Души твоей ветвистые пути

      Каким бы агрессивным не представлялся мир, раскинутый за непроглядным ободком лазурной глади, жизнь на острове закипела с новой силой, преисполненная надеждой перемен. Истоптанные титанами земли, за сотню лет успевшие обогатиться минералами, засеяли культурами, отыскав не только источник грошового продовольствия, но и обеспечив население процветающей Элдии благородным ремеслом, практически забытым в изголодавшихся за век городах. Однако технический прогресс, по каплям вплетавшийся в умы с появлением незваных гостей, ко всему прочему выражающих волю Зика Йегера, требовал максимальной отдачи от каждого.       В который раз отряхнув руки, по-прежнему отдающие дурманящим запахом жженого пороха, Микаса рефлекторно прикладывает тыл ладони к мокрому лбу, растирая земляную пыль. Мощь огнестрельного оружия отрицать не приходится, пусть его эффект в борьбе с титанами до щемящей в груди боли ничтожен. То ли дело против хрупких человеческих тел, заменяемых в тире круглыми деревянными мишенями, разлетающимися в щепки от каждого оглушающего выстрела. Рассыпется ли подобным образом человек? Вопрос, не раз всплывающий в сознании, стоит невольно представить на траектории взведенного курка живое сердце.       Несмотря на болезненную отдачу, пробирающую до мельчайших косточек при нажатии спускового крючка, треск пробитой мишени ласкает слух, позволяя перевести дух. В одиночестве или молчаливой компании друзей, изредка обменивающихся парой фраз между грохотом вылетающего из дула свинца. Гладкая рукоять куда приятнее ложится в руке, в отличие от толстой лопаты, не сточенное древко которой загоняет под кожу энную по счету занозу. Вечером определенно будет чем заняться. И иголка в руке пригодится далеко не для шитья.       — Сколько мы уже здесь? Часов пять? — щурясь от палящего яркого диска, едва коснувшегося горизонта, уточняет Конни, делая несколько глубоких вдохов через рот.       — А траншея не такая уж длинная, как хотелось бы, — озвучивает неутешительную истину Армин, с усилием откидывая забранную горсть земли.       Легким движением смахнув прилипшую ко лбу челку, легонько взметнувшуюся вверх от быстрого выдоха, Микаса всматривается в фигуры приятелей, расположившихся по другую сторону от выложенной широкими бревнами дороги. Металлом здесь пока и не пахнет, однако прозвали ее «железной» вряд ли для красивого словца.       Проект по строительству был предложен Онъянкопоном, за пару фраз нашедшим общий язык с безумием Ханджи, мелькнувшим в пучине одинокого зрачка. И повязка на соседний глаз не прибавляет ей и капли здравомыслия. Мистическая дорога, что будет проходить через весь остров, объединяя города наиболее удобным и быстрым способом. И некий транспорт, что будет двигаться на пару́ при сжигании угля, заменяя норов сотни лошадей. На тот момент звучало и вправду воодушевляюще… Загвоздка в том, что само строительство железной дороги требует дюжей физической силы. Отчего ушлое правительство, не привыкшее марать собственные руки, приняло решение привлечь военные структуры. Ношение двадцатикилограммового оборудования, предназначенного для полетов, заметно укрепило каждого, кто хотя бы раз испытывал эйфорию свободного «падения» с УПМ на перевес. Сноровка и выносливость, вкупе с беспрекословной исполнительностью — идеальное сочетание для подобного задания.       Скудный выбор, на протяжении сотни лет заточения стоявший перед новыми поколениями, собрал наиболее талантливых и крепких людей именно в военном деле, учитывая, что остальные перспективы выглядели куда менее прибыльными. Оставались лишь преступная стезя, Фортуна в которой улыбалась куда меньше, нежели тем же разведчикам, пачками гибнувшим на нескончаемых вылазках. Или же мелкое бытовое ремесло, прельщающее далеко не каждого. То ли дело почетное клеймо «гордости семьи», пусть и присваиваемое большинству посмертно.       — Может, твой пятнадцатиметровый приятель нам немного подсобит? — бросив лопату у ног, лениво потягивается Жан, придерживая на макушке потертую шляпу. Коварство солнечных лучей на открытой местности подстерегает на каждом шагу. И укрыться от его воздействия, минуя мучительную лихорадку и удовольствие опрокинутого в ведро завтрака из спазмированного желудка, возможно лишь подобным способом.       Характерный шорох прорезаемой тупым лезвием земли — и очередная горсть вспаханного чернозема отправляется прямо через плечо Эрена, лишь после оторвавшего взгляд от траншеи.       — Я титан Атакующий, — переглянувшись с заклятым товарищем, сухо подмечает он, щурясь от солнца. — …а не копающий.       — И не поспоришь, — поджав губы, тихо роняет Жан, вновь вооружаясь лопатой. После чего медленно переводит взгляд.       — Чего это ты так на меня смотришь? — уловив внимание со стороны, с легким удивлением тараторит Армин, застывший в позе насторожившейся полевки.       Колоссальному титану хватило бы пары движений пальцев, чтобы прорыть нужный канал. И всего лишь одного превращения, чтобы пустить месячные труды строительства насмарку, разрушив все до основания. Из двух зол выбирают меньшее, не так ли?       «При наличии выбора есть смысл склоняться к тому, о чем будешь сожалеть меньше…»       Так, кажется, как-то высказался капитан Леви, в небрежной, на первый взгляд, попытке успокоить Армина, судорожного стирающего руки в кровь? И все ради истребления свежих следов своей решимости, стоивших жизни одной из сотрудниц внутренней полиции. Она или Жан. Выбор был очевиден.       Пожалуй, в тот вечер капитан щедро поделился одной из своих ведущих мантр, которой он придерживается долгие годы. И легкость смертоносного лезвия, при виртуозном взмахе в его руках окропившего воздух характерными каплями, оказалось красноречивей любых слов. Как и выпущенный якорь УПМ, продырявивший податливую плоть очередного полицейского. Убийство в своей наиболее элегантной форме. И в этом Леви никому не переплюнуть.       Металлическая часть лопаты утопает на треть собственной длины под напором ее веса, давящего на гладкую часть древка. После их разговора в коридоре во время грозы они почти не пересекались. Периодические столкновения глазами в столовой или на полигоне стали столь несущественными, что лишь больше подстегивали ощутить его отсутствие физически. Учитывая, что о совместных тренировках больше не могло быть и речи. Привлеченный к строительству железной дороги, в настоящий момент разведотряд большую часть времени проводит в поле. Или же в лесу гигантских деревьев с целью тестирования модернизированных УПМ, лишившихся привычных тросов.       Леви же, не питающего страсти к копошению в грязи, «позорная» участь чернорабочего миновала, как и прочих из офицерского состава. С другой стороны, недельные поездки в столицу в компании командора Ханджи Зоэ оказались вполне равноценной заменой, судя по углубившейся синеве под глазами и заострившимся чертам лица. Скучать ему явно не приходится. Хотя, привлечение его тяжелого сапога к налаживанию взаимодействия с плененными марийцами навязчивой мыслью приходит на ум все чаще. Одной из тех, которой поделиться в разговоре с той же Сашей или Армином кажется неуместным и даже зазорным. С какой стати ее вообще должен волновать его досуг? Утомление от однообразной работы сказывается на ней все больше.       Несмотря на не отступающее ощущение опустошенности, встречи с Кийоми Азумабито оказались неплохим способом скоротать время, расспрашивая об обычаях неведомой страны. О причудливых танцах, традиционных нарядах с точеной вышивкой и чудесах непривычной природы. Однако госпожа посол являла себя лошадью самых темных мастей, большую часть времени и вовсе предпочитая изъясняться двояко. Оттого расколоть ее у Микасы так и не вышло, что выливалось в поджатые плечи на ковре перед самим Дарисом Закклаем в присутствии командора Зоэ. Сухое «Попробуешь в следующий раз» после стольких повторений уже впилось под ногти, каждый раз стачивающие жесткую шерсть ее форменного пальто.       От Дариса Закклая веет трупным смрадом. И криками запытанных до полусмерти господ, волей судьбы угодивших в его руки во время революции. Сколько бы убитых не было на счету их отряда, скрывавшегося в лесах под предводительством капитана Леви, руки каждого из них куда чище, чем Главнокомандующего. А привычный запах пресной воды, пота и костра намного приятнее резкого одеколона, призванного скрыть его истинную сущность. В стеклянных глазах, зашторенных тонкими линзами, при должном рассмотрении можно выловить устрашающий взгляд хищника. Микаса ощущает его всем нутром, испытывая оттенок пренебрежения. Минусы военной структуры, обязующей подчиняться вышестоящим, невзирая на личные предпочтения, со временем становятся куда менее призрачными. Исполнять прямые приказы Дариса Закклая ей бы точно не хотелось. Но долг обязывает прижать кулак к груди, почетно поклонившись напоследок.       И все же общение с Кийоми Азумабито было далеко от обычного задания. Ей было не все равно. И лежащая на столе книга, лицевой переплет которой морщинистые пальцы пригладили не раз, пока Микаса не появилась в дверях небольшой комнаты для встреч, доказывала это с лихвой. Непривычные иероглифы на корешке подстегнули аккуратно откинуть кожаную обложку, прикасаясь к пожелтевшим страницам. Однако язык, к удивлению Микасы, оказался куда более привычным и знакомым.       — Быть может, здесь ты сможешь отыскать то, что тебе нужно, — тепло улыбнулась Кийоми Азумабито, уверив в том, что это подарок дорогому потомку сегуна. Пусть красочные страницы с изображением мифических существ никак не вязались с историческими хрониками. — Здесь представлены наши сказания. Легенды и мифы, что помогут лучше прочувствовать нашу культуру. Твою культуру.       — Я принадлежу к Хизуру лишь наполовину, — заметив изображение полосатого существа, некогда увиденного во снах, самим собой выдает Микаса, укрыв растерянный взгляд под нависающей челкой.       — Не могу сказать, что меня это опечалило, — пригубив теплый напиток из фарфоровой чашки, более сухо проронила Кийоми Азумабито. — Просто помни, что Хизуру тоже твой дом. И всегда готова тепло принять свое дитя.       Кротко кивнув, Микаса в очередной раз мазнула взглядом по родным чертам. Глаза… такие редкие и теплые одновременно. Доживи ее мать до солидного возраста госпожи посла, ее взгляд был бы таким же? Кожаный переплет предательски скрипит в побледневших руках.       Донести драгоценный трактат до своей комнаты в тот вечер Микасе так и не удалось. И все из-за знакомого огонька, сверкнувшего во взгляде Армина, заметившего край необычного переплета, высовывающийся из плетеного мешка.       — Я могу прочитать ее и позже, — ее спокойный тон не дрогнул ни на йоту, когда она протянула сборник сказаний в объятия Арлерта, не до конца поверившего своему счастью. — Скажешь, стоит ли.       В его бережных руках книга будет в сохранности. Микаса и не думала подвергать незыблемую аксиому критике. Да и благодарность в небесно-голубых глазах была вполне достойной платой. Впервые за долгое время.       Истошное ржание жеребца у стойла тотчас привлекает внимание, вынуждая замереть на месте. Красивое, горделивое животное, окутанное сетью веревок. Тот самый жеребец, что едва не растоптал мальчишку в конюшне. Если норов дал трещину раз, приручить его уже вряд ли получится. Однако распухшая голень с загноившейся раной наводит на куда менее радужные мысли.       — Держите крепче!       — Он уже в течение недели ведет себя скверно. Не к добру это, — сильнее затягивая узел на холке, тараторит один из солдат, едва ли не готовясь прочитать песнь святых богинь.       — С неделю в конюшне нашли дохлую лисицу. Видать, все же скверна. А жаль… Добротный конь.       Широкие карие глаза с бездонными зрачками пугающе смотрят в пустоту, не замечая окружающих его солдат. Пока жеребец и вовсе не начинает беспорядочно кружить внутри сомкнувшейся цепи. Измазанные в густой слюне губы лишь судорожно подергиваются вокруг уздечки. Топот копыт заглушает навязчивый скрежет зубов по металлу. После чего конь нервно поворачивается по сторонам, трепыхаясь в предсмертной агонии.       Бешенство — страшная напасть, пожирающая жертву живьём, неотвратимо вверяя в объятия безумия.       — Смотрите, чтобы не цапнул, — настороженно роняет один из солдат, когда конь предпринимает попытку кинуться на одного из них. — Заразная дрянь. Нужно проверить все головы на наличие свежих укусов.       Почему же ей кажется это таким знакомым? Микаса сама не замечает, как утопает во взгляде ошарашенных глаз, наливающихся гневом, готовым тотчас обрушиться на подлых людишек, сковавших его. Все верно… прямо как во сне. Одном из дюжины, что всплывают в ее сознании каждую ночь с тех самых пор, когда она впервые встретилась с госпожой Азумабито…       — Мы его взяли!       Лязг цепей вынуждает ее ускорить шаг по коридорам в сторону внутреннего двора замка. Пламя свечей в бумажных фонарях едва колыхнуло, стоило длинному подолу взмахнуть за ней.       — Держите крепко… нам велено взять его жив…       Рывок — и схваченное «чудовище», как не раз величает его стража, раскидывает солдат по двору, дергая за те самые цепи. Она лишь наблюдает взметнувшие вверх доспехи с печатью королевской семьи, мгновением позже угодившие в повозку с сеном.       — Он… нечеловечески силен, — шепотом произносит капитан стражи, продолжая удерживать в руках веревку, конец которой по-прежнему сжимает горло пленника.       Тот же самый взгляд, полный ярости и жажды убивать. И все ради крупицы свободы, что отняли насильно. Босой мужчина в испачканных лохмотьях стоит к ней спиной, что не позволяет рассмотреть черты его лица. Одна рука опирается на выложенную из камней дорожку, пока грудь трепыхается в попытке жадного вдоха. Веревка на его шее издает скрип. Испачканные в крови и грязи пряди спадают ниже плеч, укрывая спину. Пока ладонь другой руки донельзя не сжимается в кулак, демонстрируя всю решимость загнанного зверя.       — Осторожно! — лишь успевает выкрикнуть стражник, когда в испачканной мужской руке оказывается край сковавшей его же цепи. Одно резкое движение — и солдат летит прямо навстречу с коленом, принимая удар треснувшими на груди доспехами. Капли крови мелькают на оголившихся зубах при судорожном кашле бедолаги. Хруст переломанных костей теряется в лязге меча, выскальзывающего из ножен капитана стражи.       — Чудовище!.. — рычит бравый воин, готовый одним взмахом меча оборвать жизнь…       …Пока хрупкая женская кисть тотчас не смыкается на его руке, прерывая атаку.       — Так и есть.       Уверенная реплика срывается вовсе не с ее губ. Ее мелодия звучит внутри, где чуть быстрее начинает биться сердце. Решительно и непоколебимо.       — Госпожа?..       Не в силах оторвать от пленника взгляд, она собственными глазами наблюдает агонию жизни, горящей в его груди. Замызганные пальцы судорожно вплетаются в веревку в попытке сорвать со своей шеи. После чего раздается хриплый вдох. Столь желанный, что она невольно застывает, продолжая всматриваться в жадно втягивающий воздух силуэт, обессилено стоящий на коленях.       — Он тот, кто нам нужен.       Хватает еще мгновения — и на сухом профиле, повернувшемся к ней, можно рассмотреть тонкий уголок треснувшей губы, едва виднеющейся из-под пелены растрепанных волос. Взгляд зверя вновь приобретает человечность…

Часть I. Под маской зверя

      Свист иссякаемого за спиной газа хлыстом подбивает вперед. Влажные листья, частично сбитые стуком проливного дождя, ударившего с самого утра из скученных чернильных туч, небрежно приглаживают щеки, стоит среагировать на выстреливший из ветвей макет. Блеск оголенного клинка, затем точный удар. Лезвие плавно скользнуло по шее, мишенью намеченной чуть ниже головы. Щепки тотчас подхватывает непроглядная стена воды, смешивая с подгнившими листьями у самого подножия гигантского ствола. Решительный толчок тонкой подметки армейских сапог, царапнувших по дереву — и очередная преграда остается позади, оказываясь лишь скромной припиской к богатому списку учебных достижений.       Ноющие мышцы тешатся в приятной ломке, вынуждая вжать карабин УПМ вплотную. Кто бы мог подумать, что Микаса соскучится по тренировкам, ощущая нестерпимое желание продемонстрировать высшую пробу своих навыков. И промозглый ливень, до нитки пропитавший спецэкипировку, не может стать преградой на пути изголодавшегося по вылазкам бойца. Полет подобен глотку свежего воздуха, заполняющего все вокруг. Эйфория бьет ключом, на мгновение ослепляя в пучине густой листвы, в которую она предпочитает окунуться с головой. Одиночество здесь только на руку. А ритмичное рычание мотора — не худшая замена вышитым на плечах «крыльям».       Насколько бы уставшей и обессиленной Микаса не падала в объятия одеяла из гусиных перьев, тотчас натягивая шерстяной плед по самую макушку, сны продолжали навещать ее из ночи в ночь. Чаще они являли собой не более обрывочных картинок, содержание которых на утро она даже не могла вспомнить. Образы вырисовывались в голове сами собой, навеянные ароматом дежавю, выстреливающим в солдатской повседневности.       Однако иной раз события выглядели столь реалистично, что в жилах поневоле стыла кровь, не давая ей пошевелиться. Сонный паралич настигал в самый глубокий момент погружения, вынуждая на собственной коже ощущать происходящее. Голоса людей, примеси запахов… прикосновения и даже тяжесть взглядов, обращенных к ней. Все то, что свойственно участнику, никак не зрителю.       Очередной макет оказывается на траектории клинка, ударившего точно в цель. И все же истесанный ударами металл дал трещину. Спланировав на ближайшую ветвь, Микаса уже тянется к свежему лезвию, когда слуха касается тонкий смех. Столь невесомый, что она интуитивно бросает взгляд по сторонам в поисках источника.       Ответом оказалась парочка разведчиков, уединившихся в густых ветвях соседнего лесного исполина. Прижатая к стволу дерева девушка ластится губами по мужской щеке, легонько улыбаясь. На первый взгляд почти невинно, но… сжимаемый в её тонких руках воротник рывком спадает вниз, стоит им обоим погрузиться в страстный поцелуй. Окружение их точно не волнует, как и шум разрезанного пополам макета, судя по всему, затерявшегося в музыке дождя.       Увязнувшие в волосах руки смахивают дождевые капли с неровно остриженных кончиков, властно прихватывая пряди. И, судя по распахнутым губам, из которых тотчас звучит приглушенный стон, весьма болезненно. Сбитое дыхание из девичьих уст играет на жилке пульса, пока неопытные пальцы возятся с креплением ремней. Микаса застывает, не решаясь даже сделать вдох. Ее присутствие должно остаться незамеченным.       Расстегнутая белая рубашка, промокшая насквозь, более не прикрывает красоты девичьего тела, демонстрируя два темных бугорка. Стоило бы продолжить тренировку, но… резкий выпад юноши, тотчас вжавшего податливо тело в рельефную кору, отзывается тонкой цепочкой мурашек, шевельнувшихся под формой. Нагая грудь, едва ли не сверкнувшая гусиной кожей, попадает в грубые тиски, перекликаясь с приоткрытым ртом, окатившим горячим дыханием. Разведчица извивается столь плавно, что любоваться ей кажется нисколько не зазорным. Хрупкая скульптура в руках неопытного мастера, намеренного возыметь все, что причитается. В суете его движений проскальзывает неуклюжесть, однако его партнершу нерасторопность нисколько не смущает.       Даже когда он разворачивает ее лицом к коре, решительно скользя ладонью под расстегнутые брюки, неспешно стягиваемые вниз. Ногти болезненно впиваются в кожу, имитируя скребущее движение по дереву. После чего Микаса позволяет себе сделать вдох, ощущая сжимающее чувство между ног. Глаза без устали наблюдают за происходящим, совершенно не обращая внимание на промозглую погоду. Сверкнувшая бледная кожа, вжимаемая тесным прикосновением партнера, куда более животрепещуще собственных зубов, отбивающих чечетку. Змеевидные изгибы тела содержат что-то мягкое и совершенно не привычное для строгих маршев, солдатской похлебки и натирающих сапог. Что-то поистине женственное.       Стук капель по листве перебивает все вокруг. Микаса точно знает, что разведчице сейчас тепло. Ведь она сама почти что наяву ощущает жар мужского тела под собственными пальцами…       Глухой стук по воротам клином пробивает тишину. Скрип массивных створок, снятых с железных крючков — и въедливый шум ночного дождя проникает во внутренний двор далеко не с пустыми руками.       — На своих двоих добрался. Хорошо, что на доспехах королевская печать, иначе голова полетела бы с плеч, — слышится грубый голос одного из стражников. — Хотя, отбиваться сил у него уже не было.       Теплый свет свечей льется прямо в глаза, мгновение спустя позволяя рассмотреть темно-бордовый доспех. Капли крови на нем точно не заметить. Несмотря на легкий дефект, щетинки едва ли помяты, также выверено продолжая прилегать друг к другу. Рядом с ними на полу сидит мужчина. Несколько умелых движений в его руках — и темная копна волос на его плече становится куда менее влажной, раскидываясь проволокой на жилистую грудь, едва сверкнувшую из-под одежды.       — Сними рубашку.       Ее сухой голос совсем не дрогнул, когда в руке оказалась деревянная плошка. Присев на колени у невысокого столика, она по одной вытягивает травы с подноса. Сначала небольшая хвойная веточка, припудренная парой фиолетовых ягод. После чего в хрупких руках ломается несколько стеблей. Головки цветов, словно на плахе, падают вниз, к ее коленям, прикрытым темно-синим подолом кимоно.       По одному выщипывая мелкие голубые лепестки, она краем глаза улавливает движение его рук, в молчании стянувших потрепанное одеяние. Ее кисти сами вооружаются тонкой колотушкой, принимаясь осторожно растирать полученную смесь. Травянистый запах ударяет в нос довольно быстро, вынуждая рефлекторно опустить глаза. Именно в этот момент она ловит на себе пристальный взгляд со стороны, едва сдерживаясь. Повернуть голову сейчас — непростительно для ее гордости.       Так и не столкнувшись с ним глазами, она присаживается прямо перед ним, продолжая удерживать в руках плошку с травяной пастой. Первым взору попадаются потрепанные брюки, частично изрезанные каким-то оружием. Сквозь прореху ткани видно запекшуюся ссадину, однако она займется ей чуть позже. Больше внимание привлекла зияющая рана на плече. Женские пальцы тотчас принялись заполнять ее свеже приготовленной субстанцией.       — Тс-с, — шипит он, состраивая болезненную гримасу.       Взгляд на мгновение касается его лица.       — Жжется.       Даже если постараться, Микаса вряд ли вспомнит какие-то черты. Но вот глубину его суженных глаз забыть, пожалуй, не представится возможным.       Она знала, что и как нужно делать. Это знание наполняло ее изнутри, исходило из каждого мельчайшего движения. Пальцы наносили ровно столько целебной пасты, сколько требовалось для быстрого заживления. Да и дубящий эффект ягод наступил довольно скоро, избавив от неприятной болезненности. Его глаза неустанно следили за каждым движением, словно ожидая какого-то промаха. Или же проявляя простое любопытство.       — Неужели дочь сегуна не может распорядиться, чтобы меня осмотрел знахарь?       Срезав чуть больше ткани на его штанах, добираясь до ссадины, она лишь слегка поджимает губы, выдерживая паузу чуть больше.       — Моим навыкам доверия у тебя нет?       Едва прикоснувшиеся к нему пальцы, четко ощутившие тепло мужского тела, втирают мазь немного глубже, чем необходимо. Однако, к удивлению, он лишь повел желваками, не издав и звука. Стало быть, зверь успел привыкнуть к боли? Или ее легкое движение оказалось для него настолько предсказуемым? С другой стороны, в подобном положении на зверя он и вовсе не похож. Обычный человек, внутри лишь плоть и кровь.       — Напротив, — как ни в чем не бывало, проронил он, когда она наклонилась чуть ближе, чтобы перевязать торс.       Его дыхание, неспешное и ровное, дотягивается до самой мочки подобно теплому бризу. Даже жжется. Отчего плечо едва заметно дернулось назад.       — Удивлен оказанным вниманием.       Все же зверь… Непокорный. Не приласканный. И все еще не усмиренный, каким бы спокойным не казался.       Широкий бинт, застывший на мгновение в руках, скрипит по швам, сильнее стягивая торс.       — Больно.       — Жить будешь, — леденящий душу холод остужает воздух вокруг них на градус, когда в руке мелькает маленький кинжал, срезающий неровные концы узла.       Подхватив с коленей плошку, она аккуратно встает на ноги, не забывая одернуть спадающий подол.       — Еще раз осмелишься дерзить мне — оставлю подыхать, — ее голос изнутри звучит едва слышно, почти что шепотом. Еще более устрашающе может звучать лишь шипение змеи или скрип ветви под когтями голодного тигра. — Какой бы силой ты не обладал — инфекция не щадит никого.       Тихий стон растворяется в шуме дождя, возвращая Микасу в реальность. Вновь мазнув взглядом по паре разведчиков, нашедших временное пристанище в лесу, она улавливает характерное движение вперед. Руки юноши сжимаются на талии партнерши со всей животной страстью. Ее же собственные кулаки, сжимаемые до болезненно сводящих мышц, чуть расслабляются.       Микаса признается самой себе, что отвлеклась. Пора научиться выкидывать навязчивые мысли из головы. Здесь ей делать нечего.       Аккуратный шаг назад — и она вновь проваливается в пустоту свободного полета. Тело вытягивается по струнке, пока разум продолжает из последних сил отбиваться от навязчивых идей. Мурашки тоненьким пером скользят по внутренней стороне бедер. Что, если…       Удар приходится из ниоткуда, сбивая с привычной траектории полета. По щелчку пальцев придя в себя, Микаса молниеносно маневрирует в сторону, в последний момент успевая избежать столкновения. После чего быстро приземляется, царапая каблуками ближайшую ветвь.       — Ты цела?!       Запыхавшись, Жан оказывается рядом с ней спустя мгновение. Его грудная клетка ходит ходуном, пока шумное дыхание теребит приоткрытые губы. В глазах читается неприкрытая обеспокоенность, давно не проявляемая столь явно.       — В норме, — едва кивнув, выдыхает Микаса. — Ты?       Призрачный оттенок страха в его глазах придает заметно виноватый вид. В конце концов, она сама нарушила привычную траекторию полетов, установленную во время тренировок. Что могло стоить им обоим как минимум недели в лазарете, и того хуже. Жан это прекрасно понимает. Однако не спешит указывать на явный промах, замалчивая очевидное. Промах с ее стороны.       — Не самые лучшие условия для тренировки, — едва дернув уголками губ, непринужденно оглядывается он, продолжая стоять в полуметре.       — С другой стороны, будет больше опыта. Нам не помешает.       Провозившись с заклинившим механизмом, Микаса не сразу замечает его взгляд. И вновь привкус дежавю никак не утихает, стоит на секунду пересечься с ним глазами. Отрощенные русые пряди, слипшиеся от дождя, интуитивно приглаживаются к затылку, формируя небрежный вихор. Черная водолазка впервые не утаивает подтянутый торс, демонстрируя умеренный рельеф, перекликающийся с немного острыми клыками у резцов при недолгой улыбке, обращенной к ней. Или же она впервые обращает на это внимание.       За пару лет Жан заметно возмужал. Быть может, на тренировке в лесу или в стенах штаба он также предпочитает проводить куда больше времени с какой-то из сослуживец? Смелое предположение ограничивается лишь голыми догадками. Однако отрицать того, что в женской раздевалке время от времени проскальзывают разговоры, в которых тот же Жан фигурирует довольно часто, было бы бессмысленно. А Эрен? Конни, Армин... Та же Саша стала куда женственнее и грациознее.       Неужели она единственная, кто не поменялся за годы в разведке? Словно жизнь и вовсе пролетает мимо...       И все же, как бы ребята не изменились за пару лет, они никак не ассоциировались с образом мужчины в ее снах. Некое различие, маленькая деталь, уловить которую ей так и не удалось. Что-то столь несущественное, и значимое одновременно, что делает его… иным.       — Пора собирать новобранцев, — голос Жана вновь застигает ее врасплох, позволяя выбраться из призмы сновидений. Его голова дернулась ровно в том направлении, где она видела разведчиков. — В той стороне… тебе попадался кто-нибудь?       Выжидающе застыв на месте, так и не услышав ответа, Кирштайн по наитию шагает по ветви в ту самую сторону, уже намереваясь проверить.       — Нет, — твердое заявление, сопровождаемое решительным поворотом головы в сторону, останавливает его на готовности к прыжку, вынуждая обернуться. — Видимо, они уже подбираются к базе.       — Оно и понятно, — вновь прошагав к ней, более расслабленно произнес Жан, не уловив и тени подвоха в ее реплике. — Ведь скоро обеденный час. Идешь?       Последнее звучит скорее риторически, когда шорох мотора за его спиной позволяет пуститься вперед в сторону тренировочной площадки, где по окончании в обязательном порядке нужно собрать рекрутов. Будучи ветеранами разведки, каждый из них получил по небольшому отряду на попечение. И по всей строгости несет за них ответственность.       «Дождались, живодеры», — ласково окрестил их капитан Леви, раздавая молодых бойцов. И, как никак, вверяя им будущее наследие разведки.       Легонько улыбнувшись самой себе, Микаса оборачивается вглубь леса. Щелчок небольшого рычага — и она со всей грацией срывается вниз. Теперь ей принадлежит еща одна чужая тайна. И она намерена оставить ее при себе...