The Non-coolest Love Story Ever

Наш с вами центральный персонаж, несмотря на заявленную еще в первой главе трусость, был парадоксальным образом ситуативно смел, я бы даже сказал, отчаян. Сил для этой смелости ему в последние месяцы вместо ранее эксплуатируемого фатализма придавало стабильное ощущение надежного тыла за спиной. Однако ни новый, ни старый способы не способны были утешить взволнованное сердечко, бьющееся как пташка в клетке... Хм, простите. Утешить тревожащееся эго в те несколько бесконечных секунд, пока его возлюбленный из какого-то неясного садизма не отвечал на четко поставленный, прямой вопрос. Все беспокойные рассуждения о странном привкусе этой аппетитной булки с непонятной, комбинированной начинкой он вытеснил на время, мгновенно гоня от себя любого рода догадки, скручивая и забивая их куревом, возвращаясь в то промежуточно-умиротворенное состояние, что когда-то сумел ухватить во время их свидания на море формулировками вроде «Кормит, трахает — и ладно» и «Завел себе хуйню — изволь заботиться». Поддерживал воцарившийся душевный покой логичный для внутренней организации нашего героя вывод, что сам он еще не заслужил доверия, должен стать лучше и дорасти до своего партнера, что Имрану, вероятно, необходимо время, чтобы открыться. В обстоятельных думах о том, как это проделать технически, он провел поверхностный сравнительный анализ себя, Юсупа, Изи-борца, алко-садо-мазо-Додика и даже Охуитель... Ослепительной Гюзели и нашел между этими совершенно разными людьми одну общую черту: все четверо представляли собой тем или иным образом реализованных профессионально и материально личностей. Артур, хоть и ударился в свой декаданс, некогда был успешным юристом и сумел оставить бывшей супруге квартиру и аж целый «Лексус», да и теперь занимался тем, к чему душа лежит; у Додика имелось собственное дело, даже если это и был всего лишь бар... садо-мазо-бар в центре города с довольно влиятельной, судя по словам Игорька, клиентурой; Исмаил был мастером спорта и, как сказала его пассия, публичной личностью; Юсуп... о нем и говорить нечего. Вряд ли хоть один из них продавал в интернете подарки от возрастного поклонника, чтобы не остаться без денег на проезд в метро и пачку сигарет. О финансовом состоянии своего избранника Даня не знал ровным счетом ничего, однако имел возможность наблюдать за некоторой динамикой: еще летом покупающий для себя самый дешевый чай и сомнительного содержания колбасу Имран с началом их отношений перестал считать деньги, в супермаркетах закупался для его мамы, не глядя на цены и не принимая ее попыток расплатиться за продукты, все еще не давал ему рассчитываться в кафе, а теперь вот с легкостью отвалил тридцать шесть косарей за свое и ДинДинкино жилье. Кровать, к слову, тоже была оплачена из его кошелька. Даня не понимал, является ли это вольное обращение с финансами национальным кавказским показушничеством или его возлюбленный некогда ограбил банк, но в голове его материальный вопрос был довольно прочно связан с аспектом сексуального лидерства. И теперь, когда он сам стремительными шагами продвигался в направлении собственной реализации и к такому положению дел, при котором у Имрана будет возможность сидеть дома и пинать ху... и поддерживать уют, претендовать на нутро того было психологически легче. Имран же, вероятно, пока не убедился, но уже подозревал об одном вдохновляющем в его видении мира обстоятельстве: если Данечку оставить одного, он начнет... думать, а это ни к чему толковому, увы, не приведет. Из сего обстоятельства он сделал единственно верный и дальновидный вывод, что его драгоценный оребушек, как существо, не любящее лишних усилий, при достаточном внимании со стороны партнера упиваться печалью не будет, как и вершить эмоциональное насилие вроде полубойкота и перманентно кислой мины. Но мы с вами, кажется, подобно этой хитрой булке, отклоняемся от сути их прерванной концом прошлой главы беседы. Имран Рахимов, он же Джабраил Элимханов, он же «Ебливая тварь Джеффри» (простите, это цитата) был человеком умным, деликатным и свободно ориентирующимся в психологии, посредством углубления в которую когда-то пытался решать свои душевные неурядицы. И как умный человек в тот момент он прекрасно понимал — ответь он снова нечто вроде «Лишь бы Данечке нравилось», этот самый Данечка его стремительно покусал бы, причем отнюдь не в эротическом ключе. Понятия не имею, что помешало ему родить элементарное «Да» как универсальный ответ на все вопросы, в особенности с учетом недавнего предупреждения нашего героя, что ему лучше все говорить прямо, но коварный этот человек решил, что наиболее эффектным продолжением диалога станет не вербальная реакция, а томный взбляд из-под ресниц... Ох, простите, я хотел написать «взгляд»... Или не хотел?.. В любом случае, этот взбляд в сочетании с теплой ладонью, что переместилась с коробки передач на коленку мелко дрожащего Данечки... ...явились причиной едва не случившейся аварии. — Это ты типа так демонстрируешь, что ты тока сверху, въехав в жопу другой тачки? — захихикал нервно наш герой. — Почти въехав, — переведя дыхание, улыбнулся ему Имран, округлив глаза. — Слышь, булка, я не сдохну, пока ты не расскажешь про чулки, — заверил он предупредительным тоном. — Чулки берегут моего Данечку, — засмеялся с ехидцей тот. — Булка, блядь! — не выдержал он. — Ну-у? Можно? — Тебе, драгоценный, все можно, — с нескрываемой нежностью заверил его Имран. — Хоть в жопу. Хоть в ухо... — Да, ухо мне как раз по размеру, — не удержался Даня от уже привычной самоиронии, нарочито сердито косясь на смеющегося любовника. — И по форме. Демо-версия... Палочки для чистки ушей... Э-э, конфета, харэ угорать, на дорогу смари! Ты так ща пол-Питера в жопы переебешь! Накрывшее его чуть запоздалое ощущение эйфории от осознания, что — да, разрешили, можно, нужно, желанно! — вызвало неконтролируемую глупую улыбку, не сходящую до конца рабочего дня. — Моя-я булка, — мурчал он себе под нос тихонечко, шпаклюя стену. — И булки моей булки тоже мои... Уже вечером, снова в машине, они переглядывались заговорщицки, как два подростка, договорившиеся лишиться невинности на выпускном и припрятавшие для смелости бутылку дешевого алкоголя. — Зато тебе не будет больно, — хихикал наш герой, поглаживая колено своего избранника. — И два пальца оч даже хватит... — Данечка, — вздохнул тот ласково. — Ты просто мастер гиперболизации. — Гиперболи... чего? — уточнил он. — Гибербол это типа такой спорт? — Мастер спорта по гиперболу, — хмыкнул Имран беззлобно. — Это типа футбол с огромным мячиком? — снова заулыбался он, чувствуя себя не особенно умным, но абсолютно счастливым. — Не. С тобой я мастер спорта по киданию палок. Палочек. Для чистки ушей... — Вот, вот это и есть гипербол! — обрадовался тот. — А в штанах у меня гипербола, ага, — ухмыльнулся наш герой. — Булка, ты не знаешь, на что подписался, я тя заебу на... Закончить фразу ему помешал один из самых, по ощущениям обоих, неуместных звонков в истории этих отношений. Разумеется, от Динары. — Братик, нас выписали сегодня, забери нас, — голос ее был достаточно громким, чтобы Даня мог расслышать каждое слово и в раздражении наклониться к трубке, повышая собственный: — А че ты такси не вызовешь, ДинДинка?! — Я это и делаю! — завопила в ответ девушка, заставив удивленного брата отодвинуть трубу от уха. — Мне пришлось вернуть ему кредитку! — Че, сеструха, закончились твои вольные хлеба? — он забрал у пассии телефон и включил громкую связь. — Типа того, — грустно вздохнул динамик. — А ниче, что те еще сифак с пузом лечить? — Это не сифак, — со слышимым облегчением поправила она. — Если бы это был он, я б тоже в больнице лежала. — Но болезнь из-за интима? — Да... — Ну вот и дави на жалость, говори, что он бля... — запнулся наш герой, покосившись на Имрана. — Что он блудливый кусок фекалии, принес те кучу боли и страданий, и ты такая бедненькая, а он такой подлец... — Кстати, это мысль! — вдохновилась девушка. — А то он лежит, стонет, такой весь бедненький, несчастненький, раненый в честном бою. Думает, наверное, я его так быстрее прощу. — Че, пойдешь отбирать кредитку? — загоготал он. — Ага, — захихикала та. — Но вы все равно нас заберите. — Ну блин, ну ДинДинка, — застонал Даня мучительно от осознания, что возможность заполучить в свое распоряжение вожделенные булки возлюбленного снова отдаляется. — Но я же соскучилась! — в искреннем недоумении воскликнула та, почитая это достаточной причиной для беспокойства родственников. — Ты портишь график моей интимной жизни, — пожаловался он тоскливо. — А вы что, по графику?.. — полушепотом удивилась Динара. — Так, дай-ка сюда, — забрал у него телефон ее брат. — Милая, будем через полчаса, давай, до встречи. Эхо смущения и гордости прозвучали на душе нашего героя при обнаруженном еще в начале минувшей недели факта, что перелом у бывшего (что не точно) конкурента за сердце его Ириски таки случился, и, несмотря на закрытый характер, из-за какого-то подозрительного смещения потребовал оперативного вмешательства. В частной и совсем не дешевой больнице, куда пожелал отправиться пострадавший, под наблюдением врача он провалялся последние пять дней, приходя в себя и взирая на смягчившуюся супругу страдальческими глазами, рядом с проникновенностью которых Натанов взгляд кота из «Шрека» казался покерфейсом. Пока та утешала бедняжку в палате, Имран раскидывал по товарищам смены и занимался вопросами бытовыми: перевез его вещи из гостиницы в снятую однушку, вернул взятый напрокат автомобиль, возил племянницу навестить «приболевшего» папашу... — А вы правда по графику? — полушепотом спросила у него Динара, пропустив Имрана вперед по аккуратному коридору больницы. — Я подумала, может, мне тоже... — Э-э, слышь?! — так же тихо возмутился Даня. — Ты ж сказала, что не будешь с ним?.. — Ну, если он все подлечит и не будет с другими... — улыбнулась она скромно. — Тупые бабы, — негодовал он, глядя на вздыхающего любовника, когда она скрылась за дверью палаты. — Ненавижу баб...Че за нахер... Почему... Женская логика... Нуонжихороший, нуонжиизменится... Хуй те, дура тупая, а не изменится... Ниче, зай, через полгода опять прибежит, уже реально с сифаком. Ножка заживет, и опять налево поскачет этот твой Юся. Правая в гипсе, левая как раз здорова. Если уже какого-нить медбрата не выеб в уголке... — Данечка, ты как гномик Ворчун, — пожурил его тот. — Булка, а ты любишь Дисней? Я очень люблю, особенно принцесс. Я в курсе, что не должен, но мне как-то похуй. Мы с Игорехой, когда были мелкие... Продолжить ему не дало явление жертвы его акта агрессии, ковыляющей на костылях с туго перебинтованной ногой в лангете и с видом трагически оскорбленным, как у подбитого летчика в плену врага. Вид этот сохранялся у него на протяжении всей последующей недели, которая понадобилась Имрановой сестре-барахольщице, дабы утрамбовать нажитое в пузатые чемоданы и вдоволь нагуляться. Юсуп, по ее словам, наедине вел себя как шелковый, смирялся со всеми запланированными тратами, уделял все свободное время ребенку и катался со своей суженой по самым крутым докторам северной столицы, клятвенно заверяя, что будет верен и предан ей до гробовой доски. Желание уточнить, чьей именно, Даня мужественно сдержал. Тем не менее, в один из вечеров Имран в меру возможной деликатности поинтересовался, станет ли он присутствовать при разговоре со свояком в качестве родственника мужского пола со стороны Динары, так как на этот раз не должно остаться никаких недосказанностей. Даня, разумеется, оставлять его наедине с этим нахалом не собирался, но на всякий случай спросил: — А он ваще в моем присутствии будет разговаривать? — У него нет выбора, — пояснил Имран. — Понимаю, это звучит как какие-то искаженные условности, но я его хорошо знаю. Мы с тобой живем как семейная пара, это делает тебя и твою мать в его представлении полноправной родней, которая вправе при желании разделить за нее ответственность, если они с ДинДин разойдутся. К тому же ты... Как бы... — он улыбнулся немного стеснительно и в то же время с благодарностью. — Поговорил с ним на языке силы. Этот язык он понимает. Он не ожидал такого, привык к моей мягкотелости. — Если он попытается тебе что-то... — Он не будет делать ничего в ответ, — заверил его тот. — Потому что знает, что виноват. И есть еще кое-что. — Что? — Думаю, я его больше не люблю. Это дает мне преимущество. Разговор тот состоялся на следующий день за пустым столом на кухне съемной квартиры, где гостила теперь конфликтующая пара, готовясь к скорому отбытию. Халису Динара отвела к Натану, который искренне радовался возможности рассказать кому-то о своих питомцах и показал себя щепетильным и внимательным наставником в обучении уходу за всякого рода живностью. Сам Юсуп ничем не выдавал готовность к нападению с их стороны, владея своим телом столь искусно, что понять его мотивы и эмоции у Дани даже при желании не получилось бы. Супруга его, наоборот, вертела в руках свои косички и прерывисто вздыхала, брат ее не скрывал напряжения, сам же наш герой отчего-то чувствовал себя уверенно. — Твоя удача, Юсуп, в том, — первым заговорил Имран. — Что с ребенком по предварительной информации все в порядке. — Насколько это можно выяснить на моем сроке, — добавила Динара. — Врач сказал, если бы я послушала того доктора и стала бы пить антибиотики... — Но ты не стала, — перебил ее супруг. — Почему? — Интуиция, — мельком глянула на него та. — Я скажу это один раз, Юсуп, — положил руки на стол ее брат. — Я знаю, что у тебя за жизнь. Здесь все это знают. Выбирай сейчас, один раз. Либо ты прекращаешь свои встречи и живешь только с женой, либо разводитесь и делай что хочешь. — Этот вопрос, Джаба, мы уладим между собой, — деловым тоном произнес тот, тогда как нашему герою усилием воли едва удалось сдержать смешок. Наблюдая, как с десяток секунд те играют в гляделки, которые его пассии так или иначе суждено было проиграть, он глубоко вздохнул и с резким звуком приземлил ладонь на стол. — Динар, закрой-ка уши, я сейчас скажу то же самое понятнее. А лучше выйди, — не подав виду внешне, с удивлением он проследил глазами за послушно удалившейся в комнату девушкой, аккуратно прикрывшей за собой дверь. — Как он сказал, Юсуп, мы все в курсах, что ты пидор и блядь. — Извинись за свои слова, — тот чуть повысил голос, все еще безупречно контролируя мимику, плечи и руки. — Я не буду извиняться за правду. Ты ебешь мужиков, значит, ты гомосексуалист. Это тупо факт. — Ты делаешь это катастрофически неосторожно, — добавил его избранник, с его поддержкой почувствовавший себя гораздо спокойнее. — И значит, ты блядь, — подвел итог Даня. — Окей, это пережить можно, она не гордая, как я смарю. Но ты, Юся, ебешь мужиков без резинки. Понимаю, сам выкидывал, так приятнее, да? А пацаны ж не залетят, да? Короче, хуй знает, как твой красивый нос еще не провалился, но заразить жену сифаком — это ж, блядь, надо в Средневековье жить... — Данечка, — Имран чуть нахмурился, осторожно положив ладонь на его запястье. — Тихо, — он повернулся к тому на секунду. — Дай закончить. Ты вообще в адеквате, Хуюся, блядь? У вас там все про всех знают и пиздят, включая гинекологов и чуваков из лабораторий, где твоя жена сдает анализы. Ты думаешь, кто-то станет про тя грить, что ты блядь заразная? Нет, они тебя боятся. — А ее нет, — кивнул его любовник. — Если и ходят разговоры, то про нее, а не про тебя. Ты позоришь и жену, и себя. — Беременную жену, — не скрывая злости, чуть приподнялся наш герой, наклоняясь вперед. — Ей терь каждую неделю кататься в Пятигорск по анонимным врачихам без лицензии, потому что ее, сука, уважаемый, порядочный муженек решил помакать хуй в очередное раздолбанное спидозное очко? — Выбирай сейчас, — Имран потянул его за локоть, усаживая обратно. — Либо дальше спи с мужчинами и оставь ее, либо долечись и живи как нормальный женатый человек. В противном случае, Юсуп, я возвращаюсь и мы вместе идем в суд разбирать все, начиная с девяносто второго. — И что ты можешь доказать? — с едва сдерживаемой яростью отозвался тот, впервые на протяжении беседы проявив хоть какие-то эмоции. — Вся моя жизнь, — выдохнул Имран со странной улыбкой, откинувшись на спинку стула, — одно большое доказательство. — Это доказывает только то, что ты с детства был ущербным. — Может быть. Но тебя проверят, — улыбка неуловимо изменилась, сделавшись угрожающей. — Ты пока не настолько высоко, чтобы тебя это не касалось. И ты катастрофически неосторожен. У нас закручивают гайки, ты это знаешь. Многие уже уехали. Если под тебя копнуть, Юсуп — а я подам лопату, поверь, — ты останешься ни с чем. Конкретно тебе в твоем положении проще будет застрелиться. Ты сам прекрасно это знаешь. — Чего ты хочешь? — после продолжительной тишины произнес тот, вернув на лицо маску невозмутимого спокойствия. — Ты слышал, — тот заговорил громче. — Разведись с сестрой. Тихо, без шума. Содержи ее и детей, занимайся чем хочешь и где хочешь, хоть с мальчиками, хоть с баранами. Либо вылечись и завязывай со своим... — Блядством, — воспользовался его запинкой Даня. — Именно. Либо порядочный муж, либо не смей прикасаться. — ДинДинку выбрать выгоднее, — он усмехнулся почти злобно. — Она тя в следующий раз не простит, а хуй скоро стоять перестанет. Видимо, именно насмешка оказалась фактором, способным подорвать безукоризненный самоконтроль этого статного даже в такой ситуации человека. — Где ты взял этого зэка?! — с негодованием обратился он к Имрану. — В драке на рынке, Хуюся, — снова привстал к нему наш герой. — Завидуй молча. — Чему? — скривился тот. — Шлюха встретила уголовника, вы друг друга стоите. — Еще раз назовешь его так, примерю на тя красный галстук, — с прямой угрозой в голосе предупредил его наш герой, затем, видя по недоумевающим лицам, что горцы с подобной манерой изъясняться не особенно близки, уточнил: — Зарэжу. — Знаешь, — не дав тому отреагировать, прищурился его любовник. — Я начинаю думать, что нам все-таки придется пойти... — Хорошо! — перебил его тот, растеряв за секунду всю свою сдержанность. — Хорошо, успокойся! Встреч не будет, мне не до них сейчас. Если решу, что нужен кто-то еще, отселю ее в другой дом. Доволен? — Да, — чуть расслабился Имран. — Но ты знаешь. Один звонок. И я за ней приеду. — Тебя там не ждут, — презрительно усмехнулся Юсуп. — Как и тебя. Только на обратном пути, рассредоточенно наблюдая в окно за проносящимися мимо яркими огнями фонарей и витрин, Даня вдруг запоздало отметил, как мелкой дрожью отзывается в теле растраченный адреналин и как недовольно бурчит задобренный в обед одним лишь бутербродом желудок. — Данечка, ты... — встревоженно начал его избранник. — Перегнул? — с готовностью повернулся он. — Проголодался, — улыбнулся тот с заботой в глазах. — Но — да... Не то что бы перегнул, но даже меня сразил своим... Как это назвать... — Шармом, — подсказал он ехидно. — Именно, — хмыкнул Имран с видом ценителя. — Шармом бронетранспортера. — Шавармом, — захихикал он. — Зай. Хочу шаверму, поехали к Рафику. — Я думал, ты хочешь кое-что другое... Взгляд, которым тот одарил его, можно было бы смело отнести к домогательствам, и не будь наш герой порядком эмоционально вымотан, попросил бы заехать в какой-нибудь темный двор, дабы предаться оральным... Да хоть каким-нибудь ласкам, поскорее и поинтенсивнее. — Бля, да, точно, — сконфуженно задергался он. — Сука этот твой Юся, заебал отвлекать меня от моей булки... От булочек моей булки... — Давай ты сбегаешь за шавермой, а я пока найду парковку? — подмигнул ему Имран. — А потом булочки, — он едва не подскочил на сиденье, сияя внутри от восторга, что наконец-то этот брутальный, доминантный альфа-самец позволил ему заплатить за еду. — Твоей булочки... — томно прикрыл тот глаза, снова совершенно неприлично улыбаясь. — А потом мы бум голые жрать шавуху, — победоносно сообщил ему Даня. — Слизывать друг с друга соус, — промурчал Имран. — Фу-у, Ириска, ну бля... Хотя... А че, я б слизал... Отстойная эротика... — Суровая питерская эротика... Глядя на поблескивающие в огнях ночного города, буквально светящиеся глаза своего избранника, он вдруг подумал о том, как же обожает эти моменты хулиганского дурачества, когда они видят только друг друга, полувозбужденные и расслабленные, озвучивают мысли друг друга, подхватывают реплики с полуфразы... — Если рассказать кому-то нашу историю любви... — заулыбался вдруг Имран заговорщицки. — Получится самая отстойная история любви ваще! — заржал наш герой, с трудом удерживаясь от соблазна пробраться пальцами тому под ремень. — Люблю тя, булка моя. — А я тебя, мой грозный оребушек. Ой, я как-то видел, как воробей отжал хлебушек у стайки голубей... — Это, по ходу, краткое содержание этой нашей истории любви... Уже минут через двадцать он буквально летел на крыльях любви в родную коммуналку, на радостях размахивая кульком с еще горячей провизией, а через полчаса настойчиво целовал своего возлюбленного, то мягко покусывая, то агрессивно присваивая; ловил себя на желании усадить его на стол, но сомневался в крепости конструкции; хотел завалить на диван, но тот в неразложенном состоянии скрипел так, что у обоих от стресса ослабевала эрекция; на ковер следовало стелить хоть какое-нибудь покрывало, о стульях не могло быть и речи... В минувшую пятницу, тот особый день, когда Имран дал официальное дозволение на погружение в ранее неизведанные глубины его чувственности (не в том смысле, мой улыбчивый читатель... хотя что лукавить, в том самом, признаю), после транспортировки Динары с мужем сил на что-либо взаимопроникающее у них не осталось. Однако темным утром субботы наш центральный персонаж подступил к делу ответственно и основательно: пробудившись, сперва тщательно сбрил порядком отросшую бороду, затем выключил звук на обоих телефонах, приготовил сонному Имрану сладкий чай с их (вообще-то, его) любимым печеньем, пока тот согревался в утреннем душе, уложил в недра одеял флакон вспомогательного средства... Словом, был тактически готов к воплощению своего в общем-то нехитрого плана. Де факто он просто проделал с возлюбленным все то же самое, что сам Имран не так давно периодически практиковал с ним — осторожно, со всей возможной нежностью расслаблял, возбуждал и готовил, чутко следя за мельчайшими реакциями, которых, к слову, тот выдавал немного, с робостью, будто в тайном удивлении наблюдая за каждым его движением. Дане тогда отчего-то показалось, будто тот боится — не то его неопытности, не то возможной боли от предстоящего процесса: слишком заметны были усилия, которые его избранник прикладывал в попытке расслабиться, не отзываясь голосом и дыша нарочито ровно и медленно. В какой-то момент тот даже попытался перевернуться, дабы устроиться в коленно-локтевой позиции, улыбаясь ему и подбадривая, но с едва заметным, затаенным, непонятным смирением в глазах, которое рождало на душе легкую, противно звенящую тревогу. Он не понимал этой реакции, в особенности после того, как тот сам намекал и демонстрировал готовность оставить ведущую роль. — Не, зай, давай не так, — видя, как Имран уткнулся лицом в подушку при щелчке крышечки, Даня отложил флакон в сторону, осторожно перевернул любовника на спину и долго, неторопливо целовал. Возможно, из-за легкого волнения он и сам пытался оттянуть начало вопреки душащему возбуждению, всерьез претендующему на контроль над телом. Помогало сохранять спокойствие только осознание, что вот, наконец, настал этот особый момент, и его любимый, самый близкий и родной человек рядом с ним, под ним, готовый впустить, совершенно открытый. Что может быть лучше? Лучше могло быть только воплощенное в жизнь стремление ничего не испортить, потому наш герой вместо страстного вторжения начал с долгих оральных ласк, предварительно затолкав под поясницу любовника подушку, все меньше внимания уделяя непосредственно члену и все больше — тому, что вокруг и ниже. Ориентироваться на Имрана было сложно, так как он замер, не двигался и, казалось, не дышал, не выдавая никаких даже невербальных подсказок, потому Даня просто старался повторять то, что было приятно ему самому в зеркальной ситуации. На несколько секунд он позволил себе задуматься о причинах подавляемых переживаний любовника, слишком тихого и сконцентрированного, слишком очевидно борющегося с собой. Деструктивная мысль «Он че, боится, что вообще ниче не почувствует с таким?..» вдребезги разбилась о попытку ключевого единения тел: наш герой никак не мог ожидать, что после столь длительного разогрева, с таким количеством смазки и с присутствием некоторого опыта... — Зай, ну пусти, — попросил он ласково, целуя ключицы возлюбленного. — Ты че, боишься что ли? — Драгоценный мой, — тихо выдохнул тот, зажмурившись на миг. — Ириска, не ссы, — Даня погладил его по щеке осторожно, с легким беспокойством глядя во влажные, нечитаемые глаза. — Будет неприятно — просто бум делать еще че-нить, лан? Мне ваще одна деваха заявила, что я со своей палочкой ушной как карандаш в стакане, так что ты того, не бойся, все будет норм. — Скорее банан в хомячке, — попытался улыбнуться тот, ухватив его за руки и медленно выдохнув. — Змея в зайке, — хмыкнул наш герой, жмурясь от ощущения невыносимо горячих тисков. — Зая, ну пусти змею... Она очень хочет, ну зай... В тот момент и во многие последующие моменты их близости Даня интуитивно нащупал неожиданный и не рекомендуемый мужскими глянцевыми изданиями способ расслабить партнера: заставить его проржаться. Смех действительно расслаблял, отвлекая от страхов, неуверенностей и тревог, а чувство юмора у обоих уже давно было настроено на одну волну. И хоть процесс шел поначалу туго, минут через пять предельной осторожности вперемешку с ласковостями и любовным троллингом он даже сумел почти полноценно двигаться, не продержавшись, однако, и пары минут — слишком давно организм не испытывал такой... правильной стимуляции. Такой подход помог и ему самому: собственные страхи ушли на задний план, позволив сосредоточиться на партнере. Страх причинить боль, не понравиться, сделать что-то не так, не сдержаться, не удовлетворить, не... Страх, что любовник станет играть, а неискренность его Даня ловил слету и за секунду. Но тот даже не пытался подменять эмоции, его беспокойство и удивление были такими же искренними, как родная, теплая улыбка, растроганная благодарность и несмелые попытки показать, как именно он хотел бы, чтоб... — Зая, ты пиздец красивый, — прошептал восхищенно наш герой, восстанавливая дыхание и не спеша покидать теплое нутро любовника. — Вот я раньше когда ебал людей, как тока кончу, они сразу как-то... Ну так. А ща вот кончил, а ты все равно ебать какой красивый. — Это все ноздри, — часто заморгав влажными ресницами, предположил тот с улыбкой. — Красивая булка, — заурчал он, отсмеявшись, затем наклонился к влажной, нежной коже шеи избранинка. — Пиздецки красивая. И глаза красивые, и губехи... Хотя не, это у Джоли губехи, у тебя эротишный ротик. И шея красивая, гладкая, и плечи, и ноги такие прямые, длинные, как у модельки... И елдища прям хоть в порно снимай. И попец такой круглый, твердый, прям реально две сладкие булки, а не жопа... — Инвентаризация Данечкиных трофеев, — довольно подытожил Имран. — Моя булка, — с оттенком угрозы зашептал он тому в губы. — Только моя. Никакие там голуби, орлы, соколики или кто там еще претендует... Удодики... Заклюю нахуй. Но давайте вернемся в последовательную хронологию повествования, к нашим пылким влюбленным, страстно лобзающим друг друга над пакетом с ароматной шавермой. — Ебать, как она пахнет, — тихонько застонал наш центральный персонаж, вжав свою пассию в стену как раз рядом с обеденным столиком. — Может, перекусим сначала? — с сомнением предложил тот, подставляя шею под поцелуи и укусы проголодавшегося любовника. — Не, сначала ебаться, — решительно заявил он... и тут же был прерван печальной трелью собственного желудка. — Лан, давай. Крутящуюся в голове фразу «Шавуха — это тоже своего рода оргазм» озвучить не получилось ввиду занятости артикуляционного аппарата, что не помешало коленями поймать под столом бедро своей пассии, дабы не разрывать тактильный контакт в предвкушении большего. — Данечка, не торопись, драгоценный, — умилился тот. — У тебя вся ночь впереди, успеешь прожарить свою булочку. — Я хочу щас, — возразил он, давясь своей порцией. — Мож, одновременно? — Минет со вкусом шавермы? — засмеялся Имран. — Зая, — перевел он дыхание, проглотив кусок. — Вот скажи, вот че в жизни нельзя как в фильмах? Пришел, завалил, выеб, все счастливы. А у нас то диван при смерти, то хуй в попец не пролазит, то спинка чешется, то в сортир надо, то прыщ в интересном месте, то Чизетта орет... И кто-то один всегда опаздывает. — Потому что мы люди, а не фильм, — с нежностью взглянул на него тот. — И я одинаково сильно люблю тебя и при полном параде, и бегущим в сортир с прыщом на интересном месте под Кирины вопли. Почему-то именно эти слова в обход всех «Радость моя» и «Драгоценный» заставили нежное сердечко нашего растроганного героя застучать быстрее, а челюсть, наоборот, замедлиться. Решительно отложив едва обкусанную на треть лепешку обратно в пакет, он забрал вторую из рук любовника и, даже не дав тому дожевать, увлек на так и не застеленный диван, наплевав на возможные сопутствующие скрипы. — У тя реально щас хуй со вкусом шавермы, — приподнял он голову через минуту, поймав веселый взгляд Имрана. — Пирожок с мясом, — захихикал тот. На волне воинственной самоуверенности после беседы с бывшим конкурентом за Имрановы руку и сердце (во внутреннем монологе Данечки это были, конечно же, другие элементы анатомии), он получил возможность выяснить эмпирически, что держать любовника за руки, оказывается, не менее приятно, чем быть удерживаемым им; что ощущение власти способно заводить гораздо сильнее, чем игровая беспомощность; что о таком безоговорочном принятии и доверии он не смел мечтать даже в самых смелых фантазиях, но теперь за них готов отдать последнее; что такая расстановка для их пары неожиданно по-настоящему гармонична. Имран будто вдруг перестал играть — в мачо, джигита или кого он там пытался изображать. Стал самим собой с этими мягкими руками, томными взглядами из-под пушистых ресниц, коварными улыбками, девической гибкостью и мягким голосом. Открытый, расслабленный, послушный, такой невероятно гармоничный со своей... кто-то назвал бы это энергетикой, кто-то — комфортным образом себя. И сам Даня, наконец почувствовав за собой «право победителя» на ведущую позицию, остро ощущал, что так и должно быть, что именно теперь он наконец на своем месте, готовый выплескивать на эту сладкую булку всю свою накопленную за столько лет нежность, купать его в ласках и отдавать все силы на то, чтобы ему было хорошо. Оправдать это доверие, оберегать от всего, — и не играет роли, что он ниже, мельче, тоньше, в чем-то слабее, в чем-то не дорос. Он заслужил эту роль и намеревался в ней реализоваться. В тот период наш герой все активнее стал заниматься внутренним самоанализом, не имея методических познаний об осознанности, но нащупывая их интуитивно. Один из выводов, к которому он пришел, заключался в гениально простом решении волнующего вопроса о сексуальных предпочтениях любовника: непонимание собственных желаний могло по сути и являться самим желанием, чтобы партнер взял инициативу на себя и решил все за него. Если верить утверждению, что ни один из тех, с кем тот имел контакт, не спрашивал о подобном, логичнее всего предположить, что этого и не требовалось. Внимательный человек способен был бы считать по реакциям, в чем нуждается тот, кто рядом с ним. Да и Имран не похож был на любящего грабли идиота или врага самому себе, что выискивает в толпе тех, кто специально станет игнорировать его потребности. Тот же Додик, по словам Игорька, перелюбил пол-Питера, а значит, должен был разбираться в том, как доставлять предметам своего сексуального интереса удовольствие. Другим выводом он связал собственную неожиданно обретенную уверенность с поведением, которое продемонстрировал в стрессовой ситуации во время апогея конфликта с Юсупом. Стоило признать, что оба кавказца поначалу во внутрисемейных разборках не восприняли его как равного, даже в тот день на лестничной площадке оставив вместе с Динарой, в стороне от «мужского разговора». Однако дважды во время прямого взаимодействия с бывшим Имрана он повел себя — в своих же глазах — не просто как мужчина, но как лидирующий партнер в одной конкретно взятой паре, поборов собственные предубеждения, что не имеет права «быть сверху» во всех смыслах из-за социальных, культурных и иных личных причин. Откровенно говоря, побороть пришлось и довольно сильный страх, так как на Юсупа инстинкт самосохранения срабатывал легкой паникой. Но именно поэтому в первый раз, видя, как проседает перед более сильным соперником Имран, он бездумно бросился на помощь, а во второй показательной дерзостью отвел на себя скрытую агрессию, которую его избранник также едва выдерживал. Юсуп был во всех смыслах сильнее их обоих — и речь не о физиологии, связях и возможностях — вероятно, даже вместе взятых, но в прямом конфликте был обречен на проигрыш по одной простой причине: в отличие от Дани, он не имел того животного страха, что заставляет кошку нырять в огонь за котятами, а белку нападать на овчарку, защищая бельчонка. Однако другой деталью, закольцевавшей причинно-следственную цепочку, явился именно тот факт, что любимая булка наконец далась в руки, и это кокетливое «Можно», символичное разрешение быть сильным, нести ответственность, сформировало какой-то неисчерпаемый источник внутренней энергии, позволяющий поверить в себя... Ладно, признаю, такими формулировками наш герой эту идею точно не обыгрывал, но если бы с ними тогда ознакомился — наверняка бы подтвердил. Пока что он себе объяснял происходящее таким образом: «Я повел ся как мужик, булка заценила и дала, терь надо это... как его... соответствовать». Один из следующих вечеров накрыл его очередной сшибающей с ног волной радости, позволив оценить по достоинству некоторые свои анатомические особенности и вспомнить оброненное некогда замечание, что таковые в определенных обстоятельствах играют на руку его потенциальным пассивным партнерам. Возведенная под поясницей Имрана конструкция из трех прикупленных специально для такого случая плотных подушек, призванная сократить децибелы предательского скрипа мебели, в какой-то момент сподвигла того компенсировать наступившую тишину неприлично громкими охами на фоне характерных подергиваний, с причинами которых наш герой был хорошо знаком. Запомнив свое положение и чуть замедлившись, он аккуратно придержал своего избранника за талию, отпустив его бедра, чтобы тот мог сам найти правильное положение, в котором давление внутри станет наиболее приятным. Помимо физического и эстетического удовольствия развернувшаяся перед глазами картина с напряженным, нетипично активным любовником, хватающим простыни в попытке насадиться посильнее, затронула и крепчающее эго: это его, именно его ху... рабочий инструмент оказался правильной формы и правильного калибра, чтобы с такой легкостью дарить возлюбленному наиболее интенсивные ощущения из возможных. «Безопасный и подходящий, как паззлик, конкретно этой жопке», — мысленно подытожил он, с вдохновляющей гордостью наблюдая, как тот зажал себе рот и задрожал, одним легким поглаживанием скользкой головки доведенный до кульминации. Наклонившись для поцелуя и чуть сменив угол, он ускорился, за каких-то полминуты нагнав крепко его обнявшего и подозрительно всхлипывающего возлюбленного. Позже в тот же вечер, ковыряя Имранов ноутбук в стремлении освоить программу для трехмерного моделирования и относительно успешно изобразив гайку, он обратил внимание, что отдыхающий в одеялах с видом сытого кота или утомленной Венеры любовник со странной полуулыбкой пристально за ним наблюдает. — Чего? — невольно растянул он губы в ответном знаке симпатии. — Ты че палишь? Вместо ответа тот промурчал что-то нечленораздельное, потянулся, зевнул и снова уставился на него из-под опущенных ресниц. — Зая, ну харе палить, — попросил наш герой в легком стеснении. — А вдруг я захочу в носу поковырять? — Я подумал, — заурчал тот, снова позевывая и отираясь щекой о подушку, которую обнимал. — С тобой я всегда чувствую себя как человек... — А не баранчик, — не удержавшись, хмыкнул он. — В каком-то смысле, да, — тот лениво перевернулся на спину. — Я хотел сказать, бесплатное приложение к заднице. — И переднице. — Угу. С тобой я как равноправный центр внимания... — Эт потому что Чизетта права, — смущенный и гордый, ехидно отозвался он. — У тя все парни мудаки. — Все, кроме Данечки. — Данечка не парень, — он наклонил экран компьютера, чтобы прямо посмотреть на свою пассию. — Данечка — жених. ДинДинка так сказала Хуюсе, так что все, старший мужик в семье одобрил. — Попробовал бы он не одобрить, — засмеялся Имран. — Тогда этот почетный титул перешел бы тебе. Не к ночи помянутый Юся объявился еще через день путем телефонного звонка, не дав паре наших центральных персонажей толком насладиться обретенной гармонией в сексуально-эмоциональном аспекте их отношений. Настойчивая просьба приехать для личной беседы, не потерявшая актуальности даже после жесткого «Мы все уже обговорили» со стороны Имрана, была воспринята встрепенувшимся оребушком как попытка новой претензии на его булку. — Че ему надо от тебя? — поймал он в объятия хмурого любовника, заглядывая ему в глаза с подозрением. — Поговорить «о нас», — устало вздохнул тот, буквально растекаясь в его руках расслабленно. — Я поеду с тобой, — ультимативно заявил он. — Я знаю, сердце мое. По приезде Юсуп уже ожидал их под козырьком парадной, при встрече взаимно проигнорировав непрошенного свидетеля. Смерив его недобрым взглядом, наш герой предупредил, что при необходимости будет готов в любой момент спуститься, и отправился к Динаре с Халисой, в гостях у которых внезапно обнаружился Натан, и не один, а с вездесущей Пылесосиком и любимым помоечным персом. Девчушка в этой компании чувствовала себя абсолютно счастливой: то носилась по коридору за игривой собачкой, то прибегала в комнату и аккуратно садилась на кровать, чтобы почесать кота (в такие моменты Пылесосик начинала обиженно лаять), то скармливала обоим принесенные Братаном специальные лакомства. Динара радостно обняла его, попыталась накормить ужином из трех перемен, после чего припахала к тщетным и потому многочисленным попыткам рассовать хотя бы часть своего барахла по чемоданам. — Ты уверена, что те прям так сильно нужны эти кружечки с цветуечками? — с сомнением поинтересовался наш герой. — В Грозном дефицит посуды? — Ну они же ми-илые, — девушка прижала к груди одну из завернутых в газету кофейных чашек. — И вот эти все нитки? Они ж дешевые, ты там такие же купишь, — указал он на пакет шерстяных мотков. — Ты не понимаешь, это же мое рукоделие! — всплеснула та руками, едва не уронив блюдце. — Даня, не задавай вопросов, ответы тебе не понравятся. Лучше помоги вон с той коробкой. В упомянутом ящике обнаружились многочисленные принадлежности Халисы, накиданные как попало, ввиду чего закрыть его было физически невозможно. Аккуратно высыпав содержимое на кровать, спустя каких-то пару минут увлекательной игры в тетрис он все разумно утрамбовал. — Уай, магия! — захлопала в ладоши Динара. — Тут как раз осталось место для пакета с нитками! — Я так грю, когда мамка или твой брательник стирают мою одежду, и она потом такая — хоба! И чистая в шкафу. — Мой брат стирает? — она посмотрела на Даню как на привидение. — Да, а че? — пожал он плечами. — Ниче, — загадочно захихикала девушка. — Может быть, скоро узнаешь. — Ну че вы за семейка Аддамсов? — он закатил глаза. — Задолбали со своими загадками, тайнами, двусмысленностями... — Кстати, — вдруг замерла та над очередным мешком. — А что будет с квартирой? Она до конца месяца оплачена. — Да фиг знает, поищем какого-нибудь жильца, наверное, — думать о таких вопросах сейчас совершенно не хотелось. — Которого не напугает ляперд. — Можете тут это... — она оглянулась и подмигнула ему хитро. — Расписание налаживать. Невольно заулыбавшись, он почувствовал, что краснеет — слишком свежим перед глазами стоял образ ее томного, обнаженного брата, подобно Грации возлежащего в куче одеял... Да, суровой Питерской Грации с трехдневной щетиной в холодной, продуваемой всеми ветрами коммуналке и в советских пододеяльниках с цветочками (интересно, где он их взял?..), но для нашего героя эта картина была самой желанной и манящей. Когда вещи, с упаковкой которых он был способен помочь, закончились, заглушать тревогу пришлось иным способом. — Братан, пошли курить, — позвал он на балкон с готовностью поднявшегося друга, заодно подхватив из мусорной корзины банку из-под горошка. — Я смарю, у мелочи с псинкой прям любовь. — Она хочет забрать Пылесосика. Я не хотел ее отдавать, потому что она привыкла ко мне, — несмотря на привязанность к своему питомцу, парень не выглядел грустным. — Динара сказала, что у них большой сад, много места и есть две большие собаки. Пылесосик очень любит других собак. Ей будет хорошо там. Я думаю, они хорошие люди. Динара любит всех кормить, это хорошо. Халиса сказала, что будет играть с ней. У меня мало места, и я часто занят, Пылесосику грустно. Коты не помогают, они спят в основном. Юсуп ответственный, он пойдет со мной в ветеринарную клинику оформлять все документы и заплатит за прививки, которые я не успел сделать. Он купит перевозку и... — По ходу эта псина выиграла свой счастливый билет, — перебил его Даня, понимая, что в противном случае этот речевой поток не прекратится никогда. — Не грусти, Братан, в Питере еще дохрена дворняжек, которым ты нужнее. — Да, — кроме многословности ничего в Натане не выдавало его волнение. — Я видел около салона маленькую собаку без ошейника. Я попробую забрать ее. Юсуп красивый. — Че?.. Где связь? — он дернул плечом непонимающе, зажав сигарету зубами и спрятав мерзнущие руки в карманах. — Он похож на тебя, — уверенно произнес юноша. — Нихуя не похож, он брюнет и шкаф. — Восходящие брови, — затараторил тот. — Но твои резче. Овал лица, форма челюстной кости и подбородка, одна форма губ, но твои полнее. Цвет твоих радужек ярче и темнее, форма носа, век и надбровных дуг другая, но вас можно принять за родственников. Я сказал ему об этом, когда рисовал, и он согласился. — Че?.. — от удивления Даня чуть не выронил сигарету. — Че ты рисовал?.. — Вас двоих, чтобы сравнить. Твое лицо я помню, потому что рисовал много раз. Его не помнил, поэтому попросил позировать. Мы решили, что Имрану нравятся похожие друг на друга люди. — Ну вы, конечно, молодцы, что решили, что нравится моему мужику, — не скрывая раздражения, возразил он. — Но чисто ради прикола попроси как-нить Игорька показать тебе фотку его бывшего, Додика. Видимо, некоторое понятие о стыде Натан все-таки имел, так как сделал вид, что пейзаж за окном весьма познавателен. — Сколько можно пиз... болтать, — возмущался Даня, пытаясь отвертеться от очередной попытки Динары влить в него тарелку супа. — Че вообще можно так долго обсуждать? Они там че, пакт о ненападении сочиняют? — Юся пиздабол, — шепнула ему на ухо девушка, хмыкнув. — И братик тоже тот еще любитель почесать языком. Особенно когда говорит о своих печалях. По прошествии без малого четырех часов, незадолго до полуночи, наш герой окончательно взбесился и вытащил телефон. — Да, драгоценный, сейчас уже поедем, — не здороваясь, ответил Имран голосом, в котором отчетливо слышались недавние слезы. — Зай, — предупредил он без намека на шутку. — Ты знаешь, если че, передачки, да? С Юсупом они снова пересеклись у парадной, не удостоив друг друга даже кивка, когда его избранник проводил того до лифта. Обратный путь был проведен преимущественно в молчании, и только к концу поездки наш герой не вынес этой болезненной тишины. — Ты плакал, — прозвучало как утверждение. — Да, — не стал отпираться Имран. — Что он сделал? — Объяснил все. — И тебе из-за этого плохо, — продолжил за него Даня. — Нет, сердце мое. Ты просто не представляешь... — тот снова всхлипнул и часто заморгал, затем прочистил горло, следя за почти пустой в такое время дорогой. — Это как гора с плеч. Эльбрус. Я, наверное, еще буду плакать, не обращай внимания, хорошо? Считай, это выходит плохое. — Тебе правда легче? — он внимательно оглядел лицо Имрана. — Да. Я понимаю причины, — попытался улыбнуться тот. — Я думал, он просто ебнулся, или что я действительно схожу с ума. Но теперь я понимаю... Он рассказал, что тогда произошло, и... — не в состоянии говорить, он замолчал, часто заморгав. — Потом, зай, дома, — мягким голосом попытался успокоить его наш герой, погладив по предплечью. — Спасибо, — одними губами поблагодарил тот. Глубокой ночью, лежа рядом с Даней в постели, закутанный в несколько одеял, Имран, наконец, смог более-менее связно пересказать суть состоявшегося в машине разговора, что примирил между собой части мечущейся до сих пор без ответов души. По скромному мнению нашего центрального персонажа, хитрый Юсуп мастерски сумел надавить на жалость, однако для его любовника рассказанная история оказалась гораздо более значимой и восполняющей существенный пробел в понимании собственного прошлого. По степени драматичности рассказ этого человека, на мой взгляд, требует отдельной новеллы, потому приведу я его по возможности в двух словах. Не сумев уберечь тогда еще юного Джабраила от призыва и беспомощно глядя на то, как парнишку ссылают на несколько лет на Дальний Восток, каким-то непостижимым ни нам, ни братьям по оружию образом этот парадоксальный человек ухитрился найти утешение в объятьях некого русского вояки, полюбив того не то за характерную славянскую физиономию, не то за косую сажень в плечах, не то за экстремальность любого их взаимодействия. Долго их роман, увы, не продлился: неосторожный объект его запретной любви попал в плен к жестоким горцам, подвергся пыткам, вспоминать о которых Юсупу до сих пор было страшно, и по итогам сих событий был застрелен им же самим. Все, что тот смог сделать для покойного возлюбленного — оставить его не сразу опознаваемое тело у дороги, чтобы сослуживцы нашли и забрали его «домой», своим же пояснив это решение словами «Пусть гниет, как собака». Позже, убитый горем, но стойко переживающий тайную утрату, бывший боевик, по собственному утверждению, на протяжении всей жизни искал кого-то, кто смог бы заставить его почувствовать хоть отдаленно схожие эмоции, но раз за разом терпел фиаско, каждый новый виток которого усугублял душевную тоску. Горестные слова Имрана о том, что сам он все это время пытался найти кого-то, хоть немного близкого к нему, на Юсупа, кажется, особо сильного впечатления не произвели. — Нашел? — только улыбнулся он с оттенком чувства вины в светлых глазах. — Нет, — улыбнулся тот коротко. — Нашел лучше. Даня не удержался от замечания, что даже такая личная трагедия не оправдывает заразы и блядок, потому как взрослый человек способен «держать хуй в узде» (совсем не к месту при этих словах на ум пришли воспоминания о недавних экспериментах с Натаном). — Данечка, иди ко мне, — попросил его Имран осторожно. — Я хочу тебя обнять, хорошо? Не ожидая подвоха, наш герой с готовностью залез к нему в руки и прижался спиной к горячей груди, и только ощутив стратегически крепкую хватку, снова заволновался. — Я так понимаю, ты собираешься рассказать мне какой-то пиздец, — готовый к эмоциональному удару, он внутренне сгруппировался, пытаясь не паниковать от того, как прерывисто любовник дышит ему в затылок. — Думаешь, я ща вырвусь и убегу, чтоб его уебать? Будь тот хоть немного в более стабильном состоянии духа, такое решение могло бы Даню даже задеть — неужто его партнер, способный довериться ему безоговорочно, действительно считает, что при любом триггере он без оглядки падает в аффект? — Ириска, — позвал он снова. — Можешь отпустить. Я пока добегу до твоего Юси, успею успокоиться. Ощущения горестной тревоги словно перетекало в него из Имрана, острой физической болью расходясь от груди до самых пальцев, заставляя тело мелко дрожать, а глаза — жмуриться от непрошеной влаги и понимания, что речь далее пойдет о чем-то очень нехорошем. — Зая, давай, жги, — подтолкнул он любовника, почувствовав, как от чужих эмоций по его собственным скулам ползут соленые капли. — Я... не знаю, как, — беспомощно выдохнул ему в шею Имран. — Давай прямо, — он крепко сжал запястья того у себя на груди. — Я люблю, когда прямо, без выебонов. — Джеффри... — только и смог произнести тот. — Загулял от Юси, — предположил наш герой, когда пауза затянулась. — Нет, — прошептал Имран. — Я никому никогда не говорил, откуда он взялся. — Из сказок?.. — Нет, он... — сделав судорожный вздох, он будто собрался с духом. — Он сам... Мне было двадцать шесть, почти сразу после их свадьбы... Он... Юсуп решил отвлечь меня. Чтобы не переживал из-за... Он так говорил потом. Позвал поехать с ним в гости, куда-то в другой город, я не хочу вспоминать, в какой. Я до этого не пил алкоголь вообще, никогда. В армии мог, но не стал, и... Часть я не очень хорошо помню. Там были мы и еще три каких-то человека, двое русских и один наш, ингуш, наверное. Я не уверен. Джеффри тогда еще не было, он... Как бы... Появился через некоторое время после этого... — Ты решил их всех переебать под носом у Юси? — вздрагивая от страха из-за своих догадок, нервно усмехнулся наш герой, припоминая особенности личности упомянутого Джеффри. — Я не помню, — кажется, любовник снова заплакал, уткнувшись лбом ему в затылок. — Я только помню, что мне в целом было хорошо с ними, и что Юся валялся там же и смотрел на это все... Наверное, был под чем-то, у них был какой-то порошок с собой, но он говорил потом, когда я... Он гладил по голове и говорил, как сильно любит меня. Повторял и повторял без конца... Он должен был ревновать, беситься, хотеть убить их всех, но он... Примерно в этот момент Даня понял, что еще немного, и его избранник сломает ему половину ребер. Однако тот сразу сообразил, к чему он так интенсивно гладит его предплечья, и ослабил хватку. — Я очень четко помню один момент, — отдышавшись, продолжил Имран. — Как такой «щелк» в голове, когда мысли меняются. Ты как бы в разных состояниях, и переход — это секунда. В одном состоянии ты просто бессмысленно рад, что все внимание тебе, и все эти... Все стараются для тебя, и тебе действительно хорошо... А потом этот щелк, и... И ты осознаешь, что тебя трахает уже третий незнакомый человек, а твой любимый, твой единственный Юся лежит рядом и... смотрит. Просто смотрит. И потом, когда видит, что ты плачешь и пытаешься остановить это... Гладит и говорит, что любит, — он замолчал, снова пытаясь восстановить дыхание. — Я знаю, есть люди, для которых это нормально, любить кого-то и трахаться с другими, и... Делиться своим партнером, но я не могу... Я так не могу, я однолюб, я предан тому, кого люблю, а он... Даже не спросил меня, ничего не сказал. Он мог уговорить, умел уговаривать, особенно меня, но он даже не сказал... Но я же че... Я же человек... На этих словах тихий плач превратился в задушенные рыдания, заставившие Даню силой вывернуться из захвата, чтобы лечь лицом к безутешному возлюбленному и обнять его самому. Имран тут же послушно уткнулся лицом ему в шею и несколько минут всхлипывал в молчании, затем, пересилив себя в который раз, продолжил: — Он никогда специально не делал мне больно. Сказал, что думал, что мне будет весело, потому что я довольно... Часто хотел. Как будто не понимал, что я хотел только его. Он не был жестоким... Хитрым, да. Изворотливым. Не на своем месте, как и я... — Имран, — не выдержал наш герой. — Срать я хотел на то, что он думал. Это десяточка, ты в курсе? Групповое изнасилование — это от четырех до десяти лет. — Я точно помню, что мне было хорошо, — робко возразил тот. — Да блядь, — не скрывая злости, повысил он голос. — Ебать бухого — это изнасилование. Точка. — Но как я мог обвинить его, если я сам... — Если сама дура виновата, да, знаем такое. Было крайне непросто выдержать беспомощный взгляд его больших, заплаканных глаз со слипшимися и оттого еще более темными ресницами, и этот покрасневший острый нос, припухшие губы с особенно темным от прилившей крови контуром, жалобно приподнятые брови... Странная мысль проскользнула на фоне сознания, заставив на миг задуматься о том, что даже в таком состоянии его любовник остается невероятно красивым и трогательным. — Мне было двадцать шесть, — попытался вернуться в колею самоуничижения Имран. — Взрослый человек, мог бы не пить, это же запрещено... — Зая, ты ебнулся? — его невыносимо захотелось встряхнуть, дабы привести в себя. — Если я надрался до отключки и меня выебали те шесть хачей, которые нас с тобой сосватали, это я виноват, да? Нефиг бухать? Даже если ты гопарь в трениках? Или джигит в папахе рядом с членом семьи?! Бухого ебать нельзя, Имран. Это насилие. Я знаю, потому что большинство баб, которых я ебал, были бухие. По-хорошему мне б на нары, но повезло, все вроде остались довольны. Я ся так успокаиваю, знаешь ли. Взгляд его любовника сделался похожим на выражение глаз олененка, ослепленного фарами. — Он может думать, че хочет, Имран, — он старался говорить медленно и по возможности спокойно. — Может думать, что уломал тя на групповушку, что ты ебливая блядюга, но это все не важно. Не важно, вообще, понимаешь? Будь ты даже по профессии блядь, это десяточка. — Он сказал, что любит меня, — тот уткнулся ему в грудь в новом приступе беззвучного плача. — Всегда любил и будет любить. — И именно поэтому дал трем левым чувакам тебя насиловать, наслаждаясь, блядь, драматизмом ситуации, вот это я понимаю — любовь до гроба, — прошипел он с ненавистью в голосе. — Сказал, что жалеет, что так легко сдался и отпустил меня, — глухо заговорил тот. — Что я его мелкий Джабка, который «Юся, возьми меня к реке» и который носил ему одуванчики... Которого он в двенадцать в пещерке целовал впервые... Я тогда разревелся от эмоций, от того, как сильно его люблю. Так плакал... Которого не смог от военкомата спрятать и потом получил обратно лысое запуганное... Что-то... Искал мне работу, выгораживал всегда, защищал, будто я его маленький придурочный брат... — И при этом позволил себе назвать тебя шлюхой, — припомнил их недавнюю беседу Даня, спровоцировав того на тихий, жалобный стон боли. — Я сам себя так зову в голове, — с трудом втянув воздух, признался Имран слабым шепотом. — Ну и дебил, — наш герой прижал его к себе изо всех сил. — Тупая булка... Варенье вместо мозга... Глупая маленькая Ириска... Передай этому еблану Джеффри, если еще раз вякнет такое, я его на цепь посажу и кляп вставлю. В оба места. Понял меня? Ты не можешь быть шлюхой, потому что принадлежишь мне. Это взаимоисключающие обстоятельства. И жопа твоя — это моя территория, ясно? — Да, — еле слышно отозвался тот. — Твоя. — Посмотри на меня, Имран, — Даня приподнял его голову за подбородок. — Шлюха — это общественное. Ты — это мое. Разницу чуешь? Вместо ответа его избранник быстро закивал и поспешил снова спрятать лицо у него на плече. — Я люблю тебя, тупая ты булка, — он бережно поцеловал Имрана в лоб. — Завтра будешь на алкаша похож. — И я тебя, — попытался улыбнуться тот. В отличие от любовника, обессиленно отключившегося уже через пару минут, наш герой заснуть не мог до самого утра, пребывая в невеселых, но уже не таких траурных размышлениях, перерабатывая полученную информацию, раскладывая ее в памяти по полочкам, планируя и прогнозируя, нащупывая наиболее правильную тактику поведения с учетом открывшихся обстоятельств. Сейчас Имрана точно не нужно было ревновать — тот гораздо сильнее нуждался в безусловной поддержке кого-то, кто способен идти рядом через все ментальные препятствия, подхватывая на сложных участках, помогая оставить эти грязно-серые страницы в прошлом. И если... И когда у них получится сделать это вдвоем, в будущем останутся только они двое, без вороха теней за спиной его любовника. Юсуп был прошлым, его предательство — Имран был прав на сто процентов, называя так совершенный им поступок — позволило зачахнуть и умереть одному из сильнейших чувств, что нашему герою доводилось видеть. Ревновать к тени, самой крупной и теперь исчезающей, было глупо, так как эта погибшая любовь стала плодородной почвой, на которой выросло что-то новое, гораздо более прекрасное, что он сам был намерен щепетильно удобрять. Юсуп стал просто чужим, по-своему несчастным человеком, с которым они вскоре распрощаются и, вероятно, больше никогда не встретятся. Болезненная нежность заполнила его сердце, когда Имран доверчиво прижался к нему во сне. Ласково поглаживая его по спине и то и дело осторожно целуя красивое, умиротворенное лицо, Даня зачем-то пытался представить, нашел бы в себе силы поступить так, как поступил со своим возлюбленным Юсуп в той практически безвыходной ситуации. Смог бы собраться с духом и выстрелить в эту глупую доверчивую булку? Первым ответом было — да, безусловно и сразу, если бы увидел, как его пытают. И следом бы застрелился сам. Вторым — нет, смерть всегда означает конец, невозможность никакого продолжения, а значит — сначала попытался бы сделать все возможное, чтобы сбежать вдвоем, извернулся бы самым непостижимым образом, перебил десятки, сотни противников, вероятнее всего, сдох бы сам в процессе, но хотя бы попытался... Вряд ли этот Хуюся не думал о таком. А может — действительно не думал, почитая невозможным предательство своих соплеменников и отказ от родины в угоду чувствам. Даня бы отказался от всего. Сбежал бы со своей булкой на край света, ничего не беря с собой. Ну, разве что милый сердцу перфоратор. Мысли вернулись к Имрану и его словам «сам себя так зову», действительно полным ненависти к самому себе. Очевидно, что он винил себя, мог задаваться вопросом, что мешало ему уйти оттуда, отрицать упрямо, что кто-то воспользовался его беспомощным состоянием и неспособностью отказать. Все в груди сжималось от осознания, что все эти годы, все последние восемь лет он носил это внутри, совершенно один, с поддержкой одного только деструктивного Джеффри, наталкивающего на мысль о собственной неадекватности. Видимо, в Джеффри и была выселена вся эта боль... Даня мысленно сравнил субличность своей пассии с «тарелкой светящегося супа для воспоминаний из Гарри Поттера». К утру, на грани сновидений, он пришел к неутешительному выводу, что получить по морде — это не больно. Даже от когда-то любимого папы. Быть избитым — не так уж и больно. Сломать палец на ноге, быть брошенным Юлькой... Вообще мало что на самом деле больно. По сравнению с... Проснулся он около полудня от звона упавшей на пол связки ключей и удивленно заморгал, разглядывая одетого в зимнюю куртку Имрана, виновато вжавшего голову в плечи. — Ты куда? — он оперся на локти, подавив широкий зевок. — Сюда, — улыбнулся тот несмело, приподняв руку с пакетом из супермаркета. — За-ай, — протянул он, потирая ладонью лицо. — Сорян, но я был прав. Ты прям вылитый алконавт. Я не лучше, да? — Есть немного, — тихо засмеялся Имран, скинув верхнюю одежду. — По ходу, если мы седня куда-то выйдем, все решат, что мы забухали. — Данечка, — рассмеялся его любовник, переобувшись, затем подошел и сел рядом, глядя на него с нежностью. — Родной мой... — Ты че такой довольный? — невольно заулыбался наш герой, глядя на него, все еще слишком красивого, даже несмотря на припухшие веки и в целом отечную физиономию. — Че принес? Загадочно подвигав бровями, тот выложил перед ним на одеяло два малиновых сочня и продолговатый розовый леденец. — О, вкусняхи! — обрадовался он. — Подарочный набор для Данечки, — хихикнул Имран. — В смысле? А, дошло! Конфета и две булочки! — гыгыкнул он, довольный своей сообразительностью. — Тока это не полный набор. — Почему?.. — А где два киндера? Несколько секунд тот удивленно моргал, затем со смехом встал, покопался на одной из верхних полок шкафа и выудил оттуда два шоколадных яйца. Не успели они пообедать (в случае нашего центрального персонажа — позавтракать), как субботнюю тишину прервала вибрация телефона. Звонила, как оказалось, Динара, и почему-то на номер не брата, а его «жениха». — Здарова, сеструха! — бодро поприветствовал он девушку, включив громкую связь. — Че, как? Муж еще жив? Да? Жаль... — Вот это я и хотела узнать, — сходу начала та с подозрением в голосе. — Я не убивал, — честным голосом сообщил он. — Оч хотел, но увы. — А ты не знаешь случайно, где Натан? — В душе не ебу... Ой, — он виновато покосился на Имрана. — Дома, наверное, или в салоне, а че? — Они с Юсей пошли в ветеринарную клинику... — А че, Юся уже ходит? — Ну, поковыляли, — поправилась она раздраженно. — И пропали. Уже пятый час ни один, ни другой не отвечают на звонки. — Ну так спустись и спроси, мож, у Пылесоса обнаружили заворот кишок и оперируют, а Натан рыдает Юсе в ширинку. — Дело в том, что я уже там была, — вздохнула Динара тяжело. — Их там нет и не было. — Ну, мож в какую-то крутую поехали. — У меня плохое чувство... — Что на них упала груда кирпичей? — загоготал наш герой, хотя намек ее прекрасно понял. — Чуть лучше... — Один кирпич? Ну, тогда один из них точно в порядке. — Ну Даня! — не выдержала она. — Ну что ты такой!.. — Ну ДинДинка! — воскликнул он ей в тон. — Я, может, и такой, а Натан не такой! — Вот видишь! — она почти запищала. — Ты тоже об этом подумал! Он, может, и не такой, но знаешь, как Юся уламывать умеет?! — Мож, Братан ему татуху бьет, — заржал наш герой. — Ты что! Мусульмане не делают татуировки! — Почему?.. — Даня-я! — протянула она в отчаянии. — Какая разница! У меня муж пропал! А у тебя друг! — Не паникуй, сеструха, как пропал, так и найдется, — хмыкнул он. — В крайнем случае он твоего Юсю отшлепает. Ну, или отлюбит палкой от швабры. — Палка от швабры — это твой парень, — проворчала насупленно Динара. — Жених, — уточнил Даня. — Ты сама сказала. Кароч, давай, если до ночи не найдутся, звони, пойдем искать их с фонариком. Беззвучно ухохатывающийся над их диалогом Имран к концу разговора сидел уже с круглыми глазами под взлетевшими до невиданной высоты бровями. — Данечка... — голос его был веселым и намекал на некоторую истерику. — Давай не будем пока делать выводов, — стоически попытался сохранить спокойствие наш герой. — Зай... Если они там ебутся ща... — Пиздец... — шумно выдохнул тот. — Если он даже со сломанной ногой умудрился Братана... — он не выдержал и расхохотался от абсурдности складывающейся картины. — Того-этого... — Я даже не думал, — поднялся на ноги Имран, по-театральному растерянно разводя руками. — Что наша ситуация может стать еще более... — Долбоебической, — просипел Даня, держась за живот. — Я хотел сказать дурацкой, но да...