The Non-coolest Love Story Ever

К утру невротическая данина натура дала о себе знать попытками вытеснить стабильную фоновую тревогу во внешние обстоятельства. Привыкший не ждать от жизни ничего хорошего, он начинал бессознательно беспокоиться в любой ситуации, которая складывалась для него благоприятно, и в этот раз не придумал ничего более разумного, чем обидеться на Игоря по причинам, которые и сам не до конца понимал. Формально он не слишком убедительно выказал недовольство тем, что лучший друг не спросил его согласия и даже не потрудился разбудить прежде того, как наглым образом воспользовался его утренним стояком и сонной уязвимостью. Игорек невозмутимо парировал, что любой нормальный представитель прекрасного с его точки зрения пола был бы счастлив пробудиться от минета, а если Даня и дальше станет морщить свой очаровательный носик, то будет официально переименован в принцессу Диану. По-хозяйски ощупав данин зад в процессе произнесения этой слишком остроумной для похмельного утра реплики, он распорядился подать кофе и с триумфальным видом удалился в душ. Тихонько его обматерив, Даня в некоторой растерянности отправился выполнять поручение в попытках разобраться: то ли дискомфорт вызван тем, что им «попользовались», то ли тем, что после кульминации не погладили и не пообнимали, то ли вовсе чем-то извне... Следующие несколько дней он слишком ясно ощущал, что Игорь заново прощупывает и продавливает границы его личного пространства, а при любой попытке это озвучить возмущенно вскидывает брови, с самодовольным видом напоминая, что драгоценнейшее из своих достоинств в Даню не совал. Хотя хотел и мог бы, но его невинность обещана другому. Прощупывались не только границы: то и дело он нехотя выворачивался из цепких рук Игорька, откровенно наслаждающегося контролем, который получил над накопленной даниным организмом сексуальной энергией. Даня и сам удивлялся тому, насколько чутко его тело реагировало на любой тактильный контакт, и начинал причитать, что законодательно запрещать надо было не гей-пропаганду, а Игоря персонально. Затем, вздыхая, мысленно констатировал, что слова его невозможно воспринимать всерьез, пока они не сопроводятся волевым стремлением пресечь нескончаемые посягательства на свою честь. Сам факт, что Игорек его откровенно лапает, целует в шею и хватает за нежные места, не стесняясь ничего и никого, слегка подбешивал, но был терпим. А вот мириться с новой ролью объекта было сложнее, особенно в моменты, когда тот переключался в режим свахи: — Да-а-ань, я тут показал твои фоточки кое-кому... — Какие еще фоточки? — он заранее напрягался, не ожидая ничего хорошего. — Да всякие... Приличные, Дань, не волнуйся... — У меня нет неприличных! — Короче, есть пара симпотных парней. Хорошо укомплектованных и темненьких, как ты любишь. — Чего-о, бля?! — Ты им понравился. Так что, если вдруг там не сложится... — Игорек, сука, ты че творишь?! — А что такого? — повышал голос друг. — Хочешь умереть целочкой? Жалеть на пенсии, что не натрахался, пока задница упругая была? На том этапе бедный наш Даня ощутил в себе всю полноту психологической амбивалентности: в момент возбуждения любая деятельность, направленная на скорейшее погружение его в пучину радужного разврата, вызывала внутри волнительный восторг и трепетное любопытство, тогда как в «спокойном» состоянии на первый план выползали все комплексы, страхи и сомнения, с новой силой питая неприятие себя и отвращение к мужской физиологии. Потому комментарии друга о том, что в гей-тусовке Питера его «новенькая» тушка будет иметь ошеломительный успех, а также о том, что он совершает преступление против сексуальности, «вешая амбарный замок себе на жопу», будили в Дане то священный ужас, то придуманную Игорьком «принцессу Диану». Эту двойственность тот со скептическим видом увековечил фразой «Тварь ли я дрожащая или, право, имейте». И даже несмотря на то, что Дане было чрезвычайно приятно слушать, какой он сексуальный, привлекательный, стройненький, носик-губки-глазки и так далее, хотя и похож в движении на бешеного воробушка, тот факт, что у друга потихоньку отказывали тормоза, пугал, задевал и заставлял впервые в жизни беспокоиться за свою интимную безопасность. Особенно беря во внимание тот факт, что гей-культура для него на тот момент была незнакома и образ ее базировался на собранных на протяжении всей жизни гомофобных стереотипах. Не то чтобы это как-то ощутимо мешало, но иногда он ощущал острую необходимость донести до Игоря сокровенную информацию о том, что на данный момент его интерес сугубо персонализирован и не распространяется на мужчин в целом. Тем более что горячих кровей таксист с пушистыми ресницами, обворожительной улыбкой и другими... достоинствами к концу второй недели даниного примирения с собой вытеснил из снов и фантазий абсолютно все другие образы. Обе эти недели Даня упорно спал в бережно хранимой трофейной футболке, мягкая ткань которой действовала успокаивающе и связывала с реальностью то особое, странное, сине-серое утро в тесной комнатушке коммуналки. Первые несколько дней даже жалел, что не имеет какой-нибудь собаки-ищейки, чтобы по запаху отыскать этого канувшего в Лету человека. Затем мама несанкционированно, как и всегда, забрала ее в стирку, что его иррационально разозлило. Стимулом к началу активных поисков стали в том числе и ее регулярные напоминания вернуть своему другу футболку, ведь Данечка хороший мальчик, а хорошие мальчики не заигрывают чужие вещи. — Вот тебе пакет, зайчик, — спустя десяток напоминаний она вручила ему позорный розовый мешочек из Летуаля. — Я туда еще шоколадку положила в качестве гостинца. С этим пакетом Даня несколько дней ошивался возле того киоска, где подобрал его предмет поиска, вымотал «странными» вопросами продавца, неловко опросил работников всех ближайших заведений любого рода... Каждый раз, возвращаясь домой ни с чем, он был обескуражен и утомлен, но в то же время немного рад, что на еще один день отсрочил встречу, которая, вероятнее всего, принесет только разочарование. С момента перехода от мечтаний к делу почти все положительные эмоции вдруг заблокировал сильнейший страх быть отвергнутым. В очередной раз, ничего нового, но теперь — тем, в ком Даня был критически заинтересован. Успокоить себя немного удавалось лишь честным признанием, что вряд ли он вообще на что-то решится, даже если синий автомобиль с шашечками на дверях притормозит напротив через минуту. Страх мешал эмоциям и заставлял дергаться сильнее обычного, нервно обдирать губы и сгрызать заусеницы, но не влиял на целеустремленные попытки добиться своего. Идея Игорька найти в интернете нужный таксопарк, ориентируясь на логотип, разбилась о данину неуверенность в своей памяти и скудную фантазию отечественных графических дизайнеров. Как настоящий друг, Игорь также разработал вместе с ним алгоритм запроса для обзвона всех городских таксопарков, чтобы их наконец перестали посылать. Звучал он следующим образом: «Здравствуйте, это госслужба такая-то, наш сотрудник N оставил у вас важные документы, марка машины такая-то, водитель не русский...». Синих «Шкод» в Питере оказалось возмутительно немного, и за всеми по поразительному совпадению числились исконно русские имена. Когда злой и уставший Даня у очередного оператора стал выпытывать информацию, ориентируясь на внешние параметры, его вежливо осведомили, что лысых кавказцев с бородой в этой специальности две трети («Приходите, выберите любого») и далеко не все работают официально и по настоящим документам. Вот если бы было хотя бы имя... Имени он не запомнил, не раз себя за это потом обругав. Единственное, в чем был уверен — оно оканчивалось как-то на «-ан» или «-ам», а начиналось, кажется, на «И». Что-то похожее на «Ибрагим», но короче и благозвучнее. Что-то вроде... Идан? Иданы в таксопарках тоже не работали, а у Дани начинало неметь ухо, потому он принял решение вернуться на Апрашку и покараулить там предмет своей страсти в ночи. Ведь логично, что дежуривший в субботнюю ночь водитель берет такие смены регулярно. Тем более он так хорошо запомнил его лицо, включая ту деталь, что кожа вокруг глаз была чуть темнее, будто человек этот стабильно недосыпает. В одну из таких ночей Даню даже загребли менты, скуки ради, как он потом решил — уж больно подозрительным показался им тощий нервный парень с пакетом, несколько часов нарезающий круги вокруг ночного ларька. Зацепок не было никаких, как и других идей. Фоторобот в компьютерной программе составить не удалось — оказалось, что визуальная память имеет свойство размывать черты, а технические параметры программы далеко не совершенны. Совсем отчаявшись, Даня выложил зацензуренный вариант истории друзьям, прикрыв истинный мотив легендой, что человек этот должен ему довольно крупную сумму и потому слился. В результате Стасик с Беней в общей сложности притащили ему около двадцати тысяч рублей наличными, как он полагал, отжатые у разных «должников». От денег он отказался, как и от идеи включения этих двоих в поиски. Натан (Дане было все еще немного непривычно звать его по имени даже в мыслях) искренне желал помочь и несколько раз пытался набросать штрихами портрет разыскиваемой персоны. Несмотря на точное следование инструкции, выходило совсем другое лицо. Вася в своей манере предложил сфотографировать самого Даню, отретушировать до состояния красавчика и повесить на каком-нибудь столбе возле того киоска. На эту реплику бедный наш Данечка тихо огрызнулся, что смертная казнь через повешение отменена так же, как и сажание на кол. Над шуткой похихикал только гошин братан. Оставалось надеяться на одно лишь чудо. Но это же красивая история о любви, а не документальное жизнеописание мученика, верно? Одним ясным солнечным утром чудо обнаружилось в постели у Игорька, когда обуреваемый печальными размышлениями Даня без стука завалился к нему после еще более печальных ночных бдений в центре города... И тут же с воплем «Извините, я зайду попозже!» вылетел на лестничную клетку, достал последнюю сигарету и дрожащими руками долго не мог ее зажечь. Воспользоваться игорехиной рукой помощи... или ртом помощи — это одно, а вот узреть его в момент страстного соития с весьма эффектным, насколько это можно оценить за полторы секунды, юношей — совсем другое. Курил Даня быстро, глубокими долгими затяжками, чтобы хоть как-то отвлечься от увиденного и успокоить собственное взволнованное либидо, однако образ гладкой узкой спины и подтянутых ягодиц модельных параметров юноши, активно... хм... радующего его друга в коленно-локтевой — да, такое он забудет не скоро. И еще дольше будет помнить насмешливо-удивленный взгляд Игорька через плечо. Звали это чудо Карен, фамилию Даня пропустил мимо ушей, запомнил только, что из-за нее Игорь порой созвучно в шутку именовал парня «скотиной» за то, что тот не делится чаевыми. Карен на это возражал, что он бедный студент и нечего приставать к нему с поборами, лучше купите новый телефон. Оказалось, что он подрабатывает официантом в том же агентстве, за которым числился сам Игорек. О нем Даня мог сказать, положа руку на сердце, что крайне редко за всю свою жизнь видел таких эстетически удавшихся людей. Эта красота не затрагивала ничего внутри, но вызывала искренне восхищение, а также желание послать юношу на какой-нибудь конкурс из серии «Мистер Вселенная» и не беспокоиться о конкуренции. Единственное, что его слегка коробило — почему это гибкое, стройное юное создание было «сверху», тогда как Игорек явно и повыше, и в плечах пошире, и старше... чего-то Даня в этом гейском мире еще не понимал, но вслух спросить стеснялся. Едва он потушил бычок и собрался спуститься к себе, как дверь на четвертом этаже открылась и оттуда выглянула расслабленно-довольная физиономия друга: — Да-а-ань, мы кончили, заходи. Скорее всего, молчаливая покорность стала следствием удивления и еще не сошедших с щек алых пятен смущения (или не совсем смущения), но уже через пару минут Даня сидел на краешке кухонного табурета, сунув ладони между коленей и неосознанно немного вжав голову в плечи, косился на игорехиного внезапного любовника и безрезультатно пытался сформулировать, зачем, собственно, явился. Махнув в итоге рукой на свой смазавшийся мотив, он впервые в жизни без какого-либо стеснения, просто как констатацию факта, озвучил мысль о том, что гость его друга очень привлекателен как объект эстетического наслаждения. — Только ли эстетического? — ехидно приподнял бровь Игорь, тогда как парень смущенно улыбнулся и опустил глаза, поблагодарив. В отличие от стереотипных представителей... сообщества, включая диву-Игорька, в Карене не было ни капли манерности или наигранности. Он держал себя очень естественно, искренне улыбался и был доброжелательно-расслаблен, что подкупало и с первых минут общения вызывало симпатию. Беседовать с ним оказалось довольно приятно, и уже через полчаса спонтанных кухонных посиделок за чаем и пирожными Даня с удивлением обнаружил за собой, что в кои-то веки с кем-то кроме мамы включил режим грамотной русской речи. Атмосфера теплоты и приязни, усугубленная залившими кухню солнечными лучами, стабильно держалась до того момента, как в голову Игоря не пришла гениальная идея на волне обсуждения общих друзей и знакомых поделиться с парнем пикантной историей из даниной пока еще несостоявшейся личной жизни. — Один мой друг, — он кинул хитрый, быстрый взгляд на ничего не подозревающего Даню. — Ну надо же такому случиться, влюбился в хача-бомбилу, приколи? Тот поджал губы и едва сдержался, чтобы не застонать, прижав к лицу ладони. — Эй, ребят, — очаровательно улыбнулся Карен. — Я вообще-то тоже хач, получается... Но вроде ничего такой. — Нет, милый, — приобнял его Игорь. — Ты не можешь им быть, это понятие культурное, а не этническое. — Довольно уничижительное, — вставил Даня. — Нет, нисколько, — вежливо возразил Карен. — Оно может быть уничижительным для мусульманина или еврея, но для нас нет. Это просто слово «крест» и все, нас так азеры называли изначально. То есть я хач, христианин, а парень твоего друга может им и не быть. Даня попытался спрятать невольную улыбку от случайной формулировки «парень твоего друга». — Но как я понимаю, он не армянин? — Нет, он точно не армянин, — уверенно ответил Даня прежде Игоря, слишком поздно сообразив, что сдал себя с потрохами. Мысленно дал себе подзатыльник, усмехнулся, глядя на схватившегося за живот от смеха друга, и продолжил: — У меня есть знакомые армяне, у него произношение совсем другое и черты лица отличаются. И точно не было крестика. — А ты у него не спрашивал, откуда он? — участливо поинтересовался новый знакомый. — Нет, — Даня физически ощутил, как улыбка уходит с лица. — Я вообще ничего не спрашивал, я бухой был. — Так! — Игорь положил руки на стол и строго посмотрел на печального друга и удивленного любовника. — Давай по порядку. Хотя лучше я сам, как незаинтересованное лицо. Около двух недель назад вот этот вот некогда кудрявый хрен ошивался на Апраксином дворе, получил по мордасам и нашел приют у какого-то хача... я хотел сказать, кавказца. Ночью осознал, что это любовь всей его жизни, но утром затупил и расстался с ним без какой-либо точной информации, — он развел руками. — А вы не пробовали поискать его в социальных сетях по имени и фотографии? — предложил юноша. — Это морока, но... — В том-то и дело, что имени мы тоже не знаем, — отрезал Игорь. Робкая надежда на идеи свежего разума, затеплившаяся в даниной исстрадавшейся за последняя время душе, стала угасать, когда растерянный Карен спрятался за кружкой кофе, поглядывая на них в ожидании продолжения этой увлекательной истории. — Даня описывает его чрезвычайно красноречиво, — снова хмыкнул Игорек. — Лысый хач, прошу прощения, но это цитата, небритый, глаза красивые, хер под двадцать сантиметров, носит кепарь, катается на синей «Шкоде»... — Оу, — смущенно заулыбался Карен. — И они даже не переспали! — возвел глаза к небу Игорь с мукой на лице. — Понимаешь, какой эпический фейл? Он лежал целую ночь рядом с граалем и не коснулся его! Вот это выдержка, зайчик, — он потрепал раздраженно повторяющего слово «бухой» Даню по щеке. Но я же говорил про чудо, помните? — Погодите секунду, — вдруг прищурился гость. — Игорь, если я правильно помню, ты говорил, что он таксист? Послушайте, я не могу точно сказать, что это ваш парень, и не хотел бы дарить ложные надежды, но... — он робко глянул в глаза тут же выпрямившемуся Дане. — Додик, мой бывший, как-то рассказывал, что вроде бы мутил с каким-то кавказцем с довольно... впечатляющими параметрами. И этот парень работал в такси. Я не уверен, что на «Шкоде», но мне кажется, что он упоминал синюю машину. — Кавказцем? — схватился за сердце Игорь. — Дань, ты уверен, что тебе нужен насто-олько горячий мужчина? — Если вдруг это твой парень, — вдохновленно обратился к нашему герою Карен. — То мы можем сказать, что теория шести рукопожатий и вправду работает... — Теория шести жоповтыканий, — поправил его чуть не свалившийся со стула от смеха Игорек. В другой день Даня бы угорал с ним за компанию, но теперь все мысли его захватила эта новая информация, и все, чего он хотел от следующего часа своей жизни — поскорее связаться с этим Додиком, чтобы проверить новую зацепку. Понятливый Карен тут же достал телефон и принялся названивать бывшему, но тот, очевидно, спал после смены в баре, в котором мешал коктейли и которым по совместительству владел. Так и не дозвонившись, они решили к вечеру заглянуть к нему в гости и обсудить такую деликатную тему тет-а-тет. Карен с ними не пошел, сославшись на дела, но обещал предупредить бывшего лично, что к нему заглянут двое «своих». А после и Игорек вдруг вспомнил, что когда-то давно отчаянно флиртовал с барменом в том самом заведении, но в итоге в ту ночь ушел с кем-то другим. — Вот видишь, — самодовольно усмехнулся он, когда в десятом часу вечера они ехали в такси по указанному адресу. — У меня есть свои каналы связи. — Аналы связи, — передразнил его взволнованный Даня, не удержавшись. — Это точно не он, так не бывает, Игорюнь, такие совпадения только во всех этих романтических комедиях бывают для всяких малолетних девок... — Да-а-ань, а что такое жизнь, как не порой романтическая комедия? — философски поинтересовался его друг. — Трагикомедия. В моем случае вообще не романтическая. Ебучий упаднический натурализм, — продолжал ворчать Даня, раз за разом наматывая на палец торчащую из рубашки нитку. — Какой шанс, что это тот самый, Игорюнь? Вот какой шанс? Вот так найти чела путем этих твоих... как это... шести хуевтыканий... Тот парень вообще, наверно, не пидор ни разу, — он медленно выдохнул, пытаясь успокоиться. — Да пидор он, говорю тебе, — весело возразил друг. — Ну вот скажи, Дань, какой гетераст, брутальный мужественный мужик, с утра начнет заливать другому мужику про глаза-прекрасные сапфиры? — Откуда ты знаешь про сапфиры?! — встрепенулся он. — Ох, Да-а-ань, бухать меньше надо. И вообще, доверься моему гейдару. — Чему?.. — Гей-радару, Дань. Ничего, втянешься, привыкнешь. Бар, надо отметить, был не совсем обыкновенный, что сходу можно было сказать по его расположению на улице Ломоносова, но Даня таких нюансов тогда еще не знал. Случайный человек, войдя в неприметные двери, нашел бы только небольшое и довольно темное помещение с несколькими столиками, негромкой нейтральной музыкой и печальным широкоплечим посетителем, одиноко скучающим за барной стойкой. По другую ее сторону протирал бокалы тощенький лохматый паренек с мечтательным лицом, на вид слишком молодой, чтобы быть хозяином заведения. Но «свои» знали, что за первым уровнем бара следовала его закрытая часть, попасть на которую без предварительной записи можно было только после своего рода собеседования с безобидным мальчиком-барменом под оценивающим наблюдением совсем не безобидного посетителя, под которого маскировался охранник. Услышав их имена, паренек за стойкой разулыбался, предупредил, что клуб откроется через полтора часа, и тут же ускользнул в какую-то неприметную дверку, откуда несколькими минутами позже появилось нечто, напомнившее Дане двухметрового домовенка Кузю, дембельнувшегося из армии. Додик был высок, крепок, лохмат, несмотря на относительно небольшие года, седоват, а лицом напоминал сонного персидского кота. Даня невольно сравнил себя с ним, в кои-то веки в свою пользу, и удовлетворенно отметил, что раз уж с такой наружностью можно завалить кого-то вроде Карена, то его собственный шанс понравиться потенциальному любовному интересу чем-то кроме глаз не так безнадежен. Несмотря на заверения Игоря, что они заглянули только на минутку и совсем не рассчитывают сегодня кутить, радушный хозяин пригласил их внутрь на «пару коктейлей». И хотя в первом помещении Даня чувствовал себя вполне комфортно и уместно, даже волнение и мысли о потенциальном успехе затеи не смогли бы затмить сильнейшие впечатление от внутреннего убранства следующего зала «для своих», заставившие его бессознательно жаться к Игорю и стараться сделаться как можно меньше. С темой БДСМ Даня сталкивался максимум в плохом порно, но по большей части в массмедиа, и никогда особенно не интересовался ею, почитая такие «кошмарные извращения» табуированными и опасными для собственного морального облика. Подколки друга о том, что его будущий любовник, кажется, час от часу все горячее, ситуацию не спасали. — Горяч как вулкан, — подтвердил Додик с сонной усмешкой. — Вы о ком? — Даня уставился на него почти круглыми глазами и в тщетных попытках скрыть дрожь. — Пока не знаю, — широко улыбнулся тот. — Но к нам другие не ходят. «Это я уже понял», — хотел выдать Даня, но прикусил язык, покосившись на выкрашенный в черный здоровенный андреевский крест с торчащими из верхних концов наручами и развешенный рядом явно пыточный инвентарь. Как выяснилось позже, залов было несколько, а помимо них имелся ряд других комнат разного назначения, о которых он старался не думать, дабы не нагружать излишне свою и без того отрабатывающую сверхурочные фантазию. — Не обращай внимания, мой друг ванилька в нафталине, — самодовольно хмыкнул Игорек в ответ на написанное на лице Додика явное наслаждение даниным испугом. — Это пока, — тот зашел за стойку с не менее кровожадной красной подсветкой и взялся за шейкер. — Из таких нервных ванилек выходят чудные сабмиссивные волчата, друг мой. Даня искренне понадеялся, что термин «сабмиссивный волчонок» описывает что-то агрессивное и независимое. Собрав все свое мужество в кулак (нет, не в том смысле, мой дорогой хихикающий читатель), он отодвинул плечом Игорька и уперся локтями о стойку прямо напротив Додика: — Дело жизни и смерти, Карен сказал, ты можешь помочь. Мне нужен один парень... — Как сильно он тебе нужен? — в сонном взгляде хозяина промелькнуло что-то очень нехорошее, но Даня сумел унять поднимающуюся внутри злость и идти до конца. — Нужен, — он положил обе руки на стойку, бессознательно меняя язык тела. — Здесь нет слов вроде «как» и «насколько», это абсолютная величина. — Красиво сказал, — вставил Игорек кокетливо. — Да, неплохо, — лениво согласился тот, поставив перед ним высокий бокал. Определить содержимое Даня не решился бы, так как из всех коктейлей знал всего два: водка с соком и виски с колой. Да и мысли были заняты иным. — Карен сказал, — упрямо продолжил он. — Ты некоторое время общался с человеком, который подходит под описание того, кто мне нужен. Немного выше меня, кавказец, возможно, со щетиной. Запоминающиеся глаза. Работает та... — Имран, что ли? — хохотнул Додик неожиданно. Данино сердце сжалось на секунду, затем забилось раза в три чаще обычного. Это было именно то имя, которое он так отчаянно пытался вспомнить. Он сглотнул, не уверенный в своем голосе, и кивнул, отступая на шаг от стойки и обессиленно опуская руки. — Ты забыл сказать про член, — с коварно-самодовольным видом сложив руки на груди, напомнил Игорек. — Да, инструмент шикарный, — рассмеялся Додик и протянул Игорю его напиток. — А там не только инструмент. У твоего друга губа не дура. Подхватив свой бокал, в состоянии какой-то бездумной эйфории и бесконечно счастливой усталости Даня уселся на ближайшее доступное для отдыха место, которым оказалась, по правде говоря, не особенно удобная качелина, сплетенная из широких ремней. Уже через секунду в рассеянном непонимании он глядел на Игоря, которого приступ истерического хохота почти уложил на барную стойку под задумчивый комментарий хозяина заведения: «Некоторым из нас не нужна теория, чтобы интуитивно найти свой путь». В задушенном сипе друга Даня мог бы расслышать что-то вроде «О святая анальная пробка, я обязан это сфоткать!», но ему было слишком хорошо, чтобы обращать внимание на такие мелочи. В тот вечер его не расстроило даже досадное упущение Додика, не сумевшего отыскать нужный номер телефона или по каким-то причинам не захотевшего им делиться. Тем не менее владелец бара подсказал, где найти этого человека, и даже записал на листочке его полное имя на случай необходимости связаться с ним через социальные сети. По его словам, обычно после работы Имран и его коллеги останавливались перекусить в шаверме у Рафика, что находится в одном из переулков возле Апраксина двора, а Рафик — это Ахмед Хабиб, обрусевший араб, и его шаверма — лучшая в Питере, в регионе и, возможно, в стране. Особенно с бараниной, отличное халяльное мясо, и лучок, и салатик, и капустка... Додик себе берет сразу две и очень огорчен отсутствием доставки, приходится ходить самому. Только не надо просить у Рафика шаверму, правильно говорить "шауарма". Слушая вполуха эту ценную информацию, Даня мысленно уже прокладывал путь от улицы Ломоносова к нужному переулку, параллельно все еще не веря, что удача впервые в жизни ему так полно благоволит. Путь к цели занял у них минут пятнадцать, в течение которых Игоря несколько раз вновь накрывали приступы неконтролируемого хохота, между которыми он не мог перестать Даню подстебывать. — Если бы мне кто-то месяц назад сказал, — он вытер аккуратно выступившую слезу, — что мой прехорошенький Данечка, злобный нацик-гомофобище с сейфом вместо жопы, в порыве страстей по брутальному хачу-садо-мазо-пидарасу пойдет со мной в гей-БДСМ-клуб, чтобы бывший ебарь его будущего ебаря... — Игорек, ну заткнись уже, — заныл Даня, которого не вдохновляла перспектива вновь столкнуться в ночи с той доблестной шестеркой. — Интересно, он любит шлепать или быть отшлепанным... — вполголоса томно поинтересовался друг. — Может, он просто дружил с этим челом, — отмахнулся Даня. — И не имеет никакого отношения к... — Да-а-ань, они трахались. Мы же только что обсуждали его елду. Представь его связанным... — Игорь... — предупреждающе повысил он голос. — А вдруг он любит фистинг? — восхищенный своей догадкой, выдохнул тот. — Двойной фистинг! — Да Игорь же, блядь! — Скажи спасибо, что Игорь блядь, — он снова захохотал. — Иначе б мы твоего садо-мазо-хача еще год по рынкам искали! На дверях той самой шавермы действительно висела имитирующая арабскую вязь желтая вывеска «У Рафика». Сам Ахмед-Рафик оказался владельцем нескольких ларьков и этого практически полноценного кафе со столами, скромной, но опрятной обстановкой и большим количеством висящих на стенах фотографий с известными и не слишком персонами, некогда посетившими гостеприимного Рафика. Успех своего детища он не считал чем-то особенным и спокойно продолжал собственноручно крутить шаверму, называя своими главными секретами любовь к процессу, гостеприимность и желание радовать людей. Несмотря на поздний час, жизнь внутри кипела, и у прилавка стояла небольшая очередь. Игорек с порога соблазнился запахами и уже планировал вслух, какие добавки будет класть в самую большую в ассортименте лепешку, Даню же слегка подташнивало от волнения. Он то и дело невольно и с надеждой оглядывался на дверь, будто ожидая, что пассия его вот-вот появится на пороге. Как только подошла их очередь, он едва вытерпел неторопливое озвучивание другом заказа и, пока тот готовился, поинтересовался, знает ли уважаемый Ахмед, в какое время можно встретить здесь водителя Имрана Рахимова. — О-ой, дорогой мой, — затянул Ахмед с характерным акцентом. — Это же такси, ничего заранее не известно. Иногда ночью, иногда утром, иногда вечером, иногда на закате, иногда на рассвете... невозможно сказать точно. Ты ходи каждый день, кушай вкусно и однажды обязательно встретишь, — видя, как хмуро уставился на него не оценивший юмора посетитель, он рассмеялся и продолжил: — Время я тебе не подскажу, но вот дни попробую. Пятница, суббота, воскресенье — всегда приходит ближе к ночи. Много работы, люди гуляют. В остальные дни не так стабильно. Они погуляли еще около получаса, хотя большую часть этого времени Даня провел в своих мыслях. Игорек пытался безрезультатно осилить свою «большую адронную шаверму», но в итоге сдался и отдал нижнюю треть другу, все еще не чувствующему голод на фоне усталости и эйфории. — Ну что, завтра пятница, поедешь караулить своего горячего как вулкан джигита? — толкнул он его плечом, заставив уронить часть содержимого лепешки. — Ага, — Даня попытался сообразить, обо что можно вытереть руки, и вдруг задумчиво остановился в намерении озвучить мысль, не дающую ему покоя весь этот вечер. — Знаешь че, Игорюнь? Вот я палил на этого чела в баре. — Додика? — Он же стремный, как макака. Как мопс. Не... помнишь, у Братана был персидский кошак с помойки? Ну прям вылитый. — Есть немного, — рассмеялся Игорь. — Но такой, знаешь... — Харизматичный? — подсказал он. — Херазматичный. Не знаю, такой... Он мне не зашел, вообще, но я могу как бы... представить себя с ним. — С персидским кошаком с помойки? — Я подумал... — Даня пытался не улыбаться, но не смог удержаться от кривой ухмылки. — Если вот такой укурок с прической бомжа ебал твоего Карена... — Да-а-ань, не забывай, у него свой бар и бэха, — подмигнул ему Игорь. — Это плюс много-много к сексуальности. — Или у Карена плохой вкус, — злорадно предположил Даня. — Та-ак, я не понял?! Вернулся домой он за полночь. Открыл дверь своими ключами, чтобы не разбудить мать, скинул одежду и, минуя уборную, улегся на кровать с телефоном. Еще в пути он был уверен, что первым делом, оставшись наедине с собой, отыщет во всех соцсетях того, с чьим образом перед глазами засыпал каждую ночь с момента первой и пока последней встречи. Попытается отыскать. В очередной раз. По крайней мере, теперь у него было имя. И даже если они не встретятся в этой забегаловке ни сегодня, ни завтра... В самой большой отечественной соцсети Имранов Рахимовых оказалось около тридцати человек, и, к немалому удивлению Дани, большинство из них проживало в Казахстане. На всякий случай он рассмотрел каждого, чье лицо было сложно разглядеть: вот какой-то школьник сидит на кортах на скамейке, вот мужик стоит у Ауди, вроде похож, но слишком маленькая фотография... а, нет, ему всего двадцать шесть. Вот какой-то чурка вообще. Четвертый, шестой, десятый, и ни одного подходящего. С каждым промахом тревога внутри усиливалась, хотя он ясно осознавал, что искомая персона вообще может отсутствовать в сети или вовсе обходиться без фотографии. Оставалась всего пара человек, и бедный Данечка уже начал подозревать, что коварный Додик его наеба... шутки ради обвел его вокруг пальца. Но на предпоследнем человеке сердечко его снова трепетно забилось, послав по позвонкам импульс чего-то очень горячего. Всеми чертами знакомое лицо улыбалось с фотографии куда-то мимо камеры на фоне вазы с огромном букетом мимозы. С наглухо закрытой страницы. Он прикусил губу и сделал скрин экрана, чтобы увеличить изображение. Немного подумал и добавил страницу в закладки. Странное тревожное чувство охватило его вдруг при осознании, что вся его собственная репрезентация в сети создает образ агрессивного, асоциального и не особенно интеллектуального типа: полторы фотографии со смазанным лицом, грубые и довольно злые приколы, депрессивная музыка... Сам Даня точно не захотел бы с таким общаться и напрягся бы, если бы получил запрос на дружбу от кого-то подобного. С этим вопросом он решил разобраться позже, искренне надеясь, что к моменту потенциальной необходимости связаться через сеть успеет попросить Игорька взглянуть на свою страничку со стороны и дать рекомендацию, как привести ее в порядок. Он не знал и не пытался вычислить, как долго в ту ночь разглядывал эту единственную фотографию. Имран на ней смотрел куда-то в сторону с такой теплотой во взгляде, с совершенно искренней, доброй улыбкой, его не портили ни кепарь, ни непонятного кроя черная куртка, а ветки мимозы позади расходились лучами вокруг головы, делая его похожим на радостное солнышко. Еще месяц назад Даня бы заподозрил наличие высокой температуры, если бы поймал себя на такой формулировке. Он слышал, что в такие моменты у людей в животах должны порхать бабочки, но в собственном, по ощущениям, определенно завелась колония радостных влюбленных глистов. И если одна маленькая нечеткая фотография вызывает в нем такое сильное, заглушающее все прочие чувства умиление, то что будет при встрече? Он сунул руку между матрасом и стенкой и нащупал наушники, чтобы осознать вдруг, что ни одна песня в его плейлисте не подходит под такое эмоциональное состояние. Скрепя сердце он полез в переписку с Игорьком, который по инерции или детской привычке упорно продолжал делиться с ним понравившейся музыкой, но все эти треки были о любви, чего Даня не понимал, не принимал, да и в целом слушать слезливые завывания ему было неприятно. До описываемого момента. Когда-то еще подростками они с Игорьком были помешаны на рок-музыке, менялись сначала кассетами, позже дисками, потом у друга появился мп3-плеер и компьютер, он стал записывать для Дани собственные подборки. Затем их культурные жизни разошлись. Наш герой под влиянием компании корешей, атмосферы своего училища, тоскливого года в армии где-то в Забайкалье и работы на заводе пересел на ненавистный маме рэп, хип-хоп и пресловутый шансон. Он не получал от этих жанров никакого эстетического наслаждения, не был восхищен ни вокальными данными, ни музыкальными решениями, однако затрагиваемые исполнителями темы брали за живое и были бесконечно злободневны. В этой музыке парадоксальным образом он находил поддержку. А вот Игореха, сумевший убедить военкомат в своей психической несостоятельности под предлогом тяги к крепкой мужской любви (водить, носить оружие и служить в МВД он не планировал), ввиду специфики своей деятельности скатился в романсы и попсу, а слушал в последние годы преимущественно англоязычный мейнстрим. Особенно Даню бесили ежегодные майские попытки приобщить его к просмотру Евровидения. Самого же Игоря бесили любые попытки Дани поделиться с ним понравившимся речитативом. Но в непосредственно описываемую ночь наступил наконец в жизни этого относительно юного купчинского все еще гопаря тот самый момент, когда душа требует, как сказал бы Игорек, ванильки. Хотя Даня не всегда понимал, в каком контексте тот зовет его подобным образом. На странице друга помимо пафосных фотографий и информации о его профессиональных успехах имелась огромная подборка всяких аудиосоплей, в которых Даня теперь радостно плескался. Притих он, только обнаружив что-то приятное слуху и на надрыве. Вернулся к солнечно-мимозной фотографии и понял, что не помнит, когда в последний раз испытывал такое странное ощущение счастья, настолько непривычное и неправильное: оно ощущалось как нелокальная ломающая боль в груди, плечах, спине. В какой-то момент, уже ближе к утру, стало так больно, что он даже позволил себе немного беззвучно поплакать. Проснулся он в полдень, несколько часов промаялся без возможности сконцентрироваться, не понимая, чем себя занять. Во второй половине дня сходил в душ, отыскал в недрах ванной комнаты когда-то купленный мамой дезодорант, перенюхал все подаренные ею же одеколоны и скривился на каждом. Тщетно попытался сделать что-то с волосами, уже достаточно длинными, чтобы начать превращаться в тугие непослушные завитки... вышло только хуже. Откопал в шкафу ту самую отстиранную Имраном от крови рубашку в надежде, что тому будет легче вспомнить незваного гостя. Даже зачем-то помыл белый ободок на кедах под пристальным нечитаемым взглядом мамы, присутствие которой весь день старался игнорировать, дабы не вступать в какие-то дискуссии, способные испортить настроение. Избежать такого инцидента ему в итоге не удалось. Уже в коридоре, завязывая шнурки, он заметил, как она остановилась в проеме кухни, растерянно его разглядывая в нерешительной попытке привлечь внимание. — Ну? — не выдержал Даня, сев прямо и уставившись в ответ. Она отвела глаза и с театральной робостью приблизилась, часто моргая влажными ресницами. Ничего хорошего эта картина не предвещала. Он не сумел сдержать раздраженный вздох и поднялся навстречу, зная, что наезжать, глядя снизу вверх, несколько сложнее. — Что, ма? — Данечка, — она нервно сцепила руки и тоже коротко вздохнула. — Зайчик, скажи маме честно... Ты гомосексуалист? Раньше он отшутился бы чем-то вроде «Да, да, мам, пидор я, потому бью морды другим пидорам, бьет значит любит, верно? Все понятно, голубок!», а теперь... Никак не изменившись в лице и даже не пытаясь понять, на основании чего она сделала этот вывод, он молча продолжил смотреть ей в глаза, явно вызывая сильный дискомфорт и заставляя оправдываться. — Я видела вашу переписку с Игорем, и там... Было очень сложно промолчать в ту секунду, хотя Даня уже очень давно и ясно осознавал, что злиться на мать — пустая и бесполезная трата эмоциональных сил. Донести до нее свои чувства у него не получалось никогда, она слышала их через плотный фильтр собственного жизненного опыта и выворачивала так, что неизменно заставляла сына жалеть о любых откровениях. В голове вертелись разные варианты ответа, от невинного «А что, он теперь Игорь, а не Игоречек?» и до провокационного «Видишь, батя был прав по поводу меня во всем, ты теперь имеешь полное моральное право жалеть, что вы меня не абортнули». Но он сумел сдержаться. Вместо этого взял свой позорный розовый пакет, вышел и сбежал вниз на пару пролетов, стараясь отвлечься от, без сомнения, неотвратимо надвигающегося конфликта мыслями о возможной предстоящей встрече. Где-то между первым и вторым этажом в голову заглянула странная мысль, заставившая его развернуться и подняться на четвертый этаж. — И вот так ты собираешься его соблазнить? — заспанный Игорек скептически вскинул брови, оглядев его с ног до головы. — Ну Да-а-ань... — В прошлый раз прокатило. — В прошлый раз он у тебя даже номерок не стрельнул. — Игорюнь, без комментов, просто дай нормальный одеколон и не еби мозги. — У меня нет нормальных, — кинул друг через плечо, удалившись в спальню на минуту. — У меня только «хорошие», «очень хорошие» и категории «Раздевайся». — Чего? — не понял Даня. — Какой категории?.. — Такой, что от твоего запаха было тесно в штанах, — хмыкнул Игорь, расставив на столик перед высоким зеркалом в прихожей ряд флаконов. Внимательно разглядывая нервно перетаптывающегося Даню, он стал подносить к носу крышечки и оценивающе щуриться. Затем поджал губы. — Нет, так не пойдет, иди сюда, — схватив друга за руку, он потащил его в ярко освещенную ванную комнату и достал какую-то банку. — Если все, что я о нем напридумывал, соответствует реальности, тебе, Дань, надо что-то с этим делать. — С чем?.. — Со всем, — Игорь быстрыми движениями с помощью какой-то вязкой субстанции, пальцев и тонкой расчески буквально за минуту создал у Дани на голове примерно тот же хаос, но какой-то... направленный вбок, структурированный и ощутимо меняющий весь образ. Он все еще был недоволен, хотя уже не выглядел таким уязвленным. Обругал за небритость, взял лезвие, аккуратно выровнял линию роста волос на лице; заставил снять рубашку и даже покусился на подмышки. — Даже не думай, — предупредил Даня, готовый в любой момент отскочить. — Ладно, — неожиданно легко согласился Игорек. — У тебя там все равно ничего не растет. Мне бы так... Жизнь несправедлива, Дань, вот я, как дурак, хожу лазером убирать шерсть, а ты сам такой гладенький, сучечка такая, даже над хером пушок... Хотя тебе пофиг вообще. Я завидую. Он снова ушел в спальню и вернулся с белой футболкой в руках: — Мне она в облипку, а тебе как раз будет свободно. Надевай, — с сомнением наблюдая за тем, как друг принялся натягивать рубашку поверх футболки, он скрестил руки на груди. — Стой. Не застегивай. Убери руки вообще, дай сюда... — он расстегнул манжеты и стал аккуратно закатывать данины рукава. — Я думаю, ты ему понравишься. Насколько я знаю Додика, он встречается только с двумя типами парней. Либо твинки-ванильки, которых он потом... — Что такое твинки? — перебил его Даня, услышав смутно знакомое слово. — Это такие... — Игорек усмехнулся как-то недобро. — Как ты. — Быдловатые? — Нет, — он рассмеялся. — Хорошенькие стройные мальчики. — А, тощие, типа, — Даня опустил глаза. Он и так чуть не плакал от посягательств на свою стилевую автономность, не хватало только подколок. — Да, тоненькие упругие молодые мальчики, которых все хотят, Дань. — Мне почти тридцать, и я точно не мальчик. — Мальчик. Ты маленький, худенький, на вид как эпилированный, и если побреешься, будешь смахивать на школоту. Люди дорого платят за то, чтобы трахнуть такого, как ты, — строго посмотрел на него Игорек, заставив смущенно отвести взгляд. — Ну... по крайней мере, если будет пиздец с баблом, я могу побриться и пошлюшачить. Пс-пс, парень, хочешь немножко в жопу? — Даня, сучечка! — он зашелся хохотом в ответ на попытку улыбнуться. — Ты поймал волну, зайчик. Они вернулись в коридор, где Игорь обнял его за плечи и развернул к зеркалу, поправляя рубашку, затем прижался сзади. — Ты не видишь себя со стороны, Дань, но ты такая сладкая детка... Если этот долбоеб откажется тебя трахнуть, приходи ко мне, я тебя так отдеру, что неделю будешь ходить и улыбаться. Нахер это, — он стянул со смущенного друга его клетчатую рубашку, оставив в одной футболке и светлых джинсах. — Эти рубашки для гопарей и задротов. — Так я как раз... — Я знаю, что сюда пойдет. Даня с сомнением покосился на плоский зеленый флакон с круглой крышкой и зажмурился. — Аква ди... что?.. Что это? Пахнет, как будто я сожрал грейпфрут и запил водой с сахаром. Они что, женские? — Нет женских и мужских, есть приятные и нет, — философски заметил Игорь после двадцатого, как показалось Дане, пшика. — Не переживай, они нейтральные. И я пропустил шею, чтобы ему не было горько, если вдруг что-то будет. — А какой второй тип? — вдруг вспомнил он. — Ну... у перса с помойки. — Умные универсалы. Сам решай, на кого больше похож твой будущий ебарь. Ой! Гигиеничка! — тот спохватился и полез в шкаф шарить по карманам своей кожаной куртки. — А то губы сухие... — Нет! — Даня отпрыгнул к двери, выставив руки перед собой. — Только не это! Игорь вдруг выпрямился, замер на пару секунд, а затем умиленно улыбнулся: — Да-а-ань, а помнишь, мы «Мулан» смотрели в детстве? Моя крошка идет на войну, — он протянул руки и прижал к себе сконфуженного друга. — Игорюнь, — тот вдруг захихикал. — А знаешь, кто сверчок? — Ну? — Братан... — Точняк! — Игорь засмеялся ему в волосы. — А помнишь, как мы смотрели всех этих принцесс, и ты говорил, что ты царевна Анастасия? — Игореха, — он нахмурился. — Ты определись уже, я у тя принцесса Диана или царевна, блядь. — Царевна-бля-я-ядь! — он неприлично громко заржал. — Как лягушка, только блядь!.. — Игорек, харэ, у меня ща тушь потечет, — не удержался Даня, вызвав у того новый приступ хохота. Затем ткнулся лицом ему в плечо и прерывисто выдохнул, осознавая, как сильно волнуется. — Дань, послушай, — вдруг посерьезнел тот. — Что бы ни случилось сегодня... никто не знает, как у вас пойдет. Просто помни. Ты охуенный. Понял? Он не был согласен с этой формулировкой, но думать об этом не хотел, потому послушно кивнул, промолчав. Вот так мы с вами наконец вернулись туда, откуда начинали. Я понимаю ваше возмущение — как же так, целых четыре главы без нашего Ромео, второго центрального персонажа... согласен, экспозиция вышла длинновата. Если бы и на сей раз Даня снова встретил группу тех горячих юношей, что пытались украсить его естественными смоки-айз... простите, это во мне зачем-то включился режим Игоря. Так вот, теперь эти молодые люди, скорее всего, его бы не узнали: слишком очевидна была разница между пошатывающимся от употребленного, потрепанным жизнью мужиком и аккуратным, сосредоточенным молодым человеком, уверенным шагом устремившимся к своей цели. И нет, неважно, что целью была местная шаверма. Неподалеку Даня увидел ряд припаркованных такси — настолько привык искать среди них синюю «Шкоду», что отмечал их уже автоматически. Войдя, поздоровался с Рафиком, приветливо ему помахавшим из-за прилавка, купил бутылку газировки и устроился за столом у окна в ожидании. Прошло около получаса, прежде чем он решился подойти к группе давно закончивших обед и теперь увлеченно о чем-то болтающих мужчин, чтобы поинтересоваться, не водители ли они. Когда те закивали, кратко объяснил ситуацию — так, мол, и так, человек помог, хотел бы вернуть одежду и сказать спасибо, может, знаете, когда он бывает? Никто из компании этой истории не удивился, один даже достал телефон и позвонил в таксопарк, где ему продиктовали номер телефона водителя Рахимова, который он записал на подкинутой Ахмедом бумажке. — Салам, ваш'а, мы у Рафика, когда будешь? — не отрываясь от телефона, он отдал записку Дане и включил громкую связь. — Салам... не знаю... — судя по медленным ответам, Имран решал какую-то дорожную задачу. — Я в Гатчине, потом Пулково. Часа полтора... Забегу, может... два... не знаю пока. — Забегай, тебя тут спрашивал один человек, вроде решил подождать, — он посмотрел на тут же кивнувшего Даню. Узнав этот голос даже через динамик, тот не мог сдержать улыбку и выглядел, на собственный взгляд, неприлично довольным. Полный трепетной надежды и предвкушения встречи, он остался за столом вместе с дружелюбными водителями, поддерживая их разговор в манере Братана Гошина. От них он узнал, что Имрана за глаза местные зовут «матерь Рахиль» за стабильную привычку бескорыстно и нередко себе в ущерб кому-то помогать, кого-то куда-то устраивать, что-то налаживать, улаживать и решать. Когда они закончили свой обеденный перерыв и разъехались, он вернулся за столик у окна, уверенный в том, что захочет остаться с этим человеком. Часа через полтора, когда телефон почти сел, добрый Рафик согласился одолжить ему зарядку, и Даня был вынужден пересесть на подоконник, так как до стола провод не доставал. Еще через час сердобольный хозяин за счет заведения кормил его куриной шавермой, клялся Аллахом поговорить с этим Имраном-шайтаном, который заставляет людей так долго ждать, и травил байки из собственной жизни, найдя в задержавшемся госте благодарного слушателя. Даже слушая его забавные истории, Даня нервно крутил в руках телефон и оставался в своих мыслях. Он успел прожить в голове все возможные варианты развития их диалога при встрече от «Ты кто такой, давай до свидания» до «Все, что между нами было, ничего не значит!», и далее: «Ко мне или к тебе?»; «Дорогой друг, давай дружить, будем лучшими друзьями!»; «Всегда пожалуйста, я просто добрый»; «Уйди, пидор!»... Ахмед до ночи упрямо не закрывал шаверму, не то из жалости к гостю, не то заинтригованный, к чему же приведет эта история. Имран приехал ближе к двенадцатому часу, с порога поинтересовавшись с удивленной улыбкой, чего это Рафик еще не в постели. Вид у него был неважный: темные круги под глазами, какая-то нездоровая бледность, на осунувшемся лице — утомленность человека, не спавшего несколько суток. — О, Рахиль! Наконец-то! — обрадовался ему хозяин. — Тебе с курой или бараном? Тебя дружок заждался тут. Вон, спит у окна. Даня действительно задремал, сидя на низком подоконнике и обняв себя за плечи, и теперь сонно моргал, не до конца понимая, происходит ли все наяву или в очередном его эротическом «кошмаре» с предсказуемым продолжением. Несколько секунд Имран выглядел совершенно сбитым с толку и растерянно моргал, переводя взгляд с Дани на Ахмеда и обратно. Затем на усталом лице промелькнула эмоция узнавания, и он расплылся в изумленной улыбке, сделавшей его с виду лет на десять моложе, и решительно направился в сторону подоконника. Он явно позабыл, что его вообще кто-то ждет, или не мог даже представить, что какой-то человек просидит пять часов в забегаловке на рынке только для того, чтобы с ним встретиться. Даня испуганно подобрался, не заметив лежащий на коленях телефон, который тут же грохнулся на пол, окончательно осведомив своего владельца о реальности происходящего. Не обратив на это никакого внимания, он быстро поднялся, пригладил майку и, не помня себя от волнения, протянул руку для знакомства: — Я Даня... ой, бля... Даниил, — он вздрогнул и запнулся на секунду, ощутив тепло чужой сухой ладони и гоня от себя мысль о том, что Имрану может быть неприятно прикосновение его собственной, ледяной и влажной от волнения. — Я тут... В общем... Я хотел сказать спасибо, ну... За тот раз... Я искал долго, не знал, где спросить, терь вот нашел... Реально помог в тот раз. Ну, ты. Вы то есть, — голос его на последних словах стал совсем тихим, сердце билось, как чокнутая птичка в вентиляционной трубе, конечности и вовсе не ощущались, кроме поверхности кожи, которую почти обжигало прикосновение. Имран улыбался ласково, приподняв брови, почти как на той солнечной фотографии с мимозами, только взгляд был живым и даже в тусклом освещении поблескивал приязнью. Он вдруг спохватился, так и не отпустив руку Дани — наоборот, подхватил и пощупал вторую, — затем озабоченно нахмурился, снял куртку и накинул ему на плечи: — Уай, дорогой мой, ты же совсем замерз, а? — он подобрал с пола его телефон, приобнял за спину и отвел к прилавку. — Рафик, пусти к вертелю погреться! — А кто меня потом от санэпидстанции откупать будет, а? — со смехом возмутился тот. — Вот, правильно, держи парня, пускай об тебя греется. — Ну чай хоть сделаешь? — Имран обнял Даню крепче, продолжая в шутку «торговаться» и как будто не замечая, с каким трепетным вниманием тот разглядывает его профиль. — Где ты видел в меню чай?! — всплеснул руками хозяин. — Ладно, сделаю, сделаю... — Три ложки, да? — уточнил таксист. — Да помню я! Он отошел в подсобку, откуда вскоре донесся звон стаканов. Дане не хотелось шевелиться и менять положение, он блаженно притих, впитывая исходящее от Имрана тепло, но как только они остались одни, тот повернулся к нему, не отпуская плечи. — Прости, что задержался, дорогой мой, я и думать не мог, что ты еще тут, — он с легким сожалением посмотрел ему в глаза и погладил по рукам. — Голодный? Какую будешь шауарму? Даня пытался не слишком убедительно возразить, что недавно ел и вторая не влезет, но Имран упрямо усадил его поближе к прилавку и вскоре принес две плотно закрученных толстых лепешки и обжигающе горячий, сладкий чай. Итак, вот он, этот ключевой момент, точка отсчета новой истории, начало начал и фактически первое свидание этой чудесной пары, на которое Ромео опоздал на пять часов, Джульетта уснула, и оба при встрече не могли связать двух слов, но ощущали себя, несмотря на это, вполне комфортно. Даня грел руки о кружку, едва осилив половину своей трапезы, мельком любовался на сидящего напротив Имрана, блаженно кутался в его куртку и... только в этот момент неожиданно осознал, что больше не испытывает ни капли тревоги, а пульс его сильный и ровный. Не думает о том, что будет после, не стесняется ни себя, ни своего молчания, не играет и не пытается быть кем-то другим. Имран периодически начинал нести какую-то чепуху, бросая истории на середине и начиная вдруг все так же удивленно улыбаться, и это казалось настолько трогательным, что... Все нутро затопила горячая, болезненная благодарность за ясное чувство, что этот человек принял его. Не зная, не оценивая, ничего не требуя и не желая менять — таким, как есть. Даня допускал возможность, что это просто иллюзорное ощущение, но от того его счастье не было менее полным. Его немного смущало то, как Имран подолгу, пристально и не моргая, смотрит в глаза с неясного происхождения улыбкой. В другой ситуации Даня мог бы принять это за агрессию, но в тот момент эта манера почему-то вызывала в желудке мурашки (ах, вот они, пресловутые бабочки!), которые плавно концентрировались внизу живота, заставляя его румяниться подобно девице на выданье, стараться не дергаться и дышать ровно. — Э, ну что вы сидите, молчите и улыбаетесь друг другу как дураки, — недовольно напомнил о своем существовании уже давно закрывший кассу Ахмед. — Идите домой и там улыбайтесь, Рафик хочет спать. Вот тогда наш герой ощутил, как возвращается с новой силой вся его тревога. Единственное, что он знал абсолютно точно — в ту ночь они не должны расстаться. Не могут и не имеют право. Уже у машины он дрожащими пальцами робко подергал за рукав отпирающего дверь Имрана: — Метро закрылось... Опять. — Все хорошо. Садись, отвезу, куда скажешь, — тот улыбнулся ему. Дане показалось, что немного печально. Он устроился на переднем сиденье и долгое время молчал, не решаясь поднять глаза, пока не заметил боковым зрением, что Имран разглядывает его. У него было множество вариантов ответа, но не получалось выдавить из себя ни слова — от осознания того, что от сказанного будет зависеть все, что случится далее. Он нашел в себе силы повернуть голову и встретить спокойный, полный участия взгляд и легкую улыбку на снова усталом лице. — Я не хочу домой, — почти шепотом сказал он, ошалев от собственной наглости. — Можно остаться у тебя? Имран вскинул брови, почти вернувшись в то изумленное состояние в начале встречи, ничего не ответил и завел машину. Они ехали минут пять или семь, а потом еще около пятнадцати шли от парковки до нужного дома. Все эти пять-семь минут Даня не мог объяснить себе сильнейшее желание расплакаться от слишком сильных эмоций. Прохладный ночной воздух его взбодрил, заставляя ускорить шаг, а хитрый взгляд Имрана пробудил игривый настрой. — Охуеть, ты живешь почти на Невском! А как ты меня в прошлый раз дотащил? — он слегка подскакивал при ходьбе, опережая спутника, то и дело поворачиваясь к нему и начиная идти спиной вперед. — Да было место под домом во дворе, — Имрана явно веселила его неожиданная активность. — А у тебя есть еще чай? — Конечно. — А бутеры? — Ты же только что не доел шауарму? — Да не, я просто... А как ты меня узнал? — Даня легко толкнул его плечом, задорно улыбаясь. — Сапфиры, — заговорщицки дернул бровями Имран. — Чего?.. — Глаза твои красивые, говорю.