Семь дней / Семь ночей

POV Canaan — Итак, — перешагнув упавшее полотенце, Альфард рассматривает меня с ног до головы, задерживая взгляд на обнажённой груди дольше обычного. — Говорят, что чем меньше грудь, тем она чувствительней. Ты согласна с таким утверждением? Усилием воли давлю в себе жгучее желание прикрыться. Я хоть и стараюсь казаться невозмутимой, но её слова заставляют тело трепетать в предвкушении ласк. — Не знаю, — отвечаю меланхолично. — Как-то не интересовалась. — Значит, самое время узнать. Она приближается ко мне, пальцами скользит по груди и сдавливает чувственный сосочек. Меня бросает в дрожь от её прикосновения. «Не сдавайся, прошу, не сдавайся», — умоляет внутренний голос. Я выдыхаю. Пускай делает, что хочет. В конце концов я сама пришла к ней, никто меня за уши не тянул. Только одно тревожит душу: похоже, я действительно начинаю влюбляться… И вот это уже по-настоящему страшно! Ладно бы влюбиться в какого-нибудь доброго мальчишку, милого и заботливого, сбросить с себя груз одиночества и просто жить счастливой жизнью, так нет! Меня бросает из крайности в крайность — от лютой ненависти до горячей симпатии. Хрень! По-другому не скажешь. — Ну, как? — почти с нежностью Альфард обводит пальцем сначала левый сосок, потом правый. Затем умудряется прижать пальцами оба, и ритмичными движениями начинает их растирать. — Какие ощущения? — Странные, — признаюсь я, испытывая одновременно и блаженство, и боль от интенсивного трения. — Это не ответ. Тебе нравится? — Н-не знаю… — Тебе нравится. Видишь, как быстро затвердели? А ведь я толком их не ласкала… Придётся повысить градус остроты. — Какой ещё градус? Альфард тянется к прикроватной тумбочке, что-то ищет. — Помнишь, малышка, я хотела с тобой поиграть? Мои глаза округляются, когда она достаёт тонкую цепочку с зажимами на концах. — Это больно, — я не возражаю, лишь констатирую вероятный факт. — Да, это будет держать тебя в тонусе. Один конец она отдаёт мне, а второй подносит к моей груди и смыкает его на маленьком сосочке. Вскрикиваю. Эффект превосходит любые ожидания! Я, конечно, подозревала, что будет больно, однако подозревать и чувствовать — разные вещи. — Ничего, сейчас привыкнешь, — Альфард цепляет оставшийся зажим, чуть оттягивает зубами цепочку, проверяя, насколько крепко та держится на мне. — Можешь приступать. Массаж делать умеешь? — Ш-ш-шею разминать, — шипя от боли, закусываю губу. — И спину. — Годится. Приступай! — Тогда нужно… Своевременная мысль вынуждает меня замолчать. Ах, вот оно что! Она хочет, чтобы я её раздела? Ни черта не соображаю… Волнуюсь немного. Впрочем, любопытство берёт верх, и после минутных колебаний я всё-таки сдаюсь — хватаюсь за её одежду. Футболка, шорты. Кожа под ними смуглая, бархатистая, хотя мелкие рубцы дают о себе знать. Губами ощущаю шероховатости, которые глазами не увидеть. Сколько же раз её пытали? Избивали? Насиловали? Страшно представить! Я не знаю, через что она прошла. Она полезла туда, куда не следует соваться «слабой женщине», но не думаю, что телесное увечье заставило её отказаться от полученной власти. Что-то изменилось в ней самой. Всё больше смелея, продвигаю пальцы под резинку трусов, намереваясь спустить их и прикоснуться к нежной промежности. Мне понравилось трогать её. Никогда бы не подумала, что эта часть женского тела может так очаровывать. В подростковом возрасте, когда все нормальные девочки начинали думать о сексе, я лазила по подвалам с пистолетом за пазухой, ломая голову над неразрешимыми задачами. Какой там секс? Я и себя-то узнала сравнительно недавно, уже после переезда в Шанхай. А теперь ещё вот — проблема с ориентацией. Но ничего не могу с собой поделать, меня тянет к ней словно магнитом. В ответ чувствую раздражение. Опять тороплюсь? Наверное, надо было узнать о её предпочтениях, прежде чем лезть к ней в трусы. Некрасиво с моей стороны, незрело. Мне бы подсказку, а то в голове всё перепуталось. Куда целовать? Где гладить? Встретив мой растерянный взгляд, Альфард улыбается, ерошит мне волосы и запрокидывает свою голову назад, открывая полный доступ к шее. Прижимает к себе, с силой — отстраниться невозможно! Какой же у неё красивый цвет… Сомнения уходят на задний план. Я даже забываю о цепочке на груди — боль меня давно не беспокоит. Осыпаю поцелуями её шею и плечи; целую впадину над ключицей, ложбинку между грудями. Руки путешествуют по её спине. Плавные изгибы и соблазнительные округлости крепкого тела не могут не завораживать, поэтому я позволяю себе вольность — накрываю ладонями её ягодицы. — Куда это ручонки пристраиваешь, сучка похотливая? — звучит в тишине незлая насмешка. — Нельзя? — изображаю обиду. — Да жамкай, жамкай, разрешаю. Можешь шлёпнуть, если хочется. — Так? — слегка хлопаю по мягкому месту. — Как-то так, да. Можешь сильнее. С размаху шлёпаю повторно. Мои ногти впиваются в податливую плоть, но похоже, Альфард только наслаждается этим. — Ещё! Сильнее! Хочу, как раньше, Ханаан… — А? — Хочу причинять тебе боль… Хочу, чтобы ты делала больно мне… — Что ты несёшь, ненормальная! Зачем? — Мне этого не хватает, — горячо выдыхает она, а у меня слабеют колени: скоро, очень скоро свершится непоправимое — то, о чём наверняка буду жалеть всю оставшуюся жизнь. — Знаешь, сколько раз я представляла, как толкаю тебя к стене и «люблю» страпоном до тех пор, пока не сорвёшь себе голос от криков? — Гадость какая. Тебе нравятся грубые ласки? — Возможно. Я хочу, чтобы ты раскрылась, Ханаан… Кусай, сжимай, усмиряй — делай что угодно, только заставь меня кончить! Если научишься, то я соглашусь на что угодно… — Точно ненормальная! После падения голову не проверяла? А то крыша едет не спеша, тихо шифером шурша. Вызывающе отодвинув полоску трусов, Альфард проводит пальцем по набухшим, блестящим от смазки, складочкам. Грязно, пошло. — Пора занять ротик более полезным делом… Начни с того, что знаешь. Немой писк застревает у меня в горле. Поцеловать её в том самом месте? Снова? — Ну? — она теряет терпение. Застигнутая врасплох, я сглатываю и, опустившись на колени, послушно стягиваю с Альфард последний элемент одежды. Дурман мускуса кружит голову, опьяняя ароматом вожделения. Я собираю его губами, слизываю, точно драгоценный нектар. Главное не поддаваться панике: это в первый раз было трудно себя перебороть, а во второй… Дыхание Альфард сбивается. Её рука удерживает мой затылок, даже слегка массирует, пропуская между пальцев пряди мои волос. Нежно, ласково, осторожно. Паники нет. Кончиком языка я нахожу и принимаюсь дразнить её клитор, ладонью шлёпаю по заднице — сильно, как она и просила. Признаться, я удивлена. Если бы знала раньше, то давно выпорола бы её хорошенько, до синяков. Может быть, она бы и сволочью такой не стала. — Засунь его в меня, — внезапно требует Альфард, широко расставив ноги. — Скорее! Кровь приливает к щекам, однако слушаюсь без колебаний — проскальзываю внутрь разгорячённого лона и замираю, охваченная непонятной дрожью. — Глубже, глубже пихай! Вот так… Пошевели… Ещё раз… Теперь пальчиками… Рукой она помогает мне войти в себя, и мой палец обволакивает мокрый жар — как лава в кратере вулкана. Альфард такая влажная внутри, такая горячая… Волна возбуждения мгновенно прокатывается по моему телу, оседая ноющей тяжестью внизу живота. — Добавь второй, — она кусает губы; глаза закрыты, волосы прилипли ко лбу. — Стоя не очень удобно. Давай, ты приляжешь? — умная мысль, как обычно, приходит с опозданием. — Давай, ты не будешь командовать! Просто трахай меня! Не останавливайся! Сколько длилась наша схватка — я без понятия. Пять, десять, двадцать минут? Или целую вечность? Тогда я потеряла счёт времени. Рука устала, но мне хотелось увидеть Альфард на пике блаженства. Её запах и насыщенный малиновый цвет создавали композицию сладостного забвения, отметающую все запреты и правила. Отметающую всё, чем я жила до неё. Отныне весь мир раскололся на две половины: она и я, я и она… И удовольствие между нами почти космическое. Радиоактивное, то есть. Незримое и коварное, крайне опасное для нас, двух противоположностей. — Мне всегда тяжело давались эти вещи, — изнеможённая от экстаза, Альфард наваливается на меня и тыкается пересохшими губами в плечо. — Обычно я либо ничего не чувствую, либо наоборот — быстро возбуждаюсь, а до финала дойти всё равно не могу… Офигеть! Её потянуло на откровения? Похоже, пора ждать апокалипсис или что-то в этом роде. — Но сейчас ты же… ну… Всё же получилось, да? Когда поворачиваю к ней голову, чтобы поцеловать маленькое, аккуратное ухо, она разрывает этот невинный контакт. Супит брови. Вот вам и грядущая катастрофа… — Ты не поняла, кончила я или нет? — её глаза заживо сжигают меня. — Поняла, вроде… Просто я читала недавно, что так бывает, если не расслабиться полностью, — выдаю философски, нащупав дрожащими пальцами её руку. — Плохие мысли мешают телу разрядиться. — Чушь! Я могу расслабляться в любых условиях и так, как захочу. Просто моё тело стремится выйти за грань общепринятых стандартов. Кстати, твоё — тоже. — Что? — удивляюсь я, и тут же ойкаю — зажимы соскакивают с груди. — К примеру, во-о-от это… Альфард втягивает освобождённый сосок в рот, кусает его. По сравнению с зажимом, её зубы кажутся мне нежными тисками любви. И правда, интересные ощущения. — Теперь понимаешь, да? Твоим сосочкам нравится боль. Они точно хотят продолжения… Надо что-нибудь сказать, но в голову не приходят нужные слова. — П-подожди! Мне… э-э… отойти… нужно… Воды попить, — из-за внутреннего бардака чувствую себя полной дурой. — Возьми на столе. Я же не для красоты её сюда принесла. — У тебя всё продумано! — «Чем больше мелочей продумываешь заранее — тем меньше инцидентов в ходе операции». Знакомая фраза? Я киваю, беру со стола бутылку и делаю пару глотков. — Как допьёшь, ложись на кровать. Я с тобой ещё не закончила. Из той же прикроватной тумбочки Альфард извлекает вещицу, пострашнее всяких цепочек. Чёрный, искусственный фаллос — в меру натуралистичный, в меру идеализированный — красуется на её ладони, устрашая своими размерами. — Думала, насчёт страпона я пошутила? — усмехнувшись, она примеряет на себе будущее орудие труда. — Помоги закрепить. Не хочу выглядеть трусихой, но эта штука меня откровенно пугает. Я уже смирилась с тем, что Альфард сделает всё пальцами, кое-как настроилась, но страпон… Огромный мерзкий страпон! Он же порвёт мою щёлочку! — Может, не надо? — застегнув ремни на её бёдрах, недоверчиво принимаю горизонтальное положение. — Ближе ко мне двигайся. Ноги спусти. — Сомневаюсь, что оно в меня влезет… — Влезет. Сначала подготовлю тебя немного, — она кладёт рядом какой-то тюбик, игнорируя мою тревогу. — И здесь я побеспокоилась, как видишь. Радуйся, что лежишь в чистой постели, со смазкой, а не где-нибудь в обоссанном переулке, по-сухому оприходованная. Это я к тебе ещё по-божески, чтобы ты завтра смогла нормально ходить. А ведь правда. Зная Альфард… Раньше она, не церемонясь, разодрала бы на части, без жалости и сожалений. С чего вдруг она стала такой заботливой? В чём подвох? Теперь я с особой внимательностью слежу за её действиями. Выдавив немного прозрачной жидкости, она размазывает её по моим складочкам и устремляется куда-то в меня. Неглубоко. По крайней мере, мне ещё не больно. Снова выдавливает. Чувствую, как прохладная смазка течёт по самым укромным местам, а через миг скользкий палец проникает глубже. Ай! Уже больновато. Натягиваюсь, словно струна. — Не напрягайся. Больнее будет, — Альфард качает головой, совершая осторожные поступательные движения. — Ты узкая, без «контрольного» нам не обойтись. Она вынимает палец и, поднеся к лампе, рассматривает его в поисках багровых разводов. Нет, Альфард не причинит мне вреда. Если бы она собиралась убить, то вела бы себя совершенно иначе — не понаслышке знаю, на что она способна. Сейчас я просто стану женщиной… Не больше, не меньше. Обычный процесс. Закрываю глаза и старательно расслабляю мышцы. Чувствую, как приняв удобное положение, не требующее опоры на обе руки, Альфард прикладывает к нужной точке нечто более крупное, прохладное и такое же скользкое, какими были её пальцы. Толкает. Погружает прямо в глубину. Ай-ай-ай! Её новое проникновение обрушивается на меня внушительной болью, отчего даже дышать становится трудно. Кажется, будто между ног воткнули острый кол или кусок арматуры — почему-то такая ассоциация пришла мне на ум в первые секунды. Как это вообще может нравиться? Вцепившись руками в покрывало, я пробую подстроиться под ритм колючих толчков, но выходит скверно. Моё тело сопротивляется непрошеному вторжению. Губы дрожат, дыхание рвётся. Рвётся, наверное, и что-то внутри. — Это всё, — сквозь гул в ушах слышу её ликующий голос. — Поздравляю, сучка. Выросла!

***

В глазах проясняется внезапно, и реальность врывается в моё сознание с приступом головной боли. Но больше нигде не болит, даже странно. Ни дискомфорта внизу живота, ни запачканного кровью нижнего белья, и на теле — ни единого признака. Несколько минут я неподвижно изучаю потолок своей комнаты, вернее, своего временного пристанища, прокручивая в памяти сумбурное воспоминание — сон, вызванный под впечатлением запретной близости, никак иначе. Прекрасный и ужасающий, такой яркий, будто всё произошло наяву. Уж не знаю, радовалась я или корила бы себя за содеянное, случись это на самом деле. Но благо, жизнь пока отвела от греха. Надеюсь… Через силу сползаю с кровати и нетвёрдым шагом плетусь к забытой на стульчике сумке. На сотовом — пара сообщений от Марии и пропущенный вызов от Юри, бывшей начальницы. Неожиданный сюрприз. А ведь я чётко дала ей понять, что нуждаюсь в отдыхе… И она, вроде бы, отпустила, передав жиденькую пачку денег, якобы в качестве премиальных за оказанные мною услуги. Полгода не трогала. Что теперь? Перезванивать, пожалуй, не буду. Я в заслуженном отпуске.