The Non-coolest Love Story Ever

Самообладания нашему замершему от ужаса оребушку хватило только на то, чтобы сходу не ляпнуть заезженную фразу «Это не то, что ты подумал!», несмотря на искреннее предположение, что «это» — действительно «не то», о чем мог подумать его избранник, трактуя вышедший из-под карандаша весьма талантливого юноши рисунок. Хоть Натан и имел давно привычную, но все-таки своеобразную, довольно ограниченного спектра мимику, которую он мысленно именовал исчерпывающим эпитетом «похерфейс», в других формирующие эмоцию детали он подмечал ювелирно и невероятно точно умел переносить на бумагу, в разы усиливая драматичность. Даня ловить мельчайшие эмоциональные перепады был приучен жизнью с детства, потому теперь бессознательно сравнивал реакцию Имрана на его опыт позирования в неглиже и на увиденную когда-то просьбу того же адресанта получить разрешение на акт соития. И если в тот раз его любовник был в целом спокоен, зародившуюся внутри ревность быстро подавил и позволил перевести все в шутку, то теперь взгляд его беспомощно скользил по экрану, растерянно блуждал по полу и стенам, робко возвращался на кровать, голос сделался тише и выше обычного, руки замирали в начале жестов... Такую дезориентированность он всего на несколько мгновений позволил себе разве что в тот вечер, когда наш герой вернулся от Игоря с Натаном... Воспоминание это спровоцировало внутри новую волну удушающего стыда и чувства вины. — Это же было до, да?.. — попытался улыбнуться Имран. — Нет, тут ирисы... Но это же просто рисунок, да? Подавив острое желание закопаться в одеяла и переждать в них непогоду, Даня пересилил себя, порывисто выпутался из них и в два шага оказался на ковре, глядя избраннику в глаза снизу вверх и устроив руки у него на коленях. — Да, зай, ничего не было, — он сглотнул, понимая, что близок к тому, чтобы начать заикаться. — Честно, зай... Я с ним не спал никогда. Ну ты же знаешь, он все буквально понимает, я ему после того раза в машине, когда ты типа разрешил, и он... Ну... Загорелся идеей, я ему сказал, что без твоего прямого разрешения ниче не будет. Он терь поэтому и спрашивает все время, ну ты же сам видел... Вот, смари... Забрав телефон, он торопливо открыл в приложении искомый диалог и продемонстрировал своей обескураженной пассии. — Вот, прокрути, зай, видишь? Он все время спрашивает, и сейчас тоже... Ничего не было. Ну, почти. Он просто поцеловал меня один раз и... Ну... Еще подрочил. Для этого вот... И все. Больше ничего, клянусь, — даже в такой пугающей для себя ситуации он едва удержал свое активизировавшееся от стресса чувство юмора, не позволив себе добавить характерный акцент и «мамой». — Данечка... — читать переписку тот тактично не стал, к радости нашего героя так и не увидев компрометирующую просьбу не демонстрировать никому этот рисунок. — Ну это же Братан, зай, — ему стало несколько неприятно от того, насколько жалко прозвучал собственный сбивчиво оправдывающийся голос. — Наш мелкий... Я не мог с ним, у меня есть ты, ну зай... Подавленность на лице Имрана по не сразу понятной для Дани причине стала медленно трансформироваться в плохо скрываемый испуг, когда тот несколько раз перевел взгляд с экрана на его виноватую физиономию и обратно. Ругая себя последними словами и безуспешно пытаясь припомнить, что мотивировало его сохранить треклятую картинку во внутреннюю память телефона, он невольно вгляделся в рисунок. То, что сделан он с натуры и не является плодом воображения любвеобильного юноши, выдавала то ли искусно запечатленная в карандаше светотень, то ли смелость штриха... То ли нечто неуловимое, что его рациональная часть рассудка поймать была не способна. Лицо, спрятанное в локтях, напряженные плечи, сдернутые штаны... Легко считывающиеся с фигуры страх, стыд и возбуждение, утрированная угловатость, вычурная резкость — все это наводило на мысли отнюдь не о невинных дружеских посиделках, в особенности с учетом того, что любовник его знал Натана как человека недавно и поверхностно. — Зая, ну чего ты, — наш герой уцепился за его футболку, перехватив промелькнувшее в темных глазах опасение с четким оттенком боли. Озабоченность на лице Имрана усилием воли сменилась на сосредоточенное спокойствие, и скованность движения выдавали теперь только подергивающиеся мышцы предплечий. — Родной мой, — он неглубоко вздохнул, часто заморгав. — Пойдем в постель. Устроившись у него в объятиях и положив голову на теплое плечо, Даня чуть успокоился, постаравшись абстрагироваться от мыслей, что его сейчас бросят или прогонят. То, с какой печальной ласковостью любовник смотрел на него, осторожно гладя по волосам, вселяло надежду, что даже такая неоднозначная ситуация сможет разрешиться благополучно для их союза. — Данечка, — позвал тот тихо, не прерывая зрительного контакта. — Ты ничего не хочешь мне рассказать? Я не буду осуждать, ты в безопасности, дорогой мой. — Ну я не спал с ним, честно, — наш герой уткнулся лбом ему в шею. — Я твой оребушек, только твой... — Я знаю, драгоценный, — прошептал тот с улыбкой. — Ты же сейчас здесь, со мной, а не... Где-то еще. Несколько минут медленных, нежных, поверхностно-долгих поцелуев слегка умерили Данину тревогу, позволив начать расслабляться — как оказалось, преждевременно. — Сердце мое, ты в безопасности, — касаясь губами его губ, заверил Имран. — Ты можешь сказать, когда почувствуешь, что готов. Ты в безопасности, родной, никто тебя не обидит и не тронет. Если попытается, я ему шею сверну. Следующие минуты жизни наш герой провел, в глубокой задумчивости подставляясь под мелкие, осторожные поцелуи и... существенно затупив. С душераздирающим скрипом его мозг постепенно сопоставлял и соотносил все детали сложившейся ситуеви... ситуации и спустя несколько отмерших от напряжения нервных клеток наконец догнал, под каким углом сложившаяся картина освещена для его пассии. — Зай, я не... — попытался объясниться он, но потерпел фиаско, когда Имран оказался сверху, отключая сознание другого рода поцелуем — чувственным, жадным и глубоким. — Меня не... Зай... Не прошло и четверти часа, когда он нашел себя разомлевшим, разгоряченным и растянутым, до боли возбужденным под жестким напором ревнивых, как он полагал, ласк любовника, одной рукой легко удерживающего его запястья прижатыми к изголовью, другой крепко ухватившего за шею. Несмотря на уверенность жестов, характер которых на этот раз сменился с их игривой ловли оребушка на прямое подавление, обездвиживающее его на инстинктивном уровне, взгляд возлюбленного парадоксальным образом не растерял ни капли тепла и обожания. Контраст нежности губ и бескомпромиссной силы рук лишал способности не только говорить, но связно мыслить. И если еще буквально пару месяцев назад наш герой внутренне верещал бы от восторга, купаясь именно в того рода принуждении, какое пытался некогда объяснить любовнику, то теперь, приученный к приятным во всех отношениях «догонялкам» и «спаррингам», испытывал столь же интенсивную тревогу. Гармоничная состыковка в интимной жизни с внимательным постоянным партнером неожиданно почти вытеснила ту плохо поддающуюся логическому объяснению тягу к роли беспомощной жертвы. Теперь хотелось воли рукам и голосу, внутри рождался азарт, пробуждающий инициативу, и одного члена внутри было вполне достаточно, чтобы совершенно вымотаться, несмотря на старые смелые фантазии. Ощущая, как контроль над собственным телом дезертировал в стан любовника, Даня разумом все не мог отключиться, дабы отдаться ощущениям, и прекрасно понимал, что Имран это замечает и старается изо всех сил преодолеть. Держит крепко, сминая запястья, целует нежно, едва касаясь губ, берет с силой того, кто пытается присвоить... Присвоить ли? Если в начале процесса казалось, что это почти полноценное инсценированное насилие есть следствие злости и ревности, демонстрация опасности взгляда в сторону, то встревоженная забота во взгляде говорила как раз об обратном, вызывая в памяти неловкое «Я сделаю так, как тебе нравится» в контексте злосчастного рисунка. На «заю» любовник не реагировал, продолжая ритмично вжимать его в постель и не ослабляя хватку. Оставался только один, давно отставленный на полку способ достучаться до него. — Ириска, — тихонько просипел он, удивляясь, как быстро тот разжал пальцы на обеих руках и замер в беспокойном ожидании. — Я так еще час не кончу... — Что такое, драгоценный? — тот аккуратно подвинулся, устраиваясь на нем поудобнее без прерывания контакта. — Зай, я это... — стушевался Даня, пытаясь сформулировать идею. — Я... Ну... Ты меня того... Типа... Приручил. Мне теперь больше нравится ловиться, чем вот это... — Данечка... — Ты мне типа мозги поправил. Я больше не хочу, чтоб было больно, я хочу, чтобы ты ловил для приятности. Ты оч злишься на меня? — Нет, что ты, родной, — улыбнулся Имран, погладив его по лицу. — Как я могу на тебя злиться? — Но ты какой-то нервный, — настоял он. — Давай поговорим, лан? Быренько, а потом продолжим, те даж вынимать не надо... — Ох, Данечка, — засмеялся тот негромко. — Хорошо. Объясни мне, пожалуйста, эту ситуацию между тобой и Натаном. Что конкретно произошло? — Ну бля, — он в смущении отвел взгляд. — Кароч, когда он мне тока еще ирисы делал, то еще облапал заодно. Ну, я не то чтоб сильно протестовал ващет, виноват, признаю... Но ниче не было. Вообще ниче. И он потом такой — давай я тя нарисую. Я грю — ну ок, и он меня положил на кровать и начал рисовать. Потом такой — разденься. Взял и такой давай сам раздевать. Но я полностью стеснялся и не дал забрать джинсы совсем... Там еще дохуя рисунков, я те покажу, если хочешь. Ну, и, в общем, я там валялся, мне было пипец как стыдно, но и перед ним тож не удобно, он же мне татуху бесплатно сделал большую. А они дорогие... Ничего не было. Я не изменял тебе. Мог, но не изменял... — Я знаю, сердце мое, — попытался вставить тот в его торопливую речь. — Он хотел меня, трогал, целовал даже, но я думал о тебе и не давал ему ничего такого, и он теперь все время спрашивает, — судорожно вздохнув, он обвил руками шею Имрана и притянул ближе. — За-ай... Твоя морковка в моей норке единственная... Была и будет. Вместе со звонким смехом того с плеч обоих словно бы спал невидимый груз. — Давай, спрячь свою морковочку в мою норку, — захихикал он с совершенно неприличной улыбкой. — По самый пучок! Или че у нее там на конце... — А на конце у нее булка, — снова расхохотался тот ему в шею. Стремительно укрывший расслабившихся любовников тягучей, сладкой волной кульминационный момент вскоре вернул нашему герою способность к аналитическому осмыслению произошедшего, снова взбудоражив все внутри и побудив влезть на свою пассию верхом. — Зая, — возвысился он над Имраном. — У меня есть плохое подозрение. — Какое? — обеспокоенно нахмурился тот, устроив руки у него на талии. — Что ты там ща надумал всякого, — он смущенно повел плечами. — Что мне типа... Ну... Нравилось, чтоб меня силой ебали, потому что кто-то когда-то... Ну... Так уже делал. В детстве типа, ну или нет... Ты сказал, что шею свернешь. Кому-то «ему». Я подумал, Братану, чтоб не лез, но щас так еще подумал и... Кароч, я хотел сказать... Он замялся, совсем сжавшись под суровым взглядом Имрана. — Данечка, — выдохнул тот, снова напряженный. — Ты не думай, меня никто не это... — он попытался опередить любые предположения. — Не насиловал. Я не знаю, почему мне это нравилось. Я думал сначала, что из-за ненависти к себе. Она типа... Ну... Умножилась на недоеб и пидорство, и вот че в итоге. Ну да, меня бил батя, но это реально последнее, что меня может завести, вот честно. Но ща я так уже не хочу. Мне нравится, как ты придумал. — Данечка? — задумчиво обратился к нему Имран, когда оба выползли на кухню за горячим какао, вдоволь нагладившись и наобнимавшись. — Я не рискну предсказывать... Но что-то во мне говорит, что Натан не отвяжется, так? — Ну, — поджал губы наш герой, уставившись в свою кружку. — Я обещал ему спросить тебя, можно ли нам поебаться, если он расскажет мне, ебался ли он с Хуюсей. У него хорошая память, так что — не-а, не отвяжется. — Он может предпринять какие-то действия? — неуверенно поинтересовался тот. — Ага, — хмыкнул он. — Затрахает мозги этим вопросом. — А что конкретно он хочет? — А хуй его знает, — Даня пожал плечами. — Давай спросим его. — Хочешь позвать его в гости? — Когда? — Сейчас? Как он и предполагал, после обещания вкусной запеканки и возможности задать Имрану все интересующие вопросы вечно голодный и неимоверно упорный юноша прилетел к ним со скоростью, близкой к сверхзвуковой, озадачив обоих своей новой ушанкой. Еще пуще их удивил неожиданный факт, что еда его в данный момент интересовала куда сильнее разрешения давнего интереса. — Бедный ребенок, — умилился Имран, глядя на то, с каким аппетитом тот поглощает его стряпню. — Братан, а ты так и собираешься в шапке сидеть? — прищурился на друга наш герой. — У тя башка не спечется? — Хочешь мою кепку? — предложил его избранник, когда тот замотал головой, превратив это движение в активное кивание. — Нет, зай, мы не можем его оставить, — Даня с шутливой серьезностью покосился на Имрана, полным материнского тепла взором наблюдающего за пареньком. — Он же не кошак, и у него есть мужик. И усыновить тоже не можем, хватит делать такое лицо. — Я могу приходить на ужин, — предложил тот приветливо. — Ништяк, — расхохотался он. — Братан кормит кошаков, мы Братана, для полноценного жизненного цикла осталось только, чтобы кошаки начали кормить нас... — Я бы не очень хотел возобновления таких времен, когда нам пришлось бы есть кошек, — округлил глаза Имран. — Ты ел кошек? — уставился на него Натан. — Нет, я про Ленинград, — невесело улыбнулся тот. — Зая, ты ща по ходу выпендрился и доказал, что типа самый петербуржец из нас всех? — ухмыльнулся Даня, подтолкнув его плечом. — Коренное население, не меньше, — хмыкнул тот. — Натан, тебе понравилась запеканка? Давай я тебе с собой еще положу? — Да, спасибо, — снова кивнул парень, отодвинув от себя тарелку. Когда Имран поднялся, чтобы поставить в раковину опустевшую посуду, включить чайник и упаковать съестное в коробочку, наш герой в ожидании воззрился на вежливо улыбнувшегося в ответ юного друга. — Ну? — поднял он брови. — Будешь спрашивать? — Имран, — позвал паренек, не оборачиваясь и комкая пальцами край своей футболки. — Можно вас нарисовать? — Это ща был не тот вопрос, — хмыкнув одновременно с любовником, он нервно засмеялся. В рюкзаке, который гость незаметно пристроил в прихожей, обнаружился ряд толстых альбомов небольшого формата с карандашными набросками, в которых юноша, по всей видимости, фиксировал свои наблюдения о мире. Обстоятельно разложив на кухонном столе принадлежности для рисования, он оживленно улыбнулся и принялся за дело. — И че, нам типа не двигаться? — спросил Даня после нескольких минут неловкого молчания. — Нет, вы можете двигаться как обычно, — отозвался Натан, не отрываясь от своего занятия. — Может быть, включить тебе верхний свет? — участливо предложил Имран. — С этими бра, наверное, глаза устают. — Нет, спасибо, так хорошо. Заглянув в альбом друга, Даня с интересом стал наблюдать, как тот делает быстрые наброски с лица его пассии — их насчитывалось уже около шести, и рядом с двумя его собственными состоящими из острых углов портретами они казались нарочито плавными, что делало и без того мягкую линию скул еще более девической, а выразительные черты лица — слегка утрированными. — Можно посмотреть другие тетрадки? — осторожно попросил Имран. — Да, конечно, — отложив ненадолго карандаш, Натан потянулся в рюкзак и достал оттуда два толстых, заполненных почти до конца альбома. В первом оказались также преимущественно портреты с мимической детализацией или лаконичные зарисовки фигур по одной и во взаимодействии. Часть моделей оказались нашему герою знакомы: старый школьный друг Гоша, под карандашом брата гораздо более благородный и привлекательный, нежели тот раздолбай, которого он помнил; мама Лариных Дарья Дмитриевна, высокая худая брюнетка с грозно сдвинутыми тонкими бровями и классическим еврейским носом, которую он все детство резонно опасался; совершенно очаровательный, гораздо более круглый на рисунке, чем в жизни, Стас, который, по всей видимости, вызывал в Братане дружескую нежность; смутные наброски Бени в полный рост — кажется, они с Натаном никогда особенно друг друга не интересовали; откровенно сексуализированные портреты Наты, которой юный энтузиаст изобретал близкие по открытости к купальному костюму футуристические наряды; несколько мастерски переданных зарисовок их с Васей умилительного воркования... Данино внимание привлекло также внушительное количество томного Игорька в абсолютном неглиже, которого их юный друг явно изображал комплиментарно. Далее следовала череда незнакомых лиц, неожиданно яркие в эмоциях портреты хохочущей и флиртующей Киры, смутно знакомые персоналии с недавнего мальчишника, большая часть из которых была неаккуратной и неоконченной, включая запечатленный с натуры член пьяного парня из туалета... — Ой! — воскликнул вдруг Имран. — Это же!.. — Мишаня! — обрадовался наш герой. — Ого, охуетюшки!.. Удивленно хихикая, они вдвоем уставились на весьма подробно прорисованную сцену интимного единения Игорехиного приятеля Миши Перца и его лучшего друга Ильи. — Я думал, они просто друганы, — усмехнулся он, покосившись на своего избранника. — Илья — лучший друг Миши, — деловито проинформировал Натан. — Братан, ты че, считаешь, что лучший друг — это тот, с кем ты ебешься? — хохотнул он. — Они че, пара? — Да, — кивнул Имран в некотором стеснении, будто открывает чужую тайну. — Просто не афишируют это. — Но... — растерялся он. — Как они?.. Они ж ебут все, что движется... — Открытые отношения, — пожал плечами его любовник. — Братан, а когда ты успел их?.. Тогось... — Миша спас меня из того места, и я поехал к ним отдыхать, — заточив карандаш, объяснил парень. — Я туда больше не пойду без наушников и очков. — В смысле — спас? — удивился он. — Те вроде там нравилось, не? — Да, — Натан ненадолго замер, забегав глазами вокруг себя. — Но не на втором этаже. У меня там начинал взрываться мозг, поэтому я уходил в темное место и там отдыхал. Я умею отключаться от звука, но от света — не очень хорошо. Я хотел общаться с людьми, но при таком освещении невозможно сосредоточиться, а на третьем этаже никто уже не хотел разговаривать. Мельком взглянув на любовника, Даня заметил, как на его лице отразилось искреннее сочувствие, и почему-то вдруг подумал о том, что в квартире юноши единственные яркие пятна — это его в буквальном смысле разношерстные животные. От размышлений его отвлекла широкая, полная нежности улыбка Имрана, открывшего второй альбом. Кажется, эта довольно толстая тетрадь была полностью посвящена ему: наш герой никак не ожидал, что является обладателем настолько живой и богатой мимики. — Ты похож на мультяшку, — умилился Имран, разглядывая бесконечную палитру оттенков его настроения в карандаше. — Хотя ты и в жизни на нее немного похож. Даня смущенно поглядывал под руку перелистывающего страницы любовника, осознавая, что до сих пор никогда не обращал внимания, как вечно таскающийся со своими блокнотами Натан в стольких неожиданных ситуациях занимался попыткой изобразить его физиономию: вот он хмурится с сигаретой в зубах, вот лежит на траве с мечтательной полуулыбкой, вот увлеченно лузгает семечки, смеется, запрокинув голову. Удивлен, сердит, опечален... — Эт че, журнал имени меня? — хмыкнул он польщенно. — Там еще немного Риши, — не глядя ответил штрихующий что-то Братан. — Это подруга Киры, она мне очень нравится. В последней четверти альбома действительно стали мелькать рисунки с изображением веселой девушки с растрепанной на манер Ильяши прической, красивыми темными глазами и крупным ртом со слегка выступающими вперед зубами. За пресловутым наброском с ним в главной роли в компании спущенных штанов она неожиданно обнаружились снова — в не менее неприличном амплуа крайне развратной девицы. — Опа, мелкий, ты что, девах тоже котируешь? — хохотнул он удивленно. — Да, — кивнул тот. — Они почти все красивые. А парни редко. — Вы с ней трахались? — Да. Завистливо вздохнув, он чуть виновато покосился на завороженно уставившегося в альбом избранника, зависшего над возобновившимися сценами с его участием, рядом с которым тот самый рисунок казался сущей невинностью. — Я так не позировал! — завопил он, привстав от волнения. — Братан, скажи ему! — Он так не позировал, я это сам придумал, — послушно продекламировал тот. — Я понимаю, — Имран бросил на него странный взгляд со слишком широкими для трезво мыслящего человека зрачками. Как оказалось, такую необыкновенную реакцию вызвала в нем картинка, на которой символически прорисованный некто грубо пользовал его оребушка в стоячем положении, ухватив за горло и, как это ни удивительно, предмет мужской гордости, тогда как вся динамика рисунка буквально кричала о том, что срисованный с Дани персонаж из последних сил пытается вырваться. Странное чувство дискомфорта, испытанное нашим героем, тут же компенсировалось довольством от вида натянувшихся в ключевом месте домашних штанов любовника. — Это... — начал тот, дыша чуть чаще обыкновенного. — Пиздец, — закивал он. — ...красиво, — закончил свою мысль Имран. — Красиво, но пиздец, — нашел он компромисс. — Спасибо, — улыбнулся Натан, проследовав за его взглядом и также уставившись на паховую зону Имрана. — Там еще есть. — Я прям боюсь спросить, чья это пиписька, — занервничал наш герой, глядя на следующий разворот, на котором в одном и том же ракурсе были изображены его собственные губы, обхватывающие чей-то внушительный инструмент (оставалось надеяться, что не Давидов), и чуть ниже — губы несчастной, изобразительно развращаемой Натаном Риши на идентичном органе. — Моя, — без тени стеснения пояснил парень. — Бедная деваха, — хихикнул он, неуверенно глянув на беззвучно рассмеявшегося избранника. — Не, ну вот так я точно не позировал! Он чуть отодвинулся от альбома, искоса глядя на свою же истомившуюся от недое... желания физиономию, окруженную габаритными орудиями, два из которых он предположительно держал в руках и к третьему тянулся губами. Почему-то от этой картинки сделалось настолько же неприятно, насколько и тесно в штанах. — Я срисовал это с кадра из видеоролика, — подтвердил юноша. Судя по поверхностному дыханию притихшего любовника, тот, перевернув страницу, озаботился сдерживанием желания уложить его животом прямо на стол с весьма однозначной целью, так как именно в таком положении он имел возможность лицезреть себя, снова в компании символически изображенных незнакомцев, единственными более-менее четко изображенными элементами которых были гениталии. — Охуеть, — он аж присвистнул от удивления. — И че это со мной делают? — Занимаются анальным сексом, — улыбнулся ему друг, снова взявшись за точилку. — Я решил, что это может быть очень красиво, когда в тебе много спермы, так как ты небольшой и у тебя узкие бедра. Но для необходимого количества требуется много молодых мужчин, и если они все физически и психически здоровы, в удачном случае их эякуляция будет содержать в среднем около пяти миллилитров спермы. Это значит, после десятого мужчины в тебе будет пятьдесят миллилитров, я думаю, этого вполне достаточно. Но если они будут не очень молоды и здоровы, может потребоваться большее количество актов, и... — Натан, — позвал его Имран непослушным, сипловатым голосом. — Карандаш... Парень внимательно посмотрел на сточенный до крошки грифель, уменьшившийся в процессе его быстрой речи почти на треть. — Совсем охуеть, — в недоумении дернул плечом наш герой. — Тя реально заводит рюмка кончи в моей жопе?! — Да, очень, — кивнул друг. — Прости, пожалуйста. Это может быть неприятно, я знаю. Если тебя обижает эта тема, я больше не буду об этом говорить. — Не обижает, — он опасливо прижался к плечу любовника, опьяневшим взглядом осматривающего его фигуру. — Но, чесгря, ввергает в некоторую степень ахуя. Не, зая, ты приколи? Он реально сидел и высчитывал, сколько хуев надо запихать мне в попец, чтоб там оказалась рюмашка-другая... А не легче тупо влить в меня стакан кефира? — У кефира другая консистенция, — Натан отложил блокнот и сел прямее. — Но лучше всего использовать лубрикант белого цвета, он безопасен для микрофлоры прямой кишки. — Охуеть, — повторил Даня, повернувшись на неожиданно громкий, прерывистый вздох своей пассии. — Че там?.. На следующем развороте посвященной ему тетрадки обнаружился еще один компрометирующий набросок, открывающий вид на его узкую в подобном положении спину с точки зрения активного партнера. — Твои родинки, — с придыханием прошептал Имран, водя пальцами по бумаге. — Такие красивые. — Зая, зая, тока ты это, — заерзал он взволнованно. — Ты не думай ща ниче такого, пожалуйста, да? Это я тоже позировал, ну, раком, но он меня не ебал, просто попросил так стоять. Да, Братан? — Да, я не раздевался, — подтвердил его алиби друг. — Получилось бы лучше, если бы вы позировали вместе. — Голые? — тот поднял на него рассредоточенный взгляд. — Да, — парень дернулся в нетерпении. — На кровати. Можно?.. Не прошло и десяти минут, как наш ворчливый герой с непреодолимым смущением сердито косился на юного творца, обзывая его сквозь зубы то «порнорежиссером недоделанным», то «маленьким извращенцем» и лежа в абсолютном неглиже под новой волной томительных ласк своего не менее раздетого любовника, в котором бразды правления перенял на себя ебучи... любвеобильный Джеффри, отключив любого рода стеснительность. Единственным удерживающим его от саботажа фактором являлись презабавнейшие результаты креативной работы друга, которые хохочущий Имран охарактеризовал после следующим образом: Данечка с членом во рту хмуро косится на оператора; Данечка верхом на своем мужчине, буравящий оператора полным ненависти взглядом; недовольный Данечка под булкой... — Зая, а ты подумай, — вздыхал он, затравленно поглядывая на плотоядно улыбающегося юношу. — Когда я тя ебу, это же сосиска в тесте, а? — А когда я тебя — это червячок в оребушке? — хихикал тот, пытаясь расслабить его поцелуями и щекоткой. — Ты не мог бы, пожалуйста, лечь на грудь Имрана спиной? — попросил его Натан. — Братан, ну бля, — закряхтел наш герой, пытаясь исполнить пожелание. — Ты нам ща ебаться уже скажешь... — А можно?.. Не дожидаясь ответа, тот поднялся с ковра, на котором разложил весь свой канцелярский инвентарь, и присел к ним на край кровати, осторожно погладив его по бедру кончиками пальцев. — Извини, пожалуйста, ты не мог бы лечь на бок лицом ко мне? Имран, обними его сзади, пожалуйста, — юноша принялся с педантичной точностью перекладывать их конечности, осуществляя внезапную задумку, затем уселся в кресло. — Не двигайтесь пять минут. Разомлев от нежных поцелуев от шеи к затылку и горячей кожи любовника, согревающей спину и ягодицы, Даня уже готов был заурчать от удовольствия, когда в голову нетерпеливому парню заглянула очередная идея, во исполнение которой он вовсе согнал его пассию с постели, а возмущенного оребушка уложил в максимально неудобную позу сложного кренделя. Имран ненавязчиво встал за его плечом, с любопытством наблюдая за быстрыми движениями руки и периодически поднимая взгляд, чтобы полюбоваться своим партнером. — Это же девушка, — удивился он складывающемуся изображению. — Как ты можешь рисовать девушку с мужчины? — Скелет различается незначительно, — ответил парень, не прекращая своего занятия. — Ну пасиба, бля, — обиженно пробубнил с кровати наш герой. — Надеюсь, если ты захочешь изобразить скелет, — захихикал тот. — То не будешь для этого разделывать Данечку... Кто знал, что эта неосторожная шутливая фраза вдруг отразится на их госте столь обескураживающим образом? Замерев с карандашом в руке, тот опустил голову, уставившись на свою футболку и задышав чуть чаще, затем осторожно отложил блокнот и быстро засобирался, стараясь ни на кого не смотреть. — Спасибо, что покормили, вы хорошие, спасибо вам, я пойду, — пробормотал он, волоча за собой в прихожую расстегнутый рюкзак. — Стой, куда пошел! — вскочил Даня, понимая, что такая бурная и редкая для этого человека реакция указывает лишь на то, что его что-то серьезно задело. — А ну иди сюда, мелочь! Ухватив его за руку в прихожей и обняв, он принялся гладить Натана по спине, сердито поглядывая на Имрана, в растерянном непонимании облокотившегося на дверной проем. — Ну мелкий, ну че ты? — он похлопал упрямо молчащего парня по плечу. — Че ты надулся? — Он думает, что я опасный, — еле слышным шепотом отозвался тот, мельком поглядев на Имрана. — Нет, Натан, это не так, — спохватился тот, подойдя ближе и также приобняв его. — Я ни в коем случае не считаю тебя опасным. Я просто плохо умею шутить, понимаешь? Люди не всегда понимают меня правильно. Извини меня, пожалуйста, я не хотел тебя обидеть. Пару секунд никак не реагируя, юноша чуть дернулся, затем плавно перетек из Даниных рук к нему в объятия, устроив голову на его плече. — Ну, все? — потрепал его по открытому затылку наш герой. — Ты больше не обиделся? Вместо ответа тот шмыгнул носом, теснее прижавшись к его смущенно улыбающемуся любовнику. Весьма откровенно прижавшись, надо уточнить. — Ты обещал спросить Имрана... — прошептал он глухо. — О, ну наконец-то! — хлопнул себя по бедру Даня. — Я уж боялся, ты забыл! Вот те мой хахаль, спрашивай на здоровье, че в голову придет. — Можно Даню?.. — тот поднял голову, бессовестно применив свой коронный прием широко распахнутых, доверчивых, влажных глаз. — Зая, не ведись, — заржал он. — Он всегда так делает, я ж грил, он хитрожопый! — Он просто хочет... — с сомнением начал Имран. — Просто хочет трахнуть твоего парня, — перебил он. — Но посмотри на него, он такой... — Милый, как кошак из Шрека, я знаю, — он попытался нахмуриться, не переставая смеяться. — Но это, блядь, читерство! — А ты сам как, хотел бы? — повернулся к нему любовник с вполне осознанным вопросом. — Зая! — в возмущении взмахнул он руками. — Ты че ваще?.. — Если нас трое, это не измена, — пожал плечами тот. — Зая?! — он неверяще замотал головой. — А можно мне тогда будет заняться оральным сексом с Имраном? — сияя, обратился к нему юноша, так и не отцепившийся от его пассии. — Братан! — воззвал к голосу разума наш герой. — Зая! Вы че, блядь, сговорились?!.. Те переглянулись с обоюдно нечитаемыми выражениями лица, все еще в объятиях друг друга. — Пидоры ебанутые, да ну вас, — с негодованием заявил он, направившись в комнату с целью отыскать там свою одежду, однако спустя десяток секунд вернулся. — Ладно. Но только один раз. Несмотря на обретенное согласие, спонтанный, как говорится, тройничок у них так и не состоялся ввиду робости одного, пассивности другого и творческих порывов третьего, постоянно отрывающегося от процесса, дабы сползать за блокнотом и быстро что-нибудь запечатлеть. В итоге все вылилось в акт наглейшего вуайеризма, в рамках которого возбужденный до алеющих скул и интенсивно ерзающий Натан набросал сюжет почти полноценного порно-комикса. Несколько попыток включиться в происходящее завершились ничем: вместо участия в интимной связи он просто сидел на кровати и без какого-либо стеснения двигал увлеченных друг другом любовников, выискивая наиболее выгодные ракурсы. Единственным более-менее похожим на нечто продуктивное действом оказались попытки юноши присоединиться к Даниной демонстрации орального мастерства на впечатлившем гостя рабочем инструменте его пассии. — У меня очень странные ощущения, — нервно посмеиваясь, признался «сверху» Имран. — Я как-то не привык считать свой член каким-то особенным, но... Когда двое молодых, красивых, губастых парней его друг у друга отбирают... Еще и целуются с ним прямо между губ... Мужская часть меня просто в восторге. — Это которая Джабка или Имран? — из любопытства уточнил наш герой, перестав кусать нижнюю губу увлеченного новой игрушкой Натана. — Которая Джеффри, в основном, — тот улыбнулся мечтательно. — Но Имран тоже... польщен. Заинтересованный их беседой, юноша замер и с пристальным вниманием поднял на него глаза, так и не выпустив изо рта головку. — Братан, ты ща прям вобла, вид спереди, — расхохотался наш герой. — Все люди во время минета похожи на рыб, если смотрят вверх, — миролюбиво заметил Имран. — Ты не один? — с забавным звуком хлопка выпустив предмет внимания изо рта, спросил парень. — Лан, зая, — хмыкнул Даня, понимая по заинтригованному виду друга, что придется объяснять, иначе с точки они так и не сдвинутся. — Давай, жги, тока кратко. — Ну... — замялся его любовник. — В основном, нас четверо. — Стоп, — он поднял палец вверх. — Че значит — в основном? — Остальные ситуативны, а эти постоянны... — Какие еще остальные?! — А как их зовут? — решил познакомиться сразу со всеми Натан. — Джабраил, Джеффри, Рахиль и Имран, — виновато покосился на своего насупившегося оребушка тот. — А кто встречается с Даней? — полюбопытствовал юноша. — Все, — счастливо улыбнулся тот. — У меня гарем, — проворчал наш герой. — О составе которого я еще нихуя, по ходу, не знаю... — Это очень хорошо, когда всем нравится выбранный тобой человек, это редкость, — взволнованно затараторил Натан, чуть привстав с колен от волнения. — Братан, ток не говори, что в тебе там еще братаны и сеструхи, — застонал Даня обреченно. — Нет, я себя не делю, — успокоил его тот. — У меня есть друг, который живет с еще одним внутри, и тому второму очень не нравится его девушка. Им сложно вместе. — В моем случае все немного проще, — задумчиво заговорил Имран, поглаживая по волосам тяжело вздохнувшего и вернувшегося к минету любовника. — Это не расстройство в клиническом смысле, а скорее разные грани личности. — У меня в голове есть разные миры, один из них главный, самый красивый, — возобновил свою пулеметную речь паренек. — Там много разных персонажей. Я иногда разговариваю с ними, они помогают мне в трудные моменты. Я не воспринимаю себя отдельно от этих миров, а они — это часть миров, миры — часть меня, а я — часть реальности. То есть они реальны как часть меня, но они имеют мой тип мышления. Я не уверен, что могу правильно объяснить... — Думаю, я понял тебя, — улыбнулся Имран. — Мой вариант ближе к тому, что ты описал, чем к диссоциации личности, просто мои персонажи более буквально являются частью меня самого. Они интегрированы во внешний мир. Представь, мое «я» — оно как паззл из четырех частей. Джабраил — это фундамент личности, детство, характер. Это как маленький я. Потом идет Рахиль, это женская часть меня, она отвечает за творчество в основном. Потом Джеффри, он связан с сексуальностью и агрессией. И четвертый — Имран, это маска и щит, самый стойкий и самый приемлемый для общества. — Мы вообще ебаться будем или нет? — уселся на пятки Даня, поглядев на них как на двух сумасшедших. Спохватившись, Натан перехватил у него член расхохотавшегося Имрана, активно заскользив по нему плотно сжатыми губами. — Ты сам поделил? — поинтересовался он спустя несколько минут, когда наш герой снова забрал у него инициативу. — Да, — выдохнул тот, в блаженствующем одобрении за ними наблюдая. — Только Джеффри появился полусознательно. — Это удобно? — Когда как. Мне в целом раньше было так легче. — Почему раньше? — Сейчас иначе, — заулыбался Имран. — По сути все они — это потребности, которые рядом с Данечкой удовлетворяются. Все. И я чувствую себя целым. Удержав чуть не сорвавшееся с губ «Да вы охуели», наш герой зарделся от похвалы, но, тем не менее, проворчал: — Вот поэтому у нас и не выходит ебаться. Мы все время пиздим. Че такое? — он с подозрением прищурился в ответ на пристальный взгляд друга. — Мне нравится, что ты принимаешь его, — высказал одобрение тот. — Ну, я его люблю как бы. — Да, мне это нравится. — Ну круто, а сосать ты будешь уже? — нахмурился он, пытаясь скрыть радость. — Если нет, я сниму резинку. — А можно без резинки? — взглянул тот вверх на его любовника. — Я могу принести анализы, я после них всегда предохранялся. — Да, но у нас с Данечкой нет свежих анализов, — с сожалением в голосе отозвался тот. — Но вы же занимаетесь сексом только друг с другом? — Зая, слушь, я с ним лизался, а потом тебе отсасывал, — пожал плечами наш герой. — Если у кого-то из нас чет было, оно уже у всех. — А твой парень? — засомневался Имран, глядя на юношу. — Мы всегда используем презерватив. Воочию лицезрев вблизи детородный орган Имрана, Натан снова почти против воли потянулся к блокноту, остановленный только бескомпромиссным Даниным «Нет!». — Он очень красивый, — неотрывно следя за подергивающимся и уже измученным продолжительной экзекуцией достоинством, произнес он. — Самый красивый. Второй самый красивый. — Спасибо, мне очень приятно, — смущенно заулыбался Имран. — А у кого первый самый красивый? — хмыкнул наш герой. — У Гоги, — Натан провел кончиком указательного пальца по едва заметному шраму от обрезания. — Че?.. — засомневавшись в собственном слухе, переспросил Даня. — Братан?! Только не говори, что... Испуганно дернувшись, юноша торопливо заткнул себе рот крупной головкой и принялся увлеченно ее ласкать, оставив его шокированно хлопать глазами. Осознать всю парадоксальность своей догадки Дане не позволила неожиданная странная реакция, смахивающая на весьма правдоподобный оргазм. — Что такое? — заволновался Имран, глядя, как паренек замер и часто задышал. — Пипидастр! — воскликнул тот тихо, подняв голову. — Я забыл про него! Он же хочет есть и в туалет! Торопливо затолкав его достоинство обратно, парень быстро задвигал сухой ладонью по своему собственному, с круглыми от ужаса глазами на фоне своего обыкновенного похерфейса стараясь привести процесс к логическому завершению. Все те тридцать или сорок секунд, что Даня имел возможность наблюдать эту абсурдную картину, он изо всех сил пытался не расхохотаться, глубоко дыша, одной рукой играя с яичками любовника, другой поглаживая его бедро. Тихонько застонав и зажмурившись, Натан по возможности аккуратно кончил себе в ладонь, вытер результат своей деятельности о свои же валяющиеся неподалеку штаны, в панической спешке их нацепил вместе с прочими элементами гардероба и поспешно ретировался удовлетворять физиологические нужды своего любимца, захватив только ключи, телефон и коробку с запеканкой. — Вот они, приоритеты, — заливисто засмеялся Имран, потянувшись за смазкой. — Иди ко мне, сладкий. С готовностью встав на колени спиной к нему и наклонившись, готовый отдаться ощущениям, вскоре наш герой был вынужден снова подать голос. — Зай... — Да, родной? — Зай, это пиздец, — он выдохнул резко, стараясь насадиться глубже. — У меня пиздецки стоит на картинку, как Гога ебет мелочь... — Хочешь, пофантазируем об этом? — заговорщицким тоном предложил тот, наклонившись к нему. — Ты че, он же мелочь! — обернулся наш герой, мазнув губами по колючей щеке. — С шестнадцати уже не совсем мелочь, — промурчал ему на ухо Имран. — Каким он был в шестнадцать? — Таким же, как щас, — задумался Даня. — Только менее волосатым и чуть тоньше. — Тогда представь, — тот приобнял его за плечи, удерживая на месте для более интенсивных движений. — Как его брат влезает к нему... Нет, лучше наоборот, как он влезает к брату в постель среди ночи... — А Гога ведь реально жаловался, — спохватился он вдруг. — Что он лезет к нему спать. — А ты представь, что не только спать, — игриво уточнил Имран. — Гога краснел, когда это говорил... — Тогда дай фантазии волю. Маленький Натан... Красные губки... Лезет под брата... Вынуждает взять его, — он вдруг замедлился, замолчав. — Че там?.. Немного подождав, его избранник возобновил движения, но вскоре снова замер, издав неуверенный смешок. Затем заметно ускорился и через пару секунд остановился, восторженно захохотав. — Че там такое, ну? — заволновался наш герой. — Зайки, — отсмеявшись, пояснил тот. — Че зайки?.. — Шпокаются... Доведя дело до конца и вдоволь повалявшись в постели, они организовали себе поздний ужин из остатков запеканки, собрали раскиданные принадлежности так и не вернувшегося за ними Натана, затем под чаек сели поразглядывать получившиеся за вечер рисунки. — Они такие трогательные, — умилялся Имран, любуясь их увековеченными в карандаше нежностями. — Он действительно умеет передавать на бумаге атмосферу, чувства... Я смотрю на этот незаконченный набросок и вижу, что этим двум людям хорошо вместе. — А мне больше нра порно-комикс, — радовался Даня, пролистав блокнот до середины. — Мы там такие прям горяченькие... — Там же еще блокнот о тебе был? — улыбнулся тот, потянувшись к прочим тетрадкам. — Это просто поразительно, как он сумел компенсировать свое особенное восприятие... — В смысле? — удивленно заморгал наш герой. — Ты о чем? — Такие, как он, часто имеют какие-то специфические... — Какие — такие? — С синдро... — Ой, зая, ну че ты опять? — возмутился он, нахмурившись недовольно. — Прикопался к пацану... — Я не прикопался, сердце мое, — тот примирительно погладил его по затылку. — Но есть объективные факторы. Речь, особенности в общении, вот эта его манера неуместно менять интонацию, повышать громкость без связи со смыслом... — Я тоже часто так делаю, — он недовольно устремил взгляд на свои сцепленные руки. — Отсутствие концепции стыда, застревание на одной идее, вот эта зацикленность на своих интересах, — принялся перечислять его любовник. — То, как он избегает зрительного и тактильного контакта с... — Зая, мальчишник, — резонно напомнил он. — Кстати, да, мальчишник, — наклонил голову тот. — Проблемы с концентрацией, эта сенсорная гиперчувствительность... — Все, я перестал понимать, — он скрестил руки на груди, откинувшись на спинку стула. — Он плохо переносит шум и выделяющиеся визуально вещи не потому, что неженка, — вздохнул тот с сочувствием на лице. — А потому что его восприятие устроено иначе. — Нормальное у него восприятие, — без особой надежды переубедить упершегося рогами в стену любовника устало возразил Даня. — Он просто дико хитрожопый, вот увидишь. И чувство юмора у него прикольное. — Да, — никак не мог оставить щекотливую тему Имран. — Высокофункциональные аутики вполне могут и понимать шутки, и хитрить. С точки зрения умственных способностей это совершенно нормальный человек. Если ему дать задачу, которая ему нравится и которой он увлечен, он конкретно сосредотачивается на ней. Ты сам говорил, Натан может часов десять делать сложный эскиз, вставая только в туалет... Ты не замечаешь этого, потому что привык к нему. Привык, что он может в середине речи отвернуться и заняться чем-то своим. Все, он ушел в себя, его не беспокоить. И там, в клубе, он подходил так к людям не потому, что наглый или самоуверенный, ему просто непонятна концепция стеснительности. Если он хочет общаться, он идет и общается. — Зая, че ты хочешь от меня? — он закатил глаза, выдохнув сквозь зубы. — Чтоб я сказал, что он псих? Ну, псих, ладно. — Почему псих? — вскинул брови Имран. — Просто аспи. — Хуяспи, — дернул он плечом раздраженно. — Откуда ты вообще знаешь вот это вот все, ты че, его мамка? — Сталкивался, — невесело улыбнулся тот. — Довольно близко. — Ну ок, ты повесил на него бирку с надписью «хуяспи». Те полегчало? — развел руками наш герой, едва не опрокинув свой чай на Натановы альбомы. — Меня больше ебет ща, что он по ходу трахался с Гогой. Поверить не могу... — Данечка, успокойся, дорогой, — заботливо улыбнулся ему Имран. — Они же братья, они постоянно могли видеть друг друга голышом, сравнивать, оценивать друг друга. — Знаешь, зай, я уже ничему не удивлюсь, наверное... — Ты выглядишь сейчас очень удивленным, — тот приподнял руку, приглашая к себе в объятия. — Иди сюда, драгоценный. Последняя полноценная предновогодняя неделя выдалась для пары наших центральных персонажей насыщенной и полной ярких впечатлений, виной которым служил в основном именно Имран и его праздничный энтузиазм. Почти каждый день он наведывался в центральное почтовое отделение, приволакивая домой очередную груду посылок с разнообразной мишурой вроде гирлянд, подсвечников, мерцающих снежинок, носков для отсутствующего камина, которые он в итоге умудрился прикрепить к ножкам синтезатора... Его усилиями квартира превратилась в аналог перегруженной деталями новогодней открытки, в связи с чем Даня периодически подкалывал его, что таким образом он охраняет дом от нашествия маленьких аутичных татуировщиков, за что получал укоризненные, полные осуждения взгляды. Несмотря на все его ехидные комментарии, любовник едва ли не светился сам от предвкушения зимней сказочной атмосферы, периодически начиная слезиться от избытка чувств. — У меня впервые ощущение, что есть свой дом, настоящий, — делился он сокровенным со своим капризным оребушком. — Гнездышко, где хочется сделать все красиво. — А че ты тогда рыдаешь? — не мог состыковать тот увиденное и услышанное. — Потому что счастлив, — вытирал слезы о его плечо чувствительный любовник. — Ну это как если б ты сказал, что хочешь хавать, и ушел заперся в сортире, — заставлял его хохотать сквозь всхлипы наш герой. — Ну я как-то отравился и месяц блевал, — однажды признался тот смущенно. — Ужасно хотел есть, но не мог. Наблюдая за процессом торжественного редизайна жилища, в частности, за забиванием гвоздей, Даня порой с выражением печального скепсиса на лице тянул: — За-ай. Я б тя в бригаду не взял. Ну кто так криво гвозди ебашит? Уйди, дай сюда... — У-у, — хихикал его избранник. — Уйди от моих закаток, рукожоп! — Ну бля, — расхохотавшись от припоминания теплой фантазии о совместной старости, он воззрился на собственноручно забитый, еще более косой от смеха гвоздь. — Лан, сам мучайся, рукожоп. Я местами тоже рукожоп. Дабы реабилитировать его бытовую самоуверенность, в тот же день Имран печально воззвал к нему из кухни, где с жалобным взглядом протянул туго закрученную банку с огурцами, которую Даня привычными к усилиям пальцами открыл одним движением с характерным звуком «шпок». — Сладкий мой, — заурчал он радостно. — Давай я буду тебе мандаринки чистить, а ты мне банки открывать? Волшебную атмосферу конца декабря, однако, создавали не только приближающиеся общенародные праздничные гуляния, но и события локального масштаба — такие, как надвигающийся Данечкин день рождения. Еще за пару недель тот принялся порционно ныть о том, что назначенная на двадцать восьмое число Игорехина свадьба опять оттянет на себя все внимание от его несчастной персоны, друзья про него традиционно забудут, будучи с похмелюги или в медовых месяцах, даже незнакомую булку поздравили красочнее, никому до него нет дела, все плохо, мы все умрем… — Драгоценный, ну чего ты заранее расстроился? — утешал его любовник. — Во-первых, откуда ты знаешь, что они там себе думают? Во-вторых, какое тебе до них дело? У тебя теперь есть я для таких целей. — Но я хочу много подарков, — тоскливо вздыхал наш герой. Запрос во вселенную был услышан и исполнен руками того же Имрана, с понедельника, двадцать третьего декабря, принявшегося над своим оребушком изощренно издеваться. Пробудившись от нежного поцелуя и яркого кофейного аромата со столика у изголовья, Даня обнаружил под чашкой записку, которую коварный любовник отказался комментировать. На сложенном вчетверо маленьком листочке значилось «Загляни в стиралку». Скрепя сердце в предположении, что забыл там какой-нибудь носок или трусы, когда вынимал белье, он почистил зубы и направился в кухню исправлять собственный косяк... Однако в барабане устройства обнаружил другую записку — «Левый нижний ящик комода», в коем, в свою очередь, оказалась очередная бумажка с указанием проверить коврик на балконе... Пробегав так минут пятнадцать по всей квартире и изрядно злясь на веселящегося над ним Имрана, он в итоге отыскал в том же самом ящике комода задвинутую поглубже красивую голубую коробку габаритами чуть меньше обувной, еще пару минут и некоторое количество нервов потратив на то, чтобы развязать обматывающую ее паутиной бечевку. — Зая, блядь, че ты задумал? — попытавшись разорвать ее зубами, он в итоге сдался и сходил на кухню за ножом. — Что это?.. Подняв крышку, он увидел внушительное пространство, заполненное до краев шоколадными яйцами, а также батончиками и конфетами того же производителя. — Вау! — не удержал он восхищенный вздох. — Ящик киндеров! Охуеть, это же мечта моего детства! Зая, я тя обожаю! А в честь чего?.. — Ну, я же обещал растянуть празднование твоей днюхи? — промурчал Имран, обняв его сзади. Таким образом, каждый день той недели начинался для него с многоуровневого, выводящего из себя «квеста-хуеста» под сложные матерные конструкции, завершавшийся неизменно чувством благодарности и восторга, когда в руках у Дани оказывался очередной подарок. Во вторник он отыскал сюрприз в виде мягкой игрушки-воробья, похожего скорее на плотно набитый шар размером с крупный арбуз. — Можешь бить меня этой штукой, когда сердишься, — захихикал довольный любовник. — Не буду я тя бить, ты че? — радостно ощупывал круглую птицу наш герой. — Какой он прикольный! Мне нра... Мой брат-оребушек. — На самом деле, когда я ее увидел, — засмеялся тот, — подумал, что будет очень удобно использовать ее во время... — Ебли! — радостно догадался он, прижав мягкого оребушка к груди. — Да! — О, смари! — вдохновился Даня. — Ты ебещь оребушка-меня, а я тоже ебу вот этого оребушка. Птицеоргия! Или тебя ебет оребушек, а ты ебешь другого оребушка... можно сделать в нем дырку, запихать туда презик и смазки налить... — Ох, Данечка... В среду ему достался набор всевозможных примочек для телефона, главной ценностью в котором стал ряд крохотных объективов и навороченная селфи-палка. — Эт ты теперь этим всем собираешься огоньки свои фотать? — он полез обниматься к теплому со сна возлюбленному. — Не обязательно, — тот обнял его за талию и повалил на себя на кровать. — Еще можно Данечку или еду красивую. — Заины ценности, — хмыкнул Даня, потершись носом о его шею. В четверг квест получился особенно долгим и утомительным. — Зая, блядь! Я на работу опоздаю! — ворчал он, бегая по квартире и торопливо собираясь на ходу. — Сладкий, ну так вечером вернешься и найдешь, — улыбался ему хитрый избранник. — Нет, щас, — настаивал наш герой и в итоге обзавелся тремя приятнейшими на ощупь рубашками из качественной натуральной ткани, положившими начало его «взрослому» гардеробу. — И все синие, зая се не изменяет. — Разных оттенков, — уточнил тот удовлетворенно. — К твоим глазам. В пятницу он снова был одарен съестным, заодно заполучив такие милые предметы обихода, как посуда для фондю и большая чашка с секретным кармашком для печенья. — Там все печеньки по размеру идеально влезают в кружку, — похвастался Имран, млея под очередным порывом трогательной благодарности. — Зая, я тя так люблю, — шептал ему на ухо наш герой. — Я тя не заслужил. Но все равно никому не дам. Субботним утром любопытство и предвкушение очередного презента пробудило его нетипично рано для выходного дня, заставив по возможности беззвучно очередные пятнадцать минут курсировать по дому, стараясь не потревожить безмятежный сон возлюбленного. В хитро запрятанной в одном из кухонных шкафов коробке оказались... самые настоящие кеды — такие, как он любил, но теплые и на меху, покупку которых его избранник позже объяснил серьезной обеспокоенностью его привычкой рассекать по снегу в тряпичной обуви на тонкой подошве. Ради интереса отыскав в сети цену этой модели, Даня некоторое время провел в прострации, прикидывая, что весь его гардероб, вероятно, стоит меньше. — Зая, — позвал он свою пассию, заулыбавшись пришедшей в голову хулиганской идеей. — Кажется, я знаю, как взбесить Игореху... Увидев, как он прикладывает новую пару темно-синей обуви с голубыми шнурками и белой подошвой к купленному другом костюму шафера, Имран залился неприлично злорадным хохотом. В пятом часу вечера, намеренно плотно не обедая, они принялись лениво собираться на торжество. Начали с душа, после которого Имран озаботился его прической: нанес на уже достаточно сильно отросшие кудри какой-то гель и помял их пальцами, убрав с лица, затем повторил процедуру с собственной головой. — Зая, — остановил его в коридоре наш герой, когда результаты парикмахерских потуг подсохли, не превратившись, однако, в подобие одуванчика. — Зай... У тя волосы не черные! — Да, я темный шатен, — в легком стеснении улыбнулся тот. — Офигеть, зая! — почему-то обнаружение этого факта вызвало в Дане всплеск радостных эмоций. — Ну ты прям совсем паленый! Мож, тя подбросили? — Ты помнишь, как выглядит Юсуп? — задумчиво отметил тот. — Горец до кончиков волос, если говорить про внешность. А по крови наполовину белорус. — Ну, тогда ясно, че такой светлоглазый, — гонимый атавизмами ревности к упомянутой персоне, он сцапал любовника за локоть и притянул к себе, обняв за талию. — А ты будешь лезгинку танцевать? — На свадьбе Игорька? — усмехнулся тот. — Думаю, я с большей вероятностью станцую там стриптиз. — Ты че, там мамка будет, — в притворном испуге округлил он глаза. — И мамка Братана, и Игорехины предки, и блядская Варя... — Кто такая Варя? — полюбопытствовал тот. — Одна деваха со школы, — решил быть искренним наш герой. — Игорехина лучшая подруга. Мне она нравилась, но знаешь, она была такая вся на пафосе, за ней все бегали. Не по зубам, кароч. Ну, я ее из-за этого уродкой обзывал и задеть пытался все время. Кароч, она меня не любит. Мягко говоря. — Сердце мое, — тот с нежностью поцеловал его в переносицу. — Такой трогательный. — Зая, а покажи лезгинку? — Данечка, ну я же говорил, что не умею... — Ты говорил, что умеешь женскую. Ну покажи-и, ну зай. Еще некоторое время попытавшись отшучиваться, в итоге тот сдался, отыскал на телефоне какую-то аккордеонную запись подходящей музыки, отодвинул к кровати ковер и... Дане сложно было охарактеризовать в мгновение сменившуюся пластику иной метафорой, нежели «поплыл лебедушкой». Бездвижно прямая спина, статичные плечи, плавные, балетно-изящные движения гибких рук, устремленный в землю взгляд при высоко поднятой голове... — Уау, — втянул он воздух, замерев в восторженном изумлении, когда Имран «доплыл» до него и в секунду снова расслабился, вернув свою природную грацию сонной кошки. — Охуеть красиво... — Мне всегда хотелось именно эту партию, — тихо признался тот, зарумянившись от смущения. — Ты так на свадьбах танцевал, да? — Даня не ожидал, что этот невинный, в общем-то, вопрос так развеселит его любовника. — Если б я так танцевал, меня бы зарезали вместо барана, — утерев выступившие слезы, усмехнулся тот. — Почему? Это же красиво. — Платья — это тоже красиво, но мужчины в них не ходят. — При чем тут платья, это ж просто танцульки? — продолжал недоумевать он. — Драгоценный мой, у меня на родине мужчина, который так танцует — это как у тебя на родине мужчина, который танцует на столе в блестящих стрингах. Попой еще крутит так завлекающе... — Охуеть вы странные, — выдал наш герой после потребовавшейся для осознания паузы. — Ой! — спохватился тот вдруг. — Надо же рубашки погладить! — Зачем? — пожал он плечами. — Они же новые. — Там загибы. — Зай, да забей, — отмахнулся он. — Надень и намочи там, где складка. Во, смари, я глажу... Дождавшись, пока отошедший к комоду любовник повернется к нему, он достал из шкафа вешалку с купленным для свадьбы нарядом и принялся водить по нему ладонью. — Хорошая рубашка, милая, умная, красивая... Ну во, все, я погладил. К его прискорбию, юмором отделаться не получилось, потому следующие полчаса он имел возможность наблюдать на импровизированно сооруженную из временно расчищенного стола гладильную доску и ловко орудующего утюгом любовника. — Опа, зая, смари, — воскликнул он, стоя в прихожей перед зеркалом. — На моей рубашке журавлики! — Ты только сейчас заметил? — выглянул из комнаты его избранник. — А на твоей че? — Цветы какие-то. Данечка, — тот подошел и встал рядом, автоматически поцеловав его в висок. — Только честно скажи, хорошо? Как ты думаешь, я не... — Не жирный, — закатил он глаза. — Ну харэ уже, зай. Ты красивый, мне все нравится. Еще раз спросишь — заебу насквозь. — Вообще-то я хотел спросить, не слишком ли много геля я нанес на волосы, — засмеялся тот, обняв его. По пути в банкетный зал они, разумеется, надолго застряли в пробке, и если Имран беспокоился о приличиях и бестактности опоздания в такой важный день, то нашего героя волновали в основном закуски, количество которых, скорее всего, было ограничено. — Счастье мое, не беспокойся, все будет, — заверял его возлюбленный. — С твоим микроскопическим желудком ты опять объешься одной тарталеткой и будешь стонать, что ты сфера. — Шар, а не сфера, — вздохнул он тоскливо. — Зая, вот объясни мне, как ты можешь много недель подряд слушать по кругу одну злоебучую песню? — Я ее очень люблю, — обезоруживающе улыбнулся тот. — Эт я уже заметил, — хмыкнул Даня. — Но две недели? Одну песню? — Тебе не нравится? — Да не, я даже ее узнаю. И еще «Эй-лей-лей, мандарин по пять рублэй». Я даже слова выучил, — похвастался он, предвкушая возможность порадовать свою пассию очередной своей юмористической заготовкой, ставшей следствием упорного злоупотребления упомянутой композицией. — Правда? — искренне обрадовался Имран. — Ну да, — пожал он плечами. — Их там мало и они легкие. Хошь, спою? — Хочу! — Лан. Кароч, слушай! Песня про латентного пидора Тихона. — Что?.. Мысленно потешаясь над мяукающе-шепелявым незнакомым языком и наслаждаясь собственным остроумием, он с чувством выдал два куплета собственного авторства, совершенно бессмысленных, но максимально близких к фонетике оригинала: «Боря, дай мне яд, ведь нелег - ко Тише. Проглотив коньяк, Тиша клеился к Алеше. Уай, как хуевО, Как хуевО Перед кентом протрезвевши... Боря, Мухарбек и Казбек От Тиши спрятались в сарай Тиша очень заебал их Жаль, чуваки о нем не знали, Что их друг, когда трезв, натурал...» Ни разу ни до, ни после того случая он не видел любовника настолько оглушительно, истерически хохочущим, задыхаясь и взвизгивая, благодаря пробку за возможность стоять без движения, так как с обязанностями водителя в таком состоянии тот бы вряд ли совладал. — Зая, ты ща родишь по ходу, — с опаской погладил он трясущегося возлюбленного по колену. — А-ха-ха, бля-ядь, — не мог успокоиться тот. — Спой еще раз! Объяснить встретившей их в многолюдном холле, где также разместился бар с будоражащими нашего героя закусками, Зое Вениаминовне, почему ее потенциальный зять явился на свадьбу в истерике и слезах, они адекватно не сумели, начиная на пару хохотать от одной лишь попытки заговорить за эту тему. Отвлекающим маневром для всех троих стал наш давний призрак, наконец явившийся миру в этой якобы предпоследней главе и с громогласным воплем «Данька!» сбивший центрального персонажа этой истории с ног, утопив в крепчайших объятиях, на какие был способен. — Гога, пусти, — жалобно просипел Даня. — Ты мне ребра поломаешь... — Да ты какой красава! — тот встряхнул его за плечи перед собой. — Качаешься? — Не, жру печеньки, — выдохнул он, ища глазами любовника, который обнаружился позади, с широкой улыбкой и абсолютно круглыми глазами наблюдающим за этой сценой. — Знакомься, это Имран, мой... — Жених, — подсказал тот, протянув руку отпустившему его школьному другу. — Здарова, — неуверенно улыбнулся Гоша, ответив на жест. — Я думал, мелкий прикалывается, чтоб... Ну... Я не гнал на его дружка. — А где он, кстати? — Да фиг знает, это же мелкий. Пока угодивший в сети его радостной матери Гоша расшаркивался с ней и излагал краткое содержание своей жизни за последние пару лет, наш герой, отогнав не к месту всплывшие мысли по поводу их с братом гипотетических интимных опытов друг на друге, в поисках Натана стал разглядывать многочисленных гостей, курсирующих по холлу с маленькими тарелками в руках. В пестрой толпе обнаружился ряд таких не обнадеживающих лиц, как когда-то ненавистная учительница английского языка в любезном диалоге с мамой Лариных; мгновенно зацепившая внимание высокая блондинка Варя, как всегда, со своей незаметной смуглой подружкой Люсей; несколько одноклассников, лица которых он узнавал, но совершенно не помнил имен; гроза молодежи всего района и начальник бабкоразведки, бывшая классная руководительница тетя Галя; несколько других преподавателей, включая до сих пор вызывающего экзистенциальную ненависть учителя сольфеджио из музыкалки... — Зая, — он прижался к плечу своей пассии в некотором смятении. — По ходу, намечается пиздец...