Into the Woods

Магия заискрилась на кончиках пальцев, потрескивая маленькими молниями, чтобы через секунду… потухнуть. Чимин, закусивший от натуги губу, злобно захлопнул фолиант для белых ведьм и упал в траву, что тут же защекотала его по лицу. Он закрыл глаза, вслушиваясь в пение птиц, и думал о тех днях, когда Юнги был рядом, чтобы защитить его. Сейчас Чимин один. Всё, что у него осталось, — лишь воспоминания. Они очень красивые, однако болючие, как шипы у дикой розы, привлёкшей к себе своими яркими лепестками. Чимин предоставлен сам себе уже вторые сутки. Последний раз он ел, когда завтракал сладкими блинами с мёдом за столом вместе с Юнги, что потом этот мёд очень старательно слизывал с его пальцев, заставляя ведьму краснеть. Сейчас, когда он думал об этом, воспоминание казалось чересчур далёким, будто прошло не сорок восемь часов, а целая вечность. Чимину было грустно, обидно, а ещё больно и одиноко так, будто он вернулся в то время, когда жил с тёмными ведьмами. Только казалось теперь, что боль приумножили: сейчас, познав настоящую заботу и любовь и добровольно отказавшись от неё, ему казалось, что всё внутри истекало кровью и сквозило ранами. Чимин зажмурился, стараясь справиться с накатившей истерикой. Именно в этот момент на его ладонь и села бабочка; он не мог не представить, что лежит бок о бок с Юнги и что крылья насекомого, задевающие его кожу, — чужие прикосновения. Вот его руку нежно гладят, касаниями идут вверх по руке, к предплечью, достигают лица и невесомо дотрагиваются до щеки. Чимин вымученно тянет уголки губ в улыбке, находясь в своём пузыре с воображаемым Юнги и миром, где они могли бы жить вместе, не травмируя при этом друг друга. Мир, где он просто Чимин, а Юнги просто Юнги. Однако пузыри недолговечны — имеют свойство лопаться. Внезапно громкое карканье заставило бабочку улететь, а мираж с Юнги — раствориться. Чимин распахнул веки и резко сел. Птицы, что до этого мирно чирикали, хоть как-то заглушая внутреннюю пустоту, замолчали. Ворон, яростно хлопая крыльями, летал вокруг Чимина и напоминал внезапно появившуюся из ниоткуда грозовую тучу. Чимин ждал два дня, но всё равно не был готов к чужому появлению. Он встал и начал оборачиваться, вглядываясь в темноту меж деревьев. Сердце больно лупило о рёбра, гонимое страхом, но Чимин старался не обращать на него внимание. «Нужно бежать», — твердил инстинкт выживания. «Но какой в этом смысл?» — противилась логика. Его же всё равно поймают. В чем резон уходить, если Чимин чуть ли не самолично решил сдаться врагам? — Каким всё же невозможным идиотом ты вырос, — раздалось насмешливое сзади, из-за чего Чимин подпрыгнул и резко обернулся. Его противная тётка стояла прямо перед ним; ворон, что до этого рассекал в воздухе, сейчас преспокойно сидел на её плече. Чимин хмуро посмотрел на неё, медленно отступив на шаг. — Вот уж не думала, что с тобой возникнет столько проблем. Знала бы, прикончила бы раньше, — Медея коварно улыбнулась, а у Чимина внутри всё сжалось так, что начало тошнить. — Пара оборотня? Какая мерзость. Разве так я тебя воспитывала? Вместо того, чтобы ответить, Чимин лишь тяжело посмотрел на неё. О каком воспитании шла речь? О вечных упрёках и нареканиях о том, чтобы он слушался всего, что ему говорят? — Он даже не пометил тебя. Какая прелесть, — похлопав в ладоши, Медея, задрав голову к небу, раскатисто засмеялась; от этого звука у Чимина по позвонкам побежали тревожные мурашки. — Я хотела дождаться твоего восемнадцатилетия, дождаться полного расцвета твоих сил, но у меня нет на это времени. — Она разочарованно покачала головой, с тоской рассматривая свои длинные чёрные ногти. — Придётся вырвать твоё сердце сегодня. Сейчас, — сказала она ровно, спокойно, будто предупреждала о непогоде. Чимин успел лишь приоткрыть свои побелевшие губы, как вдруг резкая невидимая рука сжалась на его горле, заставив замолчать. Медея цокнула и, махнув рукой, припечатала задыхающегося Чимина к дереву. — Не переживай, у нас есть ещё целый час, прежде чем зелье настоится, — сказала она, наколдовывая посреди лесной чащи котёл. — Мы с тобой мило поболтаем. Хочешь выбрать тему для разговора? — спросила она, удостоив Чимина косым взглядом. Чимин мог лишь открывать и закрывать рот, но удушающая магия вокруг его шеи не позволяла вырваться изо рта ни звуку. — Нет? Не хочешь? Скажем, узнать о своей мамочке? — она кровожадно растянула губы в подобии дружелюбной улыбки. У Чимина всё похолодело внутри. Сковало арктическими льдами, и если ударишь один раз — раскрошится. — Сестрица так хотела спрятать тебя ото всех, забрать тебя вместе со своим муженьком к людям, — Медея злостно фыркнула, принявшись высыпать в котелок какие-то порошки из баночек. — Жаль, но мне пришлось убить её. Чимин прекратил бить ногами по ни в чем неповинному воздуху, отчаянно сопротивляясь. Его оглушило, и на секунду перед глазами всё почернело. Его родители… любили его? Они хотели спрятать его? Никто не отдавал его на попечение к тёмной матери в младенчестве? Медея убила его семью? Растила его, обманывая всё это время, только чтобы дождаться его совершеннолетия, а после… лишить жизни? В этом был её план? — А вот и слёзки, — с улыбкой Медея поднесла к щеке Чимина открытый бутылёк — теперь слёзы, вытекшие из глаз, стекали в стеклянное горлышко. — Раз, два, три, отлично! Она отошла и тут же вылила пол-миллилитра слёз в уже бурлящий котёл. — Знаешь, ты был такой отвратительной ведьмой в академии, — Медея неодобрительно зацокала, тщательно мешая зелье. — Я каждый раз боялась, что совет узнает, что ты белый, хоть и наложила на тебя скрывающие чары. — Чимин всё ещё плакал, однако слушал её сквозь вату в ушах. Никто больше не знал о нём. Она делала всё в одиночку. Она испортила всю его жизнь. Она спрятала его у себя. Она сделала что-то с ним, чтобы скрыть ото всех его настоящую сущность. Она всех обдурила. Она, она, она. Это всё она. — Было бы обидно, узнай о тебе кто-то ещё. Ведьмы такие жадные на могущество, бегут к нему, как оголодавшие крысы к куску хлеба. Но не переживай, наша тайна умрёт вместе с тобой, — она засмеялась над своей же шуткой, а Чимин лишь зажмурился. Он хотел прикончить её. Он никому не желал зла так, как ей. Она убила его родителей, а сейчас убьёт его только для того, чтобы завладеть силой. Он ненавидел её, понимая, что она — единственный рассадник его проблем. Теперь горькие слёзы стали не столько слезами грусти, сколько гнева. Невидимая рука на его горле сжалась так сильно, что перед глазами заплясали цветные точки, стоило Чимину лишь дёрнуться, желая вырваться. Он посинел от недостатка кислорода, тело охватили конвульсии, однако уже когда он был близок к обмороку, на его трахею наконец прекратили давить. «Твоя сила в других. Ты не один», — пронеслось в мыслях, и Чимин, еле размыкая губы, прошептал тихое «помогите». Тут же загремело небо, ударили молнии, начал дуть ветер, настолько сильный, что Чимина вжало в дерево сильнее прежнего. Медею отшвырнуло от котла, когда она хотела бросить в него очередной ингредиент. Погода явно была недовольна. — Думаешь, меня смогут остановить какие-то лесные духи? — Медея громко захохотала. — Меня?! Потомственную чёрную ведьму третьего поколения? Разозлившись, она влепила Чимину жгучую пощечину. От силы удара его голова мотнулась в сторону, так что щека поцарапалась о шершавую кору. Кровь выступила сквозь ранки и потекла вниз по его лицу. Чимин не чувствовал боли. Моральные переживания затмили любую физическую боль. Он думал о том, что когда Медея начнёт вырывать из него сердце, то он не издаст ни звука: ни крика, ни писка, ни всхлипа — ничего. Ей назло. Будет смотреть в её лицо гордо, с достоинством. — Надо было раньше думать. Хотел пожить подольше — следовало оставаться в деревне у псин, а не геройствовать и сбегать, глупец. Конечно, это не отсрочило бы твою кончину надолго, но ты бы хоть успел умереть не невинной пташкой. Чимин оскалился, как обычно Юнги, когда очень злился, явно за пару дней переняв чужие повадки. Он хотел крикнуть что-то вроде «заткни свой поганый рот, старая карга», но невидимая петля на шее не позволяла ему произнести ни слова. — Что, злишься? — Медея погладила его по щеке, размазывая капли крови по коже уродливыми разводами, сделав при этом притворно грустное лицо. — Какая печаль! Только встретил свою истинную любовь, ещё толком ничего не успел, а уже умираешь. Досадно. Но не волнуйся, пришлю твоему пёсику твою голову. Он явно обрадуется такому подарку. Медея захохотала. Чимин заскрипел зубами. Он был так зол, так зол. Клубок энергии внутри него разбушевался, завозился, начал биться о стенки рёбер, не зная, откуда нужно выйти. Чимин был наэлектризованным до предела: волоски на теле вставали дыбом, а кончики пальцев покалывало. Перед глазами встала картинка: Юнги открывает дверь своего дома, а на пороге лежит голова его пары, что была предназначена ему самой Луной; глаза Чимина закрыты, он бледен, как и все трупы, и лежит в луже собственной крови, настолько чистой и однородной, что Юнги может видеть в ней отражение собственного искривлённого в муках лица. Чимин застонал. Он хотел открыть рот и начать просить, умолять Медею о том, чтобы она этого не делала. Он был готов самолично вырвать для неё из груди своё сердце, вручив ей его в руки, лишь бы она не поступала так с его любимым человеком. Всё, что угодно, но не нужно заставлять того единственного, которого он любит и который неравнодушен к нему в ответ, мучиться, смотря на его отрубленную голову. — Н-не… кха… п-пажлус-с… — он правда пытался сказать, но магия, всё крепче душащая его, не позволяла. Жирные слёзы, противно тёплые, ненавистно солёные, настолько частые, настолько приевшиеся и никак не отпускающие, падали на траву. Медея, потешаясь, приложила руку к своему уху и, забавляясь, спросила: — Что-что? Чимин захрипел, начал цепляться пальцами за кору, начал пытаться вновь, а когда открыл рот, вместо слов вышел вой. Но… не его. Этот вой был громкий, злой, отчаянный, идущий откуда-то издалека. Так выл Юнги в первый день, когда Чимин только-только встретил его. Тот волк бродил и выжидал, когда Чимин сойдёт с тропы и позволит спасти себя, этот же волк ждёт, когда Чимин разрешит ему найти его. Если в первый раз ведьма дала эту возможность, в этот она не сделает этого даже под мучительными истязающими пытками. Но если Чимин категорически против, чтобы его нашли, то Медея вовсе нет — она, наоборот, всеми руками за. — Знаешь, я думаю, твоя псина хочет посмотреть, как я лишу тебя головы. Что ж, я не против устроить для него представление. Позовём его посмотреть? Конечно, она не собиралась ждать ответа, но Чимин всё равно крикнул: — Нет! — тут же его лёгкие начало жечь диким пламенем. Он чуть ли не порвал себе глотку, ведь смог перебороть даже удушье, выкрикнув это слово. С сумасшедшей улыбкой Медея щёлкнула пальцами. Капля крови с щеки Чимина взлетела, держась в невесомости, как замершая дождинка. С широко распахнутыми глазами Чимин смотрел, как она парит в воздухе, удаляясь в лес, к Юнги, чтобы, как клубок красных ниток Ягибихи, привести ищущего к искомому. Чимин замотал головой и яростно начал кусать губы, раздирая их до ран. Медея же весело приплясывала, помешивая бурлящее зелье в котелке. — Придёт серенький волчок, Его сцапну за бочок. Вырву его паре сердце, Выпью сладкое я зельце, — пела она на радостях, пока Чимин безуспешно боролся: дёргался, пинался, брыкался, пытался кричать, вспомнить призывающие заклятья из книги, которые, однако, всё равно не смог бы сказать из-за невидимой петли на шее. Вой тем временем был всё ближе, а предоставленный Медеей час всё короче.