The Non-coolest Love Story Ever

Утро понедельника, наступившего вслед за памятной датой Даниного публичного признания в оригинальности своих предпочтений, выдалось сухим, но пасмурным и прохладным. Промерзнув в утренней очереди в уборную на пару с похожим на зомби Ильяшей, которого его смуглая муза дразнила теперь не иначе как «Русалочкой», «Ундиной» или «Утопленником» из-за местами бирюзовых кос, Даня забежал обратно в комнату и первым делом сунул ледяные руки под майку охнувшему от неожиданности любовнику. — Сорян, там нет горячей воды, — прижался к нему наш герой, напрашиваясь на поцелуй. — Бедный мой, — обнял его Имран. — Еб твою! — хлопнул он себя по лбу. — Знаешь, че мы забыли? Полку приделать. Хотя у нас нет полки. Чет как-то непродуманно получилось, Ириска... — Давай в середине недели? — тот вернул его руку на свой бок. — Доверишь мне свою игрульку? — Я те даже жопу свою доверил, — пробухтел он, грея нос в ямке между ключиц своей пассии. — Дай кофту, а? Пока его героический любовник расходовал свои утренние пятнадцать минут в морозном душе, включивший заранее чайник Даня вытащил первый попавшийся, теплый на вид свитер крупной вязки и углубился в исследование шкафа, где царил идеальный порядок. Почти как манифест на одной из полок стоял аккуратно обмотанный проводом утюг, рядом с которым лежала ровная стопка футболок, в основном черно-серой гаммы. Ниже были уложены друг на друга три пары темных джинсов и штаны цвета хаки с крупными карманами. Там же имелись две черные, кажется, икеевские коробки для белья. В соседнем отделении на вешалках висели: брючный костюм, несколько рубашек, одинокий пиджак, коричневая дубленка, черная косуха, пара свитеров и ремней. На втиснутой прямо в шкаф полке для обуви покоились грубоватые берцы, бордового цвета армейские ботинки поизящней, черные осенние туфли по щиколотку и серые кроссовки. На верхней полке с одной стороны хранились пара кепок и зимняя шапка, с другой стояли какие-то интересные флаконы. — Ириска, ты че, минималист? — повернулся он к вернувшемуся из ванной Имрану. — Вынужденный, — подрагивающим голосом признался тот, ощупав чайник. — Ох, душа моя, ты его включил... — А где твои красные мокасины? — Даня вытащил из шкафа дубленку и накинул ее на плечи присевшему с кружкой Имрану. — Кончились в магазине, — улыбнулся тот с благодарностью. — Остались только красные глаза. — Можно там покопаться? — спросил он, указав на верхнюю полку. — Конечно. — Что это? — он вытащил самый привлекательный из флаконов нежно-розового цвета, внутри которого оказалась белая субстанция, пахнущая как... — О-о! Ириска, эта штука пахнет тобой! — Скорее я ею, — оглянулся на него Имран, привставший, чтобы нарезать бутербродов. — Это лосьон, я его наношу после бритья. — «Шанель»? — в руках его оказался почти полный флакон духов с таким же названием и чуть более резким запахом. — Он типа женский? — Наверное... — А на мне иначе, — удивился он, пшикнув себе на руку. — Не, чет как-то фу. Имран вздрогнул, когда наливший себе немного лосьона на пальцы Даня подошел со спины и аккуратно провел ими по шее сзади. — Да-а, — протянул наш герой, уткнувшись туда же носом. — Вот так правильно. Обожаю, как ты пахнешь, — он обнял своего избранника за талию, прижавшись к нему сзади, дабы продемонстрировать физическую готовность подтвердить свой восторг. — Радость моя, мы не успеем, — неубедительно попытался освободиться тот, но в итоге только спровоцировал еще больший энтузиазм. — Успеем, ты ж быстро, пару минуток, а я потом дома сам, — развернув его за бедра и заставив опереться пятой точкой о край стола, наш герой полез ему в штаны, к счастью, уже согревшимися руками, довольный скоростью ответной реакции. Вполне предсказуемо заявленные пару минут растянулись на все двадцать, а то и более, после которых слегка паникующему и очень смущенному Имрану пришлось бежать полоскать рот, предварительно уламывая меланхоличного Гилю пустить его «на секундочку» без очереди, пока никуда не спешащий Даня вальяжно дорезал его бутерброды. Косметическими средствами своей пассии он решил заняться в следующий раз, но положенное в тот день начало ревизии его личных вещей вдруг натолкнуло нашего героя на неожиданное осознание того, как тщательно Имран за собой следит. Всегда, без всякого исключения, этот странный мужчина умудрялся оставаться опрятным и хорошо пах, и даже небритость его на проверку оказалась не совсем естественной, так как четкий контур линии роста волос на щеках к утру «размывался». Вся растительность в интимных местах была тщательно изничтожена, включая не только область вокруг предмета мужской гордости, но и... Пожалуй, уточним этот момент в следующей подходящей сцене любовного содержания. Аккуратные ногти, ровные брови без единого намека на слияние, отсутствующий запах изо рта (который, по Даниному наблюдению, имелся абсолютно у любого человека, включая самых фееподобных барышень), всегда свежая одежда... Парфюмом его избранник не пользовался, отдавая предпочтение этому нежно-розовому лосьону, чей запах в сочетании с его кожей ощущался Даней как чистый афродизиак. Дезодорант если и имел, то вовсе без запаха. С таким человеком, даже не будучи с ним знакомым, было объективно приятно находиться в физическом контакте. Позже это привело нашего нервного оребушка к весьма здоровой мысли, что надо бы соответствовать и повысить уровень личной гигиены, так как идея постричь ногти заглядывала к нему в лучшем случае раз в полгода, потому как... Зачем стричь то, что можно отгрызть или отломать? Вряд ли он был способен сделать что-то с грубоватой кожей ладоней ввиду особенностей своей профессиональной деятельности или добраться бритвенным станком до... скажем так, «мороженки», однако напрячься, хотя бы разок в неделю почистить уши, не забивать вечером на зубную щетку и сымитировать подобие маникюра вполне был в состоянии. Иными словами, до того дня наш герой в целом являл собой стандарт обыкновенного рабочего мужика, никоим образом не обеспокоенного степенью своей «приятности» и искренне уверенного, что три дня без банных процедур — это суровая жизненная реалия. То, что Имран ни разу не скривился, не погнал его мыться и вообще никоим образом не высказывал недовольства (в отличие, кстати, от позволяющего себе подобное на регулярной основе Игоря), говорило о его истинном отношении гораздо больше, чем могло бы продемонстрировать любое красноречие. Дома, заглянув в собственный шкаф, Даня впервые за последние лет пятнадцать задумался о том, что понятия не имеет, из чего состоит его гардероб, так как носит неизменно одни и те же вещи, что лежат сверху: несколько светлых футболок с застиранными принтами, пара фланелевых рубашек, джинсы или треники и одна и та же модель кедов, по мере снашиваемости заменяемая мамой на новую. В них, к слову, он часто прогуливался и зимой, получая пиздю... выговоры от родительницы, однако успокаивался, встречая у ларька кого-то из товарищей в псевдо-адидасовских тапках поверх носков, перетаптывающихся по снегу. Именно в таком виде они с Васей как-то бегали за пивом и семками, с красными носами дрожали в очереди и вели диалоги следующего содержания: — Те не холодно? — Не. А те? — Не, норм. В глубине того шкафа действительно прятался внушительный гардероб «хорошего мальчика», лет с семнадцати (статичная точка во времени, когда размер его одежды меняться перестал) периодически пополняемый Зоей Вениаминовной. С ним Даня себя никак не ассоциировал, отдавая предпочтения старым рубашкам и мягким треникам с характерными боковыми полосками. Что, к слову, не помешало ему покорить сердце гордого кавказца. Как оказалось, опаздывать тот совершенно не любил и от любого нарушения запланированного графика начинал иррационально беспокоиться и всех вокруг подгонять. — Ну так ты втопи, — предложил наш герой, когда синяя «Шкода» вырулила из двора и устремилась на юг. — Я не буду нарушать правила, — отрезал сосредоточенный Имран. — У меня уже как-то отобрали права, потом много мороки... — Расскажешь потом? — оживился он. — А че ты меня до метро не докинул? Я ж не маленький, могу сам добраться. — Еще чего, — возмутился тот. — Хочешь песню? — предложил с коварной ухмылкой Даня, закончив в фоновом режиме сочинять оду возлюбленному на мотив «Пусть всегда будет солнце». — Хочу, — улыбнулся Имран, на секунду оторвав взгляд от дороги. — Ро-озовый круг, надпись «Шане-ель», это парфю-юмчи-ик Ири-иски, — запел он намеренно мимо нот. — О-он на себя-я-я целый флако-он... Вылил и во-от результа-а-ат! Звонкий смех в ответ придал его голосу силы и точности. — Пусть всегда-а ноют яйки-и у несча-астного Даньки, — продолжил он вдохновенно. — Пусть всегда-а-а будет крепок его мо-о-ощный стоя-я-як! Кстати, а че ты в такси работаешь? — вспомнил он вдруг о вопросе, который все время забывал задать. — Я думал, все кавказцы на рынке торгуют. — Ни один уважающий себя кавказец не пойдет торговать, это не достойно мужчины, — явно не своими словами ответил ему все еще смеющийся Имран. — У тя под боком таких недостойных целая Апраха. — Да, только это не Кавказ, а Закавказье или вообще не россияне. — Мне до сих пор странно осознавать, что ты россиянин, — признался наш герой. — Данечка, — вздохнул тот. — Сердце мое, ты простишь мне, если я тебя высажу с другой стороны дома, чтобы во дворе не крутиться? — Ты че, думаешь, я пятьдесят метров не пройду? И все-таки упомянутые пятьдесят метров до родной парадной не были лишены приключений. Дабы попасть домой, предстояло миновать пару скамеек, на которых по никому не известной причине с самого утра вдруг случился симпозиум старушек, зашептавшихся при виде нашего героя. — Ой, глядите, деуки, Данька Зойкин шагает, — обрадовалась вчерашняя эксплуататорша баба Надя. — Здрасьте, — крикнул он издалека в надежде быстро проскочить внезапное препятствие. — А где дружок твой? — поинтересовалась она с укоризной. — Игореха? — не сразу сообразил он. — Да нет, тот, хорошенький, который на Боярского молодого похож. Красивый, высокий, — выпрямилась она, гордо оглядывая подруг, которым, очевидно, уже растрепала, что у Зойкиного сынка-хулигана наконец-то появился приличный друг. Помимо «Игорюнечки», разумеется. — На Боярского похож — это аргуме-ент, — заинтересованно протянула одна из заседательниц. — А то ж! — продолжила расхваливать его пассию баба Надя. — Статный такой, прям мушкетер! И на пианино играет, и педагог, и по-французски читает, вежливый такой, умненький, интеллигентный мальчик. Раньше на Кавказе жил, музыку преподавал в школе, кружки всякие вел, потом вот сестер замуж выдал и поехал зарабатывать. Матери денег высылает, хороший такой... Замерший в аху... абсолютнейшем недоумении Даня усиленно пытался сообразить, чем его избранник так напомнил этим женщинам усатого актера в шляпе и со скрипучим, как у Ослепительной Гюзель, голосом. Возможно, со зрением семидесятилетней старушки можно было найти что-то общее... Не меньший шок он испытал от наглядной демонстрации того, как быстро распространяется информация по Купчинской «бабкосети». — Возвращаться не планирует, — заверила подруг его соседка. — Наверное, девочку тут себе нашел. Не удержавшись от смешка, Даня в порыве ехидства поспешил подтвердить ее догадку: — Да, есть у него одна, плоская такая, замухрышка совсем, но зато глаза красивые. Ну, он говорит, что красивые, а по мне замухрышка. Нашедшие живой источник сплетен бабульки устремили на него любопытные взгляды, напомнив охочих до хлеба чаек на море, отчего ему сделалось немного не по себе. — Данька, ты скажи, — спросила вдруг баба Галя, его бывшая классная руководительница. — Так сказать, из первых рук. У тебя-то самого когда девочка будет? Пора б уже, не все ж холостым бегать. — У меня Ирочка есть, — самодовольно ухмыльнулся наш герой. — Что за Ирочка? — возмутилась баба Надя. — Как я ее не видела до сих пор?! — А она в центре живет. — А кем работает? — Училкой, — глянул он на бабу Галю. — А сколько лет? — Тридцатник. — Красавица, небось? — А то! — ответила за него соседка. — Данька ж у нас редко, но метко, на страшненьких не заглядывается! — Ну бабуль, — заметил он рассудительно. — Что одному страшненькая, то другому... конфета. Вернувшуюся к полудню из музыкальной школы маму он решил предупредить заранее: — Ма, баб-Надя вчера влюбилась в Имрана, а седня с утра всем растрепала, что у меня Ирочка, поддержи легенду. — Ох уж эта Иосифовна, — вздохнула его родительница, вешая шаль на крючок в прихожей. — Кстати, зайчик, я тут подумала и решила, что свою обувь ты теперь будешь мыть сам. — Че я сделал такого? — насупился Даня. — Примета есть, что нельзя взрослым сыновьям мыть обувь, а то не женятся никогда. — Ма, мой спокойно, я не женюсь, я замуж пойду, — гыгыкнул он, прислонившись плечом к дверному косяку. — Как ты собираешься замуж? — спросила из ванной Зоя Вениаминовна. — Если ни стирать не умеешь, ни готовить, ни разу в жизни туалет даже не помыл... — Нифига, я в Кяхте два года сортиры мыл зубной щеткой, — возразил он обиженно. — И вообще, с чего эт я вдруг невеста? Моя Ирочка аккуратный и хорошо готовит, я готов уступить ему эту привилегию. — Бедный Имран, — вздохнула встревоженная женщина. — Зайчик, иди сюда, будем учиться готовить. — Только не это, — почти заплакал наш герой. То, как часто и с каким чувством мама то и дело начинала расхваливать его избранника, было, возможно, первым из случаев, когда он не испытывал раздражения, будучи сравниваемым с другим «хорошим мальчиком» — напротив, соглашался по всем пунктам, испытывая гордость за собственный удачный выбор. — Ма, — неуверенно позвал он как-то за ужином. — А как ты... Ну... Тя не парит, что у тя сын гей? — Ну гей и гей, — пожала плечами Зоя Вениаминовна. — Лишь бы кушал хорошо. Некоторое время он молча разглядывал свои тощие колени, не понимая, стоит ли на это как-то отвечать или следует просто порадоваться и более сей вопрос не поднимать. Однако та сама вдруг продолжила: — Если быть честной с самой собой... Я давно поняла, что с тобой происходит. На самом деле, это всегда было заметно, ты и в садике, и в младших классах был таким... Нежным ангелочком, просто куколка маленькая. Добрый, ласковый малыш, — она улыбнулась, глядя на него с любовью. — Просто заенька пушистая. Психотерапевт сказал мне, что... — Ты ходила к психологу? — напрягся Даня, не до конца понимая, откуда исходит зарождающееся внутри чувство вины. — И сейчас хожу, — подтвердила мама. — Не из-за тебя, зайчик. Мне нужно было это сделать для себя. — И что он тебе говорит? — хмуро поинтересовался он. — Насчет тебя? Что все, чем я могу тебе помочь — это безусловное принятие и любовь. — Мне не нужна помощь, — он поморщился. — Конечно, нужна, — она потянулась, чтобы погладить его по волосам. — Всем нужна. Но как раз тут у меня нет проблем, я тебя и так люблю и принимаю таким, как есть. Да и отец тебя любил всем сердцем... Он тоже это... — она помедлила секунду. — Видел и не мог принять. — То есть ты хочешь сказать, — он поднял голову, чтобы поймать ее взгляд. — Что он забухал из-за меня? Я виноват во всем? — Нет, конечно, зайчик мой, — заверила его Зоя Вениаминовна. — Не все, кто не согласен с выбором ребенка или не могут с чем-то смириться, начинают пить. Он был больным человеком, и ты тут совершенно не при чем. Хочешь, я дам тебе пару книжек по психологии, которые мне помогли? Ты же раньше так любил читать. — Чудесно, — он кинул вилку на тарелку и поднялся, остановившись только на пороге кухни. — Теперь выходит, что у нас бы была нормальная семья с нормальным батей, если бы вы двое случайно не родили маленького ебливого пидора, который еще в начальной школе всем своим видом давал понять, что мечтает насасывать хуи и долбиться в жопу. — Что ты такое говоришь, — в ужасе зашептала она, тоже привстав. — Данечка, сядь на место, пожалуйста. — Мам, нет смысла, — он опустил голову. — Мне больно от всего, что ты говоришь. Всегда. Что бы ты ни сказала. Ночью он долго не мог заснуть, не слыша, но догадываясь, что та в своей комнате плачет, и в кои-то веки чувствуя, что в этот раз наконец смог свои переживания хотя бы отчасти донести до женщины, эмоциональный контакт с которой был потерян лет пятнадцать назад. Утром, все еще ощущая смазанную вину и острое желание замять тему, он пытался делать вид, что все как обычно, и она отвечала тем же. Вечером во вторник Имран заехал к ним на ужин и своим присутствием разогнал тягостные облака тревоги, наполняющие атмосферу квартиры. Он остроумно шутил, делился забавными историями, был обходителен, галантен и участлив, а также принес вкуснейший клубничный торт, от которого у всех еще на градус поднялось настроение. Зоя Вениаминовна глядела на их нежные переглядывания, держась за сердце от умиления, Даня же чувствовал себя необыкновенно комфортно и расслабленно. Наивный Имран не подозревал, что уже на следующий день за такого рода досуг придется расплачиваться, что его, к немалому удивлению Дани, нисколько не напрягло, но даже взбодрило. Подкинуть Зою Вениаминовну к офтальмологу для его пассии оказалось в радость, как и затариться для нее тяжелыми сумками продуктов в супермаркете на следующий день. — Слышь, Имран, — семенил он за плывущим со списком и тележкой между стеллажами продуктов любовником. — Ты ващет не обязан быть ей личным водилой. — Я считаю, — обстоятельно начал его избранник. — Что если мы с тобой пара, то обязанности заботиться о родителях следует разделить поровну. Позиция эта на некоторое время ввела нашего героя в ступор. — Слышь, — робко подергал он того за рукав. — А у тя много родаков? — Нет, только мать, — рассмеялся Имран. — Но она живет со старшей во Владике. И мы не общаемся. Я думаю, понятно, почему. — А... Она в курсе, да? Вместо ответа тот невесело ему улыбнулся. — А че сестры, — через минуту снова пристал к нему Даня. — Их же тоже надо... Того... — Они обе замужем, это задачи их мужей, — пояснил Имран. — Я отправляю через старшую деньги для мамы, она их принимает. Это единственный мой с ней контакт. — Лан, — смирился он. — Кароч, тогда могу поделиться своей. Слуш, Ириска, а о чем вы с ней тогда говорили? Ну, когда мы с тобой первый раз засосались. — Она рассказывала про тебя немного, — улыбнулся ему тот с теплотой. — Не волнуйся, только хорошее. Какой ты застенчивый, добрый, отзывчивый, преданный. Она тебя очень любит, Данечка. Всем сердцем. Переживала о том, что ты несчастлив, по ее мнению. — С тобой счастлив, — пожал плечами наш герой. — Думаю, это основная причина, по которой она не погнала меня вон горячей сковородкой, — захихикал тот. — Да не, она от тя в восторге, — сказал он уверенно. Ходить с Имраном по магазину оказалось гораздо веселее, чем с мамой или с кем-то еще. Он терпеливо дожидался, пока Даня накатается по проходам на тележке, перещупает все мягкие игрушки в детском разделе, попробует все конфеты на развес, перечитает этикетки всех шампуней... — Эй, Ириска, — снова пристал он к своему избраннику, мешая выбирать мясо для фарша. — А мож, к нам переедем? Купим кровать побольше, бум жить вместе. Ма готовит, уборку вдвоем быстрее... — Идея, конечно, замечательная, но с твоим вокальным диапазоном нам придется ежедневно выезжать за город для кое-чего, — подмигнул тот. — Сейчас еще не страшно, но вот зимой... — А че зимой? Норм зимой. О, слышь, — вспомнил он вдруг. — А я как-то фильм видел, где чуваки трахались в снегу. Я тож хочу, — припустив за ним мелкой рысцой вдоль рыбного отдела, вдохновился Даня. — Ириска, погоди, слыш? Ириска! Давай потрахаемся в снегу? Хитро поглядывающий на него Имран ничего не ответил, кивнув ему у консервов на очередную порцию бабулек. — Ты этим «давай потрахаемся» весь магазин оповестил, — засмеялся он у стенда с хлопьями. — Ну и че, бля? — не снижая громкости, возмутился наш герой. — Мой мужик, хочу и ебу. Уже у кассы излишнее внимание в очереди стало его даже забавлять. — Ириска, если они не перестанут пялиться, я тя щас за попец начну мацать, — ухмыльнулся он коварно. Осуществить задуманное помешал охранник — здоровенный мужик лет сорока, вежливо, но настойчиво порекомендовавший ему выйти из магазина и подождать «дружка» на улице. — Все, все, начальник, — поднял руки Даня, сделав шаг назад. — Никого не лапаю, не буяню, спокоен и миролюбив, как «Аврора». Мужчина нахмурился, не сдвинувшись с места. — Ну че ты, ну я ж ниче такого не сделал, даже не спер ничего, — он похлопал себя по карманам. — Ну выпил вчера малеха, седня опохмел. Нервничаю, понимаешь? У меня свадьба скоро... Уточнение «Игорехина» он решил опустить. Оглядев его еще разок — строго, но понимающе, тот отошел на свое место, открыв обзору Имрана, красного от серьезных усилий, прилагаемых дабы не заржать. — Что это ты вчера выпил? — захохотал он, стоило им выйти на вечернюю прохладу. — Пару ложек твоего генофонда, прикинь? — сострил в ответ Даня. — И энное количество миллилитров слюней. — Ай-ай-ай, — расстроился тот уже на лестнице. — Майонез забыли. — А че забыли? — удивился он. — У нас же список. — Потому что кое-кто решил подразнить охрану, — цокнула его пассия, но оправдаться наш герой не успел, заслышав знакомые шаги пролетом выше. — О, Игореха, здарова! — обрадовался он, искренне понадеявшись, что тот постесняется доставать его своей свадьбой в присутствии третьих лиц. — Вы что, съехались? — округлил глаза Игорек, застыв в паре метров от них. — Ну почти, — ответил наш герой, переглянувшись со своим избранником и нахмурившись в непонимании, отчего лучший друг неожиданно громко рассмеялся. — Знаете, что делают лесбиянки на втором свидании? — чуть успокоившись, спросил Игорь, чем едва ли не до слез рассмешил Имрана, введя бедного Даню в совершенную растерянность. — Че?.. — Съезжаются, — пояснил он. — А что делают геи на втором свидании? — Какое второе свидание? — продолжил за него Имран, не переставая веселиться. — Эт че, — глядя на то, как они теперь ухохатываются на пару, ревниво возмутился наш герой. — Я, по-вашему, лесбуха терь? Э, Ирочка, слышь, где твоя пизда, дай полизать! Какого хуя вообще?! — Игорь Левин, — придя в себя и утерев слезы, протянул руку его лучший друг. — О, брат, — обрадовался Имран, отвечая на рукопожатие. — Я тоже по бабушке Левиев. — Практически родня! — Бро... — Да, бро... — Пошли в синагогу, бро! — Пошли, бро! — Скрипочку не забудь. — А ты пейсики подкрути... — Похаваем мацы... — Какая маца, бро, таки Судный день! — Вчера кончился, бро!.. Когда эти двое увлеченных друг другом долбое... человека принялись на разный манер вопить «Шало-о-ом», припоминая какое-то видео про надоедливый апельсин, Даня пришел к единственному логичному в этой ситуации выводу, что попал в эпицентр, как минимум, сионистского заговора. — Ириска, — снова подергал он за рукав свою ржущую пассию. — Ты че, тоже жид?.. — Жидо-масонский заговор, — схватился за перила Игорек. — Жидо-кавказский, — поправил его Имран, попытавшись обнять сконфуженного любовника. — Жидириска, — выдавил тот. — Это я должен был сказать, — хмуро проинформировал Даня. — Не, ты бы сказал «жириска», — Игорь махнул на него рукой. — То есть это получается, — подвел он итог внезапному знакомству. — Что сейчас на этой лестнице стоят три жида? — Галахических, — широко улыбнулся Имран. — Я нет, — вдруг опечалился его лучший друг, тут же возмущенно взмахнув рукой. — Посмотрите в мои черные глаза! На мое лицо! Посмотрели? Я Левин, мать вашу, потомственный Левит, но, вот же незадача, по отцовской, мать его, линии! И что в итоге? В итоге Игорь Левин не попадает под закон о возвращении! — Возвращении чего? — не понял наш герой. — Женись на еврейке, — подмигнул ему Имран. — Я уже, — моментально успокоился Игорек. — Маришка попадает. — А, так вот че ты женишься! — обрадовался Даня, картина мира которого ненадолго снова встала на место. — Что? Нет, конечно! Она гражданка Латвии, у нее европейский паспорт. — А-ха-ха, бро-о-о, — снова расхохоталась его пассия. — Не, эт не еврейское, — прищурился Даня. — Это «Игорьское». — Ой, ребят, — спохватился тот. — Меня ж таксишка ждет. Был рад знакомству, бро, в ближайшее время встретимся, обсудим костюмы. — Какие костюмы? — Шафера и парня шафера. Чао, красавчики! — Шалом алейхем, — хмыкнул Имран. — Алейкум а-шалом, — отозвался Игорек, в очередной раз заржав. Несколько секунд они стояли молча, слушая, как удаляется мелодичный голос, напевающий «Эвейну шалом алейхем». — Ириска, ты че, реально жид?.. — робко переспросил наш герой. — С точки зрения Галахи — да, полноценный еврей, — кивнул Имран. — То есть бабка тя реально раскусила?.. Еврейдар существует? — Ну... Определенно какая-то одаренность у них есть, — задумчиво предположил тот. — Так у «них» или у «нас»? — уточнил Даня. — Ты тоже говоришь «они». — Потому что я на три четверти русский. — А я на три четверти сам знаешь кто. — Но при этом мы жиды, — округлил он глаза. — Полноценные евреи, — с гордостью подтвердил его избранник. — Охуеть, — он нажал на кнопку звонка. — Вот это пиздец. Зоя Вениаминовна также на секунду встревожилась, увидев шокированное лицо сына. — Ма, приколи, он тоже жид! — с порога поделился он новостью. — Баб-Надя была права. Одни жиды вокруг, какой-то ебаный масонский заговор... — Данечка, следи за языком! — она всплеснула руками укоризненно. Дотащив пакеты с продуктами до кухни, он невольно припомнил собственную бабушку — нет, не Розу Моисеевну, когда-то души не чаявшую в кудрявом малыше, а вторую, обитающую в деревне под Питером сварливую пожилую женщину с танкоподобным характером. История ее была для российских реалий довольно обыкновенной: родив от бестолкового мужа, всю жизнь проработавшего водителем грузовика, сыночку-корзиночку, любимого родненького золотку-лапушку, умного, красивого, харизматичного впоследствии юношу и по совместительству Льва Новикова, Даниного папу, отдав сыночке все самое лучшее, всю себя... Несчастная страдалица стала свидетелем ужасающего поворота судьбы: душа любой компании Левонька женился на какой-то городской вертихвостке, да еще и «паршивой жидовке». На свадьбе горюющая мать сидела с похоронным лицом, от невестки воротила нос, внука на дух не переносила, что не мешало ей регулярно заявлять, что его разбаловали и неправильно воспитывают. Холодный мир наступил лишь тогда, когда «Левонька» стал спиваться, а «змеюка Зойка» его не только не бросила, но и пыталась лечить, обеспечивала семью и тому подобное в духе классической созависимой жены. Даня в видении своей жестокой бабки сначала был то слишком мягкий и несамостоятельный, все цеплялся за папкину штанину, то хулиган и троечник, то лентяй и грубиян — спасибо, хоть не ворует, да и вообще, не надо его сюда возить, этого Даню, а то всю яблоню обожрал. Яблоки наш герой не любил, но после очередного такого заявления специально стал влезать на дерево, срывать плоды и выкидывать их за забор. Бабку эту он терпеть не мог и даже не звал ее никак кроме «мамкиной свекрухи», да и в таком явлении как антисемитизм не находил признаков высокого интеллекта, однако каждое услышанное в детстве оскорбление, каждое несправедливое обвинение в неокрепшей тогда еще психике закладывало фундамент самоуничижения. Потому быть галахическим, самым что ни на есть кошерным евреем Дане было стыдно. В первую очередь перед самим собой ввиду собственного эклектично-шовинистского, завязанного на комплексах мировоззрения. Во вторую — перед Имраном, так как, будучи не слишком осведомленным по этой части, он искренне верил, что все мусульмане ненавидят всех евреев не менее сильно, чем любой нормальный русский ненавидит приезжих. И уже в третью очередь — перед всем миром по причинам, видимо, генетически-педагогическим, ввиду которых каждая порядочная еврейская (или полу-еврейская, в его случае) мама считает своим долгом взрастить в своем отпрыске стойкое и неистребимое в своей абстрактности чувство вины. Теперь же это чувство, а следом и стыд, вдруг стремительно сошли на нет — после того, как его возлюбленный весело заявил, что его собственная с виду совершенно горская бабушка — тоже самая что ни на есть кошерная дама, а следовательно — и мама, и сам Имран, потому он без каких-либо преград и колебаний волен в любой момент надеть кипу и начать блюсти субботу. Особенно забавлял его в своей биографии тот факт, что его кровь и автоматическая принадлежность к обеим религиям не мешали ни одной из этих двух наций считать его частью своих генофонда и традиции. — С папиной стороны я Э... Рахимов, — рассказывал он любопытствующей Зое Вениаминовне, помогая ей расставлять продукты. — Со стороны маминого папы Сайдуми... То есть Сайдумов. А с бабушкиной — Левиев. Рахиль ее звали, бабулю мою. Уай, как она нас любила! Как любила... — он заулыбался грустно. — Как они друг друга не поубивали? — простодушно удивился Даня из дверного проема. — Зачем убивать? У нас все нормальные люди. А ты представь, дорогой, есть у меня один друг, зовут Ислам, — он вдруг оживился. — Так вот, он наколол себе на груди большую такую звезду Давида, а потом вообще уехал в Израиль. Я даже поспорил с его братом на ящик коньяка, как скоро он там поменяет имя. Говорю — не поменяет, там все хорошо с этим. Когда-нибудь он мне отдаст этот ящик... — Ты ж не бухаешь, — изумился Даня с одобрительной усмешкой. — Так я б продал, — подмигнул Имран. — Кстати, зайчик, а что это у тебя за бутылка вина в столе лежит? — вдруг вспомнила мама. — Я ее переставила в буфет... — Ну ма, — застонал наш герой. — Какого хрена? Это я для Ириски припас, у нас типа свиданка с вином намечается. — Да? — вскинул брови обрадовавшийся Имран. — Ток надо его перелить во что-то непалевное. Откровенно говоря, он испытывал некое извращенное удовольствие от осознания, что переливает алкоголь за один Гера знает сколько тысяч в полулитровую бутылку из-под газировки. Прихватив заодно пакет кубиками нарезанного сырного ассорти, подкинутого Игорьком в качестве закуски, а также дешманское вино от баб-Нади на случай... На всякий случай, он сложил все в сумку от ноутбука и потащил своего возлюбленного «бухать в Юсю». Чего наш герой совершенно точно никак не мог предвидеть — так это что Имран решит не дожидаться прибытия и начнет «бухать» прямо за рулем, выудив из его сумки то самое бабкино вино, на светофоре открутив крышку и хлебнув из горла. — Ириска, ты че? — севшим голосом позвал он, чувствуя, как побледнел от ужаса. — Ириска... — Да, сладкий? — невозмутимо отозвался посмеивающийся Имран, ввергнув своего оребушка в долгосрочный молчаливый шок. — Я по ходу догадываюсь, как у тя права забрали, — опасливо покосился он на своего ебану... Дерзкого любовника на очередном светофоре. Вместо ответа тот протянул ему бутылку с неприличной ухмылкой. — Лан, подыхать — так пьяным, — выдохнул Даня, отпил из горла и едва не выплюнул жидкость от изумленного негодования. — Да это ж сок! Сука! Ириска, я тя убью нахуй! У меня чуть инфаркт ща не был! Охуеть, бабка нас наебала... — Это же шаббатнее вино, — снова до слез расхохотался Имран. — Пиздец, — пришел он к заключению. — Ты, блядь, определись, что ли, ты жид или хач. — И то и другое, — улыбнулся тот весело. — Все-таки это всего четверть, и в плане культуры я об Израиле почти ничего не знаю. Только слушаю одного музыканта оттуда. И знаю, что там хорошая медицина и армия. — Ты знаешь про национальный подсвечник, — припомнил наш герой. — А при чем тут вообще Израиль? — Данечка, ты чего? — от удивления тот даже сбросил скорость. — В смысле? Некоторое время Имран на него косился, затем неуверенно спросил: — Какая у тебя первая ассоциация со словом Иерусалим? — Ну пасха там, распятие, — пожал плечами Даня. — А царь Дауд? Давид то есть, — поправился тот. — Соломон? — Это который ребенка на две части сказал разрубить? — Я надеюсь, ты помнишь, для чего? — Не очень... Он почувствовал себя слегка отмщенным за развод с псевдо-вином, когда глаза Имрана сделались похожими на монеты. — Че ты на меня так палишь? — изобразил недовольство наш герой. — Я историю России знаю, Великую Отечественную там, какое мне дело до какой-то злобной ближневосточной диктатуры? — Это ты про Израиль? — севшим голосом уточнил его любовник. — Ну да, он же все время всех оккупирует, — хмыкнул он. — Скоро к нашим границам подползет. Проснешься как-нить ночью, а тя мацой прошлогодней по башке хуяк!.. — Полагаю, Цахал обороняется отнюдь не мацой... — Ну подсвечником. А вдруг баб-Надя — агент Моссада? А вдруг ты тоже?! — прищурился наш раззадорившийся герой. — Данечка, ты сейчас ерничаешь или правда никак не связываешь Израиль с еврейством? — не поддержал его радостный бред Имран. — Да знаю я, что это Жидостан, — закатил он глаза. — Меня туда всю жизнь бабка моя посылает. — Роза?.. — Нет, та хорошая, она уже умерла. А эта вторая, антисемитка, по отцу, к которой мамка катается на огород. — А мы, кстати, оба имеем право туда уехать, — вдруг улыбнулся Имран. — На огород? — на всякий случай переспросил Даня. — В Израиль. — Зачем? — Израиль признает однополые браки, — торжественно объявил тот. — А Тель-Авив — это рай для пидоров, — кивнул наш герой. — Игорек мне уже сказал. — Пошли в синагогу? Прямо сейчас, она недалеко от дома и там стоянка удобная есть во дворе, — судя по вдохновленному лицу, его избранник предлагал провернуть эту авантюру на полном серьезе. — Те че, жить надоело?! — заверещал он почти фальцетом. — Нам там рожи начистят! Камнями забьют! — Евреи — мирный народ, — возразил Имран. — Кто мирный? — Даня посмотрел на него как на психа. — Ты ветхий завет читал ваще? Хуясе они там мирные! — Так ты помнишь про Соломона? — начал смеяться тот, сообразив, наконец, что хитрожо... коварный оребушек намеренно порет чушь. — Кто это? Я пропустил, я только про кровищу там читал. — Сходи со мной в синагогу, — попросил он. — Я там никогда не был, мне интересно. — И я не был, — передернулся Даня. — И дальше не буду. Ну ты че? Ну придем мы туда такие... Гопарь и хач. — Вместе! — Давай тогда уже в мечеть, ты хоть ебешь, че там делать надо... — Нет, около мечети парковаться неудобно, — привел тот безапелляционный аргумент. — Тогда в Казанский, он близко. — Давай сделаем гастроли по духовным учреждениям всех религий, — нашел компромисс Имран. — Оскорбим всех богов и в каждом отхватим пиздюлей, — пессимистично прокомментировал наш герой. — Чем оскорбим? — Присутствием. — Да почему же? В мечети всем рады, если человек пришел с миром. — А в храме нет. Там бабки, — проворчал он. — Ходят и косятся. И шикают. — А ты попробуй им улыбнуться, — предложил тот. Так заинтересовавшее Имрана здание, похожее, в Данином понимании, на старинный не то византийский, не то марокканский небольшой дворец, оказалось буквально в семистах метрах от Юсуповского сада, куда он намеревался затащить того для распития трофейных напитков. — А тут ваще открыто? — усомнился Даня, заглядывая в ворота. — Да, до девяти по четвергам, — смело прошел вперед Имран. — Я давно хотел заглянуть, но стеснялся. Там красиво внутри. — Как раз пятница тринадцатое, — протянул он. — Самое время припереться к еврейцам. — Между прочим, в иудаизме это счастливое число. Число любви и единения. Не помню, почему. — Чтоб все не как у людей, — хмыкнул наш герой. — Кстати, тринадцать колен Израилевых, — поднял тот указательный палец. — Двенадцать, — поправил он автоматически. — С Левитами тринадцать. — Типа двенадцать плюс ты и Игорек? — Ага, — тот замер у входной двери. — Давай, ты первый. — Почему я?! — зашептал он возмущенно. — Ты хочешь, чтоб меня первого уебали?! — Не бойся! — приободрил его Имран. — Если за тобой стоит джигит, тебе ничего не страшно. — Да, главное — не оборачиваться, — поддразнил он недовольно и нажал на дверную ручку. — По ходу, закрыто. — Странно, — погрустнел тот. — А, ну да, сейчас же праздники какие-то. — И схуя ли тогда ворота открыты? Так и не найдя ответа на этот вопрос, да и не особенно стараясь, они отложили осмотр религиозной достопримечательности на неопределенный срок и отправились реализовывать Данину часть плана. — Пошли в Екатерининский, там культурно, скамеечки, — предложил Имран. — Нафига, вот же Юся под боком? — указал рукой в направлении Юсуповского сада наш герой, заметив, как спутник его невольно скривился с довольно жалобным выражением. — Че, я ж с тобой пошел к еврейцам, сходи со мной к алкашам терь. — Ладно, — смиренно вздохнул тот. — Ириска, с милым рай в Юсе, — заржал Даня, но вдруг спохватился. — Ой, сорян, конфета моя, я забыл, что у тя так ебанутого... Этого... Как его... Шурина зовут. Но сад не в его честь, отвечаю те как питерец. Облюбовав одну из более-менее темных и уединенных скамеек, они вскрыли пакет с весьма вонючими, как оказалось, сырами от Игорька и выставили в качестве щита от возможного внимания полиции шаббатнее безалкогольное вино, по вкусу напоминающее больше сироп, чем сок. — Так вот че евреи такие грустные, — хихикнул Даня. — Они даже набухаться нормально не могут. Вскоре, однако, он был от всей души благодарен баб-Наде за то, что снабдила их чем-то с достаточно яркими вкусовыми качествами, чтобы заглушить омерзительный вкус... Вернее, запах заплесневелого деликатеса. — Лан, давай попалим, что там за винище за много тыщ, — с опаской предложил он, глядя, как любовник с удовольствием лакомится гадкими кубиками. — Ты ток потом рот прополоскай, если будешь меня целовать, лан? — Данечка, как ты себе это представляешь? — кивнул тот на забредающих даже в их не слишком освещенную часть сада прохожих. — Вино нам менты простят, а вот пропаганду... Всякого... — Зря ты это сказал, я терь буду тя специально засасывать каждый раз при виде мусоров, — он недоверчиво понюхал содержимое бутылки из-под газировки, не нашел ничего подозрительного и сделал глоток, медленно скривившись, как от паленой водки. — Фу-у, какое говнище, прям как сгнившая хурма. Дай сок запить... — Да, терпковатое, — согласился Имран, даже не отпивая — только губы смочил. — Охуеть, Ириска, и люди отдают такое бабло, чтобы вот это вот говнище в себя залить? Реально проще самую дешевую водяру в ларьке взять, вкусовые качества на уровне, епта... — Люди платят не столько за вкус, сколько за атмосферу предмета, — философски заметил тот. — Это вино не для уютных посиделок на скамейке в компании того, кому доверяешь. Оно скорее для попытки кого-то впечатлить. Кстати, где ты его достал? — Герыч, — хмыкнул Даня. — Пытался меня впечатлить. Но, как видишь, опять облажался. — Да, такие вещи в его духе, — кивнул Имран. — А откуда ты его знаешь? — полюбопытствовал наш герой, вдруг ухватив ниточку, которая могла привести его к давно и стабильно интригующей теме. — Через общих знакомых, — расплывчато ответил тот. — А ты? — Через Игореху, они в одну качалку ходят, — он попытался выбрать из разнообразия сырных кубиков самый безопасный на вид. — Он меня туда позвал с собой как-то, я пошел мыться в душ, а там Герыч такой свои яйки ко мне подкатил, грит, поехали куршавелить. Я грю — иди ты нахуй со своей Грузией. И с тех пор он липнет. Но вроде отлип, как тя увидел. — И ты... Не хотел бы? Покататься с ним, пожить на широкую ногу? — поинтересовался его возлюбленный. — Зачем? — искренне удивился Даня. — У меня для этого ты есть, ты ж меня кормишь и возишь. Та же хуйня, тока сбоку. Тем более, — он покосился на вино в полулитровой бутылке. — Если весь дорогой хавчик такой омерзительный... — Данечка, — мечтательно прикрыл тот глаза, глядя из-под ресниц, как он устраивается на скамейке по-турецки, чтобы сидеть к нему лицом. И даже несмотря на окутавший их в тот вечер флер доверительной романтики... А может быть, именно благодаря ему наш неспокойный герой решил, что вот он, подходящий момент, чтобы выяснить, наконец, что за негодяй из прошлого его пассии дерзнул написывать ему в соцсетях. Некоторое время он молчал, пытаясь сформулировать вопрос таким образом, чтобы не быть сходу посланным и не испортить приятный вечер, однако... Это же наш Данечка. — А ты с бывшим общаешься? — прямо спросил он. — С каким бывшим? — не сразу ответил Имран, медленно повернув к нему голову. — Да с каким угодно, — пожал плечами наш герой, выдержав очень нетипичный и полный скепсиса взгляд. — Ну вот с которым росли типа. — Нет, — просто ответил тот, очевидно не желая углубляться в эту тему. «Ага, значит, борец...», — подумал Даня, но после вспомнил про Додика. — А со вторым? — полюбопытствовал он. — Редко. — А как его звали? — Ты уверен, что хочешь слушать про моих бывших на нашем свидании? — слегка напряженно поинтересовался его избранник. — Ну я ж не мазохизма ради, — возразил он. — Просто хочу лучше тебя понимать. — Мне кажется, ты и сейчас достаточно хорошо меня понимаешь. Конечно же, нашему проницательному центральному персонажу было видно и ясно, что говорить о своих прошлых интимных победах скромный любовник совершенно не желает, и тема эта ему никоим образом не импонирует. Однако с самоконтролем у него на тот период развития их отношений дела обстояли не то чтобы безоблачно, потому поддаться любопытству, вцепившись в несчастного, как проголодавшийся бультерьер, было довольно легко. — Зачем тебе это знать? — устало вздохнул Имран. — Ну просто, — не нашелся с ответом Даня, ковыряя шнурок собственной кеды. — Исмаил. — Эт первого? — Второго. — А первого? — Данечка, зачем тебе? — после паузы тихо спросил тот. — Ты хочешь на него посмотреть? Сравнить с собой? Здесь нечего сравнивать, потому что я могу тебе сразу сказать, что ты лучше. — Почему? — Потому что ты мой, а он нет. — Звучит так себе, — не понимая, почему подобная формулировка вселяет в него легкое чувство тревоги, криво усмехнулся наш герой. — Если бы он был лучше, я бы остался там. — Ты был с ним пару лет. Может, через еще пару лет скажешь, что он лучше. — Никто не знает, что будет через пару лет, — возразил Имран. — Может быть, ты решишь, что кто-то другой лучше, чем я. — Я не хочу так думать. Я хочу думать, что ты насовсем. — Я тоже. Давай будем так думать. Воцарившаяся пауза позволила обоим перевести дух. Подуспокоившийся Имран уже потянулся к сыру, как был огорошен очередным вопросом: — А как первого звали? — Ну зачем? — почти застонал он. — Ну пожалуйста, — пододвинулся к нему ближе Даня. — Я не могу сказать, — отвел тот глаза. — Он сейчас приближен к... Сам знаешь. — Ладно, — скрепя сердце, согласился он. — А третьего? — Ты его видел, — отвернулась его пассия. — Охуеть, Ириска, как тебя угораздило? — хохотнул Даня, устроив руку у него за затылке. — В каком смысле? — Ну он же стремный, — дернул он плечом. — Я чет подумал как-то, вот если он те нра и я нра, может, я тоже пиздец стремный... — Нет, ты объективно очень красивый, — недовольно уставился на него Имран. — Он... Его лицо довольно нестандартное в общепринятом смысле, но в нем есть много красивого. — Патлы? — Голос, руки, глаза. — Эй-эй, стопэ, я начинаю ревновать, — засмеялся наш герой. — Давай тогда поговорим о чем-то другом, — с видимым облегчением предложил тот. — Давай, — кивнул Даня. — О первом. Че у вас там было? Ответом был очень тяжелый вздох. — Дружба, — начал тот вымученно. — Восхищение. Первая детская влюбленность. Первые романтические порывы, первый сексуальный опыт, первые отношения. Первая разлука, воссоединение, конфликты. Первое предательство, первое тяжелое расставание, первая депрессия. Да дохуя всего. — Охуеть, Ириска, ты матюкнулся! — едва не захлопал в ладоши наш герой. Веселье Имран не разделил, молча разглядывая вино в пластиковой бутылке. Сложно сказать, что в те секунды его тяжелое эмоциональное состояние было скрыто от Даниных наблюдательных глаз, однако болезненное любопытство брало верх над эмпатией, заставляя продолжать потрошить нутро возлюбленного в неуверенности, что когда-то они смогут вернуться к этой теме. — И кто кого предал? — тихо спросил он. — Ты его или он тя? — Он. — Тем, что женился? — Нет. — И тогда ты ушел к борцу? — Нет. Где-то через полтора года. — А почему вы с ним расстались? — Потому что он был на виду, — в недовольном голосе Имрана стали проскальзывать стальные нотки. — Ему было двадцать два и он был критически неосторожен. — В плане? — нахмурился Даня. — Кто-то узнал? — Разумеется, — кивнул тот сердито. — Свои, но если бы пошло дальше... — Это свои тебе предлагали... Ну... Камнями? — Его отец. — И ты поэтому уехал? — Нет, не поэтому. — Тогда почему? — Даня, — предупреждающе взглянул тот. До сих пор ни разу не видевший своего возлюбленного в столь неблагодушном расположении, он с жадностью впитывал и фиксировал внутри все его новые реакции. Имран выглядел так, будто прикладывает немало усилий, чтобы оставаться спокойным и не повышать голос. — Мне просто интересно, — еще раз пояснил наш герой. — Что тебе интересно? — тот начал терять терпение. — Это два человека, с которыми я определенные периоды своей жизни был счастлив. А потом за это очень долго и дорого платил. — И они... — Они оба были красивыми, — перебил его Имран жестко. — Успешными, интересными и один даже охуенно трахался. — Наверное, не первый, — хмыкнул он. — Наверное, — раздраженно кивнул его избранник. — Обоих я любил. Первого до потери себя, второго до отказа от него ради него же. Все, Дань, пожалуйста, давай не будем об этом. Какими бы они ни были, это прошлое. Сейчас я с тобой, из всех самых красивых и самых успешных выбрал именно тебя и не хочу, чтобы ты ставил мой выбор под сомнение. — А Додик?.. — робко поинтересовался Даня, начиная, наконец, ощущать внутри уколы совести. — Да блядь же, — тот закрыл лицо руками и очень глубоко вздохнул. — Додик подобрал меня в состоянии гораздо более плачевном, чем я нашел тебя. Твоя любознательность удовлетворена? «Нет, конечно», — мысленно ответил он, но кивнул, понимая, что довел возлюбленного до состояния, с которым пока не знал, как совладать. — Эй, Ириска, — он пододвинулся еще чуть ближе, виновато заглядывая тому в глаза. — Ириска, слыш? Ириска, я тя люблю, очень сильно. — Этот «первый» тоже так говорил, — почти со злостью еле слышно сказал Имран. — Постоянно твердил, и это вообще не помешало ему... Ай. — Но я тебя больше люблю, — взял его за руку наш герой. — Очень сильно, Ириска. Мне кроме тя ниче больше не надо. И никто не нужен. В ответ Имран еще раз вздохнул и замер, уткнувшись лбом ему в плечо. — Ты сейчас влюблен, за тебя говорят гормоны, — продемонстрировал он невольно собственную неуверенность. — Иди нахуй, ебулка, я знаю, что я чувствую, — обнял его Даня. — Ты моя Ириска и никакие там Изи, Ахмеды или кто там у тя был... Кароч, моя и все. Эй, — он опустил голову, услышав среди поверхностного, чуть частого дыхания тихий всхлип. — Эй, ты чего, плачешь? Ириска... Конфета моя... Булочка ебучая, ну харе, — обнял он любовника, бережно гладя по спине. — Ты иногда такой гандон, — глухо донеслось из-за плеча. — Ага, в который нассали, — погрузившись, наконец, в чувство стыда, признал он. — Ириска... Сердечко мое, эй... А я те рассказывал, как нассал в гандон и кинул в сумку русичке? При всех недостатках и закидонах Имран высоко ценил в нем эту дурацкую способность в самый неподходящий, тяжелый, серьезный, драматический момент вдруг ляпнуть что-то до абсурда неуместное. — А еще мы как-то спиздили сухой лед, чтобы в женский сортир его, — похвастался наш герой, не переставая гладить свою немного истерически смеющуюся пассию. — Но не знали, как зайти беспалевно, и тогда Игорехина подруга дала нам платье, такое мини в цветок, прозрачное. Оно ток на меня налезло, я еще панамку надел... А Гоша ток юбку достал и майку на пузе завязал так. И мы поперлись туда с рюкзаками, там такое было... Хе-хе... Хочешь, секрет скажу? — он снова попытался поймать взгляд Имрана, на этот раз успешно. — Мне тогда понравилось в этом платье шастать, я б так все время ходил. Во, терь ты знаешь мой секрет. Ебулочка моя... — Пойдем погуляем? — предложил Имран, взяв его за руки. — Давай, — обрадовался Даня. — Пошли на набережную, там на причалах темно, можно жамкаться. Полночи они бродили по городу, пообнимались на причале, заглянули отогреться в маленькое кафе, прошлись по залитому огнями Невскому... Путь домой был намечен лишь тогда, когда тяжелый осадок от неприятной беседы полностью улетучился, уступив место их обыкновенной атмосфере абсолютного счастья в компании друг друга. — Пиздец, как мне хочется тя щас за руку взять, — усмехнулся смущенно Даня, когда они свернули на набережную Грибоедовского канала. — Я даже уже начинаю думать в сторону Израиля. Внимательно посмотрев по сторонам и не приметив прохожих, Имран хитро улыбнулся ему и протянул руку: — Возьми.