+++
Утро добрым не бывает, и в этом Арсений убеждается, когда открывает глаза и тут же жмурится, потому что фу, солнечный свет в ебало — это дерьмо собачье. Он сонно причмокивает сухими губами и морщится: во рту, по ощущениям, ещё и ссаньё собачье. Ну вот зачем было столько пить? Совсем недавно он радовался тому, что его семнадцатилетнее тело невосприимчиво к бодунам, но сегодня что-то явно пошло по пизде, и это немного обидно. Вторая попытка открыть глаза и хотя бы понять, где он находится, увенчивается большим успехом — он видит знакомые стены и родную прикроватную тумбу, о которую сотни раз отбивал мизинцы ног. Хорошо — он дома, вроде даже в своём уме (в нетрезвой памяти, но это мелочи), в своей кровати, но в чужих объятьях… Арсений вздыхает: Костя любит спать в позе морской звезды и вытеснять всех со своей территории. Когда он был мелким, и ему снились кошмары (или Арсению снились кошмары), он прибегал под бок и прятался с головой под одеяло, тоненьким голоском упрашивая разрешить остаться. Арсений никогда не отказывал и неизменно к утру был вытолкнут не просто со своей половины, но и практически со всей кровати. Сейчас всё по-другому. Может, это просто потому что Костя вырос и спит теперь иначе, больше предпочитая прижиматься всем телом и обнимать руками? Либо тут что-то не так. Если честно, Арсений очень надеется, что что-то не так, ведь просыпаться с сыном, который крепко обнимает сзади и упирается членом аккурат в задницу, а его рука настолько по-свойски покоится в расстёгнутых штанах (хорошо хоть не в трусах) — максимально отстойно. Поэтому он медленно оборачивается, даже дыхание на всякий случай задерживает и выдыхает, только когда видит Антоновы трепыхающиеся ресницы и ровный нос с очаровательной родинкой на кончике. С немалым облегчением Арсений прикрывает глаза, но в тот же момент напрягается всем телом, потому что бля… Сошедший (не иначе как с небес) было стояк вновь тут как тут, и рука Антона, очень точно лежащая поверх, не делает ситуацию легче. Арсений шумно дышит через нос и старается отстраниться, но все попытки заканчиваются тем, что Антон лишь крепче сжимает его в объятьях и обхватывает член рукой, одновременно с этим толкаясь своим ему в задницу. Чтобы не застонать, приходится с силой прикусить губу. Арсений готов в любой момент провалиться сквозь землю, исчезнуть, умереть, раствориться и сгинуть, если парень вздумает проснуться. Но тот, видимо, дрыхнет крепко, и все его действия неосознанные. Чёрт, он правда спит и почти дрочит Арсению? Серьёзно? — Блядь, сука, сука, блядь, — беззвучно произносит Арсений и предпринимает последнюю попытку хоть немного отодвинуться и не разбудить при этом Антона. Ему не хочется слышать очередные «извини, это был не я, я был пьян, я люблю другого…» и прочие бла-бла-бла. Ему хочется нормально и по-человечески подрочить. Серьёзно, он не делал этого уже больше недели, с тех самых пор, как вновь стал подростком. А ведь у него было столько возможностей! Сейчас тоже, конечно, та ещё возможность — подрочить Антоновой рукой, пока тот спит… Арсений думает буквально десять секунд, прежде чем накрыть своей рукой запястье парня и, стиснув всего на мгновение, вытащить из штанов, отвести назад и, наконец-то выпутавшись из-под цепких конечностей, покинуть постель. Закрывшись в ванной, он прислоняется лбом к двери и на пару мгновений сжимает член через трусы — на них уже расползлось мокрое пятнышко смазки. Думать больше не хочется, незачем, на хуй всё, решает Арсений и быстро стягивает джинсы вместе с трусами на бёдра — сейчас или никогда! В глубинах шкафчика над раковиной, на своей полке, он находит почти закончившийся тюбик смазки. И доставая его, умудряется уронить в умывальник бритвенный станок, зубную щётку и лосьон после бритья. Это нисколько его сейчас не колышет, ведь руки подрагивают от возбуждения, в паху тянет, а колени слабеют. Выдавив остатки смазки на ладонь, Арсений обхватывает член и сразу ведёт рукой вниз, оттягивая кожу и оголяя влажную, тёмную головку. Свободную руку он стискивает в кулак и прикусывает костяшки, смотря вниз. Движения его скорые и хаотичные, нет особого ритма: головка то появляется, то исчезает в кулаке. Он представляет себе вместо своей руку Антона: как бы тот обхватил крупной ладонью член, обвёл бы большим пальцем сочащуюся щёлку и то ускорял, то замедлял движения, заставлял просить, вырывал стоны и хрипы… — Блядь, — шипит Арсений в кулак и кусает его до боли, фантазируя о том, как Антон становится на колени и открывает рот. И о том, как не прекращая дрочить, тот облизывает языком головку и ловит губами сперму, когда Арсений кончает. Он смотрит на белёсые подтёки на двери и качает головой, вздыхая тяжело и трагично — он жалок. Обычно после дрочки Арсений испытывает хоть какое-то облегчение и разрядку, но сейчас он не ощущает себя удовлетворённым в нужной степени — как будто посрал, но не до конца, и это паршиво и вообще малоприятно. Более-менее придя в себя после оргазма, он раздевается и лезет в ванную, чтобы принять контрастный душ (только от этого, вроде, окончательно просыпается) и почистить зубы. И после, одевшись в домашнюю одежду, выползает в кухню-гостиную, чтобы обнаружить всё такое же сонное царство, как и полчаса (или сколько он там отмокал) назад. В квартире стоит тишина, и нарушает её только тихий храп Эда, спящего на неразложенном и незастеленном диване так, словно это мягчайшая перина. Арсений смотрит на парня и вспоминает, что сегодня суббота, и они с Антоном просили разбудить их на пары (затея изначально казалась дурацкой и бессмысленной, но попытаться стоит). Бросив взгляд на настенные часы, Арсений понимает, что ничего не понимает: батарейка в них встала ещё неделю назад, и поэтому секундная стрелка нервно дёргается из стороны в сторону между тройкой и четвёркой, будто не может решить, в каком направлении должна двигаться. Арсений сравнивает себя с этой стрелкой — потому что тоже не знает, куда и как ему следует двигаться из-за его дурацкой ситуации, в которую он влип по самые яйца. Поэтому он просто подходит к Эду, пихает в плечо и, дождавшись невнятного «чёнада?», спрашивает: — Эд, вас будить? Тот молчит с секунду, затем открывает один глаз, смотрит вверх и, уткнувшись носом обратно в подушку, начинает ржать. До Арсения доходит чуть медленнее, но когда он осознаёт, что буквально предложил Эда возбудить, то уходит в фейспалм и качает головой. Ну блядь. А Эд ещё и добивает: — Не, меня не надо. Иди Тоху возбуди. «Скотина», — думает Арсений и уползает делать себе кофе. Ведь он не он, если не выпьет кофе. Он не он и так уже больше недели, но без кофе он вот прямо максимально не… ай, по хуй. А ребята, если им надо, сами пусть просыпаются, разбужаются и возбуждаются.+++
— Сдохни, тварь! — орёт Костя, яростно зажимая кнопки контроллера. Он прикусывает губу, весь в азарте, и Арсению ничего больше не остаётся, кроме как поддаться. Не хватало ещё, чтобы сын в самом деле прикончил и его тоже, а не только персонажа на экране. Арсений скучал по таким вечерам с Костей, когда они проводили время вместе. Да, в своём «интересном положении» — ха, будто беременный — он всего-то третью неделю, но всё это время он слишком загружен поисками решения проблемы. Ну, либо они пьют с компанией. А вот так вдвоём — или втроём с Антоном — собраться, посмотреть кино, поиграть в приставку, пошутить и поесть пиццу, они давно не отдыхали. Костя учится, а когда не учится, то зависает с Эдом на студии и возвращается поздно, поэтому они мало видятся. Сейчас он наслаждается компанией сына, который, как и раньше, радостно и бешено херачит по контроллеру и вдрызг побеждает в «Мортал Комбат». Это они ещё в танчики не начинали рубиться, там-то Арсений его уделает! Да, они большие любители ретро-игр. — Аха! — восклицает Костя и победно вскидывает руки вверх. — Пятый раз подряд, ты прям герой… только не моего времени, — с улыбкой констатирует Арсений, откладывая свой контроллер в сторону. Сын смотрит на него, сощурившись. — Сколько раз из пяти ты поддался? — Ни одного!.. — Врёшь ты всё. — Ну, может, парочку… — Он ловко уклоняется от тычка в плечо. — А я думал, я непобедимый, — наигранно недовольно надувает губы сын, отчего становится похожим на Арсения ещё сильнее. — А ты и есть непобедимый, самый лучший, неповторимый, — уверяет Арсений, обхватывает того за плечи обеими руками и прижимает к себе, чтобы звонко чмокнуть в лохматую макушку. — Самый-самый! — Ты говоришь это только потому, что ты мой батя и тебе положено так говорить, — смеётся Костя и, выпутавшись из объятий, встаёт с мягкого ковра у дивана, где они расположились порубиться в «Соньку». — Слушай… А давай спарринг? Как раньше, а? Мы теперь типа одного возраста, и тебе не обязательно мне поддаваться, чтобы я тебя завалил. — Ну не зна-а-аю, — тянет Арсений без особого энтузиазма, на все сто процентов уверенный, что проиграет, ведь он уже давно не в той форме. Да и тем более не в том теле. — Давай, ну. Пока Тоха не пришёл, надо же чота поделать, а приставка надоела. Ты всё равно поддаёшься! — Костя, похоже, старается звучать возмущённо, но у него плохо получается — он уже загорелся новой идеей и явно не собирается просто так от неё отказываться. — Мне по статусу положено, — оправдывает себя Арсений. — Ни хуя подобного, но я тебя прощаю. Давай. — Сын несильно пинает его по ноге, глядя сверху. — Давай, говорю, — пинает ещё раз. — Ну, сам напросился… Арсений не успевает даже подняться и принять удобную позу, чтобы взять Костю в захват, как раздаётся спасительный (скорее для него, чем для сына) звонок в дверь. — Тоха или пицца? — срываясь с места, орёт Костя. — Тоха с пиццей! — добавляет он, открыв дверь. Неясно, кому он рад больше. — Я не вовремя? — спрашивает Антон, раздеваясь в прихожей. — Наоборот! Заменишь меня! — Костя забирает у друга пиццу — видимо тот успел перехватить курьера на пороге — и тут же ныряет в одну из коробок, неприлично постанывая от счастья. — Мы собирались устроить спарринг, как с батей, но я буду жрать. — Но мы бы тоже пожрали, — пытается протестовать Арсений, отодвигая стол к стене — тот явно будет мешаться: всё же не хочется случайно убиться лбом об угол. — Не, меняться будем. И вообще, я придумал: пицца только для победителя! — И для тебя, — хмыкает Антон. — И для меня. Потому что я и есть победитель! Я только что порвал Арсу очко в «Мортухе». — Я бы предпочёл, чтобы ты не использовал такие выражения, Кость, — кривится Арсений. — Бля, сорян, правда прозвучало не очень, — совершенно похуистично пожимает плечами Костя и забирается с ногами на диван, раскладывая коробки вокруг себя, будто это его богатства и злато, а сам он царь Кощей. — Ладно, девочки. Раунд уан: файт! Соситес! В смысле, деритес! Арсений смотрит на Антона приглашающе — он готов к любому действию из предложенных Костей, но вслух, разумеется, озвучить этого не осмелится. — Походу, за пиццу придётся побороться в буквальном смысле, да? — Антон пожимает плечами и становится на светлый коврик напротив. Арсений замечает, что на парне надеты разные носки — это кажется милым и забавным. Потому что сам он тоже как-то надел разные носки и попросил никому об этом не рассказывать. Они тогда вышли втроём в кино, и Костя почти всю дорогу стебался над ним, а Антон только улыбнулся в ответ на полученную информацию и обещал никому не говорить — хотя кому ещё? За всё время, пока Арсений был в своём теле, он так ни разу и не вставал в пару с Антоном во время спарринга — предпочитал отсиживаться в сторонке. Почему сейчас решился, он даже себе объяснить не может и думает, что просто очень хочет пиццы. И касаться Антона, ладно. Первые пару минут всё идёт неплохо, и Арсений уверен, что справляется с поставленной самим собой задачей — не возбуждаться от захватов Антона. Но когда тот оказывается сзади, фиксирует его руки за спиной и вжимается в задницу бёдрами, пыхтя над ухом, Арсений понимает: он потёк. Пока не в буквальном смысле, но до этого недалеко. Определённо, бороться с Антоном было очень, очень плохой идеей! — Один-ноль, — говорит тот хрипло. — Ты ещё не уложил меня на лопатки, — протестует Арсений и пытается вырваться из захвата, но заломленная рука отдаёт болью. Хотя эта боль почти приятная и нужная — она отвлекает от возбуждения. — Ладно, один-ноль, — сдаётся он в конце концов. — Пицца победителю! — хихикает Костя и протягивает масляный кусок пеперони. — Потом. Раунд два, — с азартом отзывается Антон, глядя на выпрямившегося было Арсения. Тот не теряет время: делает подсечку и старается повалить парня на ковёр. Пусть и не сразу, но сделать ему это удаётся, и он оказывается сидящим верхом на антоновых бёдрах. Однако у него нет и нескольких секунд почувствовать своё превосходство — Антон весьма ловко (как для своей очаровательной деревянности) меняет их местами. Оказавшись на спине и в захвате (а, по ощущениям, в позе для секса), Арсений ещё пытается как-то бороться: елозит невпопад и старается спихнуть Антона с себя, пока тот не прижимает его всем своим весом к полу, фиксируя запястья над головой. Он дышит сбито, быстро и горячо и нависает так низко, что они почти соприкасаются носами. Арсению стоит большой выдержки не приподняться и не засосать в поцелуе полные розовые губы. Его сердце колотится как бешеное, словно он пробежал марафон и взял как минимум второе место. Единственное, чем он себя успокаивает — это что они тут не просто так сидели и у него не ни c хуя началась тахикардия. — Я вроде борьбу, а не порно заказывал, ребят, — меланхолично замечает Костя. — Вы как там, кончили? — Кажется, да, — выдыхает Арсений и смотрит на Антона: взгляд того мечется от его глаз к губам и обратно. — Два-ноль. Антон всё же немного сползает вбок и бедром задевает член Арсения, чем невольно вырывает полувздох-полустон. Бля, ну максимально не вовремя. И стыдно. При живом-то сыне!.. — Один-один, — смущённо улыбается Антон, когда замечает его вздыбленную ширинку. Время будто замедляется: в ушах шумит, а сердце, закончив отплясывать «Макарену» или «Хафанану» (или что-нибудь такое же ритмично-зажигательное), похоже, скакнуло куда-то к глотке и там решило остаться на ПМЖ. Арсений в ответ бездумно кивает и жмурится, облизывая пересохшие губы. — Извини, — бубнит он, не открывая глаз. — Ты будешь извиняться каждый раз, когда у тебя на меня встанет? — Антон звучит издевательски-насмешливо, говоря его же словами, и ему за это хочется врезать. Или засосать. Или и то, и другое — неважно в какой последовательности. Арсений ничего не отвечает — продолжает лежать, даже не думая намекнуть Антону, что с него можно слезть, они вроде как закончили тут с борьбой. Ему, вроде как, и так вполне неплохо… — Вы чай будете? — нарушает таинство момента Костя откуда-то со стороны холодильника — когда он вообще успел туда переместиться и как долго Арсений пребывал в прострации, стараясь совладать с дыханием и желанием потереться об Антона ещё немного? — Будем, — кивает тот, отпускает наконец запястья Арсения и, рывком встав с пола, кидает «ща вернусь» по пути в ванную. Вообще-то, это место силы Арсения! Странно, наверное, ревновать ванную комнату к кому-то, но бля… Ему сейчас очень нужно. Он может, конечно, свалить в спальню, но это будет совсем уж подозрительно. Хотя куда ещё больше… Он садится на ковре по-турецки и растирает запястья, всё ещё ощущая на них крепкую хватку Антона. На подошедшего Костю он смотрит жалобно и растерянно. — Всё плохо? — спрашивает сын, протягивая кусок пиццы. Арсений качает головой, пока отказываясь. — Кость. Я должен сказать… — начинает он тихо, но сын перебивает: — Ну давай, удиви меня, — кивает ему в пах, и от этого щёки Арсения (а должно быть наоборот!) разгораются адским пламенем. Он пытается сесть так, чтобы стояк был не слишком заметен, хотя смысла скрывать уже нет. — Я гей? — Это звучит вопросительно, будто Арсений и сам не уверен. Он смотрит на сына, лицо которого не меняется, и ждёт хоть какой-нибудь реакции. — Я щас типа удивиться должен, да? — После долгих и мучительных двадцати четырёх секунд (Арсений вовсе не считал, нет) наконец подаёт голос Костя. — Да… в смысле?.. — Слуш, ну не тупи, а… Ты гей. А вода мокрая. А трава зелёная. А ещё птицы летают, а небо голубое. Как ты. — Сын закатывает глаза и откидывается на спинку дивана, врубая Муз-Тв, по которому крутят «Отпетых мошенников». Комнату озаряет громкое «Люби меня, люби… жарким огнём, ночью и днём, сердце сжигая!..». Арсений пялится на дверь ванной, затем на экран телевизора, вздыхает и подсаживается к Косте на диван. Положив на бёдра подушку и скрыв тем самым своё позорное возбуждение, он всё-таки утягивает из коробки кусок пиццы, но это скорее просто для того, чтобы занять руки. — И ты… нормально к этому относишься? — решается он наконец уточнить. Костя смотрит на него, как на дебила. — Ну, да? А меня должно это как-то ебать? — Следи за языком. — А ты за стояком, — смеётся тот, чем ещё сильнее вводит Арсения в краску. Невозможный ребёнок! — Ты отвратительный, — констатирует он. — Весь в тебя. — Обычно такие разговоры проходят немного наоборот. — Ну. — Костя пихает его локтем. — А у нас семейка ебанутых, подумаешь. Я нормально к тому, что ты гей, бать. — Точно? — Точно. И тебе нравится Антон. — И мне нравится Антон, — соглашается Арсений тихо и очень внимательно начинает разглядывать кусок пиццы. — Это уже страннее, потому что я не готов называть Тоху папочкой, — задумчиво тянет Костя. — Фу, ты не должен будешь! В смысле, блин, Костя, ничего же не происходит, ну ты чё? — Но это всё равно пока не укладывается в моей голове, и мне типа нужно время, окей? Мой лучший друг и мой батя… ну такое. — Антону всё равно нравится мелкий Арс, а не взрослый. А мы не знаем, как долго это со мной продлится. — Ты забыл, что мелкий Арс и ты — это один человек, па. — Костя несильно стучит костяшками пальцев Арсению по лбу. — Или ты об этом мелком Арсе? — он делает страшные глаза и указывает пальцем на подушку на бёдрах. — Да Костя! — Да ладно, шучу я, шучу! Расслабься. И, если чо, я наверно, не против вас… ну, эт самое. В какой-то степени понимаю Антоху: ты ведь тот ещё… а как будет милф, только про папу? Дилф? — Замолчи, — бурчит Арсений предостерегающе, потому что это точно не тема для обсуждения с сыном (по крайней мере, не сейчас и не в таком формате) и потому что из ванной возвращается Антон. — Я хочу свою заслуженную награду! — говорит тот, садится рядом и тянется через Арсения к коробке на Костиных коленях. — Я что-то пропустил? Костя и Арсений синхронно мотают головами. Все втроём они делают вид, будто ничего не произошло, пока смотрят какую-то ерунду по телику, едят пиццу и запивают чаем, который имеет большущий такой минус — он не алкогольный. Арсению бы сейчас не помешало напиться.+++
Напивается Арсений следующим же вечером в «Бусинке» — решает проблемы по-взрослому. Он приходит туда один — Антон на работе в ночную смену, Костя поехал к Демону и ещё каким-то товарищам, с которыми (насколько Арсений помнит) они планируют в недалёком будущем сколотить музыкальную группу, а Арсений остался сам за себя. На входе его встречает Эд, которому он заранее написал и спросил, пропустят ли его одного. — Чо, хреновый день? — интересуется тот чуть позже, подливая в стакан джина со швепсом. Это уже четвёртый по счёту джин-тоник, если Арсений не ошибается. — Хреновая жизнь, — отзывается он мрачно и ведёт пальцем по прохладному стеклу, повторяя траекторию движения капли воды. Крайне драматично — прямо всё как он любит. — Ща, погодь. — Эд отвлекается на других клиентов: ловко управляется с шейкером для коктейлей, протирает стойку, отстреливается с заказами быстро и красиво. Арсений аж невольно засматривается — парень очень органично смотрится во всём этом (в баре, в работе), так что становятся понятны слова Кости о том, какой тот клёвый и какой молодец… К Арсению он возвращается спустя, наверное, сотню часов, а, может, и всего через пару минут, просто тот успевает утопить себя в раздумьях и потерять счёт времени. — Ну давай, жги, синеглазка. — Эд наливает ему чего-то в стопку и поджигает — Арсений завороженно наблюдает за синеватым пламенем. — Ты будешь моим психологом на вечер? — усмехается он. — Эй, оглянись, я бармен, это типа моя работа — слушать нытьё клиентов. — Но я не твой клиент. Я твой друг. — Сёдня ты мне не друг, а сопливая херь, которая пришла поныть в бар. И я свободные уши. Не хочешь — пиздуй на танцпол и склей себе кого-нибудь, я же не уговариваю мне тут ссать в уши. Мне же проще. — Ты такой хороший. — Арсений пьяно икает и закидывает в себя шот. — А платить придётся? — Да. — Ну ладно. Короче… А с чего начать? — Да хоть с рождения, у меня вся ночь впереди. А когда заебусь слушать, сошлю тебя в сраку. Херачь, сопля. Арсений усмехается. Если он начнёт рассказывать всё со своего рождения — то, что помнит, и то, что знает по рассказам родителей — вряд ли ему хватит ночи. Поэтому он начинает повествование с недавних событий: а точнее, со встречи с Кридом (при его упоминании Эд показательно кривится, но ничего не говорит). Он рассказывает о случившемся в тот вечер с ним и Антоном: и что тот трусы эти идиотские столько времени с собой таскает, и что они проснулись в одной кровати («Трусы проснулись?» — уточняет Эд, но не удостаивается и взгляда), а ведь Арсений был уверен, что засыпал с Костей. Сейчас уже не уверен — не поменялись же они с Антоном местами ночью, в самом деле? Значит, это изначально был не сын — и тогда, получается, пьяные признания Арсения в адрес Антона до того дошли. И если он о них не забыл, то просто предпочёл проигнорировать по всем известной причине. Ну ёбаный же в рот, а… — Дэ-э-э, долбоёбы… — вставляет Эд, тяжело вздыхая. Он качает головой и закрывает лицо рукой — Арсений даже в резко рябящем свете может разглядеть чернильные рисунки у него на пальцах. Он и про спарринг рассказывает, и про признание Косте, что гей (и про Костину реакцию, а точнее её отсутствие). И про свою реакцию на близость Антона: всегда одно и то же. Но тот морозится, в отличие от первого дня их знакомства — тогда-то он был только за, это Арсений не среагировал вовремя! А ещё он рассказывает, как Антон прокатил его на байке: «он у вас шикарный, кстати». И до кучи ноет о том, что не знает, что делать — ведь все его поползновения утыкаются в Антоново «блин, ты мне нравишься, и у меня на тебя стоит, но люблю я другого». Не дословно, конечно, но примерно. И это всё бесит и расстраивает, поэтому Арсений опускает руки… он в самом деле опускает руки и вытирает взмокшие ладони о джинсы. — Эй, лапы на стол, — беззлобно шикает на него Эд. — Не вздумай тут дрочить прям при мне. Арсений не смог бы, даже если бы захотел. Он кивает и кладёт руки обратно на стойку, сложив их, как за школьной партой. На всякий случай он ещё и садится ровно, словно ему в жопу палку засунули (хотя какой там, «палок» в жопе у него давно не было. В том числе вибрирующей, которая пылится в тумбочке у кровати), и смотрит на Эда внимательно и хитро: — А чтобы сказать что-то, руку надо тянуть, Эдуард… Батькович? — Бля, фу, иди на хуй. Уж лучше Эдя, — кривится тот, но быстро оттаивает. — Налить те чё ещё? — Хочу чего-то всратого и сладкого. — Глубокий минет? Кричащий оргазм? — Это типа коктейли или ты предлагаешь развлечься? — Кончай меня клеить, не для тебя роза цвела, — со смешком отмахивается Эд, а Арсений ржёт. — А для кого? Ну и чего вот меня все динамят? — перестав смеяться, он картинно надувает нижнюю губу и корчит жалобную рожицу, быстро-быстро моргая. Эд пялится в ответ своим «я вот прямо сейчас пошлю тебя в сраку» взглядом, и поэтому Арсений машет на него рукой и растекается по стойке, теперь глядя снизу вверх и под странным углом. — Кстати о розах… А чем тебе Егор не угодил? Он понятия не имеет, почему в его голове родилась ассоциация с Егором при мыслях о розах. — Шо? Какой ещё, в жопу, Егор? — Егор не в жопу, Егор для души. Хотя и в жопу тоже неплохо… — Из-за грохота музыки ему не слышно даже самого себя, так что волноваться о том, что до Эда дошли его слова, тоже не приходится. — Чё? — подтверждает тот догадку. — Крид. — Арсений прикусывает губу, надеясь, что не слишком палится знанием имени нового стриптизёра «Бусинки». Хотя, наверное, по хуй: он же уже рассказал, что всё завертелось с его появления. А он называл имя? Он не помнит. — Этот пидор с блестящей жопой? — Фу, как грубо. Я, между проч-им, тоже пидор. И Ант-тон тоже пидор. И вообще! — Не всрался он мне, бесит. Приклеился как лист сраный. — Банный. — Чё? — Банный лист… — Арсений начинает задумчиво выводить пальцем узоры на стойке, — это он приклеивается. — Да хоть ёбанный лист, ваще по хуй. Ему, блядь, мужики бабло в трусы суют, а потом и хуи в жопу, мне он на кой-хер сдался? Я не по этой части. — Эд звучит неправдоподобно, или Арсению просто мерещится: нельзя быть не по этой части, когда дело касается Егора. Он думает, что даже будь он сам натуральней активии с бифидобактериями, при встрече с Егором точно бы опидорасился в усмерть. — Пиздишь ты всё, — выдаёт Арсений свой пьяный вердикт. — Заебал, а. Говоришь как Тоха. Вы сговорились, что ли? — Мы не оч-чень много разговаривали в последнее время. — А, ну да, вы ж ебланы с языками в жопах, причём не в прямом смысле слова. У вас больше взаимное хуестояние. — Иди на-а-а хуй, — ласково отзывается он и подпирает щёку рукой. — Так налить чё? — Угу. Давай мне какой-нибудь пидорский коктейль. Удиви меня! — Ща обосрёшься. — Да я уже, — бормочет Арсений себе под нос и оборачивается на танцующую толпу. После нескольких шотов и коктейлей идея пойти на танцпол и склеить кого-нибудь уже не кажется такой ужасной и тупой. Хотя, признаться честно, тупой она не была изначально. А если дело именно в этом? У него давно не было нормального такого, полноценного секса (да что там, он и дрочил-то в последние несколько недель всего один раз, а это не норма!). И, может, если он поебётся, всё решится настолько легко? Вдруг после этого одно присутствие Антона перестанет будоражить в Арсении «всё вот это», и он сможет нормально существовать… может же быть, что всё действительно до такой степени просто? Этого он Эду не озвучивает (как и того, что он уже давно не трахался), тот же не знает всей ситуации: для него Арсений — семнадцатилетний брат Кости, поэтому надо продолжать поддерживать легенду. Типа совсем как легенда в квеструме, только круче. Из Арсения просто так за час не выбраться! В смысле, из его заёбов. Он же не чёрная дыра и не какие-нибудь клешни, которые «хвать — и всё»! В середине недели народу в клубе немного, но всё равно танцпол почти до отвала заполнен пляшущими полуголыми телами, трущимися друг о друга. Где-то по углам несколько парочек уже во всю сосутся и едва ли не ебутся — им норм, судя по всему. Арсений думает, что ещё пара коктейлей, и ему тоже будет норм, и он попрёт танцевать, и точно кого-нибудь склеит, чтобы забыться. Или поедет домой страдать в одиночестве — он ещё не определился. — Держи свой пидорский коктейль, — зовёт Эд, вынуждая повернуться обратно. — Что это? — интересуется Арсений, глядя на оранжевого монстра перед носом. — Секс на пляже, — просто пожимает плечами друг. — Блядь, так оригинально. — Удивил? — Пиздец вообще. Он присасывается к трубочке и с небольшой грустью наблюдает за Эдом, отошедшим в сторону принять другие заказы и обслужить клиентов. — А со мной ты отказался от секса на пляже, — внезапно слышится над ухом, отчего Арсений давится коктейлем, и тот чуть ли не идёт носом. Откашлявшись, он смотрит на подошедшего неслышно (даже если бы он подъехал на тракторе, это тоже вряд ли было бы слышно) Егора, переводит взгляд на стакан, потом обратно. Воспоминания о том, как Егор звал Арсения с собой куда-то то ли на Бали (где бы его сказочно ебали), то ли на Шри-Ланку, вспыхивают новыми флэшбэками, и Арсений активно мотает головой. Он не мог просто свалить и бросить всё на неопределённое время — ведь у него был весомый повод остаться. — Я не отказывался, я не поехал из-за Кости! — ещё до того как успевает подумать, отвечает он и тут же прикусывает язык, потому что Егор улыбается так, словно выиграл миллион. Хотя, может, он просто с пробкой в жопе — мало ли, ему по профессии положено — и поэтому он постоянно такой светящийся и радующийся жизни? Надо будет уточнить… или не надо… — Я так и знал, блядь, что это ты! Сука, но как? — Он не спрашивает разрешения (будто Арсений может запретить, ха), подсаживается на высокий барный стул и, в очередной раз продемонстрировав вернувшемуся Эду свои белоснежные зубы, снова прикипает взглядом к Арсению. — Объясни! — Эй, он к тебе пристаёт? Погнать эту Барби на хуй? — грозно протирая стакан, интересуется Эд. Если бы взглядом можно было убивать, то… Егор, наверное, выжил, но увечий бы получил. Например, швабра в жопе ему точно была бы обеспечена — Эд бы нашёл способ материализовать её из воздуха. — На хуй ты сходишь, уточка, когда придёт время. А сейчас не мешай. — Это чё ты там щас проблевал, хер масляный? — Ты такой милый, когда злишься. Прям заводит. — Я тебя ща так заведу, шо трясти своим сияющим пердаком не сможешь. — Ты только обещаешь, а я жду, между прочим. — Слушайте, ну вы пиздец искрите и вам бы поебаться, но бля… — Арсений в три глотка допивает свой коктейль, кидает Эду, мол, ему не нужна помощь, он мальчик взрослый, справится, а Егору говорит: — За мной. За те несколько секунд, пока он слушал перепалку этих двоих, до него дошла мысль: ему нужен кто-то, кто должен узнать о его проблеме — не той, о которой он ноет Эду весь вечер, а о более весомой и серьёзной. Кто-то, кто не Костя, которому вполне норм, что у него вместо бати появился брателло; кто-то, кто более-менее знает взрослого Арсения и, скорее всего, может помочь; кто-то, кто уже не подросток. И Егор точно подходит на эту роль — просто идеально вписывается, лучше не придумаешь, замечательно, отлично! Поэтому Арсений хватает его за запястье и тянет на террасу, где почти нет народа, а если и есть, то они настолько глубоко заняты друг другом, что вообще поебать. Не скупясь в выражениях и не фильтруя больше базар, как с Эдом, он вываливает всё, что с ним случилось в день рождения Кости. При этом размахивает руками, точно мельница: блядь, да он очнулся моложе на двадцать лет и в душе не ведает, почему это произошло и что с этим делать! Он даже делится совсем не нужной в данный момент информацией об Антоне (оно рефлекторно выходит: он очень много «ныл» Егору об Антоне в прошлом, поэтому и сейчас не выдерживает), и о том, насколько у них всё странно. Егор, как и всегда, выглядит идеально, правда теперь на красивом лице ахуя больше, чем Арсений видел за весь месяц их «отношений». — Ты мне поможешь? — отчаянно просит он, глядя прямо в глаза. Ну, точнее он пытается сконцентрироваться на глазах, но Егор перед ним немного двоится, и приходится проморгаться, чтобы собрать лицо в кучку (это не помогает). — Конечно! — с готовностью отзывается тот и кладёт руку Арсению на плечо. — Чё, правда? — Он удивляется не тому, что Егор согласен впрячься в на хуй не нужное ему дело (почему-то в этом Арсений не сомневался), а тому, что тот действительно верит в весь тот бред, который на него свалился. Сам себе Арсений бы вряд ли поверил. Хотя когда перед тобой стоит живое доказательство, наверное, сложно оставаться скептиком. — Ты мне веришь? В мозгу сами собой начинают петь Лепс и Тарзан, перебивая друг друга: один орёт «Я тебе не верю!», а второй «Я тебе, конечно, верю…», и голова от этого пухнет. Егор же, очевидно, пребывает на стороне своего стриптизёрного собрата, поэтому отвечает, пусть и немного изумлённо: — Всё ещё пиздец странно, но да. Блядь, я будто в фильм какой-то попал, прикольно! — Да ни хуя тут нет прикольного, — не соглашается Арсений и снова смотрит на Егора, как на истинное спасение. — Ты в самом деле поможешь мне разобраться с этой хуйнёй? И вернуться… мне… вернуться в себя?.. — язык его плохо слушается. И дело не только в языке: попурри из двух песен всё ещё мешает мысли в кашу, и приходится потрясти головой, чтобы выкинуть навязчивые мелодии. Это не срабатывает, поэтому он хватается за виски и пытается нащупать выключатели этого ненужного радио — так тоже ничего не получается, и он немного расстраивается. — Помогу. И с документами помогу, у меня есть пара знакомых, кто может организовать. Если хочешь, и работу тебе подберём. «Бусинке» как раз нужны кадры… — Ну уж нет, я не буду трясти хуем перед сотней людей. — А зря. — Егор смеётся, и Арсения немного отпускает: у него будет помощь! У него будет кто-то, с кем можно поговорить обо всём случившемся. И он — это важно — не задаёт ненужных вопросов. Ну просто ангел, а не человек! — И ты типа даже ничего не потребуешь взамен? — Арсений понимает: всё, чем он может отплатить, Егор уже видел, трогал и трахал не раз, поэтому… проблем, наверное, не должно возникнуть. — Есть кое-что, что я бы хотел от тебя получить, — слишком хитро тянет тот, глядя куда-то поверх головы Арсения. Сейчас они почти одного роста, хотя раньше, когда Арсений был в своём нормальном теле, он был чуточку выше. — Секс? — Да. Но не с тобой. — Как не со мной? — Он и сам не ожидал, что будет настолько удивлён. — Так. Не с тобой. Ты поможешь мне с Эдом. — Егор делает небольшую паузу, теперь глядя прямо в глаза, а Арсений совсем не по-семнадцатилетнему охуевает. — Я ведь привык добиваться своего. А Эд, ну, прям — «моё». Как тебе идея? — Звучит как супервсратый план, — в итоге соглашается Арсений. — Отлично. Скрепим сделку поцелуем взасос? Он думает буквально секунду, усмехается и качает головой: — Нет. — Жаль. — Егор вовсе не выглядит так, будто ему в самом деле жаль. — Может, хоть потанцуем?