Lover In Low Light / Любимая в приглушенном свете

— Так, может, мы не должны говорить «прощай»? — Что же мы тогда должны сказать? — То же, что всегда говорим, когда одна из нас уходит. — А что потом? — Потом я уйду. — Ты просто развернешься и уйдешь? — Я не знаю, как сделать это по-другому. Если я останусь, если задержусь, я скорей всего вообще не сяду в этот самолет. — Ладно. — Ладно. — Так… я люблю тебя. — Я люблю тебя. — Лекса, подожди! — Кларк, это должно было стать нашим прощанием. — Я знаю. Знаю. Я просто… это тяжело. — Я знаю, но это ведь не конец. Мы снова скажем «здравствуй». Я обещаю. — Когда? — Скоро, я надеюсь. — Хорошо. Скоро. * * * Зал, кажется, кружится с каждой секундой все быстрей, пока Лекса стоит там, не в состоянии даже вдохнуть, в то время как Костия и Кларк пытаются привлечь ее внимание. А затем, она наконец оборачивается, и все вокруг них как будто резко, с громким хлопком влетает в стеклянную стену и останавливается. Бокал с шампанским Кларк падает на пол, разбиваясь от удара и обливая ее ступни и лодыжки золотистой жидкостью, но глаза Кларк не отрываются от Лексы. Их взгляды мгновенно встречаются, словно затворы замка, с щелчком вставшие на место, приводя механизм в действие, и, внезапно, стремительно распахивая дверь в прошлое. — Ох, бля. Слова срываются с губ Кларк, задыхающиеся и гортанные, и Лекса ощущает их так, словно они выпрыгнули из ее собственного рта. Ее не удивляет ни реакция Кларк, ни разбитое стекло на полу. Единственная причина, по которой ее бокал шампанского все еще не лежит у ее ног, лишь в том, что она сжимает его так крепко, что невольно поражается, как он не рассыпался в прах в ее руке. Кларк не сдвинулась ни на миллиметр, а Лекса все еще не может дышать. Она не может двигаться. Не может говорить. Она не знает, что делать. Кларк смотрит на нее, как на приведение, и Лекса чувствует, что могла бы им быть. Она вполне могла бы сойти за призрака, потому что ее тело слишком неподвижно, внутри нее абсолютная тишина, а все вокруг кажется застывшим во времени. — Ого, — восклицает Костия. — Вы в порядке? — она двигается к Кларк в готовности предложить помощь, но Кларк ей не отвечает. Она продолжает смотреть на Лексу широко распахнутыми глазами, словно Лекса — это автомобиль, вылетевший из-за угла и сбивший ее с ног. Лекса чувствует, что Костия смотрит на нее, переводит взгляд между ними обеими, несомненно растерянная, но Лекса не может повернуться к ней. Она не может оторвать взгляд от Кларк. Ее голубые глаза, словно нечто из ее грез, утягивают Лексу вниз, словно колыбельная, укачивают ее и погружают в такой глубокий сон, что она не может проснуться. Это невероятно — видеть ее снова. Это невероятно и болезненно, и невероятно болезненно, и, каким-то образом, Лекса чувствует себя так, будто она одновременно всплывает и тонет. Кларк, здесь и сейчас, так же прекрасна в своем изящном белом платье без бретелек и черных туфлях, как и в детальных воспоминаниях Лексы, и в каждой ее тайной, сокровенной, невысказанной фантазии, которые раскрашивали ее сознание на протяжении последних пяти лет. Желание двигаться, бежать к Кларк, неизмеримо. Это как инстинкт вытянуть руки, когда падаешь — ухватиться за что-нибудь, кого-нибудь в пределах досягаемости. Это естественное, автоматически возникающее чувство. Лекса не может не задаться вопросом — будет ли она отвергнута, позволит ли Кларк ей упасть. Ее глаза нестерпимо щиплет, как это обычно бывает, когда мыльная вода стекает с ее волос в дУше и случайно попадает в них, и она видит блеск, уже заполняющий и глаза Кларк тоже. Лекса невольно ловит себя на мысли — чьи слезы прольются первыми, или им обеим посчастливится сдержать их… сдержать, как плотину, блокирующую поток всего того, чем они были друг для друга. Лекса знает, что это всего лишь вопрос времени, когда эта плотина рухнет, и разверзнувшаяся бездна утянет их обеих под воду, вместе со всеми, кто есть в их жизнях. — Лекса? Лекса оборачивается, наконец выдернутая из оцепенения, новым, но в то же время таким до боли знакомым голосом. Рейвен Рейс стоит всего в паре метров от нее, глядя на Лексу так же, как и Кларк — как будто видит призрака. И любой ответ, который может выдавить из себя Лекса, это не более, чем беспорядочная каша, которая едва доходит от ее горла до языка, и то по чистой случайности. И даже лучше, что никакие связные слова не выходят из ее рта, потому что никакие слова в мире не смогут объяснить этот момент. Ее колени дрожат. Руки Рейвен обнимают ее прежде, чем Лекса даже успела заметить, что она сдвинулась с места. Лекса напряженно застывает. Она — как несгибаемая доска в объятиях Рейвен, но Рейс ее не отпускает. Она лишь чуть сильнее сдавливает Лексу и тихо говорит: — Прошло пять чертовых лет, Лекса. Обними меня. Быстро сморгнув слезы, Лекса порывисто вздыхает и обхватывает руками тело Рейвен, погружаясь в объятия, предложенные так охотно и с такой любовью, даже после всех этих лет. — Рейвен, — шепчет она, крепко прижимая женщину к себе, и старается не поднимать взгляд, но Кларк всегда была словно солнце, чье гравитационное поле притягивало Лексу на свою орбиту. Ее глаза снова встречаются с голубыми над плечом Рейвен, и Лекса видит, что щеки Кларк уже покрыты слезами, ее макияж стремительно расплывается и размазывается. Удивительно, что несмотря ни на что, в ее глазах отражается влечение, но в то же время и боль. И этот взгляд, как зеркало отражает все, что сейчас бушует внутри Лексы. Здравствуй, одними губами произносит Кларк, и Лекса почти рассыпается на части. Даже без звука, это едва заметное движение ее губ пробуждает что-то дикое, и прекрасное, и отвратительное внутри Лексы. Она на мгновенье закрывает глаза и тихо вздыхает, прежде чем снова встретиться взглядом с Кларк, и так же, одними губами произнести свое беззвучное Здравствуй. Оно просрочено на годы. Оно опоздало на годы. Как что-то настолько болезненное, может быть одновременно настолько прекрасным? Когда Рейвен вырывается из ее объятий, ее глаза тоже блестят от непролитых слез, и она неловко смеется над собой, обмахивая их руками. — Долго же ты собиралась приехать домой, — говорит она. — Когда ты вернулась? Как долго ты здесь пробудешь? Погоди, ты что, снова здесь живешь? Ее губы растянуты в широкой улыбке, пока она бомбардирует Лексу вопросами, но вдруг эта улыбка быстро исчезает, когда взгляд Рейвен падает за спину Лексы, к настоящему слону в этом зале. Лекса наблюдает, как глаза Рейвен распахиваются так, что могут выпасть из орбит, и девушка чувствует, как в ее груди собирается ужас. Вот именно, думает она. Она не знает, что делать в этой ситуации, в которой все они внезапно оказались. Ведь до этого дня, Костия даже не подозревала о том, что Кларк Гриффин вообще существует. Когда Лекса и Кларк расстались, говорить о ней было слишком болезненно, поэтому Лекса и не говорила. Она надеялась, что со временем станет легче, но так и не стало. В конце концов, она решила, что проще позволить всему, чем они были, остаться похороненным в прошлом. Похороненным в темных, потаенных уголках внутри нее, в которые она с тех пор никого никогда не пускала. Костия никогда не спрашивала о бывших, а Лекса никогда не начинала этот разговор. На самом деле, они вообще никогда особо не говорили о прошлом. Теперь, однако, прошлое не отрываясь смотрит Лексе в глаза, и Костия тоже смотрит на нее так, словно она должна ей что-то объяснить. Лекса же не хочет приближаться к этому объяснению даже на расстояние пушечного выстрела. — Что ж, вы трое, очевидно, уже знакомы, — констатирует Костия еще до того, как Лекса успевает ответить на какой-нибудь из вопросов Рейвен, и желудок брюнетки нервно сжимается, когда комната снова начинает разгоняться, во втором круге своего безумного вращения вокруг нее. * * * Грудь Кларк сжимается от боли, когда она видит, как Рейвен без раздумий, без колебаний, двигается вперед и падает в объятия Лексы. Если она сделает то же самое, обнимет ли Лекса ее в ответ? Почувствует ли она себя снова так, словно вернулась домой? Или попав в ее руки, Кларк рассыпется на части? Разрушится? Расплачется? Она уже плачет. Кларк делает глубокий вдох, когда взгляд Лексы возвращается к ней над плечом Рейвен, и губы блондинки двигаются без ее ведома. Здравствуй. Одно слово. Одно слово непомерно тяжелое и ошеломляющее. Как и сам этот момент. Знает ли Лекса? Знает ли она, сколько всего бурлит в нем? Знает ли она, что это Здравствуй раскрашено их прошлым, и их настоящим, и каждым болезненным слогом фразы «Все должно было быть не так»? Все должно было быть не так. — Что ж, вы трое, очевидно, уже знакомы. Звук голоса этой женщины грубо вырывает Кларк из ее мыслей. Женщины, которая всего пару секунд назад так хотела купить ее картину. Женщины, которая, как теперь известно Кларк — девушка Лексы. Она быстро качает головой, пытаясь собраться. — Эм, д-да, — прикрыв глаза, Кларк проклинает себя за неспособность нормально говорить. Она чувствует себя такой изломанной, разорванной и словно вывернутой наизнанку. Все внутри нее рвется на части и это отчетливо слышно в ее голосе. — Да, — повторяет она, прочистив горло и быстро вытирает ладонью мокрые щеки. Она неловко переступает с ноги на ногу вокруг официанта, который уже убирает беспорядок у ее ног. Он протягивает ей маленькое полотенце, и она берет его, чтобы вытереть липкую жидкость со своих лодыжек. Посетители галереи снова вернулись к просмотру картин, и Кларк благодарна, что избавилась от внимания нескольких дополнительных пар глаз. Она бросает взгляд на Рейвен, которая все еще стоит рядом с Лексой. Обе женщины теперь смотрят на Костию, и выражение их лиц почти идентично: широко распахнутые глаза и беззвучный крик о желании сбежать. Рейвен первая приходит в себя, и Кларк едва слышно облегченно выдыхает, когда ее подруга нацепляет такую широченную улыбку во все тридцать два зуба, что это даже немного пугает, и произносит: — Ага, мы… эм… мы раньше дружили. В колледже. — Ох! — глаза Костии восторженно распахиваются. — А я, с тех пор как мы переехали сюда, все гадала, когда же мы наткнемся на кого-нибудь из старых друзей Лексы! — она делает шаг к Рейвен и протягивает ей руку. — Я — Костия, девушка Лексы. — Костия, — кивает Рейвен и делает неуверенный шаг вперед, чтобы пожать руку девушки. Она бросает взгляд на Кларк, и Кларк знает, что они не будут спать всю ночь, обсуждая это. И пить. Определенно пить. — Рейвен. Приятно познакомиться. Костия пожимает руку Рейвен и поворачивается к Кларк. — А вы сказали, вас зовут Кларк, верно? Снова прочистив горло, Кларк кивает и отвечает на рукопожатие Костии. — Кларк, да. Она ждет признаки узнавания в темных глазах Костии. Ждет почти незаметного вздоха или понимающего кивка. Замечания, которое говорит о ее осведомленности. Чего-то вроде: «О, так ты — та самая Кларк», как будто сотни художниц по имени Кларк Гриффин живут в этом городе, и так уж случилось, что именно она — та самая, которая лежала в постели с Лексой, рассуждая с ней, существует ли Бог, и как они назовут своих будущих детей. Несомненно, та самая Кларк Гриффин. Однако, никаких признаков этого узнавания не появляется, и Кларк чувствует, как ее грудь пронзает вспышка боли. Но она не перерастает в пылающий пожар, потому что, на самом деле, Кларк не может винить Лексу. Видимо, в конечном итоге, они похожи даже больше, чем сами осознавали. — Лекса никогда не рассказывала мне, что дружила с такой талантливой художницей. Рукопожатие Костии твердое, ее рука мягкая и гладкая. Кларк изо всех сил старается не думать о том, как легко должно быть эти руки скользят по телу Лексы; как часто, как интимно. Но эти мысли все равно прорываются, и каждая новая бьет по ней все сильнее. — О, что ж, спасибо, — отвечает Кларк, и эти слова кажутся слишком густыми для ее языка. На мгновение ей кажется, что ее сейчас вырвет. — Вы, видимо, очень удивились, раз даже бокал выронили, — комментирует Костия, слегка вздернув бровь. Кларк читает между строк смысл этого замечания. Она чувствует его вес. Это скорее вопрос, прощупывание почвы, чем утверждение. И Кларк абсолютно точно знает, о чем спрашивает Костия. — Мы много лет не виделись, — отвечает Кларк, избегая настоящего ответа. Но она видит, как он плещется в глазах Лексы, когда она бросает на нее взгляд. Она видит, как он дрожит в горле Лексы, даже с такого расстояния. Правда все равно выплеснется наружу, как гребаный Всемирный потоп, и они ничего не смогут сделать, чтобы предотвратить разрушения. Максимум, что они могут сделать — это постараться задержать его. — Мы встречались, — выпаливает Лекса и Кларк закрывает глаза. Понеслось. Когда она открывает их снова, рядом уже стоит Финн, только что присоединившийся к ним из мини-бара на другом конце галереи. Он переводит взгляд между Кларк и Лексой, и спрашивает: — Кто встречался? Вы двое? Кларк вздыхает и кивает. — Да. — Ха, — улыбается Финн и слегка пожимает плечами. Затем делает шаг вперед и протягивает Лексе руку. — Финн Коллинз. Лекса бросает быстрый взгляд на Кларк, затем возвращает внимание на Финна. — Хорошо, — произносит она, скорее, как вопрос, чем как утверждение, а затем принимает его руку. — Вы работаете с Кларк? — О, нет, — смеется он, убирая выбившуюся прядь волос за ухо и пожимая ее ладонь. — Мы вместе. — О-ох, — заикается Лекса и, конечно, это привлекает внимание Кларк. Их глаза снова встречаются, на одно тяжелое, напряженное мгновенье, а затем Лекса быстро отводит взгляд. — Что ж, приятно познакомиться, Финн. Я — Лекса. Кларк делает все возможное, чтобы привлечь внимание Рейвен, при этом не двигая ни одним мускулом. Она смотрит на нее так пристально, что удивляется, как еще не начала читать мысли подруги. Тем не менее, это сработало — в следующее мгновение Рейвен переводит на нее взгляд, и Кларк распахивает глаза, выражая этим сигнал бедствия. Если кто и сможет спасти их в этой ситуации, так это Рейвен, поэтому Кларк всей душой надеется, что у подруги есть что-то на уме. — Хм, круто. В общем, рады были со всеми познакомиться, — произносит Рейвен, прочищая горло и нацепляя на лицо улыбку. — И, Лекса, здорово снова тебя увидеть, правда. Надо будет что-нибудь запланировать, чтобы собраться и наверстать упущенное, но сейчас не самое лучшее время болтать об этом. Кларк должна… ну, вы понимаете… пообщаться с народом, попытаться продать свои картины и все такое, а мы, вроде как, мешаем потоку клиентов подходить к ней, так что… — Ох, да, точно, — говорит Лекса, и быстро переходит в движение, отходя от массивной картины, занимающей центр галереи. — Мы тогда не будем вам мешать. Костия, ты готова идти? Кларк с трудом сдерживается, чтобы не вздохнуть с облегчением, и уже собирается развернуться и уносить ноги, как Костия вдруг прочищает горло и произносит: — О, теперь мне все понятно, — она указывает на картину, и у Кларк сжимаются все внутренности. — Вот почему ты не хотела эту картину, Лекса. Это же ты. Лицо Лексы бледнеет до такой степени, что создается впечатление, будто ее душа покинула тело, и Рейвен, стоящая рядом с ней, выглядит примерно так же. Живот Кларк уже сводит от боли, в горле пересохло, и она не может выдавить из себя ни слова. Это просто не может происходить на самом деле. Когда она уже проснется и вырвется из этого кошмара? — Что ж, должна заметить, Кларк, — продолжает Костия, облизывая передние зубы, прежде чем изобразить улыбку, которая выглядит граничащей с болью. — У вас довольно детальная память. — Эм… — бормочет Кларк. — Я… мои работы… эм… — прочистив горло, Кларк пытается успокоиться и пробует заговорить снова. Она пытается сглотнуть правду и запрятать ее так далеко, насколько это возможно, потому что если она произнесет эти слова, то возврата уже не будет. Однако, какая-то часть ее, глубокая и кровоточащая, хочет озвучить их. Ничто никогда не вдохновляло меня больше, чем линии ее бедер, легкий изгиб ее губ, когда она улыбалась, сонная и удовлетворенная; или то, как она шептала «навсегда» рядом с моей кожей. Вместо этого она произносит: — Женское тело — моя специализация. В частности — обнаженная натура. Уверена, вы уже заметили это по другим моим работам здесь. Художники почти все время рисуют по памяти. Ничего личного. Мы используем людей из нашей жизни для вдохновения, или в качестве моделей для наших работ и… эм… — О да, это уж точно, — встревает Рейвен, вставая рядом с Кларк. — Кларк рисует всех подряд. Вы бы видели все ее картины, где я изображена в неглиже — и с ногой и без ноги. Говоря это, Рейвен постукивает рукой по протезу, который у нее вместо левой ноги. Кларк закрывает глаза и тяжело выдыхает через нос. Она никогда в жизни не рисовала голую Рейвен. Не то, чтобы она была против этой маленькой лжи, ведь она понимает, что подруга сейчас просто пытается ей помочь. Однако у нее есть ощущение, что такая «помощь» может ухудшить ситуацию или, по крайней мере, сделать ее более неловкой. — В смысле, божечки, это ж сколько раз тебе надо было увидеть меня голой, — тараторит Рейвен, и смеется при этом слишком громко, чтобы это выглядело непринужденным. — Но, я лишь хочу сказать — ее картины так хороши, что… ну кто я такая, чтобы сказать «нет», понимаете? Должно быть больше картин обнаженных женщин с протезами, разве я не права? И вы не можете не признать, что Лекса тут выглядит просто потрясающе. Это великолепная работа, и… — Остановись, — бормочет Кларк, слегка толкая Рейвен локтем в бок, и брюнетка тут же закрывает рот. Как только она замолкает, Кларк прочищает горло и говорит, обращаясь к Лексе и Костии: — Хорошего вам вечера. Она не может больше стоять здесь. Не может выносить это напряжение, которое струится в воздухе и обжигает ее кожу. Она не может выносить пристальный взгляд Лексы, которая смотрит на нее не отрываясь, хотя она должна бы смотреть на Костию. Она чувствует, что ей сейчас станет плохо. Кларк разворачивается, чтобы уйти, утягивая за собой Рейвен и махнув рукой Финну, чтобы он пошел за ней. Но не успевает она сделать и пары шагов… — Подождите. * * * — Мне нужно идти, Кларк, — говорит Лекса, увидев, как ее начальница машет ей с другого конца офиса. Женщина сурово хмурится на Лексу, зажавшуюся в углу с телефоном в руке, и Лекса уже понимает, что ей предстоит выслушать длинную лекцию о личных звонках в рабочее время. С другой стороны, она всегда на работе. Она крайне редко появляется дома. — Что? Нет! — стонет Кларк. — Лекса, мы проговорили всего две минуты. Я не преувеличиваю. Буквально две минуты, и это наш самый длинный разговор за всю неделю! Лекса сильнее вжимается в стену и старается говорить тише. — Я знаю, Кларк, но я на работе. — Ты всегда на работе, — голос Кларк срывается. Он звучит усталым и надломленным, с оттенком обиды. Лексе больно слышать его таким. — Я знаю, — она сглатывает. — Я знаю, и мне очень жаль, — и это правда. Каждый раз, когда Кларк вздыхает в трубку, Лекса сожалеет. Каждый раз, когда Кларк жалобно стонет в трубку «я по тебе скучаю», Лекса сожалеет. Каждый раз, когда голос Кларк становится тихим и холодным, Лекса сожалеет. Она все время сожалеет, потому что эта стажировка открывает так много дверей для ее будущей карьеры, но закрывает так много дверей для ее отношений. Лекса разрывается на две части. — Мне правда нужно идти. — Тебе всегда нужно идти, — вздыхает Кларк. — Ты ведь понимаешь, что практически каждый наш созвон за последние восемь месяцев заканчивается тем, что ты говоришь мне, что тебе нужно идти? Тебе всегда нужно идти, Лекса. — Кларк, пожалуйста, постарайся понять, — стонет Лекса, снова оглядываясь на начальницу, чтобы увидеть как та грозно постукивает по часам на руке и качает головой. Черт. — Ты же знаешь, что мне нельзя разговаривать по телефону. — Тогда зачем ты взяла трубку, когда я позвонила? Почему не перенаправила звонок на голосовую почту, как это обычно и происходит? Почему ты не отправила меня общаться с твоим автоответчиком, записывая сообщение, которое ты скорей всего не прослушаешь еще месяц? — Потому что я скучаю по тебе, — говорит Лекса, и слова выходят чуть громче шепота. Горло сдавливает слишком сильно. Ее голос ломается, и по нему ползут трещины, как и по сердцу Лексы каждый раз, когда боль Кларк льется сквозь динамик телефонной трубки. — Ты скучаешь по мне? — рявкает Кларк, резким и злым голосом. — Тогда почему у тебя больше никогда нет на меня времени, Лекса? Я теперь как лишняя обуза для тебя! Мы отдаляемся, все рушится, а тебе наплевать! Лекса взвивается от этого обвинения, и она слишком измотана, чтобы найти в себе силы подавить гнев, охватывающий ее, слишком измотана, чтобы не защищаться. — Знаешь, мир не вертится вокруг тебя, Кларк! — выпаливает она прежде, чем успевает остановиться. — Ты можешь сама устанавливать свои рабочие часы, а я — нет. Я не могу каждую секунду болтать с тобой по телефону. Я пытаюсь устроить свою жизнь! Тишина. Несколько долгих секунд. Лекса прикусывает язык, когда собственные слова эхом отдаются в ее голове. Она знает, что должна повесить трубку, но остается на линии. Она ждет, крадучись перемещаясь за угол, чтобы скрыться из поля зрения своей начальницы, и ныряет в ближайшую подсобку. Лекса с тихим щелчком закрывает за собой дверь и опускается на пол в темноте комнаты. Когда Кларк снова начинает говорить, ее слова как пули врезаются в грудь Лексы, разрывают ее плоть и мышцы, ломают кости. Это смертельно. — Полагаю, я больше не являюсь частью той жизни, которую ты устраиваешь. Ее голос рваный, прерывающийся, и Лекса знает, что Кларк плачет. От этого она чувствует себя еще хуже. Она ненавидит себя за то, что позволила стрессу, гневу и усталости взять над собой верх. Она ломается, слезы застилают глаза, горло сжимается, и ей приходится выдавливать следующие слова. — Не говори так, Кларк, — хрипло произносит она. — Ты ведь знаешь, что это не правда. Кларк едва слышно всхлипывает и шепчет. — Ты говорила, что это навсегда, Лекса. Ты обещала, что мы вечно будем вместе. Не в силах сдержать слезы, Лекса рвано втягивает воздух, и ударяется затылком о дверь. — Я верила в это, Кларк. Верила. Я до сих пор верю. Ее голова кружится от мучительного шепота Кларк: — Что с нами происходит? Затем на линии воцаряется тишина, гробовая, и Лексе хочется кричать. Она хватает ближайший к ней предмет — коробку бумажных полотенец с нижней полки — и швыряет ее так сильно, как только может, о заднюю стену кладовки, позволяя одному единственному рыданию вырваться на свободу. Когда коробка с глухим стуком ударяется о стену и падает на пол, Лекса грубо вытирает глаза и встает на ноги. У нее нет времени разваливаться на части. * * * — Что ж, это было неловко, — говорит Костия, когда они с Лексой входят в квартиру и снимают свои пальто. Почти весь ужин прошел в молчании, неуютном и напряженном. К счастью, Костия перестала пытаться завести разговор, после того, как Лекса в третий раз ответила ей коротко и резко. Лекса только вздыхает и протискивается в дальнюю часть квартиры, снимая на ходу рубашку. Она не хочет говорить об этом, но понимает, что это все равно произойдет, как бы она ни старалась. Что, все же, не мешает ей пытаться. — Не сейчас, Костия, — говорит она, потирая все еще горящие от жжения глаза и переодеваясь в пижаму. — Я устала. — А я в замешательстве, — отвечает Костия, следуя за Лексой в их спальню. Она плюхается на кровать и наблюдает за тем, как Лекса переодевается. — Почему ты не рассказывала мне о Кларк? — Ты не спрашивала. — Я не могу спрашивать о том, о чем не знаю, — качает головой Костия. — Зачем мне говорить с тобой о моей бывшей? — спрашивает Лекса, поворачиваясь к Костии. — Это вообще нормально, трепаться о своих бывших девушках со своими нынешними девушками? Потому что на мой взгляд, это тема, которую следует избегать. Бровь Костии взлетает вверх. — Трепаться? — Да какая разница? — вздыхает Лекса, игнорируя вызов. — Это уже в прошлом, как и многое другое, что мы скорей всего тоже никогда не будем обсуждать. — Я никогда не спрашивала тебя о прошлом, Лекса, потому что совершенно очевидно, что эти воспоминания болезненны для тебя, — говорит ей Костия. — Я думала, что это касается твоей жизни в приемных семьях и, возможно, отчасти так оно и есть. Но сейчас мне стало ясно, что часть этой боли связана с отношениями, о которых я абсолютно ничего не знала. Что она тебе сделала? — Ничего, — рявкает Лекса, и ее голос внезапно становится резким и острым, когда вспышка яростного желания защитить пронзает ее грудь. — Она ничего мне не сделала, Костия. Я виновата в том, что наши отношения закончились, и я беру на себя полную ответственность за это. — Хорошо, — медленно произносит Костия, поднимая руку в знак капитуляции. — Прости. Я не знала. Но может именно поэтому, тебе и следует рассказать мне. Мы собираемся встретиться с ней снова, так что, полагаю, было бы неплохо, если я буду хоть немного в курсе предыстории. Лекса прерывисто вздыхает и прижимает ладони к лицу. — Поверить не могу, что ты пригласила их на ужин, Костия. Она уже уходила, а ты остановила ее и пригласила их на ужин, как будто вся эта ситуация не была и так нереально неловкой! О чем ты вообще думала? Это же полнейшая катастрофа! — Ну так я была не в курсе, что это полнейшая катастрофа, Лекса! — срывается на крик Костия, и Лекса отшатывается от хрипоты в ее голосе и от того, как девушка вскакивает с кровати, словно собирается уйти. — Я старалась быть вежливой, потому что создалось впечатление, что эти люди важны для тебя! Ты хоть представляешь, каково мне было стоять перед огромной картиной с изображением моей обнаженной девушки? Нарисованной — позволь тебе напомнить — бывшей девушкой моей девушки, которая тоже — так уж вышло — была там. Как оно, Лекса? Ты хоть представляешь, как я себя в этот момент чувствовала? Лекса переминается на месте, сдувшись от слов Костии. Она была так захвачена ураганом эмоций от встречи с Кларк, погрузившись в собственную боль и шок, что даже не подумала о том, как эта ситуация повлияла на состояние Костии. Взяв Костию за руки, Лекса утягивает ее на кровать и они вместе опускаются на нее. — Прости, — говорит она, делая дрожащий вдох. — Ты права. Я идиотка. Костия прижимается к груди Лексы, обхватывает руками талию, и выдыхает ей в шею. — Я этого не говорила, — бормочет она, целуя теплую кожу на шее Лексы, прежде чем снова посмотреть ей в глаза. — И я не хочу выставлять себя тут жертвой, потому что — да, эта ситуация в галерее была неловкой и неудобной, но я сомневаюсь, что ты хотела чтобы она произошла или хотя бы могла предположить, что так выйдет. Мы вообще оказались там только потому, что я притащила нас туда. Так что, это не твоя вина. И я так же не могу винить тебя в том, что ты не рассказывала мне о Кларк. Ты права — мы никогда особо не говорили о прошлом, и это касается нас обеих. Но я спрашиваю тебя сейчас, Лекса. Я хочу знать… если ты захочешь мне рассказать. Кровать слегка проминается, когда Лекса откидывается назад, спиной на одеяло. Костия устраивается рядом с ней, но Лекса просто сверлит взглядом потолок. Костия молчит, и Лекса знает, что она ждет. Ждет, что она начнет, ждет, что она расскажет их историю, скажет что-то, хоть что-нибудь. Лекса тяжело сглатывает и глубоко вдыхает. — Мы были вместе в колледже, — шепчет она. — Это было… насыщенно. — Первая любовь? — Да. — Первая любовь всегда насыщенная. Моя тоже такой была, — она играет с пальцами Лексы. — Как долго вы были вместе? — Четыре года, — Лекса закрывает глаза. — Почти пять. Все то время, что мы учились в колледже и еще немного после этого. — Ого, — бормочет Костия, и Лекса слышит в ее голосе удивление. — Это довольно долго. — Да. — Ты сказала, что ваш разрыв произошел по твоей вине? Лекса чувствует острый укол в груди и кивает. Она не смотрит на Костию, но знает, что Костия смотрит на нее, ожидая ответа. — Моя сестра с этим не согласилась бы. И Кларк, возможно, тоже. Трудно снова произносить ее имя, проталкивая этот звук сквозь губы, но, в то же время, так сладко. Это похоже на освобождение. Это как возвращение домой и, вероятно, это должно пугать Лексу, но не пугает. Ей слишком хорошо от этого, чтобы бояться. — Может, на самом деле, в этом вообще не было чьей-то вины, — бормочет она. — Я делала то, что в тот момент считала лучшим — что я до сих пор считаю правильным для себя — но я чувствую свою ответственность за это. Всегда чувствовала. — Что ты сделала? Лекса сглатывает. И снова сглатывает, пытаясь избавиться от комка в горле, но он не уменьшается. Ее голос напрягается, чтобы пробиться сквозь него, и она хочет остановиться. Она хочет, чтобы слова растворились, чтобы эта история канула в лету. Ей хочется уткнуться в подушку, закрыть глаза и уснуть, чтобы во сне сгинула эта тоска, которая сжимает горло и пульсирует в груди. Она никогда не умела говорить о своем прошлом. Ни о каком из его моментов. Они с Кларк встречались уже около четырех месяцев, когда Лекса впервые призналась ей, что она сирота, и потребовалось почти полгода отношений с Костией, чтобы рассказать об этом ей. Даже тогда, она всего лишь вскользь упомянула об этом, короткими, обрывистыми фразами, которые не несли почти никакой информации. Она слишком привыкла к тому, что ее судят, жалеют и смотрят на нее свысока. Прошло восемь месяцев, прежде чем Лекса познакомила Кларк с Анией и показала ей их захудалую квартирку на окраине города. И, только за ночь до этого, Лекса рассказала ей их с сестрой историю — как они познакомились, в одной из приемных семей, когда Лексе было тринадцать, а Ании — шестнадцать. О том, какое отвратительное это было время, но, даже после того, как их расформировали в другие дома, они сохраняли контакт. О том, как Лекса, достигнув достаточно зрелого возраста — примерно за полгода до выпуска из старшей школы — покинула систему и переехала жить к своей сестре. Ания была первым человеком, которому Лекса доверяла и которого любила. Она стремилась защищать ее и оберегать. Лекса хотела, чтобы отношения с Кларк стали серьезными и прочными, прежде чем она приведет ее в их с Анией маленькую семью. Они были почти два года в отношениях, когда Лекса, наконец, смогла делиться с Кларк всеми ужасными историями из своей жизни в системе, и она едва справлялась с этими рассказами, не разваливаясь эмоционально на части. Боль — это то, что ей невероятно знакомо. Боль, печаль, одиночество. Она знает их как свои пять пальцев и может с ними справиться. Она может их вытерпеть, но говорить о них? Это совсем другое. Она всегда избегала этого. Всегда было слишком, слишком тяжело говорить о том, что она пережила, о том, что она потеряла. Ее родители. Ее бабушка. Ее детство. Кларк. Этих воспоминаний и их веса уже было вполне достаточно. Говорить о них вслух — это словно добавить им дополнительного веса, поэтому Лекса не говорит. В любом случае, ее редко кто-либо об этом просит. И, возможно, было неправильно не рассказать Костии о Кларк раньше, но всегда было гораздо проще нести этот груз молча, позволяя прошлому оставаться в прошлом. Это делает жизнь в настоящем более… приемлемой. — Я подала заявку на годовую стажировку в одной компании, еще до того, как окончила колледж, — хрипло говорит Лекса. Костия поворачивается к ней. — В ту компанию, в которой работаешь сейчас? Кивнув, Лекса теребит пальцами одеяло и не сводит глаз с потолка. — Я даже не надеялась, что получу ее. Фирма находилась чуть ли не на другом конце страны и они принимали только трех стажеров в год. Это было крайне амбициозно с моей стороны, но они были одной из крупнейших и самых успешных компаний по кадрам и планированию в стране. Это была невероятная возможность, поэтому я подала заявку. К моменту окончания колледжа, я так и не получила от них ответа, поэтому решила, что уже и не получу, так что просто забила. — Но ты получила это место, — говорит Костия и Лекса снова кивает. — Получила, — отвечает она. — Но они позвонили мне, чтобы предложить стажировку только спустя четыре месяца после моего выпуска. За пару месяцев до этого Кларк открыла свою первую галерею и уже начала набирать обороты со своими первыми работами. Еще они с Рейвен только что устроились на работу в местный театр — они обе много работали над оформлением декораций для летних и осенних спектаклей. Кларк не могла все бросить и уехать, когда у нее все только начало складываться хорошо. Я бы не стала ее просить об этом, точно так же, как она не стала бы просить меня остаться ради нее. Мы хотели, чтобы у каждой из нас были возможности, перспективы и успех. Поэтому мы решили, что я должна поехать, и мы будем поддерживать отношения на расстоянии до тех пор, пока моя стажировка не закончится, и я не вернусь домой. Голос Лексы срывается и она раздраженно вздыхает. — Мы пытались, — продолжает она. — Сначала это было здорово и даже захватывающе, но я была так занята. Я все время была в офисе или на каком-то мероприятии. Я почти не появлялась в своей квартире, и крайне редко мне выпадала возможность поспать в собственной кровати. Я жила на фастфуде, энергетических напитках и посылках, которые мне каждую неделю присылала мама Кларк. У меня едва хватало времени на жизнь, а на себя его вообще не было, не говоря уже о телефонных разговорах или звонках по Скайпу. Это разрушало нас. Так медленно и незаметно, что ты даже не понимаешь, что происходит до тех пор, пока не становится слишком поздно что-либо с этим делать. Но мы старались. Кларк старалась. Она держалась, потому что была уверена, что к концу года я буду дома. Она знала, что мы все наладим, если я вернусь домой, но потом… Голос снова срывается. Лекса отрывает руки от одеяла и прижимает их к слезящимся глазам. Она чувствует, как влага начинает растекаться по ее пальцам, и от этого с ее губ срывается еще один дрожащий вздох. Каждое последующее слово надломленное и грубое, как гравий. — По окончанию года мне предложили постоянную работу в качестве младшего сотрудника и организатора мероприятий, с гарантированным продвижением по карьерной лестнице, если я буду много работать и привлекать новых клиентов. И это была еще более невероятная возможность, чем стажировка. Я не могла отказаться. Просто не могла. И я этого не сделала. Кларк не винила меня за это, но это было последней каплей. Это было слишком тяжело. И это стало нашим концом. Когда она чувствует, как Костия немного сдвигается, а затем теплые губы прижимаются к тыльной стороне ее ладони, все еще закрывающей лицо, Лекса ломается. Она на мгновение отпускает контроль, отпускает себя, и просто плачет. Однако она позволяет это себе лишь на несколько мучительных секунд, а затем грубо стирает слезы со щек и переворачивается, утыкаясь в свою девушку. — Прости меня, Костия, — произносит она. — Я представляю, как это должно быть выглядит. То, что это все еще вызывает у меня такие сильные эмоции, но я хочу, чтобы ты понимала, что кроме Ании, Кларк была единственным человеком, который любил меня. С тех пор, как не стало моих родителей, не стало бабушки. Она заставила меня почувствовать это, — Лекса вытирает рукой под носом и дует вверх, на свои мокрые щеки. — Она никогда не тыкала меня носом в мое прошлое и не ставила ниже себя. Она была не просто моей первой любовью. Она была моей семьей — она, и ее родители, и Рейвен, и Ания. Они были моей семьей. — Значит, ты потеряла гораздо больше, чем просто девушку, — бормочет Костия и Лекса кивает, почти со злостью вытирая свежие слезы. Костия притягивает ее к себе и поглаживает ладонью по спине. Лекса ненавидит себя за то, что погружаясь в объятия Костии, она представляет на своем теле руки Кларк. — Все хорошо, — шепчет Костия, и Лекса чувствует вспышку боли в груди. Нет, — думает она. — Ничего не хорошо. * * * — Кларк, ты должна встать с постели. — Не могу, — мямлит Кларк, не в состоянии взглянуть на мать. Она продолжает лежать под одеялом, бормоча что-то под толстой тканью и задыхаясь от отвратительного запаха собственного дыхания. Она не вылезала из своей кровати, их кровати, уже несколько дней. — Тебе нужно сходить в душ и поесть, — говорит Эбби, стоя над кроватью, уперев руки в бока и глядя на свою дочь и Рейвен, которая лежит рядом с Кларк, изо всех сил стараясь ее утешить. — Ты заметно похудела и неприятно пахнешь. Кларк закрывает глаза под одеялом и пытается спрятаться от своей матери, спрятаться от всего мира. — Да пофиг. — Милая, я знаю, что тебе больно, — говорит Эбби. — Я знаю, каково это — потерять человека, которого ты любишь, и мне тоже очень больно. Мы все расстроены, но я не верю, что это на самом деле конец, и я не думаю, что ты сама в это веришь. — Да, Кларк, — вставляет Рейвен, похлопывая подругу по накрытому одеялом бедру. — Может сейчас вы и взяли перерыв, но все знают, что в итоге вы с Лексой будете вместе. Просто все должно быть именно так. Не сдержав громкого рыдания, Кларк откидывает одеяло и садится на кровати. Она чувствует, что ее волосы в полном беспорядке — жирные и торчащие во все стороны — а во рту толстый налет, образовавшийся из-за того, что она много дней не утруждалась почистить зубы, но ей все равно. — У нас не перерыв, — рявкает она на Рейвен. — Мы не просто решили чуть-чуть пожить раздельно. Ясно? Мы расстались. Все кончено. Она выбрала остаться там, вот и все. И это конец всему. — Но ты все равно должна жить дальше, — говорит Эбби, и Кларк вскидывает руки, когда новый поток слез проливается из ее уже саднящих глаз. Она плачет уже несколько дней. — И как я по-твоему должна это делать? — рыдает Кларк и ее голос ломается на этих словах. — Как я должна продолжать жить, словно мы… как будто мы не должны были… как будто все в порядке? Эбби падает на кровать и притягивает Кларк к себе. Она целует мокрые щеки девушки и слегка покачивается вместе с ней, пока она плачет. — Ты просто будешь жить дальше, малышка. * * * — Я хочу умереть. — Кларк, перестань, — говорит Рейвен, подталкивая подругу локтем в бок. Они лежат на кровати Рейвен и пялятся в потолок. — Ты видела ее, Рейвен? — зрение Кларк слегка размыто, когда она смотрит вверх. Шесть рюмок водки внутри нее начинают оказывать действие. Голова слегка кружится, но приятное тепло разливается по телу и окрашивает щеки. Она чувствует себя хорошо, в отличие от того, как она чувствовала себя совсем недавно. — Мы даже не разговаривали с ней, но ты видела, как она на меня смотрела? — Как будто она снова обрела смысл жизни? — отвечает Рейвен, поворачивая голову и усмехаясь. Ее речь немного невнятна, но Кларк наконец-то перестала плакать, и Рейвен наконец-то перестала плакать, потому что Кларк наконец-то перестала плакать, так что она думает, что они в порядке. Кларк в порядке. Все в порядке. — Да, я это видела. — Вовсе нет. — Точно да. — Боже, она прекрасна. — У тебя есть парень. — Я знаю. Рейвен перекатывается на кровати лицом к Кларк, свет от люстры с потолка падает на голубые глаза Кларк, все еще блестящие, но уже без новых слез. — Ты же понимаешь, что у него нет ни единого шанса, верно? — У кого? — Кларк тоже перекатывается лицом к подруге. — У Финна? Рейвен кивает и издает тихий свистящий звук в подушку. — Он испарился для тебя в ту же секунду, как Лекса вошла в галерею. — Нет, — возражает Кларк, хотя это слово звучит совсем не убедительно. В нем нет никакой твердости. На самом деле, оно звучит более обнадеживающе, чем что-либо другое, и Рейвен старается не сильно воодушевляться. Она знает, что так или иначе, людям постоянно разбивают сердца — и это отстой. Но Кларк и Лекса всегда были словно идеальная мечта. Они заставили ее поверить в такие вещи, в которые она никогда раньше не верила и, если в итоге они не будут вместе, то… какой тогда вообще во всем этом смысл? — Все уже не так, как раньше. Мы уже не те — я и Лекса. Все кончено. Все закончилось уже очень давно. Рейвен вздыхает и ее глаза устало закрываются. — Это никогда не заканчивалось, Кларк. И ты это знаешь. — Знаю. — И ты не хочешь умирать, — шепчет Рейвен, кладя руку на живот Кларк и притягивая ее к себе в сентиментальном объятии. — Думаю, впервые за долгое время, ты по-настоящему захотела жить.