The Non-coolest Love Story Ever

В канун их первого совместного Нового года оба героя этой трогательно нелепой истории уснули почти одновременно, склеившись, как позже сформулировал Имран, словно две пельменины в подтаявшем пакете, дыша одним воздухом на двоих, шмыгая носами дуэтом, трогая друг друга хаотично, перерождаясь эмоционально в единый организм... Это тоже формулировка этой эклектично мыслящей булки. Сумеречным утром тридцать первого декабря разбудил он своего оребушка приступом неотвратимо нахлынувшей нежности. — Ты прям как мамка над больным дитем, — сонно пробурчал тот, снизу вверх глядя в ласковые глаза подпершего подбородок рукой любовника. — Сам сопливый. Не, ты гладь меня, гладь, мне нравится... Температуру ток померь. Усилием воли поднявшись, дабы сделать своей жалобно покашливающей пассии завтрак и проконтролировать прием лекарств, наш герой снова забрался в постель и уселся по-турецки, наблюдая с ответным разливом умиления в груди, как тот с нескрываемым удовольствием уплетает свои любимые гренки. Вы, наверное, согласитесь, что любой другой персонаж в такой ситуации, находясь в теплых одеялах в компании самого близкого человека, огражденный в этот день от всех невзгод, вольно или невольно ограничил бы свой настрой праздничным умиротворением... Но не этот беспокойный парень. — Зай, — он залез обратно в объятия любовника, когда тот отставил тарелку на столик и с благодарно-обожающим взглядом снова угнездился в одеялах. — Я чет щас подумал... Это ж, типа, вчера было пиздец эгоистично с моей стороны — такое выдать, да? — О чем ты? — муркнул Имран ему в ухо, поцеловав в висок. — Ну, там... Все эти мысли, как самоубиться. Я понимаю, я как бы в целом по жизни эгоистичный, наверное, но вот прям так — это я как будто привязываю тебя. Вроде — чувак, если ты меня кинешь, я убьюсь нахуй. — Привязывай, сердце мое, — улыбнулся тот мягко. — Я тебе еще помогу узелки покрепче затянуть. Знаешь, что ты для меня такое? Дом. Не эти стены, комнаты, мебель... А ты, потому что для меня крепкие стены — это крепкие отношения. Чем прочнее связь, тем прочнее фундамент. — А вдруг я псих? — чуть виноватым шепотом предположил Даня, мельком поймав любящий взгляд. — А что, кто-то посылал тебя с этим к доктору? — улыбнулся его избранник. — Ты бы жил с психом? — уточнил он, поворочавшись неуверенно и в итоге прижавшись спиной к горячей груди. — Если честно, мне всегда казалось, что я какой-то... двинутый. Но типа... Если об этом кому-то сказать, то меня закроют в психушке и обколют всяким... То есть... Обычно мне кажется, что я нормальный и все вокруг такие же. Всем больно, это нормально, это просто жизнь. А иногда... Как будто мозги едут совсем. — Ты не псих, — мягко возразил Имран, положив подбородок ему на плечо. — Даже не психотик. Я не уверен, что достаточно компетентен, чтобы такое определять, но ты больше похож на пограничника. — Э-э, — наш герой завис на некоторое время, пытаясь уловить связь между элементами сюрреалистичного в его понимании высказывания. — Не, ну Кяхта, конечно, почти на границе с Монголией, но... — Данечка, — рассмеялся тот тихо. — Я говорю о пограничном расстройстве личности. — Это когда ты пытаешься проверить у всех доки и сумки? — попытался пошутить он после еще одной неловкой паузы. — Научное название гопника? — Нет, родной, — тот обвил его грудь руками, прижимая к себе крепче. — Это когда ты... без кожи. — То есть, это... — отозвался с легким испугом Даня. — Типа... Болезнь? — Нет, скорее небольшое нарушение в функционировании психики, — попытался объяснить его любовник. — Она должна защищать тебя, но ее как будто не научили, не дали ей инструмента для защиты. Не показали способа, как это сделать. — И че мне теперь с этим делать? — Просто тренировать ее, — Имран поцеловал его в затылок. — Как мы тренируем тело. Есть способы, драгоценный. — И не надо идти к психиатру? — Психиатр лечит другие вещи. Может быть, когда-нибудь потом мы сходим к психологу на консультацию, если вдруг станет хуже. Но я думаю, мы справимся. — А те не стремно с психом жить? — Даня вывернул голову, ища его взгляд. — Ты не псих, — настоял тот. — Ты просто не восстановился после чего-то травматичного. И вообще, я считаю, что нам повезло найти друг друга, потому что я знаю, что с этим делать. И мой нежный оребушек будет окружен заботой и вниманием. Снова заворочавшись, наш герой улегся лицом к своей пассии, обняв того за шею в порыве благодарности, затем чуть сполз, устроив голову у него на плече. — Братан сказал на свадьбе, что у него не этот, как его... Этот синдром на «А»... — Аспергера. — Да. А типа... что-то другое. Сказал, что не хочет говорить, а то я загуглю и перестану с ним общаться. — Ну да, — невесело улыбнулся Имран. — У него в документах наверняка шизофрения, таким диагнозом не хвастаются. Но уверяю тебя, у Натана стандартный Аспергер. Просто у нас такая ебанутая система здравоохранения, что взрослым его не ставят, а сразу лепят шизу. Никакая у него не шиза. Погугли и почитай. Ты же знаешь его всю жизнь. — Че ты такой умный? — хмыкнул Даня негромко. — Откуда ты стока знаешь? — Пытался понять, что со мной не так, — вздохнул тот. — Перелопатил гору литературы, на лекции ходил. — И че понял? — Что запущенный невротик, но в целом, как ни странно, здоров, — рассмеялся тот. — От каждого прибабаха по чуть-чуть. — Нервная булочка, — погладил он любовника по шее. — А че там еще в этом?.. Ну, том, что у меня. Мне точно не надо к доктору? — Мы с тобой посмотрим, хорошо? — улыбнулся ему тот. — Если я прав, то после того, как у тебя схлынет вся эта острая фаза влюбленности, ты можешь начать чувствовать себя хуже. Так происходит из-за гормонов, организм вырабатывает их немного иначе, когда ты влюблен. — Но я не собираюсь тебя... Того... Разлюбливать, — снова напрягся Даня, ища взгляд напротив. — Я знаю, сердце мое, — Имран поцеловал его успокаивающе. — Это просто химия. Наши чувства не уйдут, просто станут стабильнее и крепче. Но пообещай мне кое-что. Если ты вдруг почувствуешь, что то ощущение безысходности и боли возвращается — скажи мне, хорошо? Мы будем это исправлять. — Хорошо. — Обещаешь не терпеть молча? — Обещаю. Так что там с этим погранцом? — Люди с ним все чувствуют острее — и радость, и восторг, и боль, и злость. У тебя бывало так, что чувства очень быстро сменяются от любви к гневу? Как будто бы сначала идеализируешь кого-то, а потом что-то случается маленькое — и подчистую обесцениваешь? — Постоянно, — недолго подумав, подтвердил наш герой. — Я даже в начале с тобой ся ловил на таком. Когда думал, что ты... Ну... Не очень заинтересован. — И мнение о себе такое же, да? — кивнул Имран. — Непостоянное. Я ничего такой, я ужасен, я хороший, я гадкий. — Раньше всегда. Сейчас нет. — Тебе нужно понять, что это не потому, что ты какой-то не такой, — мягким голосом начал объяснять тот. — Возможно, это такой стабильный дефицит серотонина, гормона радости, грубо говоря. И избыточный кортизол, гормон стресса. Из-за этого человек бывает нервный, дерганный, настороженный. Ему иногда даже спокойные лица кажутся враждебными... — Зай, мы в России живем, — напомнил Даня, усмехнувшись. — Это нормально. — Нет, сердце мое, это миндалевидное тело халтурит, — хмыкнул тот. — А проблемы с самоконтролем могут быть из-за недостаточной активности префронтальной коры. — Зай, оч сложно щас было, — вздохнул он пессимистично. — Кароч, надо будет пить таблетки? — Нет, почему? Не факт, что у тебя оно есть, это расстройство, я ведь не психолог. Может быть, это нелеченный посттравматический синдром, они часто идут рука об руку. Пограничное обычно стабильно формируется у тех, кто в детстве пережил насилие. Это очень влияет на формирование образа себя, он выходит... Как это... Диффузным, когда ты не понимаешь, кто ты, что ты, зачем. Личность из осколков. У тебя есть какое-то постоянное представление о себе? — Знаешь, зай, — нахмурился он, впервые пытаясь облечь подобные ощущения в слова. — Я о себе обычно вообще пытаюсь не думать. Думал, только когда было прям сильно больно, и это всегда были очень хуевые мысли. Щас есть объективные факторы, у меня есть работа, деньги, отношения, мама гордится мной, я вижу это, ты доволен, ты любишь меня, тебе хорошо со мной. Я как бы... в какой-то степени самореализовался, и это, ну... Все налаживается. Я хороший сын, хороший партнер, хороший работник, хороший друг... В основном. То есть... Я думаю, мне легче не потому, что я влюблен и гормоны, а потому что ты поверил в меня. Дал мне шанс и силы, и я смог наладить многое. А до этого... Я просто не хотел думать о себе. Меня как бы не было. Я был как набор функций. Хреново исполняемых. Помнишь, я говорил про режимы? Когда ты рассказал про Рахиль и Джеффри. У тебя это защиты, а мои — это реально куски, которые не стыкуются. — Да, — кивнул его избранник. — Я и тогда подумал, что механизмы разные. Для такого... — Что? — поднял на него глаза Даня после очередной паузы. — Должны быть предпосылки, — выдохнул тот, собравшись с духом. — Чаще всего насилие. Психическое или физическое. Или пренебрежение. — У меня есть все три, зай, — хмыкнул он. — Отец-алкаш. Он меня пиздил пару раз в неделю. Сначала мать, потом меня, когда я стал заступаться за нее. Я не мог не заступаться, ты понимаешь? Она же мамка... А она за меня не заступалась. Она всегда вставала на его сторону, понимаешь? Как так можно?.. Со своим ребенком? Ща, знаешь, есть эти модные штуки типа чайлдфри и все такое. Я думаю, они там все как я. Я не хочу иметь детей, я ненавижу детей, потому что любое упоминание детей ставит передо мной вот этот вот вопрос — как? Это же твой, блядь, сын. Я бы в лепешку разъебался, чтобы защитить... Он вздохнул прерывисто, уткнувшись лицом любовнику в грудь, после чего несколько минут они лежали молча. — То, что ты видишь — это только вершина айсберга, — смог продолжить он, когда успокаивающие поглаживания того возымели свой эффект. — Ты не видишь, как сильно я злюсь на нее и как сильно душу эту злость, чтобы просто... Сохранять с ней какие-то отношения. Потому что до тебя она была моим единственным близким человеком. Как сильно я ненавижу отца за его слабость. За боль, которую он мне причинил. И мамке. Мне жаль ее, она беспомощная дура, но не могу перестать ее любить. Как мне омерзительна моя злобная бабка, которая всю жизнь нас поливала говном. Каким беззащитным я ся ощущал перед всем этим ебаным миром, который... Имран молча слушал его, не прекращая гладить и крепко прижимать к себе, позволяя выплеснуть накопившиеся, столько лет подавляемые эмоции. — Только в эти последние полгода я начал... Вроде как обрастать кожей. Просто обыкновенным слоем кожи, которая прикрывает нервы, и больше нет этой постоянной, непрекращающейся боли. Я думаю, это не из-за гормонов. У меня есть реальные причины. Я просто не чувствую больше, что я один, вот и все. Осталось тока седня после этих бесед не вызвериться на мамку, — он попытался улыбнуться. — Родной мой... — любовник убрал прядь волос с его лба. — Хочешь, расскажу, как мне удалось примириться со своей обидой на маму? Она меня так лупила, что искры из глаз!.. За дело, правда, но все равно. Я долго думал об этом и в итоге пришел к выводу, что нет смысла злиться, потому что... Это для меня она мать. Но в ее жизни это не ее основная роль, она в первую очередь человек, главный герой своей истории. Со своей судьбой, своей болью, своими страхами, радостями, горестями, ошибками, взлетами, падениями. Как у всех остальных людей. А я уже взрослый, совершеннолетний, самостоятельный, и мне следует смотреть на нее не с позиции недолюбленного сына, а как взрослый человек смотрит на другого взрослого человека. И ее ошибки, в том числе педагогические — они не значат, что она не любила меня. Конечно, любила. Как умела. Все мы любим, как умеем. Есть слабые женщины с мягким характером, им самим необходимо покровительство и защита. Их самих в детстве недолюбили или тоже травмировали. — Но она могла б хотя бы не поддакивать, — возразил он, едва справляясь с затопившей изнутри обидой. — Тогда ты бы злился, что она оставалась в стороне. — Или заступиться. — И ты бы смотрел, как избивают твою мать. — Выгнать его... — И оставить тебя без отца. — Не кричать на меня хотя бы... — Может быть, таким образом она пыталась остудить его пыл, чтобы он прекратил рукоприкладство? Я не оправдываю никого, насилие есть насилие, хоть физическое, хоть психическое, просто ищу мотив... — Я не знаю, зай, — вздохнул он обессиленно. — Мне слишком тяжело об этом думать, а седня новый год и я ее увижу скоро. Я пиздецки боялся всегда, что однажды это прорвется и я тупо вьебу ей, как папашка. Меня даже, знаешь, подмывает проверить, ну, из какого-то мазохизма, как она отреагирует, если ты съездишь мне по роже. — Мне кажется, она немного боится тебя. — Конечно, боится, она вообще мужиков боится, никогда против не идет. — Так вот же причина. — Может быть. Вообще я думаю, она пиздецки боялась остаться одна, а это все... было меньшим из зол. Знаю, она меня любит, да. Но я все помню и мне больно, и сейчас тоже, и всегда будет. Это невозможно понять. Она меняется, я вижу, развивается, меняет отношение к жизни и вообще, но... Я говорил, есть раны, которые не заживают никогда. — Сердце мое... — Ты понимаешь теперь? Ты понимаешь, как много для меня значит то, как мы встретились? Как для меня важно то, что ты заступился? Что именно ты для меня сделал? — Да, родной, — тот заморгал часто, смахивая влагу с ресниц. — Понимаю. — Я знаю это все, что мне уже тридцать, что я взрослый, что эта память портит мне жизнь в настоящем, что ничего нельзя изменить в прошлом и надо как-то отпустить... Но я не могу отпустить, не могу и все. Могу только затолкать поглубже, захуярить гвоздями и игнорить. Я не знаю, что с этим делать. — Мы можем попробовать один способ, — спустя долгое время, достаточное для восстановления душевного равновесия, предложил вдруг Имран. — Хороший способ. — Какой? — Не самый простой, но, думаю, эффективный. Начать заново. Вот прямо с сегодняшнего дня. Открыться к ней. Да, есть боль. Да, она будет всегда, но ведь наверх можно навалить столько любви, что когда-нибудь эта боль в ней просто растворится. — Это как? — Радовать ее. Заботиться, баловать. Не ждать ничего взамен, даже «спасибо». Получать, отдавая. Когда ты отдаешь, ты ценишь и любишь сильнее. Отдаешь любовь, получаешь в два раза больше. — Звучит как реклама, — съехидничал наш герой, заулыбавшись вдруг вполне искренне. — Собери четыре крышки от унитаза и получи в подарок рулон туалетной бумаги... — Данечка! — любовник с шутливым возмущением подхватил его смех. — Драгоценный мой... — Знаешь, че, зай? — почувствовав небывалый прилив сил, он закопошился, забравшись в итоге на свою пассию верхом. — Это ты драгоценность, ты понял? Ты какое-то чудо. Не знаю, чем я тебя заслужил. — Тем, что ты хороший, — сияя, прокряхтел тот. — Просто хороший и все, это аксиома. Пойдем на кухню, я приготовлю моему хорошему какао? — Нет, сопливая булка, — с угрозой в голосе возразил он. — Ты будешь лежать, а твой хороший пойдет готовить нам хороший какао. Что ты хочешь к какао? — А можно минетик? — расплылся тот в неприличной улыбке, умудряясь при этом сохранить вид чистейшей невинности. — Можно, когда согреешь горло. И сироп. — А еще гренку?.. За то время, пока наш герой жарил вторую порцию завтрака, судя по перемещающемуся по квартире кашлю и бесконечно печальному чиханию, его избранник успел умыться, утеплиться и залезть со своим одеялом в стоящее у письменного стола круглое кресло-качалку, где восседал теперь с выражением человека, жизнь которого удалась во всех отношениях. — Ну, ты счастлив? — усмехнулся от этой трогательной картины Даня, вручив ему тарелку и усевшись со второй в подвесное. — Абсолютно, — восторженным полушепотом заверил его тот. — Знаешь, о чем я думал, пока их жарил? — прикончив свою гренку, задумчиво произнес он. — Одна тетка на заводе, где я работал, как-то рассказывала другой про замершую беременность или чет такое, не помню. И сказала такую фразу — все самое тяжелое в нашей жизни создает нас как личностей. И я подумал... Хорошее ведь тоже создает? — Может, лучше сказать, формирует, а не создает? — Ну че ты прикопался к словам? — Нас вообще что только не лепит, — тот взмахнул своей кружкой, едва не облившись. — Я думаю, что мы — череда случайностей. Просто многие хорошее проживают и все, забыли. А плохое переживают по кругу. — Я раньше думал, что до тебя в моей жизни не было ничего хорошего, — улыбнулся ему наш герой смущенно. — Но вроде были моменты. Как мы с папкой в гараже тусили, когда я мелкий был. Как с Игорехой на крыше магнитофон слушали на рассвете. Как я с девахой какой-то поцеловался в пятнадцать и потом бегал счастливый неделю. И когда с Юляхой на свиданки, когда с братанами где-то сидели, угорали. Всякое было. Иначе б я, наверно, реально свихнулся. — А я вот знаешь о чем подумал? — хитро прищурился тот. — Если ты действительно пограничник, то есть две хорошие новости, одна для тебя, другая для меня. — Ну? — Для тебя — это что все эти симптомы с возрастом легчают, и это значит, ты пережил основной кризис и дальше будет лучше. Не помню, где я это взял, но вроде в благоприятных условиях это так. А для меня... Сейчас ты узнаешь, что такое истинный эгоизм, маленький оребушек! Мне это выгодно, потому что для людей с этим диагнозом очень типично прикипать намертво к своему партнеру и паниковать без него. — О-о, ну тогда у меня это точно есть! — протянул он, расхохотавшись. — Один ебобоха нашел себе второго долбанутого и готов опекать его калечную психику... Охуительный Газель был прав. — А то, что мы с кукушечками, еще не значит, что мы не можем быть счастливыми! — Да! Бешеный оребушек с кукушечкой и сопливый вороненок с кукушечкой, прям краткий справочник извращенской орнитологии... — По-моему, мы как раз доказываем своим существованием, что очень даже можем, — Имран высунул руку из кокона одеял, чтобы погладить его по колену. — Тот случай, когда все стороны выигрывают. Кстати, я все еще хочу мой минетик. — Наглая булка, — вздохнул он, выбираясь из удобной корзины. — Давай сюда свой багет. — Ой, а давай сначала комикс посмотрим? Возбудимся, хе-хе... — А че, так я тя уже не завожу?! Старость подкралась за ручку с импотенцией?.. Уже по первым страницам нашему герою вдруг стало очевидно, насколько по-разному слушатели могут воспринимать множество раз пересказанный сюжет нетривиального знакомства, не будучи посвященными в детали. Завязка нарисованной Натаном истории походила скорее на классический мотив спасения прекрасной девы доблестным рыцарем на белом (в данном случае синем) коне из лап свирепых разбойников, которым вместо до забавности сурового таксиста с чертами гораздо более мужественными, чем у оригинала, мог гармонично оказаться какой-нибудь Человек-паук или Капитан Америка без потерь для художественной ценности. — Уай, какой я красаучик! — восхитился Имран. — Прямо как Беня! — А я как Даниэла Андерсон, — хмыкнул он, глядя на то, как группа злоумышленников пытается раздеть и оприходовать его комиксную версию. — Как Памела, тока без сисек. Не осведомленный о разбитой в ту ночь переносице и залитой кровью рубашке, Натан исхитрился изобразить его томным, хрупким и бессовестно эротизированным созданием, не то стонущим от возбуждения, не то в отчаянии призывающим на помощь своего доблестного избавителя. Информацию о бое с толпой неприятелей паренек тоже воспринял буквально, добавив к образу протагониста несвойственный ему уровень агрессии, жажду расправы и почему-то две сабли. — Вот, булка, че любовь с людьми делает, — гыгыкнул наш герой. — Полгода назад я бы от сцены, где меня раздевает куча качков, обкончался бы, а щас чет... Некомфортно ваще. — Недобровольные интимные дела в принципе штука довольно некомфортная, — философски заметил его избранник. Изображенный смелой рукой творца конфликт был исчерпан всего за разворот, после чего герои отправились приходить в себя после стресса в конструкцию, напоминающую «Бэтмобиль» синего цвета. — Данечка, мне кажется, в жизни ты покрупнее, — оглядел его радостный любовник. — Тут прямо совсем девочка. — А, я понял! — заржал он, рассматривая свою рисованную копию, сладострастно отдающуюся спасителю прямо на капоте. — Эт он не хуй мне увеличил, а все остальное уменьшил! Далее события перенеслись в их бывшую комнату в коммуналке, которую Натан перенес на бумагу на удивление точно, разве что помимо некоторых пострадавших от наводнения мелочей, о которых знать не мог, посещая свою даму сердца уже после их переезда. По всей видимости, Натан с Ришей также имели опыт разглядывания друг друга у окна в сумерках, так как падающий на Данино лицо свет был передан весьма точно, четко акцентируя широко распахнутые, влажно блестящие глаза, действительно похожие на звездчатые сапфиры. — Я реально так выгляжу?.. — изумился он сконфуженно. — Да, драгоценный, — промурлыкал Имран, повернувшись, чтобы нежно чмокнуть его за ухом. — Сокровище мое. — Ну точняк ворона, — хмыкнул он, вернув короткий поцелуй туда же. — Купился на блестяшки. А вот это уже ближе к реалу... Рисованная версия Дани тем временем пребывала в счастливом шоке от габаритов достоинства новой пассии, что вылилось в восхищенный процесс демонстрации орального мастерства, перешедший в акт страстного соития на диване и ковре, после чего герои принялись трогательно ласкаться, клянясь друг другу в вечной любви. Известное всей их компании свидание в Яблоневом саду также переросло в жаркое взаимодействие под звездами, без чего не обошелся и переезд в новую квартиру с тем же действом на куче коробок и эротическими играми на кухне, по которой наш центральный персонаж в представлении юного друга имел привычку расхаживать в крохотном фартуке на голое тело. Эстетичная душевая Игорька, которую Натан некогда посетил в слегка компрометирующих обстоятельствах, стала обителью брачных игр среди пены и струй воды. На этой серии рисунков создавалось впечатление, что паренек слегка увлекся реалистичным изображением капель на некоторых деталях анатомии — губах, ресницах, шеях, членах... — Бедный Братан, — вздохнул наш герой, чувствуя, как начинает мелко дрожать от возбужденного волнения. — Удрочился там, наверное. Не был обойден стороной и недавний мальчишник в клубе: на очередном развороте наш герой оказался распластан с очевидной целью прямо на барной стойке, а вскоре снова отдался своей пассии в кабинке туалета, где в действительности пьяненький Имран некогда справлялся с тошнотой. Не остался без внимания и их опыт ролевых игр, однако на страницах комикса костюм сексуальной полицейской смотрелся гораздо менее нелепо. — Ну грю ж, Даниэла Андерсон без сисек, — проворчал он, потершись носом о плечо любовника. — Красауыца, — съехидничал Имран. — Вот после такой у меня бы еще раз права забрали. — У зайцев нет прав, зай, — обескуражил его Даня, глядя, как удивленной служительнице закона высоко задрал обутые в сапоги на шпильках ноги гигантский розовый кролик. — Он по ходу все нам тут припомнил. Себя Натан тоже развлечь не забыл, между основанными на реальных событиях действами вставляя продукты собственных пикантных фантазий, начиная от эротическо-болевого воздействия на ягодицы нашего героя, лежащего пятой точкой кверху на коленях возлюбленного, и заканчивая сложнейшими узлами на путах, в которых тот его подвешивал, уже традиционно обнаженного. — Откуда он знает про горло? Я не говорил ему, — задумался Даня, разглядывая любвеобильных персонажей, включивших в свое интимное взаимодействие такую практику, как асфиксия. — Данечка, давай потом досмотрим, — чуть хрипловатым голосом предложил его любовник, призывно глядя из-под пушистых ресниц, скрывающих потемневшие радужки. Ответа дожидаться страстный Имран не планировал. В который раз позабыв о своем образе несчастного больного вороненка, он одним ловким движением высвободился из одеяла, ухватил своего оребушка за талию и увлек обратно в постель. Поскольку описываемый выше... А также ниже акт любовного соития является последним сексуальным взаимодействием нашей трогательно нелепой парочки как в этом повествовании, так и в уходящем, две тысячи тринадцатом году, написать его хотелось как-нибудь особенно, даже вычурно. Однако Данечка в тот момент никак сию сцену со стороны представить не мог и являлся крайне недостоверным источником информации, сознание которого сузилось до сказочно прекрасной усевшейся на его бедра горячей булки. Все, что зафиксировалось в его памяти — точеные кукольные черты, огромные влажные глаза цвета сладчайшей черешни, торопливые движения, мягкие, блестящие и припухшие от поцелуев приоткрытые губы, частое поверхностное дыхание... Текущие из заложенного носа сопли... Даже несмотря на эти сопли с характерными для простуженного человека звуками, не самую ровную щетину, припухшие со сна веки, едва заметную асимметрию лицо над ним казалось красивейшим из когда-либо существовавших, становилось день ото дня все дороже, рождая внутри едва выносимый восторг от обладания ценнейшим из сокровищ. Позже наш герой с сомнением сравнивал стабильную эйфорию от наблюдения за своей пассией в момент любовного возбуждения с поеданием шавермы, будучи хорошенько накуренным (стоит отметить, я категорически против употребления даже самых легких психотропных веществ... Если только вы не ограбили ларек шавермы, это другой разговор). Но вернемся из неуместного лирического отступления в полную страсти актуалию того дня. Завороженный торопливыми поцелуями и крепко прижатыми к кровати запястьями вкупе с ерзающей по самым чувствительным местам филейной частью возлюбленного, Даня ненадолго опомнился, лишь когда тот одним грациозным движением избавился от собственной футболки. — Э-э, куда! Ща еще силь... — договорить ему не дал довольно болезненный и крайне коварный укус в основание шеи, превративший «...нее простынешь» в долгий, почти мучительный стон капитуляции. Увы, противник уже давно изучил все его слабые места и не брезговал этими сокровенными знаниями бессовестно пользоваться. К тому моменту, как руки нашего героя получили свободу, остатки одежды обоих улетели в безвестном направлении, а торопливый агрессор поумерил свой пыл, осторожно и без намека на спешку соединяя их на телесном уровне, наш герой получил возможность выразить свои чувства тактильно. Дыхание его сделалось прерывистым от наслаждения гладкостью обжигающей кожи под ладонями, плавностью изгибов, мягкостью движений... Имран жмурился на нем, и сложно было понять — от первого дискомфорта или интенсивных ощущений под пальцами, скользящими по натянувшейся коже самых нежных мест. Легкие, еле слышные поверхностные стоны слетали с его губ подобно ласковой мелодии; медленное, текучее покачивание бедер при бездвижных плечах снова приносили ассоциацию с завороженной звуками флейты змеей; дрожащие веки не скрывали любящего взгляда, незаметно — как тому казалось — ловящего все реакции партнера. И если в традиционных сюжетах именно смелый музыкант околдовывает грозную кобру, в их любовной близости именно грациозная рептилия гипнотически вводила его в транс, оккупировав... кхм, флейту. В глазах случайного прохожего этот человек все еще оставался вполне типичным, чуть неряшливым выходцем из горной местности с характерным выговором, темными кругами вокруг глаз, неизменной щетиной, периодически норовящими слиться воедино бровями... Разве что отрастающие кудри в сочетании с девичьим подбородком размывали его кавказский фенотип изрядной долей традиционного еврейского. Но наш влюбленный оребушек каждую из его черт боготворил, почитая за свой личный прихотливый идеал, любуясь теперь мелкими каплями пота, поблескивающими под светом прикроватной лампы на бархатной золотистой коже живота и бедер, гибкими мышцами, ритмично сокращающимися под ней, абсолютной гармонией змееподобных движений... Он уже знал, что именно ищет его пассия, чуть отклоняясь назад, улыбаясь и вздыхая резко, запрокидывая голову и повышая громкость, и оттого испытывал гордость за собственные анатомические особенности, которых ранее стеснялся, а теперь с их помощью был способен вводить любовника в томительное состояние блаженства. Вид дрожащих от напряжения бедер, комкающих простыни пальцев, алеющих щек, часто вздымающейся груди — все это неизменно воздействовало на него с той же силой, что и в их самый первый раз. В отличие от удачливых персонажей порнофильмов и не менее везучих героев любовных романов приходить к финишу в унисон у них получалось крайне редко, чему наш герой, положа руку на сердце, радовался, видя в такой рассинхронизации замечательную возможность любоваться прекраснейшим из людей в секунды наивысшего удовольствия. Так случилось и в тот день: бережные пальцы на подрагивающем члене и правильное давление внутри привели его перевозбужденного избранника на пик ощущений чуть раньше, позволив придержать его за бедра и ускориться до нужного темпа, чтобы прийти к собственной кульминации, долгими волнами расходящейся от эпицентра до самых конечностей. — Данечка, — ласково выдохнул Имран ему в губы, когда по телам обоих разлился умиротворенный покой. — Булка моя, — проурчал он довольно, запустив пальцы в упругие черные пряди. — Горяченькая. У тя попец не отмерз? — Нет пока, — тихонько засмеялся тот, игнорируя попытки натянуть на себя второе одеяло. — Даже нос отложило. — Надо ехать в магаз, пока хавчик не смели... — Давай еще десять минуточек? Десяток минут превратился в добрые полчаса разморенных валяний и ленивых ласк, в процессе которых Даня после некоторых размышлений пришел к выводу, что его игривый избранник никогда бы не променял своего ворчливого оребушка на того виктимного, как выражался Игорек, твинка из комикса, а он сам ни за что не предпочел бы могучего джигита с двумя саблями на «булкомобиле» этому сопливому, трогательному, немного нелепому и бесконечно прекрасному созданию. Что их реальность на деле оказывается лучше всех гипотетических фантазий... — Ой, Данечка! — Имран вдруг подскочил, свесив ноги с кровати. — Подарок! — А ну оделся быстро! — скомандовал наш герой, сердито глядя, как тот шлепает босыми ногами в коридор. — Долбоебулка, бля... — Я быстренько! — засуетился тот и спустя минуту прискакал с ярким, внушительного размера праздничным пакетом в руках. — Я бы спрятал, как раньше, но очень холодно, так что вот, держи. Укутавшись поплотнее в одеяло, он с предвкушением высунул оттуда голову, внимательно наблюдая, как наш все еще недовольно ворчащий герой выуживает из упаковки огромный термос с гладким, темно-синим металлическим покрытием. — Не, зай, ну объясни мне, че ты так прикипел к этому цвету?! — взвился он, взмахнув коробкой. — Не знаю, просто нравится, — заурчал тот кокетливо. — Ого, полтора литра! Эт че, в поход? — он снова заглянул в пакет. — В поход, на пикник, в лесок, на озеро, — мечтательно предположил Имран. — За-ай, — протянул он, невольно расплывшись в счастливой улыбке при виде напечатанной на небольшом холсте фотографии того самого озера, где их когда-то застигла гроза. — Я специально туда поехал, чтобы сделать хороший кадр, — похвастался тот, даже не пытаясь скрыть абсолютное довольство собой. — Булонька моя, — Даня притянул его к себе за шею для благодарного поцелуя. — Это прям... Как будто ты словил воспоминание. Я прям смарю и... Тепло так внутри сразу. — Там еще кое-что есть, — муркнул тот ему в губы. На дне все еще тяжелого пакета лежал перевязанный декоративной бечевкой сверток, развернув который, он обнаружил серебристый плед — самый мягкий и приятный на ощупь, что он когда-либо имел возможность щупать. — Вау, эт че, мех? — он обнял материю, прижав к себе и потершись о нее щекой. — Искусственный, — умилился его избранник, наклонив голову. — Охуе-енно... А че не синий? — Серенький, как оребушки. — О, смари, че я придумал! — Даня поднялся, взял с изголовья игрушечного воробья и «жопончик», аккуратно расстелил плед в корзине подвесного кресла, после чего уселся в него, завернувшись тщательно и устроив обе подушки под головой и плечом. — Я в гнезде. Иди сам попробуй! — Мне больше мое круглое нравится, — счастливо улыбаясь, Имран в подтверждение своим словам переместился во второе кресло, устроившись в нем с ногами. — Я слишком тяжелый для твоего... Да и как-то больше люблю почву под ногами. — Но ты же вопил, что тебе нужно именно это кресло?.. — Мне нравится на него смотреть, — признался тот смущенно. — Особенно когда ты в нем. — Я твой оребушек в гнездышке, — тихонько подытожил наш герой, прикрыв глаза умиротворенно, затем глянул наверх. — Или в яйке. Не хочется вылезать... Зай, давай сам терь свой подарок ищи. Ты надо мной издевался, терь я над тобой. Ток тапки надень, а то по жопе надаю. — А где искать? — обрадовался тот, от энтузиазма даже натянув носки. — А хуй знает, — устроившись поудобнее, сонно отозвался наш герой. — Иди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что... — ворчал Имран из кухни спустя четверть часа бесплодных поисков. — Это сахар? Ты решил подарить мне пару пачек сахара? — Холодно, — зевнул наш герой. — Ты даже не в той комнате. — Так, значит, это не в кухне, — тот встал у входа в комнату, уперев ладони в бока. — Теплее, — кивнул он. — Наверное, все-таки в комоде?.. Изучив буквально каждый сантиметр пространства, вскоре тот с несчастным видом обессиленно уселся на кровать, жалобно чихнув. — Давай, зай, ты уже рядом, — ехидно подбодрил его Даня, чувствуя себя отмщенным за неделю квеста. — Я сдаюсь, — развел руками Имран. — Мне нужна подсказка. — Ты смотришь в правильном направлении, — сжалился он. — Но тут только синтезатор?.. — растерялся тот. — Не только. — И твой пакет с... Стой, это же не?.. Прекрасно зная, насколько его возлюбленный любопытен и в то же время равнодушен к технической стороне быта, лучшим и, как показал опыт, эффективнейшим способом спрятать от него такую манящую штуку, как новогодний подарок, оказался самый простой путь: засунуть искомое в плотный пакет, замотать скотчем ручки и написать поверх маркером «Инструменты, не трогать! Убью нах», а затем поставить на самое видное место — под синтезатор. — Ой! — засиял тот, устроив пакет на ковре, усевшись рядом и развязав его. — Это комодик! Ты его сам сделал?.. — Ага, — высунулся из корзины наш герой. — Я там выжег на ящиках, булка с глазурью — эт для Имрана, кекс для Джеффри, эклер для Рахельки и пончик для Джабки. — Данечка, — выдохнул тот, уставившись на него в восхищении. — Когда ты успел? — Давно, когда понял, что твой срач на столе — это насовсем, — хихикнул он. — Будешь туда ныкать свое барахло. Разумеется, сей предмет интерьера из свежей древесины он не выпиливал, а заказал вместе с одной из кухонь, предварительно измерив габариты подоконника над столом, на котором его избранник, как правило, тоже умудрялся наводить мини-бардак. Затем отнес в гараж, перекрасил, пометил ящички, каждый из которых был размером с небольшую обувную коробку, залакировал и укомплектовал подарками для каждой из граней личности своей пассии. Видимо, в последнее время власть в голове того захватил хулиган Джабка, потому как первым делом Имран полез именно в его отсек, обнаружив тот доверху заполненным конфетами «Птичье молоко». — Эт я заметил, как ты их у мамки всегда выедаешь, и решил, что надо тя побаловать, — хмыкнул он, наблюдая за проворными руками, тут же развернувшими сразу три лакомства подряд. — Я же растолстею! — игриво возмутился тот, не прекращая жевать. — Буду как Игорь! Подарок для Джеффри представлял собой провокационный комплект из того же секс-шопа, состоящий из атласного розового микрохалатика и пушистых босоножек сорок третьего размера на небольшом каблуке. Так и шаставший по квартире голышом в одеяле и одних носках, любовник радостно облачился в новый интимный туалет, устроившись на ковре в неприлично сексуальной позе. — Бум играть в ебливую дамочку и электрика, — свесился из кресла Даня, оглядывая его стройные ноги, кажущиеся еще более длинными в такой обуви, и чувствуя, что снова возбуждается. — Хочешь, я их побрею? — стрельнул в него глазами коварный Джеффри, изящно закинув одну на другую. — Прям щас? — усмехнулся он в некотором волнении, все еще не в состоянии оторвать взгляда от анатомических богатств любовника и на фоне мыслей удивляясь, как тот умудряется оставаться таким сильным, стройным и ладненьким при сидяче-лежачем образе жизни, никак не влияющем на способность закинуть своего оребушка на плечо и унести в произвольном направлении. — Я тебе нравлюсь? — томно захлопал тот глазами, жеманно поведя плечом. — У меня опять встал, по ходу, — заглянул в недра пледа наш герой. — Минетик от дамочки?.. — Зай, хавчик, магазы... — Ой, а это что?.. — удивился тот, выудив из отделения для Имрана головной убор из плотной шерсти коричневого цвета. — Новый кепарь, — пояснил он. — Типа армейского. Тот с кудряхами смотрится как-то по-клоунски. — Мне идет? — тут же нацепил тот обновку на голову, румяный от удовольствия. — Ваще да, но с халатом... — усомнился наш герой, снова невольно уставившись на его бедра. В ящике для нежной Рахили его возлюбленный отыскал неведомый предмет, когда-то в школе прозванный Даней «Хуюсли» с логичной аргументацией «Как гусли, только хуй пойми, как играть». — Эт я как-то урок труда саботировал, — признался он с некоторым смущением. — И чет недавно нашел в гараже и подумал, надо струны новые натянуть и булке дать, пусть развлекается. Там пародия на русский строй, как у девятиструнных, тока еще три лишние, чисто так, для прикола. — Данечка, — прошептал тот, затаив дыхание, глядя на не самый аккуратный самодельный музыкальный инструмент с таким непередаваемым восторгом, что у самого творца тот вдруг вызвал искреннюю гордость собой. — Спасибо, счастье мое... Это так... Никто никогда для меня такого не делал. Прижав свой подарок к груди, Имран привстал, подтянул ковер поближе к креслу и уселся рядом, устроив голову у него на коленях. Уже на автомате запустив пальцы в его жесткие волосы и нежно почесывая, в тихом счастье Даня наблюдал за возлюбленным, знакомящимся со звучанием новой игрушки и снова с завидной частотой шмыгающим носом. — Заинька, — позвал он негромко, ощутив, как сжалось сердце и все попытки призвать строптивца к ответственности и одеться застряли в горле, когда тот поднял полные слез глаза и ласково улыбнулся. — Красивый зая. — Опять нос заложило, — пожаловался тот под минорное «трунь». — Пирожок с парацетамолом, — ворчал наш герой часом позже уже в машине. — Ты как будто специально делаешь все, чтоб заболеть сильнее. А я, как дурак, ведусь и те все это спускаю... Знаешь, че? Если будешь температурить к вечеру, оставлю тя у мамки на пару дней. Она те горчичников в жопу засунет и... — Не надо, пожалуйста, я обещаю вести себя хорошо! — проникновенно заверил его тот. Побеседовав в пути с суетящейся родительницей и записав на телефон своей пассии список продиктованных ею продуктов, Даня вошел в режим ворчащего деда и пребывал в нем на протяжении всех этапов закупок вплоть до винно-водочного отдела. — Вот, смари, скока машин, впихнуться некуда, надо было раньше выезжать, — бухтел он, косясь на выискивающего местечко на стоянке, невозмутимого Имрана. — Охуеть толпа, и эт мы еще до массового наплыва успели, ща народ с работы выйдет и вообще давка начнется, — щурился он на входе в супермаркет. — Что ты как бабка, по списочку все, давай кидай все подряд, че мы, зря тележку тягаем? — насупившись, требовал он, проезжая мимо стеллажей с печеньем. — Давай, булка, двигай булками, мы еще даже половину блядского квеста не прошли, — выглядывал он из-за спины того, пытаясь понять траекторию их движения. — Данечка, не переживай, счастье мое, все под контролем, — улыбался ему Имран, для которого весь процесс хаотичной закупки входил в категорию досуга. — О! Зая! Смари! — оживился вдруг Даня у стенда с пивом, задергав любовника за рукав. — Оребушек! Внимание его всецело захватил похожий на маленький серьезный шарик воробей, деловито прохаживающийся мимо горячительных напитков. — За пивасиком залетел, — гыгыкнул он радостно. — Смари, это мой братюнька! Совсем людей не шугается, охренеть... Смари, поскакал винишко выбирать. — Может, у него свидание, — подмигнул ему Имран. — Ага, с какой-нибудь сопливой вороной... Сделав несколько не слишком удачных попыток сфотографировать птицу, он вручил телефон своей пассии и стал красться следом, старательно делая вид, что воробушек его совершенно не интересует. — Данечка, ты как кошка, — рассмеялся Имран, последовав за ним. — Зая, ну ты своей тележкой ща его спугнешь! — проворчал он недовольно. — Смари, ему зашло красненькое. У нас там в списке нет винишка?.. Как думаешь, я смогу его поймать? — Зачем тебе его поймать? — заулыбался тот в умилении. — А вдруг у него птенчики. Ой, тебе мама звонит... — Ответь, я занят, — осторожно приблизившись к птице и находясь от нее менее чем в двух метрах, он едва не прыснул, вслушавшись в беседу. — Да, тут, — подтвердил Имран. — Что делает? С родней общается... Брата встретил. Нет, не Ларина, своего брата, воробушка. Говорит — смотри, это мой брат. Бегает теперь, ловит... Да, почти все купили, скоро будем! Конечно! Да, сейчас потороплю! Несколько минут поизучав на пару с воробьем ассортимент бродящих напитков, краем глаза наш герой заметил, что теперь его избранник еще и снимает их на телефон. — Я бы маме послал, но у нее обычный теле... О-о! — вдохновился вдруг тот, решительно двинувшись на него с тележкой. — Зая, ты моего брательника напугал! — вскинул руки Даня, глядя вверх на вспорхнувшую птицу. — Давай подарим маме смартфон! — Ты че, она его через день сломает, — ужаснулся он. — Или зайдет в Инстаграм и найдет твои голожопые фотки от ДинДинки. — Так у нас же закрытые аккаунты. — Ты че, для мамки это ваще не аргумент... — Ну, тогда подотрем компромат, — не унимался тот. — Давай, сможем ей фотки слать всякие, видео... Отговорить загоревшегося идеей Имрана было практически невозможно, что он уже давно выяснил эмпирически, потому из кассы супермаркета они направились в салон сотовой связи, предварительно загрузив покупки в багажник. Тогда еще наивный Имран не предполагал, а наученный горьким опытом Даня печально игнорировал тот факт, что в ближайшие недели основными сообщениями, полученными от педантичной Зои Вениаминовны, станут не милые фотографии, а жалобы в духе «Я потерла экран и появилась какая-то ерунда», «Номер не сохраняется, что делать?», «У меня случайно переключилось на английский, как вернуть все?», «Я ничего не трогала, но все удалилось»... И только обстоятельство весьма волнующее для нее и возмутительно-непозволительное для Дани придало ей мотивации достаточно быстро освоиться в самой популярной отечественной соцсети. Однако об этом чуть позже. Теперь же, в шестом часу последнего дня уходящего года он тихонько ворчал сквозь зубы, распихивая накупленное по полкам холодильника и косясь в неодобрении на засевших за кухонным столом родительницу и суженого, увлеченно пытающихся обстричь старую сим-карту под новый формат. Их новообразовавшейся ячейке общества мама решила презентовать на первый совместный более-менее значительный праздник полезную в хозяйстве вещь, именуемую мультиваркой, в которой, по ее настойчивым заверением, ничего никогда не пригорает, чего Даня не мог сказать обо всех кастрюлях и сковородах в их квартире, что попадали в руки его задумчивой булке. От формулировки «Просто закидываешь все, и оно само готовится» Имран пришел в неистовый восторг, в уме уже распределяя освободившееся время на всякие творческие задумки. Отпрыску своему на недавний день рождения Зоя Вениаминовна вручила нечто весьма неожиданное, впечатляющее, приятное и, возможно, впервые в жизни как никогда уместное — тяжеленную, состоящую преимущественно из качественных иллюстраций, по виду весьма дорогую энциклопедию стилей интерьера, развернув которую, наш герой минут на двадцать выпал из реальности, погруженный в увлекательный мир любимого этапа своей профессиональной деятельности. — Зайчик, может быть, тебе стоит подумать о том, чтобы записаться на курсы дизайнеров интерьера? — ненавязчиво предложила она, наблюдая за всецелым погружением в печатное издание. — Я не зайчик, — запоздало отреагировал он под всеобщее умиление, отыскав раздел со своим любимым ар деко. — Это зая зайчик. — А что, тебе бы подошло, — мечтательно заулыбался Имран. — Я че, пидор, что ли? — Даня уставился на него в недоумении. — Данечка... — вздохнула мама. — Ну что ты все... — Эт че, пидор-строитель вам не оч, а пидор-дизайнер — норм, сойдет? Мож, мне еще гигиеничкой губехи мазать? — Очень хорошая идея, — Имран снова закивал кокетливо, помогая хозяйке с распаковкой ингредиентов для салатов. — Они у тебя сухие зимой, могут потрескаться, это больно... — Вот видишь, ма? — перебил его наш герой. — Глянь на эту цацу. У нас в паре все пидорство в зае, вот пусть он и будет дизайнер. — Ах, совсем забыла! — смутилась вдруг та, устремившись к буфету. — Надежда Иосифовна передала тебе на день рождения пакет со сладостями... — Как будто мне пять... — А Имрану бутылку еврейского вина. — О, оно вкусное! — обрадовался тот. — Надо будет ей гостинчик занести. — Это не вино, а сок, — вздохнул Даня. По истечении получаса бодрой деятельности не то действие парацетамола в Имране завершилось, не то недолеченный организм истратил весь запас адреналина: помимо сухого пока что кашля и душераздирающего чихания у того еще и поднялась температура, в связи с чем он снова был упакован в шерстяное одеяло и усажен подальше от салатов, в кресло с пультом, как ответственный за развлекательную часть вечера. — Хитрый кусок муки... — бухтел на него нарезающий соленые огурцы для оливье Даня. — Как за креслом и шариками — так здоров как бык. Как хавчик строгать — все, человек-сопля. Как паук, только сопля. — Данечка, но это же еда, — виновато прятал тот глазки. — А вдруг я туда начихаю. — Зайчик, принеси, пожалуйста, чесночную заправку, — попросила его Зоя Вениаминовна, помешав содержимое миски. — Я не зайчик, — вздохнул он, сонно направившись в кухню, где вскоре в ступоре разглядывал содержимое полок холодильника, каждую предварительно перерыв. — Ма-а, а где она? — Ох, Данечка, — самолично явившись следом, она протянула мимо него руку и взяла с полочки на дверце сиреневый пакет с майонезом. — Чтоб мужчина что-то нашел в холодильнике, оно должно быть на уровне глаз и бегать туда-сюда... Первым, едва сдержанным порывом стало явившееся в сопровождении сильнейшего раздражения желание огрызнуться, увеличив вероятность конфликта в разы, однако утренний разговор с любовником и предложенный им новый способ коммуникации с родительницей помогли удержать себя в руках и силой переключиться на поиск позитивной стороны беседы. «Так, — внутренне выдохнул он. — У меня есть мама. Она меня любит. Готовит для меня салат. Не алкоголичка. Не бесится, что я гей. Не осуждает. Не пилит. Приняла меня таким, как есть. Приняла моего заю». На последнем замечании он невольно заулыбался. — Данечка, что это ты задумал? — приметила та его выражение лица уже в гостиной. — Ниче, — он смущенно уселся обратно за стол. — Прост чет подумал... Что это, ну, клево, что мы тут втроем бум праздновать вместе. — Зайчик мой, — растрогавшись, она протянула руку и потрепала его по лицу. — Ах ты, щеченьки! Таких со школы не было! Как хорошо знать, что наш дорогой Имран заботится о тебе... — Че это щеченьки? — нахмурился он, потерев лицо ладонями. — Почему?.. — Очаровательные, — Имран оглядел его полным любви взглядом. — Ты с ними гораздо симпатичнее, — поддержала его Зоя Вениаминовна. — В смысле?! — встрепенулся он. — Ты теперь даже на молодого Киркорова стал похо... — Чего-о?! — он аж подскочил, уставившись на маму во всех глаза. — Ниче я не похож! Зая, скажи ей! — Давай загуглим, — предложил Имран, вытащив телефон. Встревоженно удалившись в коридор, он внимательно осмотрел себя в зеркало и вскоре пришел к неутешительному выводу, что действительно сделался щекастее, растеряв изрядную долю своей суровости. Приподняв рубашку, он хмуро оглядел живот, с облегчением отметив, что хоть кубиков и не прибавилось, плоскость также не пострадала — разве что вокруг пупка стало будто бы чуть помягче. На всякий случай он повернулся, чтобы оценить зад, стабильно не выдающийся, и пришел к заключению, что единственным изменением после нескольких месяцев относительно интенсивного физического труда оказались руки и плечевой пояс, рельеф которых чуть увеличился и обрисовался, вполне его удовлетворив. — Какого фига вообще, — скрывая радость за ворчанием, он вернулся в гостиную. — Вот он весит восемьдесят или восемьдесят пять и весь такой ладненький, гладенький, стройненький. А я чуть к семидесяти приближаюсь — все, сразу щеки и морда как будка. И пузень намечается... — Зайчик, ты всегда был с щечками, — возразила мама мягко. — Просто вытянулся в пятом-шестом классе, да и в последние годы совсем худенький стал. — Правда? — оживился Имран, повернувшись в кресле. — А есть фотографии? — Неправда! — заверещал наш герой. — Конечно, есть! — обрадовалась она. — Сейчас покажу! — О нет, опять... По обрывочным воспоминаниям нашего героя неприязнь к процессу принятия пищи выработалась в нем в тандеме с гораздо более сильной неприязнью к злоупотребляющему отцу, ужин с которым постепенно сделался в подростковый период неотвратимым ежедневным стрессом, зачастую оканчивающимся руганью, унижением или откровенным скандалом. К тому же мамино «вытянулся» его даже смешило: в двенадцатилетнем возрасте большая часть мальчишек в классе были выше его минимум на полголовы. И только в эти последние полгода регулярно подкармливающий его Имран — то в машине бутербродами, то на набережной пышками, то у Рафика шавермой — постепенно изменил его отношение к еде, уведя от болезненных юношеских ассоциаций к чему-то во всех отношениях приятному. Возможно, именно благодаря такому режиму питания в совокупности с ежедневными физическими нагрузками на стройке и регулярной половой жизнью он теперь на телесном уровне чувствовал себя как никогда крепким, здоровым и уверенным в своих силах. — Вот он в садике, посмотри, какой ангелочек, — ворковала мама, на пару с его постанывающим от умиления любовником разглядывая фотоальбомы. — А вот он на утреннике в костюме волчонка... А это уже первый класс. Такой прилежный мальчик был, просто золотко! — Так че там с Киркоровым, — ехидно напомнил им Даня. — Ой, точно! — Имран снова включил погасший экран смартфона с открытым браузером и... по всей очевидности, принялся с немалыми усилиями сдерживать смех, к которому после демонстрации найденных изображений присоединилась и Зоя Вениаминовна. — Че вы ржете? — снова нахмурился он. — Нам повезло, что он никогда не был худышкой, — ненадолго уняв хохот, отозвался Имран. — Пиздец, — выдохнул наш герой тоскливо. — Вот че-че, а интим между Киркоровым и Боярским — это последнее, о чем я хотел бы думать... — Посмотри, — утерев слезу, обратилась к тому мама. — У него нос прямо как Данечкин, а форма ноздрей как у тебя. — Брови четкие, как у меня, — закивал тот. — Но вразлет, как у Данечки... — Щечки Данечки, но лицо круглое, как твое... — Рот маленький, как мой, но формой как Данечкин... — И кудри черные... — И глаза большие, как Данины, но цвет как у меня... Без тени веселья глядя на то, как они ухохатываются на пару, наш герой автоматически похлопал себя по карманам в поисках курева, не выдержав: — Не, ну вы ваще, да?! Где я и где этот пидор лупатый в бабочке! Вместо ответа, все также смеясь, Имран протянул ему телефон. — Нет, не похож! — настаивал он, нервно поглядывая то в экран, то на развеселившихся собеседников. — Ваще не похож! Ни разу! Ну... Может, чуточку... Зая, у него реально глаза как у тя, пушистые... Ебаный пиздец, реально как сынуля... — Данечка!.. — неубедительно возмутилась обсценной лексике его веселая родительница. — Хорошо, что у нас не будет общих детей, — он дернул плечом, в ужасе округлив глаза. — Я не готов воспитывать мелкого Филю... — И что еще не изобрели машину времени, с помощью которой мы могли бы отправиться в прошлое и родить там сына, — вытер выступившие слезы Имран. Когда смех слегка поутих и очередной салат оказался завершен и украшен спиралью из той самой заправки, а мама упорхнула в кухню за ингредиентами для нового, Имран вдруг задумчиво протянул: — Данечка, а знаешь, я подумал насчет детей... Если Динара все-таки сбежит от мужа... — Ты предлагаешь мне на ней жениться? — хмыкнул он недоверчиво. — Меняемся, да? Я те Братана, ты мне сеструху? — Нет, ну есть же всякие медицинские способы, — оживился тот. — Даже не думай называть сына Филей, — пригрозил ему ножом наш герой. — Я вообще-то хотел бы дочурку, — расплылся в улыбке тот. От продолжения неловкой беседы его спас неожиданный звонок в дверь. — Кто-то еще будет? — удивился Имран. — Я думал, мы втроем... — Да соседям чет надо, наверное, — убедившись, что мамы в дверях не наблюдается, Даня отправил недорезанную часть ветчины себе в рот. — Хочешь? Вместо ответа тот вдруг уставился на него круглыми глазами, умудряясь при этом еще и хмуриться. — Че?.. — Даня замер в подозрении и замолчал, прислушавшись, когда тот поднял вверх указательный палец. Из-за прикрытой входной двери с лестничной клетки доносился тихий мужской голос и высокий, кокетливый хохот Зои Вениаминовны, включающийся в ее вокальном диапазоне только в присутствии импозантных кавалеров. Минут через пять снайперской тишины она вплыла в гостиную, румяная и хихикающая, с огромным букетом кремовых роз и празднично украшенной корзиной всевозможных экзотических фруктов, увенчанной бутылкой шампанского. — Ма, у тя че, тоже хахаль намечается? — неуверенно хмыкнул наш герой, с одной стороны радуясь наличию любимого винограда без косточек, с другой ощущая легкий, но противный, как зубная боль, дискомфорт от мысли, что на маму может претендовать кто-то еще, кроме него самого, усугубленный подергивающимся уголком рта его пассии. — Это тот препод, который развелся? Ну, ты говорила... — Ой, нет, Данечка, что ты! — замахала та руками, водрузив трофеи на стол и став до смешного похожей в своих манерах на флиртующего Игорька. — Это другой совсем! Такой обходительный, умный мужчина! Высокий, сильный! Я сначала подумала — нет, герой совсем не моего романа, но потом мы поговорили, он раскрылся, такой интеллигентный, пишет диссертацию. Но самое удивительное — у нас просто идеальная совместимость по картам!.. — О, нет, — тихонько застонал он, скривившись. — Только не это... — Каким картам?.. — нервно улыбнулся Имран. — Нет, зая... Зачем ты спросил... — он спрятал лицо в руках. — Натальным! — засияла мама. Следующие четверть часа Даня провел в насупленном молчании, с выражением недружелюбного скепсиса искоса наблюдая за тем, как полная энтузиазма родительница подробнейшим образом вводит его сбитого с толку избранника в азы астрологии, наглядно демонстрируя и детально разъясняя хитроумные схемы, составленные в какой-то программе на своем стареньком, дышащем на ладан нетбуке. — И это я у тебя псих, да? Это я псих? — ворчал он сквозь зубы в сторону своей пассии. — Если я и псих, то это наследственное... Эти ваши гороскопы как баб-Надины гребаные кванты, все их тупо подгоняют под нужный результат... — Данечка, но это же интересно, — пожурил его Имран, поймав благодарный взгляд Зои Вениаминовны. — Это же не вчерашняя модная тенденция, а нечто, существующее веками. — Как и человеческое желание найти се какие-нить рамки, — он скрестил руки на груди. — Ну давай, ма, расскажи, че там у меня в карте. Там учли, что я в тринадцатом году летом встречу хача и буду с ним жить? — Данечка, — укоризненно вздохнула она. — Че Данечка? Давай, сделай мою карту. — Я ее и так наизусть знаю, ты же мой ребенок, — она покопалась в закладках и развернула на весь экран очередной исполосованный разноцветными линиями и усеянный непонятными значками круг. — Ну, и че там у меня? — Скопление планет в Скорпионе, Стрельце и Козероге, остальная часть карты почти пустая, — она принялась неуверенно рассказывать больше в сторону Имрана, лишь изредка поглядывая на сына. — Марс в Весах, это немного... Ущербный Марс, такие люди часто лезут на рожон и либо трусят, либо, наоборот, не знают меры в агрессии. — Это и без Марса заметно, — хмыкнул он раздраженно. — Солнышко в Козероге, это говорит о целеустремленности, такие люди могут идти по головам... — Куда идти, ма? — застонал он невольно. — Стенки шпаклевать? — Данечка, ты не перебивай и послушай, — участливо предложил ему Имран. — Надо же, чтоб все сложилось в общую картину. — Ущербный Меркурий, — чуть виновато улыбнулась она, — обычно с ним соседствуют проблемы с речью или письмом... — Да неужели?! — всплеснул он руками. — Данечка, — Имран погладил его по колену. — Венера напряженная и в конце Скорпиона, такое бывает у любителей... — Чего? — Фам фаталь, которые изводят, или... — Ну? — В общем, у любителей всего нестандартного, — отмахнулась она, засмеявшись. — Ну так и скажи, у меня сынулька-извращуга, любит джигитов. А эт че? — он указал в полумесяц, единственный более-менее знакомый символ. — Луна в Скорпионе, — отозвалась та тихо, перестав смеяться. — Косвенный указатель на... отношения с родителями. — Это плохо? — Это... тяжело, — поникла она, затем вдруг снова улыбнулась. — Но он только косвенный. По луне идет именно психологическое восприятие матери и в целом женщин как хранительниц очага, а сами отношения могут пройти по другим личным планетам. Мы сейчас говорим о твоей космограмме, это все скорее о твоем психологическом настрое, как ты смотришь на мир, как чувствуешь. А если говорить именно о судьбе, событиях, реальных отношениях — это все не про планеты, а про дома, для которых нужно время и место рождения. Потому что все люди, которые родились в тот же день, имеют точно такую же космограмму, а вот твой гороскоп — только у тебя, потому что ты родился в конкретное время и в конкретной точке земного шара. — А как же близнецы? — подал голос часто моргающий Имран. — Они ведь не рождаются одновременно, — пояснила та терпеливо. — Разница даже в четыре минуты имеет значение. — А ты помнишь, когда я родился? — засомневался наш герой. — Помню, конечно, — она протянула руку и погладила его по голове, смеясь ласково. — Весь день собирался, собирался, копался, и к одиннадцати ночи, наконец, соизволил явиться. Так завопил! Думала, второй Шаляпин у меня вырастет. — А вырос Киркоров, — заерничал он. — И че там со временем? — А там все очень интересно, — вдохнула побольше воздуха мама. — Например, ущербный Меркурий по части психологии у нас сочетается с Плутоном в третьем доме. Парадокс! Потому что на деле такая позиция — это решительность и ораторское мастерство. Я, конечно, не удивлена, потому как я прекрасно знаю, как складно и образно ты можешь изъясняться, когда тебе это нужно. А Марс во втором доме — это трудолюбие и предрасположенность к инженерным и техническим специальностям... — Ты поэтому от меня с музыкалкой отстала? — перебил он. — Юпитер в четвертом доме — это спутник тех, кто часто до зрелого возраста остаются под опекой родителей и для кого домашний очаг, уют, дом-полная чаша — это очень важно. А вот Сатурн в третьем доме — это... Такие люди часто растут с чувством одиночества, отчужденности, в них много тревог, страхов. Нептун в четвертом тоже иногда указывает на нездоровую психику или химические зависимости. Уран в четвертом говорит о смене места жительства, дальних переездах. А вот Меркурий в пятом — это хороший... — Ма, я понял, ты просто меня оч хорошо знаешь, потому что ты моя ма, — нахмурился Даня, прервав ее. — А можно мне тоже так? — вмешался его любовник, горящими глазами разглядывая монитор. — Это так увлекательно! — Зая, ну блин, — захныкал он. — И ты туда же?.. — Двадцать первого октября семьдесят девятого, — радостно сообщил он, глядя, как Зоя Вениаминовна аккуратно вводит в данные в программу. — Время, к сожалению, не знаю, но вроде бы тоже вечером. — Ой! — удивленно захлопала глазами она. — Тоже куча всего в Скорпионе! Если Весы по солнышку, ты у нас очень контактный человек, настроен на партнера, но иногда таким людям может быть... Сложно отстаивать свое «я». Как будто размыты границы между собой и партнером. — Это хорошо! — встрял Даня недовольно. — Пусть размыты! Это моя булка! — Сердце мое, — с нежностью улыбнулся ему любовник. — У меня перед тобой уже нет границ. — Хороший дипломат, — оживилась мама. — Если Весы свой путь проходят хорошо, они потом сатурнеют, становятся жестче, отстаивают себя. В противном случае могут очень долго молча терпеть и мучиться. Если ты родился вечером, то твоя Луна также в скорпионе, а луны в одном знаке — это всегда бессознательное взаимопонимание. — Это точно, — подтвердил тот с довольным видом. — А вот Меркурий в Скорпионе довольно жесткий, ты с легкостью можешь «избивать словами». — Не, зая так не делает, — помотал головой Даня. — Тока если со всякими Додиками. — И Венера в Скорпионе, — продолжила она. — Тяжелые чувства, ревность, сложные, запутанные отношения. Марс во Льве, что весьма хорошо — такие люди действуют открыто, явно и очень гармоничны в своем деле. У вас много планет в соединении друг с другом, вам явно было на чем сойтись! — Это нечестно, ты заю тоже знаешь! — возмутился наш герой. — Давай другую, четырнадцатого мая... — Зайчик, я помню, когда день рождения у Игоречка, — она скептически поджала губы. — И ты смотрела? — Нет, разумеется! Зачем мне это? — Ну так посмотри ща! — Так, восемьдесят второй, — ввела она и взглянула на карту задумчиво. — Телец, очень весь в материальном, хорошо укорененный, любит покушать наверняка. — Ма, это слишком просто, — закатил он глаза. — Меркурий в Близнецах, хороший и подвижный — это экстраверт, хорошо говорит и общается. Такие люди часто слегка поверхностны, но при этом много экспрессии. Балаболки такие... — Это точно гороскоп, а не твое мнение? — Венера в Овне, не гармоничная, человек в вопросах отношений не знает, чего хочет — не то страсти, не то принятия. Битая какая-то Венера... Если родился после полудня, то Луна в Водолее, это предполагает некую экстравагантность, свободолюбие, и в то же время телесное. Вроде привычки по дому ходить без одежды... — Мам, ты че, следила за Игорехой? — прищурился Даня, рассмеявшись нервно. — Не говори глупостей, — отмахнулась та. — Это у него потребности не Солнца-эго, а неосознанные, душевные — как будто протест против чего-то. Марс на границе между весами и девой — это деятельность, активность, в том числе физическая... — Так, ладно, мам, давай другую, — он забрал у нее нетбук и сам ввел необходимые данные, пододвинув страницу так, чтобы остальным была видна только схема. — Ой-ой-ой, — нахмурилась она. — Кто это такой бедолага? Это он или она? — Парень. — Отморозок какой-то... — Ма, ты чего ругаешься? — хохотнул он. — Тут Меркурий в соединении с Нептуном, Меркурий — это речь, мышление, общение, а Нептун — управитель Рыб. А Рыбы молчат. Выходит какое-то сочетание человека глубоко чувствующего, но как будто немого. Может ярко, образно мыслить, но выражать это как-то иначе, через творчество, например. Луна там же, в Скорпионе. Тяжелые отношения с женщинами... Еще и в соединении с Лилит, а это значит, внутреннее, бессознательное, эмоциональная сфера наполнены чем-то темным, деструктивным, искушающим... Это какой-то маньяк? — она испуганно покосилась на сына. — Солнце в последнем градусе Козерога, едва не Водолей, есть черты обоих знаков. Одиозный, жесткий, целеустремленный человек, есть внутренняя либеральность, стремление к свободе. Венера в последних градусах Козерога — личная жизнь подчинена жестким правилам, скупость на эмоции. Зато Марс очень гармоничный, проявляет себя ярко, наверняка хорошо со спортом, но может тоже перебарщивать с агрессией. У этого человека явно больной внутренний мир, много чего-то темного и болезненного... — Почему? — У него в точнейшем соединении темная Луна и Луна. Такое вообще бывает? У него единственная гармоничная планета — это Марс, — она пододвинула к себе нетбук и прокрутила страницу выше. — Так кто это? Чикатило? Девяностый год?.. Он же еще совсем мальчик!.. — Натан? — догадался встревоженный Имран. — Ну все, терь ты ваще будешь Братана бояться, — раздраженно проворчал Даня. — Бред какой-то. Все у него нормально. — Бедная деточка, — едва не прослезилась Зоя Вениаминовна. — Спроси у него как-нибудь, когда он родился. Такой добрый, хороший мальчик, заботится о животных... — Может, он их на черный день откармливает, — хмыкнул он недобро. — Но вообще ты Братана тоже знаешь, могла и догадаться. — Данечка! — возмутилась она. — А можно еще одну? — робко попросил Имран. — Второго августа семьдесят пятого. — Секундочку, — мама снова пододвинула к себе нетбук. — О, тут все намного лучше! Планеты по гороскопу распределены очень равномерно. Неплохой человек, но довольно эгоцентричный. Говорит про себя, любит себя, несет себя, входит в комнату с «А вот и я, я пришел»... — Опять Игореха? — удивился наш герой. — Тоже экстраверт, хорошо общается, не то что бы язык без костей, но потребность в информации высокая, просто жизненно необходимая, — одобрительно кивнула она. — Не может сидеть в информационном голоде. Контакты поверхностные, но много. Легкий в быту, вообще к быту относится пренебрежительно, все может быть закидано, раскидано, перевернуто... не педант совсем. — Точно, — рассмеялся тот смущенно. — Это ДинДинка? — прищурился Даня. — Венера в Деве — это плохое положение для Венеры, потому что чувства все время под гнетом мозгов, расчетливая любовь и эмоции, — вздохнула мама. — В любовь не верит, скорее в какие-то выгодные партии. Венера битая, не гармоничная. Очень эгоцентричная личность. Марс в Тельце, не лучшее положение, сначала копит негатив, потом взрывается. Яркий человек, ценит себя, легко разрывает связи, если ему что-то не понравится. Судя по карте, нормальное детство и хорошие отношения с родителями. Хотя если б он выбирал женщин... Это он? — Да, это мужчина, — подтвердил развеселившийся Имран. — Хуюся? — нахмурился наш герой. — Он принципиально разных женщин видит как спутницу и как любовный объект, — пояснила Зоя Вениаминовна. — Циничный в эмоциях, потому жена — это проект, и любовница — тоже проект. Венера тоже связана с темной Лилит, искусительницей... — Додик, что ли?! — взвился он, обвинительно глядя на расхохотавшегося любовника. — Хитрожопая булка! Да ну вас с этой шизотерикой... Близился седьмой час, когда наш герой закончил со всеми закусками, изредка прерывая увлеченную парочку «шизотериков» для получения инструкций и отказываясь как-либо демонстрировать собственную заинтересованность нетривиальной дискуссией. Открытость Имрана ко всему новому поразила его еще в первые недели знакомства, а материнская способность присесть кому-нибудь на уши с любимым увлечением, в которое она, по мнению отпрыска, организовала себе эскапизм от семейных проблем, была настолько же привычной, насколько и впечатляющей. Немного попыхтев для приличия, он некоторое время рассредоточенно досматривал историю о сменившем профессию Иване Васильевиче, периодически пытаясь спрятать улыбку от осознанных и ярких ощущений того самого абсолютного счастья: вот та, кто его создала, а рядом тот, кого он сам выбрал, и его волей эти двое стали его функционально полноценной семьей, непосредственно в данный момент занимаясь хлопотами... вернее, отлынивая от хлопот самого семейного из праздников, чтобы встретить вместе Новый год — во взаимной любви, принятии, уважении и заботе. Поднявшись, чтобы переместить в холодильник остатки продуктов и вымыть руки, стоя на кухне, в какой-то момент он расхохотался от понимания, что в который раз напевает себе под нос как никогда актуальные слова «Столько лет я спорил с судьбой ради этой встречи с тобой» под надоедливый, липучий мотив. — Только не это, — он совершенно сник, обнаружив по возвращении в гостиную зачин самого ненавистного из новогодних фильмов. — Ой, мальчики! Надо же ставить мясо! — спохватилась мама, убежав на кухню. — Зая, убери это, или я закроюсь в тубзе нахрен... — Ты не любишь «Иронию судьбы»? — искренне удивился Имран, отыскав пульт и защелкав каналами. — Как можно любить этот бред?! — перешел он на шокированно-возмущенный полушепот фальцетом. — Представь, ты баба, живешь одна, зашла домой, там какая-то пьянь. Че ты делаешь? Вызываешь наряд. Какая дебилка будет чайником поливать мужика, который ей только что вскрыл дверь, да еще и бухой?! Этим чайником тока уебать по черепушке и... — Данечка! — раздался из кухни грозный материнский голос. — Да не матерюсь я! — крикнул он в ответ и снова зашептал: — Пиздец, меня окружают люди с невъебенским слухом, как при вас срать вообще?! — Я никогда об этом не думал с такой стороны, — отсмеявшись, признался Имран. — И этот тоже, Ибрагим... Как его... Иннокентий, — снова заворчал он. — Ну леванула баба от тя — так иди ты домой, напейся там, что ли, поспи, отдохни, какого ху... лешего ты забыл в шапке в душе?! А потом еще грят — люди в Питере болеют. Это не Питер виноват, это вы долбо... дятлы. — Да, — жалобно закивал тот, хихикая негромко. — Долбозая, — наш герой уселся на подлокотник его кресла. — Включи ченить про природу. Во, оставь, там оребушки! — Это виноградки, — подсказал Имран, остановив выбор на передаче, посвященную маленьким птичкам, похожим на пушистые снежные шары. — Длиннохвостые синицы. — Беловицы, — обрадовался он. — Какие прикольные! — Я недавно такую передачу про воробушков смотрел, — любовник обнял его за талию, стянув к себе на колени. — Ты знал, что у них черное пятнышко на грудке — это знак крутости? Чем оно больше, тем воробушек круче. — Тогда ты крутой оребушек, — хмыкнул Даня, погладив его по солнечному сплетению. — Ну так, малеха. А я ваще лошара. Лошаребушек. — А самочка воробушка чем толще, тем круче, — продолжил тот голосом заботливого родителя. — Воробушкам с самыми большими пятнышками достаются самые толстенькие самочки. — Не, ну тогда если я самка воробья, то ты лошаребушек, а я дохлая воробьиха, типа? Не, давай лучше пятнышко будет... Чем-то другим, — он с хулиганским видом запустил руку в одеяло, в которое тот все еще был замотан, как в плащ, и сцапал предмет намека. — Ой, — снова хихикнул тот. — Данечка... — Крутецкий воробушек, — промурчал он, наклонившись к уху любовника и ладонью осторожно наглаживая ширинку. — Ты же решил, что я сорока, — тот поймал его за руку, прервав провокацию, после чего поцеловал костяшки. — А еще у воробушков демографический дисбаланс. Мальчиков рождается в полтора раза больше, чем девочек. — Это же треть всех пацанов, — ужаснулся он. — Хотя мне в шараге казалось, что у людей так же. Короче, вот поэтому мы оребушки-пидоры, да, зай? — Карк, — кивнул тот чинно. — А где «ква»? — Фундамендальная частица. — Че?.. — Кварк. — Ты че, с баб-Надей переобщался?! — заржал Даня, откинувшись спиной на подлокотник и закинув ноги на второй. — Ой, что это дзинькнуло? — забеспокоился его избранник. — Кажется, мое кольцо, — он ощупал свой карман, затем наклонился. — Точняк, оно. — А чего ты снял? — чуть обиженно поинтересовался тот. — Я ж рыбу мыл, — скривился он. — На, окольцовывай обратно. Слуш, а давай в Инсте повыпендриваемся? — Колечками? — Ну да, Инста ж для выпендрежа, — выудив из заднего кармана телефон, наш герой вручил его любовнику, который тут же принялся обстоятельно формировать кадр, явно сожалея о недоступности своих любимых огоньков. — Зая, тридцать вполне достаточно, — застонал он, устав держать руку навесу, да еще и в неудобном положении. Вплывшая в комнату с праздничной скатертью Зоя Вениаминовна сначала, по всей видимости, не поняла, чем именно они заняты, затем вдруг приметила недостающую ранее деталь на пальце своего отпрыска и расплылась в счастливой, растроганной улыбке, прижав ладони к груди и едва не роняя слезы умиления. — Умнички мои, вы теперь помолвлены? — с придыханием прошептала она. — Да! — помахал он рукой. — Зая меня позвал быть его мужем, я согласился. — Ой, знаете, как он соглашался? — попытался в меру возможностей развернуться к ней Имран. — Я думал, что концы отдам! Это было позавчера, на катке. Стою я на коленях, спрашиваю его, а он такой — ну, типа да. Я говорю — «ну», «типа» или «да»? Он — ну да. «Ну да» или «да»? Ну да, да! А почему с «ну»?!.. Судя по тому, что еще с десяток минут чувствительная женщина особенно громко звенела посудой с кухни, стараясь приглушить собственные всхлипы, обручению сему радовалась она едва ли не больше участников самого события. Имран тем временем никак не мог наиграться с фильтрами и цветокоррекцией, затем пытался сочинить подпись, в итоге остановившись на голубом смайлике-сердечке, после чего тут же вытащил свой телефон и лайкнул публикацию. — О, смари, Игореха с Мариной уже купаются, — продемонстрировал он своей пассии фотографию, на которой счастливые молодожены без тени усталости на лицах прямо в одежде плескались в лазурной воде. — По ходу, у них там опять свадьба... — Какой красивый песок! — восхитился Имран. — Интересно, это фотография обработана или он действительно такой белый? — Азаренки тусят на корпоративе, — пролистал он дальше ленту, улыбнувшись нелепому виду Васи, нацепившего на голову ведерко для льда. Стасик с Инночкой обнаружились дома среди еще большего количества огоньков, пледов, печенья, глинтвейна и подарков, олицетворяя собой наивысшую степень классического зимнего уюта; Беня с Николь опубликовали несколько селфи из какого-то бара с претензией на элитарность, не менее довольные. — Смари, зай, — гыгыкнул наш герой. — Кто делает утку лучше, Инночка или Николь? — Беня, — ехидно отозвался тот. Натан свою страницу вел по четкой системе, нарушить которую было не под силу ни праздникам, ни погоде, ни смене сезонов: за фотографией животного следовало стабильное селфи, затем фотография свежей татуировки и, наконец, рубрика со свободной тематикой, в которую попадало все, что нравилось парню, начиная от надписей на стенах и заканчивая людьми. Судя по опубликованному с утра снимку длинноногой гнедой кобылы, в качестве новогоднего презента Додик снова отвез его в конюшню «кормить лошадок». Инстаграм Динары пестрил многочисленными нарядными родственниками и бессчетными пакетами и свертками; Ослепительная Гюзель хвасталась новым изумрудно-зеленым нарядом, полностью обшитым пайетками; Гоша с Леной заворачивали подарки, сидя прямо на полу в квартире старших Лариных; Аня с Шурой, судя по снимкам на страницах обеих, также успели улететь куда-то в Европу и теперь радостно махали со сказочной рождественской ярмарки; у странной Риши, на которую он тоже зачем-то подписался в ответ, все фотографии были такими же еба... странными, как и сама девица, на последней публикации хлещущая винишко из огромного бокала среди какой-то блестящей мишуры, красуясь вплетенными в пушистые косички лампочками; Кира со своим афрорусским красавцем Вовой гуляли по центру с бенгальскими огнями и шампанским; Ильяша на фоне елки обнимал любимую маму, улыбчивую даму с такими же косичками, как у сына; его тезка, партнер того самого Миши из гей-качалки, танцевал со своей пассией в клубе... Словом, у каждого намечался свой новый год. — Все такие счастливые там, — улыбнулся он любовнику, устроив голову у того на плече. — А знаешь, кто самый счастливый? — тот чмокнул его в нос, шмыгнув собственным. — Знаю, — уголки его рта невольно поползли еще выше. — Данечка! А знаешь, почему? — Потому что булка, — с важным видом кивнул Имран. — Да, — подтвердил он. — И тепло, и мама, и много вкусной еды, и мы все друг у друга есть, и вообще как-то все хорошо стало, зай. — Подозрительно? — заглянул тот ему в глаза игриво. — Нет, — мягко возразил он. — Правильно. Наконец-то правильно. Идиллию их прервал Игорек, первым оставив под фотографией с кольцами комментарий «Фу, лесбиянки!». Спустя каких-то тридцать секунд он снова дал о себе знать, добавив ниже еще один, состоящий из рыдающего смайлика и трех красных сердец. — В своем репертуаре, — рассмеялся Имран. — Знаешь, зай, в этом есть доля правды, — Даня снова опустил голову, уткнувшись носом ему в шею. — Каких-то полгода назад я б вопил, типа, какой позор, я ванилька, о, нет, фу-фу, че за пидорство... А сейчас... Я счастлив, а на остальное мне плевать. Плевать, кто что подумает, плевать на комментарии, какие-то мнения, вообще на всех. Никто больше не имеет значения. Я и жениться раньше принципиально не собирался, потому что это, ну... Как рабство. Типа... Ты будешь всю жизнь работать на какую-то телку и отдавать ей все деньги, а она за это будет тебе давать ужин и пускать ночевать. Да ну нах. Ну лан, я так в пятнадцать думал, потом как-то... Да кому я вру. Кароч, для меня брак был каким-то ошейником. А когда про тя думаю — норм. Мне хорошо. Даже если мне придется терь всю жизнь работать, чтоб ты радовался, а ты будешь меня за это кормить и обнимать ночью, мне норм. Я хочу, чтоб ты радовался. Всегда. Я какой-то бред щас несу, да? — Драгоценный мой, — тот запечатлел на его губах нежный поцелуй. — Я тоже хочу, чтобы ты радовался. Мы все будем делать вместе, идет? Кормить друг друга, обнимать, любить, баловать, обеспечивать. Брак — это не ошейник, это взаимопомощь двоих, не важно, какого они пола. Просто двое негласно договариваются поддерживать друг друга на жизненном пути. — Такой брак мне подходит, — он вернул поцелуй, удовлетворенно прикрыв глаза. — Я в шоке, что мамка не наехала на нас, что не сказали ей сразу. — Я думаю, она понимает, что это для нас важное и личное. У тебя замечательная мама, сердце мое. — Ты для нее уже тоже семья, — вздохнул он умиротворенно. — У нее по ходу никогда не было мужика в жизни, который бы реально о ней заботился. Такого прям, чтоб решал ее проблемы, помогал там. Я не оч в этом плане был... Сам знаешь. А ты защищаешь. Даже от меня, если я психую. — Грозный оребушек крушит скворечник, — рассмеялся тот тихо, аккуратно почесывая его затылок. — Знаешь, что, булка моя, — проурчал он через пару минут, разомлев под массирующими шею сзади пальцами и сонно моргая. — У меня было правило такое раньше, не ждать от жизни ничего хорошего. И щас еще есть, наверно. Но когда ты появился, я его подкорректировал немного... Ну, добавил вторую часть. Теперь оно, знаешь, какое? — Какое, сладкий? — Не ждать ничего хорошего, но радоваться любой возможности, — не без труда выдал он, подставляя голову и жмурясь от удовольствия. — Ну что, мальчики, накрываем на стол? — показалась в дверях Зоя Вениаминовна, на протяжении всей их беседы, как оказалась, прихорашивавшаяся. — Уоу! — встрепенулся наш герой, оценив ее старания. — Мам, ну ты прям эта, как ее!.. Дама фатале! Кокетливо закатив глаза, та обернулась кругом, чтобы продемонстрировать нарядное бежевое платье из блестящей ткани, заодно сверкнув крупными прозрачными камнями в серьгах под высокой, элегантной прической. — Зоечка, вы просто ангел во плоти! — восхитился Имран. — Как вам идет! Королева! Нет, богиня! — Ой, да бросьте, мальчики! — отмахнулась она, ничуть не скрывая радости от комплиментов. — Это просто наряд удачный... Зайчик, поможешь маме вытащить горячее? — А мы уже хаваем?.. В десятом часу стол уже был накрыт, все интересные закуски подъедены нашим центральным персонажем, вина откупорены, бокалы наполнены, теплые беседы завязаны... Наблюдая за двумя своими родными людьми, весело хохочущими о чем-то своем, Даня радовался тайком, впитывая каждый звук, каждое движение, каждую эмоцию, запоминая и отпечатывая их в памяти как начало чего-то совершенно иного — своего личного маленького возрождения. При этой мысленной формулировке он не удержался от смешка, невольно вообразив феникса, по форме больше напоминающего маленького сердитого воробушка, клюющего шланг на заправке. — Рыбка просто восхитительная, — ворковал Имран, поблескивая глазами после нескольких бокалов. — Такая нежная! — Рецепт наипростейший, — охотно делилась польщенная Зоя Вениаминовна. — На дно укладываем лук кольцами, на него слой рыбки, затем слой сыра, снова лук и майонез. Все это повторяем раз или два и в духовку, даже солить не нужно! — Обязательно попробую, если Данечке понравится, — заверил ее тот. — Данечке нравится, — подал голос наш герой, положив себе кусок и постепенно придя к выводу, что лосось бывает вполне съедобным. — Майонезику жахни и вуаля, я с ним даже креветки сожру. — К слову говоря, я недавно обжарила их в чесночном масле... Наевшись до необходимости ослабить ремень, он откинулся, снова отключившись от дискуссии, и стал разглядывать такую знакомую и показавшуюся вдруг совершенно другой родную гостиную: вот эти старые обои в пожухлый цветок, которые он все ленился переклеить; вот старый сервант, за который мама стоит грудью, ведь там «история и память семьи»; вот маленькая, не больше метра, увешанная огнями, шарами и гирляндами елочка, занимающая большую часть углового комода, и на вершине ее звезда, которую он сам сделал еще в школе; вот их старый диван, на котором он теперь сидел и не так давно засыпал, убаюканный мелодией, которую его возлюбленный играл для мамы в их первую встречу; вот кресло у телевизора, с которым у него теперь стабильно станет ассоциироваться закутанная в одеяло сопливая булка; занавески, которые мама постоянно стирает; ковер, который он так ненавидел пылесосить; люстра, которую специально задевал скакалкой, на удивление крепкая; обеденный стол, доски к которому он прибил с внутренней стороны, чтобы тот не шатался... Как в это небольшое пространство вообще могло поместиться столько мебели?! Когда-то он ненавидел эту гостиную, где на диване восседал звереющий от косого взгляда, не просыхающий папашка и где его заставляли делать уроки под звуки воющего телевизора, дабы проконтролировать процесс. После не хотел входить, опасаясь быть припаханным к домашним делам или нарваться на очередной неприятный разговор о взрослении и ответственности... А теперь этот диван стал тем самым местом, где они, обнявшись, наблюдали за приключениями Эпичной Дани и где их однажды чуть не застукала мама в момент оральной близости... — Ой, там гитара! — воодушевился вдруг Имран, приметив торчащий из-за серванта гриф в чехле. — Да, Натан на свадьбе Игоречка попросил Дарью, его маму, забрать ее с собой, но она, видимо, была под впечатлением от его кавалера и забыла о ней, — захихикала Зоя Вениаминовна. — Я бы на ее месте свое имя забыл, — расхохотался тот. — Зай, это еще Имран или уже Джеффри? — гыгыкнул наш герой, наблюдая за расслабленной жестикуляцией любовника, все больше походящей на достойную самой что ни на есть травести-дивы манерность. — Джеффри, — икнул тот с невинным видом. — Кто это? — удивленно заморгала мама. — Эт зая когда набухивается, ему потом стыдно, поэтому он придумал себе Джеффри и сваливает все на него, — пояснил он упрощенно. — Какая чудесная идея! — хлопнула она в ладоши. — Я тоже так хочу! Пусть у меня будет... Хм... Джессика! Это я не была пьяненькая, это она все натворила!.. — Что ты натворила, ма? — хмыкнул Даня. — Сперла тушь из магазина, — пожала та плечами смущенно. — И пакет с редисом. Облила твоего отца тархуном на дискотеке. Прямо на голову вылила. Обозвала милиционера стаканчиком из-под мороженого, в который наделали кучу. Я, конечно, сказала намного грубее, но... — Так вот я в кого такой, — свалившись на подлокотник от хохота, выдавил наш герой. Пытающийся расчехлить гитару, сидя на корточках, Имран от смеха не удержал равновесие и приземлился на пятую точку, еще пуще всех развеселив. Только к одиннадцати вечера нашему герою хватило силы духа, чтобы примириться с увиденным и встроить в свою новую картину мира собственную родительницу, под корявейший аккомпанемент потенциального зятя с ним же в два голоса запевающую жемчужины того самого тюремного шансона, за который не так давно он сам огребал пиздю... неизменно получал скандал. — Да мля, харэ лажать, уши вянут, — взмолился он, не выдержав очередного косо взятого аккорда, от неблагозвучия которого каждый волосок на теле встал дыбом, каждый нерв прошило электрической иглой, а на глаза навернулись слезы. — Дай сюда, рукожоп... С видом мученика начав подыгрывать, через десяток секунд он затих, с подозрением переводя взгляд с одного восторженного лица на другое. — Вы специально, да? — догадался наш герой. — Зая, ты специально щас это?.. Ты дома нормально играл! — Нет, я просто волнуюсь, — попытался оправдаться его избранник, невиннейшим из выражений выдав себя с потрохами. — Хрен с вами, пойте, — вздохнув, он с усталым видом возобновил игру. — Подельнички, епта... — А давай я на фоно еще?.. — подскочил тот под одобрительные кивки снова запевшей родительницы. В половине двенадцатого, когда та вдруг вспомнила о десерте и шампанском, он вдруг осознал, что даже несмотря на зудящие от непривычки пальцы и недовольство семейным заговором откладывает гитару с легким сожалением: подыгрывать этим пройдохам было не так уж и сложно, но видеть эту искреннюю, чистую, детскую радость на любимых лицах... Оно того стоило. Ради такого можно переступить даже через самые жесткие, хоть и давно уже не актуальные принципы. Торжественную речь за пару минут до полуночи они прослушали, по очереди пытаясь отковырять лихо закупоренное шампанское, поддавшееся в итоге только сильным рукам ударника физического труда, и еле успели чокнуться бокалами до звука последних курантов, не забыв при этом загадать желания. Данино было бесхитростным и не затратным для любого рода высших сил: он просто попросил провидение оставить все так, как есть, поблагодарив за обретенное наконец счастье. Мама в этот сокровенный момент мечтательно улыбалась, а Имран неотрывно ласкал его любящим взглядом, явно связывая все свои желания с их союзом. Оперативно убрав совместными усилиями со стола, они тепло распрощались и договорились встретиться за обедом следующего дня, дабы доесть все скоропортящееся. Усталая и довольная, Зоя Вениаминовна изъявила желание отправиться в мир сновидений, предварительно накормив Имрана новой порцией парацетамола и закапав лекарства ему в нос, тогда как пара наших центральных персонажей решила отправиться во двор любоваться салютом по пути в свое новое гнездышко. — Охренеть, они уже почти час пуляют, — удивился Даня, вертя головой на раздающиеся со всех сторон залпы и разноцветные вспышки огней в темно-фиолетовом небе. — Ой, ты смотри! — дернул его за руку негромко заржавший Имран, кивнув на их давнего знакомого, карапуза из соседней парадной, с боевым воплем пронесшегося мимо и нырнувшего в самую большую в зоне видимости лужу. — Бедняга, он, по ходу, хотел в сугроб, — с сочувствием проводил он взглядом бегущего следом матерящегося папашку. — Где уже этот ебучий снег?.. — Мне с Данечкой и в снег, и в дождь, и в любую другую погоду хорошо, — заулыбался Имран, обняв его рукой за плечи и прижав к себе. — Зай, — позвал он через некоторое время, заметив, что вместо салюта тот внимательно наблюдает за его лицом. — Огоньки наверху, есиче. — Они у тебя в глазах отражаются, — признался тот с тихим восхищением. — Булка моя, — он заулыбался смущенно. — Пиздец, как тя поцеловать хочется... Надо отвлечься, да? Как те ваще год? Ниче такой был, да? Задумчиво поглядев на него, тот некоторое время помолчал, затем вдруг заговорил, цитируя какое-то стихотворение: — Путешественник, наконец, обретает ночлег. Честняга-блондин расправляется с подлецом. Крестьянин смотрит на деревья и запирает хлев на последней странице книги со счастливым концом. Упоминавшиеся созвездия капают в тишину, в закрытые окна, на смежающиеся ресницы... Мы сейчас выйдем со двора, встанем под каким-нибудь фонарем, и я тебя там целовать буду. — Почему под фонарем? — Ну красиво же. — А че не в тепленькой постельке? — Я всегда мечтал так, под фонарем. Просунув руку Имрану за спину и крепко обняв за талию, Даня запрокинул голову, чтобы видеть все световые шары в небе и одновременно сдержать выступившие слезы. Особенно большой, яркий, золотистый залп за спиной вдруг напомнил восходящее солнце, выдернув на поверхность памяти недавний диалог. — Зай, — позвал он любовника, сжав чуть сильнее за талию. — Я тут подумал... Что если ты солнце, то я могу быть твоей луной. Или не, луну надо тащить, а я... Ну... Могу быть как бы... Орбитой? Просто понимаешь, ты такой... Ты особенный, талантливый, яркий. Ты хорош во всем, что делаешь... Ну, кроме гитары. И забивания гвоздей. Но я подумал, тебе рядом нужен такой, чтоб ты смотрел вперед, а он на тебя. То есть... Чтобы ты был главный... Не... Да бля, как это объяснить? Ну, такой, кто всегда на твоей стороне. — Драгоценный мой... — Кароч, такие отношения, когда ты получаешь внимание... Не. Ай, ладно. В общем, ты встречался с солнцами, а тебе нужна была луна, потому что ты сам солнце. — Родной, — Имран взял его за плечи, развернув к себе. — Не знаю, что там с лунами, но если я солнце, то я в этом году нашел свою галактику. — Ну бля, — насупился он, пряча за недовольством очередное желание вытереть глаза от слишком интенсивных эмоций. — Я думал, я ща красиво сказал, а ты опять меня уделал. — Стой, — тот вдруг сжал пальцы на его плечах, едва не вывернув шею вслед за черным «БМВ», проехавшим мимо них и аккуратно паркующимся у их же парадной. — Чего, блядь?! — Зая, ты че ругаешься? — стушевался наш герой. — Кто там?.. — Эдик! — полными праведного гнева глазами воззрился на него Имран. — Какой Эдик?.. — Качок со свадьбы! Менеджер главной петушатни!.. То-то мне показалось, что я его голос слышал в коридоре... — Это который маму танцевал?.. — Да! Гляди, выходит... — А ма там бухенькая... — Кажется, намылился подняться... — Ща я ему кой-че намылю, бля! — подхватив воинственный настрой, он бодро направился к пафосному авто, на ходу повышая голос. — Слы-ышь, падла, а ну иди сюда!..