The Non-coolest Love Story Ever

Возможно, вступление к этой главе являет собой нечто самое традиционное из всех событий сего рассказа: с началом последнего летнего месяца Петербург привычно облачился в дождливое серое, регулярно разбавляя его черно-белыми аксессуарами гроз. И хотя любителем промозглой влажности Даня назвать бы себя не рискнул, перемена эта обрадовала его чрезвычайно: слишком сильно он молил провидение о долгом, основательном дожде, желательно со штормовыми ветрами и градом, которые наконец заставили бы целомудренного Имрана снова побаловать его своим гостеприимством. Бывали моменты, когда в порыве отчаяния от невозможности придумать легальную причину напроситься в гости он меланхолично разрабатывал план проникновения в некогда родную музыкальную школу, чтобы свистнуть оттуда бубен и поскакать с ним на ближайшем пустыре под матерные завывания, предварительно нарядившись в головной убор из голубиных перьев. Это, конечно, дало бы местным бабулькам предлог подискутировать о том, как Зойкин Данька окончательно свихнулся, снюхался или словил белочку, если не все сразу. С другой стороны, его паршивой репутации вряд ли повредили бы безобидные танцы на манер американских индейцев. Откуда нашему наивному герою было знать, что эффективнее всего сработает проверенная многими поколениями старая добрая народная примета? Однажды утром Зоя Вениаминовна собралась с духом и загнала его в угол требованием принять участие в организации быта посредством мытья окон. Спустя минут сорок унылого разглядывания газет, чистящего средства и выцветающих обоев, сопровождаемого тяжелыми мужскими вздохами тоскующего о покое существа, небо вдруг затянулось низкими тучами, а по стеклам забарабанили мелкие поначалу капли. Когда на следующее утро Даня проснулся под бодряще-умиротворяющий перестук по наружной стороне подоконника, сердце подсказало ему: пора. Голос Имрана в динамике показался ему сонным, даже несмотря на искреннюю теплоту каждого оттенка. Даня на секунду ощутил укол совести, что так и не утрудился запомнить хотя бы примерный график работы своей пассии. — Ну че, как у тя? — он попытался подавить легкое волнение, невольно расплываясь в широкой улыбке. — Хотел машину помыть, — ответил тот, на пару секунд прервавшись на зевок. — Но она сама справилась. Думаю, надо завязывать с ночными в начале недели, они какие-то бессмысленные... — Я... это, — перебил его Даня. — Соскучился. Ну... по тебе. После такого заявления по его прогнозам Имран просто обязан был позвать его к себе. В солнечную погоду гулять по всяким паркам и кафешкам с потенциальным объектом страсти было вполне целесообразно, но в этот премерзкий пасмурный денек... «Шах и мат, чувак, у тя нет выхода», — пронеслось у него в мыслях. — Данечка, — умиленная интонация говорила о том, что Имран улыбался не менее глупо. — Я тоже очень соскучился. Судя по наступившей тишине, мысль его на этой информации была завершена, и никакого приглашения далее не последовало. «Ну бля, — мысленно озадачился наш герой. — И че? Давай, зови ебаться уже...» — Грустно чет, — попытался он снова. — Погода пиздец. — Да, угнетает немного, хотя я уже почти привык. Даже научился получать от дождя удовольствие... — Но если о тебе думать, то не, тогда... ну... хорошо. На деле Даня имел в виду, что в данный момент испытывает крайне острое желание по-девически слащаво, будто в романтическом кино, сидеть не на своей кровати, а на диване Имрана, в теплом одеяле и в его объятиях, пить горячий чай и непристойным образом предаваться рукоблудию, однако адекватного способа донести эту мысль еще не изобрел. В то же время он даже не задумался о том, что в собственных словах при желании без труда можно углядеть определенную двусмысленность, и непонимающе нахмурился, услышав в трубке приглушенный смешок. «Че такого?» — возмутился он про себя. Пауза в трубке рисковала из кокетливой превратиться в неловкую, но прежде чем Даня успел придумать очередной аргумент, Имран снова нарушил ее долгим зеванием. — Ты встал или лег? — легкое чувство вины вернулось вместе с догадкой, что тот и вправду мог работать в ночную смену. — Сложно однозначно ответить, — философски протянул Имран. Возможно, это было по-детски — сдавленно хмыкнуть от хулиганской мысли о в целом лежащем, но частично вставшем собеседнике. Скорее всего, вымотанный после бессонной ночи, тот не имел в виду ничего интимного: просто собирался отдохнуть, но сел, чтобы не отключиться прямо в процессе разговора. Буквально на мгновение Дане стало немного стыдно, но возбуждение уже завладело его фантазией. — Я только в восемь кончил, — не стал облегчать ему задачу Имран, не давая шанса понять, то ли он действительно не слышит, как это звучит со стороны, то ли сознательно провоцирует. — Смену?.. — робко уточнил наш герой. — Все утро стоял, — очередной зевок получился больше похожим на томный вздох. — На КАДе. Понимая, что разговор может неожиданно принять приятный, но щекотливый оборот, Даня нервно покосился на собственное неудержимо крепчающее достоинство. Это состояние было уже привычным, а присутствие в квартире мамы совершенно перестало смущать: с появлением «Ирочки» Зоя Вениаминовна вдруг решила гораздо деликатнее относиться к его личному пространству, видимо, уступая место другой «учредительнице» порядка. Ах, знала бы она, как далеки друг от друга были понятия «Имран Рахимов» и «порядок»... Прошу прощения, не будем пока портить его светлый образ, еще слишком рано для таких подробностей. Так вот, имея смелость бессовестно предаваться систематическому рукоблудию через стенку или две от родительницы, наш Даня никак не мог себе позволить такой роскоши, когда к той на частный урок являлся очередной несчастный подросток из музыкалки. И как бы ни прельщал его такой интимный акт, как секс по телефону, особенно ввиду недавно приобретенного благодаря навязчивому поклоннику опыта, в данный момент ситуация вынуждала взять себя в руки (всего себя, дорогой мой читатель) и действовать решительно. — Я хочу тебя, ну, увидеть, — известил он прямо, подозревая, что иначе этот недофлирт под названием «Соревнование в двусмысленности» затянется на добрые пару часов. — Я тоже тебя хотел бы, а когда? — судя по задорному тону, Имрана такая манера общения забавляла гораздо больше. — Да хоть щас, — гипнотизируя немигающим взглядом собственный стоящий член, заявил он. — Сегодня. Чем скорее, тем лучше. — Давай сегодня, — согласился тот почти сразу, что вселило надежду в скорое благополучное разрешение этого анатомического неудобства. — Я обещал в шесть забрать соседку из детской поликлиники, это куда-то в вашу сторону. Подброшу домой и потом могу за тобой заехать. Оставшиеся полдня до предстоящей встречи Даня занимался сборами на «свидание», не прекращая при этом обдумывать стратегию попадания в жаркие объятия потенциального любовника. По правде говоря, он все еще не исключал вероятность того, что все эти переглядки, томные улыбки, сон в обнимку, прикосновения к рукам и нежные объятия — порождение такого инокультурного явления, как кавказская «настоящая мужская дружба», и при попытке привнести в нее сексуальный оттенок он рискует сократить пока еще чудом полный комплект зубов. Перспектива эта не пугала, так как рассуждения строились в его темно-русой голове следующим образом: «Либо он меня сегодня убьет, либо трахнет. В первом случае мне будет все равно, во втором хорошо». Придумать достойный предлог, чтобы напроситься на ночевку, у него не получилось, — такой, чтобы и звучал не слишком жалко, и не спугнул бы, и не... Он и сам не понимал до конца, что мешает объяснить свое намерение банальной искренней симпатией и незамысловатым желанием находиться рядом. Тот факт, что об Имране знали Игорехин хахаль Карен и садо-мазо-Додик, не оставлял сомнений по поводу радужных во всех смыслах перспектив хотя бы сексуального контакта с этим человеком. То, что этот странный мужчина до сих пор с ним возился, только поддерживало гипотезу. А вот обескураживающая действительность, в которой он никаким образом прямо не проявлял своего романтического интереса, казалась Дане просто возмутительной. На случай попытки Имрана затащить его в очередное заведение общепита и тем самым в который раз лишить возможности физического сближения необходимо было продумать запасной план. В зачатке он существовал с их первого «свидания», но казался выросшему из штанов декадентского романтизма Дане слегка... глуповатым. Непрактичным. Неудобным. Даже опасным. Но что лучше сближает двоих, чем совместные занятия опасными глупостями? Старательно набрызгавшись стянутым у лучшего друга парфюмом с круглой зеленой крышкой, Даня еще раз напомнил себе о решительности и бодро сбежал по лестнице во двор минут за десять до оговоренного времени. Синяя «Шкода» уже стояла чуть поодаль, дабы не мешать другим машинам свободно маневрировать по узкому двору. Имран вздрогнул испуганно, когда он заскочил в салон: увлеченно уставившись в экран телефона, он никак не мог заметить нового знакомого, едва ли не вприпрыжку приближающегося с тыла. — Трогай! — хлопнул себя по коленям Даня, уже запамятовавший о заданном утром тоне общения. — Где потрогать?.. — Имран радостно вскинул брови с хитрой улыбкой, парадоксальным образом сохраняя самый невинный вид. — Хотя не! Стой, не заводись, — он изо всех сил сконцентрировался на подавлении бессовестно подсунутой богатой фантазией картинки, как ведущий машину спутник трогает его за чле... за нежные места, но все равно от смущения невольно издал звук, похожий на «кх-кхе». — Я спокоен, — заверил его Имран, беззвучно смеясь. — Бутеры есть? — деловым тоном поинтересовался Даня, состыковывая в голове все детали плана. — А если найду? — поддразнил его тот. — Конечно, есть, я бы скорее без прав приехал. — Скорее — из-за догоняющих мусоров? — не удержался от подкола наш герой, чем вызвал на лице Имрана искренний восторг. Видимо, тому не часто попадался собеседник, шустро реагирующий на каламбуры ответной придурью. «Ну, сегодня стопудово все будет!» — пронеслось в голове у истосковавшегося по любви Дани. Что именно «будет», он пока стеснялся уточнять даже в уме. — Кароч, отсюда два-три кэмэ, я те хочу показать кое-что. Одно секретное место, — он подергался на сиденье, призывая скорее отправиться в путь, и тихонько понадеялся, что скользнувший по его ширинке взгляд Имрана не был всего лишь плодом перманентно возбужденного воображения. Откровенно говоря, место, о котором он в тот момент думал, не было ни для кого секретным и представляло собой заброшенную стройку какой-то жилой высотки, от которой теперь остались одни бетонные коробки первых трех этажей. Подвал в летний сезон был облюбован местными бездомными, на втором ошивалась разномастная детвора, тогда как выше здание осталось в нетронутом цивилизацией состоянии по причине обвалившегося ввиду неизвестных обстоятельств единственного лестничного пролета. Почти нетронутом. — Ну бля, ну че ты объезжаешь, можно ж прямо, — ворчал он подобным образом на протяжении почти всего пути. — Данечка, видишь, вон там двойная, нельзя развернуться, — терпеливо пояснял водитель. Со словом «двойная» в последнее время у Дани, дожившего почти до тридцати лет без прав и желания ими обзавестись, ассоциировались только порция мороженого и определенный жанр порнографии. Парковочным местом был избран безымянный пустырь из тех, на каком еще вчера он собирался скакать в голубиных перьях и с бубном, расположившийся метрах в трехстах от пункта назначения. Мелкий, неприятно покалывающий дождь придал им ускорения, а раскат грозы вдалеке всколыхнул в Даниной памяти то до дрожи трепетное чувство робкого единения, что возникло между ними на озере. К его удивлению и удовлетворению, Имран почти не задавал вопросов, покорно продвигаясь следом по едва заметной тропинке в зарослях высокого кустарника, хотя глаза его распахивались с каждым шагом все шире, а в улыбке все больше мешались недоверие и любопытство. Они подошли к двухметровому бетонному заграждению, сложенному из квадратных плит с выступающими по центру восьмиугольниками. В нескольких метрах от тропки, уткнувшейся в тупик забора, на одном из уже начавших крошиться по краям участков непрерывной стены была изящно отогнута колючая проволока, обвивающая весь периметр территории. Именно здесь Даня обычно перелезал на ту сторону, и потому, не задумываясь, резво уцепился за край, оттолкнулся от восьмиугольного выступа и спрыгнул на землю с внутренней стороны. — Ну? Ты идешь? — нахмурился он спустя несколько секунд ожидания в полной тишине. — Э-э, — озадаченно протянул Имран, все это время, видимо, пытавшийся осознать произошедшее. — Возьми бутеры, да? Оказавшись на заборе и перекинув одну ногу, он удивленно замер, выпрямив спину, и оглядел сереющее чуть поодаль заброшенное здание. — Ну ты прям орел, — заржал Даня, высунув нос из пакета с провизией и едва удержавшись от продолжения шутки с упоминанием гнезда и яиц. Они молча миновали первый этаж с прорастающей прямо из бетона травой, гулким эхо от шагов и матерными «граффити», немалое количество которых, к слову, принадлежало твердой Васиной руке. Пол второго этажа был засыпан бетонной крошкой и строительным мусором, кое-где лежали остатки досок от опалубок, большую часть которых давным-давно растащили случайные посетители сего места. Лестница, ведущая на следующий этаж, обрывалась на середине. Даня понятия не имел, каким чудом нижняя ее половина все еще накрепко держалась на положенном месте (степень крепости он проверял лично, безрассудно по ней прыгая), так как предполагаемое пространство пролета являло собой обескураживающую пустоту. Даже хвастливая Бенина надпись "Мы были зд-" на стене лестничной площадки имела открытый финал именно по причине незавершенности конструкции. Но наш герой не был бы собой, если бы так легко сдавался в своем извечном стремлении влезть куда не нужно. Очевидно, некогда в нем уснул крепким сном гений инженерной мысли: никто другой еще не додумывался использовать поломанные пополам доски со второго этажа в сочетании с собственным конечностями как систему рычагов, способствующих попаданию в то самое «секретное место». Ловко подтянувшись, он запрыгнул на относительно чистый пол третьего этажа и уставился вниз на Имрана, лицо которого теперь выражало смесь восторга, страха и озабоченного пессимизма. — Ты слишком хорошего обо мне мнения, — смущенно засмеялся тот, в задумчивости сверля глазами доски. — Не ссы, это легко, смари, — Даня указал рукой на первую «ступень». — Отталкиваешься вот там, потом вон на ту и руками сюда, — он похлопал по выступающему прямоугольнику бетона. — Только это, ну, сильно толкайся, и нормас будет. Ну че ты как баран, давай... — Погоди, — несколько секунд похлопав глазами, тот нахмурился и поднял палец вверх. — Дай минуту. Глубоко вздохнув, он уселся по-турецки, оперся подбородком о ладони и стал наблюдать, как сконцентрированный на какой-то непростой думе Имран пробует ногой доски, а затем зачем-то аккуратно убирает их в сторону. — Эй, ты че делаешь, — Даня нагнулся вперед недовольно, едва успев поймать летящую в него кепку. — Ну и как ты терь собираешься?.. Не успев закончить фразу, он уставился в недоумении на болтающегося на высоте примерно трех метров Имрана, в качестве опоры использовавшего неровность стены. — Ну ты, блядь, принц Персии, — хохотнул он в изумлении, но уже через пару секунд, глядя, с каким усилием тот подтягивается, чтобы залезть наверх, поправился: — Принцесса... Хе-хе... Жасмин... — он протянул ему руку, облегчая карабкание, и только потом заметил, что весь предыдущий путь Имран проделал в своих явно не предназначенных для альпинизма туфлях с довольно скользкой подошвой. «Ниче, Юляха сюда на каблуках лазила», — подумалось ему прежде, чем внутренняя цензура успела отловить в мыслях персону нон-грата. — Креветка Жасмин. — Нет, — усевшись рядом с ним и свесив ноги в отсутствующий пролет, не согласился тот. — В этой истории я ковер. На секунду Даня испугался, что промелькнувшая буквально на долю секунды болезненная гримаса на его лице вызвана не слишком вежливым юмором, но тут же выдохнул, так как в следующее мгновение в глаза Имрана вернулось озорное любопытство. — И в чем секрет этого секретного места? — подергал он бровями, чуть наклонившись заговорщицки. — Сюда хуй залезешь, — хвастливо констатировал Даня, затем кивнул в сторону так и не смонтированной внешней стены. — И тут это... красивый вид. Панорамный типа. Объективно говоря, в открывающемся с такой высоты виде не было совершенно ничего необычного: одинаковые ряды многоэтажек вдали, неровный диковатый кустарник, унылые дороги, обросшие по обочинам какой-то пожухлой травой. Бледная зелень, тяжелое темное небо. Но для него это место было особенным, и потому ореол его распространялся на самые обыкновенные вещи: даже неприметный городской пейзаж делался немного волшебным. — Тут нет граффити, — заметил Имран, когда он провел его за собой в одну из когда-то запланированных архитектором «комнат». — И людей, — кивнул Даня, подойдя к краю пола и заглянув вниз, во двор. — И тихо. Я тут сидел, когда сбегал из дома. Иногда ночевал. Ну... Летом. Сухо и крыша есть, — он присел на корточки и принялся бездумно водить пальцами по бетонной поверхности, затем поднял взгляд на исследующего пространство спутника. — Эй, иди сюда, у тя жопа белая. Имран растерянно оглянулся, потоптался недолго и в итоге послушно подошел. — А это не бессмысленно? — поинтересовался он, в очевидном смущении позволяя отряхнуть свои темно-серые джинсы. — Я все равно собирался опять сесть. — Погодь, — Даня поднялся, подошел к одной из стен и стал аккуратно пинать ее носком обуви. — Я тут кое-че заныкал. Примерно минута ушла на поиски нужного куска потрескавшегося бетона, который он осторожно вытащил, явив свету отверстие диаметром в два своих запястья и в ладонь глубиной. Он плохо помнил, что прятал в этом импровизированном тайнике, и был слегка удивлен, что никто так и не обнаружил склад его подростковых сокровищ. В последний раз он был здесь, кажется, в двадцать три. Согласен, это уже не подростковый возраст, но мы ведь о психическом развитии, а не о цифрах, так? — На, — он протянул Имрану большой и крепкий пластиковый пакет, когда-то бережно хранимый для другой, гораздо более брезгливой особы. — Уа-ай, — обрадовался тот, присев рядом и заинтересованно разглядывая содержимое ниши. — Обожаю такие штуки. Мне бабуля говорила, что в ее старом доме, в ауле, где она жила, когда маленькая была, ее прадед закопал кувшин с серебром, но умер, не сказав, где именно. Я очень любил эту историю и постоянно закапывал всякое барахло. Потом откапывал. И перезакапывал. Даня невольно заулыбался, представив маленького Имрана, увлеченно ковыряющего землю палкой. — Можешь там порыться, — он кивнул на свое «закопанное». — Я чет даже не ебу, че туда пихал. С изумленной благодарностью на лице Имран медленно запустил руку внутрь и стал бережно складывать в ряд на полу предметы, когда-то в юности имевшие для кого-то огромную ценность. Пара кассет без обложек; наушники, перемотанные в нескольких местах изолентой; надорванная сторублевая купюра; несколько выцветших крышечек от газировки; наглухо завязанный целлофановый пакет с коробком спичек и несколькими поломанными сигаретами... — Они сухие, охуеть, — Даня поднес к глазам курительные принадлежности. — Целлофан прям вещь, да? — Ага, — согласился Имран. — Десятилетиями не разлагается. Ой, — он заинтересованно уставился на карточку с обнаженной загорелой девицей, в неубедительном смущении прикрывающей причинные места полупрозрачной, некогда золотистой тряпочкой. — Че это ой, — он хмыкнул ехидно. — У тя таких не было? Он мог почти физически ощутить, как ожесточенно вели бой внутри его спутника чувство юмора с какой-то извращенной скромностью, не позволяющей долгое время разглядывать оголенных барышень и тем более комментировать увиденное. Но испытания подобного рода на этом не закончились, так как секунду спустя, отложив карточку к другим находкам, тот аккуратно развернул пошедшую волнами от влаги, сложенную во много раз страницу с когда-то яркой иллюстрацией. Даня со слабым удивлением узнал в ней ту самую картинку из маминой энциклопедии с танцующими персидскими девицами, тоже, разумеется, полуодетыми, которую в порыве вредительского противоречия выдрал с корнем из переплета. — У тя это, — он нервно дернул плечом, опустив взгляд. — Губы как у этих телок. Красивые. И глаза тоже. Уточнять, что непосредственно данные «телки» были в буквальном смысле первыми образами, в далеком детстве пробуждающими в нашем юном тогда еще герое его первые неосознанные, так сказать, душевные порывы, наверное, не стоило. — Не хотел бы тебя расстраивать, — тактично поправил Имран, — но это молодые люди. — С сиськами? — Даня одарил его полным скепсиса взглядом. — Это же Иран, — тот сделал дугообразный жест рукой, будто это что-то объясняло. — Меня в их живописи больше напрягают поломанные шеи. Он не был уверен в наличии желания и достаточной компетенции, чтобы дискутировать на тему иранского искусства, потому в молчаливом смирении далее наблюдал, как Имран вытаскивает и с научным интересом изучает маленькую металлическую заколку для волос с серовато-желтым цветком. Этот предмет, о котором он также совершенно позабыл, вдруг ощутимо дернул за болезненную нить, тянущуюся из прошлого и периодически спутывающую чувства, мысли и эмоции в настоящем. — Она вышла замуж, — почему-то хотелось оправдываться. — Давно. Лет пять назад. Может, больше, — он поднялся на ноги и принялся бесцельно бродить по «комнате», не глядя на притихшего спутника. — За чувака с маникюром. Холеный такой, на дорогом авто. Вышка, все дела. Порядочный, права в семнадцать получил, родаки квартиру подарили. Да и на вид ниче такой. Принц на белом коне, кароч. А знаешь, как его зовут? Таймураз, — он засмеялся заливисто, глядя на какое-то беззащитно-потерянное лицо Имрана. — Я это чет слышал, как Таумразь, но вообще реально клевый чел. Умный, красиво говорит, стихи там всякие. Я б тоже за него пошел, наверно. Он остановился и сел возле Имрана, прислонившись спиной к стене. Тот не решался нарушить тишину — вероятно, ожидал продолжения истории или хотел дать возможность выговориться. А, может, чувствовал непостижимым образом, что такое Даня говорит кому-то впервые. — Зато я это кольцо потом в ломбард отнес и такую дрель купил клевую, а потом еще даже на комп хватило. Не ноут, а старый, но мощный, ну, по тем временам. Игрушки шли нормально, — он потянулся мимо все так же молчащего Имрана, взял кулек со спичками, попытался закурить и скривился. — Пиздец, каким я дерьмищем дымил... Вдалеке снова послышался гром, а дождь из мелкой противной мороси решил сделаться похожим на добротный водопад. — Вообще, я ее чмырил в школе, — он затушил поломанную сигарету о нос кеда. — Она такая мелкая была, стремная, мельче меня. Дура очкастая. Хотя... Вообще не, че я... Всегда была красивая, но я чет как-то... Не знаю, бесила меня пиздец как. А потом я из армии пришел, она такая вся... Маленькая. Ласковая... Фейка. Ну, мы вообще еще классе в восьмом нормально разговаривать начали. А тут прям... Как-то подружились даже. Она потом так сказала. А я думал, что... Да ну. Кого ебет, че я там думал. Какие у меня шансы... Против всяких этих... Таймуразов. — Я чувствую здесь почву для неприличных рифм, — неожиданно подал голос Имран. — Таймураз-пидарас? — вяло подсказал Даня. — Свинопас, может? — пожал плечами тот. — Как-то менее кардинально. — Ну... У нас это не оскорбительно. Прост профессия, — он улыбнулся невесело. — Таймураз-Хуй-те-в-глаз. — Сбей-Камаз, — через пару секунд неожиданно предложил Имран с весьма недоброй ухмылкой, заставив его неуверенно хохотнуть. — В-жопу-раз, — подхватил Даня, веселея на глазах. — Мудотряс... — Садомаз... — Ссаки таз... — Пиздец, я тя порчу! — он засмеялся уже вполне искренне, хлопнув Имрана по бедру. — Ой ли, — с сомнением протянул тот. — А как ее имя? — Тож зарифмуем? — Нет, просто... — Юля, — он бездумно поводил по карманам, нащупав только телефон и связку ключей, и с запоздалым сожалением вспомнил, что сигареты кончились еще сутки назад. — Дохуя как-то Юль, а? У меня прабабка Юля, продавщица в магазе под домом Юль Пална, мамина директорша тоже, девка из бухгалтерии. Чет с фантазией проблемы у людей. — Как Мага, — согласился Имран вполголоса. — А знаешь че? — Даня приподнялся, чтобы вытащить телефон, затем отыскал в списке контактов нужный номер и без колебаний его удалил. — Нахуй ее. И че я раньше не додумался... — «Юля РГБ»? — удивился его спутник, успевший заглянуть в экран. — Она работает в печати? — Чего?.. — Или в государственной библиотеке? — Что? Почему?.. — Даня удивленно уставился на него, не сразу сообразив суть вопроса. Он нахмурился с коротким «Не» и замолчал, вертя аппарат в руках и ругая себя за плохо контролируемую излишнюю откровенность. Он ведь шел сюда не затем, чтобы рассказывать своему будущему о своей бывшей... Недо-бывшей. И, вероятно, недо-будущему, если разговор продолжит движение в том же направлении. — Распрекрасная гордая барышня, — улыбнулся Имран в сомнительной попытке его приободрить. — Не, у меня б это скорее была «Реально горячая баба», — тихо поправил Даня, затем вздохнул, помолчал немного и сдался. — Расист, гомофоб, балагур. Это ее аргументация отказа. Дождь за отсутствующим окном перестал походить на взорванную дамбу и теперь гипнотизировал своим мерным стуком, выравнивая пульс и на пару с обстановкой создавая вокруг этой странной пары героев атмосферу необъяснимого эмоционального единства. В голове у Дани на секунду родилось банальное сравнение себя с изможденным путником, едва ли не калекой, не ждущим от судьбы ни добра, ни радости, который после пурги, ураганов и хлестких ливней вдруг оказался в тепле и сухости прочного убежища — может быть, после того, как Имран, не до конца уверенный в правильности своих действий, осторожно погладил его по затылку, обнял за плечо и в оберегающем жесте притянул к своему боку. — Ты тоже так считаешь? — пальцами он продолжил поглаживать Данину руку через ткань футболки. — Что считаю? Что я библиотека? — он не удержался от задушенного смешка. — Я потомок женщины по имени Роза Моисеевна и все, что хочу в данный момент — это спать в обнимку с каким-то странным хачом. Четкий, дерзкий пацанчик, епта. — Можешь поспать у меня на коленях, — тихим, успокаивающе ласковым голосом предложил Имран. Несколько мгновений Даня смотрел на него в нерешительности, затем смущенно кивнул и улегся прямо на пол, устроив голову на его бедрах. Маневр этот занял у него секунды полторы — из опасения, что Имран пошутил или передумает. — Тут можно грустить во время дождя, — заметил тот, в задумчивом наблюдении за свинцово-серебристыми красками пейзажа перебирая пальцами его завивающиеся пряди. — Злиться, — уточнил Даня, прикрыв глаза от неожиданного тактильного контакта, который почему-то ощущался гораздо интимнее, чем поцелуй. — Или поплакать, — Имран продолжал гладить его по голове, едва касаясь и заставляя невольно вздрагивать то ли от щекотки, то ли от удовольствия. — Ага, тока тихо. У тя ноздри красивые, — проинформировал он вдруг, задней мыслью застеснявшись изящества очередного своего шедеврального комплимента. — Ну, такие... Узкие, если снизу смареть. И ниче не торчит. И вообще... Ну... Нос красивый. Ровный такой, как... Он замолчал в попытке найти подходящее сравнение и не ляпнуть что-нибудь вроде «Как хер в платной порнухе», но воображение было так же убаюкано пасмурной погодой, как и желание двигаться. — Данечка, — Имран прикрыл глаза, стараясь спрятать смущенную улыбку; его пальцы в волосах усыпляли гораздо эффективнее любого дождя. — Я не знаю, почему это все, но мне с тобой... Я чувствую себя рядом с тобой... Как бы... В безопасности. — Даня накрыл ладонью его вторую руку, не заметив, когда тот успел положить ее ему на грудь. — Ну... морально. Психологически... Эта фраза была последним осмысленным высказыванием, что он выдал перед тем, как забылся в блаженной дреме. Последней мыслью в сознание проскользнуло смутное воспоминание, что в планах имелись намерения избранника целовать, а последним ощущением — текстура теплых джинсов под щекой и необъяснимое удовлетворение от осознания, что между его лицом и самыми уязвимыми местами Имрана остается каких-то несколько сантиметров. Пробуждение, вопреки возможным прогнозам, оказалось крайне неприятным: Дане казалось, что проспать он успел буквально минуту, прежде чем услышал приглушенный вой автомобильный сигнализации. Несколько тягучих мгновений он старательно делал вид, что соображает и осознает, на деле же пытался хоть ненадолго продлить приятные прикосновения. — Данечка, — встревоженный Имран мягко сжал его ладонь, чтобы привлечь внимание. — Надо спуститься. — Угу, — хрипло согласился он, резко сев и рассеянно следя взглядом за тем, как Имран торопливо собирает в пакет с термосом и не тронутыми бутербродами его детские «сокровища». Тряхнув головой, он поднялся, сунул целлофан, на котором тот сидел, в нишу, наспех прикрыл ее куском бетона и направился следом за спутником к остаткам лестницы. — Так, смари, — он опустился на корточки у края и оперся ладонью о бетонный пол. — Ща главное — сильно не толкаться, чтоб попасть на ровное, а не на ступеньки, — дождавшись кивка, он аккуратно спрыгнул, снова присев для смягчения удара, затем спустился вниз на пару ступеней, чтобы не мешать маневру. Имран хмуро топтался, в нерешительности глядя вниз. Эти мгновения Даня позволил себе потратить на сконцентрированную попытку запечатлеть в памяти ощущения, тактильные отголоски которых до сих под мурашками отзывались во всем теле. Если бы у него было еще немного времени, хотя бы пара минут или даже одна... И если бы он был менее похож реакциями на разбуженную в полдень, подмерзшую, недовольную сову, можно было бы посмущать свою пассию, ерзая головой по его «достоинству», кажется, гораздо более жесткому, чем полагается. Уткнуться носом ему в живот. Попросить не убирать руки, потому что это слишком прия... — Ты уверен?.. — он в недоумении уставился на то, как усевшийся на край спутник каким-то неясным образом повернулся, побалансировал на руках, буквально стек вниз, как жидкость, и снова повис. — Тя снять? Давай я тя словлю. — Данечка, я видел, какой ты сильный, но гравитация и инерция сильнее, лучше отойди. — Болтается тут и умничает, — хмыкнул он, подвинувшись еще ниже и наблюдая за не менее текучим, мягким приземлением, со стороны напомнившим выход фигуриста из крученого прыжка. — Ха-ха, Сискаридзе, бля... — Цискаридзе, — поправил тот, отряхнув руки и сбегая вниз по ступеням. Оставшийся отрезок пути до машины Даня пытался проделать, находясь по возможности позади предмета своей влюбленности, дабы лишний раз не светить заметной даже через плотную ткань джинсов боеготовностью. Вызвана она была провокационными мыслями, что эта проклятая сигнализация испортила почти идеальный момент, самый подходящий для того, чтобы прижать его к шершавой пыльной стене или даже холодному влажному забору и зацеловать, не давая опомниться. А там уже можно было бы и облапать, и... В его голове никак не укладывалось, как можно одним легким движением перескочить через забор и при этом еще больше сделаться похожим на балерину, все еще оставаясь при этом небритым кавказским таксистом. Имран выключил сигнализацию и обошел свой автомобиль, внимательно оглядев со всех сторон, тогда как сам Даня никак не мог избавиться от навязчивой мысли о «том самом моменте»: сумерки, заброшенная стройка, мелкий противный дождик, а значит, его обкусанные губы точно не будут сухими и неприятными... — Да блядь же! — с чувством выругался он, задрав голову, когда буквально за секунду небо разразилось очередным водопадом. — Ну какого хуя?! Обжиматься под ливнем он был, в принципе, не против, но Имран уже заскочил в салон. Забравшись внутрь следом, Даня хмуро покосился на его джинсы, печально отмечая, что боеготовность уже не взаимна, и в унылом разочаровании по причине в очередной раз сорванного плана уставился в окно, продолжая про себя материть погодные условия. — По ходу твоя тачка бережет твою честь, — высказал он свое недовольство ворчливо. — Чтоб не уединялся надолго со всякими стремными типами. — Уай, Данечка, — Имран откинул голову, весело захохотав. — Ты специально делаешь это «уэ»? — в возмущенном раздражении повернулся он, напоминая себе держать эмоции под контролем и не вымещать злость на том, чье расположение рассчитывает завоевать. — Уазможно, — не переставая смеяться, ответил тот. Его манера выражать радость почему-то была такой заразительной, что Даня сам невольно начал улыбаться, теряя все свое недовольство. — Хах, почему? — Само уыходит, — пожал плечами тот, противореча собственному предположению. — А ты можешь говорить нормально? — Уабще могу, а почему уы-таки спгашиваете? Даня слегка подвис, соображая, можно ли выловить в этом намеке на его этническое происхождение легкий флер антисемитизма и надо ли начинать жалеть, что поделился лишней информацией. Однако в глазах Имрана не было ничего, кроме приязни, участия и задорной игривости, а на губах его по-прежнему оставалась адресованная конкретному человеку ласковая улыбка. Это было странно и даже подозрительно: Имран еще ни разу не огрызнулся в ответ на его выпад, а на самые грубые и, откровенно говоря, обидные подтрунивания отвечал лишь смехом и самоиронией. Подобное поведение эмоционально отзывалось сложным противоречием. С одной стороны, Даня был бесконечно благодарен этому человеку за терпение и своего рода снисходительное отношение к собственному специфическому юмору, отключать который он по щелчку не умел и не хотел — по той причине, что остался бы без основной своей психологической защиты. С другой — такое взаимодействие слишком ярко напоминало ему отношения родителей. Но если по влажным глазам и неискреннему смеху матери, пытающейся перевести любое оскорбление в шутку, всегда было видно ее действительное душевное состояние, то Имран либо вправду не обижался, вынуждая серьезно сомневаться в информации о своей национальности, либо не считал его равным себе, чтобы воспринимать его слова всерьез, либо маскировался гораздо искуснее матери. Сформулировав в уме последнее предположение, Даня пообещал себе, что при малейших признаках любых болезненных реакций без раздумий скинет всю свою броню и легко позволит ударить в ответ. Возможно, такое развитие событий оставит на нем очередной шрам, но это явно будет перенести легче, чем обнаружить собственное сходство с покойным родителем. А пока что гипотеза нуждалась в проверке посредством прощупывания границ. Кажется, я ввожу вас в заблуждение, мои дорогие читатели: разумеется, в две тысячи тринадцатом году, будучи еще юным во всех сферах своего развития, наш герой такими концепциями не мыслил. При очень развитой интуиции осознанность в его мышлении развивалась весьма неторопливо, и мотивы свои он редко был в состоянии отследить, действуя чаще бессознательно. Потому и границы эти прощупывать он специально не планировал, просто шел на поводу у своей «чуйки». — А можно личный вопрос? — осторожно поинтересовался он. — Конечно, Данечка, — Имран смотрел на него, не переставая улыбаться. — А че ты ходишь, как пидор? — он удивленно дернул плечом, глядя на то, как едва успокоившийся собеседник снова зашелся в приступе хохота. — Беременный пидор... На этих словах смех превратился в откровенное ржание. Даня и раньше замечал, как... странненько Имран порой держит себя и передвигается — в основном когда чем-то увлечен или сосредоточен достаточно, чтобы забыть о языке тела. И если расслабленные в жестикуляции кисти можно было отнести к общей утомленности, то почти не двигающиеся при ходьбе плечи и чуть отклоняющийся назад торс в сочетании с плавностью походки... наводили на мысли. Тем не менее эта пластика казалась естественной и ничем не напоминала о той искусственной манерности, которой иногда грешили Игорек и ему подобные. — Ак... А-а... Акр... — пытался дать какой-то комментарий Имран сквозь выступившие от смеха слезы, но выходило неубедительно. — АК-сорок семь? Ты хочешь меня пристрелить? — не удержался Даня, вторя ему. — Акробат? Ты вырос в цирке? Аккредитация? Акрополь? — Акхр... — А, ты хочешь чихнуть? — А-а, уалла-а, — застонал Имран, чуть сползая по сиденью вниз. — Даня, а-ха-ха, аккордеон... — Нет, я Даня Новиков, — видя, что спутник почти плачет, прикрыв глаза рукой, он решил дать ему передышку, втайне довольный собой и тем, что сумел развеселить свою пассию. — Ты не первый, кто это замечает, — сказал тот, переведя дыхание. — Но твоя... А-ха-ха... Характеристика... Ой, не могу... — он снова засмеялся, затем прочистил горло, вытер слезы и сел поудобнее. — Твоя характеристика самая емкая. Вообще я с шести лет играю на аккордеоне, причем одном и том же, дедушкином. Он где-то семь или восемь кило. Я не мог с ним ровно стоять, он весил как половина меня. Потом в музыкалке на нем же. И когда летом на каникулах с козами ходил, тоже было скучно и играл целыми днями. Я только в старших классах фоно освоил, до этого... А-ха-ха... Как пидор... Беременный... — Это... Ну... Красиво, — Даня стушевался и уставился в сторону. — Я уже понял, что в твоем «пидор» нет негативной коннотации, — дружелюбно заметил Имран. — Я чет думаю, знаешь, когда на тя смотрю, что ты не разливаешь вещи, — признался он. — В смысле жидкости. — Еще как разливаю, — возразил тот. — На самом деле я немного рассеянный. — Расслабленный. — Вроде того. — А я наоборот. Чет все время не могу расслабиться. — Мы друг друга компенсируем. Я могу тебе плечи массировать, а ты меня ловить, когда начну считать птиц и сбивать углы, — оптимистично подвел итог Имран, затем бережно взял его за руку, погладив кисть большим пальцем, и вдруг спохватился. — Ты опять замерз совсем. Вот я дурак, даже свитер не взял. И плед выложил, хотел постирать, — он потянулся, чтобы вытащить из пакета термос, вручил ему и завел машину. — Куда мы едем? — аккуратно открутив крышку, Даня налил в нее еще теплый чай и невольно прикрыл глаза, радуясь сладкому напитку. — Доедем до тебя, сбегаешь за чем-нибудь потеплее, — предложил Имран. — Можем в кафе какое-нибудь поехать. — Не хочу в кафе, там люди, — насупился он. — Тогда в машине посидим, поболтаем, — подмигнул ему тот. «Сука, — про себя возмутился наш герой. — Я ебаться хочу, какое поболтаем?!» В следующие десять минут, пока Имран выруливал к его дому, он меланхолично жевал бутерброды и безрадостно размышлял, какая реакция может последовать за попыткой погладить по колену или, например, положить руку ему на ширинку. Уже почти стемнело, когда они припарковались у нужного дома, снова чуть поодаль от парадной. — Я быстро, — пообещал Даня, выпрыгнул из машины и припустил под козырек, стараясь не сильно намокнуть и на ходу вытаскивая ключи. Зоя Вениаминовна традиционно подорвалась на шум открываемого замка и встретила его в коридоре шквалом причитаний: — Зайчик, ты же мокрый до нитки, опять зонт не взял, ну что же ты за чудо такое лохматенькое, давай раздевайся скорее и в душ, замерз совсем, простыть решил, да? Чтобы мама волновалась, не спала? Сейчас я градусник достану, давай разде... — Мама! — гаркнул он, испугав суетящуюся женщину, и тут же продолжил намного тише: — Ма, я спешу, мне тока кофту взять. — Данечка, нет, я тебя не пущу, одень сухое и переобу... — Ма-а, — заныл он в отчаянии, роясь в шкафу прихожей в попытке отыскать какую-то одежду поприличнее для себя и Имрана. — Меня Ира ждет, мне надо вниз. — На улице?! В дождь?! — схватилась она за сердце. — И ты не додумался позвать девоньку в тепло?! — В машине, ма... — Так, — Зоя Вениаминовна бескомпромиссно уперла кулаки в бока. — Зови сейчас же, у меня как раз блинчики обжарены. Даня замер в нерешительности. Звать Имрана и наблюдать инфаркт родительницы он точно пока не собирался. Но вот блинчики... — А ты можешь с собой дать пару штук? — попросил он. — И че-нить попить. В итоге уже через несколько минут наш герой с видом официанта спускался вниз, неся обернутую фольгой и кухонным полотенцем, полную блинов тарелку, пачку яблочного сока и две позвякивающих на ходу кружки. — Сорян, — он не без труда уселся в машину. — Меня заставили. Тут с мясом и с картохой есть, а вот эти два с сыром. Наевшись блинов и наблюдая воодушевление Имрана, которого, судя по всему, редко баловали настоящей домашней стряпней, Даня ощутил, как досада от невыполнения задумки постепенно проходит. В конце концов, даже если этот упрямец по каким-то своим причинам не хочет везти его к себе, они ведь встретятся еще раз. И если подгадать момент, когда мама опять уедет на выходные к маразмати... к свекрови копать огород, то можно будет позвать его к себе. Не на ночевку, конечно, так как спать вдвоем на кровати шириной около метра не слишком удобно... Хотя... — Ты в курсе, что ты Ирочка? — спросил он, кивнув на мамино полотенце. — Ты знаешь, после того, как Рафик меня на весь Апраксин двор зовет Рахилью… — Имран лениво надкусил очередной блинчик и с философским видом оставил фразу незавершенной. — А почему Рахилью? — полюбопытствовал Даня. — Не знаю. Мою бабулю так звали, — он грустно улыбнулся. — Я даже в честь нее выбрал фа... — вдруг замолчав, он удивленно уставился в лобовое стекло. — Че там? — Да не, — на лицо его вернулась доброжелательность, хотя глаза все еще оставались тревожными. — Все нормально. — Расскажи анекдот, — попытался отвлечь его наш герой, сменив тему разговора. — Хм, — задумался Имран. — Сидит орел на ветке, весь из себя такой гордый, подлетает к нему воробей, садится рядом и спрашивает... — «Ты че сидишь как пидор», — продолжил за него Даня, с ехидным хихиканьем насладившись видом удивленно распахнувшихся глаз и последовавшим через секунду искренним хохотом. Испытывая тихий восторг от того, что собственный странный юмор вызывает у кого-то такую бурную положительную реакцию, Даня совершенно успокоился и решил наслаждаться приятной компанией и атмосферой духовной близости. Даже если в этот вечер поцеловать этого скользкого га... хитрого кавказца никак не получится, он все равно стал еще на шаг ближе к своей цели. К тому же еще каких-то недели две назад даже о таком мечтать бы не посмел. — Лан, кароч, давай, — он взял кружку, налил в нее сок и вручил спутнику. — Скажи тост. — Тост? — растерялся тот. — Ну да. Ты ж джигит. Давай, — он наполнил также свою и замер в ожидании. — Однажды в одном горном ауле, — с важным видом начал Имран, немного помолчав. — Сломался роутер от вай-фая. И один смелый джигит... — Переехал в Питер, — снова не выдержал Даня. — Сел на коня и переехал, да, — захихикал тот. — Синего коня с горящими глазами... — Порождение шайтана... — А там смотрит — другие орлы клюют воробушка, — подсказал он, смеясь от радости, что кто-то способен разделить его любовь к генерированию бреда. — Такого хорошенького, — умилился Имран. — А че, если б был стремный, ты б мимо прошел?! — деланно возмутился он. — Ну, он потом узнал, что хорошенький, а так не разглядел пока... — И он спас воробушка, забрал к себе и стал кормить салом, — торжественно поднял кружку Даня. — А воробушек ему — э-э, ты че колбасу жрешь, выплюнь каку! — А джигит такой — да норм, я паленый, мне можно. — Ага, пока ехал на коне, поумнел... — Оребушек, — хихикнул он. — Что?.. — Орел и воробушек. Оребушек. Прям мы с тобой. — За оребушков? Отсмеявшись, он аккуратно, чтобы не расплескать сок, стукнул кружкой о кружку и отпил немного. — А терь скажи нормальный тост. — Я не умею, — признался Имран. — Э-э... — Даня недоверчиво прищурился. — Это как? Вы ж там учитесь того... Ну... Тостовать раньше, чем ходить, не?.. — Но без вина это какой-то неправильный тост, разве нет? — Ну так ты же как раз не самый правильный горец. — Мусульмане не пьют, — подмигнул ему тот. — Следовательно?.. — А лезгинку ты хоть умеешь? — на всякий случай поинтересовался Даня, наткнувшись в ответ на извиняющуюся улыбку. — Нет... Только не говори, что не умеешь! Все кавказцы умеют! Что ты такое?! — Паленый кавказец? — с невинным видом пожал плечами Имран. — Всегда, когда я пытался танцевать лезгинку, у меня получалось что-то вроде... Фламенко. — Фламинка, — хмыкнул Даня. — Ага... Розовая. С моей пластикой только женскую партию плясать. — Женскую? — он искренне удивился, вдруг осознав, что ни разу не видел, как танцуют кавказские девушки. — А это как? Покажешь? — Под дождем? — Ну потом покажешь?.. От приставаний того спас зазвонивший телефон. Даня нахмурился, увидев высветившееся на экране «Ма», зачем-то оглянулся на свою парадную и принял звонок. — Ну? — Зайчик, ты уехал к Ирочке или?.. — с беспокойством поинтересовалась Зоя Вениаминовна. — Не, мы во дворе, — вздохнул он. — Сидим, жрем. — Данечка... — Кушаем, ма. Трапезничаем. Вкушаем изысканный нектар и пищу богов. Приносим жертвы Даждьбогу, — он разгладил все еще влажные джинсы на коленях. — Дождьбогу, епта. — Зайчик, ты опять?.. — Нет, не бухой. Ты хочешь, чтоб Ира меня прям щас бросила? — А ты точно с Ирочкой? — Точно, — Даня закатил глаза и попытался вручить трубку замершему с круглыми глазами Имрану. — Ира, скажи «тарэлька». Тот испуганно замахал руками в недоумении. — Ма, он не может говорить, он стесняется и жрет блин. Имран потрогал его за плечо и еле слышным шепотом попросил: — Скажи, что очень вкусно, спасибо большое. — Ма, он грит, оч вкусно, пасиб, сам бы сказал, но охрип, когда орал от восторга. — Может, забежишь, возьмешь от горла что-нибудь? — в совершенном отчаянии спросила Зоя Вениаминовна. — Ма, все хорошо, — терпеливо, почти по слогам сказал Даня, изо всех сил подавляя в себе желание повысить голос. — Давай потом поговорим, пожалуйста. Как только он положил трубку, Имран тихо, как будто их все еще мог кто-то слышать, поинтересовался: — Тебе нужно домой? — Мне как бы тридцатник почти, какое домой? — искренне возмутился Даня. — Я... я вообще к тебе хочу, — он опустил голову и отвернулся к окну. Несколько долгих секунд тот молчал, затем осторожно взял его руку в свои. — У меня смена сегодня, — в голосе его отчетливо слышались вина и сожаление. — Ты вообще спишь? — дернулся Даня, резко повернувшись к нему. — В последнее время немного меньше, — улыбнулся Имран, прикрыв глаза. — Когда мы теперь увидимся? — он почувствовал, что все веселье и радость от встречи уступают место печали от предстоящей разлуки. — Я это... Ну... Мне хреново, когда ты долго не... Когда я тебя не вижу. — В четверг? — тот сжал его руку. — У меня свободный день и потом ночью только полсмены. — Ладно, — кивнул Даня со вздохом и выбрался из машины, ощущая подавленность, которую сам себе объяснить затруднялся. Имран вышел следом, обогнул машину, встал напротив и снова взял за руку. — Данечка... — Ну, давай, до четверга, — он попытался уйти, но тот притянул его к себе в объятия, предварительно оглянувшись. Какое-то время Даня стоял неподвижно, в иррациональной обиде не желая делать свои полшага навстречу, затем не выдержал и обнял в ответ — одной рукой обвил шею, другой обхватил талию и уткнулся носом Имрану в плечо, нервно сглотнув. А еще через мгновение совсем обнаглел и прижался чуть ли не всем телом, наплевав на свой слишком очевидный, особенно на ощупь, все еще несгибаемый стояк, возможных свидетелей и перспективу вконец добитой репутации. Стоять так было ужасно неудобно: центр тяжести сместился на цыпочки, пальцы болели от напряжения в попытке удержать жирную тарелку за спиной у Имрана, заткнутое за ремень джинсов полотенце норовило выпасть, а все элементы половой системы откровенно болели. Но возможность прижаться носом и губами к необъяснимо гладкой, нежной коже шеи, почти целовать и быть так близко, что, кажется, вот он, тот самый момент, когда нужно... Имран переместил руки на его спину, крепче прижимая к себе, и Дане показалось, что он сам был возбужден не меньше. Свет фонарей до них не дотягивался, от случайных прохожих загораживал автомобиль, от окон других домов — густые кроны деревьев. Даже обычная паранойя, заставляющая нервно полагать, что под каждым кустом может сидеть какой-нибудь болтливый сплетник, отключилась, упав в системе приоритетов на самое дно. Уступила ощущению болезненного счастья, полного и абсолютного. И именно в тот момент, когда он уже решился и чуть отодвинулся, почти мазнул губами по подбородку своей пассии — именно в тот момент неподалеку послышались голоса увлеченно дискутирующей о чем-то компании. Это было почти физически больно — размыкать объятия. — Мы же скоро увидимся, — Имран с сожалением погладил его по предплечью и ободряюще улыбнулся, хотя сам выглядел не менее расстроенным. Торопливо кивнув, Даня нехотя попятился, не прерывая зрительного контакта, затем повернулся и быстрым шагом направился в парадную, боясь передумать и наброситься на своего избранника в порыве гремучей смеси возбуждения, обожания, обиды и злости.