Часть II. Вожделение
Грохот шагов пробирает до самой стены, вызывая рефлекторную дрожь под ногами. Массивные тени над землей, окутанные паром, плывут перед глазами размытыми красками. Клейменные сардонической улыбкой туши, пропорции которых никак не вяжутся с реальностью, провожают обезумевших солдат прямиком в объятия Создателя. Пока в воздухе не мелькает смертоносный силуэт, демонстрирующий самое высокое искусство войны. Все в нем, от выверенных, молниеносных движений до точных прыжков и массивного копья, говорят об одном — он был создан для этого. Зверь в человеческом обличии, готовый бросить вызов бродящим по земле демонам… Плавящийся наконечник треснувшего копья тонет в рухнувшей туше. Прожженное поле цветов, чахнущих в пекле дымчатого огня — единственное свидетельство развернувшейся битвы. Не считая горы человеческих трупов, вернее… того, что от них осталось. Кровавый след, оставленный вторжением титанов. Намертво вцепившись в ремень на загривке чужого доспеха, она осязает под тонкой подметкой остатки запекшейся плоти. Рваный вдох позволяет преодолеть преграду под ногами, протащив за собой живой груз. Микаса четко ощущает — стоит опустить взгляд — она увидит то, что будет преследовать ее в кошмарах до конца дней. Обугленные кости, содранную плоть… Застывший ужас на восковидных лицах. Руки дрожат от тяжести доспеха до самых плеч. Но выпустить его… Ее не покидает четкое осознание того, что она скорее ляжет рядом. И плевать, какие именно причины побудят ее совершить столь опрометчивую глупость. Шум воды становится все громче, пока она волочит по корням, о чудо, все еще бьющееся сердце. Прохладные капли брызгами оседают на бледной коже, когда она протаскивает его через «живую» стену водопада. По крайней мере, они смогут отыскать укрытие в пещере. Мраморные стены, с нежностью и трудолюбием приглаженные временем, что вытесало столь причудливую форму, покрыты голубоватым мхом. Блики воды искрят на каменной поверхности, проливая чуть больше дневного света. Осторожно опустив его голову у кромки воды, она присаживается рядом, с пристрастием осматривая на нем ювелирную работу кузни. Теперь же бордовые доспехи с императорской печатью выглядят весьма блекло. Деформированные, с глубокими вмятинами, местами и вовсе расплавленные. На нагруднике выступают четкие следы свежей крови, рефлекторно растираемой на женских пальцах. Ее вытекло слишком много. — Арэт… — ледяные фаланги суетно стучат по мраморной щеке, откидывая клок запутанных волос с его лица. — …Посмотри на меня. Ладонь с непривычной нежностью ныряет под затылок в попытке привести в себя. Пока взгляд не пересекается с едва приоткрывшимися веками. Тонкие черты его лица практически полностью окропляет кровь, дымкой растворяясь на глазах. Отчего на коже выделяются свежие ожоги, местами и вовсе покрытые небольшими пузырями. — Доспех … помоги снять, — сквозь сжатые донельзя зубы выдавливает он, делая хриплый вдох. — Задыхаюсь. Пока она тянется к кинжалу, припрятанному в голенище сапога, из его уст срывается надрывный кашель. Капли крови мелькают на нижней губе, пока он не обтирает их тылом истесанной кисти. Лезвие поочередно срезает плотные ремешки, позволяя ему вдохнуть полной грудью. Выскользнув из массивного нагрудника, он тянется к тяжелым рукавам в попытке стянуть и их. Острие кинжала отсекает ровные куски кожи легким взмахом руки, позволяя освободиться от массивного груза. — Постарайся промыть раны… — придерживая руку, холодно произносит она, едва коснувшись кромки воды кончиками пальцев. Ледяная. Однако Арэт, устало прикрыв веки, добровольно вверяет себя в объятия прохлады. Испарина на бледном лице перекликается с голубоватым оттенком воды, в которую он погружается едва ли не с головой. Темно-пепельные пряди, испачканные кровью и землей, растворяются на поверхности, образуя широкий полукруг. Убедившись, что Арэт остался на поверхности, она быстро подрывается на ноги, на ходу стягивая с себя металлический корсет. В борьбе с титанами от него толку немного, но к защите от человеческих нападок вполне пригоден. И все же сейчас любое промедление может сыграть с ней злую шутку. Первым под руки попадается мягкий пучок мха. Глаза практически не фокусируются на прочих растениях, суетно раздобытых ей у водопада. Шум дикой воды, хруст растолченной травы меж двух камней. После чего она растирает полученную субстанцию между пальцев, добиваясь лучшей консистенции. — Уже вернулась? — сипло произносит он, опираясь спиной о прохладную стену пещеры. Жив. Все, что сейчас имеет какое-либо значение. В груди что-то неуклюже шевельнулось, вынудив ее на мгновение и вовсе застыть с травяной пастой в руках. Пока вопросительный взгляд не обращается прямиком к ней, едва заметно скользнув по силуэту ее стройных ног, окутанных плотными штанами. Ему определенно стало лучше. — Ты потерял много крови. Пальцы касаются белой кожи, медленно втирая мазь. На сей раз самая большая рана расположилась на боку, где лишь благодаря наличию доспеха ему не оттяпали половину туловища. Однако глубокие следы зубов оставили кровоточащие порезы. Каждое прикосновение кажется таким естественным, нисколько не обременяющим. Словно весь мир — всего лишь крохотная маленькая пещера за стеной воды, где есть только двое. Когда сверху на обработанный укус ложится плотный лист, Микаса четко осязает прикосновение его руки у основания собственной кисти. — Ты… красиво поешь. Хриплая реплика едва выделяется из шума стучащей воды, ненавязчиво касаясь слуха. Взгляд тотчас скользит к его бледным губам. После чего ползет выше. Поникший взор блуждает по кромке воды до самого потока, разрезающего голубую гладь. Ослабленные веки практически смыкаются, придавая ему еще более уставший вид. — Даже не думай прощаться, — строго произносит она, пропитывая свежую рану. — Я не дам тебе уйти, пока ты не выполнишь… — Я и не собираюсь. Более резкий тон сопровождается решительным движением вперед. Сжимаемая в его руке кисть притягивается к мужской груди, вынуждая ее практически прижаться к нему. Зрительный контакт подкрепляется чересчур резвым нарушением личного пространства. — Я ведь связан оковами долга, которыми ты меня одарила, — полушепотом добавляет он, устремляя выразительный взгляд серых глаз прямо на нее. Пожалуй, единственная черта его лица, которую Микаса может уловить несмотря на всю реалистичность происходящего. — Ты ведь колдунья. Дьявольская магия, — продолжая прожигать ее взглядом, шипит он, вырисовывая кривую, немного болезненную ухмылку. — И ты веришь в эти сказки? — Сказки? — его бровь рефлекторно дернулась чуть выше. — Не твой ли народ поклоняется духам, соблюдая всевозможные обряды? Заговаривает оружие… — льдистый взгляд прокатывается по тонкой шее, с наклоном головы набок утопая в небольшом вырезе ее шелковой рубашки. —…Проклинает врагов, — его пальцы, заведенные за спину, сквозь тонкую ткань притрагиваются к ее спине. Именно там, где вязкие чернила впитались в кожу, оставив метку. — Окончательно я в этом убедился, когда услышал твой голос, — губы едва слышно касаются мочки уха. После чего он и вовсе отпрянул. Жилистые пальцы освободившейся руки дважды стучат по виску у пульсирующей ссадины, рассекающей бровь. — Он все еще в моей голове. Она стояла по пояс в прохладной воде, безмолвно слушая его охрипший голос. Однако онемевшие ноги едва не подкосились вовсе не из-за сводившей мышцы судороги. — После того вечера во дворце, когда ты пела для своего отца, я слышу его. Он следует за мной повсюду. Как там говорилось: Приходит герой, я уже слышу барабанный бой, — в немного солдатской манере повторяет он запомнившиеся строки, пока его ладонь практически невесомо скользит по ее предплечью выше. — И наши лошади несут навстречу Твоему Царствию… — В бледном свечении луны наши сердца загораются зовом, — тихо, едва слышно подхватывает она, нежно протягивая звуки.Oh the hero-o comes I can hear the dru-ums And our horses run to the kingdom come Through the pale moonlight Our hearts ignite to the ca-all.
Коснувшись ее плеча, зверь рефлекторно выпускает когти. И все же с нежностью, что не укрывается от ее глаз, блеснувших влагой в полутени небольшой пещеры. Он определенно отзывается на ласку в ее голосе. — Ты прокляла меня, — приглушенно рычит он, обхватив ее тонкую шею. На мгновение сдавленные хрящи и вовсе не дают сделать вдох. Но сопротивления не следует. — Я засыпаю с мыслью о тебе, и просыпаюсь с ней же, — его заметно потеплевшая ладонь неспешно разжимается, когда пальцы скользят под дегтярные пряди, распустившиеся из-под высокого пучка. Большой палец неспешно скользит по подбородку, дотягиваясь до приоткрытых губ. Вздувшаяся венка у виска придает ему немногим более устрашающий вид. — Пронзив мое сердце стрелой, ты забрала его навечно. Подушечки его пальцев отдают жаром. Микаса чувствует его на собственных устах, едва сдерживая кончик языка, что так рвется облизнуть пересохшие губы. — Возьми свою награду за звёздную корону… — добавляя звучности своему голосу, мелодично протягивает она, не отрывая от него глаз. — …Во имя любви быть жертве. Мы станем и будем сражаться, даже загнанные в угол…Oh, claim your prize For the crown of sta-ars… …In the name of love Be the sacrifice You and I will stand and fight Our backs to the wa-all…
Покоящаяся на спине рука вгрызается в ткань рубашки, решительно потянув вниз. Его резкий выпад вызывает короткую паузу. Веки покорно прикрываются, а интуитивно накренившаяся голова открывает жилку пульса, спустя мгновение накрытую теплом его губ. Кончик языка, вальяжно прокатившийся по натянутой мышце шеи, отзывается прохладой. На теле во всю рефлексируют мурашки, разливаясь каскадом от кончиков пальцев до корней волос. Распахнутая шелковая рубашка соскальзывает к локтям, оголяя затвердевшие соски. — …Спасения нет. Позволь жару усилиться, пока наши скакуны неистовствуют, и мы уже близки к нашей цели… — осязая на спине горячие мужские руки, гуляющие по каждому изгибу, тихо напевает она.…There is no escape Let the fever rise As our horses rage And our goal’s in sight…
— Клеймо… — едва прикусив кожу на плече, практически на ухо интересуется он, приглаживая черные линии между лопаток. — …откуда оно? — Метка, чтобы не забывать, — интуитивно прильнув подбородком к его плечу шепчет она, впитывая жар его тела собственной грудью. — О чем? — мужские губы неторопливо прильнули к фарфоровой коже. — О том, что все имеет цену, — прошагав пальцами по каждому позвонку накачанной спины, тихо роняет она. После чего тонкие фаланги вплетаются в пряди на мужском загривке, в надежде утонуть в нем безвозвратно. — И рано или поздно, мы все поплатимся сполна. Едва слышно царапнув когтями по ее спине, он шумно выдыхает. Выскользнуть из ее объятий не составило особого труда. Прикосновения его губ спускаются к ключицам, обжигаемым паром изо рта. Комок под ложечкой и вовсе завязывается в тугой узел. — Может быть, я та самая… — прерывистый вдох разрывает строчку песни, когда его зубы смыкаются на чувствительном соске, предварительно смоченном его слюной. — …та самая, кому суждено упасть…Maybe I’m the one… …I’m the one who will fa-аll.
В какой-то момент Микасу не покидает ощущение, что она не больше крупинки, застывшей в невесомости. Что все происходящее с ней ранее — всего лишь выдумка, дымкой затуманившая разум. В сравнении с каждым его прикосновением, дотягивающимся до самого дна омута ее чертей, которых она прятала в тени слишком долго. Пусть на деле он лишь резко подхватил ее на руки, выдернув из водоема. Нагие лопатки царапает холодный камень, когда он опускает ее у края выступа, частично погружая в воду. Взгляд льдистых глаз не сравним ни с чем. Смотрел ли кто-либо в этом несовершенном мире на нее вот так? Сердце на миг и вовсе разрывается от болезненного дежавю, вспомнить которое судорожное сознание не в силах. Почему же его глаза ей кажутся знакомыми? Трепещущие губы уже предвкушают поцелуй, когда он наклоняется чуть ниже… — Не останавливайся, — его заниженный голос ласкает кожу вместе со стертыми костяшками руки, коснувшимися ее скул. — Уложи меня на каменное ложе… — едва сдерживая тихий стон, поет она, осязая скользящие мурашки на животе. Свеже выступившая щетина на его подбородке царапает кожу все ниже. — …Я буду ждать тебя, пока я возвращаю покой моей душе…Lay me down On a bed of stone… …I will wait for you As I rest my soul…
Влажная дорожка проходит до края плотных брюк, с которыми он методично расквитался за пару мгновений. Властно обхваченные бедра готовы сгореть в его объятиях, и горстки пепла не останется. Дрожь в ее руках, на ощупь отыскавших спутанные пряди, лишь усиливается. Особенно когда кончик языка едва касается половых губ, вызывая куда более глубокий вдох. —…Я увижу, как ты несёшься верхом, когда… а-ах… ты ответишь на призыв.…I will watch you ride When you respond to the call.
Его волосы трещат в ее руках, когда она интуитивно выгибается в спине, имитируя тонкие струны. Затылок едва глубже погружается в прохладную воду согласно заданному ритму. Влажный кончик языка неистово скользит все глубже, и вовсе лишая ее дара речи, заменяемого немым потягиванием уголков губ и рваным вдохом. После чего голос проступает вновь уже хриплым мычанием, стоит его рукам властно сжать ягодицы, притягивая их как можно ближе. Даже если этот мир несовершенен, он намерен взять все, что в его силах. Но до последней клеточки ее организм нисколько не намерен оказывать сопротивление. С ног до головы ее наполняет неописуемое желание узнать, каково оказаться в чьих-то объятиях. Пребывать в его объятиях. Рваные прикосновения его губ отдают морской солью, в то время как влажные пряди щекотят лицо. Сплетенные в страсти языки мечутся в агонии, стремясь слиться воедино в долгожданном поцелуе. Механизм уже запущен, а обратный ход не предусмотрен. Каждое движение приобретает все большую спешку. Но она интуитивно отвечает такой же напористостью, послушно раздвигая под ним бедра. Несмотря на предрассудки и россказни, боли совсем нет. Лишь тягучее тепло, усиливающееся внизу живота. И чем сильнее в висках стучит мысль о добровольной сдаче, тем более явной становится зыбкая нега, утягивающая в свои объятия. Да… да, черт возьми! И еще раз да! Напряженные ступни едва скользят ниже, когда по внутренней стороне бедра проносятся невидимые электрические импульсы. Тугой комок сворачивается еще туже, пока в какой-то момент его не разрывает в клочья. Волна возбуждения обрушивается на сознание цунами, сметая разум начисто. Кульминация достигает своего долгожданного пика. Микаса размыкает веки не спеша, пытаясь уловить зачатки здравомыслия. Глаза сразу же накрывает яркий луч света, пробивающийся сквозь окно. Внизу живота все еще приятно потягивает, вынуждая поочередно сжимать и разжимать бедра. Она впервые ощущает нечто подобное. Пальцы в неком любопытстве аккуратно скользят к лону. Влажно. И это точно не холодный пот. Пригладив наволочку подушки у щеки, она укрывается от солнечных лучей, утыкаясь носом в стену под окном. Красивый женский голос в голове доносится практически над ухом. Мотив отдает столь родным ощущением, что она сама не замечает, как с губ срывается едва слышный шепот. — Сомкни веки, сомкни веки. Осмелься сомкнуть веки. Загипнотизированный, улови звёздный свет, сияющий в твоей голове, — напевает она, с немного детским восторгом изучая полосы света на окне. — Примкни к нашей славной битве. Позволь сердцу быть твоим проводником.Shut your eyes Shut your eyes Don’t be scared to shut your eyes Watch those lights From the stars In your head, hypnotized Join our fight for what’s right Let your heart be your guide.
Микасу разрывают противоречивые эмоции. Пустота одиночества накрывает слишком быстро, контрастируя с эйфорией, царствующей в голове минутой ранее. На уголке глаз самим собой выступает влага. — Я чувствую, что я жива… — мелодично протягивает она, — Я знаю, что час близок… — Очень красиво. Голос Саши, скрипнувшей на соседней койке, огрел прямо по макушке. Костяшки пальцев рефлекторно вытирают угол глаза. Горло легонько прочищается. — Я тебя разбудила, — немного виновато роняет Микаса, приподнимаясь с кровати. Ступни касаются холодного пола, стремясь как можно скорее нащупать спасительную обувь. — Кто тебя научил? — интересуется сонная Саша, подпирая щеку ладонью. Ореховые глаза смотрят немного по-лисьи, передавая ее хорошее настроение, никак не испорченное ранним подъемом. И вспыхнувшее любопытство, привлеченное незапланированным выступлением. — Эту песню пела мне мама. Она знала много, но… эта единственная, которую я помню. — Завораживает, — улыбается Браус, мечтательно посмотрев в потолок. — Мы с отцом напевали лишь дорожные мотивы. И акцент в них чаще всего был на выпивке и пойманной дичи. Что еще нужно кочевым охотникам? И задорные мотивы у костра не раз умудрялись поднять настроение, позволив скоротать приятный вечер, наблюдая за немного захмелевшей троицей в лице Конни, Саши и Жана, едва переваливающимся языком тараторящих походные песни. Незабываемая картина. И все же мотив услышанной во сне мелодии заезжанной пластинкой продолжает крутиться в голове, вынуждая вновь и вновь окунаться в происходящее. Можно обманываться перед ликами святых, взирающих с витражей замка. Но себя не обманешь. Ей нравится вновь и вновь переживать его прикосновения. До дрожи во всем теле, поднимающейся от легкой амплитуды бедер, до участившегося моргания век. Завязав волосы в хвост перед зеркалом, Микаса улавливает глубокие тени под глазами. Бессонница оставила свой след на ее лице, пусть и немного горящие скулы, налившиеся румянцем, создают легкий контраст, отвлекая внимание. Но ей нужно думать о другом. Да и отросшими кончиками волос не мешало бы заняться в ближайшее время. — Хочу еще раз поблагодарить за книгу, — мелодичный голос Армина, подловившего ее в коридоре штаба, позволяет немного собраться, на время выкинув из головы навязчивые сновидения. — В ней действительно много самобытного. Да и легенды содержат в себе нечто… занимательное. — Отряд, на построение! — гонор майора Вольфа режет по ушам, прерывая их беседу. Долг зовет. А длинный день, к превеликому сожалению, только-только вступил в свои права. Проходя мимо конюшни, у которой поочередно пребывают дежурные, Микаса касается взглядом лежащей на земле туши, что волочат за территорию штаба. Тот самый конь, что не давал ей уснуть на протяжении двух дней. И все же в горле встает вязкий ком, отзываясь больше горечью, нежели разочарованием. По крайней мере, его мучения наконец-то закончились. Существует ли загробная жизнь, или душа и вправду вечна и способна перерождаться вновь и вновь? Мысли, что все чаще стали приходить на ум, побуждая внутренний диалог, в котором Микаса пока так и не смогла принять чью-либо сторону. Заняв привычную позицию в шеренге, она расправляет плечи, вдыхая запах прохладного утра. «Уложи меня на каменное ложе, — мелодичный мотив продолжает занимать ее мысли, — …Я буду ждать тебя, пока я возвращаю покой моей душе…» Несобранный взгляд смотрит перед собой, пока она и вовсе не сталкивается с серо-голубыми радужками. Микаса машинально цепенеет, а тень улыбки, проскальзывающая в ее глазах, в момент испаряется. Леви не было с неделю, и выйдя вместе с Ханджи Зоэ поприветствовать разведчиков, он вряд ли преследовал цель столкнуться глазами именно с ней. Однако Микаса четко ощущает резко вспыхнувшее смущение, вынуждающее ее тотчас прервать их зрительный контакт. Становится не по себе. Особенно, когда она осознает, чей взгляд так глубоко впечатался в ее воображение, запомнившись на утро. Ошибки быть не может. И впервые за долгое время Микасу одолевает самый настоящий стыд, зажатый в стиснутых до белых костяшек кулаках. По внутренней стороне бедер проносится приятный холодок. Потупив взгляд вбок, не в силах вновь поднять его, Микаса, чертыхаясь про себя, из последних сил отрекается от сумасбродных мыслей. Однако инстинкты не обманешь. И вязкая влага на нижнем белье тому подтверждение …