До фантов доживают далеко не все: кто-то позорно сваливает домой, кто-то парочками расползается сосаться по комнатам, кто-то уходит спать. Макар, например, после выпавшего ему в задании «выпить четыре шота текилы разом» теряет весь интерес к игре и сидит теперь в кресле в углу комнаты, бренча на гитаре, с которой не расстаётся за весь вечер ни на секунду.
Арсений знает, что доверять фантам не стоит. А доверять фантам, написанным подростками, вообще жизнеопасно. Хотя первый круг проходит, по его мнению, вполне невинно.
Стасу всего лишь приходится нарисовать себе монобровь — для этого Дарина гордо вручает ему свою тушь для ресниц — и сидеть так до конца вечера.
Демону нужно съесть то, что не сочетается: он выбирает кусок торта с майонезом. Это даже выглядит отвратительно, но ему, видимо, по хуй.
Оксана отказывается расчёсываться ёршиком для унитаза, за что получает штрафное задание: выпить шот текилы (или рюмку водки) и снять с себя любой предмет одежды, поэтому теперь она сидит, стыдливо прикрывая руками скромный спортивный лифчик. Ира и Дарина пытаются убедить её, что в этом нет ничего «такого» и пусть она представит себя в купальнике.
Кстати, Ире с Дариной выпадает фант «съесть банан с двух сторон и встретиться на середине, и обязательно без рук». Точнее, выпадает фант Дарине, и она вправе вовлечь любого из игроков. Её выбор напарницы никого не удивляет.
Косте достаётся безобидное «называть всех в течение получаса одним именем», и лёгким движением фантазии все на время превращаются в Виталиков.
Серёга, повинуясь воле выпавшего ему фанта, седлает стул и скачет на нём, крича во всю глотку:
— Навстречу приключениям опаздывать нельзя!
Антону нужно облизать все листья ближайшего растения. И, к счастью, ему не приходится выходить для этого на улицу и «встречаться» с каким-нибудь деревом. На подоконнике в кухне Серый находит скромную драцену, которую, встав на одно колено, торжественно вручает Антону.
— Лижи!
— Иди в жопу, — смеётся Антон, но фант выполняет, плюясь после каждого листа: — Блядь, да она ж пыльная у вас, фу…
Первым фантом Арсению достаётся «смешать понемногу всех напитков со стола и выпить». Он обречённо смотрит на пиво, ром, джин, текилу, водку, вино, на яблочный, гранатовый и грейпфрутовый соки и очень трагично вздыхает — к такому коктейлю он не готов. И вряд ли вообще будет. И если отказаться, и выпить просто шот текилы или водки, и снять с себя, допустим, футболку, так ведь будет проще… Но нет, лёгких путей он не ищет.
Коктейль жжёт горло, он отвратительный на вкус, хотя наверняка не такой отвратительный, как торт с майонезом Демона. Арсений кашляет, утирает выступившие на глаза слёзы и старается дышать.
— Не реви, Виталя, всё будет хорошо, — гладит его по плечу Костя, сидящий справа.
— Арс, ты лучший! — аплодирует ему Антон, поставив наконец облизанную драцену под стол. Эти аплодисменты приводят Арсения в чувство и значительно поднимают настроение, которое после безумного коктейля упало до нуля.
Он улыбается парню в ответ и переводит взгляд на Иру, тянущуюся к стоящей посреди стола кастрюле с фантами.
— Полностью поменяться с кем-нибудь противоположного пола одеждой, включая носки и нижнее бельё, — читает девушка с выражением и оглядывает присутствующих парней. Похоже, все стараются мимикрировать под мебель, слиться с интерьером, раствориться в текстурах… — Арс!
Арсений пялится на Иру как на врага номер один и слышит облегчённые выдохи со всех сторон. Это ведь даже не его фант! Почему он должен страдать? Он оглядывает ребят, ища поддержки, смотрит в глаза Косте, но сын пожимает плечами и усмехается. А Антон вообще кажется воодушевлённым этой хренью больше всех.
— Ар-се-ний, Ар-се-ний! — начинает скандировать Серёга, стуча кулаками по столу. За ним подхватывают все остальные. И Костя тоже, только он кричит «Ви-та-лий!», едва сдерживая ржач.
«Ну и ладно», — решает Арсений. Не в своём теле, так ещё и не в своей одежде, что ему терять вообще? Он встаёт из-за стола, берёт Иру за руку и тащит вон из комнаты. Дарина и Костя идут за ними, чтобы помочь переодеться. Хотя Арсений думает, что больше для того, чтобы постебаться.
— Чулки? Серьёзно? — восклицает он через несколько минут, стоя посреди кухни в одних трусах, когда Дарина вручает ему всю Ирину одежду. — Стринги? Ну не-е-е… это уже перебор.
— Сказано — всё. И давай не тормози, она там в ванной голая, между прочим.
Арсений рычит, и, не дожидаясь, пока Дарина выйдет или отвернётся, стягивает с себя трусы и кидает их поверх остальной одежды на краю стола — все табуретки и стулья утащены в комнату. Костя, до этого молча стоящий около раковины, ржёт, теперь уже не сдерживаясь. Больше из-за Дарины, которая краснеет моментально, хватает вещи и выбегает из кухни.
— Ты чё мне друзей распугиваешь? — отсмеявшись, спрашивает сын наигранно строго.
— Ты чё меня заставляешь участвовать в этой еботне? — отзывается Арсений тем же тоном, глядя на ебучие кружевные верёвочки в своих руках, которые должны быть трусами. С горем пополам он их надевает. Они жмут и врезаются во все самые нежные места.
— Тебя никто не заставлял, ты сам не захотел штрафного… А теперь живи с этим. Помочь застегнуть лифчик?
— Иди в сраку, — бурчит Арсений, стараясь натянуть на себя это орудие пыток и при этом не сломать руки.
— Как хочешь.
— Нет! Помоги. Бля… Надо было слиться, как Макар в начале первого круга…
— Ссыкло.
— Заткнись, мелкий, я всё ещё твой отец.
— Я бы пошутил, что ты сейчас ещё и моя мать, но не буду...
Арсений старается не думать о том, что ничего не поддерживающие и не скрывающие трусы врезаются в жопу, что чёртов кружевной лифчик впивается в кожу и топорщится на груди, что короткое чёрное платье с рукавами до локтей висит на нём как на доске, а ебучие чулки, которые он лишь чудом не порвал при надевании, выглядят смешно на его тощих ногах. Одёрнув подол платья, он входит в комнату с гордо поднятой головой.
Ира уже сидит за столом, чувствуя себя, очевидно, вполне уютно в его футболке и джинсах, и очень коварно улыбается при взгляде на него.
— Арсений, свет души моей, вы так прекрасны! Как рассветное солнце, сияющее над горизонтом! Как пение птиц, ласкающее уши… Как холодненькая бутылочка светлого нефильтрованного в летний зной. Выходите за меня замуж! — восклицает вдруг Демон, вставая перед Арсением на одно колено и протягивая одну руку к нему, а вторую прижимая к груди.
Арсений охуевает, глядя на Демона, затем на ребят, сохраняющих спокойствие и серьёзность, и на всякий случай охуевает ещё раз.
— Ладно, было! Арс, отомри, — смеётся Оксана, остальные тоже присоединяются. — Это фант Демы.
— Может, перекур? — подаёт голос Антон, вставая из-за стола и разминая косточки.
Смотря на него, Арсений тормозит, как фура перед старушкой на пешеходном переходе. Потому что взгляд Антона направлен прямо на него, и этот взгляд совсем не дружеский: парень буквально раздевает его глазами. Арсений теряется и не может определить, неловко ему от этого или жарко.
В курилку уходят почти все. Остаются залипающие в телефонах Серёга и Ира, никак не расстающийся с гитарой Макар и сам Арсений, пьяно зависший взглядом на собственных ногах, обтянутых чёрным капроном.
Они сидят в тишине, нарушаемой лишь редкими гитарными «тр-р-рунь» из угла, несколько минут.
— Да ладно тебе, чего дуешься? Весело же, — хмыкает Ира, не выдерживая первой.
Наверное, она этим пытается подбодрить, или чёрт её знает, что она там пытается.
— Тебе когда-нибудь яйца пережимали верёвкой так, что пошевелиться больно? — бурчит Арсений в ответ, задумчиво глядя на просвечивающие сквозь капрон волосы на ногах. — Вот тогда и не говори мне про веселье.
Серёга ржёт, отвлекаясь от мобильного, а Ира смущённо молчит.
Первым из «курилки» возвращается Антон, и одним своим присутствием одновременно разряжает и в то же время накаляет обстановку. Точнее, накаляет он не обстановку, а Арсения.
— О чём болтаете? — он падает на диван рядом, игнорируя своё место на стуле напротив. От него пахнет сигаретами и алкоголем — Арсению очень нравится этот микс, как нравится и то, что парень закидывает на спинку дивана руку. И если он опустит её чуть ниже, она окажется на арсеньевском плече.
— О яйцах Арса, — со смехом отвечает Сергей. Ему за это хочется уебать с ноги.
Лица Антона и подползающих с балкона ребят вытягиваются от удивления.
— Это часть фанта или там просто есть что обсудить? — уточняет Стас, беря со стола чипсы.
— Это часть фанта, и там определённо точно есть что обсудить, — уверенно кивает Арсений под ритмичный хруст чипсов и не может сдержать улыбки, ведь сидящий рядом Антон ржёт очень заразительно.
— Ладно, давайте уже дальше! — спохватывается Оксана, когда все наконец возвращаются на свои места. Она достаёт очередной фант.
В следующем круге Стас откусывает кусок мыла и сидит с ним во рту минуту, Серый целует соседа слева в колено, а Дарина зачитывает стих Маяковского, каждое слово произнося с уменьшительно-ласкательным суффиксом.
Арсений существует где-то отдельно от игры: теряется в ощущениях и даже дыхание задерживает. Такими темпами, не исключено, что он сдохнет к концу вечера. Ведь Антон напрочь забывает о рамках приличий и вообще забывается.
Сначала он со смешком шепчет на ухо, как Арсению идёт платье. Это воспринимается издевкой, но в тот же момент парень будто случайно кладёт руку ему на плечо и поигрывает с лямкой лифчика, торчащей из-под широкого выреза. Затем — и это сто процентов заставляет густо покраснеть, ведь щёки ощутимо полыхают — другой рукой приподнимает подол платья и разглядывает кружева на чулках, проводит пальцами по ним.
Бухой Антон — это ходячий (пусть и в данный момент сидячий) пиздец.
— Чёрт, — бормочет он себе под нос, будто надеясь, что его не слышно, — знаю ещё одного человека, которому бы тоже подошло…
Арсений вспыхивает ещё сильнее и шепчет недоумённо:
— Что?
— Что? — переспрашивает Антон, глядя в глаза. Он очень пьян: это заметно по плывущему взгляду и откровенно-развязной улыбке.
— Где? Куда? С кем? — подхватывает тем же тоном вряд ли что-то слышавший Демон.
— А ещё когда, зачем, почему, во сколько и почём. А мы о чём вообще? — уточняет Костя, глядя на Арсения. Тот вскакивает с дивана, игнорируя съехавшую по пояснице и заднице руку Антона, и хрипло сообщает, что ему надо выйти.
Выйти ему действительно надо. Желательно в окно. Ещё лучше с разбегу. Реакция организма на Антона и его шаловливые ручищи пугает не на шутку. Раньше это не ощущалось настолько ярко, но тут… но теперь… молодое тело, гормоны через край, плюс ко всему алкоголь, будоражащий кровь и отключающий тормоза.
Короче, у Арсения привстаёт тупо на ненавязчивые поползновения Антона. И на его слова. И вообще на него всего. К счастью, платье своими аккуратными складками скрывает позор. Зато ебучие стринги, трущиеся своими кружевами о возбуждённый член, только сильнее сносят башку. И с этим надо что-то делать.
«Тебе идёт платье»... блядь.
— Сейчас твоя очередь, может, после фанта выйдешь? — предлагает Оксана, придвинув кастрюлю к его краю стола.
Арсений замирает на месте: стоит, тупит. Задумчиво смотрит на злосчастную посудину и, не особо соображая, что делает, тянется к ней, доставая сложенную в пятьсот раз бумажку. Ему хочется отвлечься. Может, ему попадётся что-то типа «выйти на балкон и пять минут орать всем людям, что он их любит» или «сунуть голову в таз с холодной водой»... Это бы его отрезвило.
Но нет, судьба не на его стороне. Она та ещё сука с ебучим чувством юмора.
Ему выпадает «просидеть на коленях соседа справа до конца вечера». До перекура справа от Арсения сидел Костя, и было бы не настолько пиздецом, если бы он сел на колени к сыну… как бы странно это ни звучало даже в его голове. Но сейчас там сидит Антон. И, ну… блядь.
Сам Антон же, когда Арсений дрогнувшим голосом зачитывает задание, пьяно улыбается и приглашающе указывает на собственные колени. Его хочется послать на хуй, но что-то подсказывает Арсению, что на хуй сейчас пойдёт он.
Игнорируя взгляды ребят, вздыхая максимально драматично, он присаживается на сведённые вместе колени и тут же «съезжает» по ним, вплотную прижимаясь спиной к груди Антона.
— Не бойся, не покусаю. Возможно, — обещает тот на ухо, и Арсений прикрывает глаза, когда парень, скорее придерживая и усаживая поудобнее, кладёт руки ему на бёдра и притягивает ещё ближе.
Похоже, он попадает в Ад, и тогда понятно, почему ему так жарко и стыдно одновременно. Вроде невинное задание, а кроет зверски.
Он не обращает внимание, что Демону выпадает хреновое «наиболее сексуально съесть банан», а Ире — «поцеловать взасос кого-то своего пола». Очевидно, для девушки задания легче не может и быть: ребята свистят и улюлюкают, когда Ира тянется к Дарине и целует, демонстративно лапая за грудь.
Этот же момент Антон выбирает чтобы уткнуться носом в затылок Арсения и пробормотать хрипло:
— Мне нравится, как ты пахнешь.
— Это платье, не я, — пытается возразить тот, но голос подло срывается, сучара.
Косте выпадает медленный танец впятером с любыми игроками, и он, коварно ухмыляясь, напрочь игнорирует и Антона, и Арсения, глядящего на сына с нескрываемой надеждой.
Предатель!
Пока они с Ирой, Оксаной, Дариной и Демоном обжимаются под «Медлячок» Басты, звучащий с ноута Серёги, Арсений старается не потерять сознание от потери крови. Точнее от «отлива» крови от головы и «прилива» её к члену. А ещё он старается не шевелиться и не дышать по возможности. Антон ни капли не помогает, а только усугубляет ситуацию, специально или неосознанно поглаживая по бёдрам, снова и снова задевая чёртовы кружева на чулках.
— Шаст, твоя очередь, — подаёт голос Стас, вновь пододвигая к их краю кастрюлю с фантами.
Антону даже с его длинными руками не дотянуться, и Арсений уже собирается помочь со злосчастной бумажкой, но тот всё решает за него: по-хозяйски обхватывает за талию и максимально прижимает к себе, буквально впечатывая в свою грудь. Тянется всем корпусом к столу за своим фантом.
«Блядь», — думает Арсений, когда утыкается — а точнее упирается задницей — в новый «сюрприз». У Антона стоит. Так же крепко и мощно, как и у него самого, и парень этого, судя по всему, ни капли не смущается.
Арсений издаёт что-то среднее между скулежом и предсмертным хрипом, резко подаваясь вперёд и утыкаясь членом в столешницу. Почти больно. Но пусть лучше так, чем сдохнуть на месте от переизбытка эмоций, перед этим, разумеется, кончив прям так: сидя на чужих коленях, прижимаясь задом к крепкому стояку. В платье, чулках и, сука, кружевных стрингах.
Соображать больше не получается в принципе.
— Блядь, знаете что, на хуй всё. Штрафная! — в сердцах выдаёт он.
Антон не успевает даже развернуть и прочитать свой фант, как Арсений вскакивает с его колен, хватает текилу и хлещет несколько глотков прямо из горла, не поморщившись. Под недоуменные взгляды ребят он молча просовывает руки под платье, стараясь его не задирать, и стягивает с себя злоебучие стринги. Справившись с этой нелёгкой задачей, он, недолго думая, всовывает их в руки охуевшему Антону.
«Дышать» становится немного легче. Арсений, не меняясь в лице — ебало кирпичом — аккуратно, придерживая подол платья, переступает через колени Антона и выбирается из-за стола. Он стремительно выходит вон из комнаты, надеясь, что одинокие аплодисменты в звенящей тишине ему только кажутся.
+++
На весь остаток вечера включен режим старательного избегания Антона, ведь Арсений не уверен, сможет ли удержать себя в руках. Хотя ему хватило бы «подержать себя в руках» всего-то пару минут, и всё нормально бы
кончилось. Но он упёртый лось, который не даёт себе возможности расслабиться и получить удовольствие: ему кажется всё неправильным и странным. И ещё немного стыдным, но это уже мелочи.
Да, он решает вопросы очень по-взрослому: прикидывается шлангом и ждёт, когда проблемы исчезнут сами. К сожалению, ни одна из проблем не исчезает сама. Проблема по имени Антон шатается по квартире, пьёт, курит, шутит, потом ржёт над своими же шутками и, видимо, активно пытается настигнуть Арсения, пока тот её избегает. А другая проблема, меньшая по размерам, но не по значимости, продолжает оттягивать платье и жаждать прикосновений.
Арсений нервно меряет шагами кухню и курит прямо тут, открыв нараспашку окно и включив вытяжку над плитой. Лишь завидев приближающегося к кухне Антона, молниеносно выкидывает окурок в окно и выметается вон. Пролетев мимо ничего не соображающего парня, он скрывается в ванной.
Присев на бортик ванны, он старается размеренно дышать и не думать о том, как сильно хочется засунуть руку под платье и обхватить член. На минуточку, раньше от мыслей об Антоне дрочилось вполне себе нормально, почему сейчас это становится такой сложностью — непонятно. Возможно, потому что все мысли и фантазии вдруг разом материализовались и привели к тому, что герой этих самых фантазий откровенно лапал, возбуждал и возбудился сам.
Арсения едва не лихорадит от мыслей о горячем чужом члене, прижатом к его заднице. О том, как Антон жарко и влажно дышал в затылок и гладил по бёдрам, то и дело цепляя кружево на чулках.
А если бы тот позволил себе чуть больше? Скользнул бы рукой ко внутренней стороне бедра, запустил пальцы под резинку чулок или провёл выше, к члену, задевая и отодвигая конкретно мешающие стринги. Обхватил бы ствол ладонью и провёл пару раз. Этого бы Арсению точно хватило, чтобы позорно кончить, вжавшись в стояк, так хорошо и
правильно упирающийся в зад.
Эти размышления ни капли не помогают прийти в себя. Они и ещё количество выпитого алкоголя и выкуренных сигарет — молодой организм реагирует на подобную смесь гораздо острее, чем Арсений привык.
Он не знает, сколько сидит в ванной, прячась от Антона, всего мира и себя в том числе. Несколько раз умывается холодной водой — взъерошивает свежеподстриженные короткие волосы и чёлку — и то и дело тянется рукой к члену, чуть топорщащему платье. Сжимает его, так и не осмеливаясь нормально подрочить.
К тому моменту, когда в дверь кто-то стучится, Арсений более-менее приводит себя в чувство. Возбуждение спадает, его больше не колотит от желания плюнуть на всё и пойти признаваться Антону в вечной любви и сиюминутной готовности трахаться. Уже прогресс.
— А-арс? Ты там уснул? — подаёт голос Костя, снова постучав.
— Ты один?
— Нет, меня восемь. Всё зависит от того, насколько у тебя двоится в глазах. Выходи давай, я такси собираюсь заказывать. Или ты тут останешься? Учти, если чё, то твоя карточка у меня, завтра сам будешь искать попутку в платье.
Сын пьян, и поэтому тупит, ведь отсутствие карты никак не повлияет на то, что Арсений запросто сможет вызвать такси с телефона. Однако его всё равно передёргивает, и он представляет себе в красках и «тропу позора», и поездку домой в платье. Это сейчас он пьян и в кругу таких же бухих ебанутиков, но завтра… Ну уж нет.
Он открывает дверь и видит явно засыпающего на ходу сына. Тот стоит, прислонившись к стене плечом и скрестив руки на груди.
— Мы сейчас поменяемся с Ирой одеждой, а потом поедем домой, — достаточно ровно говорит Арсений, хотя каждое слово даётся ему с трудом, потому что от количества выпитого язык еле шевелится.
— Не-а, — Костя мотает головой и начинает улыбаться ещё шире. — Пока ты там сидел, Ира с Дариной свалили. Кажется, даже не заметили, что что-то не так.
— Чего-о-о-о? — Арсений вспыхивает мгновенно, словно спичка. К такому он не был готов. — В смысле свалили? Совсем?
— Ну, сегодня — совсем, — пожимает плечами сын и, оттолкнувшись от стены, идёт в сторону комнаты. Арсений следует за ним как на привязи, не веря в весь этот пиздец. — Но не ссы, Поз уже позаботился о твоём виде.
+++
Стоя в ожидании такси в одежде Димы, Арсений сильно сомневается, что этот вариант лучше, чем чулки и платье. Футболка, похоже, короткая даже самому Диме, а на Арсении она при любом движении задирается и оголяет живот. Джинсы же широкие и постоянно сползают, а ремня никто не выдал. Ну, хотя бы без стрингов, и на том спасибо. Только вот совсем без трусов — и это беда.
Арсений поправляет штаны уже седьмой раз, нервно переступая с ноги на ногу и поглядывая на болтающих о чём-то Костю и Антона, которые курят у мусорки. Разумеется, Антон едет с ними. Разумеется, иначе и не могло бы быть. Ведь Арсений, разумеется, за сегодня так мало чего пережил. Разумеется.
И, разумеется, Антон садится на заднее сиденье рядом, так как Костя шустро занимает место у водителя.
Первые десять минут поездки проходят вполне спокойно. Арсению даже удаётся ровно дышать, глядя на мелькающие в окне огни ночного города. Но затем Антон, до этого сидящий вплотную к своей двери, оказывается опять слишком близко. Прижимается бедром к бедру, и — теперь это точно подкат — смело кладёт одну руку на плечи, другую на колено, а носом утыкается в висок и доверительно сообщает:
— Вы такие пиздец красивые.
Вероятно, у Антона двоится, или даже троится в глазах, или хуй его разберёт, но уточнять как-то не хочется. А точнее не можется, потому что Антон охуел в край. Той рукой, которая лежит на плече, он оглаживает пальцами — как и совсем недавно — ключицы и шею Арсения, вызывая дрожь и трепет. Кожа покрывается мурашками, хотя температура в салоне будто возрастает на несколько градусов. Становится жарко — особенно в паху. Мысли лихорадочно скачут с одной на другую, перебивают друг друга: от «хочется, но нет» до «почему, блядь, нет?».
Второй рукой Антон бесцеремонно забирается под футболку: трогает непроизвольно поджавшийся живот, очерчивает подушечками пальцев тазовую косточку, легко доступную из-за свободных джинсов. Ведёт руку вверх, к рёбрам — щекотно и пиздец как возбуждает.
Арсений кусает губу и закрывает глаза, не в силах пошевелиться. Он точно безвольная марионетка в руках кукловода. И ему, блядь, нравится. Он сдаётся — сопротивляться этому больше невозможно. Антон дышит жарко прямо в ухо, касается так… интимно, при этом словно невинно, не переходя на откровенное домогательство, и это распаляет. Он не царапает кожу, не сжимает и не щиплет: поглаживает невесомо подушечками пальцев, будто Арсений фарфоровый и может разбиться от неосторожного движения. Эта ласка возбуждает сильнее, чем грубый трах в туалете бара, случающийся — случавшийся — у Арсения в удачные пятницы.
— Такие, сука, красивые, — повторяет Антон и касается пальцами вмиг затвердевшего соска. Тело пробирает дрожью. За зажмуренными веками вовсю пляшут разноцветные пятна.
Приоткрыв рот в немом стоне, Арсений ёрзает, чуть сползает по сиденью, расставляет колени шире — твёрдый шов джинсов больно впивается во вновь вставший член. Но наплевать. Отсутствие трусов одновременно ощущается и как благословение, и как пытка. Антон касается губами чувствительного местечка за ухом, наклоняется и трепетно целует оголённую под растянутым воротом ключицу.
— Все Арсении такие охуенные, а?.. — Смысл фразы хуёво доходит до, по ощущениям, расплавленного мозга.
— М-м-мх, Ан… тон, — всё, на что хватает Арсения. И то почти беззвучно, только губами, которые пересыхают вмиг от частого дыхания.
Хочется наплевать на всё. Хочется перестать сдерживаться, и чтобы Антон тоже не сдерживался: целовал смелее, глубже и чаще. Хочется взять его руку, орудующую на груди, и засунуть в штаны, чтобы обхватил член своими длинными пальцами и дрочил, дрочил, дрочил до звёзд перед глазами и шума в ушах. Арсений уже готов осуществить это желание, но...
— За мусоркой направо, — словно сквозь вату слышит он голос Кости. Это значит, что они приехали. Это значит, что всё хорошее, как всегда, заканчивается.
С трудом не застонав в голос от сожаления, Арсений кладёт руку поверх руки Антона и, вопреки огромному желанию прижаться теснее, убирает её подальше.
— Эй… мы... доехали, — тихо произносит он.
И крыша, судя по всему, тоже доехала, машет черепичкой из Зимбабве. Голос предательски дрожит, а сердце будто готово выскочить из груди — так колотится.
Столько разочарования в глазах Антона Арсений не видел, наверное, никогда. Столь сильного разочарования он и сам никогда не испытывал.
— Вылезайте, голубки, — смеясь, зовёт их Костя, выскакивая из машины. Арсений надеется, что сын просто так шутит.
+++
— Давайте танцевать! — предлагает Антон, когда они оказываются в квартире.
Он совсем привычно разувается у двери и проходит к широкому дивану, отделяющему кухню от гостиной. На нём он обычно и ночует, оставаясь у них. Траектория его движения, похожая на синусоиду, выглядела бы даже забавно, если бы Арсений не наблюдал за ней со стояком в штанах.
— Не, брат, спать, — смеётся Костя, подходя к нему, и Антон, недолго думая, сграбастывает его в медвежьи объятья.
— Ко-о-от. Ну хоть чуть-чуть? Или караоке? Давай? А чё ты не говорил, что у тебя такой пиздатый кузен? А, может, мы станцуем с ним? — он смотрит на Арсения поверх головы Кости, умостив подбородок тому на макушку.
У парня какой-то безлимит на введение в краску, не иначе. Потому что сколько можно: Арсений снова смущается. Антон же улыбается совершенно невинно, словно не было буквально несколько минут назад всех этих жарких касаний, поцелуев в шею, и развязного и горячего до безобразия шёпота в ухо, от которого не потёк бы разве что мёртвый. И то не факт, но это фу.
Ничего не отвечая, Арсений опять позорно сбегает в ванную, запирается там и, прислонившись к двери спиной, сжимает всё ещё крепко стоящий член сквозь джинсы. История повторяется: он снова возбуждён, снова из-за Антона, снова прячется в ванной и не позволяет себе даже по-человечески передёрнуть, сам не понимая толком почему.
На негнущихся ногах он подходит к раковине, стараясь совладать с дыханием, смотрит на своё отражение в зеркале.
Холодная вода в лицо не отрезвляет и не усмиряет возбуждение, но хотя бы слегка освежает.
Арсений испуганно дёргается, когда слышит тихий стук в дверь.
— Эй, ты в порядке там, не блюёшь? — Костя, как и всегда, очень вовремя.
— Нет. — Поправив штаны на бёдрах и стянув со змеевика большое банное полотенце, за которым можно спрятать не только стояк, но и целого Антона, Арсений открывает дверь сыну и смотрит на него убито.
— Ты понравился Антохе, — без предисловия заявляет Костя. Это не совсем то, что Арсений ожидал услышать.
— Почему ты не сказал, что он гей? — а это не совсем то, что он собирался спросить.
— А ты не спрашивал.
Действительно, он никогда не интересовался такими вещами. И вообще старался не очень-то расспрашивать об Антоне, чтобы не показаться ещё более странным. Однако Костя и без того рассказывал многое, чего было вполне достаточно, а вопросы типа «кого предпочитает трахать Антон» не всплывали в их разговорах.
— А вы с ним случайно не…
— Чо-о-о? Ты совсем, кукухой поехал, ну? Он мой лучший друг, па!
— Да тише ты.
— Он уснул, а когда он спит, тем более пьяный, его ничем не разбудить. Ну ты скажешь тоже. Мы... с ним... да ну не. — Костя кривится, морщится, мотает головой, корчит рожи.
— Ладно, я понял. А почему ты думаешь, что я ему понравился?
— А он мне так и сказал. Я не буду передавать дословно, но там было что-то про то, что у тебя охуенная задница, рот, глаза и… цензура, цензура, цензура… — Он проходит мимо Арсения к раковине и врубает воду, умывается. — Он спрашивал моего благословения. И я никак не собираюсь это комментировать. Предпочитаю забыть всё как пьяный бред.
Арсений бы тоже с удовольствием забыл это всё как пьяный бред. Для начала ему бы перестать об этом думать, но сделать это, конечно, не получается. Ни когда он принимает намеренно холодный душ, от которого падает член и леденеет всё: температура и настроение. Ни когда лежит в кровати, укутавшись в одеяло чуть ли не по самую макушку, и смотрит в стену напротив, стараясь проанализировать всё произошедшее сегодня.
Сна нет ни в одном глазу. А ещё он на удивление трезв, и поэтому то и дело прокручивает в памяти весь вечер. Да что там, весь день, начиная с того самого момента, как оказался в теле семнадцатилетнего себя…
