The Non-coolest Love Story Ever

Боюсь, если бы я действительно взялся рассказывать вам эту самую красивую из всех моих историй о любви на маленькой кухне в характерных питерских предрассветных сумерках, мы бы просидели так с неделю, а то и дольше. Как я уже говорил, красивые истории любви не начинаются с драк, а эта ею еще и закончилась. Вернее, прервалась для читателя, потому как конца, к счастью для всех участников сей трагикомедии абсурда, не видать и в помине. Однако все развешанные мною ружья должны-таки выстрелить. Разве что помимо тех, о которых я сам запамятовал. А уж такое заметное ружьище, я бы даже сказал, пулеметная установка, как нелепая помолвка на Дворцовой — разразиться торжественным залпом просто обязана. Я против открытых финалов и с удовольствием бы живописал сию гротескную документалию и далее, но моя дражайшая половина комментирует, что дела так не делаются, что одну половину я выдумал, вторую сочинил, что никакой это не хэппи-энд, и все самые феерические фейлы еще впереди... И о дальнейшем он предпочитает поведать вам самолично. Когда найдет минутку в своем катастрофично забитом графике, эгоистичный кусок муки. В его позиции есть весомая доля истины. Решение остановиться на этой временной точке было принято потому, что именно она более всего походит на классический счастливый финал, который я вам пообещал, хотя вы вправе возразить, что это всего лишь первые полгода отношений, в наших оребушках еще играют гормоны, мы же только начали... Увы, жизнь оребушков легкой и беспечной с той поры не была, да и в те полгода из нашего внимания упущена добрая половина событий, помнить о которых мне не хотелось бы. И всего через год, в начале две тысячи пятнадцатого, ввиду обстоятельств весомых и от них не зависящих им пришлось покинуть родное гнездышко и устремиться в незнакомые дали, начинать все с начала, восстанавливать жизни с нуля, опираясь лишь друг на друга, чтобы через пару лет снова переехать. Но... знаете, что? В жопу это все. Я обещал вам классический хэппи-энд и сдержу свое слово, как реальный пацан, звонко хлопнув хуе... репродуктивным органом по хронологии и игнорируя тот щекотливый нюанс, что между помолвкой и свадьбой прошло без малого шесть лет. В начале декабря две тысячи девятнадцатого года, то есть вот прямо совсем недавно, этот паршивец Имран, коварная скользкая выпечка, в три ночи неутомимо терзал свои хуюсли, не давая несчастному измученному Данечке уснуть, даром что я и так не уснул бы от столь же сильного волнения. Не ожидал такого от себя, конечно, даже желудок в тот вечер расстроился. В комнате на противоположной стороне коридора полуночничала паникующая Динара, не успевшая пришить к белоснежной черкеске брата приличный кусок жемчужного узора, заменяющий тому патронташ, от которого миролюбивая булка категорически отказалась ввиду какого-то извращенного пацифизма. По соседству с ней под дверью в комнату Зои Вениаминовны также лежала узкая полоса света. Только под утро пересра... перенервничавшие брачующиеся смогли забыться тревожным сном в объятиях друг друга, и если Имран по старой доброй привычке отрубился за пару минут, Дане это проделать оказалось традиционно сложнее, что дало ему некоторое время для меланхоличного философствования в свете яркой луны, проникающем в комнату сквозь тонкие светлые жалюзи. Тени от ресниц на щеках его пассии оттого казались еще длиннее и завораживали легким, трогательным дрожанием. Разумом он понимал, что оба они объективно средненькие, обычные, не красавцы и не уроды — мимо таких пройдешь и не повернешь головы. Понимал, снова смотрел на эти ресницы и сходил с ума от неадекватного восторга, все так же искренне уверенный в том, что заполучил в свою жизнь, в свой дом и в свою постель красивейшее существо на земле. И в тот первый раз ночевки на неровном диване в давно проданной коммуналке, в том самом Мучном переулке, и сейчас, спустя шесть с лишним лет... В его книжках по психологии умные люди писали, что влюбленность не длится так долго, но спустя годы он был все в той же ситуации, с тем же партнером, испытывал то же болезненно пульсирующее в груди чувство нежности, в который раз спрашивая сам себя — как такое возможно, чтобы живой человек был таким совершенством? Вот она — еле заметная асимметрия, вот они — мелкие морщинки, неровная линия роста бороды, вот потихоньку намечающиеся залысины, вот лишние складки, и эти волосы по всей груди, почти на шее... Это и есть совершенство. Гармоничная часть красоты, от которой теперь сжимается горло и щиплет в глазах. Когда боль в груди стало трудно переносить, он осторожно, едва касаясь, потянулся к родным губам. — Люблю тебя, — прошептал еле слышно в шею. Имран улыбнулся — во сне или в полудреме, — ощупал его, обвил руками и прижал к себе крепко, так до утра и не выпустив из объятий. А утром... Утром в панике по обоим этажам дома носились суетящиеся женщины, все четыре, включая двух взбесившихся племяшек. Имран растерянно пытался чем-то помогать, а сам Даня максимально абстрагировался от происходящего, чинно встречая грудью все испытания на своем пути на свадебную фотосессию, а после — в местную реформистскую синагогу. Ах, да. Наверное, прежде упоминания сих событий имело смысл дать вам короткий взгляд на нынешнее состояние наших трогательных оребушков. Птица покрупнее, она же товарищ Рахимов, действовала как недальновидная персона, решившая перенести на другой конец поля больше футбольных мячей, чем помещается в ее изящные, гибкие, музыкальные руки. Элегантно уложив язык на плечо, он носился от любимых учеников в не менее любимую звукозаписывающую студию, из студии в театр, где аккомпанировал современным пьесам, из театра на фестивали, с фестивалей на спонтанные вечера импровизаций... Словом, являл собой первородный музыкальный хаос, имея такой же нестабильный заработок, перманентный недосып и копящуюся гору ожидающих реализации идей. Даня же, как существо более прямолинейное и узколобое, подобно лошади в шорах, целенаправленно долбил в одно и то же место, после нескольких обескураживающих провалов наконец-то сумев организовать собственный прибыльный, но, главное, милый сердцу маленький бизнес, который-таки позволил ему начать и к тому времени уже довести до последних этапов строительство собственного дома по тому самому, разработанному еще в Купчинской квартире плану. Помимо прочего наш грозный оребушек, скажу вам откровенно, существенно похорошел. На деловые встречи он теперь ходил в брючках, рубашках и туфлях, бороду свою каждое утро щепетильно ровнял ножничками, волосы аккуратно укладывал, да и за этот шестилетний период благодаря пинкам возлюбленного все свои пострадавшие от детских стоматологов зубы привел в порядок, постепенно привыкая улыбаться намного чаще. Тем временем импозантная булка рядом со своим солидным теперь, представительным партнером совершенно расслабилась, сделавшись с виду такой же творческой богемой, какой себя внутри и ощущала: на голову вернулась естественного происхождения папаха, порой превращаемая Динарой и ее дочурками в мелкие косички, а что до гардероба — издалека этого человека можно было принять за гибрид хиппи, кришнаита и художника-постмодерниста, неизменно рассекающего пространство в нелепого покроя шароварах, длинных узких футболках со стабильно срезанным горлом и почему-то классическом пиджаке, как правило, потыренном у будущего супруга. Я уже не говорю о намотанных на голову на манер чалмы тряпках... Творческая личность, что сказать. Даня его любил и таким. Любил настолько сильно, что через шесть лет, за которые они научились не только понимать друг друга с полувздоха, но и любовно скандалить с воплями и соплями, не передумал официально связать себя священными узами с этой одиозной персоной. Благо новое место жительства позволяло. — Чур, ты в платье! — хихикал Имран, томно косясь на него из-под пушистых ресниц. — Э-э, какого хрена! — праведно возмущался наш герой. — Это ты ходишь в юбках! — Я готов уступить тебе эту привилегию, — мурчал тот. — Ну давай хоть разок в жизни поменяемся? У нас же равноправие. Ответом на подобное провокационное предложение стала разнесшаяся на весь зал супермаркета, куда они отправились в субботний день вместе с мамой, рекомендация отправиться исследовать некие анальные глубины. — Данечка! — сердито окликнула его Зоя Вениаминовна, изучающая продукты на другом конце стеллажа. — Хуянечка, — вздохнул он тихо. — И хуюка, — подсказал на ухо любовник с хитрой улыбкой. — Ма, он хочет, чтоб я был в фате! — пожаловался он родительнице. — Я что, баба?! — Нет, зайчик, ты просто у меня очень красивый мальчик и тебе все идет, — рассмеялась та. — Драгоценный, — позвал его Имран минутой позже. — Я буду в черкеске. Но если это так важно для тебя, в белой черкеске. — Мужик в черкеске на собственной свадьбе с другим мужиком, — хмыкнул он с сомнением. — Хочешь еще один скандал? — Ответ всем, кто говорит «у нас таких не бывает», — пожал плечами тот. Разумеется, мастерить свадебный наряд «милому братику» вызвалась Динара, подошедшая к этому процессу со всей ответственностью не менее эксцентричной творческой личности. Весь сентябрь она занималась выбором тканей и оттачиванием фасонов, весь октябрь подгоняла выкройки... — Брат, что ты за человек такой? Что ты меня позоришь? — причитала она на очередной примерке. — Зачем ты еще похудел? Мне снова все перешивать! — Ну так пояс же, — повинился тот. — Мне нужна талия. — А че, без пояса никак? — удивился наш герой. — Я что, старик?! — взвился тот. — Какие будем шить штаны? — нахмурилась Динара. — Белые или черные? — Синие! — засиял Имран. — Под белым камзолом черные, — задумался Даня. — Или, если изнанка черная, то штаны белые. — Это черкеска, а не камзол, — поправил тот. — А сапоги? — забеспокоилась девушка. — Ну сапоги-то черные, наверное... — Хм... Сапоги или ноговицы? — она взяла отрез бархата со своего рабочего стола. — Ноговицы могут быть белые. Но если брат наступит в лужу... Я его убью. — Можно будет сразу хоронить, все равно красивый, — заржал Даня. — Нельзя хоронить человека в грязных ноговицах! — взвизгнула она. — Как мы пришли к этому, выбирая цвет штанов?! — поразился Имран. — Сапоги или ноговицы? — Не, ну какой шанс, что зая пойдет искать себе сапоги ради одной церемонии? — хмыкнул он. — Он скорее туфли удобные купит. И объясни уже, что такое ноговицы? Весь ноябрь щепетильная Динара потратила на долгий и весьма трудоемкий процесс вышивки и детального оформления костюма, усложненного капризным женихом, заявившим, что не нужно нашивать на его наряд какие-либо элементы, связанные с оружием. Так решилась проблема с патронташем: вместо газырниц изобретательная девушка запланировала устроить на груди расшитые жемчугом карманы. — По-моему, ты заморачиваешься, — прокомментировал ее потуги Даня. — Это я еще за твой жилет не взялась, — та бросила на него недобрый взгляд. К счастью, над его нарядом женская половина семейства так не тряслась, позволив ему самостоятельно выбрать себе простые черные брюки и обыкновенную белую рубашку, однако обещанный жилет оказался проектом не менее хитро закрученным. По итогам трехмесячных трудов в комнате Динары на двух вешалках соседствовали белоснежная узкая черкеска с золотой и жемчужной вышивкой, накинутая на белый атласный бешмет, и короткий праздничный жилет с более выдержанной версией тех же растительных узоров. — Как хорошо, что вы мне косоворотку не замутили, — хмыкнул он с деланным облегчением, впервые увидев результат ее кропотливых трудов. — Тогда уж лапсердак, — улыбнулась мама. — Кстати, кипа бы тебе не помешала. — Точно! — оживилась Динара. — С золотым ободком! — Всегда мечтала о хупе, — мечтательно вздохнула Зоя Вениаминовна. — Но мы с твоим отцом только скромненько расписались в ЗАГСе. Откровенно говоря, именно так бы наши оребушки и поступили, не возьми мама с сестрой на себя все организационные хлопоты: Даня был слишком занят на работе, переживая о новых проектах, Имран же большую часть времени поглощен своими творческими начинаниями. — Волнуешься, — скорее констатировал, нежели спросил тот утром перед церемонией, застегивая ему манжеты. — ДинДинка тя замучила с этими железками, — усмехнулся он, нервно дернув плечом, чтобы поправить рукав. — Это ее пояс? — Нет, что ты, — улыбнулся тот. — Она его заказала у какого-то мастера по этим делам. Ее пояс шестьдесят четыре сантиметра, а я и так бешеный из-за этой диеты... — Я заметил, — выдохнул он. — Знаешь, то, что я тя до сих пор не уебал и не удрал куда-нить в Японию, говорит о том, что у нас истинная любовь. — Хуебышек, — прыснул тот. — У нас седня как вообще? Фотки, потом с бумагой из мэрии в синагогу? — Да, — кивнул тот. — Все документы у мамы, чтоб мы не посеяли. И потом Макдак. Иначе я кого-нибудь убью. — Брат, иди сюда! — в комнату влетела Динара, наряженная в бирюзовое платье, также расшитое на манер национального. — Я тебя причешу! — Может, не нужно? — обреченно вздохнул тот. — Если будешь жаловаться, тебя будут собирать девочки! — она пригрозила ему расческой. — Они уже предлагали украсить тебя бантами. Кто идет на праздник без бантов? Непорядок! Глядя, как она осторожно укладывает его вороные кудри с легкой проседью, Даня чуть отошел, ощущая, как с новой силой вскипает над диафрагмой то восхищенное обожание, что неизменно рождалось все эти годы при долгом любовании своим избранником. — Зай, — позвал он, не понимая, как лучше выразить словесно свои эмоции. — Ты... Самый. Самое все. — Твой самый страшный ночной кошмар, — съехидничал тот. — Не без этого, — хмыкнул он. Восторг вскоре сменился на уныние в момент осознания, что до запланированного места съемки даже по скоростной трассе пилить как минимум два часа. — Зая, вот че те неймется? — ворчал он, глядя, как тот радостно постукивает по рулю пальцами. — У нас от дома пятнадцать минут и вот, пожалуйста, твои любимые горы. Какого хуя мы едем в жо?.. — Сердце мое, — надул тот губы. — Там озеро, я уже арендовал лошадок, они нас ждут. Ну не бухти, я всегда мечтал там покататься. Уныние снова перешло в приступ болезненного обожания, когда оседлавший светлого в яблоко жеребца Имран скинул ему в руки куртку и с радостными возгласами принялся нарезать возле него круги, красуясь, затем ускакал в закат галопом и возвратился резвой, грациозной рысью. — Держись, братан, у меня такое почти каждый день, — сочувственно погладил он запыхавшегося серого коня. — Зая, ты щас промерзнешь нахрен и опять месяц будешь храпеть мне в ухо, как трактор. — Ну так влезай скорее на своего и погнали! — тот с широкой улыбкой развел руками. Под звуковое сопровождение щелкающего без устали затвора фотографа наш герой пофыркал на самодовольное гарцевание своего джигита и с опаской покосился на свою мышастую спутницу. — Так, подруга, не брыкайся тока, а то меня сеструха уебет за жилетку, лан? — причитал он, не без усилий взбираясь на терпеливо-меланхоличное животное. Оставив собственное пальто смотрительнице лошадей, от чувства неуверенности в седле и опасения за свой хребет он даже на некоторое время забыл о том, что с утра на улице играл колючий морозец и добрые минус восемь по Цельсию. — Ну что, поскакали? — подъехал к нему восторженный Имран. — А я умею?! — едва не взвизгнул Даня, напугав собственную кобылу, дернувшуюся от пронзительного звука над головой. — Слуш, зай, давай я к тебе пересяду? И фотка норм будет, и не так холодно, и меньше шансов, что я наебнусь к хуям конячим... В буквальном смысле. Продрогнув, по собственной оценке, до костного мозга и отогреваясь в машине сладким чаем из термоса, на протяжении всего обратного пути он удивленно поглядывал на своего избранника, румяного и разгоряченного, даже спустя полчаса съемок в своей тонкой черкеске близ зимнего озера на фоне снежных вершин остающегося таким теплым, что объятий его было достаточно для усмирения стучащей челюсти. — Ты ебнутый, зай, — выдохнул он на собственные все еще холодные пальцы. — Я тя люблю, но ты ебнутый... — Почему — но? — хмыкнул тот. — Именно поэтому и... — На голову тоже, зай. Домой они вернулись даже раньше запланированного, не столько уставшие, сколько утомленные дорогой, наспех перекусили и в компании нарядных родственниц отправились в синагогу, где их встретил чуть ли не в тот же момент выпорхнувший из такси блистательный (также в буквальном смысле), растроганный Игорек. — Охренеть, ты приехал, — заобнимал его наш герой в изумлении. — Я реально не думал, что сможешь... — Ну как же я мог оставить моего зайчика без шафера? — тот поцеловал его в лоб, крепко прижав к себе. — Моя детка идет взамуж, я не мог это пропустить! Ой, Да-ань, ты такой еврейчик! Кудрявенький, вредненький, в кипочке, в жилеточке... Дай на тебя посмотреть! Гостей было немного — пара Даниных друзей из числа коллег, заглянувшие на церемонию любимые ученики Имрана, его же знакомые представители музыкальной и околомузыкальной богемы, самые дружелюбные соседи, несколько добрых приятелей и друзей семьи... — Раввин не знает иврит! — подлетел к ним возмущенный Имран. — Я попытался с ним поговорить, он только по-английски может. — Ну так и вы больше не в Израиле, — Игорь толкнул его плечом. — Булочка, ты чего такая худенькая? Где прелестные щечки? — Щас женюсь и наем обратно, — заверил его Имран. — Не женюсь, а выйду замуж, — поправил его Даня. — Мы после церемонии едем в ресторан, — предупредил тот. — Но по пути зарулим в Макдак. — Ща бум стоять под хупой и мечтать о картофане с майонезиком, — вздохнул наш герой тоскливо. — Это очень хорошо, что вы официально подтверждаете брак в синагоге, — сделался вдруг серьезным лучший друг. — Вы теперь, считай, под защитой еврейской диаспоры. Любая нападка на вас двоих — это не просто гомофобия, это махровый антисемитизм. А наших здесь гораздо больше, чем ваших... Он подмигнул задумчиво нахмурившемуся Имрану. — Вообще-то я израильтянин с видом на жительство в Канаде, — парировал тот. — А также гражданин Российской Федерации и выходец с Кавказа, — напомнил Игорь. — Любая защита лучше, чем никакой. Израильтян, спасибо наглым моссадовцам, все еще побаиваются, хотя для того, кто видел этот балаган изнутри, это какой-то нелепый парадокс. И тем не менее. — Зая, не психуй, — Даня запустил пальцы в волосы на его затылке. — Ты такой же полноценный морж, как и мы двое. — Морж? — удивился тот. — Морда жидовская. — Даня, перестань! — хлопнула его под предплечью подбежавшая к ним Динара. — Я же старалась, причесывала! И вообще, только жена может трогать папаху! А ты еще не жена! — Я муж! Вон, у мамки бумажки, — он гордо выпрямил спину, затем тише добавил: — И вообще, че мне папаха, когда я его за попец трогаю... — Все, братики, давайте, они начинают! — вытолкав их за двери, Динара потянула Игоря во внутренний зал. — Как будет музыка, ждете пять секунд и выходите, вам откроют. — Зая, обними меня, у меня коленки трясутся, — шепотом признался наш герой, оказавшись наедине со своим будущим супругом. — Тише, сладкий, — тот ласково поцеловал его в висок. — Мы справимся. — Да? — с сомнением протянул он. — А ты кольца хоть не забыл? Он едва сдержал смешок, глядя, как глаза его пассии расширяются в священном ужасе. — Блядь, — печально опустил взгляд Имран. — Забыл... — Долбоебышек, — вздохнул наш герой. — Я те раз пять утром сказал, возьми кольца. Мамка сказала, ДинДинка... — Прости-и, — снова обнял его тот, являя собой воплощение вселенской печали. — Надо что-то быстро придумать... Что же делать?.. — Ниче не делать, они у меня в кармане. — Данечка! Так не честно! — Потому что нефиг быть таким долбоебышком. — Хуебышек! — Хуюка.