Души твоей ветвистые пути

      И когда только она успела так измениться?       Продолжая рассматривать растрепанный кончик бахромы, зажатой между пальцами, Микаса, не спеша, словно опасаясь обжечься, притягивает ворсистый шарф к щеке. Шерсть нежно колит кожу под аккомпанирующий шорох, отдающий немного неуклюжей лаской. Той самой, что читалась в глазах Эрена, пока он наматывал шарф на ее вздрогнувшие плечи. Легкое касание до холодного кончика носа, завершившее его заботливый жест, отдало родительским теплом. Пугающая мысль, что ее маленький мир изменился безвозвратно, отозвалась блеском в кристально чистом взгляде, всецело обращенном к Эрену. Капли срывались с подбородка вниз, впитываясь прямо в шерсть, которую Микаса так и не решилась стянуть с собственной шеи за все эти дни, засыпая с шаткой уверенностью, что она все еще кому-то нужна.       А ведь она и вправду смогла постоять за себя, помимо всего прочего ответив убийцам родителей той же монетой.       Зуб за зуб. Жизнь за жизнь.       Раскаиваться о сотворенном ей и Эреном уж точно не приходится. Как бы кисло не выглядели сотрудники Лейб-гвардии, задававшие неудобные вопросы во время допроса в местном штабе полиции.       — Скажи, те плохие люди… они делали с тобой что-то нехорошее? Кроме того, что связали…       Продолжая бегло просматривать наспех составленный рапорт, мужчина скучающе подпирал массивный подбородок кулаком. Зеленая лошадь на грудном кармане его кителя смялась до неузнаваемости, представляясь во встревоженном воображении растекающейся лужей, осквернившей порог ее родного дома.       — Они убили маму и папу. Разве этого недостаточно? — ее тусклый взгляд встретился с глазами лейб-гвардейца, на виске которого блеснул холодный пот. — Это ли не зло?       — Да, гм-х… разумеется, — поперхнулся он, по-прежнему не выражая какого-либо сочувствия или ужаса. Скорее ошарашенность от ледяного тона из уст осиротевшей девочки. — Но, быть может, они что-то хотели от тебя? Трогали там, где тебе неприятно?       Зрачки расширились инстинктивно, пока ногти с усилием впились в край стола, едва треснувшего под пальцами.       — Довольно! — вмешательство доктора Йегера последовало незамедлительно. Его руки как-то по-отечески приобняли за плечи, но все же соблюдая должную дистанцию. В тот момент Микаса была благодарна за это. — Разве вы не видите, в каком она состоянии?! Вы же уже сделали медицинское освидетельствование.       — Да. И на руках девочки есть заметные следы веревок, — со скрипом облокотившись на стол, с характерным гонором заявил лейб-гвардеец, после чего его взгляд грузно перетек в ее сторону. — Но так же имеются несколько обширных гематом на ногах, в том числе, одна из наиболее выраженных — на бедре.       Опустив голову, Микаса безынтересно разглядывала собственные коленки, виднеющиеся из-под длинной юбки, стиснутой в руках с не меньшей силой, чем скрипнувшие зубы.       — Поэтому нам нужно знать, малышка. Если они и вправду что-то сделали с тобой…       — Один из них ударил меня так, что я упала на пол. В голове затрещало, и… очень болела губа.       Монотонный голос приближался к шепоту. Тягучему, пробирающему до костей, стоило бы только подлить немного задушенных эмоций.       — Когда я очнулась — они связывали мне руки, — перед глазами на мгновение сверкнули ножницы, сжатые до дрожи в занесенной маминой руке. —Я… просто не хотела, чтобы они забрали меня.       — То есть они оставили эти синяки, когда тебя связывали? — полицейский быстро зафиксировал несколько строк поверх уже написанного. — Было ли что-то… отвратительное в их прикосновениях?       Как наяву ощутив болезненную хватку на собственной ноге, Микаса машинально вздернула подбородок, на мгновение зажмурившись.       — Каждое их прикосновение было отвратительным. На пальцах одного из них осталась кровь отца, когда он… проткнул ему грудь, — пустой взгляд столкнулся с «рабочим оскалом» лейб-гвардейца напрямую. —  Я пнула одного в лицо. А он ответил пощечиной и больно прижал бедро к полу.       Полицейский дернул мускулом на лице как-то криво. Неестественно, на мгновение напомнив ухмылку одного из похитителей.       — Когда появился мальчик, Эрен Йегер… почему вы просто не убежали?       Крохотная, плохо освещенная комнатка со спертым воздухом, от которого уже через пару минут к горлу начал подступать горьковатый ком, не раз видела куда более искренние слезы раскаяния о содеянном, нежели церковь. Однако все, что отчаянно Микаса пыталась удержать в себе, сжимая прижатые к коленкам кулаки — приступ накатывающей тошноты.       — Один из них схватил Эрена. Начал избивать и душить его… Он мог убить его.       — То есть, хочешь сказать, что это была самооборона? Я имею в виду, кто-нибудь из вас первым предложил расквитаться с плохими людьми? Если бы Эрену не угрожала опасность, ты бы не стала убивать.?       — На этом все! — стук ладоней об стол отозвался сбитым вдохом. И все же на рывок сидящего рядом с ней Гриши Микаса постаралась отреагировать максимально спокойно. — Оставьте девочку в покое. У вас достаточно информации. Больше о похитителях она все равно не знает.       — Хорошо, — захлопнутая папка с ее делом с шорохом проскользнула к краю стола. — Тогда пригласите мальчика. Мы должны услышать его версию событий еще раз…       С того вечера ей разрешили остаться в доме Йегеров официально, по праву опекунства. Микаса ночует здесь уже не первый день, отчего узоры потолка она смогла бы описать до мельчайших деталей даже с закрытыми глазами. С первого этажа уже в течении получаса время от времени доносится легкий звон посуды и скрежет потревоженного стола, на котором во всю занимаются готовкой. Микаса знает этот звук. Не хватает нескольких шагов, чтобы, семеня босиком по лестнице, очутиться на кухне, в игривой форме предложив свою скромную помощь. Как она делала множество раз, просыпаясь под ненавязчивые голоса диких птиц, веявшие из лесной чащи. Теперь же, в городских стенах Микаса просыпается под истошный петушиный вой и нудный голос глашатого, рассказывающего о свежих новостях из-за внутренних стен.       Тем не менее, на этот раз ноги не так прытко спускаются по вытесанным доскам, позволяя увидеть вполне привычную картину.       — Микаса!       На мгновение в обернувшейся женщине можно уловить родные черты, болезненно дернувшие скрученный под ложечкой ком, малейшее движение которого отзывается токсичной ломотой во всем теле. Капли крови, мазнувшие по ее плечу, замирают в воздухе ужасающей дымкой бордовых гроздей, пока, придерживая рваную рану у шеи, она в предсмертной агонии протягивает руку. Одно длительное смыкание век в попытке забыть произошедшее — и в чудовищном образе происходят разительные изменения, позволяя рассмотреть приятную улыбку и более женственные черты лица, во многом перекликающиеся с мимикой Эрена.       — Как тебе спалось? — удерживая сковородку на весу, уточняет Карла, неспешно шагая к столу. — Ты… не замерзла?       Интуитивно поправив перекинутый на плечо шарф, Микаса безжизненным взглядом изучает золотистую корочку творожных брусочков, по одному перекладываемых на тарелку. Подбородок машинально дергается из стороны в сторону, не позволяя оставить вопрос без ответа.       — Перестань. Дай ей спокойно освоиться.       Появившись после звучного галопа по лестнице, Эрен ошарашивает Карлу с порога. Шелохнувшийся локоть рефлекторно сбивает небольшой кувшин со стола, навлекая на несчастный фарфор незавидную участь. Микаса лишь поддается вперед, потакая невесомой вспышке, пустившей мягкий импульс в мышцы. Пока тонкое горлышко кувшина не оказывается в ее руках, так и не соприкоснувшись с полом.       — Эрен! Сколько раз тебе говорили…       Остановившись на полуслове, Карла пускает немного растерянный взгляд на уцелевший кувшин, с которым, судя по удивлению в глазах, уже не один раз успела распрощаться. Микаса же не увидела в своем действии ничего сверхъестественного. Всего лишь поймала его в воздухе… в паре метров от себя. И все же прикосновение теплых материнских рук заметно контрастируют с холодным фарфором уцелевшей утвари. А любезная благодарность, произнесенная с улыбкой, вновь невольно дергает зарубцевавшийся за грудиной ком, отзываясь молчаливой печалью.       Аромат еще не остывших сырников, несмотря на насыщенность, отдает пресностью на языке. Зубцы вилки лишь не торопясь всковыривают корочку, теребя начинку. Взгляд неспешно переключается на немного возмущенного Эрена, получающего от Карлы очередной воспитательный подзатыльник. Накуксившись, он забавно надувает губы, потирая затылок с молча проглоченными наставлениями. Однако стоило ей отвернуться, он быстро запихивает несколько сырников в карман, шустро надкусив один из них.       — Идем! — заговорчески роняет он, обхватывая ее бледную кисть. Под горячей ладонью все еще чувствуются липкие следы жира, пока он бесцеремонно вытягивает Микасу из-за стола, впихивая в ее свободную руку недоеденный сырник. — Я хочу познакомить тебя кое с кем.       Короткая накидка оказывается на его плечах с молниеносной скоростью. И все же Карла уже давно приноровилась держать с собственным сыном ухо востро.       — Эрен! Поешьте, а потом уже пойдете.       Тот лишь суетно стягивает розовую кофточку с крючка, чудом не оставляя на ткани зацепок.       — Микаса поест по дороге, — на сжавшихся плечиках в тот же миг оказывается ее кофта, не так давно связанная мамой. Девичью кисть вновь обхватывают его цепкие пальцы, выволакивая за собой на порог дома. — Все же на свежем воздухе аппетит лучше.       Из-за прикрывающейся входной двери Микаса лишь успевает высмотреть куда более благосклонную улыбку Карлы, призывающей не гулять допоздна. Ведь сегодня должен вернуться господин Йегер.       Они бежали по улочке, игриво стуча подошвой плетеных босоножек. Лица жителей Шиганшины расплывались в нечеткие пятна, сливаясь с фасадами зданий и небольших навесов городского рынка.       — Думаю, тебе он понравится, — шустро перепрыгивая еще не высохшие лужи после ночного ливня, бросает Эрен, продолжая тянуть ее за собой сквозь лабиринты города. — У него есть огромная книга с картинками. Они уж точно должны обрадовать тебя!       Отзвук обувной колодки, отбивающей суетный ритм на каменистой дорожке, замирает в воздухе вместе с синхронным прыжком с небольшого выступа. Прохожие стираются в непроглядную пелену, пока ее пальцы робко обхватывают кисть Эрена, боясь упустить из виду. Каким бы не было их падение, как бы она не ударилась коленом, на котором с неделю будет заживать ссадина, несмотря на все страшные события, что она пережила, в этом мире остался человек, которому не все равно.       Опустившись на дорожку, едва не протаранив набережную собственным носом, Эрен ловко выравнивает корпус прямо перед ступеньками к воде, быстро оборачиваясь.       — Цела?       Лишь на мгновение зеленые радужки становятся чуть ярче, улавливая уверенно стоящую на ногах девочку, с улыбкой кивающую ему в ответ. Дернувшись с места, Эрен продолжает суетливый бег, целенаправленно ведя ее куда-то.       — Почему мы так спешим? — семеня следом, все же уточняет Микаса, ныряя в небольшую арку.       — Ты не знаешь Армина. Он вечно попадает в какие-то передряги, — на лице Эрена на мгновение вновь расцветает небольшая ухмылка. — Боюсь опоздать, если ему вдруг понадобиться по…       Один неосторожный шаг — и Эрен врезается прямо в грудь прохожего, стоявшего у стесанной дверцы. После чего рикошетом заваливается на спину у ее ног.       — Так-так, и кого же сюда занесло? — сложив на груди руки, предварительно вытерев их о сальное полотенце на плече, протянул хмурый мужчина, опалив зловонным перегаром. — Сын нашего драгоценного доктора нашел себе подружку? Ты бы была поосторожней с ним, малышка, — острый взгляд под сдвинутыми бровями нацеливается в сторону Микасы, пока она, машинально потянувшись к поднимающемуся на ноги Эрену, получает немую отмашку не вмешиваться. — От Йегеров жди только беды.       — Вам бы проспаться, — оттолкнув шагнувшего к ним незнакомца, огрызнулся он, небрежно отряхнувшись. — А то своей физиономией распугиваете всю округу.       Его рука вновь решительно хватается за ее кисть. Устремив непробиваемый взгляд на поменявшегося в лице мужчину, преобладающим оттенком которого стал ближе к зеленому, Эрен ловко обошел его, утянув Микасу за собой.       — Кто этот человек? — по наитию сорвалось с губ.       — Фанатик стен, — уверенно шагая по проулку, не скрывая пренебрежения в тоне, пояснил Эрен. — Когда заболела его дочь, он пытался исцелить ее молитвами и заговорами. Яростно призывал своих коллег из культа стен помочь ему, — с легкой насмешкой добавил он, после чего голос изменился. — А когда уже они обратились к отцу… было слишком поздно. Он не мог ничего сделать.       Изумрудные глаза приобрели таинственный и проникновенный привкус печали. Ее рука сама собой потянулась к нему, пока на лопатке не дрогнула мышца, пустив импульс.       — Эрен!       Интуитивно обернувшись, она сталкивается лицом к лицу с негодованием в мужских глазах.       — Эй, а ну отвали! — резко сменив эмоции на выражение ярости, дерзнул Эрен, порываясь вклиниться между ней и нагнавшим их незнакомцем.       — Угомонись, гаденыш, — решительно обойдя ее, мужчина тотчас перехватывает вброшенную руку мальчика, с силой тараня его к стене. Протертые на костяшках руки хватают Эрена за грудки, бесцеремонно отрывая от земли. — Просто не хочу, чтобы на вашем счету была еще одна загубленная девочка.       Заметно побагровев от напряжения, Эрен не на шутку скалится, продолжая вырываться из его рук, истошно стуча ногами о стену.       — В смерти своей дочери вам стоит винить только себя!       — Я и виню! — встряхнув его, рявкает мужчина, дернув головой так, что сальная прядь волос, выбившись из приглаженного затылка, нависает на глаз. — Каждый день без лучезарных улыбок святых Марии, Розы и Сины, что решил обратиться к твоему отцу.       — Отец сделал все, что было в его силах!       — Все, говоришь?! — свербя острый взгляд Эрена в ответ, шипит мужчина. — Если бы он сделал достаточно, моя девочка не лежала бы в земле, в полном одиночестве и страхе перед неминуемым… Больше такого я не допущу…       Один цепкий захват — и пальцы уверенно надавливают на напряженные жилы у внутренней стороны его предплечья, отзываясь тряской напряженных рук.       — Пожалуйста, отпустите Эрена, — продолжая с той же силой сдавливать его кисть, сухо роняет Микаса, заметно потемнев во взгляде. — Мы просто хотели погулять.       — Хм… похоже, ты и сама можешь постоять за себя?       Дрожащая от боли кисть неспешно размыкается, позволяя Эрену соскользнуть со стены вниз. Удержав руку мужчины в болезненном захвате еще мгновение, Микаса аккуратно убирает пальцы, механически отстраняясь на шаг. После чего порывается к взбирающемуся на ватные ноги Эрену, твердым жестом рук, едва толкнувших ее в живот, препятствующим ей как-либо вмешиваться.       — Так ты… дочь охотника? Точно, — шепотом добавляет мужчина, не отрывая от нее глаз. Взгляд без всякого стеснения всматривается в черты ее лица, после чего морщинка на его лбу едва разглаживается. — Прямо копия матери.       Одно упоминание пробирает до острых мурашек, вновь зашевелившихся под кожей. Не достать, сколько не царапай пальцами до крови, пытаясь вырывать с корнем.       — Те же прямые волосы, — его рука с некой опаской тянется к застывшей посреди улицы девочке, — та же бледная кожа и… глаза. Прямо как у нее.       На попытку прикоснуться Микаса резко закидывает его руку за спину, фиксируя сустав. Заваленный резким выпадом, мужчина стесывает каменистую дорожку собственным подбородком, вынужденный глотать пыль, скорчившись от боли.       — Откуда вы знали моих родителей? — из ее груди доносится сам рык, никак не голос.       — Микаса! — вмешивается Эрен.       — Вы… Отец поставлял вам звериные туши, верно? — она рефлекторно тянет кисть мужчины выше, что отзывается скрипом в вывернутом локте. — Рога, перья, мех…       Яркие воспоминания о рабочих аспектах отца с кропотливо подготавливаемой партией провианта мелькают перед глазами чересчур быстро. После чего зрачки расширяются. Болезненное осознание приливает по каплям, наполняя занесенный над головой мужчины кулак.       — Неужели… это вы рассказали о нас с мамой?! — сердце пускает мучительный импульс, прокатывающийся по всему телу. — Об уцелевшей из клана Азии, что скрывается у самых гор…       Ярость ослепляет мутной пеленой, концентрирующейся перед глазами. Скрученная под ребрами тоска воет в голос, оглушая. Гнев. Ненависть. Отмщение. Микаса замахивается со всей своей новообретенной силой, вкладывая в удар накопленную бурю — весь шквал необузданных эмоций, скованный под плотным панцирем. Зашкаливающее давлением внутри вот-вот вырвется наружу, задевая всех и каждого. От взрыва не спастись…       Пока ее рука не цепенеет в воздухе, потакая довольно легкому, но в то же время твердому вмешательству извне. Все вокруг замирает.       — Я же говорил, что этот мир не для тебя.       Голос заползает в самую глубь, отзываясь инстинктом повиноваться. Он пропитывает каждую клеточку тела, словно и вовсе состоящего из умиротворяющего тона. Микаса тотчас распускает кисть, высвобождая всю вложенную ранее в кулак энергию, развеивающуюся среди застывшей улицы. Чуть приподняв голову, она неспешно поворачивается к источнику, сталкиваясь напрямую с отражением собственных слез, сверкнувших тусклым бликом прямо из зеркальной маски.       — Но ведь он… — срывается с дрогнувших губ, когда она пускает решительный взгляд вперед, словно силясь доказать, что вспышка ее гнева имеет оправдание.       Однако вместо лежащего в проулке мужчины перед глазами расстилается невероятной красоты поле небесно-голубых незабудок, по середине которого развел свои густые ветви курчавый дуб. Судя по ветхости коры и толщине корней его семя проклюнулось здесь еще сотни лет назад. Облака на фоне стены Мария переливаются лиловым закатом, просачиваясь сквозь листву прямо к сидящим на корнях Эрену и Армину. Толстая книга с пожелтевшими страницами с хрустом играет под их пальцами, судорожно приглаживающими яркие иллюстрации, наяву доказывая не угасающую силу собственных желаний.       — В тот раз, несмотря на все усилия, изменить судьбу тебе не удалось, — атласная перчатка изящно проскользнула по ее кисти, отпуская ранее приостановленную руку. — Думаешь, получится сейчас?       Улыбки на лицах ребят отдают лживым оттенком умиротворения. Они искренни, но… почему ее не покидает ощущение, что их мирное существование вот-вот подойдет к концу?       — Все это время каждый из них стремился к своей цели, твердо следуя вперед. Каждый из них знает, чего он хочет, и на что готов пойти, чтобы получить желаемое, — блик зеркальной маски едва меняется, направляя свой взор на стоящую под боком девочку. — А что насчет тебя?       На ее попытку податься вперед, приминая цветы под ногами, его ладонь уверенно ложится на плечо, едва стягивая вязаный рукав.       — Каждый раз… почему вы останавливаете меня?       Взмахнув своим плащом с неоспоримой элегантностью, он встает на одно колено прямо перед ней. Черный капюшон и в этот раз укрывает его голову, позволяя рассмотреть лишь идеально отполированное серебро с выточенным узором. Его пальцы играючи подхватывают ее кисть, заключая в собственных перчатках.       — Если ты продолжишь этот путь — печального конца не миновать.       Не в силах оторвать от него глаз, Микаса по-прежнему высматривает в маске лишь собственное отражение. Ладонь растерянно выскальзывает из его рук, по наитию приглаживая приятную на ощупь ткань.       — В этом печальном конце, хотя бы на мгновение… мой мир станет прежним?       Блик на его маске ослепляет.       — Нет.       Гром до дрожи пробирает землю под ногами. Микаса рефлекторно вздрагивает, с ужасом высматривая чересчур яркую желтую вспышку. Стена трещит по швам, мелькая нечетким пейзажем, в котором все более явно можно рассмотреть силуэты огромных титанов, с грохотом следующих друг за другом.       — Жизнь — дорога лишь в одну сторону, потерянная девочка. И ты должна идти вперед без оглядки.       Его протянутая рука отливает до боли знакомым оттенком, обличаясь кольчужными щитками. Алые доспехи, на груди которых можно рассмотреть круглую печать императорского клана, в почтении склонились прямо перед ней, удерживая в руке копье. Несмотря на затупившийся конец, с которого стекает темная вязкая жидкость, оно по-прежнему способно к действию.       Под ноги неутомимо подступает кровь, затапливая всю поляну. Голубые головки цветов тонут в алых реках под тяжестью тысячи растерзанных трупов, прибитых со стороны былых стен.       Ее спасительный мир, потаенный уголок, на глазах превращается в ад.       — Ты должна вернуться, — оробевший взгляд улавливает прямо у носа движение черного плаща, под которым можно рассмотреть с десяток различных клинков, бережно прикованных кожаными ремешками. — Сейчас!       Сверкнувшее в окропленных кровью перчатках лезвие проскальзывает точно между ребер, дотягиваясь до бьющегося в судорожном припадке сердца. Лезвие входить по самую рукоять, отзываясь уже знакомой болью. На руки нахлынывает вязкое тепло, растекающееся пульсирующими струйками по пальцам. После чего наступает тьма…       Стекшая по свече капля воска падает на кожу, преображаясь в быстро затвердевающую кляксу. Микаса инстинктивно дергает рукой в небрежной попытке смахнуть болевой импульс. Взгляд судорожно осматривает потрескавшиеся стены тускло освещенного коридора, на конце которого можно заметить знакомую дверь библиотеки. Кажется…она направлялась именно туда?       Еще раз оглядевшись, Микаса к собственной озадаченности, убеждается, что рядом никого нет. Если человек в зеркальной маске здесь и был —  его таланту исчезновения позавидовали бы даже воины из Мари в лице Бертольда и Энни после высвобождения из титанизированной формы. Алые блики, сверкнувшие в левой руке, на деле — лишь плошка очищенных зерен, подготовленных для угощения.

Часть IV. Неизбежность

      Скрип массивной двери с металлическими вставками отзывается таинственным воем, проскользнувшим в коридор. Лизнувший щиколотки сквозняк тревожит ветхие страницы, шуршащие у светлой макушки, пряди которой рассыпались прямо на картах земель, подмятых под худыми локтями. Серые радужки цепляют сомкнутые веки, едва просматриваемые из-под ресниц. Армин редко изменяет своим привычкам засиживаться до последнего. Оттого совсем не редкость, когда сон настигает его прямо за столом в небольшом зале библиотеки.       Тихое сопение веет спокойствием, нарушить которое кажется даже преступным. Дно деревянной плошки, заполненной переливающимся алым блеском, беззвучно опускается на стол, приминая встревоженные листы бумаги. Налет песка, пыли и разложившихся махровых трупиков ночных мотыльков, приманенных в смертельную ловушку пламенем свечи, навязчиво щекочет нос. Микаса интуитивно шмыгает, быстро дергая похолодевший кончик в попытке сдержаться.       — Пчхи!       Не вышло. Короткий звук утопает в прижатой ладони, выдавая ее с потрохами.       — Микаса! — Армин подрывается с бумаг немного рвано, недолго всматриваясь сквозь продранные веки. — Рад твоему высвобождению, — звучит немного неуверенно. После чего следует запинка. — На этот раз капитан был более снисходительным.       Микасу ошпаривает кипятком. Вспыхнувший пепел, едва прикрытый тонкими ресницами, вязнет в темноте узкого прохода между стеллажами. По спине, точно по выемке над позвоночником, стремительно стекает капля пота, исчезая на пояснице. Губы поджимаются сами собой, пока она брезгливо дергает лопаткой, боковым зрением улавливая немного неуклюжие движения Армина, потирающего заспанные веки.       — Поешь, — плошка со скрежетом придвигается ему под нос. — Ты засиделся здесь.       Легкое недоумение, проскользнувшего в голубых глазах быстро угасает, когда Армин подхватывает горсть гранатовых зернышек, намереваясь поскорее закинуть их в рот. Микаса уже думает присесть под скрежет отодвинутого табурета, если бы не знакомые изображения «огненной воды» и «ледяной земли», в свое время так сильно запавшие в детское воображение. Пальцы машинально приглаживают шероховатые страницы с выцветшей краской.       — Ты какая-то встревоженная…       Изучающий взгляд едва тяжелеет под слегка сведенными бровями.       — Вестей с материка больше не было?       — Он спланировал все заранее, — Армин неутешительно качает головой, вновь потянувшись к зернам. — Да и допрос Елены не принес никакого успеха. Разве что, как я понял из ворчания командующей, Елена всецело поддерживает решение довериться Зику. И, вроде как, готова к сотрудничеству.       Микаса неспешно перелистывает сухие страницы, наталкиваясь на растекшийся кобальт — бескрайний океан, ставший первым чудом, которое они смогли увидеть наяву.       — Ты всегда умел чувствовать его стремления. С самого детства ты мог парой фраз достучаться до Эрена. Унять вспышку ярости или глубокую печаль в его взгляде.       В приглушенном голосе отчетливо звенят вкрапления тоски.       — Микаса, я…       — Ты помнишь падение Троста четыре года назад?       — Словно это было вчера, — немного расправив плечи, без утайки выдает Армин. — Кошмар, от которого все еще сложно проснуться.       По привычке потянув за край ткани, Микаса ныряет носом прямо в шарф, втягивая уже давно выветрившийся аромат.       — Когда Эрен обратился в титана и… замахнулся на меня, мне казалось, что именно я смогу достучаться до него. Достаточно услышать мой голос, и он непременно вернется из темноты. Ведь… я его семья, — она качает головой. — Но меня он не услышал.       «Аккерман, назад!» — окрик Яна Дитриха пробирает до мурашек, возвращая в гущу чудовищных событий. Шрам на щеке едва покалывает, когда перед глазами на мгновение мелькает огромная рука гиганта, готовая без сожалений сокрушить любого на своем пути.       — Пока гарнизонцы спорили между собой, стоит ли продолжать операцию, я желала лишь о том, чтобы Эрен вернулся, — искренность в ее глазах бьет ключом, давая спуск слишком долго находившейся в заключении девочке. Эгоистичной, утопающей в грехе собственных желаний, перекрывающих куда более важные цели, за которые они все так рьяно борются, не страшась отдавать собственные жизни. Хотя бы раз Микаса должна показать ее миру, чтобы вновь на долгое время запереть глубоко внутри себя.       — И появился ты.       Небесно-голубые глаза смотря прямо на нее, как никогда ясно лицезрея ту самую девочку.       — Мне казалось твое вмешательство бессмысленным. Но ты был так уверен, настойчиво убеждая задержать титанов. Кровь хлестала со всех сторон, титаны все появлялись и появлялись из бреши в стене. Солдаты вокруг задыхались в предсмертном крике, истерзанные гигантами, — накатившая во рту сухость немного замедляет речь, отчего кончик языка машинально скользит по губе. — Происходящее в какой-то момент, мне показалось, до иронии бессмысленным. «Вырезать Эрена из затылка». Вот что крутилось в моей голове. «Пока не стало слишком поздно, нужно увести его».       Продолжая сохранять молчание, Армин едва слышно теребит края чертежа, не торопясь приглаживая острые концы бумаги пальцами.       — И все же... земля содрогнулась от тяжелой поступи гиганта, осознанно несшего огромный валун к воротам, — ее глаза приобретают куда более непоколебимый взгляд. — Ты вернул его, не я. Вернул Эрену потерянный контроль над телом гиганта, — пламя, освещающее небольшое пространство библиотеки, едва дрогнуло, после чего свеча разгорелась с былой силой. — Так скажи мне, Армин, знаешь ли ты, что у Эрена в голове сейчас?       — Я долго думал, почему он не поделился с нами. Провернул все в одиночку, — Армин складывает пальцы перед собой, с прискорбным оттенком опираясь локтями на собственные колени. — Ханджи и капитан Леви способны поддержать даже самые безумные идеи, если выгода человечеству будет оправдана, — синева его глаз приобретает пустоту. — Получается — Эрен был уверен наверняка, что мы не одобрим его план.       Внутри все сжимается, скручиваясь в тугие узлы. Выходит, даже Армин...       — Я понятия не имею, почему он выбрал именно этот путь, — словно отвечая, без утайки выдает он. — Но меня не покидает ощущение, что за доверием Зику скрывается что-то еще. Что-то, что сейчас я не могу увидеть. Мы все не можем увидеть.       — Тогда… что же нам следует предпринять?       — Ждать, — словно приговор озвучивает Армин. — Достроим дирижабль, будем мобилизовать силы, модернизировать оружие. Как и планировали. Если все будет нормально, Эрен, вероятнее всего, с нами свяжется.       Сталь отливает в ее взгляде машинально, словно по задумке капризов самой природы. После чего Микаса отводит взгляд.       — Если ты так считаешь — я верю твоему решению.       — Ты меня пугаешь, Микаса, — с легким непониманием выдавливает Армин, не отводя от нее глаз.       — Извини, — куда более естественно роняет она, дернув уголком губы. — Могу я забрать книгу?       — Ту, что подарила госпожа Азумабито? — плетеный переплет с символами Азии виднеется из-под груды чертежей, быстро сминаемых в руках Армина. — Имея связь со всем этим, тебе, наверное, особенно любопытно. Как ощущения?       — Со словарем сидеть не просто, — сжав пальцами томик, делится Микаса, вспоминая предыдущие вечера с небольшим блокнотом, так же выданным Кийоми Азумабито для более быстрого перевода символов. — Но увлекательно. Часть их культуры напоминает мне маму, некоторые ее привычки. Мне нравится это.       Начиная от характерных узоров на скатерти и занавесках, кропотливо вышитых ее рукой, до небольшого садика у дома из песка, на котором маме нравилось вытаптывать дорожки, расставляя красивые камни, найденные во время прогулок. Спокойные будни в кругу близких, что веют потерянным умиротворением.       — Там есть много историй о членах правящей династии. Сегуны прошлого были весьма плодовиты, по дюжине сынов и дочерей у каждого, — делится Армин, так же вспоминая кропотливые часы за иностранным чтивом. — Многие из них прославляли родной дом в политике, ремесле или военном деле.       — Как говорила Кийоми, Хизуру не растрачивают ресурсы на ветер. Каждый член их общества имеет прикладное применение.       — Наверное, это правильно. Рациональный подход, — комментирует Армин, немного призадумавшись. — Однако, как я понял, больше всех поныне они восхваляют принцессу Наоки́.       — Нао́ки, — машинально поправляет Микаса, сильнее обхватывая гриф.       Пальцы царапнули по обложке ногтями, пока под ложечкой потянуло досадой. Словно Армин упомянул что-то личное, буквально вынудив ее срефлексировать. Что-то настолько сокровенное, что носишь у самого сердца, лаская бережней ощенившейся собаки, вылизывающей только родившийся приплод. То, до чего не позволяешь прикоснуться никому, даже самым близким, ревниво утаивая в закромах собственной души.       — Так вот как произносится? В их языке довольно сложно понять, где именно ставить ударения. Тебе Кийоми Азумабито рассказала? — немного неловко почесав затылок, уточняет Армин. — Сказание о ней, мне показалось, наиболее увлекательным. И потом... это единственный миф, где упоминается что-то подобное гигантам.       — Подобное?       — Я не совсем уверен, — едва запнувшись, добавляет он. — Будет лучше, если ты сама прочитаешь и сложишь свое мнение.

***

      Кропотливо расчесав мокрые пряди, довольно смело дотягивающиеся до плеч, обдавая влажной прохладой, Микаса отставляет простенький деревянный гребень в сторону. Перед следующей тренировкой не мешало бы подстричься. Кончики волос, теребимые пальцами, раскидываются на плечах, пока она высматривает в зеркале глубоко залегшие синяки на нижних веках. Сфокусировавшись, взгляд немного изучающе скользит по силуэту в отражении, задерживая внимание на едва выступающих из-под ткани сосках, обозначенных чуть более темными кругами на бледно-розовом фоне. После чего глаза плавно очерчивают талию, впервые за долгое время обращая внимание на изменения. Несмотря на общую худобу, грудь стала чуть более округлой, придавая необходимый женственности силуэту. Шея немного вытянулась, а скулы плавно заострились.       Босые стопы делают несколько шагов назад, позволяя рассмотреть в зеркале едва просвечивающиеся сквозь ткань бедра. Скачок в росте оставил заметный след на пропорциях, сузив ранее куда более выраженную линию ног, приблизив к «мальчишеской». Все же ей стоит заниматься усерднее. Добавило бы это привлекательности?       Микаса замирает, сама не веря собственным мыслям. Но стоит ли скрывать? Хотя бы перед собой ей следует быть честной. Пальцы с трепетом касаются прямой юбки, медленно ползущей вверх. Пока в руках не остаются складки, позволяющие рассмотреть в небольшом зеркале расцветающую синеву на бледной коже ягодиц. Подушечки едва слышно приминают болезненный след мужских рук, робко приглаживая.       Значит, это не сон. Леви касался ее здесь. Так, словно всегда имел на это право. Словно она и вправду всего лишь способ удовлетворения мужских инстинктов.       С досадой клацнув зубами, Микаса с шумом выдыхает, испытывая противоречивые эмоции. И все же, даже если перебирать все накопившееся по мельчайшему зернышку, ненависть там не отыщешь. Что уж говорить о чувстве вины, напрашивающемся на ум все чаще, что и вовсе находит оправдание его действиям.       Забыть. Лучший выход — предать забвению и больше не вспоминать, заперев в самом далеком уголке сознания.       Пальцы, с нежностью пригладив гематому, невесомо повторяют траекторию движения его руки, скользя по ягодичной складке вниз. Мурашки аккуратно семенят по пояснице, соскальзывая к бедрам, когда подушечки, подстегнутые любопытством, притрагиваются к мягкой коже. Микаса двигает рукой едва слышно, до холодеющего позвоночника и плеч, окутываемых эфирной негой.       Щелчок двери активирует рефлексы в тот же миг, вынуждая проявить мастерство ловкости и быстроты реакции. Сорочка отдергивается ровно в тот момент, как в двери комнаты заваливается Саша.       — Микаса! Слава богу, ты снова будешь моей соседкой, — едва и вовсе не сбивая с ног тараторит взбудораженная пуще обычного Браус.       — Ты… взволнована, — едва нахмурившись, топорно констатирует Микаса, под звук собственных костей, сжатых в объятиях приветливой соседки. — Словно соскучилась.       — Еще бы! — наигранно надуто парирует Саша, наконец-то выпуская ее из своих рук. После чего со скрипом плюхается на койку.       Блеск в ореховых глазах позволяет вернуть потерянное ранее самообладание, полностью вникая в разговор.       — Довольно странно, учитывая, что ты ни разу не навестила меня в подвале.       Взгляд Саши приобретает повадки звериного, схожего с небольшим грызуном, страшащимся вылезти из своей норки, месяцами кропотливо утепляемой пухом и листвой.       — Просто я… — принявшись немного нервно счесывать колтуны с хвоста, Саша заметно багровеет в щеках. — Тебя ведь туда капитан Леви заключил.       Ее смущение на мгновение выбивает из колеи. И все же, интуиция или же здравый смысл, Микаса уверена — Леви бы не допустил свидетелей своих воспитательных мер. Стало быть, Саша уж точно не спускалась в подвал.       — Боялась столкнуться с ним?       Не она одна.       Взгляд ореховых глаз заметно прибавляет ширины.       — Посмотри на мои руки! На них даже мозоли не успели зажить от перечищенной обуви, — с надрывом жалуется Саша, динамично размахивая ладонями. — А стоит ему меня увидеть — тотчас появляется срочное дело где-нибудь в конюшне или прачечной. Бр-р, — вздрагивает она плечами, едва и и вовсе не пуская слезу. — Никакого покоя. И все из-за...       — Угомонись.       Немного строгая реплика сопровождается глухим ударом пуховой подушки о физиономию причитающей Саши. На что та лишь усмехается, заметно успокаиваясь во вспыхнувшей мимике. Слегка потеряв перья, подушка одним толчком вновь возвращается в руки Микасы, уверяя в том, что театральное выступление окончено.       — Благо, в последние недели капитан занят набором специального отряда, — устраиваясь на кровати, куда более спокойно договаривает Саша, несколько раз вздернув собственное одеяло. — Так что наши встречи с ним свелись к минимуму. Не хотелось маячить перед глазами.       Кто бы мог подумать, что Саша в очередной раз неосознанно перейдет дорогу начальству, записавшись в список особых «любимчиков». По методам воздействия капитану Леви еще далеко до варварских методов Киса Шадиса, иной раз посягавших на самое святое в виде казенных ужинов. Но даже небольшие спецзадания, оставившие мозоли на руках, позволили Саше прочувствовать вкус ностальгии по Кадетскому училищу. Лишь один эпизод испачканных офицерских ботинок надолго отвадит у нее всякую тягу к спиртному любой выдержки и градуса, записав в ряды закаленных трезвенников.       С привычной аккуратностью сложив на тумбе шарф, Микаса, подоткнув одеяло под ступни, достает заветный том мифов и легенд востока. Коричневый переплет забрасывается на согнутые колени под очередной задушевный щебет Саши, рассказывающей о недавнем увольнении. О сочном куске мяса, приготовленном ее отцом на углях, что придало в который раз невероятный аромат и привкус блюду. И успехах Каи, уже хорошо освоившейся в семье племенных охотников, ударившихся в разведение лошадей.       Дождавшись характерного сопения с соседней койки, Микаса прокручивает плафон керосиновой лампы, направляя свет в свою сторону. После чего шелестит страницами в поисках нужного рассказа.

Сказание о Наоки.

      Тысячелетия назад великая империя процветала на востоке под руководством десятков мужей, повязанных кровью и идеей, что вновь и вновь сменяли друг друга. Несмотря на незначительный размер всей территории, империя на зависть недругам оставалась полна плодородных полей, цветущих садов и прозрачных рек чистой воды, изобилующих живностью. Она существовала в тонкой гармонии с миром, стараясь сохранять хрупкий природный баланс дневного света и кромешной тьмы. Значительно не расширяла своих границ вырубкой леса или иссушением живительной воды, чем славились народы запада. Но и укрепляла границы, не давая врагам покуситься на свои владения.       Огнем и мечом, чем пользовался запад, империя не владела столь искусно в открытом столкновении, используя свой мудрый ум и ловкость в борьбе с захватчиками. Что и гарантировало ее успех и выживание. Пока в один день на нее не обрушилась угроза, каких ранее не было. Существа, способные затмить само солнце, порабощали одни народы за другими, сметая все на своем пути…       ...Оскверненные кровью падших неумолимо шли с запада. Живьем пожирали селения. Крушили и топтали земли. Реки и поля задыхались кровью жителей.       Перелистнув страницу, Микаса натыкается на красочную иллюстрацию, изображающую огромных существ, из пасти которых торчат человеческие ноги и руки.       — Неужели гиганты? — беззвучный шепот сопровождает проверку значения символа.       Под ногами чудовищ можно рассмотреть растоптанных солдат, щитки доспехов которых к удивлению выглядят знакомо.       …Каждый из детей мудрого правителя предлагал свой метод борьбы с захватчиками. Укрепление стен. Нападение с тыла. Ловушки и прочие военные хитрости осады. Потеряв двух сыновей в кровопролитных битвах, сегун впал в отчаяние, более не желая терять свое наследие. Принцесса Наоки, не первая и не последняя из дочерей, не желая столь грозной участи своему народу, пошла против воли отца. Видя отчаяние и страх в глазах своего народа, что вот-вот овладеют ее гордым правителем, она прибегнула к столь же отчаянным мерам. С детства унаследовав от матери, третьей покойной жены правителя, тягу к заговорам и обрядам, она не нашла иного выхода, кроме как прибегнуть к наиболее темному из них.       Микаса бегло метала взгляд от книги к блокноту и обратно, быстро находя символы. Пока текст и вовсе не стал складываться в уме без запинок.       В полночь новолуния за три дня до прихода вражеских войск, зажегся жертвенный огонь на многовековом алтаре предков. Взмахнув рукой, Наоки развязала пояс с родовым гербом, что в тот же миг вспыхнул синим пламенем в жертвенной чаше. Нагие плечи и грудь, более не стянутые расшитыми тканями, озарились голубым свечением.       «Знаешь ли ты цену за то, что потревожила мой сон?» — раздался тяжелый голос из пламени.       Пикообразное лезвие лишь успело мелькнуть в ее руках, подхвативших охапку спускающихся к пояснице прядей, что на ощупь самый настоящий шелк. Срезанная прядь истлела прямо в пальцах, ужалив холодным пламенем, коснувшимся ее руки. Смиренно опустившись на колени, прекрасное женское тело растянулось на каменному полу, в почтении склонив голову к земле.       — Великий, от имени всего рода, помоги остановить угрозу с запада. Нечистые оскверняют наши земли. Чудовищная сила желает поработить всех нас.       «Силу может побороть лишь сила. Все имеет цену», — ответил ей голос из потемневшего пламени.       — Тогда как мне получить твое благословение?       Глухой голос хранил молчание недолго.       «Твоя жизнь и жизнь твоего рода отныне будут принадлежать мне. Клянешься ли кровью своего наследия, что выплатишь свой долг?»       Едва приподняв голову, Наоки заглянула в само пламя, пытаясь рассмотреть то, что предстало перед ней.       — Ты… пожрешь их жизни?       «Лишь заберу себе, когда придет их срок».       Ледяные пальцы подхватили тонкую вуаль. Поднявшись на колени, Наоки смотрела на огонь сквозь собственные пряди, спадающие на лицо.       «Выбор за тобой. Принять условия контракта или нет».       Раздвинув бедра, она решительно притронулась вуалью к лону, потревоженному очередным циклом. На ткани остались алые капли первого дня регул. Сжав окропленную вуаль в руках, Наоки едва замешкалась, после чего бросила ткань в жертвенный огонь.       «Накорми меня железом, и ты получишь то, за чем пришла».       Быстро подхватив стрелы, хрупкие женские пальцы с хрустом ломали наконечники, бросая металлические острие в огонь по одному.       Одно. Два. Три. Голубые вспышки сопровождали каждый поглощенный пламенем металл.       — Это для охоты на чудовищ? — забирая ледяные наконечники прямо из жертвенного очага, шептала Наоки, внимая глубокому голосу.       «Нет».       Невыносимая боль пронзила ее со спины, оставив след его неземных объятий. Долгих и мучительных.       «Это для поимки зверя, — раздался тихий рокот возле уха, пока на нагих лопатках продолжало гореть его прикосновение. — А зверь убьет чудовищ».       Скребя ногтями по столу, сквозь зубы переживая плотные тиски, Наоки выпустила слезы, стремительно покатившиеся к подбородку. Темная рука в перчатке неспешно коснулась щеки, размазав влагу.       «Последняя деталь», — прошептал голос, когда большой палец скользнул к ее губам, дрогнувшим в последний раз. После чего его объятия разомкнулись.       Микаса захлопывает книгу, осязая во всем теле немыслимые импульсы. Беря начало чуть ниже живота, они раскатисто проходятся по каждой мышце, вплетаясь все глубже. Дыхание едва сбивается.       Немного онемевшие пальцы вновь листают страницы до нужной. Пока взгляд не натыкается на изображение нагой женщины у жертвенного пламени. Несмотря на непривычный стиль рисования, заметно сужающий и так небольшой разрез глаз, придавая телам большей пышности, на спине можно четко рассмотреть темный круг, вероятно, оставленный таинственным владельцем голоса в знак состоявшейся сделки. Внутри изображено что-то еще, но разобрать символ точно по одному рисунку не выходит.       «Я дам лишь шанс. Решение будет за тобой, кого обречь на муки непосильного проклятья...»       Пролистав страницы до следующего изображения Наоки, Микаса натыкается на красивый сад, среди лепестков которого порхает женщина в кимоно. Стоя вполоборота, она сверкает слегка оголенной спиной, на которой можно уловить тот самый намеченный чернилами полукруг. Вооружившись грифелем, быстро стянутым с тумбы, Микаса интуитивно ведет линии, дорисовывая намеченный узор, спрятанный под кимоно. Пока перед глазами не предстает символ ее рода, передаваемый по линии матери из поколения в поколение…