Грешники

      Витольд пообещал мне, что он заглянет к еще одному старому знакомому, и мы двинемся к Кравичу. Я не возражала. Этот урод сидел в своей норе и высовывал оттуда нос только по особым случаям. Убить кого-то важного, прикарманить несколько десятков тысяч крон или устроить пожар.       — Можешь мне кое-что пообещать? — промурлыкала я, проводя пальцем по едва зарубцевавшемуся шраму на груди Витольда.       Шов еще не до конца зажил, Витольд морщился, но даже не думал отводить мою руку. Я была близка к тому, чтобы кормить его с рук и ужасно этим гордилась.       Такой себе повод для гордости, но, когда из собственного имущества у тебя только панталоны, — и это вполне сгодится.       — Что угодно, — он чмокнул меня в лоб.       Мой черед морщиться.       — Что ты спалишь усадьбу Кравича дотла. До последней щепки.       — У тебя нездоровая тяга к огню.       — Будь моя воля, я спалила бы весь Новиград.       — О как.       — Ненавижу этот город.       — Город убийц, шлюх и воров, — процитировал он одного из современников.       — Дом родной.       — Ты не убийца, не воровка и не шлюха, — прошептал Витольд и погладил меня по ключице. По шее. По щеке.       Не припоминаю, чтобы у него раньше были такие влажные руки. Мне это не нравилось. Я отвернулась.       С моей подачи казнили двоих, я легла под мужчину, которого терпеть не могу, и, кажется, украла сердце этого остолопа.       — Надеюсь, теперь ты не оставишь меня сидеть под деревцем и ждать чуда. На улице в прошлый раз стоял собачий дубак.       Повезло, что Витольда было легко отвлечь другой темой.       — Там будет кровь. Много крови. Мы едем не забирать. Мы едем отдавать.       — Отдавать что?       Глупый вопрос, но мне до болезненного интересно было послушать его интерпретации.       Чтобы снова разочароваться? Чтобы попытаться себя переубедить в его неотесанности?       И ведь всегда меня воротило от Витольда еще больше, но я уже не могла остановиться, будто расчесывала до крови надоедливо зудящий комариный укус.       — Этот выродок нелестно высказался о моей семье. Я хочу передать ему, что получил весточку.       Это звучало гораздо лучше, чем все, сказанное до сих пор.       — И все равно. Возьми меня с собой.       — Ты уверена?       — Я уверена.       И он взял. Снова оставил этого хиленького простофилю сидеть в отступлении и я мысленно поблагодарила всех богов, что мне не придется снова вдыхать этот потрясающий аромат елового пойла и слушать, как он сербает.       К усадьбе мы подъезжали с факелами, извещая о своем прибытии за версту. Оставалось только в рог протрубить, а то ещё не вся округа знала, что сегодня какая-то паршивая псина с длинным языком сдохнет, как шавка.       Это было так глупо и дешево, что я сплюнула на землю, как только мы въехали в ворота. Но вскоре поддалась общему безумию и, уже не помня себя, кружила по двору с факелом над головой и улюлюкала. Я видела в окнах испуганные глаза служанок, видела, как они ютились у черного выхода из домика для прислуги и бросила туда факел.       — Хороша голубка! Окружай! — крикнул Витольд, то ли мне, то ли всей ватаге, и мы рванули к главному входу.       Витольд спешился первым, тут же обнажил клинок и походкой хозяина зашагал по обледеневшим ступенькам.       Вот смеху-то будет, если он на них же навернется и сломает себе шею.       Придется загнать лошадь, чтобы оторваться от разгневанной стражи. Если удастся.       Главную дверь он вышиб с ноги.       — Выползай, паскуда! Биться будем! — выкрикнул он, широко расставив руки в стороны.       Более глупого вызова на бой я еще не слышала. Мне вдруг внезапно захотелось закрыть глаза рукой и притвориться, что я не с ними.       Хозяин в пижаме и ночном колпаке вышел с мечом наперевес. Его жена — с кастрюлей за спиной.       Ноги на секунду подкосились. Я увидела в ее глазах дрожащий отблеск страха.       Я увидела в ней себя.       Не знаю, как Витольд умудрился это заметить, но он сделал шаг назад и прошептал мне:       — Зря я тебя сюда притащил.       — Мне это нужно, — солгала я и скрылась за спинами его банды.       Витольд и правда дрался, как самоубийца. Без нагрудника, он даже не пытался отступать — бросался в атаку, как бешеный, не видя ничего ни перед, ни за собой. Когда не пойми откуда взявшаяся служанка всадила ему нож в руку, он даже глазом не повел.       Сумасшедший.       Служанка, впрочем, тоже. Уже через секунду ее подстрелили из лука и кровь залила дубовые половицы.       Люди Витольда наблюдали не шевелясь. Ему нужно порисоваться, нужно показать, кто тут главный, кто самый сильный, самый…       Они улюлюкали, свистели, скандировали его имя. И я, нехотя, но поймала ритм. Хлопала в ладоши, как дура, свистела и кинулась в его объятья, когда горло хозяина дома знакомо булькнуло.       Витольд обнял меня в ответ. Он пах кровью, потом и смертью.       — Разберитесь с остальными, — скомандовал он, не отпуская меня из рук.       — Ты так убьешься, — прошептала я.       — Может. А может и нет. Как повезет.       — Дурак.       — Я играю. Обычно выигрываю. Сегодня я выиграл.       Я провела ладонью по свежей ране на его предплечье. Витольд зашипел, но не отдернулся.       Хорошо.       Я приподнялась на цыпочки и поцеловала его первая. Не потому что так надо, не потому что я хотела от него чего-то еще, а просто потому что… хотела этого. Именно этого.       Целовать этого проклятого самоубийцу в главном зале усадьбы, посреди криков ужаса и мольбы о пощаде на скользком от крови полу.       — Здесь же есть спальня?       — Найдем.       Он подхватил меня на руки. На секунду дрогнул. Я услышала, как он сделал глубокий вдох. Мы поднялись по лестнице на второй этаж.       Кругом — осколки фарфоровых ваз, вода, цветы… На нас осуждающе смотрели картины давно и недавно умерших обитателей дома.       Витольд занес меня в спальню. Шелковая постель была помята. Я кинулась к трюмо и нашла там золотое ожерелье.       — Я хочу примерить.       — Как скажешь, голубушка, — проворковал он.       Я сжала зубы и позволила ему застегнуть до ужаса вульгарное и старомодное украшение.       Затем — нашла в буфете две бутылки — Эст-Эст и ковирский бренди.       — Нужно выпить. Мне нужно выпить. Нам… нам нужно выпить.       Витольд взял бренди, я — вино.       Мы сидели на расшитом Зерриканском ковре, таращились друг на друга, молча слушали, как добивают прислугу и пили из горла не закусывая. Половина бутылки вытекла мимо — руки дрожали. Белая рубашка промокла и пропиталась красным, но Витольд не то чтобы был против.       Я жадно глотала вино из горла, смотрела на него прищуренно и впервые думала, что я — тоже не против.       Больше того — я хотела.       По его локтю стекала кровь, затекая в рукав кунтуша. На груди запеклась чужая, хозяина имения.       Я откинула бутылку в сторону и прильнула к Витольду. Рванула кунтуш, но пуговицы не поддались. Пальцы дрожали, проклятье.       Мой пьяный разум не придумал ни чего лучше, кроме как достать из сапога подаренный кинжал и разрезать застежки.       Витольд учтиво расстегнул промокшую от вина рубашку.       Я смотрела на него, такого пьяного, почти одичавшего от азарта, крови и похоти, и в нетерпении пыталась расстегнуть пряжку его штанов. Пальцы не слушались. Голова не слушалась. Тело не слушалось.       Зерриканский ковер противно царапал спину, Витольд драл меня, будто принял что-то явно покрепче бренди. Мы оба были опьянены еще до того, как выпили.       Я крепко держала его за спину и сжимала зубы. Негоже кричать на всю усадьбу, когда в ней еще не добита последняя крыса.       Он закончил быстро. Быстрее, чем обычно, но мне, в сущности, на этот раз было плевать.       — Прости.       — Да никогда в жизни, — усмехнулась я и покинула его.       Нагишом принялась копаться в шкафу хозяйки в поисках пригодной одежки.       Когда крики стихли, мы вышли из спальни растрепанные и не смотря друг другу в глаза. Витольд — в разрезанном кунтуше, я — в сорочке хозяйки. Мужичье присвистнуло.       До корчмы добирались молча. Молчать, после того, как произошло что-то непривычное, становилось традицией.       Наутро Витольд спросил:       — Вчера было по-другому.       — Мы выпили, — я отвела глаза.       — Мы и до этого пили. Закидывались фисштехом. Грибами. Курили всякую дрянь.       — Витольд… — я положила руку ему на плечо.       — Хоть один раз ты сама… хотела этого?       — Да.       Я сама удивилась тому, что не соврала. После вчерашней ночи я не стала смотреть на Витольда по-другому. Он все еще оставался неотесанным мелким разбойником. Но теперь мне не хотелось желать ему смерти. Эка невидаль.       Больше на эту тему мы не разговаривали.       Следующей ночью он трахнул меня снова и я не подала виду, что мне не все равно. Все было как обычно. Почти.       Я и правда не закрывала глаз.       До усадьбы пана Кравчика — день езды. Убить паскуду и я заживу нормальной жизнью. Заживу ведь? С Витольдом ли?..       Какой из него спутник? Обычный неудачник без имени и чести, который присовывал первой, которая попадется. Не я — так другая. Ему все равно кого любить. Все равно ведь?       — Со дня на день ко мне заедет брат. Передам кольцо.       — Плевать, — ответила я. — Кравчик никуда не денется.       — И правда.       На день в пути меньше, на день больше — мне не привыкать. Я ждала достаточно, чтобы потерпеть еще немного.       Как же от себя самой было погано — я ехала мстить за то, что отпустила. Но принципы, сучьи новиградские принципы, которые я впитала с молоком матери, не давали мне и мысли об отступлении.       Я вышла на крыльцо корчмы — подышать свежим воздухом. В одной сорочке.       — Дит… Простынешь.       — Я крепкая.       — Верю.       Босиком, я простояла на балконе до тех пор, пока не перестала чувствовать тело от пяток до кончиков пальцев рук.       Брат у Витольда не был ему ровней. Статный, высокий, строгий. Он был воплощением харизмы. С подкрученными усами, статной осанкой, на его фоне Витольд выглядел бедным родственником, коим, похоже, и являлся. Смотрел он на брата как-то… с завистью, что ли?       Из подо лба, но при этом едва ли не кланяясь.       За ужином Ольгерд хвалился, как они с Ирис обустроили дом, как скоро она подарит ему наследника и как ей понравится кольцо.       Он то и дело хлопал брата по плечу, с интересом слушал про его последние похождения, хотя я была уверена — Ольгерд был из тех, кто сжигает города, не размениваясь на мелкие хатки.       Витольд, похоже, заметил, как я смотрела на его брата. Он ничего не сделал. Вздохнул и тихо предложил тост — за встречу.       Залпом выпили все. Я тоже.       Признаться честно — встреть я их обоих сразу, не стала бы выбирать, на чьей шее повиснуть — ответ был очевиден. Но внутри отчего-то все сжималось.       Я не хотела признаваться себе, что полюбила проигрышный вариант. Но я полюбила.       Что это? Падение на ступеньку ниже? Я бы сказала на целый лестничный пролет. Но следующий тост произнесла я:       — За мужчин, которые готовы сорвать с неба Луну!       Выпили не закусывая. На лице Витольда появилась улыбка.       В то же время с каждой рюмкой я замечала, что Ольгерд смотрел куда-то вдаль и становился все печальнее. На брата так и вовсе глядел взглядом побитой собаки.       Провинился? Возможно. Скорее всего. Не мое дело.       Перед отъездом утром Ольгерд бросил:       — И прости меня, брат… Если что.       Они похлопали друг друга по плечу.       Мне это не понравилось. Я не была экспертом в людских чувствах, я не была в том положении, чтобы что-то советовать и куда-то лезть. К тому же, мне могло просто показаться. Потому, когда Ольгерд ускакал прочь, а Витольд собрался назад в корчму, я дернула его за рукав.       — С утра выезжаем к этому Кравчику. Я наметил маршрут.       — Я знаю.       — Тогда что?       Я поцеловала его. Быстро, но в то же время нежно. Так, как никогда раньше. Добровольно. Любя.       — Это на удачу.