Грешники

      Если бы кто-то мне сказал, что я терпелива, — я бы рассмеялась ему в лицо.       Но когда за спиной вдруг перестаёт стоять папочка, способный посадить на осиновый кол каждую собаку в Новиграде, оказывается, в себе можно открыть новые грани.       Раньше папочка называл меня бриллиантом в своей коллекции. Он женился на первой новиградской красавице, имел в любовницах еще троих, за которых морды перебили все мужики "столицы мира", но больше всех ценил меня. Наверное, оттого и разбаловал.       После мягкой перины отчей усадьбы соломенная лежанка казалась чем-то… унизительным? Даже слово «унизительно» не могло описать, насколько унизительно это было.       Витольд оказался тем, кем и показался на первый взгляд. Неотесанным бабником без капли привлекательности. Он умел лить мед в уши, потому вся домашняя прислуга таяла, стоило ему поманить пальцем.       Такая себе заслуга — трахать кухарок.       Меня же, видимо из уважения к потерпевшим и раненым, он не трогал. Как, впрочем, и не пускал на свое ложе. Прошел месяц, прежде чем я в первый раз разделила с ним постель.       Без энтузиазма, без удовольствия, но с четким пониманием, зачем.       На следующий же день он подарил мне кинжал с серебряной ручкой и меховые сапоги.       — Завтра на рассвете мы выдвигаемся. Сугробы подтаяли и мне нужно сперва отдать кое-какие долги.       В любой другой ситуации я спросила бы, не могут ли долги подождать, но я не была в другой ситуации. Потому мой вопрос звучал несколько… иначе.       — Однако кинжал ты дал мне уже сейчас.       — Я хочу, чтобы моя голубушка знала, что у нее под поясницей всегда будет острая сталь, чтобы перерезать горло тому, кто ее обидел.       — Ты невероятно щедр.       Он задрал голову, казалось, до небес и приобнял меня за плечо:       — Идем, — он указал в сторону спальни. — Нас ждут великие дела!       Поутру оказалось, что великими делами оказался налет на ничем непримечательный дом местного богатея. Таких десятки по Велену разбросаны. Почему этот?.. До него верхом — три дня, не меньше.       — И что же мы ищем?       — Да так. Безделушку, по сути.       — Вот как, — протянула я.       — Не для меня. Для брата. Есть у пана Новака одна вещица, которую он все никак не хотел продавать моему брату.       — И ты решил ее забрать?       — Я ведь говорил, что ты у меня умница?       — А что, только ты из своей семьи как бы это сказать… отличился?       — Не то что бы… — вздохнул Витольд. — Как бы сказать…       — Как есть.       — Он остепенился.       — Женился, настругал маленьких фон Эвереков и открыл свою гончарную мастерскую?       — Пока застрял на первом.       Я грустно вздохнула, но внутри себя надеялась, что Витольд этого не заметит.       Он заметил.       — Мечтаешь о том же?       — Нет, — отрезала я. — Ни за что.       С этими словами я ударила коня пятками и понеслась вперед по тракту. Витольд еще не знал, но совсем неподалеку стояла одна из хат, горящие окна которой снились мне по ночам.       Мы оказались у нее еще до полудня. Я упросила Витольда остановить его людей, и отвела на минутку поговорить. Перед разговором пришлось закрепить его уверенность поцелуем и заверением о том, что я скучала.       Ладошки в этот раз у него были мокрые.       — Эта хата… — я сложила руки на груди и сощуренно глянула вдаль.       — Да?       — Они мне не открыли. Я билась к ним в дверь, рыдала. Видела в свете лучины людские силуэты, а они…       — Тшшш… — Витольд обнял меня и прижал к себе. Крепко.       На секунду мне показалось, что я в безопасности. Что все это не глупый фарс в обмен на секс и развлечения.       Это быстро прошло и я отпрянула.       — Ты бы хотела?       Я кивнула.       —… пожалуйста.       Вырвалось будто само. Дурацкие объятья. Дурацкие утешения.       Их хотелось смыть с себя сразу, как только засядем в какой-нибудь корчме. Жженкой, горячей водой и бездумным сексом.       Это — было в духе Витольда. Утешения и объятья в этот список не входили.       Уже через минуту он отдал своим людям приказ. Уже через две его ватага вытолкала на улицу с пинками и руганью двоих. Мужчину и женщину, лет под тридцать.       Они смотрели на нас непонимающе, растерянно, умоляюще.       Рука потянулась к кинжалу на поясе и тут же дрогнула.       — Сударь! Мы все отдадим! — мужчина упал Витольду в ноги, женщина — за ним. — Смилуйтесь!       Витольд посмотрел на меня. Я покачала головой. Одними губами прошептала:       — Не нужно громких речей.       Витольд кивнул будто нехотя. Будто все его естество хотело покрасоваться, выкрикнуть чего позаковыристей, почитать морали.       — Рубить головы! — крикнул он и махнул рукой.       Женщина залилась криком, а я — отвернулась. Я знала, что сейчас будет, знала, что сама этого хотела и… струсила. Я не смогла смотреть.       Папенька убивал должников и неугодных на завтрак, на обед и на ужин, но никогда не заставлял меня наблюдать. Я просто знала, что руки моего отца в крови гораздо выше, чем по локоть и мне было все равно. Я не осуждала и не проявляла интереса. А сейчас — сама стала инициатором казни.       Когда плач оборвался, я прошептала:       — Спасибо.       Витольд снова попытался меня приобнять, но я вывернулась из объятий и поцеловала его. Ладонь со спины переместилась на ягодицу и дрожь прошла.       На ночь мы остановились в придорожной корчме и я впервые отказала Витольду в близости. Он смотрел на меня недоумевающе, а я — пялилась на старые половицы, теребила ворот сорочки и впервые чувствовала, что предаю жениха.       Только от жениха у меня дрожали коленки, только с ним я чувствовала себя счастливой, только спустя месяц после его смерти я снова почувствовала эту дрожь.       Витольд не был похож на него. Он был болтлив, хвастлив и мордой не вышел. Он был бандитом, причем таким, каких мой отец щелкал, как орешки. Еще месяц назад стоило ему посмотреть на меня не так и его голова катилась бы по земле в тот же вечер.       — Я не в настроении. Не сегодня. Я…       Я ожидала чего угодно. Требований, того, что он возьмет меня силой, но он просто оставил мне комнату и спустился вниз, к своей ватаге.       Ночью мне не спалось. До самого утра я слышала, как Витольд и его люди пропивали годовой запас водки, громили корчму и щипали за задницы девок. Под утро — как Витольд за стеной драл какую-то крикливую бабу.       И какое мне, собственно, дело?       На рассвете мы выдвинулись молча. Я не сказала Витольду ни слова, он мне — тоже. Все шло своим чередом.       К вечеру, когда мы уже подъезжали к корчме для ночлега, ребята отошли в лес. Я хотела остаться с лошадьми, но Витольд уговорил пойти с ними. Мол, не безопасно, не положено, не оставлю свою голубушку, вдруг кто украдет.       — Мужики! — прокричал один из его ватаги прокуренным голосом. — Я какой-то лагерь нашел!       — Хорош! — выкрикнул ему в ответ Витольд. — Обыскать! Всех живых поймать и привести ко мне!       Мне не хотелось быть рядом с Витольдом. Не сейчас. Нужно было отвлечься, побыть одной, хоть минуточку, хоть секундочку.       — Я тоже пойду посмотрю. Разомнусь. У меня все затекло от седла.       — Там опасно.       — У меня есть оружие.       — Там опасно, — повторил он.       — Если я закричу — ты ведь прибежишь?       — Хоть на край света, голубушка.       Что примечательно, мое имя он знал с самого первого дня, но звал меня как угодно, только не по имени. Я уже и сама начала забывать, как меня зовут.       Голубушка, блядь.       Тонкая корка снега хрустела под ногами. Тканевый навес уже почти сгнил: лагерь отставили еще до начала зимы. Я ходила мимо давно потухших костров и оставленных кастрюль, пинала носком сапога мерзлые камешки, как вдруг увидела человеческие очертания.       Замерз насмерть?       Я наклонилась, чтобы посмотреть. И закричала.       Вдалеке услышала голос Витольда и стук каблуков. Он бежал ко мне навстречу, слегка запыхавшись. За ним — несколько его людей с обнаженными мечами.       — Кто посмел обидеть мою красави… Вот холера.       И пусть потом я буду проклинать себя, но я сама прыгнула в его объятья. Зарылась носом в его шубу, крепко обвила руками его спину и закричала ему в грудь.       От страха? От безысходности? От отвращения?       Да от всего сразу, пожалуй.       На мерзлой земле лежал прикованный полусъеденный труп. На его искаженном лице замер крик.       — Волки… — прошептал кто-то сзади.       —… люди, — ответил Витольд, опустив глаза вниз.       Около котелка неподалеку валялись обглоданные людские кости.       — Вот же дерьмо, — процедил он.       Меня била тупая дрожь.       — Поехали отсюда.       — Да. Поехали.       Пока Витольд чуть ли не под руку вел меня к лошадям, бубнил что-то себе под нос. Я не могла расслышать.       Но когда он посадил меня на лошадь, тихо спросил:       — Ты в порядке?       Я коротко кивнула и нехотя, но все же улыбнулась ему.       К усадьбе, о которой говорил Витольд, мы добрались к следующему вечеру. Витольд хотел оставить меня в корчме, но я отказалась. Не потому, что мне сильно хотелось быть в гуще событий, —просто хотелось посмотреть, как он себя в этой гуще поведет.       Хоть сама я это отрицала, я сравнивала его с папочкой и он проигрывал по всем пунктам.       Слабее, глупее, безынициативнее.       Я словно пыталась доказать самой себе, что он хуже папочки. Или лучше. Что угодно, чтобы посмотреть другими глазами на мужчину, который трахает меня каждую ночь. Потому что мне чертовски надоело их закрывать.       — Януш за тобой присмотрит, — отчеканил Витольд и привязал мою лошадь у старого дуба, на подъезде к усадьбе.       — Возьми меня с собой, — промурлыкала я.       — И речи быть не может.       Я потерлась об него, как кошка.       — Нет, — отрезал он.       — Пожалуйста.       — Дита. Нет.       Дита? Куда делась голубушка? Красавица? Милая?       — Тогда принеси мне что-нибудь в подарок.       — Что угодно, голубушка. Хоть звезду с неба! Нет… я принесу тебе Луну!       А, все в порядке. Голубушка, Луна, небо, звезды.       — Хватит просто золота.       Хиленький мужичок из ватаги Витольда наскоро развел костер и сварил в котелке чай из еловых веток.       — Бушь?       Я поморщилась.       — Н-нет. Спасибо.       — Ну как хошь. А я буду. Глупая девка.       Я фыркнула.       — Куда мне.       Мужичок громко хлебал вонючий еловый отвар, хлюпал носом и что-то бурчал. Из всего этого мне удалось разобрать, что меня скоро выставят на мороз, как дешевую шлюху, а перед этим он меня отделает, как сидорову козу.       Что ж, я не исключала такого исхода, потому готова была мурчать под крылышком Витольда столько, сколько понадобится, до момента, пока не смогу безболезненно выпорхнуть из гнезда.       Витольд явился только за полночь. Весь в крови, словно сам лез грудью на амбразуру. А может и лез, у него на это мозгов вполне хватит.       — Голубушка! Смотри, что принес тебе!       В руке он сжимал серебрянную цепочку с голубым прозрачным камнем.       — И что это? — сонно пробормотала я, кутаясь в плащ.       — Лунный камень.       — Ну надо же, какая прелесть, — зевая, протянула я.       — Я ведь обещал, что достану для тебя Луну!       — Какой ты молодец… — без особого интереса поддакнула я и шатаясь, встала. Медленно зашагала к лошади.       Костер и сам уже почти потух, но я бы не особо расстроилась, если бы несколько гектаров леса вокруг сгорели дотла.       Как жаль, что сейчас зима.       Когда мы приехали в корчму, Витольд первым делом заказал у корчмаря подготовить бадью. Я бы и сама не отказалась от горячей воды после вечера на морозе, но Витольд ответил, что не сегодня.       Когда это он отказывался поразвлечься?       Впрочем, я была слишком усталая и слишком раздосадованная тем, что он все же и правда оказался обычным неотесанным болваном, без разрешения легла в его кровать и задремала.       Позднее, сквозь сон я почувствовала, как он лег рядом и обнял меня. Я прикинулась спящей.       На груди Витольда пульсировало что-то горячее. Как только он захрапел, я убедилась, что была права — насквозь пропитанная кровью повязка.       Таки правда - грудью на амбразуру?..       Либо Витольд был идиотом, либо хотел поскорее сдохнуть.       А впрочем, мне-то какое дело? Лишь бы не дал дуба, пока не поможет мне. А дальше — хоть трава не расти.