Karasu

Шелест сакуры шепчет О чем демон не скажет... Уснуть так легко. Несколько дней к ряду Карасу вел довольно привычный образ жизни, в сравнении с теми событиями и переживаниями, которые предстали его взору и опыту за последнее время. Единственное, что, скорее всего изменилось навсегда – это его отношение ко сну и реальности. Помимо этого, новые осознания привнесли в жизнь воина сильную тревожность перед засыпанием, бессонницы и нездоровый сон с частыми пробуждениями и отвратительными, а порой и пугающими картинами. Лежа во всепоглощающей тишине и смотря на целиком и полностью изученный потолок, со всеми его миниатюрными трещинками и шероховатостями, Карасу чувствовал себя до невозможности одиноко. Раньше потолок воспринимался старым другом, глядя в который с самого детства, Карасу осознал тысячи вещей, улыбался ему почти каждую ночь и утро, делился с ним сокровенными мыслями и переживаниями. Теперь же, воображение, пораженное недосыпом, жуткими картинами и историями, которые, кажется, невозможно забыть, пугающе увеличивало трещины и казалось, что вместе с ними трескается и его собственная душа. Ум тщетно пытался зацепиться за какие-то позитивные моменты его жизни и текущего положения. Все казалось серым и безысходным. Отец покинул его. Мать не могла поддержать откровенный разговор и все время избегала обсуждения проблем, а ее широкая и по обыкновению, добрая, но теперь и болезненная улыбка только ярче напоминала об отце. Возможно, улыбка Асэми уже действительно не была прежней, либо Карасу сам своим настроением придавал ей угнетенный окрас. Харуто говорил, что этот период быстро пройдет, мозгу нужно немного времени, чтобы принять новую, более полную картину реальности и просил Карасу не относиться к этому состоянию слишком серьезно. Эти советы хоть и были благоразумными и понятными, но никак не улучшали психическое состояние и качество сна. Демоны, кровь, мучения, бесконечные битвы и крики, отражающиеся от холодных стен бесконечных подземных туннелей, всепроникающий страх преследовали его каждую ночь. То он просыпался от того, что кого-то убивает, то от того, что убивают его. Он бежит за кем-то, бегут за ним. Кто-то ест его живьем и наоборот, Карасу ест кого-то. Переполненный надменным и хладнокровным экстазом, он забавляется предсмертными, жалкими воплями и брыканиями жертвы, которая понимает, что ей конец, но ее тело беззаветно служа хозяину до последнего, выполняет древнейшие программы самосохранения. На фоне всех этих переживаний Карасу продолжал свои тренировки, в основном с упором на технику. От сильнейшего недосыпа его сосредоточенность, выносливость и сила весомо упали. Парадоксально, но энергия, затраченная на метание сюрикенов и отработки ударов катаной не отнималась, а как будто наоборот, восстанавливала силы, помогая отвлечься от мрачных мыслей. Иногда Карасу просыпался среди ночи, насквозь мокрый и буквально прилепленный к простыне, он уходил на задний двор и тренировался на свежем воздухе, ему становилось легче и он снова укладывал себя в мир снов, пока темные картины вновь не поглотят его сознание и не разбудят. Несколько раз он, укрывшись одним одеялом, засыпал прямо в саду на заднем дворе, свежий воздух и шелест сакуры успокаивали его, а голоса жителей, который доносились с улицы из-за забора, будили его. Почти неделю Карасу не посещал занятия и совместные тренировки. Харуто предупредил учителей, что Карасу нужно восстановиться после тяжелой тренировки. Правду рассказывать, он, конечно же, не стал. Обычно Странникам запрещено втягивать в свои сновидческие путешествия неподготовленных, не перерожденных воинов. Масуда Хай, один воин из команды Карасу, обеспокоенный его длительным отсутствием на занятиях, пришел его проведать. После своей вечерней тренировки он, несмотря на довольно затворнический образ жизни, пошел привычно быстрым шагом не к себе домой, а к дому Карасу. Хай постеснялся стучаться и какое-то время просто стоял возле дома и тупо смотрел на дверь и окна, как будто бы ожидая, что Карасу почувствует его присутствие и выйдет сам. Постояв какое-то время, он решил обойти дом и встал около деревянной ограды, сделанной настолько искусно, что между досками не было и малейшего зазора. Через несколько минут он услышал, как кто-то вышел во двор, а немного позже и звуки, которые ни с чем не спутать – звуки клинка, рассекающего прохладный, вечерний воздух. Хай робко, но достаточно громко для того, чтобы быть услышанным, спросил: — Карасу, это ты? Последовательные звуки клинка прервались. — Да, привет! А ты что здесь забыл, Хай? — немного удивленным и очень усталым голосом спросил Карасу. Звуки клинка возобновились. — Давно тебя не видел, не помню, когда ты последний раз так надолго закрывался от общества, это на тебя совсем не похоже, обычно я так делаю. У тебя все в порядке? Карасу молчал несколько секунд и за это время Хай услышал два мощных удара. — Честно говоря нет, я все эти дни почти не сплю, — Карасу попытался скрыть тревожность из своего голоса, но Хай сразу почувствовал в его словах безысходность и глубинный страх. — Снова кошмары? — искренне, но сдержанно-встревоженным голосом спросил Хай. Карасу уже обсуждал с Хаем свои кошмары в прошлом. Хай, в отличие от большинства других друзей и знакомых обладал поразительной эмпатией, очень точно подмечая внутренние состояния окружающих людей, в особенности друзей. Карасу так и не разобрался, делает ли он это просто благодаря своим ощущениям или же обладает какими-то специфическими знаниями о природе людей и их психических особенностях. Хай не любил много рассказывать о себе и своих интересах, обычно люди сами случайно узнавали о них. Карасу, недолго думая, ответил: — В этот раз все намного хуже, я забрел своим сознанием в такие области, о которых не мог и вообразить, — Карасу помолчал несколько секунд, Хай поддержал это молчание, позволяя своему другу договорить. Карасу продолжил: — То, что я увидел и узнал, пожирает меня, поскольку я не могу это охватить своим умом, — с пораженческим настроем выдавил Карасу. — Не знаю, что ты там видел и пока не буду спрашивать, ведь это знание по какой-то причине открылось именно тебе… со временем ты разберешься для чего. — Разберусь, если до этого не сойду с ума, — с угрюмым смешком ответил Карасу. — До этого не дойдет, ты же знаешь, — тепло и с улыбкой сказал Хай, Карасу хоть и не видел его лица, но по интонации понял, что Хай искренне и со свойственной ему сдержанностью и теплотой, улыбнулся. Хай спросил: — Ты уже пил какие-нибудь зелья для сна? — Я не особо дружу с алхимией и редко использую зелья, я даже забыл об их существовании, ведь сейчас я едва соображаю, Хай. Хай улыбнулся и тут же начал несуразно копаться в своей темно-синей сумке с кучей карманов. — Я принес тебе зелья, я сам собрал для них травы и все сварил. Обычно пью их, когда не могу уснуть перед экзаменами, эффект очень мягкий и постепенный, сон от них обычно одновременно светлый и глубокий, единственный возможный побочный эффект – ты можешь проспать очень долго, вплоть до нескольких дней, все зависит от того, насколько остро твое тело нуждается в глубоком сне. — Я вообще никогда не принимал зелья для сна, это точно не опасно? — размазанным в пространстве голосом спросил Карасу. — Ты сейчас не в том состоянии, чтобы думать о вреде обычных лесных трав, в то время как твое тело изнурено кошмарами и бессонницей. Я уже несколько лет изучаю алхимию и многое успел узнать и попробовать, это зелье абсолютно безопасно, — настойчиво, но при этом заботливо сказал Хай. — Хорошо, думаю я готов его выпить, — благоразумно уступил Карасу, не в состоянии найти хоть один аргумент против слов своего друга. Какое-то время Хай просто стоял в ожидании, держа в руках два небольших прозрачных пузырька с едва светящейся жидкостью. Звуки режущей воздух катаны снова возобновились. Карасу забыл, что дверца в его двор закрыта и всецело погрузился в движения, с ранних лет доведенные до автоматизма. — Так ты откроешь мне? — с небольшим напряжением, но дружелюбно спросил Хай. Голос Хая привел Карасу в чувства, он спешно убрал катану в ножны на поясе. Карасу подошел к двери и открыл ее, отодвинув металлическую щеколду, едва отражающую лучи уходящего на покой солнца. Два светила, словно братья, поочередно вставали по утрам и уходили вечером. По утрам сначала вставал младший, более резвый и молодой, а потом старший, вполовину большего размера, которому как будто нужно было чуть больше времени, чтобы выспаться и подняться на ноги. Поздним вечером, почти в одно и то же время, они покидали своим взором планету, уходили спать и набираться сил, будто усталые труженики рисового поля. При этом сначала засыпал младший, а затем, убедившись, что заснул его брат, уходил спать и старший. В фольклоре древних было множество сказок и мифов, пытающихся описать космогонию и происхождение всего во вселенной. Особое место уделялось мифам о том, откуда взялись два солнца и в чем их предназначение. Карасу прочитал почти все эти мифы. В одних было сказано, что это два древних волка, которые так долго выли на луну, что она обратила на них внимание и сделала своими братьями на небесах, разделив с ними полномочия и оставив в распоряжение половину времени оборота планеты. Другие мифы гласили, что это два глаза древнего огненного бога или чудовища, которое живет ради единственной цели — сжечь мироздание. Последователи этого сказания верили, что этот монстр обладает бесконечным количеством глаз и скоро откроет третий, а за ним четвертый и так далее, пока на планете не станет так жарко, что человечество не сможет существовать. В конце концов, чудовище испепелит все виды жизни, звезды, планеты, галактики и саму вселенную. Инфернальное пламя поглотит все миры и уголки космоса, а чудовище само сольется с этим огнем воедино, но со временем остынет и процесс повторится вновь и так будет повторяться до бесконечности, монстр будет открывать поочередно все глаза, умирать, засыпать и снова просыпаться, открывая глаз за глазом. Откуда-то древние взяли цифру четыре, считая, что сейчас идет именно четвертый цикл нескончаемых перерождений монстра. Из-за разногласий в толковании мифов, античное общество раздробилось на сотни учений и сект, что порой доводило последователей до крайностей, бессмысленной вражды, кровопролитий и даже человеческих жертвоприношений. Карасу с детства был очень чувствительным ребенком. Некоторые из этих сказок, рассказанные ему родителями, надолго отпечатались в его сознании яркими образами, которые иногда пугали, иногда радовали, а иногда и погружали в состояние любви и спокойствия, но при любых обстоятельствах активировали в Карасу мощные процессы воображения и визуализации. Карасу на несколько секунд сфокусировался на солнце, абсурдно растянутом на поверхности металлической щеколды. Пока он открывал дверь, оно смещалось по металлической поверхности к его руке. На мгновение Карасу показалось, будто в щеколде, словно в тюрьме, был закован крохотный огненный дух и его участь была ему ненавистна. Ведомый злобой и местью, дух прыгнул к руке Карасу, желая его обжечь, будто виня юного воина в своем заточении. Карасу одернул руку, на секунду замер и поднял взгляд. При встрече глазами с Хаем, он попытался выдавить из себя улыбку и дружелюбный вид, но выглядело это болезненно и немного притворно. Хай с легкой и заботливой улыбкой протянул Карасу две небольшие прямоугольные стекляшки, наполненные мягко светящейся, светлой жидкостью. На каждой из них была приклеена темная, плотная, почти не пропускающая свечение зелья, древесная бумага с белой надписью «лунная колыбель». В левом верхнем углу бумаги было изображено несколько не знакомых Карасу символов, но он сразу догадался, что это алхимические обозначения реагентов, из которых сделано зелье. В правом верхнем углу был нарисован полумесяц. Стекляшка, бумага, надписи и свет жидкости вместе выглядели как маленькое произведение искусства. Карасу любил все красивое и сделанное с душой, без разницы, будь то оружие, с любовью к своему делу скованное искусным кузнецом или же лапша, украшенная разноцветными овощами и переливающаяся золотистыми оттенками масла, приготовленная шеф-поваром. Как мастер, так и новичок, прикасаясь к любому делу или искусству, наполняет его частью себя. Оставляет отпечаток своей души в этом. Ты всегда отличишь искусство и вещи, сделанные с душой от пустышки. Но для этого тебе самому нужно иметь развитую душу. Карасу знал, что Хай увлекается алхимией, но ни разу не обращал внимания на то, как искусно были оформлены его зелья. Юный воин протянул руку и взял обе стекляшки. Карасу не сразу понял, действительно ли зелье пульсировало и согревало ладонь или же, воображение обманывало его тактильные чувства. — Теплые, да? — с заботливой улыбкой спросил Хай. Карасу искренне кивнул: — Да, но я едва могу уловить это ощущение, тебе тоже они кажутся теплыми? — Иногда да, иногда нет, иногда они даже наоборот, как будто отдают по коже лунной прохладой, пока не разобрался от чего это зависит, но все люди реагируют по-разному и сами зелья порой ведут себя непредсказуемо. Карасу сфокусировался на одном флаконе, положил большой палец на середину грубой бумаги и провел им вверх, через секунду перепрыгнув на стекло и дойдя до верха приятно-шероховатой крышки. Он поднял оба флакона, зажатых в руке к носу и почувствовал бодрящий запах какого-то пахучего дерева. На крышке, с небольшим углублением, был вырезан лунный символ, такой же, как на бумаге, который Карасу увидел ранее. — Ты всегда оформлял зелья так красиво? — спросил Карасу, не отрывая взгляда от стеклянных прямоугольных пузырьков. — Совсем недавно, раньше у меня не было доступа к такому качественному стеклу, да и зелья получались менее эффективными. — Ты сильно вырос в этом ремесле, а я даже не замечал, — одобрительно сказал Карасу, переведя взгляд с зелий на своего друга. — Это нормально, — улыбнулся Хай, — у всех своя жизнь и мы редко замечаем, что происходит у других. Давай, к примеру, возьмем тебя - ты не появлялся на тренировках почти неделю, а пришел тебя проведать только я один. Все заняты своей жизнью. Даже то, что я сейчас здесь нахожусь, наполнено для меня хоть и безобидными, но личными мотивами - мне до смерти надоело проводить время и тренировки с теми двумя. Чикара, как обычно, меня задирает, но, поскольку тебя сейчас нет, то та часть его безудержной энергии, которая уходила на ранжирование с тобой, уходит на меня и он почти невыносим сейчас. Кацу ведет себя, как обычно, но тебя там очень не хватает. И тренировки стали менее разнообразными и Чикара, видимо, со скуки по тебе, лезет к нам двоим сильнее обычного. К концу фразы Карасу засмеялся и понял, что уже хочет вернуться к тренировкам и хорошенько подготовиться к ежегодному мировому турниру. — Всегда ценил твою искренность, Хай, постараюсь как можно скорее вернуться к тренировкам и спасти тебя от тирании этого придурка, — Карасу улыбнулся, слегка подкидывая зелья в руке и вспоминая гору мышц, нелепо топорщащиеся рыжие волосы, глаза, напоминающие по оттенку цветочный мед и уверенно-глупое выражение лица своего союзника по команде, Чикары. — По поводу зелий – можешь выпить одно и если эффект будет слаб и ты снова проснешься от кошмара, можешь выпить второе, — Хай немного замедлился, как будто думая, стоит ли говорить следующее предложение, но все же продолжил: — И еще, не выбрасывай и не разбивай мои стекляшки, просто верни мне их, они пригодятся для новых зелий, — немного смущенно выдавил Хай, по обыкновению стеснявшийся настаивать и просить других выполнять что-то конкретное. — Я и не собирался, эти пузырьки выглядят как произведения искусства. Я бы даже и не подумал их разбивать, наверное, ты действительно переобщался с Чикарой, вот он бы точно их разбил или лопнул, сжав в кулаке, чтобы снова проверить свою силу, — Карасу шутливо сжал зелья в кулаке, выпучив глаза и нахмурив брови, его лицо приобрело одновременно глупый и агрессивный вид. Они оба от души посмеялись. Хай хотел ободрить Карасу, похлопав по плечу, но чувствовал себя неловко и обычно избегал физического контакта с людьми, даже с близкими. Он почти никогда не инициировал даже простые рукопожатия и стремился как можно быстрее одернуть руку, если здоровались с ним. Он не любил близко подпускать к себе людей, но сглаживал эту особенность характера прекрасным изложением мыслей и тонким чувствованием других. В боевых искусствах предпочитал использовать луки, сюрикены и другое дальнобойное оружие. В единоборствах бил ногами и очень быстро двигался, стараясь не подпускать к себе соперника и всегда избегал борьбы. Патологическое избегание близкого контакта с людьми просочилось во все сферы его жизни, но даже из такой, казалось бы, негативной черты характера, он выжимал пользу и шел своим, уникальным путем. Он прекрасно чувствовал расстояние и контролировал себя в пространстве. Его владение катаной и борьба были довольно плохими, но он был феноменально хорош во владении оружием дальнего боя и обладал прекрасным тактическим и стратегическим мышлением. Эти способности, как и многие другие, были мало востребованы в современном мире, ведь страны давно перестали воевать друг с другом. Тренировки являлись способом всестороннего развития личности и подготовке к проклятому лесу. Со временем, у Хая начала раскрываться естественная тяга к мистицизму, алхимии и магии. Возможно, на это повлияло воспитание и его родовая история. Оба его родителя были перерожденными, вернувшимися из проклятого леса невредимыми. Мать управляла водой и обучала начинающих магов воды. Отец обладал даром воздействующего, что позволяло ему силой мысли управлять предметами, например переносить их, толкать или притягивать к себе. Его отец так же обучал воздействующих, которые только учились управлять своим даром. Дедушка Хая изучал алхимию и оставил множество трудов, которые сначала достались в наследство его сыну, а потом и внуку. Отец Хая, Ясутоси, не испытывал большой любви к алхимии, а вот Хай моментально влюбился в символы и геометрические формы, которые в изобилие были начертаны на страницах древних книг, ровно, как и в запахи, исходящие от алхимических лабораторий. Также у Хая был брат, который не вернулся из проклятых земель. Среди большинства деревень мира было принято с детства раскрывать склонности и естественные таланты. Не было смысла заставлять человека что-то делать через силу, ведь в каждом уже с рождения есть естественная тяга к чему-то, нужно просто помочь человеку раскрыть свой талант, заложенный природой. Древние под страхом наказаний и через чувство вины обучали детей тому, что они не хотят изучать и заставляли делать то, что они не хотят делать. В последствии это приводило к чудовищному разочарованию, чувству своей бесполезности и страху, которые большинство людей прятали за агрессией и приобщались к агрессивным религиозным или политическим сообществам, чтобы почувствовать суррогат любви, взаимопонимания и уважения. Редкие безумцы, уставшие от тирании и ограниченности, в которую все общество само себя поместило, сбегали из своих общин и деревень, пытаясь создать свои общества или просто жить в одиночестве. Они писали философские и исторические труды, занимались творчеством и осваивали новые боевые движения. Большинство из их трудов сжигалось, но некоторые сохранились до современных времен и позволили лучше понять ошибки предков. Старшие воины довольно рано увидели в Хае талант к алхимии и травничеству. Глаза Хая с самого детства горели безграничным интересом и энтузиазмом ко всему, что связано с магией. К настоящему моменту он знает все основы, комбинации и эффекты большинства растений и способен создавать множество зелий хорошего качества. Нередко, он на недели уходил далеко в лес, где жил у своего деда, давно ведущего отшельнический образ жизни. Вместе они собирали травы и варили зелья, Хай впитывал все доступные ему знания и открывал все новые и новые секреты алхимии и философии, которых с каждым новым уровнем понимания становилось все больше и больше. В детстве Хай тайком прокрадывался на территории храмов, где тренировались маги стихий и наблюдал за ними. Несмотря на то, что среди магов всегда были видящие, которые чувствовали присутствие Хая, его редко прогоняли. Вероятно, они чувствовали, что Хай в безопасности и не могли прогнать ребенка с таким горящим к магии интересом. Со временем, наблюдая за магами, Хай понял основные принципы обучения магии и управлению стихиями, дома и в лесу он пробовал управлять ими, но естественно, ничего не получалось. Некоторые старшие воины не были так позитивно настроены по поводу того, что Хай наблюдает за тренировками магов, ведь это опасно. Случайно улетевшая в сторону каменная дробь или огненный шар могли его легко покалечить или даже убить, хотя сам Хай всегда говорил, что у него слишком хорошая реакция и он легко увернется от таких явных атак. Для всех юных воинов, а в особенности для интересующихся магией, время от времени организовывали группы, цель которых была в наблюдении за тренировками перерожденных. Иногда это был обычный поход, занимавший от нескольких часов до нескольких дней ходьбы к храму или месту их тренировки. Иногда маги переноса, способные перемещать себя и других на огромные расстояния, создавали порталы для обучающихся. Хай всегда, словно в гипнозе, завороженно наблюдал за завихрениями пространства вокруг портала. Несмотря на то, что такие мероприятия организовывались несколько раз в году, Хаю этого было мало и он часто убегал из деревни, чтобы понаблюдать за тренировками самостоятельно. Пока он рос, его восхищали все дары перерожденных, особенно связанные с магическими способностями. С самого детства у него была всего одна мечта – освоить все дары и познать все секреты алхимии. Он постоянно представлял, как бы пользовался этими дарами, сочетая разные стихийные школы и создавая немыслимые заклинания. Он представлял, как первый среди алхимиков открывает зелье бессмертия, невидимости и переворачивает мир своими гениальными творениями. Его глубокий интерес к секретам этого мира порождал в нем желание найти какой-то универсальный ключ, который откроет ему и другим иной уровень понимания себя и вселенной. В его голове все это выглядело чрезвычайно реалистично и живо. Он точно знал, что мог бы управлять такой силой и нашел бы ей применение в этом мире. Хай и Карасу перекинулись еще несколькими репликами и попрощались, точнее Хай сам поспешил закончить разговор, чтобы побыстрее вновь окунуться в свои оккультные эксперименты в подвале дома. Благо, дом Хая находился в отдаленности от центра и вообще, от каких-либо других домов, что позволяло ему в любое время заниматься алхимией и не смущать соседей странными запахами. Отец и мать Хая спокойно относились к его увлечениям, единственное, что их смущало – частый недостаток сна и еды. Хай обычно так глубоко погружался в книги, травы и изучение веществ, что мог просидеть до утра, опаздывая, а порой и вообще не приходя на занятия и тренировки. Несмотря на это, он имел высокий балл по большинству дисциплин и предметов. Родителей увлечение алхимией немного напрягало, но в целом, устраивало, а его деда, Сарутоби, живущего в уединении в глубине леса, вообще, радовало до слез. Сарутоби возлагал алхимические надежды на своего сына, но тот так и не проявил интереса, ни к травам, ни к оккультным знаниям. Еще давно, Сарутоби смирился с тем, что придется передавать свои знания и наработки какому-то ученику, а не родному человеку, но потом вырос Хай и ровно с момента, как научился читать, заинтересовался символами и травами. Дед плакал от счастья и обрел новый смысл жизни – передать Хаю все свои знания и через него продолжить свой путь алхимика. Это понимание добавило Сарутоби жизненной силы и избавило его от остаточного страха смерти, ведь даже после ухода из тела, его наработки и знания будут жить в его внуке, Хае. Карасу закрывал дверцу во двор и его взгляд снова пробежал по поверхности металлической щеколды, в которой крохотный огненный дух, извиняясь, забился обратно, как будто понимая, что поступил неадекватно и бессмысленно. Карасу глумливо улыбнулся в ответ на забавные проделки воображения. Его замученный взор снова уперся в две светящиеся, прямоугольные бутылочки. Не терзая себя излишними сомнениями Карасу вернулся домой, предупредил Асэми, что собирается выпить зелье для сна и не утруждая себя объяснениями, отправился в свою комнату. Темно-зелеными шторами с вышитыми на них лягушками он закрыл окно. Сидя на краю кровати, Карасу держал в руке одну стекляшку. В почти полной темноте свечение зелья обрело совершенно другой вид, подарив комнате медитативную атмосферу, а Карасу теплые ощущения на сердце. Юный воин с небольшим усилием открыл бутылочку и положил деревянную крышку на тумбочку, которая из-за родственной цветовой гаммы будто «поглотила» крышку в себя. Небольшое количество вещества поднялось в воздух приятно пульсируя в пространстве. Запах освежал вкусовые рецепторы. «Надеюсь на вкус будет тоже неплохо» — автоматически подумал Карасу, но не стал долго обдумывать эту мысль и опрокинул содержимое в себя. Приятная, освежающая теплота разошлась по горлу, груди и чуть позже, по всему телу. Не сказать, что привкус ему понравился, но эффект был настолько благоприятным, что дискомфорт от вкуса моментально улетучился. Лежа на спине и созерцая потолок, настроение Карасу обрело более позитивные и воодушевляющие оттенки. Он невольно улыбнулся. На секунду, он снова поверил, что все будет хорошо и вселенная заботится о нем. Эта мысль никуда не ушла, а продолжила, словно маленькое, светлое деревце расти и заполнять тьму внутри его рассудка своими ветвями, неся все больше и больше умиротворения. Карасу заснул с улыбкой на лице и видел множество разноцветных снов. Фрактальные узоры и сюжеты сменялись бессчётное количество раз. Он точно не понимал, что конкретно видел, но это вызывало непередаваемо теплые чувства. Он вспомнил что-то важное, что-то, что помнил раньше, но позабыл в процессе жизни. Что-то светлое и окрыляющее, доступное всем, но легко упускаемое человечеством. «Не забудь это, не забудь это!» — повторял себе Карасу, созерцая эти картины и растворяясь в глубинном откровении. Карасу проспал много дней.