Души твоей ветвистые пути

      Тревожный звон колокола, ржавым отголоском разлетающийся по окрестностям портового городка, режет слух, бесцеремонно вторгаясь в полусон. Хуже может быть лишь навязчивый скрежет металла по стеклу, от одной лишь мысли о котором кишки сворачиваются в узел под притянутыми к животу коленями. Так куда удобней и теплей. Накинутая на голову подушка, мягко шуршащая над ухом, лишь на мгновение отграничивает зыбкие образы, безвозвратно развеиваемые очередной партией ударов в колокол. И приглушенными криками людей, лишь сейчас распознанными едва проснувшимся сознанием.       Микаса суетно подрывается с кровати, окончательно убеждаясь, что происходящее вовсе не сон. Выкрики людей, просачивающиеся в крохотную комнатку гостиницы, несут ни с чем не сравнимый тембр, позволяя распознать привкус паники. Недоброе предчувствие играет на кончиках пальцев, усиливаясь резким стуком в дверь. Если не барабанной дробью, сыгранной по ощущениям прямо на висках, дабы сообщить устами унтер-офицера о срочном построении.       Не до конца разомкнув веки, Микаса машинально натягивает форменные брюки, не забывая за пару отточенных движений заправить длинную рубашку под затянутый ремень. В обычное время подъем по утрам даётся ей куда проще, редко когда с порога встречая раскалывающей голову мигренью. В этот раз повезло меньше.       По привычке потянувшись к шарфу, аккуратно сложённому на тумбе, бледные пальцы замирают в ступоре, медленно поворачиваясь к кроваво-огненному свету, узкой полосой прокравшемуся внутрь через щель между штор. Одно рывкообразное движение, в миг раздвигающее пыльные занавески — и взгляд фокусируется на мерцающем огоньке, мелькающем у самой пристани. Высокие мачты с частично сложенными парусами, окутывает густой дым, скрывающий в своей мрачной пучине бегущих с ведрами наперевес людей.       Пришвартованный на причале корабль, приплывший из Хизуру, стремительно тонет в огне.

Часть IV. Посреди пепла

      Гул солдатских каблуков, отстукивающих скрипучий ритм на деревянных досках проседающего под тяжестью трапа, слышится за милю. Четкие короткие команды, произнесенные с неповторимым гонором, непривычным для ушей далекого от военных чинов человека, во всей красе демонстрируют грубоватое мастерство дирижирования, методично распределяя наспех выстроенные отряды по обязанностям. Солдаты, перепуганные жители, также стремящиеся оказать помощь в борьбе с коварной стихией, пока пламя не перекинулось на стены их собственных домов, рабочие с корабля, сверкая пятками, покинувшие палубу — помимо элемента пугающего хаоса беда способна привнести хотя бы видимость взаимовыручки. Пусть зачастую орудующий лопатой кузнец, тщательно зачерпывающий песок, способен выгрузить полотно прямо на голову рядом стоящего солдата.       Оханье выстроившихся на набережной зевак, в завороженном взгляде которых можно уловить отражение охваченного дымом корабля, теряется во всплеске опорожненного ведра, звякнувшего в очередных руках. Слаженность действий военных во многом объясняется выдрессированной за годы службы дисциплиной. Тем не менее, поставка воды и песка, несмотря на изобилие столь необходимых ресурсов на морском берегу, становится куда более затруднительной, если речь идет о водоходной махине, высоту одних бортов которой можно смело приравнять к дому.       — Людей не хватает! Огонь распространяется слишком быстро!       С треском лопнувшее стекло капитанской каюты тотчас привлекает внимание, добавляя докладу лейтенанта выше стоящему значительного веса.       Горячий дым стелется по пристани, подчиняя каждого, кто попадется на пути. Сухой кашель, раздирающий горло, срывающиеся с щиплющих глаз слезы, быстро нагреваемые от зашкаливающего градуса, отчего становится еще больней. Опаляемая жаром кожа словно в адском пламени, суетно отгоняемом прижатыми к лицу руками. Огонь стремительно одерживает верх над силой человеческого разума.       Сильнее обхватив рукоять ведра, Микаса быстро выплескивает зачерпнутую воду прямо на корпус борта, едва ли усмиряя раздразнившееся пламя, кончиками перьев выглядывающее из округлого иллюминатора. Зловоние гари и жженой серы вновь бьет прямо в ноздри, практически сбивая с ног. Горячий пар опаляет лицо, вынуждая отвернуться, пока на мокрых пальцах скрипят слипающиеся песчинки, впиваясь в истесанную мозолями кожу.       — Скорее! Нужно больше воды!       Машинально вытерев рукавом лоб, силясь избавиться от нагревшихся капелек пота, Микаса вновь подрывается к телеге с водой у края пристани. Облизанные солью пальцы вздрагивают от боли, не сразу позволяя рассмотреть на смоченной при зачёрпывании коже выступившие царапины. Ссадины вспухли по краям, заметно прибавив в цвете. Даже жжется, сколько не три в попытке унять болезненную дрожь.       Мазнув по мутному отражению, в котором из-под нависающих прядок рассмотреть что-либо не представляется возможным, Микаса переводит дух, по наитию пуская рассредоточенный взгляд вдаль. Облик Хистории виднеется в метрах ста от берега, признанный раскинутыми на плечах волосами цвета выгоревшего пшена. В спешке выведенная на улицу из гостевого домика, предназначенного для важных гостей столицы, она так и стоит у кареты, тревожно всматриваясь в опаленные охрой паруса, время от времени выглядывающие из-за дымки. Простенькая ночнушка, пусть и с элементом кружева на вырезе, закрыта наспех накинутым пальто длиной до щиколоток, лишь сейчас запахнутым на груди. Даже если присматриваться, со всем пристрастием оценивая ее облик, без каких-то изначальных подозрений заметить малейшие изменения не представляется возможным. Ни отекших щиколоток, ни намеченного живота, едва ли округлившегося со времени их предыдущей встречи. Тем не менее, необратимая метаморфоза неизбежна, с каждым днем способная все больше выдавать присутствие виновника.       — Ваше величество! Вам необходимо срочно отправиться в столицу. Здесь слишком опасно.       На мгновение отливающие бирюзой радужки смотрят прямо в глаза, выражая беспокойство. Даже приятно. Вероятно, Хистории не все равно на благополучие жителей, разведки и более других пострадавших гостей, приплывших с востока. Но искренняя эмоция, промелькнувшая ниже миниатюрной диадемы, адресована ни кому иному, как бывшему отряду, членов которого можно сосчитать на пальцах рук.       — Выделите часть стражи в помощь.       Ее губы дрогнули, и, несмотря на отсутствие голоса, затерявшегося в какофонии криков, ругани и молитв местного священника, судорожно вспоминающего подходящую песнь протрезвевшим разумом, прочитать ее реплику совсем не трудно.       — Как будет угодно, моя госпожа, — поклонился рядом стоящий стражник, настоятельно открыв дверцу кареты за ее спиной.       Хватает одного звяканья поводьев, чтобы экипаж сдвинулась с места, подняв пыль проселочной дороги. Едкий дым опасен. И куда более для тех, чьё сердце только-только начинает биться ниже материнского. Пусть и нет уверенности, есть ли там сейчас хотя бы крохотный намёк на это сердце.       — Осторожно!       Очередная вспышка на палубе прибавляет заметной суеты. Сходящие с трапа рабочие тотчас бросаются врассыпную, отчаянно спрыгивая в воду. Единственный шанс, позволивший уцелеть от пылающих щепок разорвавшейся бочки с горючим, окропившей маслянистой жидкостью море. Пусть и плотно сцепленный с перспективой заработать воспаление легких в прохладной воде, за пару поднявшихся у берега волн расправившейся с полыхающим инвентарем.       — Черт возьми, — сквозь зубы цедит Жан, также вцепившись в борт телеги. — Носимся с языками на плечах, а дым только прибывает…       Скорее мысли вслух. Растрепанный, частично измазанный в саже, судя по одышке он сильно надышался дымом, вероятно также испытывая тошнотворное головокружение. И навязчивый грудной кашель, задушенный в притянутом предплечье, отдающем привычным для вылазок дымом костра. Уже давно разведка не встряхивала запылившиеся косточки. Потягивает ностальгией…       — Ничего не разглядеть, — с разворота облокотившись локтями на борт, Жан с тяжелым взглядом всматривается в дымку. — Как такое могло произойти?!       — Предположу — тот цветной порох, что они ранее использовали для фейерверка.       Армин врезается прямо в бок телеги, цепляясь пальцами за край. Проскользив подошвой по песку, он едва не заваливается прямо под сдвинувшееся колесо, буквально за шкирку вытянутый вовремя среагировавшим Жаном. Судорожное дыхание, тревожащее подпаленные кончики волос, горьковатое першение в обложенном горле, одышка… Каждый выкладывается, не жалея сил, бросая вызов разбушевавшейся стихии. Покрасневшие пятна на бледных ладонях заживут и без способностей гиганта. Но это не значит, что боль на обожженных пальцах, смоченных в соленой воде при окунании ведра, становится куда меньше.       — Они привезли с собой с дюжину бочек, — скорчившись, добавляет Армин, вновь поднимая горящие голубым пламенем радужки, под которыми можно четко рассмотреть полосу сажи. — Ветер и сухая древесина — плохое сочетание. А дождя не было с неделю.       — Хочешь сказать, — прокашлявшись в кулак, щурится Жан, на мгновение пуская взгляд в сторону подтянувшихся Конни и Саши, обессиленно облокотившихся на телегу, — что один из рабочих решил прикурить прямо с фитиля взрывоопасной бочки?       — Я не утверждаю, — лишь пожимает плечами тот.       Треск деревянных балок, неустанно прогрызаемых огнём до характерных чёрных меток с тоненьким налетом пепла, доносится прямо из пучины плотного дыма, позволяющего рассмотреть разве что верхушки еще не охваченных огнем мачт, едва махнувших парусами.       — Не имеет значения, — встревает Конни, решительно выливая ведро прямо на собственную голову у плеча ошарашенной Саши, безмолвно хлопнувшей ресницами.       Резко сомкнутые веки, призванные защитить глаза от едкой соли, на мгновение создают неповторимую гримасу на его лице. Скорчившийся рот с пересохшими губами, небрежно облизанными прокатившимся по уголкам языком, возвращает ранее потерянную форму. Сощуренный взгляд из-под нахмуренных бровей на пару с сжатыми кулаками, удерживающими вновь наполненные ведра, приобретает непоколебимую серьезность. Пусть и с тенью брезгливости, вызванной несмываемым привкусом соли на языке.       — Нам не потушить его с берега… — грозно качнув головой, озвучивает Конни, уже готовый рвануть к ближайшему трапу. Если бы не увесистый хлопок по плечу, пригвоздивший его к месту.       — Остуди пыл.       — Капитан!       Прищурившись, Леви неспешно стягивает плотную повязку со рта, продолжая удерживать рабочий рукав, дотягивающийся до локтя, на плече Конни. Составленное из подручных средств обмундирование, несмотря на неудобства, хотя бы частично защищает руки и дыхательные пути от вредоносного воздействия огня. Даже в чрезвычайной ситуации Леви остается верным своим принципам — не марать рукава, на сей раз закрытые плотной тканью шахтерских перчаток.       — Ваша задача не дать распространиться огню. Сдерживаете его с суши.       Бесстрастное заявление сопровождается осмотрительным взглядом, словно наглядно убеждающимся в доходчивости его слов.       Бессмысленно. Сколько не натаскай ведер с песком и водой — потушить целый фрегат подобными мерами невозможно. Тем более обдавая широкий борт с суши. Затея изначально обречена на провал.       — А как же корабль? — озвучивает Жан, в тот самый момент, когда плечо Конни освобождается от тяжести капитанской руки. — Как люди Хизуру доберутся домой?!       — Взгляни на мачты, — кивок едва выглядывающего из-за стянутой повязки подбородка указывает в сторону галеты. — Пожар охватил большую часть судна. Его не спасти.       Серо-голубые радужки тяжелеют на глазах, резонируя непробиваемой черствостью. Расколоть зубами ореховую скорлупу было бы куда проще.       — Никто не заходит на палубу.       С неповторимой элегантностью отдернув края сползающих рабочих рукавов, Леви педантичным кивком откидывает вновь нависшую на глаза челку. Все же на бледном лице поблескивают капли пота. Да и на лбу в сравнении с ранее прикрытыми повязкой скулами можно рассмотреть легкий налет сажи. Достаточно провести пальцем, аккуратно потерев испачканное место, чтобы избавиться от позорного клейма.       Ощущение слипшейся сажи на кончиках фаланг становится пугающе реальным, отчего Микаса даже опускает взгляд. Показалось. В отличии от цепкого взора потускневшего кобальта, в эту самую секунду сосредоточенного именно на ней.       Взгляд Леви обладает весом. Давящим… не позволяя лишний раз посмотреть ему прямо в глаза.       — А если кто-то еще там? — неуверенно уточняет Жан, претерпевая где-то за грудиной противоречивую борьбу совести и здравомыслия.       — Это не ваша забота. Делаете все, что в ваших силах здесь, — холодно отдает приказ Леви.       Тяжелый взгляд ощутимо меняет траекторию, обдавая дурманящей свободой. Контроль над собственным телом вновь всецело принадлежит ей.       — Так точно!       — Не так быстро, — чуть менее формально перебивает Леви, поднимая руку у груди Жана. — Или совсем жить надоело?       Оттенок чопорной насмешки отзывается недоумением в глазах замерших разведчиков, лишь сейчас обративших внимание на группу солдат за его спиной, также натянувших на лицо марлевые повязки.       — Сначала вооружиться специнвентарем. Пункт выдачи у санитарной палатки, — сложив на груди руки, Леви вырисовывает редко когда появляющийся на губах намёк на ухмылку. — Командор предпочитает беречь своих подчиненных.       Угольная шахта, часть рабочих которой к удачи обитают в прибрежном городке. Рыбаки, имеющие дело с разной дичью, иной раз обладающей ядовитыми шипами или острыми зубами, что также требует специальных рукавиц. И местная кузня, в первую очередь занимающаяся отливом лошадиных подков. Ханджи стрясла с каждого по нитке для вооружения собственных солдат в борьбе с пожаром, ко всему прочему организовав санитарный штаб с привлечением защитного обмундирования.       — Повязки и перчатки обеспечат механический барьер, — в типичной манере озвучивает Леви. — Целебными свойствами они не обладают, но минимизировать вред при разумном использовании помогут. Так что сломя голову в пекло не бросаемся, — серьезно заявляет он, на ходу натягивая маску на лицо. Отчего последнюю фразу, более приближенную к ворчанию, капитан произнёс скорее себе. — Не хватало еще ваши туши потом по пляжу собирать.       Иными словами — берегите себя. Если бы гордость позволила, Леви бы пожелал напрямую.       Пропахшие застоявшимся запахом гари и запеченной резины перчатки способны уместить в себе обе руки, если не целое туловище. Не самая удобная вещь, добавляющая элемент неуклюжести, отчего избежать соприкосновений с огнём будет труднее. И тем не менее, учитывая толщину и плотность покрытия, куда безопаснее.       — По одной на человека! — осипшим голосом сообщает санитарка, смачивая накрученные повязки в растворе.       Пропихнув толстый слой ваты под специальную пластинку, Микаса накидывает маску на нос, методично орудуя пальцами на собственном затылке. По крайней мере, на волосах Армина, пусть и не с первой попытки, крепкий бант все же получился.       — Скорее! Уходим отсюда!       Мелькающие в дымке силуэты, вероятно, спускающиеся с трапа, тащат на плечах нескольких рабочих, задыхающихся в кашле.       Неужели на корабле все ещё кто-то есть?       Толчок в плечо с беглым извинением вырывает из раздумий, вынуждая обернуться в сторону торопящегося мужчины. Некогда белая рубашка с закатанными рукавами выделяется на общем фоне, позволяя распознать человека из свиты Кийоми Азумабито, привычно ходившего за ней в темном пиджаке и шляпе.       — Где Азумабито-сан?!       Страх и растерянность, несмотря на грубость его голоса, пронзают разрядом, медленно расплывающимся по телу.       — Последний раз она поднималась по трапу на корабль, — заикаясь, отвечает пойманная им за руку служанка, суетно оглядываясь кругом. — Хотела убедиться лично, что все рабочие на судне эвакуированы.       — Ты видела, как она вернулась?! — выточенный фартук скрипит в его руках, едва не разрываясь.       Схваченная за грудки, служанка в ступоре качает головой, не в силах произнести что-либо ещё.       Металлическая ручка с песком трескается в рукаве. Перед глазами всплывает радостная улыбка матери. Так близко, что можно рассмотреть мельчайшие ямочки на щеках и маленькие морщины под глазами. Стало быть, виной всему их сходство, после встречи с Кийоми Азумабито всколыхнувшее самые потаенные воспоминания? Или же стремление пришвартоваться в тихой гавани, в которую не нагрянет лютый шторм, безжалостно обламывая мачты и разрывая паруса. Укоренившееся в разуме желание твердо стоять на земле, буквально ускользающей из-под ног после исчезновения Эрена.       — Снимаем трап!       Что бы это ни было, одна мысль о том, что Кийоми Азумабито в опасности, колет под ребром, не давая сидеть сложа руки.       Ведро переворачивается само собой, окропляя подпаленные пряди влагой. С непривычки в глазах щиплет, пока язык вяжет от соли. Не лучшее, что удавалось позаимствовать из опыта Конни. Но, определенно, действенное. Пусть помимо специального раствора от маски потягивает въедливым запахом тины.       — Стой, туда нельзя! — кричит один из разведчиков, уже стягивающий деревянный трап.       Микаса бросается вперёд, как наяву подтягиваясь по толстому канату, за время встреч связавшему их судьбы. Потерять не так давно приобретённую частичку матери сейчас сродни самоубийству. Жестокому, медленно отравляющему часть себя, вынуждая жить дальше с подгнившей плотью, всюду следующей по пятам. Она должна… нет, ей нужно убедиться, что Кийоми Азумабито в безопасности.       С треском ломающийся под ногами трап — последнее, что может ее остановить. Хватает прыжка, чтобы, уцепившись за борт, оказаться на палубе под всплеск рухнувших обломков за спиной. Как бы не колебалось здравомыслие — поэтично сожженные мосты сгорели наяву, отрезав путь обратно.       Сгустившийся на палубе дым переливается охровым свечением, позволяя лишь вблизи рассмотреть натянутые канаты, частично лопнувшие под давлением. Жар обдаёт повсеместно, вынуждая без оглядки двигаться вперёд, укрываясь под повязкой. Сколько не дери горло, выкрикивая имя — в ответ доносится лишь скрип тлеющего дерева. Инстинктивно дернувшись вперед, Микаса перекатывается через бок, едва уцелев от рухнувшей с парусов балки. Становится ощутимо жарче, пусть пламени, как такового, нигде не видно.       Первый след Кийоми Азумабито попадается под руку случайно, оказавшись притоптанным у деревянного проема, ведущего к каютам. Атласная накидка, красовавшаяся на ее плечах весь вечер, небрежно валяется на палубе, едва ли отличимая от половой тряпки. Если бы не тонкие цветки лотоса с намеком на листву, расшитые по ткани.       Не теряя времени, Микаса спускается по лестнице, широкими рукавицами раздвигая висящие у стены канаты и гамаки. Разломанные бочки раскинуты по всему узкому коридору, часть балок разломана взрывом, и тем не менее, намека на присутствие посла нет и в помине.       — Где же вы? — срывается с губ, когда ладонь надавливает на прикрытую дверь, со скрипом поддавшуюся назад.       Толчок со спины — и на грудь тотчас накидывается плотный канат, рывком стягивающий ребра на лопатках. Дыхание перебивает, когда на плечи в миг опускаются цепкие руки, сковывающие движение.       Как?! Зачем?! Что им вообще...?       Рефлекторный поворот головы не приносит какой-либо ясности, когда в нос бьет пыль плотного мешка, ловко накинутого на макушку. Все происходит быстро, не давая возможности уловить хотя бы крупицу информации о зачинщиках.       Стягиваемая шнуровка непроглядного мешка едва касается шеи, пока канат однократно оборачивается вокруг рук. И все же на большую фору рассчитывать злоумышленникам было бы неразумно. Подпрыгнув с места, Микаса со всей силы отталкивается стопой от ближайшей стены, не забывая хорошенько ударить стоящего позади затылком прямо в переносицу. Характерный стук костей, вряд ли отделавшихся одним лишь ушибом, позволяет юрким рывком плеч завалиться с напавшим прямо на палубу, до кучи пригвоздив его своим весом. Немного змеевидные изгибания рук позволяют быстро избавиться от веревок, наконец-то стянув с головы мешок. Молниеносный удар сапогами приходится точно под дых другого, мгновенно завалившегося спиной на округлый борт, отчаянно цепляясь за звякнувшие над головой цепи.       Кем бы ни были несколько мужчин в плотных капюшонах, широкие повязки на пол-лица, идентичные тем, что раздавали в санчасти, надёжно скрывают их внешность. Да и замкнутое пространство корабля, помимо потенциальной опасности задохнуться, сильно сковывает движения, не давая оказать должный отпор.       Необходимо выбираться как можно скорее.       Приложившись костяшками по лицу лежащего под ней мужчины, Микаса молниеносно подрывается на ноги, на ходу сбивая несколько рядом стоящих бочек за собой. Скользящая по ступеням подошва, измазанная вязкой жидкостью, частично вылившейся на пол, заметно затрудняет шаг, отзываясь болезненным ударом колена о дерево. Рабочие перчатки с остервенением срываются с рук, запущенные прямо в физиономию одного из похитителей, отчего, зажмурившись, он таранит лбом массивный крюк, вновь оказываясь в нокауте.       Стиснув зубы, Микаса быстро выбегает на палубу, умело ускользая от притязаний чужих рук, едва не ухватившихся за щиколотку. Сколько не оглядывайся, задыхаясь от подступающего дыма, Кийоми Азумабито по-прежнему нигде не видно. Неужели злоумышленники пробрались на корабль по ее душу?       Удар ладонью по уху, не сильный, но довольно точный, оглушает, отзываясь ноющей болезненностью. Все же в мешке, небрежно накинутом на голову, было что-то ещё. Пучок какого-то растения, от которого теперь голова идёт кругом, а ноги заплетаются. Завалившись на край борта, Микаса замечает торчащий обломок, пылающий на конце. Резко развернувшись, она размахивает им рьяно, словно распугивая окружающих ее волков, с опаской озирающихся на пламя. И тем не менее, удар по морде, как и в случае с клыкастым хищником, оказывается куда действенней, дезориентируя кинувшегося на неё злоумышленника. Судя по прищуренному взгляду в ответ, прыскающему злостью, рука у неё все ещё тяжелая.       Тем не менее, они стоят в стороне, не рискуя подойти ближе. Голова идёт кругом все больше.       — Kanojo wa sugu ni shattodaun shimasu. Mōsukoshi machimashou, — сипло произносит один из них, останавливая второго за рукав.       Продолжая с силой удерживать балку в обеих руках, Микаса едва ли расслышала его. Клокочущий в груди инстинкт, не раз вытаскивавший ее из тисков гибели в обличии кого или чего-либо, заметно слабеет, вместе с хваткой рук, в последний момент подстегивая к действию. Выронив балку у ног, она в решительном прыжке хватается за обрывок каната, отталкиваясь прямо от борта. Ладони горят как наяву, отпечатывая на себе узор бечёвки. И все же выпустить канат из рук куда хуже, когда под ногами лишь бьющиеся о борт волны, лишь спустя мгновение сменившиеся просевшим полом капитанского мостика.       Согнув ушибленное колено в наиболее щадящей позе, Микаса не сразу оборачивается по сторонам, поздно замечая вынырнувшего из-за дымки человека. В его руках мелькает злополучный мешок, что он, судя по всему, вновь намерен использовать. Обхватив его кисти, она все же умудряется оттолкнуть мужчину от себя, высмотрев под его ухом небольшое чернильное клеймо. Лишь один шаг в ее сторону — и нападавший бросается в бега, едва ли успевая пригнуться от свистнувшего над головой свинца.       — Микаса!       Встревоженный голос побуждает тотчас посмотреть вниз, замечая у самого борта небольшую шлюпку, качающуюся на волнах. Кийоми Азумабито стоит в полный рост, удерживая в руках маленький револьвер, из дула которого все ещё тянется дым.       — Скорее! — взволнованно кричит она, для устойчивости присаживаясь в шлюпку рядом с парой рабочих.       — Азумабито-сан! — строго обращается к ней ее телохранитель. — Нам нужно отплыть как можно дальше, пока не произошел взрыв, — толкаясь веслом о борт, добавляет он.       — Нет! — строго возражает Кийоми Азумабито.       Скрип палубы под ногами настораживает не меньше его слов. Как и качнувшаяся мачта, натянувшая уцелевшие канаты. Один глубокий выдох — и ноги, сами собой подорвавшись к краю палубы, срываются вниз. Прохладная вода пробирает до мурашек, слегка утягивая вниз, пока Микаса не выныривает, жадно глотая воздух ртом. Маска срывается на шею, болтаясь у подбородка, пока она судорожно высматривает берег. Несмотря на выраженный упадок сил и, вероятно, сильный удар о воду, грести приходится не долго, позволяя собственными ногами нащупать песчаное дно. Медленно шагая по мели, Микаса едва ли восстанавливает дыхание, интуитивно пуская взгляд на вспыхнувший ярче прежнего корабль. Огонь уже полностью окутывает мачты, силясь дотянуться до самых звёзд.       Какое бы расстояние сейчас не лежало между ней и кораблем, жар все ещё опаляет скулы. Фрегат на глазах преображается в дом со страниц альбомов. Причудливый, с башенной невысокой крышей в виде трапеции, полностью охваченный огнем. Тонкие бамбуковые стены пожирает расползающийся вокруг огонь, обгладывающий до костей раскинутые по периметру тела. Они повсюду — в саду, на лестнице и на крыльце, окропляя пол текущей кровавой рекой.       Осязая давление извне, Микаса с всплеском морской воды падает прямо на ушибленные колени.       — Иногда пожар — это не бедствие, а необходимость.       Мужчина в богатом восточном одеянии, какие мелькали на открытках госпожи Азумабито, склонился прямо над ней, покровительственно подав руку. Нечто непристойное и даже алчное мелькает в темных радужках, словно в глазах оценщика, с пристрастием рассматривающего подвернувшийся товар.       Ее холодные пальцы, вцепившись в порванную ткань, аккуратно натягивают соскользнувший рукав платья на плечо, укрывая образовавшийся от гостеприимства его стражи след.       — Если из года в год наседать на землю, требуя от нее плодородного урожая, рано или поздно почва исхудает. Нужно избавиться от пожухлой травы, чтобы пустить новое, куда более ценное семя.       — Считаете свое семя ценным? Сорняк приносит куда больше пользы, — ее голос, несмотря на спокойствие, обладает неучтивой твердостью. — Не говоря об убийстве своего покровителя.       След его замахнувшейся руки осязается наяву, отзываясь звонким хлопком возле уха.       — Смеешь бросать мне такое?! Ты… Подколодная змея, пригревшаяся на его груди. Тебе ли обвинять меня в предательстве? — шипит мужчина, подобно падальщику нервно кружа над ней. — Или заливаешься ядом от того, что не успела ужалить императора первой?       Пригладив холодными фалангами ударенную щеку, она вскрикивает от боли, стоит его ручище, небрежно сомкнувшейся на затылке, потянуть за волосы, вынудив приподняться с колен.       — Не ты ли впустила в свой собственный дом врага?! Ты дала чужеземцу оружие, армию и право решать судьбу своего народа.       Его свободная ладонь, показавшаяся из-под широкого рукава, цепляется за подол платья, грубо раздвигая запахнутую ткань. Как бы не сопротивлялась, что есть силы стискивая бёдра, его пальцы больно сжимают чувствительную кожу, толкаясь вперёд. Омерзительное ощущение превосходства физической силы, нарушить которое может лишь куда большая сила в ответ.       — Какими еще привилегиями ты его одарила? — хищно щурится он, выскальзывая пальцами из-под ее одежды. Грубая ладонь в миг размыкается, выпуская стиснутые пряди, отчего она вновь падает на пол у его ног. — Выживает сильнейший. И я выбрал сторону победителя. На руинах погибшей страны я наконец-то смогу создать новую империю. Твой отец был костью в горле, способной порушить сей план. Теперь же никчемный братец не сможет что-либо сделать. Ваш род изжил себя. И как гнилую, неплодородную землю, его пора придать огню.       Ощутив самый настоящий гнев, зверем клокотнувший в груди, Микаса рычит почти что в голос, замечая со спины мужчины промелькнувшую тень.       — Огню предадут твой собственный род. Не я... Ты сам подписал свой приговор.       Залившись гневом, ответить что-то он попросту не успел, слетевшей с плеч головой прокатившись прямо по полу собственного дома. Тёплые брызги крови ласкают щеки и приоткрытые уста не меньше морской воды, пока смертоносная тень методично расправляется со стражей. Широкие подсвечники, стоящие по углам зала, заваливаются прямо на тонкие стены. Пламя расползается по комнатам за считанные минуты, когда копьё врезается в пол прямо у ее ног.       — Едва не опоздал, — доносится знакомый голос.       Уже предвкушая осязание крови на собственных стопах, победоносно выходящих из обители врага, в туманной дымке Микаса четко ощущает себя в крепких руках, вынесших ее из дома. Замарать фарфоровую кожу, вступая по их оскверненным предательством телам, он ей не позволит.       — Почему каждый раз при нашей встрече ты весь в крови? — под большим пальцем скользит застывшая капля, едва покрывающая ссадину на его губе.       — На сей раз она не моя… почти, — кобальтовые радужки в некой неловкости кидаются от нее в сторону.       Его укус на пальце отзывается трепетом в груди, окуная в нездоровую эйфорию. Усыпанный трупами двор приобретает неотвратимую притягательность, как и исполнитель чудовищного произведения искусства, чьи уста без сопротивоения скользят по ее шее.       — Тебя сживут со свету, — нежный шёпот на пару с ее лбом приходится по выточенным желвакам. Прикосновение к липкой коже, отдающей ароматом тлеющих волос и гари, завораживает.       — Плевать, — его дыхание слышится у самого виска. — И потом… — с тенью хищной ухмылки на мгновение останавливается он, — есть ли у них шанс против зверя?       Мурашки суетно роятся на лопатках, вздрагивающих от скользнувших по позвоночнику ногтей. Дрогнувшие бедра раздвигаются.       — Ар…       Веки тяжелеют на глазах, утягивая прямо в соленую воду. Образы проваливаются во мрак, пока Микаса из последних сил цепляется за чужое плечо, в общей тишине улавливая лишь хриплое «Отродье».