С первого взгляда

      Джим всё ещё продолжал слабо трепыхаться в стальных объятьях Ти-Дога и повторять, как заевшая пластинка, «Я в порядке», хотя Дэрил уже задрал его замызганную, влажную майку, открывая взглядам всего лагеря бледный бок с кровавой раной. Отвратительной и сюрреалистичной, как нечто, чему скорей уж было место в ужастиках категории Б, тем не менее, совершенно точно сделанной человеческими зубами. По сравнению с тем, чего им уже довелось насмотреться, укус выглядел практически издевательски аккуратным. Будто оставившая его тварь не потеряла даже намек на разум, и хотела не съесть Джима, а сделать его себе подобным. Абсурдная мысль, но, тем не менее, именно такой результат и ждал впереди.       Рик внезапно понял, что, наверное, именно такое Морган и ожидал обнаружить у него под повязкой при их первой встрече. Воспоминания о рассказе мужчины переплетались у него в голове с слабыми, всё не умолкающими заверениями сидящего на траве у трейлера Джима.        Не дай себя укусить. Я в порядке. Укус убивает: лихорадка сжигает дотла. Я в порядке. Но вскоре…ты возвращаешься. Я в порядке.       С ними разговаривал живой мертвец. Чьи слова, уже бессмысленные и пустые, никому не хотелось слушать. Это осознание неизбежности ложилось на разум тяжелым туманом, делая его медленным и глухим, точно воспринимающим существование всё ещё живого человека, как через плотный слой ваты.       Рик упрямо отгонял от себя эти ощущения.       Потому что теперь уже все в лагере — за исключением Андреа, глухой к любой творящейся вокруг суматохе — собираются к кострищу, временно забросив свои дела, и Рик знает, что Джиму понадобятся все возможные союзники.       И дело совсем не в том, насколько плохо или хорошо он думал об окружающих. Под воздействием страха кто угодно был способен на необдуманные поступки. Офицеру полиции было ли об этом не знать.       — Шибанем киркой. Его и девчонку, — конечно же, Дэрил не утруждает себя хождениями вокруг да около.       — Ты бы и для себя такого хотел в случае чего? — скептично посмотрел на него Шейн.       — Да, еще бы и спасибо сказал, — почему-то, в устах Диксона эта фраза прозвучала, как ругательство. Будто они с Шейном подбивали друг друга на «слабо».       — Не думал, что произнесу такое… но кажется Дэрил прав, — подал голос Дейл, и Рик начал сомневаться в правильности своего суждения на его счет. Мнение насчет Эми еще можно было понять, но Джим… Ведь больше всего времени он явно проводил с Дейлом, они вместе отвечали за состояние и починку машин. Неужели теперь, в критической ситуации это ничего не значило? Такое неприятное открытие пробуждало в душе моментальный протест:       — Джим не монстр, не какая-то бешеная собака, — быть может голос Рика и прозвучал отчаянно, но ему было наплевать. По горло уже хватило рациональных рассуждений, когда убеждал самых близких, да и весь лагерь заодно, почему стоит возвращаться в Атланту за брошенным человеком.       — Я и не сказал… — несколько испуганно забормотал Дейл, но Граймс не хотел, чтоб он даже утруждался придумыванием объяснения, какая именно часть фразы «Шибанём киркой» может значить хоть что-то не подразумевающее хладнокровное убийство живого человека. Который выживал и сражался бок о бок со всеми ними уже несколько месяцев. Рик чувствовал, что уже завёлся, и весь его спокойный тон пойдёт к чёрту, но тормозить даже не собирался. Прекрасно почувствовал это и Шейн, конечно же, ведь иначе и быть не могло. Он успокаивающе приподнял руку, стараясь поймать взгляд Рика:       — Хэй, — он специально сказал это тихо, чтобы привлечь внимание, и в надежде, что это поможет напарнику восстановить душевное равновесие, но увы, Рик никому не желал дать даже малейший шанс на какие-то глупые возражения, пока не выскажет своё предложение до конца:       — Он болен, понимаете? Болен! Если начнём убивать, то как после этого найдём границу дозволенного?       Кого они решат прибить в следующий раз? Вывихнувшего лодыжку старика? Простудившегося ребенка? Плачущего младенца? Если они возьмут в привычку убийство укушенных, не дожидаясь у тех даже начала лихорадки, как много времени пройдёт, прежде чем придется избавиться уже от человека — здорового, сильного, полезного для охоты и защиты — взявшего на себя роль экзекутора? Насколько быстро тот, даже незаметно для себя самого, превратится в угрозу для группы? Рик на мгновение зажмурился и сглотнул. Думая о таком развитии событий, невозможно было не представлять Дэрила. Нет, только не туда…не так быстро… только не этим путём…       Словно в насмешку, будто откликаясь на его мысли, в ушах зазвенел уверенный голос Диксона:       — Тут и так всё ясно! Ни шанса ходячим и тем, кто ими станет, — он говорил это так яростно, будто в жизни не был в чем-либо более уверен. Вспыльчивый, несносный, упрямый. Рику бы и плюнуть, раз твердолобый деревенщина с таким упорством делает всё, чтобы себя угробить, но не может, потому что это ощущается ещё более неправильным, чем то, что они сделали. Он всё ещё не может, будто стыдливая школьница, назвать это положенным занятию словом.       Самая меньшая из его проблем сейчас.       — А если найдём помощь? Я слышал, что Центр по контролю за заболеваниями ищет вакцину… — об этом говорил ему Морган, но Рик уже успел позабыть об этом источнике надежды под весом свалившихся на группу неприятностей. Жалко только, что повод вспомнить оказался таким страшным.       — Да, я тоже об этом слышал. Много о чём слышал, пока всё окончательно не превратилось в ад, — и Шейн совсем не преувеличивал с таким определением. Как еще можно было бы назвать бомбежки города, когда в нём наверняка оставалось огромное количество людей? Жителей и всех тех, кто искал убежища, приехав из близлежащих пригородов.       — А если ЦКЗ всё ещё стоит и работает?       — Мечтать не вредно, — Шейн даёт понять, что успел насмотреться достаточно, чтоб не менять своего мнения. Его можно понять.       Но и Рик не готов отступить.       — Если правительство живо, то они будут всеми силами охранять центр. Это наш шанс!       Дэрил напряженно пожёвывал нижнюю губу, переведя взгляд с Рика на землю, слушая как его речь становится все тверже, убедительней, а слова — заманчивей:       — Укрытие, защита… — И чёрт подери, разве все они не хотели услышать именно это и всем сердцем поверить, что цель ближе, чем казалось?       Однако Шейн не торопился воспрять духом:       — Рик, нам обоим этого хочется, ладно? Но если они и есть, то на военной базе. Форт- Беннинг.       — Это в ста милях отсюда, — подала голос Лори. Рик мысленно выдохнул с облегчением, пускай и стараясь не показать этого и не отводя глаз от лица напарника.       — Верно, зато вдали от эпицентра. Если это место существует, то оно отлично укреплено. Там безопасно.       Насчет безопасности Рик очень сильно хотел бы поспорить. Укреплено — безусловно, да только вот слишком незабываемыми были его собственные минуты заточения в танке с немёртвым военным. Казалось бы, что могло угрожать ему там, ходячие об обшивку зубы обломают, да и самого человека внутри не учуют, однако же, отчего-то тот бедняга умер, и куда подевался остальной экипаж — большой вопрос. Особой надежды на военных Граймс не питал.        — Военные были на передовой. Мы видели как им досталось. А ЦКЗ — наш единственный шанс, наш и Джима! — В отчаянных попытках вразумить группу он даже не заметил, как Дэрил всё время спора нервно подергивал рукой, то и дело встряхивая кирку в кулаке, будто поигрывая рукоятью, как оглянулся на Джима, смерив его пристальным взглядом. Как, из нервной привычки кусая губы, кивает сам себе, будто приняв решение. Зато интонация в его голосе с первых же слов заставляет Рика резко напрячься и вскинуть голову, схлестываясь взглядами.       — Идите, ищите свой аспирин, — Диксон будто рычал — звук рождался где-то в груди, вибрировал, прорываясь, точно через неведомое препятствие. — А кому-то придется решить гребаную проблему!       Он был уже на подлете к Джиму к тому моменту, как закончил фразу: кирка в мощном замахе предвкушала очередную встречу с человеческим мозгом, на сей раз всё ещё живым и работающим, пусть даже и тронутым начальной стадией болезни. Но так и не приблизилась к нему даже на миллиметр, потому что сзади знакомо звонко щелкнул курок.       — Мы. Живых. Не. Убиваем — отчеканил Граймс, которого ноги, кажется, успели принести в нужное место без какой-либо сознательно оформившейся мысли — на одном лишь порыве хозяина непременно успеть. Дэрил обернулся очень медленно, сверля копа недобрым лисьим взглядом и опустил кирку. Про иных людей говорили «у него на лице всё написано», и Дэрил Диксон определенно порою относился именно к таким. Однако его лицо нельзя было назвать открытой книгой: скорей уж оно являло собой яркий телевизионный экран, с которого на Рика оглушительно транслировалось вполне однозначное «Ты, блядь, серьёзно?». Граймсу тяжело было бы подыскать название тому выражению, которое он видел сейчас в прищуренных глазах напротив, но чувствовал, что именно так смотрят на надоедливое насекомое, которое проще было бы задавить, да только вот, много чести.       Шейн тем временем уже успел проскользнуть между ними и Джимом, закрывая мужчину собой. Он больше ничего не предпринимал, полностью доверяя это дело Рику, лишь только перехватил дробовик обеими руками так, чтобы в случае чего удобно было им оттолкнуть Диксона.       — Забавно слышать это от того, кто наставил пистолет мне в голову. — Второй раз за два дня Рик делал это, но оба отличались друг от друга, как чёрное и белое. Не было в этих пропитанных ядом словах и тени намека на того убитого горем человека на крыше, который не перешагнул черту и отказался от идеи убийства в качестве мести. Потому что понял, что не прав. Сейчас же… Сейчас не прав был Рик, и чувствовал это каждой клеточкой тела, диким, накатившим раскаянием и болью при виде того, как — вполне заслуженно — на него отреагировал Дэрил, мыслями, что то хрупкое понимание, выстроившееся между ними, нежное доверие, которое могло бы вырасти в нечто бесценное для них самих и для всей группы, похоже, теперь потеряно навсегда. Но Рик не смел выдать эти чувства ничем: ни взглядом, ни даже изгибом бровей — Шейн видит его лицо.       — Мы с ним может и спорим… —- голос Уолша будто бы разбил заклятье, переводя на себя внимание Дэрила, и Рик смог наконец легче вздохнуть, будто бы с сердца подняли тяжесть — но не об этом. Положи, — он кивнул в сторону всё ещё крепко сжатой в руках Диксона кирки. — Давай.       Дэрил не заставил себя убеждать более весомыми доводами (в отличие от какого-нибудь говнюка Эда, который точно заслужил второе место в группе после Мерла по устраиванию ненужных проблем, даже посмертно), он в последний раз окинул обоих копов взглядом, будто убеждаясь, что сомнений у обоих нет, сделал резкий вдох и с силой воткнул несчастную кирку в землю. Рик вернул взведенный курок в прежнее положение и начал убирать пистолет еще до того момента как металл звякнул об жесткую почву, правда, на сей раз стыдливо при этом потупившись. Дэрил тут же ушел, не желая следить за тем, что еще они придумают, и Граймс даже был ему за это благодарен. Джим всё также сидел на земле с тех самых пор, как его перепугала взметнувшаяся над головой кирка, и непонимающе смотрел на собравшихся, будто бы не мог решить, за чьими движениями действительно стоит следить, а кто точно не попытается его убить. Рик протянул ему руку:       — Пойдем.       — Куда ты меня ведешь? — спросил Джим, и тон его голоса звучит почти что по-детски: этот ребёнок потерянный, напуганный, но доверяющий человеку в форме. Ведь он не сделал ничего дурного, и мама всегда учила в случае трудной ситуации первым делом искать полисмена. А теперешнюю ситуацию никак иначе, кроме как трудной было и не назвать. (Чудовищной, безвыходной, ужасной). Кому, как ни копам было теперь верить, ведь правда?        Впрочем, то же самое мог бы спросить и взрослый человек, загремевший в неприятности с людьми, которых ни в коем случае не стоит расстраивать, потому как в голосе Джима, при всём его невинном доверии, обитал и страх, где-то гораздо глубже — осадок, от которого невозможно избавиться до конца — а что если настоящей осталась только форма? Что, если мужчины, облаченные в нее, больше не следуют кредо служить и защищать? Этот страх, это невнятное беспокойство имело потенциал преобразоваться в отчаянную панику, как купленный в качестве декоративной свинки поросёнок, вырастающий в огромного хряка. Джим вполне мог бы позволить его истошным визгам дезориентировать себя.       — В безопасное место, — ответил Рик, подхватывая мужчину под руку и помогая ему встать. Осторожно и не резко, чтобы лишний раз не взбалтывать муть в чужой душе. Он всё же готов к попытке вырваться в любой момент, но Джим, от усталости ли или от начала жара, сейчас не очень хорошо справляется с координацией собственных движений, и покорно принимает помощь.       Граймс отвёл его в действительно самое безопасное место во всём лагере — в трейлер Дейла. Большой фургон, пожалуй, возрастом вполовину младше, чем его хозяин, но ухоженный и явно любимый. Рик даже не удивился, если б узнал, что у этой машины есть собственное имя: всенародный мужской обычай, пускай и странновато выглядящий со стороны, но, в конце концов, не ему было судить, с его-то любимым револьвером.

***

      Копая могилу для Эми, Рик спиной чувствовал всё нарастающее напряжение, исходившее от Шейна. Они слишком давно работали вместе, и еще дольше знали друг друга, чтобы улавливать подобные вещи безошибочно. Да и не то чтобы Шейн мог бы быть еще более очевидным в своем желании высказаться — на самом деле, он никогда и не сдерживался, просто временами, когда дело касалось несогласия с напарником, ему требовалось разрешение. И Рик не мог сказать, что ощущал сильнее: признательность, что друг не лезет со своим мнением без спросу, или же раздражение, ведь подобное поведение временами слишком явно и неприятно напоминало ему Лори. Его жена была мастером этого стиля под названием «Догадайся Сам»: долгое напряженное молчание, нарушаемое иногда вздохами, будто призвано было взять его измором, ведь проигнорировать, не заметить, что что-то не так (а что-то просто обязано быть не так, когда она вздыхает этим особым образом и нарочито громко стучит посудой и дверцами ящиков на кухне) ему просто не позволят. С годами, когда все эти бытовые приметы их совместной жизни стали настолько наезженной колеей, что не надо было быть Нострадамусом, чтоб с точностью предсказать конец, наверное, в какой-то момент следовало и вспылить. Ведь именно этого она, кажется, и хотела. Но Рик ни разу не дал воли кипевшему внутри возмущению — видит Бог, это было непросто, но он насобачился, это была его персональная зона комфорта, из которой выходить просто нельзя. Никогда. Он не станет орать на жену, насколько бы завлекательным ни выглядел этот выход порою. Отец учил его, что когда в деле замешаны сильные чувства, самое простое решение скорей всего окажется неправильным. Гнев доставался матам в спортзале участка, боксерским грушам и мишеням.       Но дома, пока его изящная, хрупкая жена готовила для сына ланч в школу, Рик мысленно собирался с силами и готовился к неизбежному. Нельзя сразу спросить, в чём дело и получить прямой ответ. Это так не работает. У Карла на обед парочка сэндвичей с ветчиной и сыром и столько же с ореховым маслом и джемом. Скорей всего он поделится ими с кем-то из друзей. Но мясо она резала с таким остервенением, что Рик точно знал — сам он свой ланч из дома сегодня есть не рискнет. Он не верил во всякие чепуховые приметы, но осознавать, что сыну сегодня (не в первый раз, да и наверняка не в последний) придется довольствоваться едой, приготовленной с таким плохим настроением, становилось неприятно. Их мальчик такого не заслуживал.       Но в то утро — в последнее нормальное утро — Рик совершил ошибку, решив отложить последствия ее плохого настроения на вечер. Всего-то дотянуть до того момента, когда пора будет уже выходить на работу, а после смены — будь, что будет. Может тогда усталость хотя бы притупит все остальные чувства, и раздражение даже не вспыхнет. Он не раз видел, что бывает с теми, кто дает волю гневу, и что они творят с собственной семьей. В его доме даже намёка на подобное появиться не должно. Увы, что-то шло не так, его спокойствие и желание обсуждать любое возникшее недопонимание, как будто только раздражали жену.       И в итоге утром того дня, когда его подстрелили, дамба сдержанности Лори прорвалась прямо при их сыне.       По крайней мере сейчас кроме них с Шейном никого рядом не было, и Рик уж точно мог рассчитывать, что не услышит от напарника на вопрос «Что случилось?» ответ «Ничего».       — Говори.       Разрешение выдано, и Шейн не обременяет его излишним драматизмом:       — Ладно… — он переводит дыхание, немного запыхавшись после работы на солнцепеке и опирается обеими руками о лопату. — Я считаю, если бы ты остался, позаботился о своих, а не ушел вместе с половиной умеющих держать оружие мужчин, тогда смертей было бы меньше.       Ну вот, Рик рано радовался, что друг ограничивался только неодобрительными взглядами. Но чего он точно не ожидал, так это подобной формулировки. Господа присяжные-заседатели, слушается дело обвиняемого Рика Граймса.       — Если бы мы не вернулись за оружием, то жертв было бы больше! Может и весь лагерь! — он и сам не ожидал, что будет так зол, но быть может причина этого в том, что сомнение, неуверенность с новой силой вгрызлись в его мысли. Но не вернуться было нельзя. Это было неправильно, так почему же мироздание наказывало его так, будто он поступил глупо и необдуманно?       Рик очень надеялся, что Шейн замолк, потому что этот спор был окончательно закрыт, а не из-за подъехавшего к свежему кладбищу пикапа, груженого телами. Машина довольно резво подкатила к ним задним ходом, поднимая колесами дымку из сухой пыли. Из кабины выбрался Дэрил, утирая своим красным платком пот со лба. Рик ничего не мог с собой поделать — Диксон так и приковывал его взгляд любым своим движением, даже тем, как на ходу запихивал бандану в задний карман штанов. Толстый слой пыли налип чуть ли не на все открытые участки его кожи, что было особенно заметно у ворота и вырезов рукавов майки. Там нет-нет, да и мелькала бледная полоска, наводя на мысли о том, что, похоже, совсем без рубашки Дэрил на солнце оказывался нечасто. Грязь каким-то странным образом не превращала его зеленую майку в полнейшие лохмотья, и быть может этому даже можно было бы позавидовать, но Рику куда больше собственной, когда-то белой футболки хотелось уделять внимание четко проступающим через замызганную, тонкую ткань соскам Диксона. Он никогда в жизни еще не обращал внимание на подобное у мужчин, а теперь просто не мог оторваться.       — Всё равно думаю, зря мы их не сжигаем. Ведь мы так решили? — по какой-то причине, Дэрил спрашивал конкретно его, вырвав своим внимательным взглядом Рика из неприличных раздумий. Граймс даже не заметил, в какой момент мужчина подошел ближе. — Спалить их всех, верно?       — Да, сначала, — Рик стер щекотавший кожу пот с кончика носа и подбородка. Всё же, даже элементарная работа лопатой пока что давалась ему с трудом.       — А потом китаёза захныкал, мол, так нельзя, и мы послушаем, да? — Дэрил окинул их с Шейном взглядом, но всё же в итоге задержался на Рике, будто хотел, чтобы именно на эти слова он обратил особое внимание. — Пора уже показать, кто тут главный. И что есть правила.       — Правил нет, — во всяком случае, не Рику было их устанавливать, не он лидер группы, да и не старался им быть. Однако, похоже Дэрил держался совсем другого мнения, и это одновременно пугало и было приятно. Невозможно не получить удовольствие от признания, тем более со стороны человека, шансы получить хорошее расположение от которого, близки к нулю. Дэрил высказывал несогласие, да, что означало потенциальную проблему в будущем, которую надо будет решать, но почему-то от него не сквозило опасностью. Рик снова слишком уж потерялся в раздумьях из-за этого мужчины, и не заметил, что к «кладбищу» подтянулись и остальные, что Лори уже стоит рядом, вместе с детьми.       — Это и плохо, — в её голосе угадывались сдерживаемые слёзы, уж от стресса, обиды или возмущения — не известно. Быть может, от всего сразу. — Мы не успеваем вспомнить, кто мы есть. Нам нужно оплакать погибших и похоронить тела. У людей так принято.       Вполне может быть, что её возмущала их мужская нечувствительность к вопросу. По лицу Дэрила сложно было сказать, что он чувствовал после этой короткой тирады, но уж точно не возмущение. Скорей уж задумчивость. Он неосознанно прикусывал внутреннюю сторону щек, втягивал их, отчего скулы особенно ярко выделялись, преображая лицо, делая его похожим на видение из будущего, когда перед их группой начнет вставать проблема недостатка провианта. Еще не очень остро, но уже до такой степени, чтобы это начало отражаться на внешнем виде, пока что еще здоровом, всё ещё привлекательном…       Почувствовав, что сознание без спросу начинает преображать перед его внутренним взором черты Дэрила в нечто другое, искаженное прикосновением тлена, Рик резко зажмурился и помотал головой. Усталость сыграла с ним злую шутку: он всё же успел узнать, кто именно сменял собой лицо охотника, точнее, чьи останки. Это была девушка, на велосипеде которой он, подгоняемый страхом и ударными дозами адреналина в крови, добрался из госпиталя до родного дома. Рику почему-то казалось, что забыть её не получится никогда, как бы много мертвецов ни довелось увидеть за оставшуюся жизнь. Он не мог предложить ей должные похороны — только окончательный покой. Возможность больше не ползти к неведомой для живых цели до тех самых пор, пока руки под воздействием разложения уже не смогут цепляться за землю.       Их округ превратился в беспокойное кладбище. Никто больше не придет в Кинг хоронить его мертвецов.       Быть может тем уже и наплевать, где именно они лежат, и не важно, насколько религиозным было это тело в свою бытность живым человеком, но Лори права — в первую очередь это необходимо живым. Им нужно попрощаться. Андреа нужно проводить Эми в последний путь. Поэтому она так долго никого из них не подпускала. Просила у сестры прощение за то, о чём не успела сказать, чего не успела сделать, пока та была жива.       Слишком поздно, мисс Харрисон, вы опоздали непоправимо и окончательно, потому что предпочли проводить важное для сестры время не с ней, а в своих взрослых интереснейших заботах, ведь тогда они казались чем-то новым и неизведанным, в отличие от детского праздника, на котором все лица были знакомы, как собственные пальцы, и казалось, что это ловушка, засасывающая, подобно болоту. Обратно не хотелось, хотелось только вперед. Каждый раз возникало нечто ещё более увлекательное. А сестра конечно же всё поймёт и не обидится. Она обрадуется очередному пустому обещанию обязательно приехать, и ей вполне хватит мечтаний об этом, восторженного предвкушения, чтобы Андреа могла спокойно выдохнуть и заниматься собственной жизнью и дальше без лишних уколов совести. И так до следующего года. Это было не со зла.       Обо всём этом она покаялась Эми, когда та очнулась — красивая молодая девушка, чью кожу еще не успело испортить разложение, чьим образом еще можно было обмануть собственный мозг и почувствовать, что на самом деле смогла извиниться вовремя, волшебный второй шанс. Андреа даже сумела поцеловать её в лоб, каким-то чудом избежав уже жадно раскрывшейся челюсти, прежде чем нажать на курок и отправить сестру на покой окончательно. А теперь, задыхаясь от усталости и сдерживаемых слез, упрямо в одиночку тащила завернутое в ткань тело к выкопанной Риком могиле. Дейл всё пытался помочь, хоть Андреа и повторяла — прямо как Джим-Я-в-порядке — что прекрасно справится сама. Все оставшиеся в живых стояли в почтительном молчании всё ещё уважая её желание, хоть и казалось порой, что женщина не удержится на заплетающихся ногах. Но Андреа не падала. Она неуклюже забралась в яму, — как теперь Рик со стыдом понимал, недостаточно большую, чтобы можно было расположить в ней тело в полный рост — и Дейл всё же изловчился подхватить обернутые белой простыней ноги, чтобы бережно опустить Эми, а не уронить. Как бы ни далек был Рик от религии, но смотреть на то, как Андреа поправляла выбившиеся перепачканные волосы сестренки, было больно. Как попытка протереть пыль посреди пустыни, действие со стороны казалось бессмысленным, и одновременно безумно важным. Карл, стоя рядом с отцом, опять не стеснялся плакать. Он только изредка утирал глаза рукой, когда слезы начинали мешать зрению, как будто считал своим долгом не пропустить ни малейшего движения у ямы. И Рик даже не знал, чувствовать ли гордость за сына или сожаление, что позволил ему на это смотреть. Сейчас он и сам чувствовал себя, как маленький ребенок, с полнейшим сумбуром в мыслях, потерянный, виноватый…       Означало ли это, что Шейн был прав? Рику остро требовалась поддержка. Чтобы кто-то, чье мнение для него так же важно, как мнение Шейна, разделил его точку зрения. Может это и было глупо, потому что вряд ли повлияло бы на его решение, но что-то внутри упрямо нуждалось в одобрении. Чувстве хоть какой-то опоры. Быть может это далеко не последняя подобная ситуация, а он уже так устал. Но рядом с семьей, чувствуя их поддержку, любые трудности казались не такими страшными.       Страшными, как сухая светлая земля, медленно погребающая под собой Эми. Русые пряди её волос, припорошенные пылью и мелкими камнями ещё долго будут являться ему во сне, он это точно знал уже потому, что видел их ясно отпечатанным образом на внутренней стороне век каждый раз, когда моргал. А из-за заливающего лицо пота делал он это часто.       Он вдруг с особой четкостью понял, что тихая, мирная смерть в больничной палате в глубоко преклонном возрасте ему больше не грозит. Никому из них. Даже Карлу. И на этом моменте его мысли резко ударили по тормозам.       На обратном пути до лагеря Граймсы шли последними. Карл, пусть всё ещё и шмыгая носом, бодро спросил, правда ли, что они-то теперь в безопасности, ведь Рик вернулся.       Безграничность веры сына грела душу, как ничто не могло согреть. Рик не чувствовал, будто обещает что-то невозможное, когда поклялся ему больше никуда не уходить.       Довольный, Карл побежал к остальным детям, и Рик наконец-то смог задать Лори тот самый вопрос, который не давал ему покоя в течение всех похорон:       — Шейн во всем обвиняет меня… А ты?       И ему хватило пары мгновений её молчания, быстрого взгляда на лицо, чтобы получить свой ответ. В этом состоял один из парадоксов их брака: они могли ничерта друг друга не понимать, но момент, когда что-то было не так,оба чувствовали с острой точностью. Он устало фыркнул, уже понимая, что это безнадежно, разве можно было отмахнуться от своих убеждений, не попытавшись защитить их? Не попытавшись убедить ее в том, что казалось ему правильным:       — У нас теперь оружие — мы сильнее!       — А людей меньше. Мы слабее, — в этот раз Лори ответила моментально — он сам подсказал ей слова, чтобы выразить сомнения. Она до сих пор временами давилась рыданиями и слегка дрожала — похороны и на нее произвели сильное впечатление. Быть может дело оказалось в привычности ритуала. Мы должны оплакать погибших, сказала она, и именно это они и делали, как будто целой ночи было недостаточно, чтобы осознать — Эми мертва, как и большая часть людей в лагере. Как странно работает в это переходное, неправильное время человеческое сознание, что лежащее на земле окровавленное тело производит на них куда меньшее впечатление, чем оно же, проходящее привычную церемонию погребения.       — Я понимаю, ты хочешь, чтобы я сказала, что ты прав. — Разумеется, он хотел этого. Нуждался. Рик ощущал, будто тонет, а спасательный круг по какой-то причине оказался бракованным. Хотя и прекрасно понимал, что несправедлив. Лори никогда не обязана была во всем с ним соглашаться, он и не хотел такого. Но всё же…       — Могу только сказать, что вы оба частично правы. Это все, что я могу.       Чёрт с ним, это лучше, чем ничего, он будет рад и такому ответу. Она пережила ту жуткую ночь в лагере, а его в это время не было рядом. Рядом был Шейн, который снова их защитил. И, возможно, справился бы лучше, будь у него больше людей. Невооруженных.       — А что насчет центра? — хоть это-то она наверняка поддержит, ведь сама говорила, что Форт-Беннинг слишком далеко. Раньше, когда выбор стоял между его мнением и её собственным, Лори не испытывала трудностей в принятии решения. Теперь же ставки были выше. Но Боже, как же эти сомнения сейчас невовремя!       — Рик… — это был знакомый тон, таким же она говорила с Карлом, когда все аргументы уже были исчерпаны, а сын все продолжал настаивать на чем-то, что ей не нравилось, но однозначных причин для запрета не имелось. Но Рик не был капризным ребенком, а вина, пусть и тяжелая, осталась в прошлом, этот же вопрос был про их будущее.       — Мы на краю пропасти, — чем дольше он говорил, тем уверенней отчаяние просачивалось в его голос, тем резче становились движения. — Мы устали и у нас больной, почему никто этого не понимает?!       — Посмотри на них. На меня. Мы все напуганы.       Напуганы, и потому хотели, чтобы поскорее большие сильные военные закрыли их собой от мертвецов. Уже позабыв о том, как смотрели на пылающий город, на который эти самые военные сбросили напалм. Но сейчас чета Граймсов стояла на грани, судорожно цепляясь друг за друга, чтобы не упасть. Неправильная улыбка Лори, смешок, больше похожий на едва сдерживаемые рыдания, предвещали надвигающуюся истерику, будто бы ей всё ещё оставалось, чем плакать после похорон. Рик же чувствовал, как невыносимо хочет орать. До дрожи, до дерущего ощущения в горле. Хочет выпустить рожденный где-то глубоко, в недрах души, вопль, и кричать до тех пор, пока связки не откажут. Казалось — нет, он абсолютно точно знал — что после этого обязательно полегчает, как после рвоты в похмелье. Но пока этот крик сидел внутри и медленно отравлял его, вполне по-настоящему, несмотря на свою нематериальность.       — Если бы кто-то из нас такое предложил, опираясь только на догадки… ты бы не поехал. Скажи что-то, в чём уверен.       Вокруг всё также стояла невыносимая жара, хоть день уже и повернулся в сторону вечера, но Рика, чёрт побери, уже знобило. Быть может потому и дыхание вырывалось неровно, грозя заставить дрожать и голос тоже. Быть может Лори ожидала услышать другое, нечто более практичное и приземленное, но Рику нечего было ей предложить, кроме «Я люблю тебя». Он просто не позволял себе ставить под вопрос единственную оставшуюся аксиому, за которую стоило хвататься во что бы то ни стало. Ведь если в мире, переживающем экзистенциальный кризис усомниться еще и в этом, то как далеко они смогут дойти? Да, он полагался на догадки точно так же, как и Шейн. Ни тот, ни другой не смогли бы привести какие-то веские доказательства, кроме собственного чутья и логики. Всеобъемлющая любовь была всем, что Рик еще мог предложить, но разве она сама по себе не являлась самым железным в мире гарантом, что безопасность семьи ему дороже своей же жизни?       Её объятья заставляли спасательный круг держаться на плаву, пусть Рик и не удержался — буквально потребовал их первым, не оставляя ей выбора, кроме как ответить. Он уткнулся в мягкие волосы, стараясь отогнать привычным запахом непрошенно возникающие в голове размышления, какими бы в подобной ситуации были объятия Дэрила.       Я люблю тебя, Лори.       — И я люблю тебя, — она немного сбилась в конце, это «я» выпало из стройного ряда фразы, будто молоточек в расстроенном пианино, который толкнули клавишей, но должного звука он выбить из струны так и не смог.       — Рик… — будто издеваясь над ним, отозвалось в памяти хриплым мужским голосом.