The Non-coolest Love Story Ever

Наверное, последним человеком на земле, кого ожидали увидеть в разгар воскресного ужина в уютной семейной атмосфере, был возникший на пороге своего рода виновник торжества, чье сомнительное поведение привело в Санкт-Петербург решительную Динару, в девичестве Элимханову, в замужестве... Сделаем вид, что Даня не запомнил этой фамилии, дабы не провоцировать никаких параллелей. Скажем только, что она также начиналась на «Р». Что привело ее в квартиру матери новой любви ее живущего за тридевятым царством брата. Здесь же мы считаем необходимым отметить, что помимо ряда существенных недостатков, погнавших ее в далекий северный край, у Юсупа имелся и ряд заслуживающих похвалы черт, что помогли ему на описываемый в тексте момент занимать высокопоставленную должность, жить в хорошем достатке, быть уважаемым человеком, что прослыл в своем окружении рассудительным, не по годам мудрым, дальновидным стратегом. Помимо того, узкая талия, широкие плечи и осанка истинного джигита в сочетании со спокойным, уверенным лицом и чувством собственного достоинства в каждом движении производили слегка давящее в позитивном ключе впечатление, усугубляемое глубоким тембром приятного, мужественного голоса. Однако для нашего центрального персонажа вся эта совокупность безусловных достоинств была нивелирована взращиваемой внутри тихой яростью от напрашивающегося вывода о том, что вот этот сра... гребаный Юся, хладнокровная тварюка и предатель, мог быть тем самым гадом, что не только бессовестно левачил от весьма привлекательной супруги, но и с отроческих лет лобзал его возлюбленного, дабы затем разбить ему сердце посредством брака с его же сестрой. Вскипающей волне иррациональной ревности при попытке сравнить себя с этим человеком, а также сугубо мужскому составу участников предстоящей беседы помешал непредвиденный фактор: прежде Имрана в коридор из дверей квартиры буквально вылетела счастливо визжащая Халиса и с радостным «Дада!» прыгнула к отцу на руки. В растерянности наш герой обернулся на беззвучно подошедшего сзади любовника и невольно застыл на месте, скованный адресованным нарушителю спокойствия взглядом: при абсолютно спокойном лице в его черных от тусклого света единственной лампочки глазах читалась чистая, на инстинктивном уровне повергающая в ужас ненависть, подтвердившая все догадки. Суть случившегося далее краткого диалога уловить он был не способен, однако спустя десяток секунд, взглянув на него с подчеркнуто равнодушным выражением лица, Юсуп перешел на русский. — Дай мне поговорить с женой, — голос его оставался вежливым, несмотря на звенящие в нем стальные нотки. — Это невозможно, — отрезал Имран... или сейчас — Джабраил? — Она моя жена, — напомнил незваный гость, прижав к груди обнявшую его за шею дочь. — И моя сестра, — почти зашипел на него тот. — И была ею задолго до того, как стала твоей женой. — Затем ты отдал ее в мой дом, которому она теперь прина... — Она человек и никому не принадлежит, — Имран перебил его, первым повысив голос, затем снова почти зашептал с нескрываемой злостью: — И я каждый день прошу у нее прощения за то, что отдал ее в твой дом. — Тише, — Юсуп погладил по голове Халису, спрятавшую лицо в вороте его пальто. — Ты пугаешь ее. Просто дай мне поговорить с... — Говори со мной. — С тобой я буду говорить без посторонних, — мужчина бросил взгляд на Даню, стоящего за плечом своего избранника в напряженной готовности неизвестно к чему. — Я не посторонний, — с вызовом в интонации сообщил он, наблюдая, как лицо Юсупа приобретает нарочито брезгливое выражение. — И ты держишь моего ребенка рядом с... — прищурился тот. — Халиса, идем к маме, — снова перебил его Имран, ласково обратившись к племяннице, тут же протянувшей к нему руки с тихим «Нана», однако ее отец отвернулся, не позволяя забрать девочку. — Я могу уехать без сумасшедшей жены, но без своего ребенка — никогда. Напуганная сердитым тоном, Халиса снова обняла его, готовясь расплакаться и повторяя встревоженно: «Нана, нана...». Откровенно говоря, наш герой разделял ее чувства, прославляя всех известных ему богов, что подобное выражение глаз его избранника адресовано не ему. Чего он снова не мог предвидеть, так это выскочившую на усиливающийся плач ребенка Динару, с видом рассвирепевшего ястреба налетевшую на мужа с целью забрать малышку, и беспомощно-виноватое лицо того, моментально растерявшего всю свою стать. — ДинДин... — позвал он с бесконечным сожалением, но тут же был оборван категоричным «Нам не о чем говорить!» супруги, снова скрывшейся в прихожей с притихшей дочкой на руках. Стоило ее шагам утихнуть, как Имран словно бы весь ощетинился, шипя и почти плюясь на Юсупа на родном языке, схожий с самой настоящей гадюкой. Не понимающий ни слова и никогда не видевший его таким прежде, наш герой отступил на шаг, пропуская обоих на лестничную площадку и взволнованно следя за тем, как они спускаются на пролет, чтобы побеседовать с глазу на глаз. Боковым зрением он заметил, как в полутьме коридора сверкающая глазами Динара передала дочь обеспокоенной Зое Вениаминовне и, направившись к нему, встала у самой двери в попытке расслышать, о чем говорят ее муж и брат. — Как думаешь, — нервным шепотом обратился к ней наш герой, продолжая внимательно следить за любовником. — Если они подерутся, кто победит? — Даня, — в страхе округлила она глаза. — Боевик против психопата? Сам подумай. — Как он узнал, где ты? — повернулся он к ней на долю секунды. — Дядя сдал, я уверена, — вздохнула девушка. — Если бы я сбежала одна, все бы махнули рукой, он бы просто взял другую жену. Но с дочкой... — А мой адрес? — Я дала его жене дяди, — не сразу ответила Динара, опустив голову, будто стыдясь неосторожного поступка. — Она сказала, что хочет послать дочке гостинец. — Ясно, — скривился Даня. — Обложили со всех сторон. — Он бы все равно нас нашел. Несколько минут они провели в беспокойном молчании, неотрывно следя за тихой перепалкой, ставшей походить уже на внутрисемейное выяснение отношений. — Они дружили? — он повернулся, вглядываясь в лицо девушки, дабы оценить степень искренности ответа. — Ой, да, — та подняла на него глаза, обняв себя руками. — С пеленок, считай. Если кто-то терял брата, надо было просто спросить, куда пошел Юсуп. Он за ним как ягненок — Юся, возьми меня на речку, Юся, я с тобой гулять, Юся, научи меня стрелять, Юся, я тоже хочу к корове... Юся, Юся, Юся. Все детство бесило это «Юся»... — А замуж тогда нафига? — Мамины упреки стали бесить еще сильнее, — кажется, беседы о прошлом ее немного успокаивали. — Когда тебе все время твердят, что ты ущербная, начинаешь в это верить. — Это типа причина? — Я так думала. Думала, его семья светская, довольно свободных взглядов, — судя по языку тела, в таком взволнованном состоянии Динара не способна была соврать, да и в целом не была к этому склонна. — Другой мог бы вообще дома запереть. А с ним я и работала, и гуляла с подругами, когда хотела. И свекровь хорошо относилась, никогда не унижала, не кричала. Мама успокоилась. Сестра отстала. В общем, все были счастливы на той свадьбе... — Кроме Имрана? — невесело усмехнулся Даня. Она ничего не ответила, только смерила его беспокойным взглядом. — Который не хотел портить сеструхе праздник и делал вид, что тоже счастлив, — ответил сам себе наш герой, вернувшись к наблюдению за конфликтующей парой пролетом ниже. — Он говорил тебе? — не сразу отозвалась ДинДин. — Что? — Что был влюблен в него, — вздохнула она. — Это логично. «Юся-Юся-Юся», сколько себя помню... — Не совсем так, — уклончиво ответил Даня. — Я догадывалась, — она вышла к нему, прикрыв за собой дверь. — Всегда знала, что он необычный, но он никогда прямо не говорил. Только бегал за своим Юсей. Потом муж мне сказал все. Сказал — я тоже люблю его, но как брата. — Пф-ф, конечно, — ухмыльнулся он скептически, заметив ее нахмуренные от напряжения брови. — О чем они говорят? — Я не могу расслышать. Брат обзывается, муж убеждает его отправить меня обратно. — У него почти истерика, — предупредил он ее, готовый в любой момент сорваться вниз, чтобы успокоить свою пассию. — Почему?.. — Глянь на руки. — Я вышла за Юсупа в основном из благодарности, — словно оправдываясь, почти жалобным шепотом заговорила вдруг девушка. — Когда отца не стало, нам было нечего есть. Если бы не он... Думала, он женится из жалости. И то, что мы женились, оградило бы брата от всех этих... Разговоров за спиной. Я плакала несколько месяцев после того, как муж это сказал. Каждую ночь плакала. Думала — как же он, мой бедный братик... Несколько недель его не видела. Потом ходил сам не свой... Каких-то полгода. Как в трауре. Пытался вести себя как обычно, но я же вижу... А потом, года через полтора, влюбился в Исмаила. Стал выглядеть таким счастливым. Я успокоилась. Дане невыносимо захотелось закурить. Ощупав карманы, он с сожалением отметил, что оставил почти пустую пачку сигарет на столе в комнате, где теперь мама баюкала бедную Халису. В голове его печальным мягким голосом возлюбленного звучало: «Первые романтические порывы, первый сексуальный опыт, первые отношения». И куда тревожнее ему вдруг стало от другого воспоминания, пришедшего в виде краткого диалога: «— И кто кого предал? Ты его или он тя? — Он. — Тем, что женился? — Нет». Следующие несколько минут, решившие многое в тот вечер, как по щелчку переключили нашего героя в какой-то иной режим. Сторонним наблюдателем, рассудительным и трезво мыслящим, он будто извне увидел самого себя, запоздало отмечая, как тело среагировало прежде, чем мозг успел обработать собственное мгновенное решение. В какой-то момент Юсуп сделал самую большую глупость, что способен был совершить человек в присутствии центрального персонажа этой истории — поднял руку на его драгоценную булку. Короткое, даже легкое движение на автомате, без размаха — слабая пощечина в ответ на скинутую с шеи руку, но этого было достаточно, чтобы привести озверевшего оребушка в действие. Отреагировать Имран даже при всем желании не успел бы — в отличие, к слову, от Динары, — так как в следующее мгновение Юсуп уже полулежал на холодном бетоне и тихо выл сквозь зубы, схватившись за лодыжку, пока вопящая сразу на двух языках девушка поперек живота держала рвущегося в бой Даню, почти оторвав его от земли. Отсутствие стабильной точки опоры у этого агрессивного молодого человека спасло зубной ряд нежданного гостя от встречи с его нижней конечностью, а супругу того — от преждевременного вдовьего статуса. Замерший со вскинутыми руками, пораженно хлопающий круглыми глазами Имран стал последним штрихом этой абсурдной, почти комичной картины. Описать последовательно мыслительный процесс, случившийся в шустром мозгу нашего бойкого героя за какую-то долю секунды, в двух словах, увы, не получилось бы. За тот краткий промежуток времени, пока он несся вниз по лестничному пролету, в голове его успела наметиться наиболее эффективная позиция для удара, как и предполагаемая цель: прямое попадание ногой сбоку в колено нанесло бы Юсупу травму, на восстановление после которой ушли бы годы. Но если в аналогичном случае с Толиком у Дани перед глазами все залила алая пелена слепой ярости, то теперь разум в последний момент, несмотря на искренне желание учредить физическую расправу над супостатом, во избежание необратимого вреда перевел мишень на лодыжку, возможный перелом которой стал бы в перспективе сравнительно меньшим ущербом. На остатках воли он не позволил себе уйти в аффект, так как в первую очередь был обеспокоен безопасностью своего избранника. Под громогласные призывы девушки угомонить своего «цепного волчару» Имран крепко обнял его, оттаскивая в сторону, тогда как та бросилась к зажмурившемуся от боли супругу, сквозь зубы попросившему ее обратиться в скорую. — Нет смысла, — не выпуская своего брыкающегося партнера из рук, отрезал ее брат. — Быстрее сами доедем. Чуть позднее тем же вечером в безрадостной, тягучей атмосфере они с Динарой сидели на кухне, ожидая вестей от Имрана, уехавшего со свояком (наш герой наконец-то смог вспомнить это слово) в ближайший травмпункт. Не выдержав висящей в воздухе беспросветной тоски, подгоняемый к тому же отголосками собственной не утихающей злости, Даня принес из гостиной какой-то недорогой начатый коньяк, и все так же молча поставив на стол два стакана, наполнил каждый на треть. — Я не могу, — не глядя на него, тихо отказалась Динара. — Без платка, значит, можешь, брата-пидора любить можешь, а бухать не можешь? — он устало плеснул жидкость из ее стакана в свой. — Я на третьем месяце, — она подняла на него влажный, беззащитный взгляд. — Вчера сделала тест. — Поедешь обратно, — скорее констатировал, чем спросил он, сделав глоток и поморщившись от неприятного привкуса. — Ну, по крайней мере, ходить налево ему терь будет сложнее. — Он не так плох, — ДинДин, казалось, старалась убедить скорее себя саму. — Как муж все делает, хороший. Делить постель я с ним не буду. Но двое деток... Я не смогу с ними одна. — Ты не одна, — напомнил ей Даня. Девушка посмотрела на него полными слез глазами, затем вдруг взяла за руку, накрыв его кисть своей небольшой ладонью. — Спасибо тебе. За все, что сделал для нас. И за то, что так сильно любишь брата, — она попыталась улыбнуться. — Мне показалось на лестнице, ты мог бы убить за него. — Мог бы, — кивнул наш герой, не сомневаясь в собственных словах. — Он такой хрупкий, мой братик, — всхлипнула она с нежностью на лице. — Но я вижу, ты будешь беречь его. Теперь, когда я знаю, что у него есть ты, как сильно ты его любишь, я больше не буду плакать из-за него. Неловкий для него диалог был прерван Зоей Вениаминовной, вошедшей в кухню с белым полотенцем в руках. — Детонька уснула, с ней все хорошо, — полушепотом сообщила она. — Спасибо вам, — переключилась на нее Динара, пытаясь поцеловать смущенной женщине обе руки. — За все, что вы для нас сделали, за то, что взяли к себе, как родных... — Девочка моя, — та присела рядом и обняла девушку. — Она уезжает, ма, — объяснил ей Даня. — Обратно с мужем. У них будет еще мелочь. — Ох, — вздохнула мама, прижав плачущую Динару к груди. — Детки — это главное. Не выдержав отсутствия вестей, вскоре он снова вышел на лестничную клетку для телефонного звонка. — Да, сердце мое? — усталым голосом почти сразу ответил его избранник. — Надеюсь, ты его добил и закопал, — проворчал он, невольно улыбнувшись смешку в трубке. — Мы тут, кажется, до утра просидим, — с сожалением предположил тот. — Не жди меня, ложись спать. — Ага, ща, — усмехнулся наш герой. — Ты поскандаль там. Скажи, что всех зарежешь. Извлеки пользу из своего амплуа, епта. — Данечка... — Я люблю тебя, — жесткий тон в контрасте со смыслом фразы сделал ее почти ультимативной. — Если он что-то сделает тебе... — Родной мой... — Будешь носить мне передачи, — на полном серьезе предупредил он. — Ты моя булка. Только моя, понял? Пусть даже не зарится. Че ты там опять всхлипываешь? Булька-ревулька. Вернувшись на кухню, он застал женщин за тихой, но оживленной беседой. — Нет, все будет в порядке, — заверяла Динара его родительницу. — Я все улажу. Не беспокойтесь, он меня слушает. — Ма, а че ты с полотенцем сидишь? — запоздало удивился он. — Так ведь разве не ты говорил, что на Кавказе между двумя враждующими мужчинами следует бросить платок, чтобы они помирились?.. — Так его ж с башки кидать надо, ма, — он потер лицо ладонями. — ДинДинка, объясни, я не в теме. — Да, как бы... Открывая волосы, девушка себя позорит, — постаралась доступно изложить суть обычая та. — Жертвует своей честью, чтобы остановить кровопролитие. Так было раньше. В сказках. Сейчас не работает, я проверяла. — Ну... Я себя уже опозорила невежеством, — скромно улыбнулась Зоя Вениаминовна, разгладив на коленях полотенце. — Так что предлагаю заварить какой-нибудь вкусный чай, чтобы всем нам немного успокоиться. Имран вернулся только в третьем часу утра и забрал своего растрепанного, угрюмого оребушка в снятую для Динары квартиру, дабы не будить лишними перемещениями переволновавшуюся Халису. — Ему сделали рентген и оставили пока в палате, дали обезболивающее, — поделился он, лежа в постели и наблюдая, как Даня перед сном смазывает предплечье заживляющим кремом. — Завтра, если отпустят, отвезу его в гостиницу. И «Ауди» в салон надо отогнать... — Реально легче добить было, — проворчал недовольно наш герой, мельком заглянув в глаза своей пассии. — Он красивый. — Да, — кивнул тот, приглашающе приподнимая одеяло. — Очень. Но даже вполовину не такой красивый, как мой Данечка. — Это все из-за сапфыров, — хмыкнул он, устраиваясь поудобнее под боком у возлюбленного. — У него паленые какие-то. — Сапфиры только у тебя, — Имран поцеловал его в переносицу. — У него стекляшки. — Я люблю тебя, — прошептал ему в губы Даня, прижимаясь теснее. — Счастье мое, — улыбнулся тот с нежностью, осторожно водя кончиками пальцев по его скулам. — Такой чудесный... Ласкучее солнышко. — Я грозный, — успел вставить он между поцелуев. — Грозный оребу... шек. Злой и агре... агрессивный. Можно держать вместо со... баки, заклю... да блин... заклюет насквозь... за булку. — Да уж, в этом я не сомневаюсь, — засмеялся Имран в умилении. — Он на Аудюхе приехал? — удивился вдруг Даня через минуту, за которую тот успел задремать. — А?.. Что? Нет, на самолете, вроде бы. Машину взял в аренду. — Буржуй, епта, — хмыкнул он. — Да, это вторая за неделю, как я понял, — зевнул Имран. — В смысле? Он че, тут уже неделю торчит? — он даже приподнял голову от неожиданности. — ДинДинка сказала, у него уже был адрес. — А также время и хороший предлог, чтобы погулять, — усмехнулся тот. — Вот же пидор, — улегся обратно ему на грудь наш герой. — Данечка, — позвал вдруг его любовник. — Скажи... Ты там, на лестнице, сказал ему: я знаю, что ты с ним сделал. О чем ты говорил? — Я такого не говорил, — с опозданием подхватив его зевок, уверенно заявил он. — Говорил... — Ты че, Ириска, ну я ж не псих, я знаю, че я говорил или не, — заурчал Даня ему в плечо. — Ну хорошо, не говорил. Прокричал, пока сестра тебя оттаскивала. — Ну бля. Я этого не помню, — нахмурился он, и вправду не припоминая, что именно верещал, хотя согласившись про себя, что ругался знатно и на весь подъезд. — Ну хэ зэ. Наверное, имел в виду все эти твои... Ну там, первые чувства, первое предательство. Ты сам говорил. — Почему ты решил, что это он? — Связал все. Он друг семьи, ДинДинка грила, что вы были близки, он старше, как ты сказал прям, еще и женился на ней. И еще... Ну... Самое такое, заметное. То, как ты на него смотрел. — Как? — С пиздец какой стремной рожей. Слишком много эмоций для мужа сеструхи. Как будто те реально очень больно и он и есть этот сраный предатель. Женился на ней... — Если бы только это, — уткнувшись лицом ему в волосы, тихо вздохнул Имран. — А че, этого те мало? — не дождавшись ответа, Даня снова задал вопрос: — Че он еще натворил?.. Гулял от тя тоже? — Скорее наоборот, — невесело улыбнулся тот, прижимая его крепче к себе. — В смысле? Не хотел от тя гулять? Не разрешил те гулять? Не захотел тройничок? — он полез руками под футболку своей пассии, гладя его успокаивающе по боку и откровенно наслаждаясь текстурой горячей кожи под ладонью. — Запер в подвале? — Почти, — засмеялся Имран. — В смысле — почти? На чердаке? Не давал общаться с ДинДинкой? — Данечка, — снова вздохнул тот. — Я бы не хотел об этом говорить. — Почему? — Еще не... — тот задумался над формулировкой. — Не до конца улеглось. — За шесть лет? Или сколько там... — Да. Прости, родной, не могу. — Ясно, — отступил он. — Ты его еще любишь. — Нет, — спокойно возразил Имран. — Да, любишь, — Даня приподнял голову, заглядывая ему в глаза. — Поэтому и не можешь это сказать... — Что сказать? — Что любишь. — Что?.. — растерялся тот. — Ты ни разу не сказал, что любишь меня. Произнести такое вслух было непросто, но, несмотря на сжавшееся болезненно горло, озвучив свои мысли, наш герой почувствовал облегчение. Будучи в достаточной степени эгоистом, в тот период становления их отношений он скорее связал бы любого рода надуманное пренебрежение со стороны любовника с уверенностью, что сам «недостаточно хорош», даже не задумываясь о том, какие откормленные тараканы из дальнего и не слишком прошлого могут обитать в голове у другого человека. В особенности с легкостью разделившего самого себя на три, если не более, субличности. — Ты отвечаешь «Я знаю» или это твое ебучее «Данечка», — продолжил он, не позволив Имрану вставить ни слова. — Но никогда не говоришь то же самое в ответ. Нет, не отвечай. Я не хочу, чтобы ты это подтверждал. Я просто сделаю так, что когда-нибудь ты тоже мне это скажешь. Искренне. Потому что сам захочешь. Стану лучше для тебя, буду делать все, чтоб ты меня смог полюбить так же сильно, как этого урода, может, еще сильнее. И ты мне это скажешь, понятно тебе? У него ощутимо защипало в глазах, и в то же время в душе вдруг воцарилась спокойная уверенность. — Данечка, — выдохнул его любовник растерянно, едва ли не в панике. — Сердце мое, драгоценный... Счастье мое, родной, любимый, самый близкий... Я отвечал, что знаю, потому что это первый раз, когда я... Когда Юсуп... Когда он... Он... То, что он сделал, он делал это, твердя мне, что любит меня, повторял без остановки, чтобы я успокоился, и... Если бы он не говорил, мне было бы легче. Проще. Я никому после него не говорил такого, даже ДинДин. Почувствовав, как он вздрагивает от переполняющих чувств, наш герой попытался прижать его крепче к себе. — Но с тобой... — продолжил тот, не дав ему ответить. — Ты говоришь от сердца. Не манипулируешь и не во время близости. В твоих действиях никогда не было ничего, что заставило бы меня сомневаться. Твои слова и поступки не расходятся. Потому я и говорил, что знаю. Это может звучать странно. Но в контексте... всего, что со мной... Когда ты говоришь, что любишь, я действительно знаю, что это так. Я верю. Это первый раз, когда я верю. И да, драгоценный мой, конечно, я тебя люблю. От встречного объятия Дане стало чуть сложнее дышать, что усугубляли и одновременно компенсировали мелкие, быстрые поцелуи, которыми любовник покрывал его лицо. — Люблю, родной мой, так сильно, сколько во мне есть сил, всем, что от меня вообще осталось... — шептал ему Имран. — Все что есть — все твое, только твое. Засыпал наш расчувствовавшийся герой в уже привычном и комфортном бойцовском захвате со стабильным ощущением, что все в мире становится на свои места. Пылкий Имран еще некоторое время продолжал повторять, как сильно любит его, не просто любит — обожает, дышит им и понимает, что абсолютно зависим. Последней мыслью, которую Даня запомнил, беспомощно сморкаясь ему в футболку перед самым переходом в мир грез — уверенное, обнадеживающее, повторяющееся в голове слово «Мое». Утром следующего дня весть о том, что батарея в коммуналке снова исправна, а пол пострадавшей комнаты приведен в порядок, застала их обоих врасплох. Всего сутки назад Даню она могла бы чрезвычайно обрадовать: во-первых, чтобы оторвать их друг от друга после рабочих будней, настырной Динаре приходилось бы пердо... самостоятельно добираться в центр города. Во-вторых, в последнее время сошедшая на нет сексуальная жизнь снова заиграла бы всеми красками радуги... В рамках этого партнерства... Ну вправду, мы же не станем на такой мажорной ноте возвращать пережившему ненастье оребушку его муки совести после некоторого рода экспериментов? Теперь же он глядел на поникшего любовника, внезапно воплотившаяся мечта которого иметь большую и дружную семью обернулась недолгой сказкой, на маму, недоумевающую, зачем им вообще нужна эта коммуналка, когда есть своя отдельная комната со всеми удобствами, на грустную Динару, творческие амбиции которой в очередной раз сделались тыквой в полночь, на периодически ревущую от предстоящей разлуки с Пылесосиком Халису... Глядел, преодолевая сострадание и эмпатию в целом, и все равно тайком собственнически радовался. Обиженная Динара под молчаливое смирение провинившегося супруга получила неограниченный доступ к казне... Кхм, я хотел сказать, к их семейному бюджету и устроила себе неделю шопинга в компании Наты с Халисой, увеличив количество своего багажа раза в два и попутно завалив подарками Зою Вениаминовну, а заодно и брата с «женихом», в статус которого ее формулировками был возведен Даня. Он искренне недоумевал, куда может пойти в нежно-лиловой рубашке с узорами из светло-голубых, как она сказала, пакистанских огурцов, даже попытался отдать ее своему избраннику, но та не сошлась на талии. — Я поправился, — удивленно вскинул брови Имран, вертясь перед зеркалом. — Я толстенький... — Ты идеальный, — заверил его наш герой, напряженно пытаясь понять, когда в его Ириске проснулся Игорек. — Но я... — Идеальный, — с угрозой в голосе повторил он. — А рубашка нет. — Ладно, — кокетливо улыбнулся тот. Имран действительно с момента их знакомства заметно округлился, растеряв последние намеки на рельеф и обзаведясь очаровательно гладкой линией скул, что сделало его еще более похожим на персидскую танцовщицу. Даня видел его каждый день и потому таких мелких перемен не замечал, чего нельзя было сказать о либидо: чем глаже и, простите за пошлость, кхм... сочнее делалась его булка, тем сильнее, чаще и неотвратимее нашему герою хотелось эту булку трогать, гладить, жамкать, целовать и в результате склонять к разного рода разврату. Таким образом на протяжении всего проведенного Динарой в торговых центрах времени они потихоньку возвращали в коммуналку вывезенные оттуда вещи и при каждом визите как минимум разок предавались самозабвенной любви на новеньком, увы, икеевском ковре. Тогда же выяснилось, что отремонтированный пол, застеленный аккуратным линолеумом, сделан был, мягко говоря, некачественно и при каждой попытке Имрана привести своего оребушка в восторженный трепет предательски скрипел. Чуть тише, чем диван, но... — Да похуй, — в отчаянии оборачивался разгоряченный Даня на свою скромную пассию. — Свалим на Чизетту... — Ага, — переводя дух, нервничал Имран. — Скажем — сама ты скрипишь... — Да, смажься уже... — Данечка, я не это имел в виду! — Я про суставы, кролик-террорист, бля... В один из таких вечеров, вдоволь насладившись друг другом, они с ногами взобрались на диван, чтобы замотаться в подаренный Динарой невероятно мягкий плед пестрой расцветки и поужинать Рафиковой стряпней. — Если это максимум тепла, на который способен этот новый радиатор, надо бы заклеить окна, — поделился мыслями задумчивый Имран. — Знаешь, че? — прожевав, повернулся к нему наш герой. — Анал с тобой — это как огромная шаверма. — Чего? — тот, зависнув на секунду, после чуть не подавился упомянутым блюдом от смеха. — Почему? — Смари, — приготовился он обстоятельно разъяснить мысль. — Сначала ты ее ешь и те безумно кайфово и пиздецки вкусно. Потом ты отходишь такой от ларька и понимаешь, что те, сука, плохо от этой шавермы, она прям до гланд уже. А потом походишь еще, в животе все утрамбуется и ты снова в норме, живешь дальше. Думаешь о шаверме и хочешь ее, прям еще и еще, берешь еще одну, снова обожрался, что прям плохо, а потом снова ее хочешь... — он похлопал по спине закашлявшегося любовника. Мысль, которую наш герой тогда собирался донести, была неизбежным побочным эффектом тенденции в их сексуальной жизни, благодаря которой еще полчаса назад он физически не справлялся с контролем над собственным голосом. Имрану и прежде было достаточно просто найти положение, в котором его оребушек начинал хныкать, дергаться и выворачиваться от слишком интенсивной стимуляции, но если в режиме «по-быстрому» на Даню достаточно было ласково шикнуть, то в любом акте близости длинною более десяти минут приходилось довольно жестко зажимать ему рот. Впервые Даня заценил всю полноту функционала мужской половой системы, обнаружив, что эпицентр «тыканья» при определенном наклоне дарит весьма необычные ощущения, еще в начале осени в этом же помещении у подоконника: Имран был нетороплив, придерживал за бедра, затем без предупреждения решил выгнуть на себя, дабы поцеловать, при том не переставая двигаться... Сначала наш герой воспринял это как боль и сразу попытался отстраниться. Во второй такой раз он также неторопливо покачивался верхом на любовнике, решил попробовать откинуться назад и снова поймал эти странные ощущения — что-то на острой грани между болью и удовольствием. В другой памятный вечер Имран уложил его лопатками на почивший ныне ковер, приподнял бедра вместе с тазом к себе на колени и быстро двигался под тем же наклоном, и именно в тот раз Даня решился на эксперимент, дабы узнать, что будет, если это перетерпеть. Из-за слишком ярких ощущений у него никак не получалось контролировать голос, и даже несмотря на плотно прижатую ко рту ладонь, мычащие постанывания получались неприлично громкими. Опрометчивое решение задержать дыхание в совокупности с ускорившимся любовником и интенсивной стимуляцией довели его до пика боли и наслаждения такой силы, что помощи рук для логического финала не потребовалось. Жалобно поскуливая, почти плача от неконтролируемых маленьких судорог, растекающихся от бедер по животу к груди и по бедрам к коленям, он вцепился изо всех сил в Имрана, на несколько секунд выпав из реальности. И как только руки его расслабились, соскользнув со спины любовника на ковер, тот сразу же чуть сменил угол и вскоре сам очутился на пике удовольствия, шепча Дане на ухо не совсем уместные в такой ситуации, но очень приятные ласковости. — Я понял, — обрадовался он вдруг, раскладывая на коленях целлофановый пакет от предчувствия неизбежности, с которой вскоре собиралась закапать на джинсы его шаверма. — Ты зая, ты любишь мою морковку. А я оребушек, очень агрессивная, ненасытная, прожорливая птица, да? И поэтому мне нужна твоя огромная шаверма. — Сытная и питательная, — подхватил тот, все еще смеясь. — Со всеми элементами... Ну бля, — вздохнул Даня, когда из нижней части его ужина стала потихоньку вываливаться капуста. — Зай, слуш, а ты можешь?.. Ну... Типа... Немножко так меня того?.. Ну.. Бить? Немножко, не оч больно... Имран для своего обожаемого Данечки, как показывала практика, готов был сделаться каким угодно — подолгу настраивать, заласкивать, не стесняясь никаких элементов анатомии... И со столь же полной самоотдачей, поняв, как того заводит сила, зажимать по углам, таскать на руках, обездвиживать и причинять умеренную боль, всегда под чутким контролем разума, всегда только так, как тому хочется. И все это с такой нежностью и бережностью, что у нашего героя порой буквально от восторга подгибались коленки. Лавируя между сексуальными практиками и сознательно ловко обходя все, что формально могло бы вписаться в сферу БДСМ (Даня все еще из ревности к почти позабытому Додику, Имран — по своим причинам), они в итоге превратили прелюдии-спарринги в увлекательную игру «Залови оребушка», полная версия названия которой звучала как «Залови и оприходуй». Занимался этим азартный Имран, как едва держась на ногах от хохота, так и с видом очень сердитым, а также с томными взглядами или ленивостью сытой кошки — именно в таком формате ему было совершенно комфортно, судя по тому, что считывала с его мимики и движений изворотливая «жертва». В конце той рабочей недели, когда они в очередной раз с воплями носились друг за другом, в том числе по дивану, в стену начала барабанить притихшая с появлением Вовы Кира, после выцепившая обоих в очереди в уборную, чтобы сердито допросить, что за домашнее насилие вершат они друг над другом. — Мы просто ловили воробушка, — с честными глазами скромно объяснил Имран. — Оребушка, — поправил его Даня. — А, это теперь так называется? — прищурилась девушка. — Я смотрю, к вам по ходу целая стая повадилась влетать. В ночи злопамятная Кира с лихвой отомстила им непрекращающимся жужжанием своей доисторической тату-машинки. Даже будучи приглушенным стеной, звук этот нашего героя неимоверно бесил, заставив поначалу прятать голову под одеялом и подушкой, затем побудив отправиться к нарушительнице покоя лично. — Чизетта, ну харэ, заебало твое бз-з, бз-з, — заныл он с порога, едва она крикнула «Ну?». — Иди в жопу, оребушек, это индукция, — не отрываясь от плеча покрасневшего в напряжении паренька лет двадцати, недовольно ответила та. — Эт че, ляперд? — он осмотрел довольно реалистичный портрет пятнистой кошки под ее машинкой. — Ну все, красивый, заканчивай уже. Комната ее напоминала Ильяшину, пережившую нашествие педантичной уборщицы: все вещи стояли на своих местах, тогда как письменный стол, на котором она теперь и разместила свои рабочие инструменты, традиционно был завален всевозможными средствами дезинфекции, резинками, салфетками, палочками, железками... — Ну Чизетта, ну бля, мне утром на работу, — заныл он, присев на соседний стул и с интересом наблюдая за процессом. — Ну мы же посреди ночи громко не ебемся... — Это вы так думаете, — не согласилась с ним та, штрихами накладывая тени на кошачье ухо. — Я не пущу человека с половиной татухи. — А можешь мне заек набить? — оживился он вдруг. — На жопе? — девушка покосилась на него как на идиота. — Можно и на жопе, — закивал наш герой. — Ебущихся. А можешь так набить, чтоб я двигался и они ну... типа трахались? — Вот че ты такой мудак, а? — Кира повернулась к нему, остановив машинку. — Почему все парни Имрахи такие мудаки? — А кто был до меня? — решил он выяснить под шумок. — Сантехник? — Ага, такой здоровый, с заспанной рожей, — проворчала та. — Я сказала ему засор на кухне глянуть, а он такой — детка, я не тот сантехник. Не успел наш герой открыть рот, как Кира снова повернулась к нему с суровым видом. — Даня, уйди отсюда! Если не будешь мешать, я через полчаса закончу, и все смогут поспать, — видя, как он замер в сомнении, она вздохнула устало: — Если щас свалишь, я обещаю подумать над зайками. — Ладно, — обрадовался он, полагая, что процесс набивания хулиганской татуировки будет очень хорошим поводом расспросить подробнее о еще одном бывшем его любвеобильной булки. Еще перед рассветом тревожное ощущение холода и пустоты пробудило Даню от какого-то сюрреалистичного сна, заставив сесть и обеспокоенно заозираться в поисках пропавшего возлюбленного, который вернулся уже через минуту и, вздрагивая от холода, нырнул к нему в постель. — Ты ебнулся без тапок? — нахмурился он сонно. — Застудишь яйки и не сможешь меня ловить. — Грей свою булочку, — прижался к нему Имран с хитрой улыбкой, заползая ледяными пальцами под футболку. — Я люблю, когда тепленько. — Не понял, это типа тебя или мои булки для тебя? — влез на него наш герой, укрыв их обоих одеялом по головы и тщательно подоткнув концы. — До будильника еще час, — заулыбался тот, нежно, но ощутимо сжимая пальцами упомянутую часть тела. — Можно сначала так, а потом эдак... — Зай, — позвал его Даня после медленного, сонного поцелуя. — Да, драгоценный? — Скажи... — начал он, но тут же был прерван тихим смехом. — Люблю тебя, безумно люблю, — зашептал ему в губы Имран. — Да не это скажи... — Все равно люблю. — Бля, забыл, че хотел спросить, — он устроился на груди любовника поудобнее. — Но это тоже говори, да? Это всегда говори, я ж не догоняю, мне надо прямо сказать, да? — А ты читай по действиям, — тот запустил пальцы ему в волосы, мягко массируя голову. — Ты же все читаешь, тебя нереально обмануть. — Ну я хочу слышать, — он заурчал от удовольствия. — Это как мой официальный статус. Подтверждение. Признание моих прав. — Я люблю тебя, — торжественно произнес Имран. — И я тя, моя ебулка. О, вспомнил. — Что? — Чулки. Ты обещал рассказать. — Ох, Данечка... — Ты хоть представляешь?.. — он пододвинулся чуть выше, чтобы заглянуть избраннику в глаза. — Ты ваще представляешь, че я там в голове насочинял уже? — Да, это серьезный аргумент, — смущенно вздохнул тот. — В общем, я тогда... Был в таком состоянии, знаешь... Я аккомпанировал ему иногда, это были небольшие деньги, но мне нужна была любая работа. В общем, в один вечер у меня не было колготок. Мы зашли в магазин, не нашли достаточно плотных и уже опаздывали на выступление... Нашли только чулки. У меня не было денег на такие дорогие, ну, по моим тогдашним меркам, и их мне купил Артур. Я их натягивал прямо в такси... — А на такси, значит, были? — наш герой ехидно потерся носом о его щеку. — У него, да. Так вот, один нормально налез, второй перекрутился. Я паниковал, Артушка тоже. В общем, моя нога была у него на плече, он пытался перекрутить обратно, машина повернула, я дернулся и... пошел в рваных. Но у меня такой видок был... Мои военные боты, потому что туфель сорок третьего размера не делают, драная косуха и такая пушистая розовая юбка, как у балерины, забыл, как называется. Мне кажется, еще к вечеру щетина была. В общем, не самый лучший мой наряд, я тебе скажу... Уже привыкший к противоречивым чувствам, борющимся друг с другом в душе, Даня все еще неуверенно управлялся с таковыми в количестве целых трех: с одной стороны, рассказ его чрезвычайно развеселил, заставив в красках представлять этот конфуз и юного любовника, в панике пытающегося эквилибристически надеть этот предмет женского интимного гардероба; с другой — организм сигналил о своей боеготовности, подсовывая неприличнейшие из фантазий с томным, без сомнений пьяненьким Джеффри в образе панк-дивы; с третьей — на другом, глубинном уровне наш герой прекрасно понимал, что этот хитрожо... хитроумный тип только что порядочно напизде... заврался. — Зай, — выдохнул он, перестав давиться смехом под «Т-с-с» и «Ш-ш-ш» и переведя дыхание. — М-м? — отозвался тот, странно улыбаясь. — Не ври мне, лан? Если не хочешь говорить, просто скажи, что не хочешь, и все. — Хорошо, — пару секунд помолчав, Имран кивнул и прикрыл глаза. — Прости меня. — Ебучая булка, — Даня укусил свою пассию за губу, ерзая на его бедрах после ревнивого, почти агрессивного поцелуя, на который тот отозвался с неожиданной пылкостью, зашевелившись под ним возбужденно. — Я пиздецки бешусь, когда представлю, как он тебя трахал... — Зачем ты это представляешь? — с нескрываемым оттенком вины в голосе полушепотом спросил тот. На секунду Даня задумался, как лучше ответить в такой неоднозначный момент. Возможно, именно сейчас уместно было бы озвучить, что он тоже хотел... Хотел того, что так стеснялся сформулировать, прекрасно понимая с другой стороны, что с таким универсально ведомым партнером без собственной инициативы перемен не дождется. Имран ни разу в сексе не просил ничего для себя, с готовностью подхватывая любую его идею. Да и в жизни, признаться, тоже ничего не просил, хотя до сего момента наш герой об этом даже не задумывался. И потому в этот предрассветный час ему в голову заглянула идея наконец-то искусственно себя разозлить, дабы от злости стать смелее и показать своему любимому мужчине, как он... — Тебе нравилось? — с нажимом поинтересовался он, глядя на потемневшие, им же покусанные губы Имрана. — Когда он тебя... — Данечка, — мягко и одновременно строго перебил тот, движениями бедер и крепкой эрекцией противореча сам себе. — Это неправильный разговор... — А какой правильный? Я хочу знать, как тебе нравится. То, что я хочу сделать с тобой, я и так знаю, а теперь мне нужно то, что ты сам хочешь, чтобы я делал с тобой. — Был со мной рядом, — любовник погладил его по волосам, снова увлекая за собой в тягучее море ласки. — Радовался и позволял делать тебя счастливым. — А что, если для того, чтобы быть счастливым, мне надо делать счастливым тебя? — настаивал тот, одним лишь усилием воли держась в ясном сознании. — Ты делаешь это тем, что ты рядом. — Ну бля, Ириска, — Даня схватил его за запястья, прижав их рядом с плечами и не позволяя себя отвлекать. — Я хочу знать, что ты любишь. Ты ж нихуя не говоришь, ты все время тупо делаешь то, что я хочу... Что ты любишь в сексе? — Тебя, — томно улыбнулся Имран, хитрым образом извиваясь под ним так, чтобы еще сильнее мешать мыслительному процессу. — Бля, ну булка, ну ты же понимаешь, че я спрашиваю? Ты ж не тупой, ну. Те ж явно не понравится, если я на тя щас решу насрать. — Но если тебя это порадует, — робко прикрыл тот глаза. — Пиздец, у меня тормозной мужик, — вздохнул наш герой. — Лан, зайду с тыла. О чем ты думаешь, когда дрочишь? Не смей отвечать «О тебе», я тя знаю, хитрожопая конфета. — Но я правда думаю о тебе, — искренне ответил Имран. — Что конкретно? — Представляю, как мы занимаемся любовью. — Где, как, каким раком? — Да по-всякому, как мы обычно... — Зай, ну бля, — застонал он в отчаянии. — Ну как с тобой ваще говорить?! В отрыве от меня что те нравится в сексе? — Не знаю, — тот посмотрел на него, удивленно моргая. — Всякое... — В смысле, не знаю?! — Мне нравится, когда партнеру хорошо. — Ладно, — медленно и глубоко вздохнул наш герой. — Так... Я спокоен. Я терпелив. Итак. Имран, или как там тебя, Джабраил? Короче, вот ты. Вообрази ситуацию. Ты встретил робота для ебли. Задача робота — тя удовлетворить, ты его удовлетворить не можешь, потому что он робот, понял? — он дождался кивка и только затем продолжил: — Робот настроен так, что делает то, что тебе нравится. Что будет делать этот робот? — Данечка, — растерянно затруднился с ответом его избранник. — Че Данечка? — возмутился он полушепотом. — Ну ответь че-нить, ну скажи, типа, Данечка, я извращенец, мне страшно рассказать тебе о том, что я люблю, когда мне ссут в ухо. Любишь? — Не очень... — А что любишь? — Ты случайно не работал в инквизиции? — нервно засмеялся тот. — Булка, не увиливай. — Данечка... — Хуянечка! — Я не знаю... — Как это ты не знаешь?! — Не знаю, — Имран взволнованно пожал уже не так крепко зафиксированными плечами. — Я об этом не задумывался. — И тебя никто не спрашивал?! — выпрямился от негодования наш герой, усевшись ему на живот. — Твой этот Додик? Всратый Юся? — Мы с Юсупом ничего не обсуждали, — нерешительно, после паузы признался тот. — Он просто делал то, что делал, а я... Просто просил перестать, если было слишком больно. Додик действовал по своему сценарию. — А Изя? — Даня чуть умерил пыл, понимая, что ступает на скользкую поверхность. — А Артур? — Данечка... — Хуянечка. — Они не спрашивали, — посмотрел на него прямо Имран. — Никто не спрашивал. — Где ты, блядь, их берешь? — он снова наклонился к беспокойному любовнику для успокаивающего поцелуя. — Так. Лан. Давай зайдем с другой стороны. Что тебе точно не нравится? — Боль, — с готовностью ответил тот. — Любая? — Сильная. Бессмысленная. Я могу терпеть ради какой-то цели, но просто так... Нечистоплотность. Я имею в виду все эти туалетные игры, они мне не нравятся сами по себе. То есть, я не испытываю сильно негативных эмоций из-за них, — пытался объяснить он, от волнения многословный. — Просто не стремлюсь к ним. Кровь меня пугает. Ругательства. Я знаю, что многим нравится, но мне нет. — И мои матюки?.. — Нет-нет-нет! — он мягко высвободил запястья, чтобы с теплой улыбкой погладить Даню пальцами по скулам. — Твои милые, сердце мое. Я имею в виду, если ты начнешь обзывать меня как-то... Как это делают часто, шлюхой там, сукой и так далее. Хотя мне кажется, от тебя это было бы даже не обидно, потому что я знаю, как ты ко мне относишься. И если понимаю, что это просто игра... Тогда это приемлемо. — Я не буду обзывать тебя шлюхой, ты че, ебнулся?! — заверил его наш герой, касаясь губами губ. — Ты только моя булка, слышь? Только моя. — Знаю, Данечка, — тот засмеялся почти счастливо. — Просто иногда бывают всякие игры... Ролевые, например. Всякое. Мне не нравится, когда меня бьют. Это чаще всего унизительно. Я не говорю о шлепках во время секса, но пощечина или воспитательный удар — это... — Унизительно, — подытожил Даня. — Тебе не нравится все, что унизительно. — Это сейчас напоминает перечисление табу при знакомстве БДСМ-пары, — хмыкнул тот. — Чего?.. — Запретов. — Так, стой, — оживился он. — Тепленькая пошла. Те нравится БДСМ? — Я не уверен, — вопрос застал Имрана врасплох. — Это как? Те нравится что-то одно из БДСМ? Ну там, я не знаю, связывание. — Не думаю, — нахмурился он. — Мне эта тема сама по себе не близка. Она нравится мне тогда, когда интересует партнера. Когда это путь сделать ему хорошо. — Мы ща опять ушли от тебя к кому-то еще, — наш герой подвинулся немного, укладывая голову любовнику на плечо в надежде, что отсутствие прямого взгляда поможет тому говорить свободнее. — Вот конкретно тебе что-то нравится в БДСМ? Там же много разного, воск там, шлепки, ботинки всякие. — Ну так... ровно. — Лан, хорошо, тогда давай так. Что тебя заводит? — Сердце мое, — тот снова ласково рассмеялся. — Мне кажется, мы пытаемся ехать на квадратных колесах. Давай я попробую объяснить иначе. Мне нравится и меня заводит эмоциональная связь. Отдача, химия между мной и любимым человеком. Это не конкретное действие, не эрогенная зона или что-то еще, это состояние, атмосфера, чувства между нами. — Это неожиданный ответ, — поднял голову не сказать чтобы удовлетворенный таким поворотом Даня. — У тебя это работает как-то иначе? — Ну... Не, но... Да, — он задумался о том, как охарактеризовать собственную сексуальность. — Ваще полностью иначе. Вот эти все эмоции — это как бы да, но есть еще типа... уровень физиологии. А ты ща говоришь так, как будто ты... Ну... Как будто у тя психология телки. И физиология тоже. — Почему? — Потому что есть эмоции и вот это все, что ты описал, — он попытался сосредоточиться, чтобы формулировать точнее. — Но оно у меня щас второй раз в жизни и первый раз так сильно, еще и взаимно. И вот все время между этими разами я все равно хотел ебаться, совать в людей хер и... Ну... Делать какие-то конкретные действия с этими людьми или чтобы они их делали со мной. Вот про это я спрашиваю. Про химию мне и так понятно было. — Данечка... — беспомощно улыбнулся ему тот, снова попытавшись пожать плечами. — Я правда не знаю. Мне приятно, когда со мной ласковы и внимательны, мне нравится нежный и медленный секс. Иногда хочется чего-то более интенсивного. Нравится, когда мы долго целуемся, гладим и трогаем друг друга, нравится смотреть, как ты двигаешься. Возбуждает, когда я вижу, как ты хочешь меня, твоя нетерпеливость и твое тело. Ты хоть представляешь, как красиво сокращаются мышцы у тебя на животе, когда ты сидишь на мне, как сейчас? Мне нравится твой член, он идеален для меня. Твой голос и дыхание, и реакции, и то, какой ты ласкучий. Но... — Имран обвил его талию руками, крепче прижимая к себе. — Но если я заменю тебя в мыслях на кого-то еще, на твоего друга Игоря или какого-нибудь Брэда Питта, я не чувствую ничего. — Ну точно как баба, е-мае, — Даня спрятал лицо у него в ключицах, чувствуя, как ускоряется пульс и алеют щеки от радости и смущения. — Ты мне ща весь мозг вынес, ты это понимаешь? Хитрая, хитрая булка... — Я люблю тебя, — коварно напомнил тот ему на ухо. — Так, стой, — наш герой снова выпрямился, сев на его бедрах прямо, и взял в руки его член, упрямо не намеренный позволять сбить себя с мысли. — Как приятнее, когда я быстро те дрочу или медленно? Сильно или легонько? — Когда комбинируешь... — Ох, блядь... — застонал он измученно, глядя в потолок. — А как лучше, когда я на те верхом или когда, ну там, раком? — И так, и так хорошо, — прыснул Имран, умиляясь его насупленному виду. — Ты же знаешь, что я пиздец упрямый? — предупредил его наш герой. — Да, я успел это заметить, — тот весело расхохотался, пытаясь уложить его обратно на себя. — Ты понимаешь, что ни один из нас не поедет на работу, — кряхтя и вяло сопротивляясь, объяснял он, — пока ты мне не скажешь, что те нравится делать в ебле безотносительно других людей? — Достигать оргазма разными путями, — выдавил тот сквозь задушенный смех. — Я тя убью, булка... Я однажды не выдержу и нахуй убью тя... — Милый мой, ну что ты хочешь от меня услышать? Что я радостно кончаю, если почесать мне правую пяточку? — с трудом выдавив свой вопрос, Имран зашелся в новом приступе веселья. — Ну да, примерно такое, — сердито уставился на него Даня. — Ну прости, драгоценный, у меня нет такого простого рецепта, — отсмеявшись, выдохнул тот. — Давай ты подашь мне пример? Расскажи, что тебе нравится, а я попробую повторить? — Ладно, — согласился он от безысходности. — Мне нра трахаться с тобой в целом, и все, что тя радует, и вот это вот все, что ты ща наговорил, но есть вещи, которые меня тупо заводят на уровне физиологии в любых обстоятельствах. Хуй знает почему, вот так сложилось. — Например? — Когда ты держишь руки. — Я или кто угодно? — Кто угодно, — это сложно было признать вслух, но вряд ли когда-нибудь он смог бы подобрать более уместную беседу и потому все-таки решился. — Это как инстинкт. Когда держат и жестко трахают. — У тебя был такой опыт до меня? — без тени осуждения внимательно посмотрел на него любовник. — Нет, никогда, — почему-то он все еще чувствовал себя вполне уверенно, рассказывая тому эти... постыдные, как ранее казалось, подробности о себе. — Я не знаю, откуда это. Просто иногда это необходимо. — Тебя били в детстве? — робко предположил тот. — Да, лет с десяти, — кивнул наш герой. — Постоянно, когда... Кароч, я был не оч послушный пацан. — Родной мой... — Булка, не увиливай, — он снова попытался поймать отвлекающие нежностями руки своего избранника. — Ну ты прям как уж, епта... — Жабка, — сдавленно хихикнул тот ему в волосы. — Че?.. — Даня не сразу понял его уточнение, но, сопоставив его с недавно обнаруженным фактом, уже сам неудержимо расхохотался. — Бля-я... А-ха-ха... Бля, булка... Зачем ты это сказал? — Знаешь, как меня дразнили в детстве? — пожаловался Имран печально. — Особенно русские друзья. Карасиком звали... — А-ха-ха-а, почему-у? — пытаясь заглушить свою истерику подушкой, спросил он. — Ну так Джабраил, — вздохнул тот. — У которого есть жабры, и который любит ил... И просто жабкой... С минуту Даня тихонько ухохатывался, не в состоянии остановиться, затем, чуть успокоившись, вдруг задумался. — Слушь, а реально. А как сократить «Джабраил»? Ну не «Джаба» же, в самом деле... — Ква, — без тени улыбки отозвался Имран. — Серьезно?! — чуть ли не завопил он, чувствуя приближение очередной истерики. — Да ну, ты гонишь!.. Реально Джаба?! — Можно, я останусь Имраном? — застонал тот жалобно. — Мне комфортнее с этим именем, я сам его выбрал. — Джаборонок и орёбушек, — фальцетом выдал наш герой, плача от смеха. — Джаборонок — это не так уж плохо, по сравнению с... Сигнал будильника не позволил им продолжить эту во всех отношениях нетривиальную беседу. Уже в машине, чуть дрожа от холода и все еще хихикая, наш герой вдруг понял, что коварный любовник снова умудрился отвести его в сторону от сути разговора. «Сейчас или никог... Сейчас или я его выебу прям тут», — пронеслось у него в голове, прежде чем он решился, наконец, задать сокровенный вопрос: — Бля, лягуха ты моя чудесная, ты ваще понимаешь, что весь этот разговор ща был тупо потому, что я хотел спросить, можно ли сунуть тебе хуй в жопу, но, блядь, не спросил, потому что стесняюсь, а ты отвлекаешь?!