Lover In Low Light / Любимая в приглушенном свете

— Да ладно! — восклицает Ания в трубку. — Ты все выдумала! — Нет, — вздыхает Лекса, шагая по улице в сторону своего офиса. — Я бы не смогла такое выдумать, даже если бы очень постаралась, Ания. — Ты забываешь, что я знала тебя ребенком. Ты из всех ситуаций выкручивалась самой нелепой ложью. — Я не лгу, — убеждает ее Лекса, опуская голову от холодного ветра. — Моя жизнь — это одна большая жестокая шутка. — То есть ты серьезно пошла на художественную выставку Кларк, не зная, что это ее выставка, и ты серьезно наткнулась там на гигантскую картину с изображением своей голой задницы, в присутствии своей девушки и своей бывшей девушки? Ты серьезно хочешь убедить меня, что все так и было? — Именно это я и пытаюсь сказать тебе, да, — протягивает Лекса. — Сколько раз мне еще нужно повторить? — А затем ты отправилась на самый неловкий в мире ужин, который закончился тем, что у твоей бывшей девушки случилась паническая атака, которую ты героически остановила обнимашками, на глазах своей нынешней девушки и парня своей бывшей девушки? Застонав Лекса останавливается возле пешеходного перехода и нажимает кнопку. — Этот разговор заставляет меня ненавидеть тебя. — Этот разговор заставляет мою жизнь стать веселее, — смеется Ания. — Лекса, как… в смысле, как вообще…? Поклянись, что ты сейчас не прикалываешься надо мной. — Клянусь. — Клянись колечками в моих сосках. Лекса закатывает глаза и натягивает шапку чуть ниже, чтобы спрятать лоб от холода. — Клянусь твоими дурацкими колечками для сосков, — фыркает она, переходя дорогу, как только загорается зеленый свет над пешеходным переходом. — Почему вы с Кларк никогда не можете ничего сделать, как все нормальные люди? — спрашивает Ания, снова не сдерживая смех. — Вы сцепились на парковке в свою первую встречу, и даже не обменялись именами. Во вторую встречу вы трахаетесь в библиотеке, потому что «в нас просто что-то перещелкнуло, Ания», а затем, год спустя, ты заявляешь мне, что она — любовь всей твоей жизни, и ты переезжаешь с ней в лофт с долбаным извращенским инопланетянином во всю стену. — В котором она, судя по всему, до сих пор живет, — вставляет Лекса, облизывая обветренные губы и качая головой. — Я слышала, как ее парень назвал адрес таксисту. Смех Ании превращается во вздох, и Лекса чувствует, как в ее животе появляется тяжесть. — Ты знала? — спрашивает Лекса, останавливаясь. — Лекса, слушай, я… — Нет, Ания, скажи мне, что ты не знала, что Кларк до сих пор живет в городе, — говорит Лекса. — Скажи мне, что ты не знала, что она до сих пор живет в лофте. Мне нужно услышать это из твоих уст. — А будет очень плохо, если я знала? Это ведь ничего бы не изменило. Лекса быстро моргает и прижимает руку к голове. — Ты с ней разговаривала? Все это время вы продолжали общаться? — Нет, — отвечает Ания. — Ну, какой-то период мы поддерживали связь, но не все это время, нет. Мы уже очень давно не разговаривали. — Ания, почему… почему ты мне не говорила? — Потому что ты бы никогда не собралась и не перестала мотать сопли на кулак, если бы знала, — вздыхает Ания. — Лекса, ты бы помешалась на том, что я общаюсь с ней и постоянно задавала бы мне миллион вопросов. Ты бы не смогла спокойно жить дальше. Лекса прислоняется спиной к стене случайного здания и выпускает облачко морозного пара изо рта. — Поверить не могу, что ты была с ней на связи. — Почему? — спрашивает Ания. — Ты все это время была на связи с Эбби. Она звонит тебе каждую среду, и Кларк об этом не знает. — Это совсем другое, Ания, — возражает Лекса. — Эта женщина — практически моя приемная мать. — Ага, — соглашается Ания. — Что ж, а Кларк — практически моя сестра, Лекса. Эта фраза поражает Лексу, словно удар в живот, и ее собственные слова, сказанные совсем недавно Костии, возвращаются к ней. Семья. Они были семьей — она, Кларк, Ания, Рейвен и родители Кларк. Не только они с Кларк потеряли кого-то. Они были семьей, все они, и все они потеряли друг друга. * * * Лекса и Кларк устало прислоняются друг к другу, сидя за столом в семейном загородном домике Гриффинов, наблюдая за тем, как Эбби переворачивает блинчики на огромной сковороде. Радио на кухонной стойке играет какие-то старые, классические мелодии, а солнечные лучи пробиваются в окно над раковиной. Это второе утро семейных каникул, которые они проводили с родителями Кларк, и девушки легли спать не раньше трех утра. Кларк была слишком восхищена ночным небом и тем, насколько хорошо были видны звезды вдали от большого города, а Лекса была слишком восхищена восхищением Кларк, чтобы заставлять ее идти спать. — Почему мы не спим? — ворчит Лекса. Кларк широко зевает в ответ. — Блинчики. — Уже десять часов, — говорит Эбби, поворачиваясь и закатывая глаза. — Вы двое ведете себя так, словно солнце только что взошло. — И мы не виноваты, что вы не спали всю ночь, нашептывая друг другу всякую слащавую ерунду под звездами. Кларк фыркает, оборачиваясь, чтобы посмотреть на своего отца, спускающегося по лестнице. Его песочно-светлые волосы торчат в разные стороны и мужчина лукаво улыбается ей. — Это определенно были слащавые важности, пап, — отшучивается девушка, поигрывая бровями, а Лекса краснеет, когда Джейк разражается громким, глубоким смехом. Джейк останавливается рядом со столом и целует Кларк в макушку. — Доброе утро, милая горошинка, — говорит он и Кларк улыбается в ответ. — Доброе утро, папа. Подойдя к Лексе, Джейк так же целует ее в макушку. — Доброе утро, еще более милая горошинка. Лекса смеется над тем, как обиженно ахнула Кларк, и отвечает: — Доброе утро, Джейк. — А почему Лекса более милая горошинка? — возмущенно спрашивает Кларк, легонько потянув Лексу за волосы, чтобы та снова прилегла на ее грудь. Она оборачивает руки брюнетки вокруг своей талии, устраиваясь в ее объятии, и не сводя взгляда с отца через всю кухню. Мужчина тем временем подходит к своей жене и точно так же обнимает ее. — Доброе утро, самая милая горошинка, — говорит он, нежно целуя улыбающиеся губы Эбби. Затем он закидывает в рот пригоршню черники из миски, стоящей рядом с плитой, и прислоняется к кухонной стойке, повернувшись к девушкам. Он ухмыляется Кларк и качает головой. — Ты же знаешь, что Лекса милее. — Это правда, — присоединяется к подшучиваниям мужа Эбби. — Она такая вежливая и воспитанная. Кларк заливается хохотом. — Народ, это же все показуха. Она подлая, пап. Та еще подлюка. — Я не подлая. — Еще какая. — Я сделала подлость по отношению к тебе только один раз, и то я не уверена, что это можно назвать подлостью. — Еще как можно. — Три дня назад ты обозвала меня дубиной стоеросовой из-за пачки чипсов. Я даже не знаю, что это означает, но совершенно уверена, что не заслужила такого. — Ты слопала всю пачку, пока меня не было дома! — Я была голодна. — Жду не дождусь, когда вы поженитесь, — говорит им Джейк, прижимая Эбби к груди и хихикая. — Прямо вижу ее во время наших семейных каникул. Как она спускается по лестнице, а ее непокорные волосы развевает, словно в кино, ветер, который, кажется, повсюду следует за ней. Кларк издает фыркающий смешок. — Нет, ну серьезно. Что ты делаешь со своими волосами, что они всегда так выглядят? — Может, они у нее от природы такие, — предполагает Джейк. — Может, это Мэйбеллин, — возражает Кларк, и Лекса с трудом подавляет улыбку. — Это структура и уход, Кларк, — произносит наконец Лекса. — А не всякие средства для волос. — Да пофиг. Они волшебные. — Итак, Лекса, значит, спускается по лестнице, ее волосы развеваются на ветру, а затем… — Джейк вдруг с максимальной точностью имитирует голос Лексы: — Доброе утро, дорогой тесть, дорогая теща. Эбби присоединяется к нему, вторя таким же тембром голоса: — Какой сегодня удивительно прекрасный день, не правда ли? Фыркнув от смеха, Лекса хватает сливу из чашки с фруктами на столе и запускает ее в Эбби и Джейка, а Кларк вскидывает руки в воздух и издает победный возглас, когда она попадает в голову Джейка и оставляет после себя пятно фиолетового сока. Эбби визжит, когда Джейк подбирает сливу с пола и пытается измазать ею лицо жены, но, как раз в тот момент, когда она уворачивается, начинается новая песня по радио, и Джейк резко разворачивается на месте. Из динамиков доносятся первые строчки песни «My Girl» группы The Temptations. Выкрутив громкость на полную, он кричит: — Давай, малышка! Это наша песня! — он оббегает вокруг стола, сдергивает Кларк со стула и начинает кружить ее. Они танцуют дико и не попадая в ритм, глупо и не синхронно, но смех создает собственную мелодию между ними. Джейк крутит Кларк вокруг себя, не обращая внимания на ее визги «Не урони меня!», а Лекса хохочет глядя на них. Она видела это десятки раз, но все равно не может сдержать улыбку, которая всегда появляется на ее губах. Вот, что такое семья. Вот, как ты должен себя чувствовать находясь в ее кругу. Когда песня заканчивается, Кларк, все еще смеясь, обнимает отца за талию. — Я люблю тебя, папа, — говорит она, и Джейк целует ее в макушку, обнимая в ответ. — Я тоже люблю тебя, Кларк, — произносит он. — Больше, чем все звезды на небе. Из динамиков радио вырывается новая песня, динамичная и живая, и Джейк усмехается, хватая Лексу и тоже поднимая ее на ноги. — Твоя очередь, малышка! Лекса только ухмыляется и закатывает глаза, когда он закручивает ее в лихом танце, и теперь уже Кларк с Эбби наблюдают за ними, с одинаковыми улыбками на губах. * * * Кларк стряхивает воду с большого пучка шпината, прежде чем положить его в сумку и передать продавцу деньги. Она любит фермерские рынки, особенно этот. Он всегда такой оживленный и открыт круглый год, хотя в межсезонье он работает только по средам и субботам. Кларк не представляет, как продавцы умудряются поставлять такие потрясающе сочные и свежие продукты и настолько яркие, насыщенные красками цветы, в самый разгар зимы, но она невероятно благодарна им за это. Разумеется, ассортимент не такой широкий и разнообразный, как в сезон, но все же, всегда есть из чего выбрать и все выглядит свежим и полезным. Подпевая себе под нос песням уличных музыкантов, расположившихся прямо рядом с массивным навесом рынка, Кларк, мягко покачивая своей корзинкой, переходит к следующему прилавку. Она чуть не роняет маленькую коробочку с зубчиками чеснока, которую только что купила, когда, подняв глаза, натыкается взглядом на знакомую копну непокорных каштановых волос, склонившуюся над рядами потрясающих горшечных растений. Лекса согнулась почти пополам, уткнувшись носом в нежные лепестки ярко-синего цветка, и Кларк не может оторвать от нее взгляд. Что-то шевелится у нее в животе, трепещет между ребер и покалывает на кончиках пальцев. Ей не терпится перенести это видение на холст. Ее ноги двигаются без разрешения, в считанные секунды сокращая расстояние между ними. — У тебя всегда была слабость к цветам. Лекса застывает, затем быстро выпрямляется и оборачивается. — Кларк. Кларк на мгновение закрывает глаза, наслаждаясь звуком своего имени на губах Лексы, на языке Лексы, окутанным нежным, прекрасным голосом Лексы. Кажется, что все самые лучшие моменты их прошлого, в одном этом слоге, витают в воздухе вокруг них. — Привет. — Здравствуй. Неловко переминаясь на месте, Кларк оглядывается в поисках Костии. Так и не увидев ее, спрашивает: — Одна гуляешь сегодня? Лекса коротко кивает. — Костия отсыпается. У нее дедлайн на носу, поэтому она всю ночь работала. — Ох, — выдыхает Кларк, покусывая нижнюю губу. — Она — писательница. Кларк кивает. — Так… готовишь ужин, м? — Готовлю катастрофу, — тихо смеется Лекса. Ее взгляд смягчается, когда она смотрит на Кларк, а Кларк испытывает почти непреодолимое желание ворваться в ее личное пространство, прижать к себе, обнимая так же, как Лекса обнимала ее на обочине. Блондинка задается вопросом, будет ли Лекса чувствовать себя в ее руках такой же любимой и в такой же безопасности, как Кларк чувствовала себя в ее объятиях? — Спасибо тебе, кстати, — выпаливает Кларк, облизнув губы. — За то, что ты для меня сделала. — Не за что, Кларк, — говорит Лекса, мягко кивая. — Я рада, что фишка со счетом все еще помогает. У Кларк было множество приступов паники в первый год после смерти ее отца, и Лекса была именно той, кто помогал ей преодолеть каждый из них. — Я удивлена, что ты все еще ее помнишь. — Нет, не удивлена, — слегка улыбается Лекса, и Кларк чувствует эту улыбку каждой клеточкой своего тела. Между ними повисает долгая пауза, которую они разрывают, заговорив одновременно. — Так странно, что… — Может, ты хочешь… Обе прерываются на полуслове, тихо смеются, и Лекса говорит: — Ты первая. — Я просто хотела спросить, не кажется ли тебе странным, что мы все время натыкаемся друг на друга, — произносит Кларк, пожав плечами. — Прошло почти две недели после того ужина. Кларк понимающе улыбается. — И все же, это огромный город. Лекса облизывает губы и чуть склоняется вперед. — Думаю, наши места всегда останутся нашими местами, Кларк. И мы всегда будем тянуться к этим местам. Это неизбежно. Кларк кивает, мягко вздохнув. — Ага. — Хочешь вместе погуляем по рынку, пока закупаемся? — спрашивает Лекса, и Кларк различает на ее лице неуверенность, едва скрывающую проблеск надежды. — Это ведь не будет… — Неуместным? — заканчивает за нее Кларк, и снова вздыхает, когда Лекса кивает. — Не думаю. Мы же друзья. Ну, мы можем быть друзьями. — Можем? Грустная улыбка трогает губы Кларк, а эти слова прожигают дыру внутри нее. — Я на это надеюсь. — Хорошо. — Хорошо. Они автоматически подстраиваются под шаг друг друга, и Кларк думает, что это так же естественно, как дышать — быть снова с Лексой, гулять с ней по фермерскому рынку, как раньше. Разговор проходит легко, и все, что они друг о друге знают, все, что они всегда друг о друге знали, так явно всплывает в нем. Они все еще на одной волне, даже после всего этого времени. Это видно по тому, как они поднимают с прилавков продукты и передают друг другу фрукты и овощи, не задумываясь, без слов, словно делая это инстинктивно, словно они все еще живут вместе. Это видно по тому, как Лекса проводит их мимо прилавков с мылом ручной работы, не останавливаясь и не говоря ни слова, и даже переходит на другую сторону торговой дорожки, так, чтобы Кларк не пришлось к ним приближаться. Здесь всегда слишком много лосьонов и других косметических средств из эвкалипта, а у Кларк на него аллергия. Даже просто от запаха у нее чешутся глаза. Это видно по тому, как Кларк заказывает кофе в буфете для себя и Лексы. По тому, как она спрашивает кассира жидкие у них сливки или сухие, потому что знает, что Лекса не любит сухие. Когда же кассир подтверждает, что сливки порошковые, Кларк просит два пакетика сахара, высыпает в стакан и размешивает его для Лексы, прежде чем передать ей напиток. Она не упускает, как Лекса прикусывает губу, когда берет у нее стакан, или то, как зеленые глаза сияют от улыбки, почти не тронувшей ее губы. Это видно, когда Лекса пытается собрать волосы хвост, но ее резинка для волос лопается с громким щелчком. Она обреченно стонет, а Кларк просто смеется и снимает с левого запястья одну из своих резинок и отдает ее Лексе. Она всегда носит для нее запасную — это привычка, от которой она до сих пор не избавилась. Сделав уже три круга по рынку, они наконец-то приближаются к выходу. Лекса вдруг тихо произносит: — Ты оставила лофт. На короткий миг Кларк закрывает глаза, но затем вздыхает и слегка кивает. — Я не смогла его отдать. — И теперь ты живешь там с Финном? — Нет, — быстро сказала Кларк. — Он не живет со мной. Иногда он остается, но мы не живем вместе. Я бы не смогла делить это место ни с кем другим. — Но ты это делаешь, — возражает Лекса. — Он остается на ночь — значит, ты это делаешь. Кларк качает головой. Она не пускается в развернутые объяснения. Она не может. Это было бы неправильно. Это было бы несправедливо. Есть слишком много всего, что она не должна — не могла — раскрыть. Поэтому, она всего лишь произносит: — Ты не понимаешь, — Лекса вздергивает бровь. — Просто есть вещи, о которых ты не знаешь. Лекса молчит, словно ждет, что Кларк продолжит, ждет, что расскажет о всех тех вещах, о которых она не знает. Кларк же ничего не говорит, поэтому Лекса просто кивает и произносит: — Ладно. Они выходят из помещения рынка, и до них доносится музыка уличных исполнителей. Кларк замирает на месте, когда знакомая мелодия достигает ее слуха, заставляя сердце подскочить к горлу. На глаза накатывают слезы, когда перед ними проносится образ ее отца, его широкая, яркая улыбка, его руки, открытые для нее и приглашающие в танец. Она вздрагивает, когда ее обхватывают руки, и Кларк быстро моргает. Девушка опускает голову и видит, что эти руки принадлежат не отцу, а Лексе. И, когда она встречается взглядом с Лексой, она читает в зеленых глазах печаль и понимание. Однако, губы Лексы растягиваются в грустной улыбке, когда она тянется к сумке Кларк. Лекса ставит свои пакеты, вместе с пакетами Кларк на землю и снова берет ее за руки. Кларк в замешательстве наблюдает за ее действиями, но затем Лекса обвивает одной рукой талию блондинки и слегка подталкивает ее, закручивая в танце. Кларк кружится на месте, прежде чем снова повернуться лицом к Лексе, и тогда она окончательно понимает, что происходит. Слезы, с которыми она успешно боролась до этого, возвращаются новой волной. Холодный воздух совсем не кажется холодным, когда Лекса вовлекает Кларк в дикий, необычный танец — беспорядочный и нелепый. Они почти с каждым шагом наступают друг другу на ноги, но Кларк хохочет сквозь слезы, когда Лекса кружит ее и наклоняет назад, возрождая в ее памяти все те причины, по которым она всегда знала, что Лекса — та самая, единственная. Они танцуют так, словно они вдвоем на этом тротуаре, словно мир вмиг сжался вокруг них и есть только музыка, и только они. Когда музыканты заканчивают играть свою песню, танец замедляется, перетекая в плавное покачивание — руки Лексы на бедрах Кларк, а Кларк обнимает девушку за шею. Они так и стоят, покачиваясь на одном месте, прижатые друг к другу в нежном объятии, и Кларк утыкается лицом в шею Лексы, а Лекса держит ее так, как будто никогда не собирается отпускать ее снова. — Он все еще любит тебя, Кларк, — шепчет Лекса в светлые волосы. — Больше, чем все звезды на небе. Кларк вздрагивает от этих слов, и свежие слезы стекают по щекам, когда она обхватывает руками спину Лексы. Легкое трение ее носа о шею шатенки — почти неосознанное движение. Знакомый запах Лексы заставляет Кларк прижаться теснее, зарыться в нее глубже. — Спасибо, — бормочет она, и ее рука снова скользит на шею девушки и задерживается там. Кларк закрывает глаза и позволяет своим губам невесомо прикоснуться к коже Лексы. Она чувствует, как руки на ее талии напрягаются, впиваются в ее тело, а грудь Лексы вжимается в грудь Кларк, словно в эту секунду ее сильно ударил в спину резкий порыв ветра, выбивая из нее воздух. Глаза Кларк распахиваются от этого ощущения, и она отстраняется. — Прости, — быстро выпаливает она, высвобождаясь из объятий Лексы и проводя рукой по волосам. — Прости, Лекса. Я просто… ты успокаивала меня, и я… — Поддалась моменту, — заканчивает за нее Лекса, тяжело вздыхая. Ее глаза широко открыты и темнее, чем обычно, и Кларк не может выдержать этого взгляда. — Все нормально. — Нет, не нормально. — Не нормально, но должно быть так, — соглашается Лекса, а затем поднимает пакеты с земли и облизывает губы. — Мне пора… — Идти… — кивает Кларк. — Да, мне тоже. Еще мгновение они стоят на одном месте — Кларк неловко переминается с ноги на ногу, а Лекса теребит пальцами ручки своих пакетов. В конце концов Кларк прочищает горло, разворачивается и уходит. * * * — Я все еще не думаю, что это хорошая идея, — говорит Лекса, окидывая себя взглядом в зеркале. На ней джинсы Ании, поэтому она чувствует себя так, словно эта чертова шмотка нарисована на ее коже. Они черные и рваные, но отлично смотрятся с ее высокими сапогами до колен и свободно сидящей рубашкой насыщенного темно-зеленого цвета. Рукава закатаны до локтей и застегнуты лишь несколько нижних пуговиц. Ее волосы убраны от лица — они распущены и рассыпаны по плечам, но местами в них хаотично вплетены косички, создавая замысловатую прическу. Она знает, что хорошо выглядит, но все же считает, что это-то и может стать проблемой. — Ну и зря, — говорит Ания, дергая Лексу за косичку, когда проходит мимо нее к комоду, чтобы взять пару украшений. — К тому же, Костия сказала, что она не против, чтобы ты пошла. — Костия сказала, что она не против, — повторяет Лекса. — Что совсем не означает, что Костия на самом деле не против. — Что ж, в таком случае ей стоит прямо говорить что она имеет в виду, — возражает Ания, застегивая на шее ожерелье из трех цепочек. — В любом случае, ты уже согласилась, так что, ты идешь. Кроме того, ты ведь и сама знаешь, что ты хочешь пойти. — А ты не думаешь, что я, Кларк, безлимитный алкоголь, тесно забитый телами танцпол в темном баре — это довольно-таки опасная комбинация? — спрашивает Лекса, поворачиваясь к сестре и выгибая бровь. — Я думаю, что мне пофиг, — фыркает Ания. — Потому что, во-первых: нам обеим надо развеяться, и во-вторых: я хочу встретиться с Кларк. Это несправедливо, что ты проводишь с ней время, а я — нет. И Рейвен я тоже хочу увидеть. Я не видела ее с тех пор, как сломалась моя машина в прошлом году. Лекса сужает глаза. — Ты говорила, что сдавала ее Джиффи Лубу. — Ну, я соврала. — Ты пытаешься развалить мои отношения? — стонет Лекса, и Ания бросает ей ее кошелек через всю комнату. Лекса с легкостью ловит его и засовывает в задний карман. — Нет. А что? Хочешь сказать, что их можно так легко разрушить? — подкалывает ее Ания. — Просто притащить тебя в бар, где будет Кларк, и все? Гейм овер? Потому что если это так, Лекса, то тебе точно стоит получше присмотреться к своим отношениям. Лекса морщится от этих слов, принимая их как то, чем они и являлись — щелчком по носу. — Ясно, — говорит она, поворачиваясь спиной к своей усмехающейся сестре, и направляясь к двери. — Идем уже. * * * — Я все еще думаю, что вы все наврали, — говорит Ания, разливая третью порцию шотов всем, сидящим в отделенной кабинке в самом конце бара, где они когда-то собирались все вместе. — Это просто тщательно продуманное дерьмо, которые вы двое насочиняли. — Зачем нам выдумывать истории, которые ставят нас же самих в неловкое положение? — спрашивает Лекса, одним глотком выпивая свой шот. Она уже действительно отлично проводит время, снова погружаясь в эту компанию, как-будто была создана именно для нее, и чувствует себя так, словно не было этих пяти лет врозь. В обществе этих людей она получает комфорт и легкость, которые снимают напряжение в считанные секунды и помогают ей расслабиться. — Так все и было, — подтверждает Рейвен, посмеиваясь. — Ну, по крайней мере в галерее точно. Я при этом присутствовала. И это было реально тяжело. Хотя, насчет ужина они могут и наврать. Тут я не могу утверждать точно, ибо меня не пригласили. Кларк поднимает руку, привлекая внимание проходящего мимо официанта, и заказывает еще одну порцию выпивки на всех, а затем поворачивается к Рейвен. — Тебе стоит сказать нам за это спасибо. — Ни за что. — Как бы то ни было, мы абсолютно точно не врем, — смеется Кларк, опрокидывая в себя свою все еще полную рюмку. Она сидит между Анией и Рейвен в круглой кабинке, а Лекса сидит с другой стороны от Ании, практически ровно напротив Кларк. Она указывает на грудь Ании. — Клянусь кольцами в твоих сосках. Ания разражается хохотом, и обняв Кларк за шею, притягивает ее к себе. — Я по тебе скучала. Кларк улыбается и, наклонившись, громко чмокает Анию в щеку. — Я тоже по тебе скучала, Эн. — Ага, но все мы знаем, что больше всех Ания скучала по мне, — встревает Рейвен, подмигивая всем. — На самом деле, все из вас больше всего скучали по мне. Лекса скучала по мне больше всех. Ания скучала по мне больше всех. Даже Кларк скучает по мне, если мы долго не видимся. — Может тебе следует пропустить следующую партию шотов. Твое эго напилось в стельку, — говорит Лекса, комкает салфетку и кидает ее в голову Рейвен. — Или, — отвечает Рейвен. — Мне следует получить дополнительную порцию, раз уж все так по мне соскучились. Когда им приносят по следующей порции, они ударяют донышками рюмок по столу, прежде чем чокнуться и проглотить прозрачную жидкость. Лекса закидывает в рот кусочек лайма и старается не смотреть на то, как Кларк обводит языком линию своих губ, словно смакует вкус. Они пьют, пока их глаза уже практически не утопают в алкоголе, и Рейвен вытаскивает Анию танцевать. Воздух, кажется начинает гудеть в их отсутствии. Кларк и Лекса остались наедине, глядя друг на друга в пьяном молчании. — Как получилось, что мы согласились пойти с ними в бар, только для того, чтобы наблюдать, как они напиваются и обжимаются на танцполе? — спрашивает Кларк, перекрикивая музыку, когда заканчивается первая песня и плавно перетекает во вторую, удерживая Рейвен и Анию в зале. Лекса качает головой. — Ты такая же пьяная, как и они, Кларк, — говорит она, и Кларк усмехается. — Не совсем, — соглашается она. — Я все еще говорю членораздельно, так что все в порядке. — Ты только что нечленораздельно сказала слово «членораздельно», — подкалывает Лекса и Кларк громко хохочет. — Заткнись! — кричит она, окуная пальцы в свой стакан рома с колой, и брызгая жидкостью в Лексу через стол. — Ты выпила столько же, сколько и я. Насколько ты пьяна? — Тебе по шкале что ли оценить? — От одного до десяти. — Двенадцать. — Да ладно тебе, — смеется Кларк, держась за живот. — Если бы ты была пьяна на двенадцать, ты бы уже приставала ко мне. От этих слов у Лексы что-то переворачивается в животе, и она сжимает бедра под столом. — Ты специально надела эти джинсы. Усмехнувшись, Кларк кивает и отпивает из своего стакана. Ее язык кружит вокруг соломинки, играя с ним — намеренно и, несомненно, сексуально. — Так и есть, — соглашается она голосом, в котором звучат одновременно веселье и гордость. — Это подло, — хмурится Лекса, выпячивая нижнюю губу. Она знает, что дуется, но ничего не может с собой поделать. Ее тело кажется горячим и дрейфующим на волнах, а Кларк настолько же опьяняет, как и алкоголь в организме шатенки. И так было всегда. — И этот топик тоже. Это не зимний топ, Кларк. Это подлый, подлый топ. — У тебя самой рубашка застегнута на две пуговицы, так что ты не имеешь права говорить мне о подлости. — У тебя подлее. — С чего это у меня подлее? — С того, что у тебя сиськи больше, — отвечает Лекса, стараясь не смотреть вниз, но ее взгляд опускается прямиком на грудь Кларк, а затем снова поднимается вверх, чтобы встретиться с ухмыляющимся лицом блондинки. Эта женщина — зло. Чистое зло. — И просто лучше. — еще один взгляд вниз. — И, ну, ты понимаешь, прямо перед моим носом. Лекса залпом выпивает один из двух шотов, стоявших перед ней, почти поперхнувшись. Жидкость булькает в ее горле, когда она произносит: — Так что — да. Подлее. — Он подлый, только если ты смотришь, Лекса, — говорит Кларк, и Лексе хочется закричать. — А ты смотришь? Лекса глубоко втягивает носом воздух, горький запах алкоголя, который она держит в руке, попадает ей в ноздри. Она использует это, чтобы отвлечься, прочищает горло и опрокидывает в себя виски, позволяя алкоголю прожигать путь вниз по ее внутренностям. Она не отвечает на вопрос Кларк, и быстро машет проходящему мимо официанту, показывая ему четыре пальца. — Еще четыре? — с вызовом бросает Кларк, вздергивая одну бровь. — Жидкая смелость. Я полагаю, что ты смотрела. — Остановись, Кларк, — говорит Лекса, одаривая Кларк грозным взглядом и плотнее сжимая бедра под столом. Кларк смеется, но кивает. — Ладно. Прошу прощения. — Тебе не жаль. — Я знаю, — как только эти слова срываются с ее губ, Кларк встает на ноги, слегка покачнувшись. — Ты куда? — спрашивает Лекса, ерзая на своем сидении. — В туалет, — Кларк перекрикивает громкую музыку, которая набирает обороты, разрывая динамики стереосистемы. Затем она опасно улыбается и спрашивает. — Пойдешь со мной? Лекса таращится на нее, ее рот открывается и закрывается, но слова из него не выходят, а Кларк и не ждет ответа. Она просто разворачивается и идет к задней части бара. — Блять, — бормочет Лекса себе под нос, все внутренности у нее сжимаются в узел. — Блять. Блять. Когда она выходит из кабинки и идет за Кларк, все ее тело горит от бурлящего в организме алкоголя, а ноги дрожат при каждом шаге. Тем не менее, она продолжает двигаться вперед, даже не рассматривая вариант пойти обратно. Она находит Кларк в конце короткой очереди, ожидающей у входа в туалет. Это крошечное помещение с одним унитазом, одной раковиной и одной дверью, которая, к счастью закрывается на замок, но здесь всегда образуется очередь. Но сегодня она не такая длинная, какой Лекса, бывало, видела ее раньше. Она проталкивается через людей, игнорируя протестующие возгласы, и встает рядом с Кларк. Ее рука, словно имея собственный разум, сама обвивается вокруг талии Кларк, и блондинка это никак не комментирует. Она просто закусывает губу и не отрывает взгляда от двери в туалет. Когда они, наконец, заходят внутрь, Лекса запирает за ними дверь, а Кларк, спотыкаясь подходит к унитазу. Она стягивает с себя штаны и хрипло смеется, присаживаясь. — Чего ты смеешься? — Как много прошло времени с тех пор, когда ты в последний раз слышала, как я писаю? — Кларк фыркает от смеха, и Лекса закатывает глаза, но ничего не отвечает. Она чувствует, что не может дышать, ее руки скрещены на груди, а все тело напряглось в ожидании. Кларк пошатывается и почти падает, когда выпрямляется и пытается натянуть штаны, и Лекса быстро ее подхватывает. Ее руки скользят вниз по ногам Кларк, цепляются за пояс ее штанов и нижнего белья, прежде чем медленно подтянуть их к талии блондинки. Это движение происходит слишком близко, слишком интимно, и от этого их груди почти прижимаются друг к другу, а лица оказываются всего лишь в нескольких сантиметрах. — Спасибо, — бормочет Кларк, но Лексе сложно сосредоточиться на чем-либо, кроме близости губ и тела девушки, и того, как ее руки все еще сжимают бедра Кларк. Их дыхание смешивается на мгновение, обжигая друг друга, но затем Кларк прочищает горло и протискивается мимо Лексы к раковине. Она ополаскивает руки и лицо водой и выходит из туалета, предоставив Лексе следовать за ней. Когда шатенка догоняет и идет за ней по длинному коридору в задней части бара, Кларк бросает на нее взгляд через плечо и улыбается. Уголки губ Лексы едва начали подниматься в ответ, как Кларк вдруг хватает ее и прижимает к стене. Спина девушки с глухим стуком ударяется о тонкое дерево, и Лекса резко втягивает ртом воздух, когда Кларк всем телом прижимается к ней. Их груди трутся друг о друга, Кларк поднимает руку и пробегает пальцами по шее Лексы под волосами, оставляя меньше сантиметра между их губами. Их носы соприкасаются в нежном поглаживании. Статические разряды пробегают по коже обеих от прикосновения, но ни одна не отстраняется, и Кларк тяжело дышит в губы Лексы. Она бормочет себе под нос, но достаточно громко, чтобы Лекса ее услышала. — Я хочу этого, — говорит она. — Боже, я хочу этого. Я хочу тебя. Лекса закрывает глаза и впивается пальцами в талию Кларк. Она пытается закрепиться, чтобы не упасть и не потерять сознание, потому что не может дышать. Она не может думать. Словно ее лицо вот-вот загорится, словно ее кости вот-вот сломаются от того, с какой силой она сжимает бедра. Ее сердце готово выскочить из груди в любую секунду. Она должна оттолкнуть Кларк, должна положить этому конец еще до того, как это начнется. Но она этого не делает. Она молчит. Она не двигается. Но оставшееся между ними расстояние, так и не сокращается. Кларк не прижимается к ней губами, и не просит об этом Лексу. А когда их носы снова соприкасаются, Лекса чувствует струйку влаги, стекающую по ее коже. Ее глаза распахиваются, и она отстраняет от себя Кларк ровно настолько, чтобы увидеть, что она плачет. Это зрелище пронзает ее изнутри. Ей не нужно спрашивать, почему Кларк плачет. Она и так знает. Ее собственные глаза щиплет от слез, и она точно знает, что причиной тому совсем не сигаретный дым, создающий дымку вокруг них. Это слишком. Слишком. Это. Они. Все это. Обхватив ладонями щеки Кларк, Лекса осторожно стирает пальцами ее слезы и вздыхает. — Твои глаза всегда такие синие, когда ты плачешь. Эти слова заставляют Кларк всхлипнуть, и она наклоняется к Лексе, наслаждаясь ее прикосновением, и качая головой между ее ладонями. — Мы облажались, Лекса, — выдыхает она, и свежие слезы новым потоком бегут по ее щекам. И, даже в пьяном угаре, Лекса понимает, что Кларк не говорит о них здесь и сейчас. Она говорит о том, что было пять лет назад, когда Лекса села в самолет. * * * Тяжело прислонившись головой к двери, Кларк возится с ключами и чуть не роняет их. Она останавливается, закрывает глаза и делает глубокий вдох, чтобы успокоиться. Когда ее руки перестают дрожать, она снова пытается вставить ключ в замок и, наконец, ей это удается. Оказавшись внутри, Кларк бросает свою маленькую сумочку на пол, ее ключи приземляются поверх мятого материала. Она сбрасывает туфли на ходу, не заботясь о том, куда они приземлились и, немного спотыкаясь, идет вглубь лофта. Она продолжает раздеваться, расстегивает пуговицу на джинсах и почти падает, пытаясь снять их, не останавливая свои движения по комнате. Когда девушка стягивает рубашку через голову, она замирает, вдыхая аромат Лексы, задержавшийся на материале. Он слабый, сильно перебиваемый запахом дыма и пота, но он есть. Он вызывает слезы на ее глазах и острую пульсацию между ног, и Кларк отбрасывает рубашку в свою студию. Девушка прослеживает взглядом, как вещица влетает в запертую дверь студии и сползает на пол, а затем разворачивается и проскальзывает в ванную. Трусики и лифчик падают на пол всего за долю секунды до того, как Кларк, спотыкаясь о край ванны, почти заваливается в душ. Она задергивает за собой занавеску, прежде чем включить воду, шипит, когда первая струя холодной воды ударяет по ее коже. Несколько мгновений вода нагревается, а потом становится такой горячей, что кожа Кларк моментально краснеет, и она чувствует головокружение, но ей все равно. Ей нужна эта боль, эта жалящая боль. Кларк склоняет голову под напором душа, позволяя воде омывать ее волосы и уши; она позволяет ей стекать по щекам, подбородку и шее. Тонкие струйки мчатся вниз по ее раскрасневшемуся телу так же быстро, как ее собственные руки, и Кларк приходится опереться о стену, когда ее пальцы прижимаются к горячей плоти между ног, а комната начинает кружиться. — Лекса, — выдыхает она и этот звук тонет в шуме душа. Вода барабанит по ее телу, а дыхание становится резким и прерывистым. Пар заполняет пространство вокруг нее, пока все не становится размытым, и Кларк почти удается убедить себя, что это Лекса там, что это рука Лексы гладит ее клитор, это пальцы Лексы проникают в нее. — Да, — скулит она, соскальзывая вниз по стене, пока не оказывается на коленях, одной рукой уперевшись в дно ванны, удерживая себя. Вода молотит по ее спине, когда она упирается коленями в фарфоровую поверхность, прижавшись бедрами к стенке ванны, быстро двигая тремя мокрыми пальцами внутри себя. Она крепко зажмуривается, и лицо Лексы вспыхивает яркими цветами перед ее закрытыми веками, словно фейерверк образов — легкие усмешки и улыбки, мягкий смех, предназначенный только для нее, ее имя, щелкающее на языке Лексы так, словно оно было создано для него. — Черт, да, — стонет она, двигая рукой сильнее, быстрее, ее спина выгибается, а колени уже болят. В ванной так жарко, что трудно дышать, но она не останавливается. Она не может остановиться, когда так ясно видит Лексу, чувствует ее призрачные поцелуи и покусывания, горячие выдохи я-люблю-тебя, шепотом ласкающие ее клитор. Она кончает, впиваясь зубами в собственную руку, ее стон растекается по влажной от душевой воды коже. Она понимает, что останется синяк, но сейчас ей наплевать. Все, о чем она может думать — это пальцы Лексы, погруженные в нее и горячее дыхание Лексы на ее затылке. Все, о чем она может думать — успокаивающие руки Лексы, поглаживающие ее спину и плечи и нежный голос Лексы, шепчущий ей на ухо «Дыши, Кларк». Кларк резко втягивает воздух, едва не теряя сознание, а затем с трудом выталкивает его из груди в тяжелом вздохе, падая на дно ванны. Вода немного остыла, но все еще теплая, и она мягко бьет по ее дрожащему телу. Эти трубы никогда не работали нормально. Они с Лексой сотню раз оказывались под ледяным душем, не успевая смыть шампунь с волос, и визжали, заставляя себя ополоснуться. Слезы текут непрекращающимся потоком, но тут же исчезают, смываемые водой из душа, и Кларк сворачивается калачиком на жестком дне ванны. Она сотрясается от каждого рыдания, разрывающего ее тело, а горло уже начинает саднить, а вода такая холодная, а она совершенно одна… Когда, почти час спустя, она наконец заставляет себя подняться, Кларк даже не задумывается о том, чтобы быстро ополоснуться, а просто выключает ледяной душ и выбирается из ванной. Не вытираясь, она шлепает на кухню, голая и вся мокрая. Она достает телефон из сумочки, все еще лежащей на полу. Выбрав нужный контакт и нажав на вызов, Кларк забирается на диван и зажимает трубку между ухом и подушкой. Когда гудки в динамике превращаются в сонный вздох и бормотание приветствия, Кларк облизывает губы в темноте и прерывисто вздыхает. Ее голос рваный, но твердый, когда она произносит: — Я так больше не могу.