное и погрыз карандаш. - Э-э-э... Птолемей... Ну кто знает, кто его грыз до тебя... Кстати, вопрос, кто же здесь жил раньше... Птолемей важно кивнул. - Хороший вопрос, Рехит. Я думаю, что никто. Я пристроил коляску на ее место у дальней стены и вынул из нее недовольно пыхтящую девчонку. - Это вряд ли. Не бывает такого, - ответил я. - Да и кто-то же раздолбал так мебель, верно? Девчонка перекочевала на диван к Птолемею. В последнее время она вовсю пыталась ползать, а пускать ее на пол мне не хотелось. Интуиция подсказывала, что если я хорошенько пороюсь во всем этом бардаке, то найду еще одеяло, которое можно было бы для нее расстелить, но пока мне было совершенно не до того. Хорошо, что бытовые моменты уже отработаны до автоматизма и занимают теперь меньше времени, чем раньше. Вот и сейчас я принялся разбирать покупки, практически не задумываясь, что делаю. Птолемей, между тем, продолжал: - Насколько я понимаю, место это создал твой могущественный дух. Уже сразу со всей раздолбанной мебелью. Удивительная способность... И он снова что-то застрочил на туалетной бумаге. Я поежился. [У меня от его умозаключений почему-то мурашки табуном забегали по сущности. Кто там знает, чего еще этому могущественному духу вздумается для меня создать.] И обернулся к парню, забыв закрыть дверь холодильника. - Не пиши об этом! Выкини его из головы, чтоб его! Птолемей улыбнулся, не переставая писать. - Я не идиот, - просто ответил он. - Я о тебе пишу. В мгновение ока я подскочил к нему и заглянул в его записи. Некоторое время я справлялся с нахлынувшими эмоциями, узнавая так давно виденные мной аккуратные буквы, написанные красивым почерком Птолемея. И лишь потом вникнул в содержание. - Чувства, которые способны испытывать джинны - высшего порядка, недоступные большинству из людей. Это любовь и привязанность, не ослабевающие за тысячелетия, благородство, глубокое чувство справедливости, способность к... - в замешательстве прочел вслух я. - Птолемей! Это еще что за чушь? Я попытался выхватить бумагу у него из рук, но парень увернулся. - Рехит, но это правда. И это, я надеюсь, изменит отношение к духам и... приведет... - Не приведет! - заорал я, пожалуй, чересчур грубо и снова нацелился на исписанный рулон. На этот раз мне удалось достигнуть цели, я вцепился в бумагу и потянул. Однако Птолемей и не думал уступать. Он выронил карандаш, но рулон обхватил двумя руками и даже сверху навалился для надежности. - Рехит, прекрати немедленно! - завопил он. - Это ты прекрати, - пропыхтел я, пытаясь выскрести из-под него хоть клочок писанины. - Хватит мечтать о невозможном! Неспособны джинны на любовь! И волшебники тоже! Никогда у нас взаимопонимания не будет!.. - Ну да, - прищурился Птолемей, не прекращая меня отпихивать. - Это не джинн меня через две тысячи лет вернул к жизни. И не он тут ходит страдает по своему бывшему хозяину. - Да это я один такой... Идиот... И все благодаря тебе. Ты, кстати, тоже такой один, Птолемей. Я воспользовался замешательством парня, чтобы просунуть руку дальше ему под грудь и добраться-таки до бумаги. - И не хочу я, чтобы кто-то потом читал о моих чувствах! Скептически хмыкал, считал россказнями или откровенно ржал... - Да там и имени-то твоего не будет! - возразил Птолемей. И внезапно выпрямился, с силой толкнув меня в грудь. Я не ожидал, поэтому отлетел в сторону, выпустив бумагу, и плюхнулся на диван. Птолемей поспешно спрятал рулон под подушку. - Рехит, не глупи. Это очень важно для наших народов. А тебя лично никак не заденет. Я возмущенно уставился на парнишку. Под моей задницей ощутилось какое-то движение. Очевидно, пружины старого дивана не выдержали и решили вырваться на свободу. Я раскрыл рот, чтобы ответить Птолемею. И тут откуда-то из-под меня вырвался приглушенный полузадушенный вой. - Ой, Рехит! - в вопле Птолемея послышалась паника. - Ты на ребенка сел! Я подавил довольно сильное желание еще и поерзать поудобнее. Но решил, что не стоит травмировать психику этих двоих еще больше, и поднялся. - Я невесомый, вообще-то. Девчонка выглядела взъерошенной и злой. Как только я освободил ее, она завопила так, что у меня сущность пошла рябью. Я быстренько передал ее Птолемею. - На, займись хоть чем-то полезным. А то у него, вишь, великая миссия. А Бартимеус тут и сопли утри, и памперсы смени, и кашу свари... Птолемей вдруг расхохотался. - Ты за два тысячелетия ничуть не изменился, Рехит. У меня внезапно что-то защемило в груди и я в замешательстве сообразил, что это же ощущение счастья, от которого я так давно отвык. Я улыбнулся. - Ладно, Птолемей. Я разрешаю тебе оставить всю эту чушь, которую ты сегодня понаписал. Но с одним условием. Ты укажешь имя того самого способного на любовь джинна... - Какое имя? - усмехнулся Птолемей. - Факварл, да? Я подмигнул ему. - Ну вот видишь, Птолемей, ты удивительный. Читаешь мысли древнего духа... - Просто я знаю тебя слишком хорошо. Целых две тысячи лет. Подумать только! Я показал ему язык и вернулся к покупкам.