The Non-coolest Love Story Ever

Знаете, за что я более всего люблю сказки? За четкую последовательность событий. Однако в случае этой истории остаться в рамках линейности повествования никак не получается, поскольку заявленное мною выше бытописание являет собой по сути переложение реальных, но слегка «причесанных» событий. Потому у нас все в куче и через жо... через то самое место, которого с таким упорством добивался от Данечки Гера, не то вместо, не то вместе с рукой и сердцем. Натиск престарелого ловеласа Даня выдерживал с честью и достоинством, а вот натиск братанов, требующих демонстрации обещанной пассии, правда, в более простых формулировках вроде «Дай глянуть уже», «Покажи телку», «Где там уже твоя цыпа?» или даже «Ну хоть сфотайся со своей соской»... На последнее он в мыслях огрызался, что фоток с Игорем у него и так достаточно, и честно заявлял, что еще не время, ведь он пока только пытается строить отношения. Те же после очередного отказа разом решились высказать по этому поводу ряд претензий с общим посылом, что он стесняется. Кого именно — их или дамы, — не уточнили. Думать о предстоящем столкновении избранника с собственной компанией Даня не просто опасался, но даже мечтать об этом не смел. К тому же все еще испытывал некоторый фоновый мандраж от периодически осознаваемого факта, что мутит... я хотел сказать, пока дружит с кавказцем. Странноватым, конечно... Уже тот факт, что парень с Кавказа работает таксистом, еще и официально, а не торгует чем-то на той же Апрашке, выходил за рамки его шаблонов, годами формируемых на почве наблюдений и опыта. Итак, он упорно не давал Имрана корешам, в то время как сам Имран упорно не давал ему... просто не давал. С вечера их официального знакомства Даня более ни разу у своей пассии не ночевал, так как навязываться стеснялся, а приглашений со второй стороны не поступало, что делало их очевидно теплые отношения сугубо платоническими. Долгие телефонные разговоры, совместные прогулки и поездки стали вдруг той самой трепетной и звенящей, как капли росы на юных ландышах, романтикой, о которой Даня тайком мечтал лет с шестнадцати и с которой до этого лета на практике не сталкивался. Все эти робкие прикосновения украдкой, быстрые взгляды и смущенные улыбки были томительно прекрасны и согревали сердце невыносимой тоской нежности, но... У физически крепкого, несмотря на сложение, двадцатидевятилетнего Дани Новикова со здоровьем, в том числе половым, проблем не было никаких, не считая аллергии на какие-то редкие продукты. Первое время под воздействием волнения и адреналина он еще был способен во время «свиданий» без особых усилий игнорировать мысли о дальнейшем интимном сближении. Однако чем чаще они виделись, тем острее организм требовал еб... так сказать, реализации своего залежавшегося сексуального потенциала. Трагическое повествование о своей тяжкой участи, оно же в простонародье нытье, наш герой адресовал, разумеется, лучшему другу, к которому заглядывать в описываемый временной отрезок стал до неприличного часто. Рука и нередко рот помощи Игорька (очень талантливый, к слову, рот) были не единственной, но главной причиной, почему Даня до сих пор в порыве страсти не затащил объект своих чувств в какие-нибудь близлежащие кусты. — Интересно, медики фиксируют смерть от спермотоксикоза? — ворчал Игорек, когда он под каким-то неубедительным предлогом робко напрашивался в гости. — В чем твоя проблема, Дань? Ты же мужик, ускорь как-то процесс... Спорить с человеком, чьи челюсти в процессе дискуссии физически вмещали одну из самых его уязвимых частей, Даня не решался. Да и момент, когда приставания того из оскорбительного посягательства превратились в акт альтруизма и дружескую поддержку, был безвозвратно упущен. Изредка просыпающаяся совесть рождала легкое чувство вины оттого, как односторонне и меркантильно он пользуется добротой лучшего друга, а также по причине до сих пор не установленных в сознании рамок для понятия «верность». — Игорюнь, — тихонько позвал Даня, когда понял, что даже старания и оральное мастерство друга не в состоянии унять не утихающую в душе тревогу. Тот отозвался вопросительным «У-у?» и стрельнул в него глазами. — А вот то, что... Ну... Вот я ща тут с тобой... Это вообще так можно?.. Ну... Это же типа измена... — Да-ань, — тот придержал рукой его член, чтобы состроить скептическое выражение лица. — Вы встречаетесь? — Ну да, — кивнул он с сомнением в глазах. — Мы типа на свиданки ходим. — Вы трахались? Нет, иначе я бы был в курсе. Дрочили друг другу? Ну хоть целовались? — он нахмурился, когда Даня в очередной раз помотал головой, затравленно вжав ее в плечи. — Мать моя женщина, ну хотя бы о сексе говорили?! — Не... — А что вы вообще делаете?! — Игорь всплеснул руками в негодовании. — Встречаемся, — Даня опустил глаза на свой отчаянно требующий внимания детородный орган. — Ходим... Говорим. Хаваем. Игорюнь, — напрягся он нервно. — А если он меня не хочет? Вдруг я делаю что-то не так? Или... — Даня... — закатил глаза тот. — А вдруг он вообще не гей? — Он трахался с Додиком, он по крайней мере би. — Нахуя ты сказал про этот стремный пиздец, — заныл наш герой с удвоенной силой. — У меня ща все упадет, Игорю-юнь... — Если твой член упадет в непосредственной близости от моего лица, в следующий раз сам себе будешь отсасывать, — ласково предупредил друг. — Тренируй гибкость, зайчик. Ладно, так и быть, придется признать, что альтруизма в Игоре было не так уж много, и потому после двух-трех раз бескорыстной поддержки за последующие Дане приходилось расплачиваться собственным временем и силами, а также делать то, что в других обстоятельствах заставить себя он бы не смог. — У меня пиздец недоеб, я уже руки по локоть стер, — жаловался он на пробежке по парку, стараясь поспевать за элегантной рысью откровенно любующегося собой Игоря. — А что, если я ему не понравлюсь? — нервно кусал он губы, ожидая возле примерочной, пока друг примерял двадцатую рубашку оттенка «это не желтый после отбеливателя, это шампань». — Игорю-юнь, трахни меня, пожалуйста, я больше не могу, — в отчаянии взывал он, шваброй протирая пол под диваном. — Смари, я уже даже раком стою... — Я бы с радостью, зайчик, — с искренним сочувствием в голосе отзывался тот, занятый вытиранием пыли со светильников. — Но так ты всю красоту момента испортишь. — Какая, блядь, красота, я ебаться хочу-у, Игорю-юнь... — Ну, у тебя есть три варианта, — тот сполоснул тряпку, поставил стул по центру комнаты и встал на него, не то протереть лампу на потолке, не то покрасоваться. — Уломать своего хуястого джигита, уломать меня или быть уломанным... уломатым... короче, дать уже наконец Герману. Если ты правда хочешь, чтобы тебя анально ублажали, первый вариант — не вариант, потому что твоя нежная девственная попка будет гореть неделю. Минимум, — он чихнул, вдохнув пыль и прервавшись на секунду. — Второй — самый безопасный, потому что я нежный, опытный и люблю моего зайчика. Третий — самый лучший, потому что Герочка тоже ласковый и войдет в положение. И задарит мою детку всякими ништяками, которые потом, скорее всего, достанутся мне. Выбирай. — Э-э, — так и не нашелся с ответом Даня, всю эту речь прослушавший на четвереньках и с открытым ртом. — Ах да, четвертый вариант! — спохватился друг. — Сходи к Додику, он тебя так обработает, что ты еще год секса не захочешь. Порой в некоторых вещах наш Данечка был недальновидно самоуверен, потому искренне полагал, что с опасностью первого варианта Игорек явно драматизирует. Он же сам совершенно спокойно запихивал в нетронутую Данину пятую точку аж по два пальца за раз, ими там бессовестно орудовал, и ни к каким неприятным последствиям это не приводило. К тому же человек, что с такой нежностью смотрел на него и относился с такой заботой, вряд ли захотел бы причинить ему физический ущерб. Рассказывать об этой нежности Игорю пока что не хотелось, потому в какой-то момент переполненный энтузиазмом Даня принял уверенное решение, что в следующую встречу обязательно подловит удобное стечение обстоятельств и сорвет покров невинности с их пока еще платонических отношений. Ну хотя бы поцелует. Хотя бы попытается... Ну хоть намекнет... Потому как на вербальные признания его ораторского искусства пока точно не хватило бы. В первую неделю знакомства Имран стабильно звонил или писал ему каждый день, иногда просто для того, чтобы пожелать хорошего дня или приятных снов. Ближе ко второй неделе они стали выходить на связь каждый второй день, что заставляло нашего героя нервничать, но никак не влияло на его безынициативность. Однако двухдневное отсутствие вестей от своего избранника заставило его действовать, чтобы не лишиться рассудка от волнения. Несколько часов он бродил по квартире с отпечатком тяжких дум на лице в попытке изобрести предлог для встречи, желательно поинтимнее, чем обеспокоил мнительную маму, порывающуюся сунуть ему в подмышку градусник. Решение вдруг обнаружилось само на книжной полке. Даня точно помнил, где видел фамилию писателя Газданова: именно его книга лежала на прикроватном... то есть придиванном столике у Имрана еще в их первую встречу. — Ма, можно я это возьму? — он вытащил из плотного ряда книгу в твердом коричневом переплете и прочитал название «Вечер у Клер». — Конечно, зайчик, — взгляд Зои Вениаминовны стал еще испуганнее. — Я не себе, ма, — успокоил ее Даня, повертев книжку в руках и встряхнув страницами вниз на случай, если в ней кто-то что-то хранил. Заметив, в каком умилении она смотрит на него, наклонив голову, не удержался и добавил: — Да-да, эт Ирочке, она у ся в ауле раньше работала училкой литры, пока не решила стать бомбилой. Видимо, дети довели. Имран ответил не сразу, подарив ему двадцать восемь минут панического уныния, но когда перезвонил, голос его звучал таким счастливым и воодушевленным, что по Данечкиному мечущемуся сердечку тут же разлились блаженный покой и умиротворение. — Я тут это... Те книжку нашел. Мож, понравится, не знаю, — смущенно признался он, ковыряя пальцем подоконник. — Книжку? — удивленно переспросил тот. — Ну да, я подумал, мож, те понравится, — повторился Даня, пытаясь подавить улыбку. — Когда мы встретимся? — Когда ты хочешь? — в противовес обычной манере предлагать конкретное время, поинтересовался Имран. — Всегда, — он ответил прежде, чем успел задуматься о том, как глупо это звучит. — Я заканчиваю в четыре сегодня, заеду за тобой около пяти, хорошо? Даня никак не ожидал, что какая-то паршивая книжонка может так обрадовать кого-то, и пребывал в счастливом удивлении, глядя в растроганные и как будто чуть увлажнившиеся карие глаза. Имран раз пять повторил «Спасибо», чем невольно заставил его оправдываться: — Ну, прост я увидел и чет вспомнил, у тя этот чел был рядом с кроватью... Ну, то есть книжка его. Ну, думаю, мож, вот это тоже понравится. — Да? — Имран уставился на него с восторженно-недоверчивой улыбкой. — Я ведь ее вернул около месяца назад. — Не, она у тя валялась, я запомнил. «Ночные дороги» вроде. Ну... Когда ты меня подобрал. На Апрашке. Имран ничего не ответил, только улыбнулся ему как-то по-новому — с теплотой, благодарностью и... как будто неясной надеждой. Хоть Даня и убеждал его активно, что не голоден, отказаться от предложения угоститься пирожным у него не хватило воли. Таким образом в очередной раз он обнаружил себя в булочной, вернее, в маленькой угловой кондитерской, рассматривающим в стеснительной заинтересованности застекленную витрину со сладостями. По соседству с пирожными разместился второй прилавок со всевозможной соленой выпечкой, тартами, багетами, круглыми булками, сухарями и так далее, а у окна на небольшом возвышении стояли крохотные столики, уместиться за которыми могли максимум двое. Его внимание безраздельно приковали к себе корзиночки, ряд которых разместился между «муравейником» и «картошкой»: слева стояла корзиночка с лесными ягодами в желе, за ней клубничная, следом с шоколадным ежиком на верхушке, затем самая желанная — с огромной шапкой то ли сливок, то ли зефира... Даня прекрасно понимал, что вкус этих маленьких кулинарных шедевров наверняка серьезно уступает их внешнему виду, что было им не раз и не два проверено лично, но не мог устоять перед эстетикой. По правде говоря, он больше всего любил «картошку», но она выглядела слишком неинтересно. Когда Имран отправил его за столик с тремя такими корзиночками и двумя пирожками, а сам остался у прилавка дожидаться напитков, Даня запоздало вздохнул о том, что этот хитрец и в этот раз даже не дал ему возможности заплатить. Хотя бы за себя. Сковырнув одну из клубничин и отправив ее в рот, он с интересом стал наблюдать, как тот общается с продавцом и с людьми в очереди и неожиданно для себя вдруг ощутил укол ревности. Имран открыто улыбался не только ему: он разговаривал так со всеми, кто не вызывал у него неприязни. Собственные комплексы тут же напомнили о себе предположением, что... может быть, зря его ранее не дающая сбоев интуиция решила, что обаятельный таксист относится к нему как-то по-особенному. Даня тут же осадил себя, концентрируя внимание на том, как много времени — слишком много для обычных приятелей, — они проводят вместе без какой-либо веской или уважительной причины. Как много хорошего делает для него этот человек. Внутри снова стало тепло и благостно. Поблагодарив продавца, Имран уже через пару минут присоединился к нему за столиком, ловко миновав устроившихся за соседним столиком молодых девушек, и поставил перед ним его любимый сладкий черный чай, а перед собой — какой-то кофейный напиток. — Че это у тя такое? — Даня с любопытством заглянул ему в кружку. — Латте, — ответил Имран, устроившись поудобнее, пододвинул к нему корзиночки и взял свой пирожок. — Пидор, бля, — беззлобно хмыкнул он, не удержавшись, но не успел даже спохватиться о собственной бестактности, так как тот в ответ громко расхохотался, едва не выплюнув откушенный кусок. — Хорошо, что ты не пил ща... — Был бы пидор, сказал бы «ла-атте», — никак не мог успокоиться Имран, развеселив своим смехом и его. Ненадолго погрузившись в себя, Даня снова задумался сразу о двух вещах. Во-первых, о том, что значит это «Был бы пидор». Что он разделяет понятия «гей» и «пидор»? Что стесняется того, что они в общественном месте? Что в принципе не является геем? А вдруг эти парни с гор так странно заводят друзей? Обнимаются, спят вместе, ходят на «свидания» — но чисто платонически, одной лишь дружбы ради? Мысль о Додике в кои-то веки слегка успокоила. Во-вторых — о том, что следует держать в руках себя и свое сомнительное чувство юмора, он ведь собирался сегодня целовать свою пассию, а не обзываться, как влюбленный школьник. — Ты это... красивый, когда лыбишься... — решил исправиться Даня. — Ну, и вообще... тоже красивый. Все время, — он мысленно записал собственное высказывание в «Золотой фонд комплиментов от Новикова», в очередной раз подивившись тому, как напускная косноязычность становится абсолютно естественной в присутствии этого человека. И несмотря на то, что глядел он по большей части в собственный чай или в развороченную клубничную корзиночку, успел заметить, как быстро оглянулся тот в ответ на это «красивый». — Спасибо, дорогой мой, — тихо ответил Имран и чуть громче продолжил: — Я как-то решил проверить, когда был помоложе, а правда ли, что улыбка открывает все двери? Проверил. Нет, не все, конечно. Двери банковских сейфов она совсем не хочет открывать... Но вот с людьми очень помогает, — он подмигнул заговорщицки. Даня хотел было что-то ответить, но отвлекся, расплывшись в неудержимо широкой улыбке от неожиданного понимания, что они опять сидят, прижавшись коленями друг к другу. Откровенно говоря, за этим столиком иначе бы и не вышло, но вот девушки рядом же как-то поместились.... — Мне часто кажется, что людям неприятно рядом со мной, — сказал он вдруг, покосившись мельком на соседний столик и не понимая, зачем решился на эту откровенность. — Вообще-то людям плевать на тебя, — чуть наклонился к нему Имран с видом выдающего тайну. — А знаешь, на что им не плевать? — Ну? — На твое к ним отношение, — он снова откинулся на спинку стула с триумфальным видом. — Это как? — Когда ты первый надеваешь на себя роль оценивающего, а после оцениваешь положительно, перед тобой открыты все дороги, — с кривоватой, но по-прежнему очаровательной улыбкой отпил он свой кофе. — С чего я могу это делать? — нахмурился Даня в непонимании. — Потому что ты так решил, — пожал плечами Имран. — При этом не важно, что ты и кто ты. Важно то, что ты делаешь. Некоторое время они ели молча, переглядываясь, пока Даня пытался осознать новую информацию, признав в ней в итоге простую, но гениальную истину. — Че ты такой умный? — хмыкнул он с одобрением в голосе. — Просто наблюдение, проверенное опытом, — не без нотки довольства собой признался Имран. — Окей, — прищурился Даня и снова покосился на «соседок». — Покажи. Буквально на мгновение выражение лица Имрана сделалось совершенно неприличным, затем вдруг приобрело учтиво-приязненный вид. — Девушка, извините, пожалуйста, а что это у вас за афиша? — он чуть наклонил голову вбок и приподнял брови, уставившись на ярко-голубой флаер в руках одной из подруг, который Даня не приметил бы даже при действительном желании познакомиться. Для него они были нейтральным фоном из рыжей в джинсах и шатенки в сером платье. — «Живой» фестиваль, — шатенка предложила бумажку Имрану. — Там наши друзья играют в этом году. — Уоу, вы дружите с «Энимал Джаз»? — восхищенно уставился на них тот. — Не-ет, — протянула рыжая со смехом. — Там молодая группа, друзья моего брата, они выступают чуть раньше. А вы любите «Энимал Джаз»? — Не могу сказать, что без ума от них, но несколько песен меня очень зацепили. — Это какие? Давайте угадаю... Даня снова задумался, любуясь им и удивляясь способности равномерно распределять внимание на обеих собеседниц. Не будь он так увлечен своим избранником в этот момент, не удержался бы от очередной не очень умной шутки про то, что у мусульман, видимо, в крови способность лавировать между несколькими женщинами одновременно. Вернул его в реальность только прямой взгляд шатенки и ее высказывание: — Твой друг похож на парня из «Трех полосок». — В смысле? — он прервал молчание. — Каких полосок? — Это как две, только когда двойня, — засмеялся Имран, а следом захохотали и девицы. Обе были хорошо одеты, ухожены и достаточно красивы, чтобы Даня мог представить себя с любой из них в отношениях. Шатенка с кучерявым каре явно была бы не против познакомиться поближе и флиртовала с ним почти откровенно. Он не мог не замечать, как ее платье красиво натягивалось, обрисовывая линию бюста, когда она чуть наклонялась назад. Второй девушке явно была по душе роль включенной в беседу наблюдательницы, потому она больше кивала и хихикала, внимательно следя за Имраном. Ревность, на миг ярко вспыхнувшая в сознании, испарилась, стоило тому чуть переместить ногу под столиком: почти незаметное движение, но теперь его колени будто обнимали Данины. Около получаса они проболтали... Хотя по сути дела болтал Имран с шатенкой, затем Даня стал свидетелем его актерского мастерства: он будто бы «случайно» глянул в телефон и очень натурально спохватился, с почти достоверным сожалением сообщив, что увы, служба зовет и теперь им придется откланяться. Было не особенно ясно, для чего необходим этот спектакль, если можно было просто сказать «Девчата, чао, нам пора», и его игривый избранник объяснился уже на улице, вертя в руках салфетку с номером: — Я называю это «Встать из-за стола голодным». В данном случае — голодной. — Че?.. — не сразу понял Даня. — Не перекормить собой оппонента и исчезнуть чуть раньше необходимого, — тот вручил ему салфетку. — Я достаточно показал? — Более чем, — Даня скомкал ее и кинул в ближайшую мусорку, вызвав на лице Имрана неприлично широкую улыбку. — Ты че, пикапер? — Нет, — тот остановился и с удовольствием прищурился на солнце. — Просто учил в универе психологию и слегка увлекся... Некоторое время они прогуливались по городу, отвлеченно беседуя, затем Даня вспомнил, что собирался становиться инициативнее, и пригласил его «поваляться на траве» в Яблоневом саду, который располагался в двух шагах от его дома. Он в шутку успокаивал себя тем, что, если вдруг в ответ на попытку его поцеловать гордый Имран завопит, что он не пидор, и убежит, сверкая пятками, вернее, визжа колесами, ему самому не нужно будет долго добираться из города домой. — У тя с собой тот плед? — поинтересовался он, когда машина была припаркована практически под окном маминой комнаты. — Конечно. И даже чай с бутербродами. Я же знаю, куда я еду. В этот момент Дане критически сильно захотелось обнять его или хотя бы взять за руку, но собственный двор и мамино окно помогали сдержать порыв. Запоздало он подумал о том, что они вполне могут наткнуться на его компанию, и как в таком случае представить Имрана — не имел ни малейшего понятия. Потому для себя он решил: если что, разберется на месте. Однако вместо нежных поцелуев под вечерним шелестом листвы у них вышла оживленная остросоциальная дискуссия, которой Даня никак не ожидал и, признаться, к которой не был готов ни морально, ни интеллектуально. Завязка случилась обыкновенная: рядом с ними, расположившимися в его любимом месте, на «полуостровке» под деревом, в какой-то момент появилась группа тинейджеров, женская половина которой была одета... по-летнему обыкновенно, сказал бы Даня. Мини-шорты, мини-маечки — самый оптимальный наряд для редких в этих широтах жарких деньков. Однако Имран был явно с ним не согласен, что никак не комментировал, но упорно не смотрел в их сторону и даже в итоге пересел так, чтобы находиться спиной к молодежи. — Эт че щас было? — напрягся наш герой, почему-то чувствуя себя задетым. — О чем ты? — Имран невозмутимо продолжал делать вид, что ничего не произошло. — У тя проблемы с девками в шортах? — Нет... — Окей, — Даня тоже пересел так, чтобы оказаться между Имраном и компанией. Некоторое время тот молчал, затем, видимо, почувствовал желание объясниться: — Я повернулся не из-за брезгливости, а из уважения. — К законам гор? — ухмыльнулся Даня, едва сдерживая желание добавить, что после того, как брал в рот ху... Что такое поведение — ханжество высшей степени. — Нет, — терпеливо начал тот. — К праву женщин носить то, что они хотят, не привлекая к себе излишнее внимание. Примерно на этом моменте не знакомый с идеями дамской эмансипации Даня начал подвисать, постепенно приходя к выводу, что Имран — какой-то очень неправильный кавказец. Это, конечно, не удержало его от порыва озвучить претензии по поводу очевидного из любой точки мира угнетенного положения горянок, да и вообще любых мусульманских женщин, которых сильный пол ни в грош не ставит... И примерно на этой фразе Имран нервно хохотнул со словами: — Это ты мою маму не видел. Ее попробуй в грош не поставь... Хотя какой там грош. Она даже отца дома строила. На людях тихая, скромная, примерная жена, а дома хлобысь подзатыльник! — он смутился, опустил взгляд и добавил: — Мне, не отцу... Очень красивое место тут, — он улыбнулся в попытке снять напряжение. Некоторое время Даня молчал, подозрительно на него косясь. Увы, не потому он славился на весь район своей нетерпимостью, что умел легко успокаиваться. — Ты же понимаешь, что твоя мать — исключение из правил, — осторожно поинтересовался он, не оставляя, однако, довольно резких интонаций. — Да нет, — Имран по-прежнему пытался оставаться приветливо расслабленным. — Скорее правило. Мы очень уважаем наших матерей, всегда слушаемся, что скажет — делаем. Неуважение к матери — позор, никто так не делает, — мельком глянув на девушек, он привстал на секунду, чтобы снова развернуться к Дане. — Да, у молодой незамужней, особенно в селе, действительно скромная жизнь. Хотя сейчас уже все можно, и учиться, и работу почти любую, и с подругами ходить. Но как только она становится матерью, особенно если мальчик первый... — он запнулся на секунду и посмотрел в сторону. — Мать все решает в семье. Особенно личные всякие вопросы. Мы с отцом вообще мало общались, он работал весь день, приходил уставший, они с матерью разговаривали. Но в доме все решала нана. Например, когда старшая шла замуж, мы долго готовили свадьбу, отец в этом не участвовал и делал вид, что ничего не видит. С ним вообще ничего не обсуждалось, только согласия на брак спросили и все. А какое у нее платье было, уа-ай, — затянул он мечтательно. — Динара, это наша младшая, его месяца два вышивала. Хотели купить, но она говорит — нет, я сама хочу! Для сестры самое красивое сделаю! И правду говорила. Я тебе как-нибудь фотографию найду. Из дальнейшей пространной речи спутника Даня узнал, что, оказывается, издревле в их селениях старшие женщины рода принимали равноправное участие в совете старейшин, чего не было даже у соседних народов-христиан; женщина идет позади не потому, что хуже, а потому, что мужчина первым должен встретить опасность; принуждать женщину к браку нельзя, это против религиозных традиций; родне матери нужно выказывать уважение прежде родни отца; ни один уважающий себя мужчина не останется сидеть, когда вошла женщина; ударить девушку — позор... — У тя две сестры? — перебил он, совершенно ясно понимая, что упустил момент, когда Имран перестал говорить своими словами и принялся выдавать какие-то заученные сентенции. — Да, старшая с мужем во Владике, она там училась, влюбилась, муж для нее даже в ислам перешел. Мать с ними живет. Это не очень принято, но они так решили. А мелкая в Грозном, — он улыбнулся с меланхоличной нежностью. — Они там дом красивый построили, муж ей даже машину купил... — А убийства чести? — снова перебил Даня. — Нет такого, — ответил тот почти испуганно. — И че, невест никто не крадет? — Нет, конечно! Мы же не дикари, — Имран посмотрел на него с оттенком обиды во взгляде. — Это же красивая традиция... Ну... Не всегда, — он вдруг засмеялся. — Юсуп когда хотел ДинДин украсть, все знали, кроме нее, это как такой спектакль был, они уже к тому моменту встречались. Так она не ожидала и случайно ему челюсть вывихнула. Я думал — вот, весело будет, а потом мы час в травмпункте сидели и смеялись, а он смеяться не мог, ему больно было, а ДинДин от этого еще смешнее... Она его жалеть пыталась, но не могла, потому что ржала, как конь. — Я б тоже ржал, если б меня пытались запихнуть в багажник, а потом потащили в травмпункт, — Даня едва улыбнулся в ответ на его рассказ, все еще остро ощущая внутри тревогу неясного происхождения. — И че, которая она жена у этого твоего Юсупа? — У нас нет многоженства, — Имран едва заметно, будто бессознательно от него отодвинулся. — Среди тех, кого я знаю лично, нет таких семей. Но смотри, — взгляд его вдруг стал серьезным. — Не честнее ли привести вторую жену и достойно обеспечить обеих? Чем обманывать супругу и позорить чужую женщину, как у вас тут принято? Мусульманин с деньгами обязан обеспечить обеих. Одинаково. В том числе достойным именем. А здесь мужчина с деньгами ни одной ничего не обязан. И вообще, у каждого явления есть две стороны. Если бы у меня были волосы на голове, они бы стояли вверх каждый день от того, как вы, русские, не уважаете своих женщин. У вас мать жены или мужа — чуть ли не враг. Как так можно жить в семье? — он развел руки в возмущенном удивлении. — У моего народа родители супруга — самые почитаемые люди, жена будет заботиться о них прежде, чем об их сыне. Да даже тут, в Питере, тебе никто не даст обидеть кавказскую женщину. У нас женщины под защитой, даже если у них вообще нет ни отца, ни братьев. А ваши — нет, даже если двенадцать братьев и зятьев. — А те откуда знать, ты че, был женат на русской? — повысил голос Даня, еще не крича, но уже чувствуя, что начинает терять контроль над эмоциями. — Я таксистом работаю, э? — в тон ему напомнил Имран. — Бесплатная психотерапия. Люди меня или не видят, или наоборот... Душу изливают. От всей собственной беспокойной души Даня хотел бы что-то противопоставить этому патриотизму, но на ум невольно приходили только не самые приятные воспоминания о том, как бабушка по отцу обзывает маму жидовской проституткой, как сама мама пропускает работу из-за гематом на лице, о собственном чувстве отчаяния и уничтожающей беспомощности... Несколько минут они провели в молчании, каждый в своем мире. Даня привычно погрузился в собственные невеселые думы, в очередной раз столкнувшись нос к носу со своими детскими травмами, мировой ущербностью и бесперспективностью бытия, тогда как лицо Имрана являло собой совокупность сложных, противоречивых эмоций: в душе его явно шла борьба. — Тем не менее я здесь, — ровным голосом начал он. — Я понял, — тряхнул головой Даня. — Ты здесь, потому что там хорошо, здесь плохо, но ты недостаточно хорош для них, и поэтому ты с нами. Глядя, как тот опустил глаза, ничего не ответив, и попытался взять его за руку, Даня сразу же почувствовал, как все внутри затапливает чудовищное по силе сожаление. Имран ведь не сказал ему ничего такого, чего бы он сам не знал и не имел возможности наблюдать лично. Обиднее всего как раз и было то, что в глубине души он был согласен. Но теперь, при взгляде в растерянные потемневшие глаза, внутри что-то щелкнуло, мгновенно переключив внимание с мировоззренческих нестыковок на... Это же его Имран, его любимый человек, тот, кого он сам выбрал. С этой странной плавной жестикуляцией, с медовыми радужками, кукольными губами и самой ласковой улыбкой. Заботливый, веселый, бескорыстный, добрый... Единственный, кто заставляет верить, что у жизни есть какая-то ценность. — Эй, — он потянулся и сжал обе его ладони в своих. — Эй, эй, извини. Я не это... не подумал... Я другое имел в виду. Имран, ну... — Да нет, — тихо ответил тот, осторожно поглаживая большими пальцами его костяшки. — Ты прав. Что я сейчас делаю? Сбежал сюда, сижу с тобой тут, по сути, у тебя в гостях, и рассказываю тебе, какой у тебя плохой народ и какой мой шариат хороший. Что я могу знать? Ничего я не знаю. Данечка, я не прав. Прости, пожалуйста. — Да обидно, что как раз прав, — Даня приподнялся и сел рядом с ним. — Может, не везде, но... — Люди разные все, — Имран обнял его осторожно одной рукой, мягким движением прижимая к себе. — Везде есть свои порядочные и свои мерзавцы. Да и вообще, — он вдруг поднял голову, глядя куда-то в небо. — Помощь сестре — это так, предлог. Зачем ей этот магазин, когда у нее дочка маленькая уже? — Тя прост шариат задолбал? — Не только. Мое... Э-э... Мироощущение... Как бы так сказать... Идет вразрез с общепринятым. Про стиль жизни я вообще могу не говорить, — он хмыкнул невесело. — Я прочитал однажды: «Разве не была земля Аллаха обширной, чтобы вам переселиться на ней?» Это было о безопасности из-за веры. В каком-то смысле я поступил по Корану. Может, в другой раз Даня бы возобновил спор, услышав про Коран из уст человека, имевшего какое-либо отношение к Додику (уже сформировавшуюся ревность к которому он в себе еще не отслеживал), но в тот момент контраст прохладного ветра и теплого объятия, возможность прижиматься боком к предмету своих чувств, повернуть голову и, может быть, даже положить ее ненадолго на его плечо — все это успокаивало и снова лишало способности конструктивно мыслить. Вот же он, тот самый момент, когда можно, даже нужно было бы поцеловать наконец своего избранника, как подсказывало Дане все его охватываемое томительной жаждой нутро. Да хотя бы в шею — с такой гладкой, нежной кожей, он как раз так удобно пялится на ветки... Девичьи визги отвлекли от интимности момента. Даня недовольно покосился на компанию ребят, которые стали вдруг носиться по полуостровку в стремлении поймать одного из парней и, видимо, скинуть его в пруд на растерзание комарам. Он едва сдержался, чтобы не выругаться. И совершенно перестал себя сдерживать, когда на следующий день встретил по пути в магазин Стасика с Беней, вид у которых был даже более коварный, чем обычно. — Ну че, Дань, как жизнь? — Стас похлопал его по плечу и жестом предложил жвачку, которой сам увлеченно чавкал. — Нормас, а че? — напрягся он. — Ага, — кивнул Беня. — Че у тя за кореша новые? — Че?.. — Ну, моя малявка грит, — продолжил Беня, видимо, имея в виду свою двоюродную сестру-десятиклассницу, — ты вчера в саду с каким-то хачом обжимался. — Че, бля?.. — угрюмо переспросил Даня. — Идите нахуй оба, это Ирочка.