The Non-coolest Love Story Ever

Начало этой главы мне бы хотелось озарить торжественным преодолением Рубикона местного масштаба: возможно... Хотя почему же «возможно»? Совершенно точно один из самых счастливых августов в жизни нашего центрального персонажа наконец ушел в историю, уступив место сентябрю, на первую, довольно пасмурную неделю которого пришелся долгожданный расцвет конфетно-букетного периода его нетипично полноценных отношений. Вернувшаяся в педагогическое русло музыкальной школы Зоя Вениаминовна эту тенденцию приметила и сквозь вереницу приступов умиления «очаровательными мальчиками» деловито известила, что давно не была в деревне и вынуждена отчалить на целые выходные, дабы проведать свекровь. Оценив эту серьезную в его понимании жертву, Даня преисполнился искренней благодарности и радостного предвкушения, как наконец-то позовет возлюбленного в гости и сможет склонить его к интиму гораздо более развязному и громкому, чем могут позволить условия коммуналки с отсутствующей звукоизоляцией. В эту пятницу, вероятно, впервые в жизни прибирался он в своей комнате с охотой и даже вынес на помойку пару коробок ненужного хлама. — Зайчик мой! — мама сложила ладони у груди, глядя на ровные стопки одежды на полках его шкафа. — Такой умница! Как замечательно, что судьба послала нам такого хорошего мальчика... Почесав в затылке, Даня мысленно поежился, полагая, что это материнское «нам» означало лишь одно: очень скоро наивный Имран будет втянут в круговорот семейного быта как «взрослый, ответственный мужчина», «добрый, отзывчивый человек», «достойный, порядочный юноша»… И так далее, включая все эпитеты, позволяющие в будущем рассчитывать на его время и другие ресурсы, так как, несмотря на сомнительный выбор супруга, Зоя Вениаминовна всю жизнь придерживалась патриархальной позиции, что мужчина должен решать проблемы женщин, состоящих с ним в любого рода семейной связи. И хотя сам Имран эту позицию разделял, по мнению нашего героя, «бедная Ириска» не понимал, на что подписывается. А пока мама готовила свои коварные и льстивые сети рабовладельца, ее ничего не подозревающая жертва катала людей по полуденному Петербургу, пытаясь вернуться в нормальный режим сна. Раз в пару дней по пути домой, обычно уже к ночи, он подхватывал Даню и вез к себе ночевать, утром возвращая к родительнице, и под конец первой недели сентября вдруг пришел к неутешительному выводу, что недостаточно своего оребушка выгуливает. За это время наш герой успел побегать от намеренного втянуть его в свадебные хлопоты лучшего друга и даже положил плитку в санузле у Васи с Натой, которые восторженно проинформировали его, что купили дачу и ее тоже надо будет отремонтировать, а они доверяют только ему, потому что он проверенный, надежный человек, который работает качественно... «И бесплатно», — мысленно добавил Даня, уже начиная изобретать отмазки. Под конец того рабочего дня он так устал (в основном морально, от Васиной болтовни), что не выдержал и попросил Нату поискать бригаду адекватных ремонтников, так как он не в восторге от перспективы тратить свое время и силы на устройство их семейного гнезда, потому как должен думать о создании собственного и заниматься чем-то, за что платят. Судя по панике на лице друга, хмурому взгляду его супруги и ее громогласному «Ты же сказал, что договорился?», хитрый Вася в перспективе имел знатные пиздюл... разборки, в числе которых был серьезный наезд «Куда ты дел деньги для Дани?!». Закончив работу и слиняв под шумок, не прощаясь, дабы избежать неловкости при ее попытках расплатиться, Даня искренне понадеялся, что после этой ситуации хитрый Вася более не станет эксплуатировать его таким бессовестным образом, прикрываясь дружбой. Тем временем Имран в наступившую пятницу сорвался с режима жаворонка и соблазнился на пятничную ночную смену, ввиду чего утро субботы наглым образом продрых, оклемавшись лишь к полудню от звонка страждущего любовника, вопящего в трубку: «Ириска, блядь, вставай, мы проебываем возможность поебаться!» Суббота (если память мне не изменяет, это было седьмое сентября) оказалась одним из немногих солнечных дней начала осени, довольно прохладных, но позволяющих осуществить задумку Имрана, в обход логики и здравого смысла решившего отвезти его на залив любоваться на закат. — Зачем? — уже в машине обнаружив это намерение, развел руками в удивлении наш герой. — Там же холодно. — У меня с собой пледы и чай, — подмигнул ему тот. — И я в этом году только один раз был на море и вообще ни разу не купался. — А я купался, — похвастался он самодовольно. — Ебнулся в пруд в Юсуповском саду. — Как так? — хохотнул Имран. — Бухой был. Я там вообще каждый год купаюсь, это уже какая-то блядская традиция. В этом году бухал. В прошлом на спор. В позапрошлом Стасян уронил телефон, пришлось доставать. Еще до этого меня как-то Ната столкнула. Один раз Гоша макнул, мы чет поцапались, не помню, почему, — о том, как нырял за Юлиным браслетом, он решил не упоминать. Путь до морского побережья занял у них меньше часа даже с учетом субботних пробок, а за беспечной болтовней это время пролетело и вовсе незаметно. — А тут ваще можно парковаться? — подхватив пакет с провизией и выбравшись из машины, поинтересовался Даня. — Можно, — подтвердил Имран. — Правда, ДПС-ников это не особенно беспокоит, если захотят увезти — увезут. — А че это там делают такое? — он кивнул на развернувшуюся поодаль масштабную стройку. — Кукурузину, — весело отозвался тот. — Как в Лондоне, только раза в три выше. Это был один из тех редких и позорных моментов, когда наш герой всеми фибрами души ощущал необходимость смачной шуточки, но в итоге не смог придумать достойную, способную удовлетворить ебану... своеобразный юмор его избранника. Потому всю дорогу до морского берега он молча сдавленно хихикал, косясь на его «нижние девяносто» и перехватывая кокетливые взгляды. Солнце уже разлилось золотом над горизонтом, когда все Данины любимые бутерброды (те самые, что с подмокшим хлебушком) были употреблены, а чай и один на двоих плед на плечах уютно согревали, даже несмотря на легкий, но холодный ветер. Имран лениво о чем-то философствовал, иногда помахивая свободной от его талии рукой, пока Даня пропускал его реплики мимо ушей, рассеянно поддакивая, так как снова попал под гипнотическое воздействие сочетания карих радужек и яркого закатного света. В памяти вдруг всплыло ясное визуальное воспоминание из раннего детства, одно из самых первых: как в жарком купе поезда в почти осязаемых солнечных лучах летали пылинки, похожие на волшебную пыльцу из новогодних шаров со снегом. И кто-то поставил стакан с чаем на столик-островок, прямо перед лицом болтающего ногами малыша Дани, в самое сердце этих лучей, заигравших на стеклянных гранях всеми оттенками янтаря, так ослепительно ярко... — Эй, Ириска, — он перебил Имрана, рассеянно захлопавшего длинными, поблескивающими на концах ресницами. — У тя зрачки как янтарики. — Данечка, зрачки — это дырки, — смущенно заулыбался тот. — Ну, твои дырки я еще не проверял, я про вот эти круглые штуки между щетками... — Радужки? — тот переплел их пальцы и на секунду приподнял его руку, чтобы оставить на костяшках быстрый поцелуй. — И тут радуга? — проворчал он. — А, ну да, ты ж Ириска, богиня пидоров. Кароч, они как два таких красивых, круглых янтаря. Таких прозрачных, бронзовых, как большие капли. А где янтарь берут, ты знаешь? — Смотря какой. Если ты про балтийский, то... — Ириска, ну бля, — заерзал Даня. — В море его берут. Ну, или рядом. А ты сказал, что мои — как море. — И ты ответил, что как Балтийское, я помню, — тот улыбнулся ему ласково. — Во, видишь, мы созданы друг для друга, — полным довольства голосом подвел он итог. — Это как маленький рот и маленький ху... — Ничего не маленький, не прибедняйся. — О, че я придумал! Следующие минут пятнадцать Даня потратил на многочисленные попытки запечатлеть на камеру телефона игру закатного света в глазах смеющегося возлюбленного, затем переключился на море, облака на горизонте и коварно подбирающихся к ним чаек, коих еще спустя некоторое время принялся гонять с радостными воплями, пугающими в большей степени редких прогуливающихся горожан, чем охочих до лакомства птиц. Около девяти вечера на небе показался тонкий серп молодого месяца, рядом с которым почти сразу засияла довольно крупная звезда, какую редко можно было увидеть в городских условиях. — Это Венера, — мечтательно улыбнувшись, пояснил Имран. — Она же Афродита, богиня любви... — И триппера, — хмыкнул Даня, припомнив справку из кожно-венерологического диспансера. — И его, — захохотал его избранник, оценив глубину этимологических изысканий. — Посмотри на небо. Кажется, будто они очень близко друг к другу. — Кто — они? — Венера и Луна. Но на самом деле до Луны всего триста с чем-то тысяч километров отсюда. А до Венеры больше ста пятидесяти миллионов. — Ну и нахуя Луне какая-то там трипперная Венера, когда у нее рядом большая тепленькая Земля? — в подтверждение своей позиции он поплотнее замотался в свою половину пледа и прижался к боку своей пассии. — Ириска, ляг, уже стемнело, можно жамкаться. Итак, где-то в не столь далекой деревне в компании недружелюбной свекрови тосковала тактичная Зоя Вениаминовна, тогда как ее влюбленный отпрыск, весь день планировавший жаркий интим, полночи шептался и целовался под звездами со своим возлюбленным, валяясь на пледе и укрывшись вторым, под шум волн и — уже ближе к концу свидания — стук зубов дуэтом. Их нежный шепот уже привычно включал в себя «алмазы-сапфиры» с одной стороны, «бля» и «типа» с другой и сопровождался неутихающим восторгом от взаимных прикосновений, поглаживаний и почти невинных касаний. — Охуеть, — восхищенно гладил наш герой линию подбородка своего избранника кончиками пальцев. — Какой ты... Ну, типа... Ну, это... Кароч... Охуенный. Наверное, стоит еще раз отметить, что глупым этот парень не был никогда, как бы старательно ни пытался создать о себе подобное впечатление. При матери или необходимости он способен был без запинки и подготовки вещать языком Достоевского, да и учеба давалась ему без усилий, тогда как тройки и двойки в дневнике были результатом асоциальных выходок. Однако по каким-то своим, сугубо индивидуальным причинам демонстрация сообразительности вне рабочего процесса являлась для него синонимом уязвимости и высоким риском нарваться на ненужные обязанности, потому с осознанного возраста образ-щит стал включать в себя утрированно ограниченный интеллект. Проеб... То есть серьезный недостаток такого метода обнаружился не сразу и стал логичным результатом неизменного правила: если долго и упорно под что-то мимикрировать, начинаешь верить в реальность своей личины. Таким образом я сейчас попытался морально подготовить вас, дорогие читатели, к первому вербальному конфликту в отношениях этих двоих. Ничего, как говорится, не предвещало, да и любой нормальный человек вряд ли нашел бы повод для печали в долгих любовных речах о том, какой он чудесный и замечательный, какой прекрасный и удивительный... Наш Даня поначалу тоже пребывал на седьмом небе, греясь и нежась в объятиях возлюбленного, смущаясь и уже привычно пряча лицо у него в сгибе шеи. Сразу оговорюсь: даже если Имран и считал его на тот момент более... простеньким и примитивным, он бы никогда не позволил себе облечь это в любого рода словесную форму, однако, разомлевши, выдал формулировку довольно сомнительную, осекшись в самом неудобном месте. Прозвучало это следующим образом: — Мне кажется, что судьба наконец-то доходчиво решила преподать мне урок, что можно быть счастливым не только с... Что-то помешало ему закончить свою мысль, которую тут же, не отдавая себе отчет об эмоциональной сфере, завершил за него Даня: — С кем-то, кто из себя что-то представляет, ага. Не сразу сообразив, куда тот решил повести беседу, слегка дезориентированный Имран ничего не ответил, что зарождающуюся внутри его синеглазого оребушка обиду лишь усугубило. — Главное, чтоб чувства были, да, Ириска? — попытался приободрить больше самого себя Даня. Молчание было не лучшим из возможных ответов, но Имран упрямо продолжал тормозить, тогда как наш обидчивый герой окончательно зарылся носом ему в ключицы и продолжал мучить себя мыслями вроде: «А сам ты лучше, что ли? Паршивый бомбила из коммуналки на говношкоде. Тоже мне. Как раз твой уровень, нехуй выебываться». Вслух он ничего не выдал, наивно полагая, что нежелание ссориться и портить атмосферу свидания смогут погасить разгоревшийся в душе огонек печали. Постепенно мысли свернули в русло самоуничижения, ставя на повестку дня... то есть уже ночи вопрос, что же он вообще такое, если даже какой-то полубездомный бомбила считает, что вынужден опускаться до его уровня. — Ну ниче, ты не грусти, — с неубедительной бодростью в голосе совершил он попытку исправить ситуацию. — Я, конечно, не распрекрасный Додик, но зато розетку могу починить. И сапфиры свои потом можешь выковырять и в баночку. На полку поставишь, будешь любоваться. — А... Откуда ты знаешь Додика? — вдруг перевел тему Имран. — Из бара, — просто ответил он. — И ты... Часто заглядываешь? К нему в бар, — неуверенным голосом поинтересовался тот. — Не оч, один раз был, а че? — Даня невольно съежился под странным внимательным взглядом и почему-то вдруг занервничал. — Я тя искал пиздец долго, шлялся по Апрахе, таксопарки все обзвонил, как дебил. Они там меня ненавидят все по ходу, я ж твое имя даже не знал. Потом Игорехин ебарь сказал, что его бывший ебарь — это твой бывший... ну... бойфренд, и... Мы пошли. В то место, — он смутился и замолчал. — Я думал, тебе Ахмед подсказал, — растроганным голосом признался Имран. — Какой Ахмед? — Рафик. — Ну так надо ж было на этого Рафика-хуяфика выйти сначала как-то, — проворчал Даня. — Ты ваще понимаешь, что у меня ни имени твоего не было, ни номера тачки, ничего вообще? Иди, бля, ищи лысого небритого хача-таксиста в огромном Питере. Пасиб твоей тачуле. Если б она у тя черная была, хуй бы я тя вычислил. — Для меня никто такого не делал, — прошептал тот еле слышно. — Не ждал вот так. Не прикладывал столько усилий. Почему это было для тебя так важно?.. — Не знаю, — стушевался он, снова спрятав лицо. — Мне просто надо было. Я должен был. Я не знаю, почему. «Потому что, блядь, запал на щетки твои с дырками янтарными, — негодовал он мысленно. — Пизда с ушами, бля». Пропустив руку вниз, он нащупал в собственном кармане мятую пачку сигарет, которую по привычке продолжал повсюду таскать с собой, хотя в последние недели руки к ней не тянулись. — Пусти, прикурить надо, — он аккуратно выбрался из пледа, поежившись. Привычные движения пальцев и горьковатый дымок успокаивали копошащийся ворох безрадостных размышлений. «Надо доказать ему, что я не хуже, — рассуждал наш герой. — Да кого я обманываю?.. Ай, пошел нахуй, не буду я ничего никому доказывать. Пусть че хочет, то и думает. Обнимает, ебет, кормит — и ладно. Мне норм». Он скривился, поглядев на сигарету, и уверенным движением потушил ее о песок, затем полез обратно под руку Имрану с бормотанием: — Завел себе хуйню какую-то — изволь заботиться... Сложно сказать, была ли эмпатия сильной стороной Даниного возлюбленного, но не почувствовать обиду, транслируемую всеми показателями, было сложно, даже при непонимании ее первопричин. Потому тот бережным, но уверенным движением уложил нашего героя на спину, навис над ним и принялся с нежностью целовать его лицо, попутно объясняя, что никакая он не хуйня, а его (Имрана) Данечка, самый красивый и милый, самый трогательный и забавный, что ни с кем и никогда в жизни еще не бывало так легко и весело... А главное — правильно. — Может, ты себя просто переоценивал раньше, — неубедительно пытаясь отвернуться, вяло огрызнулся он. — Не на тех смотрел. — Нет, драгоценный мой, — улыбнулся ему Имран. — Я думаю, я как раз себя недооценивал. И сейчас в первый раз встречаюсь с человеком, который действительно достоин того, чтобы посвятить ему себя. После такого заявления целоваться полез уже наш центральный персонаж, дабы скрыть от своего избранника совершенно непрошеную влагу в глазах. — Расскажи, а как ты в итоге меня отыскал? — попросил тот спустя некоторое время, когда Даня жался к его боку, устроив голову у него на плече и наслаждаясь легкими пальцами у себя в волосах. — Так я ж только что рассказал. — Только в двух словах. — Ну... Кароч, — он устроился поудобнее и вдохнул побольше воздуха: — Я сначала не собирался, но потом чет... Ладно. Это все щас будет звучать дико тупо, но ты сам спросил. Я тогда приперся к Игорю и чет давай ему рассказывать, не знаю, почему и что вообще у меня было в башке. Что... Даже как-то неловко щас. Кароч, что встретил охуенную телку, потому что... Ну... Не говорить же вот так прям... Я же типа нормальный, все дела. Хотя Игореха — он вообще-то гей и все такое. Из таких, знаешь, пра-ативный. Ну, то есть по предпочтениям типа гей, а по жизни пидор. Но он отличный чел, я с ним все равно дружил всегда. Имран отреагировал на его рассказ смешно дергающимися бровями. — Да, и вот я у него, грю — она такая охуенная, такая ваще, прям не могу, щас лопну нахер от восторга, а он такой — ну, грит, какой у нее размерчик? Наверно, про лифон или про жопу говорил, а я такой, задумался в тот момент, грю — да хэ зэ, сантиметров двадцать, — он замолчал ненадолго, давая пассии отсмеяться. — Извини, но я прям реально охуел с утра от твоего елдака. Он такой давай потухать, потом еще мама добавила, что надо майку вернуть... В общем, Игорек мне помогал, мы неделю все эти ебучие таксопарки обзванивали, искали синюю шкоду с лысым хачом, чтоб имя на «И». Игорек придумал даже говорить, что мы из МВД и потеряли у них документы. Нихуя не нашли. Ну я чет приуныл, пошел тя караулить там же, у киоска. Пару ночей шлялся, в обезьянник даже попал как-то, хотя никого не трогал. Все ебучие магазы обошел, всех продавцов... Ты, блядь, не мог с еще более стремным именем родиться, а? — он снова почти сел от возмущения, но почти сразу упаковался обратно, поежившись от холода. — Идан ебучий. — Бедный мой оребушек, — умилился сквозь смех тот. — Шлялся, шлялся, искал — нихуя. Шли годы, бурь порыв мятежный... Кароч, шла неделя хуй знает какая, как-то поперся я к Игорю, а у него хач. Ну, настоящий хач, армянин. Такой сладкий, что аж фу, моделька. Долбит моего Игорька в жопу, еще и раком! Я так охуел, убежал курить, а он потом такой выходит — Даня, пошли, мы кончили. Кончили, блядь, — почти выплюнул он возмущенно. — Спасибо за инфу, я как бы понял. Сижу с ними, кофе пью, в шоке... Нет, в полном ахуе, а не в шоке. Ну, это как если ты порно смотришь и вдруг оказался на съемочной площадке. Ну то есть я не смотрел... Кароч, Игореха давай меня позорить, вот, запал на хача-бомбилу, а этот чувак такой — э-э, брат, это я хач, потому что крест и все такое, христианин. Ну, я и грю, вот, так и так, не могу найти, имя не помню, машины номер тоже, ваще нихуя не помню, кроме того, что лысый и на синей шкоде таксует. Он такой — о, у моего бывшего как раз его бывший был кавказец и таксовал на чем-то синем. — Карен? — сотрясая их обоих от хохота, догадался Имран. — Карен, Армен, какая разница, — попытался пожать плечами Даня. — Дал номер, мы звоним — этот хуй не поднимает. Пошли к нему в гости, у него там... Ой, те лучше не знать... Хотя, бля, это ж твой бывший. Смех сделался немного напряженным. — Короче... пошли туда, — он выделил реплику интонацией. — Я думал, обоссусь нахер от страха, но ниче, норм, выжил. Смарю на этого мопса, думаю... На слове «мопс» тот перебил его, неприлично громко заржав. — Думаю — да ну, если ему это понравилось, я точно понравлюсь. А до этого чет стремался, что... ну... не важно. Он номер не дал, сука, но... — Конечно, не дал, — наконец прокомментировал ситуацию Имран. — Я его сменил сразу, как только... Ничего, ничего, продолжай. — Ты ща интригуешь, да? — нахмурился наш герой. — Кароч, он сказал имя и отправил к Рафику. — С-сучок, — выдавил тот, почти плача от хохота. — А че, ну сработало же. Ну, мы пошли к Рафику, он грит — есть такой, хуй знает, когда будет. Приходи в другой день. Ну, я пришел. Вот. Дальше ты знаешь. Несколько минут понадобилось Имрану, развеселившемуся от пересказа, авторский стиль которого мы постарались сохранить в первозданном виде, чтобы прийти в себя и заключить нахохлившегося любовника в жаркие даже в такую холодную ночь тиски-объятия и возобновить атаку поцелуями. — Ириска, или еби меня тут, или поехали домой, — прокряхтела жертва его любовного энтузиазма. — У меня жопа отмерзла. Уже у машины, отряхивая пледы от песка, все еще ощущающий отголоски задетой гордости Даня негромко проинформировал: — Я все равно тебе докажу, что я тебя стою. Видимо, только в этот момент пазл сложился в голове у тормозну... не спешащего с выводами Имрана, ввиду чего он решительно подошел к Дане, аккуратно развернул к себе за плечи и попросил: — Перестань, пожалуйста. Я не хочу, чтобы что-то доказывал. Я буду счастлив, если ты будешь спокоен и расслаблен. — Как я могу быть спокоен, — взорвался вдруг тот, повысив голос. — Если пизда с ушами, в которую я влюблен, считает, что я недотягиваю?! Возможно, все дальнейшее, произнесенное Имраном, звучало бы более убедительно, не начни он после таких радикальных заявлений безостановочно глупо улыбаться. — Я такое разве сказал? Зачем ты за меня додумываешь? Я даже фразу не закончил, — он мягко сжал Данины локти и после небольшой паузы продолжил: — Я хотел сказать, что можно быть счастливым не только с тем, кто... Кто тебя мучает. В тот момент нашего героя изнутри снедали плохо совместимые чувства: облегчение от неверности собственного поспешного вывода; вину от того, что зря надулся на любимого человека; страх рука об руку с гневом от того, что кто-то в прошлом посмел каким-то образом мучить его Имрана; плохо сдерживаемое любопытство, как именно упомянутые мучения могут быть связаны с интерьером заведения проклятого Додика; наконец, стыд за то, как собственное либидо бодро реагировало на такие сопоставления. Утешал его разве что тот факт, что среди этих ощущений сильнейшим была тревога за душевное состояние партнера. — Извини, — выдавил он в итоге. — Я зря так подумал. Просто... Ну... Привык так считать. — Я помню, Данечка, — Имран погладил его по волосам. — Ты говорил. Но это был конкретный человек. А я — другой человек, и для меня ты — то, что нужно. Даже нет, не так. Для меня ты — гораздо больше, чем я когда-либо мечтал. — Все равно ты пизда с ушами, — прошептал он в ворот его куртки насуплено. — Для тебя хоть задница с глазами, — мягко засмеялся тот. — Не, жопа с глазами — это я, — улыбнулся Даня. — С сапфирами. После этих слов они обнялись — ни один не понял, по чьей инициативе — и еще долгое время стояли так, уронив пледы и игнорируя холод и ветер. — А знаешь, че? — он повернул голову, глядя Имрану прямо в глаза. — Моя булка на плече похожа на Млечный путь. — Действительно, — обрадовался тот. — Там тоже беленькое течет. — Не-совсем-Млечный путь, — захихикал коварно наш герой. По возвращении домой, сонных и промерзших, их хватило лишь на то, чтобы вместе отогреваться под горячим душем, попутно занимаясь неторопливым взаимным рукоблудием, и эта сцена при наличии хорошей съемочной команды могла бы стать качественным экземпляром соответствующего жанра кинематографа. Но если бы мы хотели озаглавить следующий эпизод, о котором хотим вам поведать, стоило бы назвать его «The Non-coolest Sex Scene Ever», что в буквальном смысле отразило бы суть происходящего на следующее, воскресное утро. Солнечный свет, искоса озаривший узкую кровать, на которой они неожиданно комфортно провели ночь в уже не вызывающем вопросов борцовском захвате, именуемом любовным объятием, пробудил в нашем герое живой сексуальный энтузиазм. Спровоцировать щедрого на ласки Имрана на взаимное оральное удовлетворение было несложно, однако этого крепкому Даниному организму оказалось мало, потому и во время ванных процедур, и во время завтрака, и в процессе любой другой деятельности его стабильным фоновым намерением являлась попытка всячески объект своей страсти облапать и облобызать. В конце концов эта систематичная провокация привела их обратно на кровать, к которой в шуточной борьбе он оказался придавлен страстным Имраном, в кои-то веки позволившим себе бессовестно улечься у него между ног, да еще и при этом соблазнительно ерзать. Сказать, что нашего Данечку от этого повело — значительно преуменьшить, так как реакция его с игривой агрессии буквально в одно мгновенье перетекла в ласковую, доверчивую покорность. Факт его идеологического бунтарства в рамках любой системы и презрения к правилам в обычной жизни делали еще более постыдным это странное желание подчиняться и быть подавляемым тем, кого он сам выбрал. Но именно в тот момент, когда не ожидающий подвоха Имран выцеловывал на его плече какую-то схему эвакуации, судя по сложности траектории, и по задумке или неосторожности потирался своей ел... зенитной установкой о самые беззащитные места, в голову к нашему изобретательному герою пришла гениальная, по его мнению, идея. — Ириска, слуш... А как это... Ну... — он замолчал, смутившись. — Как что, сердце мое? — Ну, по-нормальному... Типа... Как обычная пара. — С проникновением? — улыбнулся тот, огладив его бедро. — Зависит от многих факторов, но если все сделать правильно, то приятно. — А ты можешь сделать правильно? — неуверенным, но полным желания голосом поинтересовался Даня. — Думаю, да, — Имран чуть приподнялся и поцеловал его в висок. — Мы хорошо подготовимся, физически и морально... — Не, я про сейчас, — возразил Даня. — Сейчас? — с сомнением переспросил тот. — Ну да, не в коммуналке же. Там в ванную не попасть. А щас никого нет, мама вернется поздно вечером, вода рядом, можно орать, если че. Никто не зайдет, не будет шпынять Илюху. — Логично, — выдохнул Имран ему в губы. — Только у нас смазка в машине. — Эй, я не хочу, чтоб ты мне смазывал жопу машинным маслом, — опасливо предупредил он. Пока один, еле сумев застегнуть джинсы, побежал во двор доставать упомянутый предмет из автомобиля, второй по-быстрому на всякий случай наведался в ванну, слишком взволнованный, чтобы ожидать в постели. — У тебя есть нашатырь? — подмигнул ему вернувшийся через пару минут Имран, торопливо избавляясь от одежды. — То есть вот прям настолько?! — приподнялся на кровати Даня. — «Сестра, скальпель, елда не влезает»? Хотя у нас скорее «Брат, кинжал»... — А аптечка какая-нибудь есть? — отсмеявшись, спросил тот. — Ириска, ты че, меня оперировать собрался? — почти в серьезном испуге переспросил он. — Это же просто ебля... — Да я шучу, — признался Имран, улыбаясь в умилении. — Сбегаю руки помою, а ты пока ложись на живот. — Почему ты звучишь как проктолог? — крикнул ему вслед наш герой, устроился поудобнее, сунул руки под подушку и стыдливо осознал, что дрожит. Не прошло и минуты, как Имран уселся прямо ему на ноги и без предупреждения налил вдоль позвоночника масла, как оказалось, не машинного, чем вызвал в своем подопытном громкий негодующий «Ах». — Холодно, бля! — выдохнул Даня, но тут же прикрыл глаза, наслаждаясь приятным давлением заскользивших по спине ладоней. — Так меня еще никто не жамкал. — Лучше, чтобы ты расслабился, — заботливо пояснил тот, осторожными движениями разминая его плечевой пояс. — Виноградкой пахнет, — промурчал он, прикрыв глаза от удовольствия. — Так приятно... В какой-то момент на волнах блаженства счет времени был утерян, и наш герой не заметил, как Имран пересел ниже, оглаживая теперь его бедра и ягодицы, дразня при этом будто случайными прикосновениями пальцев к самому нутру. — Ну суй уже, — лениво подбодрил его Даня, в нетерпении приподнимаясь навстречу ладоням. — А то я ща кончу от волнения. Вместо ответа тот привстал на коленях и наклонился к нему, поцеловав в основании шеи. — Не нужно торопиться, — мягко настоял он. — Чем расслабленнее ты будешь, тем легче все пройдет. — Почему ты говоришь о ебле как о какой-то медицинской процедуре? — проворчал Даня, стараясь глубоко дышать и не напрягать мышцы. — Это же просто жопа, из нее иногда такое... Он не смог продолжать, так как любовник щекотно рассмеялся ему в затылок, да еще и скользнув своим достоинством прямо по упомянутому месту. Про то, что геи на первых порах часто суют друг в друга пальцы, дабы размять пятую точку перед активным пользованием, он знал, но никак не мог ожидать, что Имран при этом попытался этими самыми пальцами втолкнуть в него чуть ли не полфлакона смазки. — Ириска, ты че делаешь? Я терь неделю буду виноградом срать, — он приподнялся на локтях, пытаясь обернуться, чтобы рассмотреть процесс. — Нетерпеливый какой, — пожурил его тот. Ощущения внутри были знакомы, не особенно болезненны и не пугали, в связи с чем наш герой сделал себе зарубку когда-нибудь поблагодарить Игорька за моральную подготовку. Физическая, по его мнению, заняла какое-то непозволительно долгое время, наводя на мысль, что в избраннике проснулся садист. — Ну Ириска, ну харэ уже, — заныл он, вздрагивая от возбуждения. — Хватить елозить хуем между булок, суй уже, я не хруста-а... Он замер в удивлении от сильнейшего чувства растяжения, крепко ухватившись за подушку. Ощущение пока что сложно было отнести в разряд болезненных, но интенсивность его переходила все возможные границы и являлась самым... необычным, что приходилось испытывать непосредственно этим мышцам. — Выдохни, — шепотом подсказал Имран ему на ухо. — Давай, дыши со мной, тебе нужно расслабиться. — А оно не порвется? — опасливо поинтересовался Даня. — Нет, если выдохнешь, — настойчиво повторил тот, возобновляя поцелуи на шее и затылке. Понадобилось приложить немалые усилия, чтобы последовать совету партнера, мысленно восхищаясь его терпением и самоконтролем. — Ты уже весь внутри? — робко предположил наш герой, чувствуя, как тот едва заметно подается бедрами вперед. — Нет, только головка... — Чего-о?! — он вывернул голову, чтобы убедиться самостоятельно, и со стоном уронил ее обратно. — Ебать, Ириска, а по ощущениям ты в меня свой кол уже по помидоры загнал... Еще через минуту удручающе медленного процесса он сдавленно поинтересовался: — Ну? А терь весь? — Данечка, — улыбнулся сочувственно его избранник. — Что?! Меньше трети? — заверещал он, обернувшись. — Давай, втопи уже, бляха-муха, ну Имран, ну че ты... Нет-нет, стой! — тут же пожалев о своих словах, он уперся ладонью в живот тому позади себя. — Я был не прав! Я погорячился! Аккуратнее... Ох, бедная моя жопа, к ней по ходу вся кровяка прилила ща, и сердце там же, сука, пульсирует... — Данечка, — повторил он, пытаясь унять смех. — Ай-ай, тихо ты! Твой хрен во мне трясется... Я не твой пидорский латте, чтобы меня взбивать... Полагаю, мой дорогой читатель может и сам догадаться, что после этих слов сдержать хохот бедному Имрану стало еще сложнее. — Хватит ржать, трахай уже, — задушено просипел наш герой еще через минуту. — Буду звать тя Имран Колосажатель... Шашлычная «У Имрана»... Блюдо дня — Даня, фаршированный хреном... — Данечка, хватит, пожалуйста, — в очередном приступе хохота попросил тот. — По-кавказски, — жалобно добавил он, почувствовав, как на глаза наворачиваются слезы — невольная реакция организма на слишком интенсивные ощущения. — Ну? Уже весь? — Нет, но почти половина. — Ну так пихай, бля, ну че ты как маленький... — Может, в другой раз? — Какой другой раз?! Я что, зря это все терпел?! Наверное, идти на принцип в подобной ситуации было не самым разумным решением, однако переубедить нашего упертого героя не представлялось возможным даже его полной сочувствия пассии. — Можешь попробовать подвигаться? — неуверенно попросил он и тут же пожалел о своем предложении. — Да еб твою, почему он чувствуется как раскаленный кусок арматуры?! — Бедный мой, — с искренним сочувствием пожалел его Имран, снова замерев. — Кря, — прокряхтел он спустя некоторое время, уткнувшись лбом в подушку. — Что такое, Данечка? — встревоженно поинтересовались за ухом. — Утка... По-кавказски, — захныкал он. — Я гордая утка... Под кроватью... Полным облегчения и одновременно разочарования «Ну бля» сопроводил он волевое решение любовника прекратить экзекуцию, однако очень скоро пересмотрел свое недовольство, когда цепочка поцелуев вдоль позвоночника привела его страстную пассию прямо в... — По ходу, я мороженка, — выдохнул он, послушно привставая на колени. — Леденец... Петушок на палочке... Ай, ну хватит ржать в мою мороженку, щекотно же! Завершать эту «The Non-coolest Sex Scene Ever» им пришлось уже в ванной, куда Даню потащил практичный Имран, дабы не запачкать белье массажным маслом, хотя постель еще неделю пахла виноградом, что ввиду ассоциативного ряда в секунды вызывало стабильную эрекцию по утрам и вечерам, когда он ночевал дома. — Почему я чувствую, что он как будто еще внутри? — вяло удивился он, подставляясь под влажные поцелуи любовника, жмурящегося от удовольствия и брызг воды из душа. — Это нормально, так будет еще некоторое время, — тот вознамерился встать на колени, чтобы продолжить начатое в постели, но Даня ухватил его за локоть. — Стой, ты мне обещал... Вернее, я тебе сказал, помнишь? Что хочу, ну... Чтоб трахнул в рот, — он смущенно прикрыл глаза и с готовностью ответил на глубокий, долгий, чувственный поцелуй. Сердце забилось в панической эйфории, когда, еще целуя, Имран нажал ему на плечи, заставляя опуститься и сесть на пятки, ласково погладил по волосам, аккуратно сжал их на затылке и направил голову к своей ел... своему достоинству. Даня послушно открыл рот и обхватил губами тяжелый, горячий, пульсирующий от напряжения орган, уже привычно сжав его у основания и поглаживая языком солоноватую головку. Ему стало страшно от осознания, что главным образом в этот момент ликовала именно психика, необъяснимо и против логики наслаждаясь чувством беспомощной покорности, создаваемой совокупностью физических ощущений: крупным, заполняющим все пространство рта членом, влажной бархатной кожей скользящим по губам; видом возвышающегося над ним и без того высокого человека, его крепких бедер и дорожки волос на животе; почти болезненной растянутости сжимающегося от возбуждения сфинктера; боли в стоящих на твердом коленях; теплых струй воды на спине и плечах; осторожных, но сильных пальцев на затылке... Позволив ему немного войти во вкус, Имран перенял основное движение, осторожно придерживая его голову и легкими толчками заскользив по языку головкой. — Эй, — отодвинулся Даня спустя минуту. — Это не трахать в рот, это все еще минетик. — Данечка, — выдохнул тот с непонятным подтоном. — Только дай мне знать, если станет дискомфортно, хорошо? Он аккуратно развернул его за плечо, прижимая лопатками к холодному кафелю, переступил через колени одной ногой, дразняще поводил головкой по губам, затем чуть надавил на них, проскальзывая внутрь. Некоторое время все шло по задуманному нашим героем плану, и он крупно дрожал от восторга, обнимая возлюбленного за бедра и чувствуя, как сокращаются под ладонями напряженные мышцы, когда тот толкался ему в рот, каким-то непостижимым образом сохраняя безопасную для дыхания амплитуду. Однако в какой-то момент в нем проснулся хулиган-естествоиспытатель, побудив сжать любовника прямо за... давайте называть вещи своими именами — за яички и потянуть на себя, заставляя углубиться. Имран охнул, задышал чаще и стал двигаться чуть быстрее и глубже, но контроль его все еще был неколебим. Пришлось сцапать его за подтянутые ягодицы и толкнуть пару раз на себя, чтобы добиться желаемого эффекта: после такого посягательства на его силу воли та отказала, позволив партнеру отпустить вожжи и почти забыться, наслаждаясь моментом в полную силу. Все было бы хорошо, если бы не два фактора, которые некоторое время наш упрямый герой пытался игнорировать: нехватка кислорода и неумолимо подступающая тошнота от систематического раздражения горла. Сначала он пытался создать барьер в виде задней части языка, но что могла противопоставить одна гибкая мышца мощи целого опорно-двигательного аппарата? Затем, собрав в горстку все имеющиеся знания о глубоком минете, попробовал расслабить горло, отчего рвотный позыв лишь усилился. Уже готовый похлопать избранника по бедру, он замер, услышав, как тот стал тихонько, почти жалобно постанывать, и упустил момент, когда вдруг тошнота перешла границу выносимого. Он крепко схватил свою пассию за тазовые кости, фиксируя на месте и дергаясь в относительно успешной попытке удержать внутри устремившийся на свободу завтрак. Имран потянул его за локоть, помогая подняться, и, сняв душ со стены, полил его ладони, чтобы дать возможность прополоскать рот. — Упорный какой, — восхитился он, прижимая к себе сглатывающего любовника. — Оребушек. — Упоротый, — поправил его Даня сипло, затем вдруг оживился. — Зато ты можешь кончить мне в жопу, и буит эта, как ее... Официальная дефлорация, епта. Вскоре он пришел к одному из важнейших открытий на пути к становлению своей сексуальной жизни: что в подавляющем большинстве случаев бывает вполне достаточно полумер. Что глубокий минет — это скорее вызов физиологии и повод для гордости, чем физическое удовольствие. Что легкие поглаживания умелыми руками могут быть гораздо приятнее, чем интенсивное трение. Что член не обязательно заталкивать «по самые помидоры», чтобы друг об друга порадоваться... Последний момент они с избранником выяснили на практике, когда тот снова пошел на поводу у сомнительной идеи и во второй раз втиснулся — сантиметров на пять максимум, но моральное удовлетворение от оказавшихся внутри результатов страсти своего избранника наш герой ощутил в полной мере. В финале действа Имрану даже пришлось аккуратно зажать ему рот, так как оргазм с членом внутри оказался вдруг совершенно иным по силе и качеству. — Для первого раза мы справились неплохо, — подвел он итог, с радостным оптимизмом разглядывая потолок, пока Даня водил пальцем по его животу, устроив голову у него на груди. — По ходу под твой калибр надо готовиться сильно заранее, — предположил наш герой, удовлетворенно зевая. — Вот видишь, такая физиологическая особенность — далеко не всегда плюс, — вздохнул тот с улыбкой. — Все равно ты своей елдой гордишься, я ж по физии вижу, — хихикнул Даня, с нежностью погладив предмет беседы. — Мне просто приятно, что она тебе нравится, — смутился Имран, хитро отведя глаза. — Слыш, — он вдруг подскочил, усевшись на бедра избранника. — Все, я больше не целочка. Я взрослый, уверенный в себе, ебущийся в жопу мужчина. Который и полку прибьет, и хуй пососет. Кстати, полка. Пошли за перфоратором. Только похаваем сначала... Путь к отцовскому... бывшему отцовскому, а теперь по праву наследования Даниному гаражу лежал на юг, где в километре от его дома, практически по соседству с новостройкой Братана, на свободном пространстве прямо между жилых домов в несколько рядов лепились друг к другу ряды помещений, используемых добропорядочными и не слишком гражданами по самому разному назначению. Кто-то хранил там заготовки на зиму, кто-то сносил туда сомнительной ценности хлам из разряда «жалко выкинуть», кто-то незатейливо выпивал в теплой компании или организовывал домашнюю мастерскую, разводил кур (и такое случалось на памяти нашего героя) или в действительности бесконечно ремонтировал какое-нибудь старенькое авто. Даня же свое личное и почти неприкосновенное пространство гаража разделил на три зоны. В передней части находилась зона отдыха, состоящая из нескольких покоцанных кожаных кресел и старого дивана в сероватый цветок, что были пожертвованы ради общего блага Стасиком, пару лет назад затарившимся новой мебелью. Роль журнального столика исполняли два поставленных друг на друга пластиковых ящика с приделанной сверху дверцей от кухонного шкафчика, которую пятилетний Данечка изрисовал и поцарапал в порыве вандализма. Там же в углу пристроился металлический шкафчик, какие обычно ставят в раздевалках, с проволокой вместо замка. У Дани и его компании этот предмет неясного происхождения сделался хранилищем всяких ценных предметов вроде кальяна, неработающей приставки и тому подобного. Далее находилась рабочая зона, где у нашего героя царил идеальный порядок: все необходимые на его взгляд инструменты и расходные материалы были тщательно систематизированы, все мелочи разложены по жестяным банкам и расставлены специальным образом на прочных самодельных полках, о содержании которых он мог бы рассказать даже с закрытыми глазами. Третья зона, именуемая хозяином помещения не иначе как «Кладбище хуеты», представляла собой лишенный какой-либо системы и логики склад отживших свое предметов. Таких как, например, рулон старой полиэтиленовой пленки от теплицы с дачи его бабки; неведомо кому нужные банки с высохшей краской, которые мама попросила унести с балкона, но не выкидывать; рассохшиеся стулья с кухни, погнутый велосипед, какие-то грязные спецовки, запасное колесо... — Не смотри туда, — махнул он рукой и нащупал выключатель, озаривший помещение болтающейся на проводе стоваттной лампочкой. — Там постапокалипсис. Батя свою тачку пропил, а потом всю жизнь трахал мозги, что выкупит, так заебало... Он остановился, в растерянности оглядев помещение, будто забыл, зачем они вообще пришли. — Я смотрю, мой Данечка — перфекционист, — похвалил Имран его полки. — А, точно, — он наклонился, чтобы вытащить чемоданчик, открыл его, с гордостью демонстрируя чистенький перфоратор своей пассии. — Моя игрулька. Знаешь, вообще этот гараж — какая-то ебучая метафора моей жизни. На переднем плане тусня и бухалово, потом что-то, что я понимаю, а потом в глубине какая-то полная хуетень. — Давай выделим день, разберем этот хлам и выбросим все, чем не пользовались больше года, — предложил тот с ободряющей улыбкой. — А нужное аккуратно сложим, будет намного больше места. — Тебе не влом? — скептически уставился на него Даня. — Это же твой гараж. Не какой-нибудь казенный. — Ну, я ж тут не живу. Просто захожу иногда. — Данечка, — Имран подошел к нему и обнял сзади за талию, устроив подбородок у него на плече. — Мне не влом помочь тебе привести это место в порядок. — А вдруг там крысы или тараканы? — усомнился наш герой. — Тогда я их прогоню, и они не будут больше тебя беспокоить, — пообещал тот. Пока он закрывал двери на верхний замок и прилаживал второй навесной, Имран вдруг залился звонким хохотом, указывая рукой на одну из соседних, на которой красовалась надпись баллончиком: «Почем краску брал?». Ниже той же рукой было приписано: «Сорян крась снова», а завершало композицию криво нарисованное сердечко. — Это твоя работа? — хлопнул себя по коленям Имран. — Это секрет, — подмигнул ему Даня, чрезвычайно довольный собой. — Вообще там даже раскладушка есть, я ночевал на ней несколько раз. И старый Игорехин синтезатор. У него контакт отошел, я все никак не доберусь посмотреть... Слуш, Ириска, — он вдруг остановился и переступил с ноги на ногу. — Какого хуя я все еще ощущаю жопой твою елду?! Тот ничего не ответил, лишь загадочно улыбнувшись. — Сорвали Данечкину розочку, — пропел наш герой, размахивая перфоратором в пути. — Мороженку, — подсказал Имран, незаметно скользнув пальцами по его руке. — Как можно сорвать мороженку?.. — не согласился он, но отыскать ответ на этот глубокомысленный вопрос помешал телефонный звонок, неожиданно от Стаса. — Ну че, ты где? — осведомился друг вместо приветствия. — Чешу из гаража домой, — честно проинформировал Даня. — Давай, сворачивай к нам, посидим, пока солнышко. — А я не один, — нахмурился он. — С кралей на синей тачуле? — Ага, — он покосился на смеющегося любовника. — Ну так давайте, топайте к нам, познакомишь наконец. Мы ж это, тоже порадоваться хотим, посмотреть на твою деваху... Не успев глубоко задуматься над непростой ситуацией, он заметил вдруг, как хитро подмигивает ему Имран, и неверящим шепотом уточнил: — Типа да? Согласиться? — Ну когда-то же придется, — пожал тот плечами. — Лан, — ответил Даня ему и одновременно в трубку, в которой почти сразу послышалось отдаленное «Охуеть, пацаны, он согласился!», затем раздались короткие гудки. — Ты вроде говорил, что быстро бегаешь?