Немой

Лазарет был полон. Из-за того, что большинство заключенных не могло отомстить фашисту за грехи его народа, они набрасывались на своих же сокамерников. Переломы, множественные ушибы и ссадины - все это врачу приходилось залечивать, боясь за свою жизнь, так как злоба обидчиков передавалась и на их жертв. Охрана тюрьмы и так боялась, что вот-вот прогремят крики "Бунт!", и тогда вся система в этом прогнившем месте падет. Слава Богу, никто из "буйных" не мог больше выбраться из камер, хоть были бы они самыми блатными из всех. Клаус все также сидел, облокотившись на шатающуюся стену будки некогда его друга. Часами он смотрел на небо, бывало даже забывая моргать или банально дышать. Ночью кто-то смыл с него кровь и грязь, убрал тело пса, но Ягер даже не помнил, кто это был. Скорее всего, его друг, кому бы еще было в радость помочь врагу народа. Безразличный взгляд описывал все, что творилось в голове и на душе танкиста. В мыслях уже начали таиться слова "Убей себя", и немец действительно задумывался над этим. Сдаваться было рано, но стараться быть сильным мужчина уже не мог. Ошейник все еще был на саднившей шее, как напоминание о том, кто или что из себя представляет Клаус здесь. Щетина уже давала о себе знать, а взъерошенные и слипшиеся от засохшей крови волосы, которые не стали чище от простой воды, каждое утро бросались в глаза всем, кто проходил мимо. Иногда в немца летели непонятно откуда взявшиеся камни, его обзывали и нещадно материли, но реакции от военного невозможно было дождаться. Это бесило всех этих уродов еще больше, а охрана лишь молчала, как бы одобряя такое отношение хоть и к врагу, но и к заключенному тоже. Смеркалось, и еще один день пролетел, как одна картинка. Клаус привычно лег на землю, отодвигая от себя железную тарелку с вчерашней едой, и устало опустил веки. Тело будто растеклось по земле от усталости и  легкой, незаметной боли. Лишь бы только не видеть все эти обезображенные злобой и ненавистью лица. Кто-то тихо и почти незаметно подошел со стороны будки, и Клаус приподнялся, мгновенно раскрыв глаза, и обернулся, напрягшись всем телом. Первыми он увидел голубые глаза и шрамы на спокойном, хоть и немного сердитом лице. Русский подошел ближе, ровно и властно шагая, будто он был королем всей Земли. Ивушкина немец бы узнал даже в аду, потому сжал губы в тоненькую полосочку и сузил глаза в немой злобе. Коля на секунду задумался, а после изрек: "Понимаешь меня?" на таком ломаном немецком, что Ягера передернуло от издевательств над его родным языком. Спустя мгновение он все же кивнул, слабо и еле заметно, надеясь, что Ивушкин просто уйдет через несколько минут и этот ад закончится. Но он не ушел. Русский сел на сухую землю, в метрах двух от немца, и посмотрел на него. - Как ты здесь оказаться? - спросил он с тем же акцентом, и тогда Клаус начал быстро придумывать какую-то чушь, что была бы хоть чуточку похожа на реальность. Хотя, вскоре ему надоело. Просто осточертело. - А тебе какая разница, капитан? - шипя ответил вопросом на вопрос фриц, болезненно для себя сжав кулак. Как бы хотелось вмазать по этому довольному лицу со всей силы, но гад сидел на расстоянии, куда Ягер, даже если очень захочет, не дотянется. Очень жаль. - Или пришел на собаку новую полюбоваться, а теперь делаешь вид, будто тебе интересна ее жизнь? Немец специально говорил бегло, потому Ивушкин долго осознавал, что тот сказал, на маленькую радость. Но мужчина все же спокойно глянул прямо в глаза врагу и слегка хмыкнул. - Роль поменялись, а ты такой гордый, да, фриц? - выделив последнее слово, снова задал вопрос русский, смотря, как Ягер напрягся. Снова, как струна, и также болезненно. Глянув на раны, из которых теперь стекала кровь вперемешку с грязью, так как условия тут были не больничные, Николай вздохнул. Отчасти, он был виноват в настолько жестоком обращении к немцу. Но с другой стороны, он не мог промолчать. А иначе какой из него капитан, раз он позволяет фашистам разгуливать по тюрьме, как родным? Клаус чуть было не оскалился. Чертов Ивушкин. Это из-за него немцу пришлось бежать, как позорному трусу, из-за него его семью преследовали. Все из-за этого напыщенного придурка. В уголках глаз немца что-то блеснуло, но тот не подал виду. - Я все равно тебе ничего не расскажу. Проваливай. - бросил фриц, отворачиваясь лицом к будке. Видеть Колю было сплошной пыткой, так как одно его лицо доставляло больше боли, чем все избиения, что обрушились на него сейчас. - Мы поговорим еще. - произнес Ивушкин уже с менее выраженным акцентом. Видимо, тренировался произносить эту фразу много раз. Ягер усмехнулся, прижимая к себе ноги и кладя на них локти. Если бы не он, жизнь штандартенфюрера была бы сейчас превосходной. Он бы просто скрылся, как одна из важных шишек, и после стал бы каким-то губернатором или стал бы предпринимателем. Но сейчас все эти перспективы были разрушены. Если он не умрет завтра, то это случится послезавтра. Алгоритм прост. Сон снова забрал его в свою пучину. Он не слышал, как справа от него раздались шаркающие шаги, даже яркий свет не разбудил его. Но проснуться все-таки пришлось. Не от раздражающих звуков, а от резкой, пронзительной боли. Ноги обожгло, и как позже Ягер понял, в прямом смысле. Будка горела, как спичка, а заодно и сухая трава вокруг нее. Мужчина попытался вскочить, но цепь, держащая его у маленькой постройки, дернула его вниз. Люди, которые тщательно спланировали поджог, скрылись так быстро, что немец не успел даже разглядеть их фигуры. Пламя распространялось по сухой траве, что соприкасалась с ошметками одежды Клауса. Вскоре, он сам всполыхнул, и хриплые крики и стоны боли раздались на территории тюрьмы. Александр, проснувшийся буквально за секунду, сразу же прибежал на место происшествия. Пока он осознал, что происходит, ожоги уже покрывали пятую часть тела немца, а его крики и попытки снять цепь с ошейника и ноги не прекращались. Вскоре, ошейник был сорван, но времени было совсем мало. Ивушкин не спал. Он думал о разговоре с немцем. Коротком, но разговоре. Рубашка была смята от того, что мужчина прислонился к краю стола, а сигарета в руках уже догорала, когда он услышал крики. Вдали он увидел яркий свет. "Пожар" - пронеслось в его голове. Он быстро вскочил со стула и ринулся в сторону собачьей будки. Прибежав, он растолкал толпу охранников, которые просто смотрели на то, что происходит. Обе руки Клауса были в крови, кожа там полопалась, и сам он полыхал, как сухое полено. Коля бросился к нему, одним резким движением разрывая цепь у основания будки и оттаскивая немца прочь. В этот же момент Яремчук подбежал к будке с ведром воды и потушил маленький пожар. - Вы разве не могли помочь?! - взревел Ивушкин, злобно смотря на охранников. Те лишь перешепнулись, сказали, что больше такого не повториться, и смылись. Смылись позорно, как крысы с тонущего корабля. Врач уже осматривал Клауса, еле дышащего и стонущего от боли. - Коля, перенеси его в лазарет. Живо. - скомандовал Саша и побежал туда готовить койку, а может даже и импровизированный операционный стол. Ивушкин сначала не осознал, о чем его просил друг, смотря, как Ягер медленно теряет сознание от болевого шока. Тогда в него будто молния ударила. Он аккуратно и быстро поднял немца на руки и понес в небольшое помещение, где их уже ждал Александр.